Страница:
Юло сделал нетерпеливый жест.
— Так что же там, Морелли?
— Это номер загородной усадьбы. Называется «Терпение». Зимняя дорога. Кассис. Есть, правда, одно обстоятельство…
— Какое?
— Телефон отключили на станции. Никто не расторгал договор, но в какой-то момент перестала поступать оплата и после нескольких напоминаний номер отключили. Человек, с которым я говорил, не мог ничего добавить. Если нужны еще какие-то подробности, займусь проверкой, но, по-моему, бесполезно…
— Не нужно, Клод, этого достаточно. Спасибо.
— Не за что, комиссар.
На другом конце линии возникла некоторая заминка, и Юло понял, что Морелли ждет, не скажут ли ему еще что-нибудь.
— Я слушаю.
— Все в порядке?
— Да, Морелли, все в порядке. Завтра смогу сказать что-то более определенное. А пока прощаюсь.
— До встречи, комиссар. Будьте осторожны.
Юло положил телефон на соседнее сиденье. Ему не нужно было записывать сведения от Морелли. Они врезались в его память, и надолго. Выезжая из Карну, маленького прованского городка, современного, чистого и ухоженного, он позволил себе предаться воспоминаниям.
Именно этот путь он проделал когда-то, направляясь в Кассис с Селин и Стефаном в отпуск. Они много смеялись и шутили, и Юло даже назвал эти дни временем полного благополучия, дабы не беспокоить другие, более громкие слова. В сравнении с сегодняшней его жизнью та была самым настоящим счастьем, и сегодня он мог только с сожалением вспоминать о ней.
Сыну было тогда лет семь или немного меньше. Когда добрались до Кассиса, Стефан сразу пришел в возбуждение, какое охватывает всех детей у моря. Они припарковали машину на окраине города и спустились к берегу по узкому переулку. Свежий бриз теребил их одежду.
В гавани раскачивались мачты, белели паруса. Был виден маяк с зеленым куполом, а за бетонными волнорезами простиралось открытое море.
Они купили мороженое, прокатились на кораблике, чтобы посмотреть на каланки — узкие заливы, вроде фьордов, c чистой, прозрачной водой. Во время прогулки он притворялся, будто страдает от морской болезни, и Селин и Стефан хохотали до упаду над тем, как он гримасничал, таращил глаза и изображал, будто его тошнит. Он совершенно забыл тогда, что он — сотрудник полиции, и оставался только мужем, отцом и клоуном.
Хватит, папа, а то я умру от смеха…
Юло подумал, что человеческая жизнь протекает не без чьей-то режиссуры. Автор сценария обладает своеобразным и порой мрачным чувством юмора. Возможно, в то время, много лет назад, когда Юло бродил с женой и сыном по улочкам этого городка, счастливый и беззаботный, кому-то из местных жителей звонил переживавший не лучшую пору владелец магазина грампластинок, соглашаясь продать редчайшую запись. Возможно, покидая Кассис, они ехали следом за машиной, которая направлялась в Экс за этой пластинкой.
На окраине города Юло расстался с воспоминаниями о счастливом прошлом. Он оставил свой «пежо» на последнем этаже высотной стоянки и осмотрел сверху окрестности.
Кассис, похоже, не очень изменился с тех пор. Бетонные волнорезы в порту стали мощнее, одни дома были перестроены, другие обветшали, но здесь тратили вполне достаточно извести и краски, чтобы туристы забывали о ходе времени.
В этом и заключался смысл каникул: забывать…
Юло обдумывал, как действовать дальше. Проще всего получить информацию в местном отделении полиции, но его расследование теперь уже стало частным делом, и привлекать к себе внимания без крайней необходимости не хотелось. Однако человек, который бродит повсюду и всех расспрашивает, пусть даже в приморском городе, где полно туристов, рано или поздно будет замечен. В небольшом городе все знали друг друга, и он выглядел бы как человек, который принялся копать яму прямо посреди клумбы.
Он спустился к гавани по знакомому переулку. Навстречу ему медленно поднимался старик, несший ивовую корзину с морскими ежами. Юло остановил его. Вопреки ожиданию у старика не было одышки.
— Извините.
— В чем дело? — недовольно отозвался старик.
— Я хотел бы узнать у вас кое-что, вы позволите?
Человек опустил на землю корзину с ежами и посмотрел на них, словно опасался, что те испортятся. Неохотно поднял глаза из-под низких, еще не седых бровей.
