Страница:
– Это понятно. На улице она откуда взялась?
– По-моему, самое время провести тщательную разведку данного поселка городского типа, – сказал Велга. – Слева направо и сверху донизу.
Через несколько часов тщательнейшего осмотра городка и близлежащих окрестностей выяснилось следующее.
Четыре его улицы никуда не вели. Складывалось впечатление, что они были предназначены исключительно для пешеходов или, в крайнем случае, велосипедистов, и просто заканчивались вровень с крайними домами. Дальше с трёх сторон город окружали, покрытые кое-где рощами и перелесками, холмы, а с четвёртой, той самой откуда пришёл отряд, лежало озеро и за ним – обширный сосновый бор.
И никаких дорог.
И никаких признаков человеческого жилья на горизонте.
То есть было абсолютно непонятно, каким образом в городок попадали люди. Разве что по воздуху, тем более, что на западной окраине они обнаружили некое, похожее на ангар сооружение с десятком непонятного назначения аппаратов внутри. Было ясно, что аппараты эти предназначены для людей (сквозь прозрачное стекло или, возможно, пластмассу обтекаемых кабин были видны удобные кресла и что-то вроде панелей управления). Но каким именно образом эти аппараты должны были двигаться и должны ли они двигаться вообще, оставалось загадкой – ни крыльев, ни винтов, ни ракетных или каких-то иных сопл у них не было. И внутрь хотя бы одного из них тоже попасть не удалось, а применять грубую силу и вскрывать аппарат плазменным лучом они не стали.
– Не будем уподобляться дикарям, – сказал, поразмыслив, Хельмут, когда Валерка с привычной беззаботностью предложил этот способ. – Нехорошо как-то. Неправильно. Понять не можем, значит, сразу из винтовки… Головой надо больше думать, а не только на спусковой крючок жать. Люди мы или кто?
– Дело ваше, – постарался скрыть смущение за внешним безразличием Стихарь. – Да только не разберемся мы сами. Так и будем ходить кругами да свои кочаны чесать, которые мы головами ещё иногда называем. Пока хозяева не появятся и не объяснят нам, убогим, что к чему. Хоть бы телефон тут был, телевизоры, радио или компьютеры…с этим… как его…
– Интернетом, – подсказал Карл Хейниц.
– Вот! Им самым. Так ведь отсутствуют! Как можно жить без средств связи? Роботы-уборщики у них, видите ли, есть, а телефона нету! Нет уж, увольте, а я ни хрена здесь не понимаю.
– Ты, Валера, за все наши головы не расписывайся, – сказала Аня. – Все-таки мы уже много узнали.
– Например? – прищурился ростовчанин.
– Например, откуда берется энергия. И роботы уборщики. И то, что здесь всё-таки иногда бывают люди.
Да, это они узнали. Энергией, судя по всему, автоматически снабжала дома солнечная электростанция, расположенная в глубине одного из шести кварталов городка.
То, что этот высокий, без окон и дверей, оранжевый параллепипед с широкой плоской чашей на крыше, едва заметно поворачивающейся вслед за солнцем, именно электростанция, они в точности, конечно, знать не могли. Но иных вариантов предназначение этого чудного сооружения у них тоже не было.
Нашли они и место, откуда по утрам роботы-уборщики отправлялись выполнять свои обязанности и где они, по-видимому, заряжались энергией – приземистое здание, стоящее вплотную к электростанции с круглыми – под размер днища уборщика – подиумами внутри, расположенными в шахматном порядке.
Но многое из того, что они обнаружили, не поддавалось однозначному логическому анализу.
Например, прозрачные со всех сторон цилиндрические кабины.
Было их ровно четыре штуки и стояли они на всех четырёх перекрестках городка. В каждой кабине имелся проход, который сам открывался, когда к кабине на определённое расстояние приближался человек. При этом было совершенно не важно, с какой именно стороны человек подходил к этому прозрачному и абсолютно пустому внутри «стакану». Проход открывался именно там, где надо. Откуда подошёл, там и открылся. Просто часть поверхности мгновенно раздвигалась вверх, вниз и в стороны, образуя обычный прямоугольный, в рост высокого человека проход. Все происходило настолько быстро, что казалось – стенка просто исчезает…
– Не хватает только голоса, – пробормотал Валерка, несколько раз подходя и снова отходя от кабины.
– Какого голоса? – не понял Велга.
– Например, женского. Ласково говорящего: «Добро пожаловать, дорогой товарищ!» Странная штука. Может, всё-таки попробовать туда войти?
– Отставить. – качнул головой Велга. – Мы не знаем, для чего она и пока, слава богу, не в той находимся ситуации, когда нужно безоглядно рисковать. Лучше повременить.
– Эх, кто не рискует…
– Говорю – отставить, значит, отставить. Мало нам приключений на задницу падает, чтобы мы их ещё и сами их искали?
– Так интересно же! Да и как иначе разобраться-то? Без этого… без эксперимента?
– Тебе же было сказано: с помощью головы. Разрешаю поставить мысленный эксперимент.
– Ага… – буркнул Валерка. – Мысленный. Как же. То-то, я смотрю, мы все уже наэксперементировали. Просто складывать знания некуда.
– И что же ты, Валера, такой нетерпеливый? – обнял ростовчанина за плечи Руди Майер. – Брось. Вспомни лучше. Когда это скорая встреча с хозяевами в любом из миров сулила нам покой и счастье? Только вчера, понимаешь, еле ноги унесли, а тебе опять неймётся.
– Я разведчик, не забывай, – важно объявил на это Майеру Стихарь. – А разведчик всегда должен знать, с кем или с чем он имеет дело.
– Разведчик он! – фыркнул Руди и убрал руку. – А мы, по-твоему, кто – похоронная команда?
– Перестаньте, – сказала Аня. – Оба правы. И оба не правы. Одновременно. Конечно, знать, с чем или кем имеешь дело, надо. Но этот мир… Он совершенно безопасный, по-моему. Спокойный. Мирный. Он даже безопаснее Лоны. Я так чувствую. Здесь нам ничего не угрожает. Поэтому наши командиры и верно говорят – не стоит торопиться. Некуда. Впрочем, командиры всегда говорят верно. Давайте лучше смотреть дальше. Может, ещё что интересное найдем.
Во всех домах, которые они посетили и осмотрели, больше всего их удивило одно: полное отсутствие каких-либо продуктов. Кухни, оборудованные прекрасно работающими электрическими плитами, были, но ничего похожего на холодильники они не обнаружили. Столы, стулья, шкафы с чистой посудой…. Ни хлеба, ни картошки, ни муки, ни какой-либо крупы или консервов. Ничего. Абсолютно ничего съестного.
