Он прошел внутрь и подождал, пока глаза не привыкнут к освещению. За стойкой кипела работа. Поскольку народу было много, бармен и двое парней лет двадцати пяти торопливо готовили аперитивы и легкие закуски.
   Юло заказал аперитив у светловолосой девушки, открывавшей кому-то бутылку вина. Она кивнула и через минуту поставила перед ним бокал с розовым напитком.
   — Могу я поговорить с хозяином? — спросил он, отпив глоток.
   — Вот он.
   Девушка показала на человека лет тридцати с редкими волосами, который появился в этот момент из-за стеклянной двери с надписью «посторонним вход воспрещен». Никола задумался, как лучше обосновать свои вопросы. Когда хозяин кафе подошел к стойке, он решил предстать официальным лицом.
   — Простите…
   — Слушаю вас.
   Он показал значок.
   — Я — комиссар Юло из общественной Службы безопасности Княжества Монако. Я попросил бы вас об одном одолжении, месье…
   — Франсис. Робер Франсис.
   — Дело в том, месье Франсис, что, насколько нам известно, здесь некогда располагался магазин грампластинок под названием «Диски е риски», владельцем которого был ваш отец.
   Хозяин растерянно осмотрелся. В его глазах вспыхнуло сразу множество вопросов.
   — Да, но… то есть магазин уже несколько лет как закрыт…
   Юло улыбнулся, успокаивая его, и продолжил другим тоном.
   — Не волнуйтесь, Робер. Ни вас, ни отца не ждут никакие неприятности. Вам покажется странным, но спустя столько лет этот магазин может оказаться ключом для важного расследования, которое мы ведем. Мне нужно бы встретиться с вашим отцом и задать ему несколько вопросов, если возможно.
   Роберт Франсис успокоился. Повернулся к светловолосой девушке за стойкой и указал ей на бокал, который Никола держал в руке.
   — Налей мне тоже, Люси.
   И снова обратился к комиссару..
   — Ну, мой отец давно отошел от дел. Магазин грампластинок приносил мало… Знаете, больших денег отец вообще никогда не зарабатывал, а в последнее время стало совсем плохо. И потом этот упрямец, мой отец, хоть и торговал редкими пластинками, куда чаще оставлял их для собственной коллекции, нежели выставлял на продажу. Вот и получается, прекрасный коллекционер и никудышный коммерсант…
   Юло почувствовал облегчение: Франсис говорил об отце в настоящем времени. Значит, тот жив. «Если возможно» он сказал в конце разговора на тот несчастливый случай, если бы его уже не оказалось в живых.
   — Так что мы сели однажды, все подсчитали и решили закрыть магазин… А я открыл вот это…
   Он обвел рукой заполненное публикой кафе.
   — Похоже, перемена к лучшему.
   — Ну, что вы, совсем другое дело. И уверяю вас, устриц мы подаем самых свежих, а не древних, как отцовские пластинки.
   Люси пододвинула бокал своему хозяину. Франсис поднял его и учтиво протянул в сторону комиссара, и тот повторил его жест.
   — За ваше расследование.
   — За ваше заведение и за редкие пластинки.
   Отпили, и Франсис поставил запотевший бокал на стойку.
   — Отец сейчас, конечно, дома. Вы приехали из Монте-Карло по автостраде?
   — Да.
   — Хорошо. Тогда следуйте по указателям. Недалеко от развязки, где выход на автостраду, стоит гостиница «Новотель». За ней — двухэтажная вилла из красного кирпича с садиком и кустами роз. Там и живет мой отец. Ошибиться невозможно. А могу я пока угостить вас чем-нибудь?
   Юло с улыбкой поднял бокал.
   — Этого достаточно.
   Он протянул руку и Франсис пожал ее.
   — Благодарю вас за любезность, месье Франсис. Вы даже не представляете, как помогли нам.