— Слушаю вас.
— Не знаете ли вы, где находится поместье «Терпение».
— Знаю.
Юло попытался понять, что перевешивает в нем — уважение к пожилым людям или неприязнь к засранцам любого возраста, и со вздохом решил не думать об этом.
— Будьте добры, объясните, где оно находится?
Старик неопределенным жестом указал куда-то в сторону.
— За городом.
— Я так и думал.
Юло потребовалось изрядное усилие, чтобы не вцепиться этому человеку в горло. Он терпеливо ждал, однако выражение его лица, видимо, побудило того не слишком тянуть с ответом.
— Вы на машине?
— Да, на машине.
— Тогда выезжайте из города по окружной. У светофора сверните направо, к Рокфору. Возле развязки увидите справа указатель «Ле Жано». Проедете еще немного вперед, и налево начнется грунтовая дорога, она ведет к каменному мосту над железной дорогой. Поезжайте по ней и на развилке возьмите вправо. Дорога кончается у «Терпения».
— Спасибо.
Не сказав больше ни слова, старик поднял корзину с плодами моря и продолжил свой путь.
Юло почувствовал, наконец, волнение оттого, что идет по следу. Он быстро вернулся вверх по переулку, и добравшись до своей машины, ощутил одышку.
Следуя четким указаниям старика, он свернул на грунтовую дорогу, что вела к скалистому горному массиву, возвышавшемуся над Кассисом. Смешанная приморская растительность — большей частью лиственницы и оливы — иногда почти полностью скрывала долину, по дну которой проходила железная дорога.
Когда он проезжал по каменному мосту, какая-то рыжая собака, отдаленно напоминавшая лабрадора, с громким лаем увязалась за машиной. У развилки, решив очевидно, что ее миссия окончена, она перестала лаять и преследовать «пежо» и, прихрамывая, побрела к ближайшей ферме.
Дорога поднималась все выше и выше в гору, густой лес с толстыми деревьями порой закрывал вид на море. Яркие пятна цветников пропадали по мере удаления от города. Их сменяла зелень хвойных деревьев и кустарников с резким смешанным запахом моря и подлеска.
Юло проехал уже несколько километров и начал было подозревать, что старик обманул его нарочно, чтобы приезжий покатался впустую. Сейчас наверно сидит у себя дома с каким-нибудь Жаном, Рене или Арманом, ест своих ежей и смеется над этим дураком-туристом, который кружит по горам.
И тут за поворотом он увидел «Терпение».
Он мысленно поблагодарил Жан-Поля Франсиса и его волшебную коробку. Если удастся найти эту пластинку Роберта Фултона, надо будет непременно вернуть ее старому коллекционеру. С бьющимся от волнения сердцем он проехал к зданию, словно опиравшемуся о горную скалу.
Миновав кирпичную арку, заросшую плющом, он оказался на дороге, ведущей к гумну возле высокого двухэтажного дома. По мере приближения к нему Юло охватывало ликование. Дорога, усыпанная галькой, почти заросла сорняками, остались только светлые полоски по сторонам, словно рельсы, по которым и двигалась машина. Юло слышал, как растения царапают ее днище со скрежетом, звучавшим в этой тишине особенно мрачно.
Подъехав ближе, он увидел, что от здания остался по сути только плоский фасад. Крыша обрушилась. Почерневшие балки вздымались к небу из руин, словно темные пальцы исполнителей спиричуэлз. Голландская черепица засыпала всю землю вокруг. Покрытые трещинами и копотью стены говорили о том, что здесь был когда-то сильный пожар, опустошивший дом, фасад которого походил теперь на театральную декорацию.
И все это произошло, видимо, довольно давно, если сорняки и вьющиеся растения успели вернуть себе свои исконные владения. Казалось, природа терпеливо занималась кропотливым вязанием, чтобы затянуть нанесенную людьми рану.
Юло остановил машину и вышел. Осмотрелся. Панорама отсюда была изумительная. Вся долина лежала как на ладони — разбросанные там и тут домики, виноградники вперемежку с зелеными пятнами лесов. Долина тянулась к самому Кассису, светлому и красивому городу, опиравшемуся на берег, словно женщина, устремившая взгляд к морскому горизонту, — на перила балкона.
Среди остатков запущенного сада ржавели какие-то кованые конструкции. Видимо некогда дом был просто великолепным, а цветущий сад — поразительным. Теперь же все вокруг заросло дикой лавандой.