Единственное, что им удалось найти в гостиной одного из домов – это одну початую и две нетронутые бутылки тёмно-красного вина. Французского, судя по надписям на этикетке.
– Хорошее вино, – уважительно заметил Валерка Стихарь, – вытащив пробку и осторожно понюхав содержимое бутылки. – Шато чего-то там. Дорогое. Значит люди здесь все-таки бывают.
– И эти люди предпочитают французское вино, – сказал Велга. – Во всяком случае, некоторые из них. Кстати, давненько не пил я французского вина… Ну-ка, Вешняк, Шнайдер, там на кухне должны быть бокалы…Тащите на всех! Заодно и передохнем.
Вино, действительно, оказалось отменным, и они, расположившись вокруг стола, с удовольствием его отведали.
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
– По-моему, самое время провести тщательную разведку данного поселка городского типа, – сказал Велга. – Слева направо и сверху донизу.
Через несколько часов тщательнейшего осмотра городка и близлежащих окрестностей выяснилось следующее.
Четыре его улицы никуда не вели. Складывалось впечатление, что они были предназначены исключительно для пешеходов или, в крайнем случае, велосипедистов, и просто заканчивались вровень с крайними домами. Дальше с трёх сторон город окружали, покрытые кое-где рощами и перелесками, холмы, а с четвёртой, той самой откуда пришёл отряд, лежало озеро и за ним – обширный сосновый бор.
И никаких дорог.
И никаких признаков человеческого жилья на горизонте.
То есть было абсолютно непонятно, каким образом в городок попадали люди. Разве что по воздуху, тем более, что на западной окраине они обнаружили некое, похожее на ангар сооружение с десятком непонятного назначения аппаратов внутри. Было ясно, что аппараты эти предназначены для людей (сквозь прозрачное стекло или, возможно, пластмассу обтекаемых кабин были видны удобные кресла и что-то вроде панелей управления). Но каким именно образом эти аппараты должны были двигаться и должны ли они двигаться вообще, оставалось загадкой – ни крыльев, ни винтов, ни ракетных или каких-то иных сопл у них не было. И внутрь хотя бы одного из них тоже попасть не удалось, а применять грубую силу и вскрывать аппарат плазменным лучом они не стали.
– Не будем уподобляться дикарям, – сказал, поразмыслив, Хельмут, когда Валерка с привычной беззаботностью предложил этот способ. – Нехорошо как-то. Неправильно. Понять не можем, значит, сразу из винтовки… Головой надо больше думать, а не только на спусковой крючок жать. Люди мы или кто?
– Дело ваше, – постарался скрыть смущение за внешним безразличием Стихарь. – Да только не разберемся мы сами. Так и будем ходить кругами да свои кочаны чесать, которые мы головами ещё иногда называем. Пока хозяева не появятся и не объяснят нам, убогим, что к чему. Хоть бы телефон тут был, телевизоры, радио или компьютеры…с этим… как его…
– Интернетом, – подсказал Карл Хейниц.
– Вот! Им самым. Так ведь отсутствуют! Как можно жить без средств связи? Роботы-уборщики у них, видите ли, есть, а телефона нету! Нет уж, увольте, а я ни хрена здесь не понимаю.
– Ты, Валера, за все наши головы не расписывайся, – сказала Аня. – Все-таки мы уже много узнали.
– Например? – прищурился ростовчанин.
– Например, откуда берется энергия. И роботы уборщики. И то, что здесь всё-таки иногда бывают люди.
Да, это они узнали. Энергией, судя по всему, автоматически снабжала дома солнечная электростанция, расположенная в глубине одного из шести кварталов городка.
То, что этот высокий, без окон и дверей, оранжевый параллепипед с широкой плоской чашей на крыше, едва заметно поворачивающейся вслед за солнцем, именно электростанция, они в точности, конечно, знать не могли. Но иных вариантов предназначение этого чудного сооружения у них тоже не было.
Нашли они и место, откуда по утрам роботы-уборщики отправлялись выполнять свои обязанности и где они, по-видимому, заряжались энергией – приземистое здание, стоящее вплотную к электростанции с круглыми – под размер днища уборщика – подиумами внутри, расположенными в шахматном порядке.
Но многое из того, что они обнаружили, не поддавалось однозначному логическому анализу.
Например, прозрачные со всех сторон цилиндрические кабины.
Было их ровно четыре штуки и стояли они на всех четырёх перекрестках городка. В каждой кабине имелся проход, который сам открывался, когда к кабине на определённое расстояние приближался человек. При этом было совершенно не важно, с какой именно стороны человек подходил к этому прозрачному и абсолютно пустому внутри «стакану». Проход открывался именно там, где надо. Откуда подошёл, там и открылся. Просто часть поверхности мгновенно раздвигалась вверх, вниз и в стороны, образуя обычный прямоугольный, в рост высокого человека проход. Все происходило настолько быстро, что казалось – стенка просто исчезает…
– Не хватает только голоса, – пробормотал Валерка, несколько раз подходя и снова отходя от кабины.
– Какого голоса? – не понял Велга.
– Например, женского. Ласково говорящего: «Добро пожаловать, дорогой товарищ!» Странная штука. Может, всё-таки попробовать туда войти?
– Отставить. – качнул головой Велга. – Мы не знаем, для чего она и пока, слава богу, не в той находимся ситуации, когда нужно безоглядно рисковать. Лучше повременить.
– Эх, кто не рискует…
– Говорю – отставить, значит, отставить. Мало нам приключений на задницу падает, чтобы мы их ещё и сами их искали?
– Так интересно же! Да и как иначе разобраться-то? Без этого… без эксперимента?
– Тебе же было сказано: с помощью головы. Разрешаю поставить мысленный эксперимент.
– Ага… – буркнул Валерка. – Мысленный. Как же. То-то, я смотрю, мы все уже наэксперементировали. Просто складывать знания некуда.
– И что же ты, Валера, такой нетерпеливый? – обнял ростовчанина за плечи Руди Майер. – Брось. Вспомни лучше. Когда это скорая встреча с хозяевами в любом из миров сулила нам покой и счастье? Только вчера, понимаешь, еле ноги унесли, а тебе опять неймётся.
– Я разведчик, не забывай, – важно объявил на это Майеру Стихарь. – А разведчик всегда должен знать, с кем или с чем он имеет дело.
– Разведчик он! – фыркнул Руди и убрал руку. – А мы, по-твоему, кто – похоронная команда?
– Перестаньте, – сказала Аня. – Оба правы. И оба не правы. Одновременно. Конечно, знать, с чем или кем имеешь дело, надо. Но этот мир… Он совершенно безопасный, по-моему. Спокойный. Мирный. Он даже безопаснее Лоны. Я так чувствую. Здесь нам ничего не угрожает. Поэтому наши командиры и верно говорят – не стоит торопиться. Некуда. Впрочем, командиры всегда говорят верно. Давайте лучше смотреть дальше. Может, ещё что интересное найдем.