   Покидая бистро, Юло увидел официанта, занимавшегося устрицами и другими дарами моря, рядом с ним лежала кучка раковин и панцирей. Он охотно проверил бы справедливость хвалебных слов Франсиса насчет их свежести, но времени на это у него не было.
   Он проделал обратный путь. Из киоска Тату доносился хриплый кашель, шахматисты уже ушли. Книжный магазин закрылся. И игра, и торговля были приостановлены — обеденное время.
   Направляясь к машине, он прошел мимо бара, где пил кофе. Под платаном кота-Ронкая сменил кот-Юло. Он сидел, лениво шевеля кончиком темного пышного хвоста, и оглядывал сонными глазами мир вместе с его обитателями.
   Юло подумал: почему бы не считать это кошачий реванш добрым знаком?

 
41
   Жан-Поль Франсис завинтил крышку пластикового распылителя и несколько раз энергично подвигал поршнем насоса, чтобы получить необходимое давление. Взял устройство и направился к кустам красных роз, что росли возле ограды из металлической сетки в зеленой пластиковой оплетке. Осмотрел короткие ветки розария. Они были сплошь покрыты белым пушком — множеством насекомых-вредителей.
   — Война так война, — торжественно произнес он.
   Повернул рычажок, и из носика брызнула распыленная струя инсектицида, смешанного с водой. Он начал поливать от корня, поднимая струю вверх и равномерно опрыскивая весь куст.
   Как и следовало ожидать, инсектицид чудовищно вонял. Жан-Поль порадовался, что догадался надеть жесткую марлевую маску, чтобы не вдыхать этот препарат, который, как сообщала этикетка, «Может быть токсичен при попадании в желудок. Беречь от детей».
   Читая предупреждение, он подумал, что препарат, токсичный для детей, в его возрасте вообще можно без всякого опасения вкалывать прямо в вену.
   Опрыскивая, он приметил краем глаза белый «пежо», остановившийся недалеко от ворот. Машины заезжали сюда нечасто — разве что гостиница оказывалась переполнена настолько, что не хватало места на парковке. Из «пежо» вышел высокий человек лет пятидесяти пяти, с проседью в недавно постриженных волосах, довольно усталый с виду. Он осмотрелся и решительно направился к дому.
   Жан-Поль положил свои инструменты на землю и, не ожидая звонка, пошел открывать ворота.
   Человек, оказавшийся перед ним, улыбался.
   — Вы месье Франсис?
   — Собственной персоной.
   Незнакомец извлек из кожаного бумажника удостоверение. Его фотография была видна на документе под твердым прозрачным пластиком.
   — Я — комиссар Никола Юло из сыскной полиции Монако.
   — Если пришли арестовать меня, то знайте: я и так уже отбываю каторгу, занимаясь этим садом. С удовольствием сменю его на тюремную камеру.
   Комиссар невольно рассмеялся.
   — Вот это и называется не бояться закона. Либо у вас идеально чистая совесть либо, напротив, что вся ваша жизнь была крепко связана с криминалом.
   — Виной всему коварные женщины. Они не однажды разбивали мое сердце. Но пока я оплакиваю свою судьбу, почему бы вам не войти? А то соседи подумают, будто вы пришли всучивать мне какие-нибудь щетки.
   Никола вошел в сад, и Франсис-отец закрыл за ним ворота. На нем были синие выцветшие джинсы и голубая хлопчатобумажная рубашка. На голове красовалась соломенная шляпа, а на шее висела марлевая маска, которую старик опустил, начав разговор. Из-под шляпы выбивались густые седые волосы. Голубые глаза, особенно яркие на загорелом лице, казались мальчишескими. Всем своим обликом он вызывал живейшее расположение.
   Протянув ему руку, Никола Юло почувствовал крепкое и сердечное рукопожатие.
   — Могу успокоить вас. Арест не входит в мои планы. Скажу больше: я отниму у вас всего несколько минут.