Закрытые ставни и стены, опаленные огнем, ползучий пырей, запускавший свои корни во все щели, как воришка — пальцы в чужой карман, порождали чувство безнадежности и опустошения, от которого трудно было отделаться.
Юло увидел, как к дому свернула машина. Он остановился посреди двора и подождал, пока желтый «рено-кангу» не затормозил рядом с «пежо». Из него вышли двое мужчин в рабочей одежде: один пожилой, лет шестидесяти, другой лет тридцати, коренастый брюнет с тупой длиннобородой физиономией. Тот, что помоложе, не удостоил Юло даже взглядом, открыл дверцу и принялся выгружать садовые инструменты.
Другой дал ему указание.
— Начинай, Берто, я сейчас приду.
И, установив угодную ему иерархию, направился к Юло. Лицо его с приплюснутым носом тоже отнюдь не светилось интеллектом. Доживет напарник до его лет, будет таким же.
— Добрый день.
— Добрый день.
Юло постарался предупредить любое недовольство, держась как можно скромнее. И улыбнулся своей самой располагающей улыбкой.
— Надеюсь, я не нарушил никаких запретов, а если что-то не так, прошу прощения. Я, видимо, ошибся дорогой, еще там, внизу. Все искал, где бы развернуться обратно, пока не оказался тут. Увидел разрушенный дом, и любопытство взяло верх. Ну, и заехал взглянуть. Я сейчас уеду.
— Да ничего, вы нам нисколько не мешаете. Здесь уже давно не осталось ничего, что можно было бы украсть. Кроме земли и сорняков. Вы турист, верно?
— Верно.
— Я так и понял.
— Ах, милейший, где же твоя наблюдательность? Ведь ты только что прошел мимо машины с номерным знаком Монте-Карло. Это понял бы и слепой с белой палкой и с собакой-поводырем.
Человек продолжал.
— Иной раз, кто-нибудь сюда добирается. Случайно, как вы, или из любопытства, как большинство других. А из Кассиса едут неохотно. Я тоже, по правде говоря, не прыгаю от радости, когда наступает мой черед отправляться сюда. После того, что тут случилось… Но что вы хотите, работа есть работа, и по нынешним временам выбирать не приходится. На всякий случай, как видите, мы всегда приезжаем вдвоем. Столько лет прошло, а у меня здесь до сих мурашки по спине бегают.
— Почему? Что же тут произошло?
— Как, вы не знаете историю «Терпения»?
Мужчина посмотрел на Юло с изумлением: нашелся же на свете человек, который не знает историю «Терпения». Даже если бы он увидел, как Юло удаляется на летающей тарелке, и то крикнул бы вслед: «А вот я вам расскажу…»
Никола бросил ему веревку.
— Я ничего не слышал.
— Тут было убийство, вернее сказать, несколько убийств. Вы что, правда, ничего не слышали?
Юло почувствовал, как кровь застучала в висках.
— Нет, ничего.
Человек достал пакет с табаком и принялся ловко сворачивать самокрутку. Ему было о чем рассказать, и он не торопился, растягивая удовольствие.
— Я не знаю всех подробностей, меня тогда тут не было. Тип, который жил в этом доме, убил гувернантку и своего сына, потом поджег дом и пустил себе пулю в висок.
— Вот как!
— Вот так, это вам не шуточки. В городе говорят, он был чуть ли не сумасшедший. За двадцать лет его и сына видели всего раз двадцать, не больше. Женщина спускалась вниз за покупками, но она ни с кем не откровенничала. Здравствуйте. До свиданья. Привет, Филиберта! Даже землю хозяин не возделывал, а ведь ее тут немало было. Отдал в управление агентству по недвижимости, и те сдавали участки местным виноделам. Он жил, как отшельник, на вершине этой горы. Думаю, он просто свихнулся, вот и натворил то, что натворил…
— Три человека, вы сказали?
— Ну да. Мужчину и женщину нашли обгоревшими. Тело парня, напротив, огонь не тронул… И слава богу, что вовремя заметили пожар, а то все вокруг сгорело бы…
Он кивнул на напарника.
— Мне говорил отец Берто, а он служил тогда пожарным, что тело парня было в таком жутком виде, что лучше бы уж он сгорел, как те двое. А тело отца, представляете, так обгорело, что пуля расплавилась в черепе…
— А что значит — в жутком виде?