Во всех домах, которые они посетили и осмотрели, больше всего их удивило одно: полное отсутствие каких-либо продуктов. Кухни, оборудованные прекрасно работающими электрическими плитами, были, но ничего похожего на холодильники они не обнаружили. Столы, стулья, шкафы с чистой посудой…. Ни хлеба, ни картошки, ни муки, ни какой-либо крупы или консервов. Ничего. Абсолютно ничего съестного.
Единственное, что им удалось найти в гостиной одного из домов – это одну початую и две нетронутые бутылки тёмно-красного вина. Французского, судя по надписям на этикетке.
– Хорошее вино, – уважительно заметил Валерка Стихарь, – вытащив пробку и осторожно понюхав содержимое бутылки. – Шато чего-то там. Дорогое. Значит люди здесь все-таки бывают.
– И эти люди предпочитают французское вино, – сказал Велга. – Во всяком случае, некоторые из них. Кстати, давненько не пил я французского вина… Ну-ка, Вешняк, Шнайдер, там на кухне должны быть бокалы…Тащите на всех! Заодно и передохнем.
Вино, действительно, оказалось отменным, и они, расположившись вокруг стола, с удовольствием его отведали.
Глава двадцать первая
Координатор думал.
Собственно, в этом и заключалась его работа – думать, анализировать, складывать в уме разрозненные факты и события в цельную мозаику жизни Вселенной. Так, чтобы не оставалось пустых тёмных пятен или кусочков, сидящих явно не на своих местах. У него не было ни тщательно, до малейших деталей, разработанного плана «сборки», ни какого-то образца, по которому он мог бы сверяться. Был только разум – лучший на свете инструмент для анализа. И безупречно отточенное чувство, помогающее мгновенно увидеть всю картину целиком. Увидеть и оценить.
Сейчас картина не складывалась.
Такое бывало и раньше. Но раньше Координатору довольно быстро удавалось мысленно расставить все на свои места и дальше уже поручить соответствующие мероприятия Распорядителю.
Теперь же процесс явно затягивался.
Координатор не оперировал человеческими мерами времени. С его точки зрения год и день практически ничем не отличались друг от друга. Время для него было не воображаемой осью координат, с нанизывающимися на неё большими и маленькими событиями, а живой пульсирующей в особом ритме субстанцией, и чувство этого ритма, умение подстроится под него и предсказать следующий толчок-удар, и было для Координатора истинной мерой времени.
И дело было даже не в том, что ему, Координатору, не удавалось быстро разобраться в изменяющейся картине мира, – картину эту он продолжал видеть целиком. Дело было в том, что эта картина ему не нравилась. И он не мог понять, чем именно она ему не нравится. Его разум говорил, что все стоит на своих местах, и время пульсирует в том же мощном и вечном ритме, что и всегда. Но его чувство… Его чувство не верило разуму. Так хороший врач, слушая дыхание пациента, еще не ловит ухом даже эха постороннего шума, свидетельствующего о подступающей болезни, но уже знает, что этому, на вид вполне здоровому человеку, очень скоро придется лечь на больничную койку.
Надо позвать Распорядителя, подумал он. Может быть, я что-то пропускаю, не вижу. Что-то лежащее на поверхности. Так бывает.
Распорядитель появился в своём всегдашнем облике: квадратная приземистая фигура с длинными руками и круглой трёхглазой головой – два глаза синих и один красный.
– Звали, Координатор?
– Праздный вопрос.
– Издержки полевой работы, увы. Чем больше общаешься с Низшими, тем чаще перенимаешь их привычки. Что делать, разговаривать-то приходится на их языке.
– Надо избавляться. Мы – не Низшие.
Распорядитель молча пожал плечами. Координатор мысленно вздохнул и продолжил:
– Я беспокоюсь, Распорядитель.
– О чем?
– Если бы знать точно… В том-то и дело, что при кажущемся порядке и гармонии, я ощущаю сильнейший дискомфорт. Что-то в мире идёт не так, как должно идти, но я не могу понять, что именно.
– Это на вас не похоже, Координатор.
– Я знаю. И поэтому мне не по себе. Дурацкое, надо признать, состояние.
– Чем я могу помочь?
– Я подумал, что, возможно, чего-то не замечаю. Чего-то явного, находящегося совсем рядом, но, тем не менее, ускользающего. Какого-то факта, или группы фактов или даже целой тенденции.
– Так бывает.
– Да, бывает… Скажите, Распорядитель, вы не замечали чего-то странного в пульсации временного континуума? Возможно, лёгкого сбоя или изменения ритма?
– Нет. Но я замечаю другое.
– Что именно?
– Мне не нравится то, как происходят события на основной Земле. Уже давно не нравится.
– Да, Земля… Вы справились, кстати, с той проблемой? Земля доступна?
– Да, справился. Но у меня, раз уж вы сами задали вопрос, складывается впечатление, что нами манипулируют.
– Манипулируют? Нами?! Вы думаете, о чем говорите?
– Ну, может быть, не совсем напрямую… У меня нет доказательств, но ощущение такое, что кто-то намеренно вмешивается в ход развития человеческой цивилизации на Земле.
– Что значит, вмешивается? Можно подумать, мы не вмешиваемся!
– Вы лучше меня знаете, что мы вмешиваемся лишь тогда, когда нет иного выхода. Когда невмешательство означает неминуемую гибель той или иной цивилизации. Мы спасаем. Иногда, очень редко, корректируем. И это всё. Мы не учим их, как жить. Они учатся этому сами.
– Так. А о каком вмешательстве говорите вы?
– О вмешательстве, носящем совершенно иной характер. Как будто… как будто кто-то хладнокровно ставит над земным человечеством эксперимент. И эксперимент жестокий.
– ?
– Я же говорю, что это всего лишь впечатление. Никаких фактов. Но… вы никогда не задумывались над тем, что статистика катастроф, эпидемий, глобальных войн и прочих нештатных и весьма неприятных ситуаций именно на Земле последнее время несколько…э-э… превысила средние значения?
– Нет, не казалось. Просто люди по своей природе таковы, что вечно устраивают сами себе неприятности. Гуманоиды, что с них взять…
– Мне известна эта ваша точка зрения. Не буду сейчас говорить о том, что я с ней не совсем согласен. Тем более что мы обсуждали это неоднократно. Хотя во многом вы и правы. Я о другом. Лично мне кажется, что даже с учётом всех этих…гуманоидно-человеческих факторов на Землю валится слишком много бед. И снаружи и, так сказать, изнутри. Да и характер их… Взять, к примеру, последние события. Знаете, что там произошло?