   Жан-Поль Франсис пожал плечами, снимая шляпу и маску. Никола подумал, что старик мог бы стать отличным дублером Энтони Хопкинса[67].
   — Я занимаюсь садом не по призванию, а от скуки. Только и ждал какого-нибудь предлога, чтобы прекратить это занятие. Пройдемте в дом, там прохладнее.
   Они прошли через крохотный садик, отделенный от дверей дома лишь бетонной нашлепкой пожелтевшей от времени и непогоды. Дом не был роскошным, он на световые годы отставал от некоторых особняков на Лазурном берегу, но все здесь дышало чистотой и порядком. Они поднялись на три ступеньки и оказались в прихожей, откуда лестница вела на верхний этаж и две двери — в противоположные стороны.
   Никола привык оценивать помещения с первого взгляда и ему сразу же стало ясно, что дом этот принадлежит человеку небогатому, но с хорошим вкусом.
   Множество книг, безделушки на комоде, по стенам несколько картин и постеров — все здесь так или иначе имело отношение к искусству…
   Но больше всего поражало обилие пластинок. Ими было заполнено все свободное пространство. Справа в открытую дверь Никола увидел гостиную, где сразу бросалась в глаза мощная стереоустановка, видимо, единственное излишество, какое позволил себе хозяин. Все стены тут, как и в прихожей, были заставлены шкафами с виниловыми пластинками и компакт-дисками.
   — Похоже, вы любите музыку.
   — Я никогда не умел делать выбор среди своими увлечениями, и потому пришлось смириться с тем, что они сами меня выбрали.
   Франсис провел Юло в левую дверь, и они оказались в кухне. Рядом видно было помещение, превращенное в кладовую, а слева находилась открытая терраса, выходившая прямо в сад.
   — Как видите, тут нет никакой музыки. Мы в кухне, а земную пищу не стоит смешивать с духовной. Выпьете что-нибудь? Аперитив?
   — Нет, спасибо, меня уже угощал ваш сын.
   — А, так вы были у Робера.
   — Да, это он послал меня к вам.
   Франсис взглянул на темные пятна у себя подмышками и хитро улыбнулся, словно ребенок, придумавший новую игру. Взглянул на наручные часы.
   — Послушайте, вы уже ели?
   — Нет.
   — Хорошо. Тогда предлагаю вот что. Мадам Сивуар, моя экономка…
   Он помолчал, и с некоторым смущением завершил фразу.
   — По правде говоря, домработница, но когда я называю ее экономкой, это ей очень льстит, а сам я чувствую себя важной особой. Мадам Сивуар, итальянка и отличная повариха, оставила мне лазанью с приправой из толченых трав и пряностей. Ее надо только поставить в духовку. Поверьте, если внешность мадам Сивуар оставляет желать многого, то ее лазанья не вызывает никаких сомнений.
   Никола опять не мог не улыбнуться. Этот человек — сама сила природы. Он излучал симпатию всем своим существом. Его жизнь была наверное одной непрестанной радостью. Во всяком случае именно этого хотелось пожелать ему.
   — Я не собирался задерживаться на обед. Но если речь идет о предмете гордости мадам Сивуар…
   — Фантастика! Пока лазанья запекается, я быстренько приму душ. Боюсь, что если подниму руку, из-под мышек выстрелит автоматная очередь. И как я потому буду объяснять, откуда в моей кухне труп комиссара?
   Фрэнсис достал из холодильника стеклянную сковородку и поместил ее в духовку. Установил температуру и таймер. По тому, как он управлялся с электроприборами, Никола решил, что Фрэнсис либо обожает кулинарию, либо одинок. Впрочем одно не исключало другое.
   — Ну, вот, все в порядке. Десять минут, и будем обедать. Может быть, пятнадцать.
   Фрэнсис вышел их кухни и, присвистывая, поднялся по лестнице. Юло вскоре услышал шум душа и баритон Жан-Поля Франсиса, напевавшего «The Lady is a Tramp"[68].