— Ну, отец Берто говорил, будто у него просто не было лица, не знаю, понятно объясняю или нет. Ну, словно его срезали. И после этого меня еще будут уверять, будто он не был сумасшедшим, этот тип…
Юло почувствовал, как ему свело желудок.
Боже милостивый, у парня не было лица, как если бы его срезали!
Словно серия диапозитивов, снятых в самом аду, прошла перед глазами Юло целая череда обезображенных лиц. Йохен Вельдер и Эриджейн Паркер. Аллен Йосида и Григорий Яцимин. Он видел их глаза без век, распахнутые в никуда, свидел бесконечное осуждение того, кто убил их, и тех, кто не сумел ему помешать.
Юло казалось, он слышит леденящий душу, измененный голос, шепчущий ему в уши проклятые слова.
Я убиваю…
Несмотря на жаркий день, Юло почувствовал озноб. Струя пота потекла из-под правой подмышки к ремню.
— А потом что случилось? — спросил он неожиданно дрогнувшим голосом.
Мужчина либо не заметил перемены, либо принял ее за нормальную реакцию туриста-придурка на кровавые события, о которых рассказал.
— Ну, поскольку все было ясно, следствие прекратили и дело закрыли: двойное убийство и самоубийство, и все тут. Конечно, это не послужило «Терпению» рекламой.
— А наследников нет?
— Вот я и говорю. Наследников нет, поместье перешло в муниципальную собственность. Его выставили на продажу, до сих пор выставлено, да только кому охота связываться проклятым домом? Я бы и даром его не взял. Мэрия отдала поместье в управление прежнему агентству, оно и сейчас сдает землю в аренду. И дохода едва хватает на содержание и оплату управления. Я приезжаю сюда время от времени убирать сорняки, чтобы они совсем тут все не затянули.
— И где же похоронены жертвы?
Юло постарался, чтобы его вопросы выглядели как обычное любопытство простого человека, но хитрить не было нужды. Рассказчика и так было не остановить.
— Думаю, на кладбище. Там, внизу, на холме, над гаванью. Если бывали в этих местах, то должны были видеть.
Юло смутно припомнил какое-то кладбище недалеко от парковки, где останавливался в первый раз.
— И как звали тех, кто жил тут?
— Ах, не помню точно… Как же его… Не то Легран, не то Ленорман, не помню.
Юло посмотрел на часы.
— Черт возьми, уже поздно. Время просто летит, когда слушаешь интересные истории. Мои друзья наверное уже ищут меня. Спасибо за рассказ.
— Не за что. Мое почтение. Хорошего отдыха.
Мужчина повернулся и отправился помогать Берто. Садясь в машину, Юло услышал, что его зовут.
— Эй, послушайте. Если хотите сегодня вечером поесть хорошей рыбы, поезжайте с друзьями в «Золотую раковину», там внизу, в порту. Запомните — «Золотая раковина». Там мой кузен. Скажите, что прислал Гастон, он вас обслужит как надо.
Надо же, как я попал в цель. Сегодня поистине мой счастливый день, подумал Юло, заводя двигатель.
Возвращаясь, возбужденный, в Кассис, твердо решив посетить местное кладбище, Никола Юло подумал, что удача еще очень понадобится ему, чтобы свести кое-какие счеты.
Отсюда, с верхнего этажа, можно было рассмотреть — чуть выше и левее — небольшое кладбище, окруженное кипарисами.
Оставив машину, он вышел из паркинга и направился по дороге в гору. Поднимаясь к кладбищу, увидел перед ним бетонированную площадку с разметкой для игры в теннис и баскетбол. Мальчишки носились с мячом, играя в одну корзину.
Юло показалось странным, что спортплощадка расположена рядом с кладбищем. Странным — в хорошем смысле. По сути тут не было неуважения — обычное соседство жизни и смерти, без фальшивых переживаний и ложного стыда. Если бы он верил в сказки, то сказал бы, что подобная близость — своего рода возможность для живых поделиться жизнью с теми, кто ее уже утратил.
Он подошел к кладбищу.
Синий дорожный знак, висевший на фонаре, предупреждал, что это Аллея французской памяти, о том же говорила надпись в красно-синей рамке на стене, выбитой в скале напротив.
Грунтовая дорога вела к ограде и арке. Рядом на обветшавшем от непогоды стенде висело объявление, сообщавшее, что зимой сторожа можно вызвать с 8 до 17 часов.
Миновав арку, Юло услышал, как под ногами поскрипывает галька.
И сразу же погрузился в тишину.