– Откуда? Вы мне пока не докладывали, а сам я слишком занят, чтобы уделять особое внимание одной планете. Пусть даже и находящейся на особом положении в мироустройстве. Так что же там произошло на этот раз?
– Уникальный случай. На Земле одновременно самозародились еще два разума. Один машинный, компьютерный. А второй – живой, природный. Я бы сказал, что это единый разум самой планеты.
– Хм… А что здесь уникального? Нам такие планеты известны. Разумный Океан, разумный Лес… Да и компьютерный, машинный искусственный разум не такая уж редкость во Вселенной. Иное дело, что такой разум, как правило, немедленно начинает конфликтовать со своими создателями и чаще всего гибнет. Но мы знаем и примеры нормального сожительства.
– Да, но тут оба этих разума возникли одновременно! Мало того, я склонен подозревать, что именно компьютерному разуму удалось сдать так, что я не мог некоторое время лично попасть на Землю.
– Даже так? Действительно, такого я что-то не припомню. Возможности искусственного разума обычно весьма ограничены. Впрочем, как и любого, только лишь зародившегося… Подождите, давайте я угадаю, что было дальше. Между ними, конечно, началась война?
– Именно. Она и сейчас идёт. Человечество в союзе с живым единым разумом планеты схлестнулось с разумом искусственным, компьютерным. И это хорошо, потому что иначе все шло к окончательной деградации и, в конечном счете, гибели людей. Кстати, войну спровоцировал известный вам отряд. И вовремя, надо заметить, спровоцировал. Но мы отвлеклись.
– Да. Вы говорили об эксперименте.
– Я говорил о своих впечатлениях.
– Хорошо. Допустим так оно и есть. И кто тогда, по-вашему, может проводить подобный эксперимент? Мне такая сила не известна.
Распорядитель очень красноречиво промолчал, скосил два синих глаза (третий, красный, продолжал глядеть прямо на Координатора) в сторону и переступил с ноги на ногу.
– Бросьте, – неуверенно произнёс Координатор. – Этого не может быть.
К обеду выяснилось, что делать уже совершенно нечего.
Конечно, при желании они могли бы заново обыскать весь городок, что называется, до последнего закутка, но таковое желание напрочь у отряда отсутствовало. Да и откуда бы ему, желанию таковому, взяться, если и так уже было ясно, что ничего особого, могущего немедленно дать ответы на все их вопросы, они не найдут. А лазить по каждому дому и выстукивать стены в поисках неизвестно чего… Нет, к черту. Уж лучше завалиться на озерный пляж и заслуженно отдохнуть после всего недавно пережитого.
Так они и поступили.
Немного тревожило отсутствие в городке продовольственных запасов, но, во-первых, их рюкзаки еще отнюдь не показывали дно, а во-вторых, Сергей Вешняк и Михаил Малышев, поднявшись ещё до зари, соорудили из подручных материалов пару удочек, накопали червей, сходили к озеру и притащили к общему подъему такой знатный улов, что все только ахнули. Велга собрался, было, вставить разведчикам соответствующий фитиль за самовольные действия в малознакомой обстановке, но, поразмыслив, не стал. Ребята хотели сделать приятный сюрприз, им это вполне удалось, и перегибать в данных конкретных условиях палку с дисциплиной не стоило.
После обеда, состоявшего из наваристой вкуснейшей ухи (сразу тебе и первое блюдо, и второе), часок вздремнули и отправились на пляж. Купались, валялись на песке, курили, лениво перебрасывались ничего не значащими фразами и снова купались.
– Везет нам на водные процедуры в последнее время, – сообщил Валерка Стихарь, сидящему рядом Курту Шнайдеру, переворачиваясь на живот и наблюдая за резвящимися у берега Малышева и Аню. – Сначала на Лоне, теперь здесь.
Михаил, кажущийся рядом с невысокой девушкой настоящим великаном, подставлял ей сцепленные в «замок» ладони, после чего делал мощное резкое движение и подбрасывал Аню высоко вверх и вперёд. Девушка пролетала по изящной дуге пару-тройку метров спиной к озеру – лицом к небу и, вытянувшись в струнку, почти беззвучно входила в воду.
– Красиво, – вздохнул Шнайдер и поправил накинутое на плечи и спину полотенце. У него, как у всех ярко-рыжих, была очень чувствительная белая кожа, которая легко получала ожоги под прямыми солнечными лучами. – Повезло Мише. Аня очень хорошая девушка. Думаю, из нее получится замечательная жена.
– Завидуешь, что ли? – подмигнул Валерка. – Ничего. Вот кончится вся эта бодяга, найдем и мы себе достойных подруг. В Ростове знаешь, какие девчонки! Идет такая краля летом по Садовой… Глаз не отвести! Смотришь вслед, и так всё в тебе и подымается. Неудержимо.
– И ты в это веришь? – серьёзно посмотрел на ростовчанина Курт. – Наивный человек…. И с чего ты взял, что я завидую? Может быть, им как раз придется, в конечном счете, гораздо хуже, чем нам.
– С чего бы это? – искренне удивился Валерка. – Они же любят друг друга, разве нет?
– Вот именно потому, что любят им и труднее, и хуже. У нас нет иллюзий, понимаешь? А у них они уже есть.
– Какие-то вы, немцы, пессимисты, – сказал Валерка и потянулся за лежащими рядом сигаретами. – И философы там, где надо и там где не надо. Нет, чтобы искренне порадоваться за товарищей. Без всякой философии.
– Мы не пессимисты, – возразил Шнайдер. – Просто умеем рационально и трезво смотреть на вещи. И думаем сначала головой, а уж затем сердцем. А вы русские – наоборот. Отсюда и все ваши беды. А за Мишу и Аню я радуюсь, можешь не сомневаться.
– Ой-ой, – Валерке явно было лень спорить. – Можно подумать, у вас никаких бед нету.
– Это верно, – вздохнул Шнайдер. – У каждого народа хватает своих бед. Ладно, пойдем, что ли, искупаемся?
– Пошли, – согласился Валерка.
Первым людей заметил Руди Майер.
И заметил совершенно случайно.
Просто в очередной раз кинул ленивый взгляд на вершину холма и в мягких, уже почти вечерних лучах солнца, увидел, что там, по щиколотку в траве, стоят, взявшись за руки, двое. Мужчина и женщина. Стоят и тоже смотрят. На озеро, на сосновый бор, на песчаный пляж и на них, отдыхающих на этом пляже. Оба в длинных, ниже колена, шортах и свободных майках навыпуск. Вот женщина увидела, что их кто-то заметил и приветственно помахала рукой. Майер подумал и осторожно помахал рукой в ответ.