   Когда он спустился в кухню, на нем были чистые брюки и рубашка. Зачесанные назад волосы оставались влажными.
   — Ну, вот, все в порядке, узнаете меня?
   Никола растерянно взглянул на него.
   — Конечно.
   — Странно, после душа я обычно чувствую себя совсем другим человеком. Сразу видно, что вы комиссар…
   Юло опять рассмеялся. Этот человек обладал замечательной способностью приводить окружающих в хорошее настроение. Франсис накрыл стол на террасе, протянул Никола бутылку белого вина и штопор.
   — Не откроете ли, пока достаю еду из духовки?
   Никола откупорил бутылку в тот момент, когда Жан Поль Франсис поставил на пробковую подставку в центре стола дымящуюся сковородку с лазаньей, приправленной толчеными травами и пряностями.
   — Садитесь вот сюда.
   Жан-Поль подал ему обильную порцию дымящейся лазаньи.
   — Ешьте! В этом доме единственные этикетки, которые изучают внимательно, это этикетки на винных бутылках, — сказал он, накладывая себе такую же порцию.
   — Гм, потрясающе, — проговорил Юло с полным ртом.
   — А что я говорил? Вот вам доказательство. Знайте, что бы вам от меня ни потребовалось, я всегда говорю правду.
   Эти слова послужили Никола Юло поводом изложить причину своего визита, и причина эта была куда горячее любого только что вынутого из духовки блюда.
   — У вас был магазин грампластинок, верно? — спросил он, разламывая вилкой запеченную лазанью.
   По выражению лица Жан-Поля он понял, что наступил на больную мозоль.
   — Да. Я закрыл магазин семь лет назад. Хорошая музыка в этих краях никогда не приносила дохода…
   Юло поостерегся передавать ему комментарий сына по этому поводу. Не стоило бередить рану ножом, который все еще торчал в ней. Этот человек ему нравился, и Юло был уверен, что не ошибется, если хотя бы отчасти введет его в курс дела.
   — Месье Франсис, мы ищем в Монте-Карло одного убийцу…
   — Разве в этом месте фильма герои не начинают обращаться друг к другу по имени и на «ты»? Меня зовут Жан-Поль.
   — А меня Никола.
   — Ты имеешь в виду того типа, который звонит на радио и которого все зовут Никто?
   — Совершенно верно.
   — Ну, не скрою, я тоже, наверное, как миллионы людей, слежу за этой историей. Когда слышишь его голос, мурашки бегут даже по коже обуви. Скольких он уже убил?
   — Четверых. И потом ты ведь знаешь, каким образом. Но самое ужасное, что у нас нет ни малейшего представления, как остановить его.
   — Это человек хитер, как стая лисиц. Он слушает отвратительную музыку, но голова у него работает превосходно.
   — Насчет головы я с тобой согласен. А что касается музыки, вот о ней-то я и пришел поговорить.
   Никола порылся в кармане пиджака и достал распечатки, которые дал ему Гийом. Выбрал один лист и протянул Жан-Полю.
   — Знакома эта пластинка?
   Жан-Поль взял бумагу. Никола был уверен, что заметил, как тот побледнел. Он поднял на него свои голубые мальчишеские глаза, полные изумления.
   — Откуда у тебя это?
   — Долго рассказывать. Главное, что она принадлежит, по всей вероятности, убийце, и что был продана тут…
   Юло протянул Жан-Полю другой лист, на котором можно было прочитать этикетку с названием его магазина. На этот раз бледность на лице Жан-Поля стала вполне очевидной. Он утратил дар речи.
   — Но…
   — Узнаешь эту пластинку? Можешь объяснить, что за ней скрывается? Кто такой Роберт Фултон?
   Жан-Поль отодвинул тарелку и развел руками.
   — Кто такой Роберт Фултон!? Да любой, кто любит джаз, кто идет дальше Луи Армстронга, знает его. И любой собиратель пластинок готов руку отдать, лишь бы заполучить одну из его пластинок.