– Кому это ты? – удивился Дитц.
Обернулся и тоже увидел.
– Господа, у нас, кажется, гости, – сказал негромко, но внятно.
– Ну, наконец-то! – Велга поднялся на ноги и, заслонившись ладонью от солнца, посмотрел на вершину холма.
Теперь уже им помахал рукой мужчина.
– Они нас видят, – констатировал Александр.
– Странно, если бы это было не так, – усмехнулся Дитц. – Мы тут как на ладони.
– Чудно как-то, – сказал Вешняк. – Стоят и смотрят. А к нам не идут.
– Может, стесняются? – предположила Аня. – Деликатные люди, не хотят нам мешать.
– Хм… – наморщил лоб Дитц. – Не исключено, что и так.
– А давайте их позовем? – предложил Стихарь. – Чего нам-то стесняться? – и, не дожидаясь согласия остальных, махнул рукой и крикнул:
– Эй, люди! Давайте к нам! Здесь хорошо! Песочек теплый, водичка чистая!
Они думали, что их уже давно нечем удивить. Но то, что произошло через секунду-другую…. Мужчина и женщина переглянулись и, продолжая держаться за руки, взмыли над землёй. Метров на пять, не меньше.
Повисели в воздухе, как бы давая собой полюбоваться, а затем плавно и стремительно заскользили вниз, к отряду.
Валерка Стихарь ещё и рот не успел закрыть от изумления, как парочка уже стояла на песке в двух шагах от них.
– Э-э…здравствуйте, – первым в себя пришел Велга, – и, как говорится, добро пожаловать в нашу компанию. Но… чёрт возьми, как это у вас получается?!
– Здравствуйте, – белозубо улыбнулась женщина. – Спасибо, мы с удовольствием. Что получается?
Выглядела она лет на тридцать, не больше и говорила по-русски с каким-то неуловимым акцентом.
– Здравствуйте, – поздоровался вслед её спутник – крепкий широкоплечий мужчина примерно такого же возраста с открытым прямым взглядом светло-голубых глаз.
– Да, вот это, – Александр обозначил указательным пальцем воображаемую дугу, – по воздуху…. Как вы это делаете?
Этот простой вопрос вызвал у «гостей» явное недоумение. Они снова переглянулись, и мужчина едва заметно пожал плечами.
– Это всего-навсего антиграв, – сказал он после секундного замешательства. – Просто он на поясе и под майкой его не видно. Вы что же, не догадались?
И в доказательство своих слов приподнял майку, демонстрируя присутствующим плоский мускулистый живот, ремень на поясе шорт и какую-то матово отсвечивающую, похожую на металлическую, штуковину на ремне с множеством на ней, штуковине, разноцветных мигающих огоньков.
– Ну, конечно, – пробормотал Велга и почесал мизинцем бровь. – Антиграв. Как это я сразу не сообразил…
– Это мы, наверное, на солнце перегрелись, – подсказал с самым серьёзным видом Стихарь. – Бывает.
Далее последовали взаимные представления.
Женщину звали Эля, а мужчину Зигфрид, что немедленно вызвало оживление у немецкой половины отряда.
– Вы немец? – спросил Хельмут с наивозможной доброжелательностью в голосе.
– Частично, – улыбнулся тот. – Мой отец был немцем наполовину. Ну, а я, соответственно, немец по крови на четверть. В общем, немецкого во мне – только имя. Даже языка не знаю. Так, три-четыре десятка слов… Впрочем, никогда не было нужды им владеть, а то бы, конечно, выучил. А вы?
– Я из Дрездена, – сказал Дитц. – Саксония. Половина из тех, кого вы тут видите, чистокровные немцы. Вторая половина, как вы, наверное, уже поняли по именам, русские.
– Тоже чистокровные? – изящно приподняв тёмную бровь поинтересовалась Эля.
– Э-э… ну да, – усмехнулся Дитц. – То есть, я хотел сказать, – вероятно. Саша, вот, наконец-то и представился случай у тебя спросить. Вы чистокровные русские?
– Как слеза младенца, – заверил Велга.
Все засмеялись.
– Интересная у вас компания, – сказала Эля. – Половина русских и половина немцев.
– И всего одна женщина, – добавил Зигфрид. – Подождите, не рассказывайте, я попробую сам догадаться. Так. Одинаковые комбинезоны, обувь, снаряжение, оружие, наконец…. Вы какой-то специальный отряд, верно? Скорее всего, ловцы.
– Ого, – уважительно сказал Хельмут. – Почти в яблочко. Поздравляю.
– А почему «почти»? – заинтересовалась Эля. – Ой, только не рассказывайте прямо сейчас, ладно? Очень искупаться хочется, пока солнышко еще греет. Мы с Зигфридом всю неделю об этом мечтали! Приходите к нам вечером в гости, хорошо? Тогда и побеседуем всласть.
– Спасибо, – кивнул Хельмут. – Обязательно придем. Куда и во сколько?
Эля рассказала, в каком доме они расположились (оказалось, через дорогу от них), предложила встретиться не раньше восьми вечера («чтобы я успела приготовиться к вашему приходу!»), но и не позже девяти и потащила Зигфрида купаться.
Они молча наблюдали, как Эля и Зигфрид мощным безукоризненным кролем пересекли зеркальную гладь озера, выбрались на противоположный берег и, вновь взявшись за руки, скрылись в сосновом бору.
– Красивая пара, – заметил Майер. – Как на картинке.
– Любовники, – с видом знатока сказал Валерка. – Приехали…то есть, прилетели хорошо провести время. Всю неделю мечтали.
– Все-таки пошляк ты, Валера, – вздохнула Аня. – Неисправимый.
– А чего это сразу пошляк? Ну, любовники… Что в этом пошлого?
– Пошлость не в твоих словах, а в интонации. Ты себя со стороны не слышишь.
– Ну, извини, – пожал плечами ростовчанин. – Какой есть.
– Об этом я и говорю. Не обижайся. Конечно, они любовники. Но они… любят друг друга. По-настоящему любят. Что между любовниками в твоем смысле слова не так уж часто и бывает. Понимаешь, о чем я?
– Да где уж нам, – сказал Валерка. – Это ведь ты у нас знаток душ человеческих. А мы что? Простые солдаты.
– Грубые и неотесанные, – подсказал Шнайдер.
– И пошляки к тому же, – вздохнул Стихарь. – Без всякого понятия о тонкостях любви.
– Ну, все, – засмеялась Аня. – Понесли ботинки Митю… Мальчики, вы все равно самые лучшие. При всех своих недостатках. Не обижайтесь на меня, ладно?