   — С чего бы вдруг?
   — А с того, что на свете их существует всего десять штук, чтобы ты знал.
   Тут уже побледнел Никола. Франсис налил себе вина и откинулся на спинку стула. Лазанья мадам Сивуар, казалось, вдруг утратила для него всякий интерес.
   — Роберт Фултон —один из величайших трубачей в истории джаза. Настоящий гений, но сумасшедший, как дикий конь. Вечно норовил что-нибудь учудить, во всем шел наперекор. Например, ни в какую не соглашался записывать пластинки, мол, музыку нельзя заключать в тюрьму. По его мнению, музыкой можно наслаждаться только на концерте, вживую. Иными словами, музыка — это каждый раз совершенно новый опыт, и никто не имеет права фиксировать ее в статике, для вечности.
   — В таком случае, откуда же взялась эта пластинка?
   — Вот к этому я и веду. Летом шестидесятого года Фултон совершил короткое турне по Америке, играя в разных клубах с несколькими лучшими сессионными музыкантами. Историческое событие. В «Би-боп-кафе» в Нью-Йорке друзья с согласия фирм грамзаписи записали без его ведома один такой концерт и отштамповали пятьсот пластинок в надежде, что увидев их, Фултон изменит свое мнение.
   — Вот откуда «Украденная музыка»…
   — Ну, да. Именно украденная. Только друзья не предвидели, что случится. Фултон взъярился, как зверь, и в бешенстве уничтожил все пластинки, потребовал матрицы и пленки-исходники и их тоже уничтожил. История моментально облетела музыкальные круги и превратилась в легенду. Потом каждый повторял ее на свой лад. В общем, если откинуть шелуху, факт тот, что из всех пластинок удалось спасти ровно десять штук, и каждую продали коллекционерам на вес золота. Я был одним из этих десяти.
   — Ты хочешь сказать, что эта пластинка до сих пор у тебя?
   — Я сказал — «был». В трудную минуту, когда…
   Франсис посмотрел на свои загорелые руки, покрытые темными пигментными пятнами. Явно не лучшие воспоминания посетили его в эту минуту.
   — Жена заболела раком, потом умерла. Магазин не приносил никакого дохода. Ну, то есть совсем никакого. Мне нужны были деньги на врачей, а эта пластинка стоила целое состояние, вот почему…
   У него вырвался вздох, сдерживаемый, наверное, долгие годы.
   — Безумно жаль было продавать пластинку, и я наклеил на нее этикетку магазина, словно для того, чтобы не расстаться с нею насовсем. Кроме жены и сына, мне была дорога в жизни только эта пластинка.
   Сердце Никола Юло стучало, как поршень в цилиндре мощного мотора. Отчетливо произнося каждое слово, он задал вопрос, боясь услышать долгожданный ответ.
   — Ты помнишь, кому продал ее, Жан-Поль?
   — Прошло уже лет пятнадцать, Никола. Помню, что это был какой-то странный тип, примерно моих лет. Он приходил в магазин и покупал у меня пластинки, редкие, коллекционные. Похоже, с деньгами у него не проблем не было, поэтому, признаюсь тебе, порой я даже немного завышал цену. Узнав, что у меня есть «Украденная музыка», он несколько месяцев упрашивал уступить ее. И так подступал, и эдак. Я отказывал… Но необходимость превращает человека в вора или в продавца. Иногда и в того и другого одновременно.
   — Не припомнишь имя?
   — Я человек, а не компьютер. Пластинку я не забыл бы, проживи хоть тысячу лет. А все остальное…
   Он провел рукой по седым волосам, поднял голову и посмотрел в потолок. Никола облокотился о стол и потянулся к нему.
   — Надо ли тебе объяснять, как это важно, Жан-Поль. Возможно, от этого зависит жизнь многих людей.
   А про себя Юло подумал, сколько еще раз придется ему повторять эти слова, прежде чем вся эта история закончится.