– На тебя невозможно обижаться, – сказал Валерка. – Это все равно, что обижаться на ангела-хранителя. Совершенно пустое занятие.
Собственно, в этом и заключалась его работа – думать, анализировать, складывать в уме разрозненные факты и события в цельную мозаику жизни Вселенной. Так, чтобы не оставалось пустых тёмных пятен или кусочков, сидящих явно не на своих местах. У него не было ни тщательно, до малейших деталей, разработанного плана «сборки», ни какого-то образца, по которому он мог бы сверяться. Был только разум – лучший на свете инструмент для анализа. И безупречно отточенное чувство, помогающее мгновенно увидеть всю картину целиком. Увидеть и оценить.
Сейчас картина не складывалась.
Такое бывало и раньше. Но раньше Координатору довольно быстро удавалось мысленно расставить все на свои места и дальше уже поручить соответствующие мероприятия Распорядителю.
Теперь же процесс явно затягивался.
Координатор не оперировал человеческими мерами времени. С его точки зрения год и день практически ничем не отличались друг от друга. Время для него было не воображаемой осью координат, с нанизывающимися на неё большими и маленькими событиями, а живой пульсирующей в особом ритме субстанцией, и чувство этого ритма, умение подстроится под него и предсказать следующий толчок-удар, и было для Координатора истинной мерой времени.
И дело было даже не в том, что ему, Координатору, не удавалось быстро разобраться в изменяющейся картине мира, – картину эту он продолжал видеть целиком. Дело было в том, что эта картина ему не нравилась. И он не мог понять, чем именно она ему не нравится. Его разум говорил, что все стоит на своих местах, и время пульсирует в том же мощном и вечном ритме, что и всегда. Но его чувство… Его чувство не верило разуму. Так хороший врач, слушая дыхание пациента, еще не ловит ухом даже эха постороннего шума, свидетельствующего о подступающей болезни, но уже знает, что этому, на вид вполне здоровому человеку, очень скоро придется лечь на больничную койку.
Надо позвать Распорядителя, подумал он. Может быть, я что-то пропускаю, не вижу. Что-то лежащее на поверхности. Так бывает.
Распорядитель появился в своём всегдашнем облике: квадратная приземистая фигура с длинными руками и круглой трёхглазой головой – два глаза синих и один красный.
– Звали, Координатор?
– Праздный вопрос.
– Издержки полевой работы, увы. Чем больше общаешься с Низшими, тем чаще перенимаешь их привычки. Что делать, разговаривать-то приходится на их языке.
– Надо избавляться. Мы – не Низшие.
Распорядитель молча пожал плечами. Координатор мысленно вздохнул и продолжил:
– Я беспокоюсь, Распорядитель.
– О чем?
– Если бы знать точно… В том-то и дело, что при кажущемся порядке и гармонии, я ощущаю сильнейший дискомфорт. Что-то в мире идёт не так, как должно идти, но я не могу понять, что именно.
– Это на вас не похоже, Координатор.
– Я знаю. И поэтому мне не по себе. Дурацкое, надо признать, состояние.
– Чем я могу помочь?
– Я подумал, что, возможно, чего-то не замечаю. Чего-то явного, находящегося совсем рядом, но, тем не менее, ускользающего. Какого-то факта, или группы фактов или даже целой тенденции.
– Так бывает.
– Да, бывает… Скажите, Распорядитель, вы не замечали чего-то странного в пульсации временного континуума? Возможно, лёгкого сбоя или изменения ритма?
– Нет. Но я замечаю другое.
– Что именно?
– Мне не нравится то, как происходят события на основной Земле. Уже давно не нравится.
– Да, Земля… Вы справились, кстати, с той проблемой? Земля доступна?
– Да, справился. Но у меня, раз уж вы сами задали вопрос, складывается впечатление, что нами манипулируют.
– Манипулируют? Нами?! Вы думаете, о чем говорите?
– Ну, может быть, не совсем напрямую… У меня нет доказательств, но ощущение такое, что кто-то намеренно вмешивается в ход развития человеческой цивилизации на Земле.
– Что значит, вмешивается? Можно подумать, мы не вмешиваемся!
– Вы лучше меня знаете, что мы вмешиваемся лишь тогда, когда нет иного выхода. Когда невмешательство означает неминуемую гибель той или иной цивилизации. Мы спасаем. Иногда, очень редко, корректируем. И это всё. Мы не учим их, как жить. Они учатся этому сами.
– Так. А о каком вмешательстве говорите вы?
– О вмешательстве, носящем совершенно иной характер. Как будто… как будто кто-то хладнокровно ставит над земным человечеством эксперимент. И эксперимент жестокий.
– ?
– Я же говорю, что это всего лишь впечатление. Никаких фактов. Но… вы никогда не задумывались над тем, что статистика катастроф, эпидемий, глобальных войн и прочих нештатных и весьма неприятных ситуаций именно на Земле последнее время несколько…э-э… превысила средние значения?
– Нет, не казалось. Просто люди по своей природе таковы, что вечно устраивают сами себе неприятности. Гуманоиды, что с них взять…
– Мне известна эта ваша точка зрения. Не буду сейчас говорить о том, что я с ней не совсем согласен. Тем более что мы обсуждали это неоднократно. Хотя во многом вы и правы. Я о другом. Лично мне кажется, что даже с учётом всех этих…гуманоидно-человеческих факторов на Землю валится слишком много бед. И снаружи и, так сказать, изнутри. Да и характер их… Взять, к примеру, последние события. Знаете, что там произошло?
– Откуда? Вы мне пока не докладывали, а сам я слишком занят, чтобы уделять особое внимание одной планете. Пусть даже и находящейся на особом положении в мироустройстве. Так что же там произошло на этот раз?
– Уникальный случай. На Земле одновременно самозародились еще два разума. Один машинный, компьютерный. А второй – живой, природный. Я бы сказал, что это единый разум самой планеты.
– Хм… А что здесь уникального? Нам такие планеты известны. Разумный Океан, разумный Лес… Да и компьютерный, машинный искусственный разум не такая уж редкость во Вселенной. Иное дело, что такой разум, как правило, немедленно начинает конфликтовать со своими создателями и чаще всего гибнет. Но мы знаем и примеры нормального сожительства.
– Да, но тут оба этих разума возникли одновременно! Мало того, я склонен подозревать, что именно компьютерному разуму удалось сдать так, что я не мог некоторое время лично попасть на Землю.
– Даже так? Действительно, такого я что-то не припомню. Возможности искусственного разума обычно весьма ограничены. Впрочем, как и любого, только лишь зародившегося… Подождите, давайте я угадаю, что было дальше. Между ними, конечно, началась война?