   — Может быть…
   — Может быть, что?
   — Пойдем со мной. Посмотрим, насколько ты везучий.
   Юло двинулся следом за Жан-Полем в кухню, глядя на его прямые, не по возрасту, плечи, и седовласый затылок, ощущая легкий запах дезодоранта. В прихожей они свернули на лестницу, ведущую в подвал. Спустились ступенек на десять и оказались в помещении, похожем на кладовку. У одной стены находились стиральная машина и раковина, над ними висел женский велосипед, и тут же стоял верстак с тисками и инструментами для работы с деревом и металлом.
   Вдоль другой стены размещались металлические стеллажи с консервными банками и винными бутылками. Часть полок была отведена для папок и картонных коробок разной величины и цвета.
   — Я — человек, живущий воспоминаниями. Коллекционер. А почти все коллекционеры глупо тоскуют по вчерашнему дню, кроме тех, кто коллекционирует деньги.
   Жан-Поль Франсис остановился перед стеллажом, растерянно оглядывая его.
   — Гм, посмотрим…
   Он снял с самой верхней полки объемистую картонную коробку. На ее крышке была наклеена золотистая этикетка старого магазина грампластинок «Диски и риски». Старик поставил ее на верстак возле тисков и включил верхний свет.
   — Это все, что осталось от моей торговли и целого куска жизни. Маловато, тебе не кажется?
   Иногда это даже слишком много, — подумал Никола. Некоторым людям в конце жизни не нужно никакой коробки, ни большой, ни маленькой. Бывает, не нужно даже карманов.
   Жан-Поль открыл коробку и начал рыться в ней, доставая разные бумаги — старые торговые лицензии, программы концертов, объявления о выставках-продажах коллекционных пластинок.
   Вдруг он извлек плотный голубой листок, сложенный пополам, развернул его и, посмотрев, что там написано, протянул Никола.
   — Держи. Сегодня твой день. Эту записку собственноручно написал покупатель «Украденной музыки». Он оставил номер телефона, когда узнал, что у меня есть эта пластинка. Теперь припоминаю, что, купив ее, он приходил еще пару раз, а потом я больше не видел его…
   Никола прочитал записку. Решительным и четким почерком были обозначены имя и номер телефона.
   Легран 04/4221545
   Юло показалось странным, что после стольких волнений, неудач, обезображенных тел, безвестных отпечатков пальцев, бесшумных шагов, после стольких теней без лица, и стольких лиц без определенных черт, он наконец-то держал в руках что-то реальное — самое банальное, что только может быть на свете: записку с именем и номером телефона.
   Он посмотрел на Жан-Поля, а тот, подавленный, просто не знал, что сказать. Наконец старик-коллекционер, возможный спаситель многих невинных жертв, улыбнулся.
   — Судя по всему, записка тебя заинтриговала. Будь мы сейчас в каком-нибудь фильме, как я уже говорил, наверняка в этот момент зазвучала бы многозначительная музыка.
   — Заинтриговала — не то слово, Жан-Поль! Захватила!
   Он достал мобильник, но Жан-Поль предупредил:
   — Тут не берет, надо выйти.
   Они поднялись наверх. Между тем мысли в голове Никола Юло неслись со скоростью сто километров в час. А Франсис тем временем припомнил еще кое-что.
   — Он жил где-то недалеко, мне помнится, в районе Кассиса. Такой крепкий человек, высокий, но не слишком. Почему-то складывалось впечатление, будто он обладает недюжинной физической силой. Не знаю, почему, но я подумал, что он военный. Наверное, дело было в его глазах, они запоминались. Казалось, сами они смотрят, но не позволяют их видеть. Помню, я еще удивился, что подобный тип увлекается джазовой музыкой…
   — Ну, хоть ты и не компьютер, я считаю, с памятью у тебя все в полном порядке..
   Поднимаясь по лестнице, Жан Поль обернулся с улыбкой.