– Именно. Она и сейчас идёт. Человечество в союзе с живым единым разумом планеты схлестнулось с разумом искусственным, компьютерным. И это хорошо, потому что иначе все шло к окончательной деградации и, в конечном счете, гибели людей. Кстати, войну спровоцировал известный вам отряд. И вовремя, надо заметить, спровоцировал. Но мы отвлеклись.
– Да. Вы говорили об эксперименте.
– Я говорил о своих впечатлениях.
– Хорошо. Допустим так оно и есть. И кто тогда, по-вашему, может проводить подобный эксперимент? Мне такая сила не известна.
Распорядитель очень красноречиво промолчал, скосил два синих глаза (третий, красный, продолжал глядеть прямо на Координатора) в сторону и переступил с ноги на ногу.
– Бросьте, – неуверенно произнёс Координатор. – Этого не может быть.
* * *
Утро следующего дня не принесло изменений. То же солнце, то же небо и та же летняя звенящая тишина вокруг.К обеду выяснилось, что делать уже совершенно нечего.
Конечно, при желании они могли бы заново обыскать весь городок, что называется, до последнего закутка, но таковое желание напрочь у отряда отсутствовало. Да и откуда бы ему, желанию таковому, взяться, если и так уже было ясно, что ничего особого, могущего немедленно дать ответы на все их вопросы, они не найдут. А лазить по каждому дому и выстукивать стены в поисках неизвестно чего… Нет, к черту. Уж лучше завалиться на озерный пляж и заслуженно отдохнуть после всего недавно пережитого.
Так они и поступили.
Немного тревожило отсутствие в городке продовольственных запасов, но, во-первых, их рюкзаки еще отнюдь не показывали дно, а во-вторых, Сергей Вешняк и Михаил Малышев, поднявшись ещё до зари, соорудили из подручных материалов пару удочек, накопали червей, сходили к озеру и притащили к общему подъему такой знатный улов, что все только ахнули. Велга собрался, было, вставить разведчикам соответствующий фитиль за самовольные действия в малознакомой обстановке, но, поразмыслив, не стал. Ребята хотели сделать приятный сюрприз, им это вполне удалось, и перегибать в данных конкретных условиях палку с дисциплиной не стоило.
После обеда, состоявшего из наваристой вкуснейшей ухи (сразу тебе и первое блюдо, и второе), часок вздремнули и отправились на пляж. Купались, валялись на песке, курили, лениво перебрасывались ничего не значащими фразами и снова купались.
– Везет нам на водные процедуры в последнее время, – сообщил Валерка Стихарь, сидящему рядом Курту Шнайдеру, переворачиваясь на живот и наблюдая за резвящимися у берега Малышева и Аню. – Сначала на Лоне, теперь здесь.
Михаил, кажущийся рядом с невысокой девушкой настоящим великаном, подставлял ей сцепленные в «замок» ладони, после чего делал мощное резкое движение и подбрасывал Аню высоко вверх и вперёд. Девушка пролетала по изящной дуге пару-тройку метров спиной к озеру – лицом к небу и, вытянувшись в струнку, почти беззвучно входила в воду.
– Красиво, – вздохнул Шнайдер и поправил накинутое на плечи и спину полотенце. У него, как у всех ярко-рыжих, была очень чувствительная белая кожа, которая легко получала ожоги под прямыми солнечными лучами. – Повезло Мише. Аня очень хорошая девушка. Думаю, из нее получится замечательная жена.
– Завидуешь, что ли? – подмигнул Валерка. – Ничего. Вот кончится вся эта бодяга, найдем и мы себе достойных подруг. В Ростове знаешь, какие девчонки! Идет такая краля летом по Садовой… Глаз не отвести! Смотришь вслед, и так всё в тебе и подымается. Неудержимо.
– И ты в это веришь? – серьёзно посмотрел на ростовчанина Курт. – Наивный человек…. И с чего ты взял, что я завидую? Может быть, им как раз придется, в конечном счете, гораздо хуже, чем нам.
– С чего бы это? – искренне удивился Валерка. – Они же любят друг друга, разве нет?
– Вот именно потому, что любят им и труднее, и хуже. У нас нет иллюзий, понимаешь? А у них они уже есть.
– Какие-то вы, немцы, пессимисты, – сказал Валерка и потянулся за лежащими рядом сигаретами. – И философы там, где надо и там где не надо. Нет, чтобы искренне порадоваться за товарищей. Без всякой философии.
– Мы не пессимисты, – возразил Шнайдер. – Просто умеем рационально и трезво смотреть на вещи. И думаем сначала головой, а уж затем сердцем. А вы русские – наоборот. Отсюда и все ваши беды. А за Мишу и Аню я радуюсь, можешь не сомневаться.
– Ой-ой, – Валерке явно было лень спорить. – Можно подумать, у вас никаких бед нету.
– Это верно, – вздохнул Шнайдер. – У каждого народа хватает своих бед. Ладно, пойдем, что ли, искупаемся?
– Пошли, – согласился Валерка.
Первым людей заметил Руди Майер.
И заметил совершенно случайно.
Просто в очередной раз кинул ленивый взгляд на вершину холма и в мягких, уже почти вечерних лучах солнца, увидел, что там, по щиколотку в траве, стоят, взявшись за руки, двое. Мужчина и женщина. Стоят и тоже смотрят. На озеро, на сосновый бор, на песчаный пляж и на них, отдыхающих на этом пляже. Оба в длинных, ниже колена, шортах и свободных майках навыпуск. Вот женщина увидела, что их кто-то заметил и приветственно помахала рукой. Майер подумал и осторожно помахал рукой в ответ.
– Кому это ты? – удивился Дитц.
Обернулся и тоже увидел.
– Господа, у нас, кажется, гости, – сказал негромко, но внятно.
– Ну, наконец-то! – Велга поднялся на ноги и, заслонившись ладонью от солнца, посмотрел на вершину холма.
Теперь уже им помахал рукой мужчина.
– Они нас видят, – констатировал Александр.
– Странно, если бы это было не так, – усмехнулся Дитц. – Мы тут как на ладони.
– Чудно как-то, – сказал Вешняк. – Стоят и смотрят. А к нам не идут.
– Может, стесняются? – предположила Аня. – Деликатные люди, не хотят нам мешать.
– Хм… – наморщил лоб Дитц. – Не исключено, что и так.
– А давайте их позовем? – предложил Стихарь. – Чего нам-то стесняться? – и, не дожидаясь согласия остальных, махнул рукой и крикнул:
– Эй, люди! Давайте к нам! Здесь хорошо! Песочек теплый, водичка чистая!