   — Ты считаешь? Ну, этим уже можно гордиться.
   — Думаю, у тебя есть немало и других поводов… Сегодняшний — просто еще один.
   Они поднялись на первый этаж и вышли на солнце. Лазанья на столе в кухне остыла, а вино стало нагрелось. Солнечный свет падал на пол террасы и теперь взбирался по ножке стола.
   Юло посмотрел на мобильник. Прием есть. Он спросил себя, не рискует ли. Пожал плечами. Пожалуй, все его тревоги по поводу телефонной прослушки — чистая паранойя. Он нажал кнопку памяти и подождал ответа.
   — Привет, Морелли, это я, Юло. Мне нужны от тебя две вещи. Информация и молчание. Есть?
   — Конечно.
   Бесспорным достоинством Морелли была его способность не задавать лишних вопросов.
   — Я назову тебе сейчас имя и телефон. Возможно, номер уже не существует. Это где-то в Провансе. Узнай адрес. Мигом!
   — Лечу.
   Он назвал инспектору необходимые сведения и отключил связь.
   И как бы размышляя, еще раз уточнил у Франсиса.
   — Ты сказал, в районе Кассиса?
   — Мне помнится, Кассис, Ориоль, Рокфор, точно не знаю, но кажется, именно в тех краях.
   — Ну, что ж, мне придется, видно, познакомиться с этими местами.
   Юло окинул взглядом дом, словно желая запомнить его во всех подробностях. И снова пристально посмотрел в глаза Франсису.
   — Надеюсь, не обидишься, если убегу. Мне надо спешить. Думаю, ты понимаешь.
   — Представляю, что у тебя творится на душе. То есть пытаюсь представить. Надеюсь, найдешь, кого нужно. Пойдем, провожу до ворот.
   — Мне жаль, что я испортил тебе обед.
   — Ничего ты не испортил, Никола. Наоборот. Не так уж часто бывают у меня гости в последнее время. Когда доживаешь до таких лет, начинаешь удивляться, отчего это время летело так быстро и вдруг остановилось, словно навеки…
   Разговаривая, они прошли через сад к сетчатой ограде. Никола посмотрел на свою машину, стоявшую на солнцепеке. Сейчас в ней наверняка, как в духовке. Сунул пальцы в нагрудный карман и извлек оттуда визитную карточку.
   — Держи. Будешь в Монте-Карло, знай что для тебя в моем доме всегда найдется кровать и тарелка супа.
   Жан-Поль взял визитку и посмотрел на нее, ничего не говоря. Никола был уверен, что он не выбросит ее. Может, они и не увидятся никогда больше, но все равно не выбросит.
   Комиссар протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
   — Кстати. Есть еще один вопрос. Просто мне любопытно…
   — Слушаю тебя.
   — Почему «Диски и риски»?
   Франсис рассмеялся.
   — Ах, вот что… Когда я открыл магазин, то понятия не имел, чем все закончится. Рисковали не клиенты, а я.
   Юло ушел, улыбаясь, а Франсис смотрел ему вслед, стоя в воротах.
   Подойдя к машине, Юло полез в карман за ключами и наткнулся на кусочек плотной голубой бумаги, который дал ему Жан-Поль, тот самый — с именем и телефоном. Он достал его и подумал, что в истории магазина редких грампластинок «Диски и риски» самое важное событие произошло именно сейчас, годы спустя после его закрытия.

 
42
   Когда он направлялся через Карну-ан-Прованс в Кассис, позвонил Морелли. Телефон «зацепил» волну «Европы-2», и стал слегка тикать. Через секунду он зазвонил. Юло взял мобильник с пассажирского сиденья.
   — Слушаю.
   — Комиссар, это Морелли. Я нашел адрес, который вы просили. Пришлось повозиться. Вы были правы, такого номера уже нет. Причем это старая нумерация. Во «Франс-Телеком» подняли архивы.