Они думали, что их уже давно нечем удивить. Но то, что произошло через секунду-другую…. Мужчина и женщина переглянулись и, продолжая держаться за руки, взмыли над землёй. Метров на пять, не меньше.
Повисели в воздухе, как бы давая собой полюбоваться, а затем плавно и стремительно заскользили вниз, к отряду.
Валерка Стихарь ещё и рот не успел закрыть от изумления, как парочка уже стояла на песке в двух шагах от них.
– Э-э…здравствуйте, – первым в себя пришел Велга, – и, как говорится, добро пожаловать в нашу компанию. Но… чёрт возьми, как это у вас получается?!
– Здравствуйте, – белозубо улыбнулась женщина. – Спасибо, мы с удовольствием. Что получается?
Выглядела она лет на тридцать, не больше и говорила по-русски с каким-то неуловимым акцентом.
– Здравствуйте, – поздоровался вслед её спутник – крепкий широкоплечий мужчина примерно такого же возраста с открытым прямым взглядом светло-голубых глаз.
– Да, вот это, – Александр обозначил указательным пальцем воображаемую дугу, – по воздуху…. Как вы это делаете?
Этот простой вопрос вызвал у «гостей» явное недоумение. Они снова переглянулись, и мужчина едва заметно пожал плечами.
– Это всего-навсего антиграв, – сказал он после секундного замешательства. – Просто он на поясе и под майкой его не видно. Вы что же, не догадались?
И в доказательство своих слов приподнял майку, демонстрируя присутствующим плоский мускулистый живот, ремень на поясе шорт и какую-то матово отсвечивающую, похожую на металлическую, штуковину на ремне с множеством на ней, штуковине, разноцветных мигающих огоньков.
– Ну, конечно, – пробормотал Велга и почесал мизинцем бровь. – Антиграв. Как это я сразу не сообразил…
– Это мы, наверное, на солнце перегрелись, – подсказал с самым серьёзным видом Стихарь. – Бывает.
Далее последовали взаимные представления.
Женщину звали Эля, а мужчину Зигфрид, что немедленно вызвало оживление у немецкой половины отряда.
– Вы немец? – спросил Хельмут с наивозможной доброжелательностью в голосе.
– Частично, – улыбнулся тот. – Мой отец был немцем наполовину. Ну, а я, соответственно, немец по крови на четверть. В общем, немецкого во мне – только имя. Даже языка не знаю. Так, три-четыре десятка слов… Впрочем, никогда не было нужды им владеть, а то бы, конечно, выучил. А вы?
– Я из Дрездена, – сказал Дитц. – Саксония. Половина из тех, кого вы тут видите, чистокровные немцы. Вторая половина, как вы, наверное, уже поняли по именам, русские.
– Тоже чистокровные? – изящно приподняв тёмную бровь поинтересовалась Эля.
– Э-э… ну да, – усмехнулся Дитц. – То есть, я хотел сказать, – вероятно. Саша, вот, наконец-то и представился случай у тебя спросить. Вы чистокровные русские?
– Как слеза младенца, – заверил Велга.
Все засмеялись.
– Интересная у вас компания, – сказала Эля. – Половина русских и половина немцев.
– И всего одна женщина, – добавил Зигфрид. – Подождите, не рассказывайте, я попробую сам догадаться. Так. Одинаковые комбинезоны, обувь, снаряжение, оружие, наконец…. Вы какой-то специальный отряд, верно? Скорее всего, ловцы.
– Ого, – уважительно сказал Хельмут. – Почти в яблочко. Поздравляю.
– А почему «почти»? – заинтересовалась Эля. – Ой, только не рассказывайте прямо сейчас, ладно? Очень искупаться хочется, пока солнышко еще греет. Мы с Зигфридом всю неделю об этом мечтали! Приходите к нам вечером в гости, хорошо? Тогда и побеседуем всласть.
– Спасибо, – кивнул Хельмут. – Обязательно придем. Куда и во сколько?
Эля рассказала, в каком доме они расположились (оказалось, через дорогу от них), предложила встретиться не раньше восьми вечера («чтобы я успела приготовиться к вашему приходу!»), но и не позже девяти и потащила Зигфрида купаться.
Они молча наблюдали, как Эля и Зигфрид мощным безукоризненным кролем пересекли зеркальную гладь озера, выбрались на противоположный берег и, вновь взявшись за руки, скрылись в сосновом бору.
– Красивая пара, – заметил Майер. – Как на картинке.
– Любовники, – с видом знатока сказал Валерка. – Приехали…то есть, прилетели хорошо провести время. Всю неделю мечтали.
– Все-таки пошляк ты, Валера, – вздохнула Аня. – Неисправимый.
– А чего это сразу пошляк? Ну, любовники… Что в этом пошлого?
– Пошлость не в твоих словах, а в интонации. Ты себя со стороны не слышишь.
– Ну, извини, – пожал плечами ростовчанин. – Какой есть.
– Об этом я и говорю. Не обижайся. Конечно, они любовники. Но они… любят друг друга. По-настоящему любят. Что между любовниками в твоем смысле слова не так уж часто и бывает. Понимаешь, о чем я?
– Да где уж нам, – сказал Валерка. – Это ведь ты у нас знаток душ человеческих. А мы что? Простые солдаты.
– Грубые и неотесанные, – подсказал Шнайдер.
– И пошляки к тому же, – вздохнул Стихарь. – Без всякого понятия о тонкостях любви.
– Ну, все, – засмеялась Аня. – Понесли ботинки Митю… Мальчики, вы все равно самые лучшие. При всех своих недостатках. Не обижайтесь на меня, ладно?
– На тебя невозможно обижаться, – сказал Валерка. – Это все равно, что обижаться на ангела-хранителя. Совершенно пустое занятие.
Глава двадцать вторая
– Хорошо, что к нашим комбинезонам грязь не липнет, – сказал Валерка, причесываясь перед зеркалом. – А иначе как бы мы пошли в гости? Переодеться-то не во что.
– Меня совсем не это волнует, – сказал Велга.
– Меня тоже, – понимающе кивнул Дитц. – Что делать с оружием?
– Вот-вот. Идти с ним? Как-то невежливо, если не сказать больше. Оставить здесь? Рискованно. Мало ли, что может случиться… И ещё. Что мы им расскажем. Правду? Боюсь, как бы нас после неё не упекли в местную психушку.
– Меня совсем не это волнует, – сказал Велга.
– Меня тоже, – понимающе кивнул Дитц. – Что делать с оружием?
– Вот-вот. Идти с ним? Как-то невежливо, если не сказать больше. Оставить здесь? Рискованно. Мало ли, что может случиться… И ещё. Что мы им расскажем. Правду? Боюсь, как бы нас после неё не упекли в местную психушку.