Неважно, что поблизости шумели возбужденные игрой дети, а городок был полон туристов и летнего гомона и неподалеку с шумом проносились машины.
Казалось, ограда кладбища изготовлена из какого-то звукопоглощающего материла, и он на заглушал шум, а лишь превращал его в составную часть царившей тут тишины.
Он медленно шел по дорожке между могилами.
Возбуждение из-за небольшого успеха уже улеглось, пока он ехал сюда от «Терпения». Теперь настало время трезво, спокойно все обдумать, поразмыслить. Время напомнить самому себе, что жизнь многих людей зависит от него, от его дальнейшего расследования.
Кладбище было крошечное — несколько дорожек между могилами. Справа бетонная лестница вела к террасам, поднимавшимся вверх по холму. Там тоже угадывались могилы — свободного места внизу не хватало.
В центре кладбища рос огромный кипарис, спокойно возносивший свой ствол к чистому небу.
Справа и слева, словно прислонившись к каменной ограде, стояли два невысоких кирпичных строения с красными черепичными крышами. То, что справа, судя по кресту наверху, служило капеллой. А в другом, скорее всего, был склад инструментов. Пока Юло осматривался, деревянная дверь открылась, и из нее вышел человек.
Юло направился к нему, размышляя, за кого лучше себя выдать. Как нередко бывает с актерами и полицейскими, этими мастерами обмана, он решил довериться интуиции.
Человек шел навстречу ему.
— Добрый день.
— Добрый вечер.
Юло взглянул на солнце, уже склонявшееся к закату, и понял, что даже не заметил, как пролетело время.
— Да, действительно, добрый вечер, послушайте…
Он помолчал немного, потом решил, что выдаст себя за любопытного туриста, и изобразил полное неведение.
— Вы сторож?
— Да.
— Я слышал в городе ужасную историю, которая здесь когда-то случилась …
— Вы наверное имеете в виду поместье «Терпение»? — прервал его сторож.
— Да, да. Любопытно было бы посмотреть на те могилы.
— Вы полицейский?
Никола почувствовал, что на него наступают. Он посмотрел на человека так, будто у того вдруг появилась третья ноздря. Это выражение убедило сторожа, что он попал в точку, и тот улыбнулся.
— Не беспокойтесь, на лбу у вас не написано. Просто в молодости я много чего натворил и не раз сталкивался с полицией, поэтому распознаю их с первого раза.
Юло не подтвердил и не опроверг его предположение.
— Хотите посмотреть на могилы Леграна, так ведь? Пойдемте со мной.
Он не задал никаких вопросов. Если у этого человека было бурное прошлое и он наконец осел в маленьком городке, где одни хотят знать все, а другие — ничего, то вполне понятно, на чьей он стороне.
Юло проследовал за сторожем к лестнице на террасу. Несколько ступенек — и они поднялись на первую площадку. Сторож свернул влево. Остановился возле нескольких, тесно расположенных могил. Юло прочел надписи на могильных плитах, лежащих на земле не горизонтально, а под небольшим углом. На каждой — только имя и дата, высеченные в камне.
Лаура Де Доминичис 1943 — 1971
Даниэль Легран 1970 — 1992
Марсель Легран 1992
Франсуа Мотисс 1992
На могилах не было фотографий, как он заметил, и на многих других. Юло не нашел тут ничего странного, хотя предпочел бы увидеть лица в качестве исходного ориентира.
Похоже, сторож прочитал его мысли.
— На надгробиях нет фотографий, потому что они все сгорели в пожаре.
— А почему у двоих обозначена только дата рождения?
— Эти двое, у которых она есть, — мать и сын. Другие даты, думаю, тогда не удалось установить. А потом…
Он сделал жест, означавший, что потом некому было добавить даты.
— Как это случилось? — спросил комиссар, не отрывая взгляда от мраморных плит.
— Скверная история… Легран был странный тип. Нелюдим. Он купил поместье «Терпение», приехал туда с беременной женой и женщиной, что-то вроде прислуги. Жили они очень замкнуто. Жена рожала дома с помощью служанки, он, наверное, тоже помогал.
Он указал жестом на могилу.
— Жена умерла через несколько месяцев после родов. Может, если бы рожала в больнице, осталась жива. Во всяком случае, так сказал врач, который констатировал смерть. Но такой уж был этот Легран. Казалось, он ненавидит людей. Сына его почти никогда не видели, он не был крещен, не ходил в школу. Наверное, занимался с частными преподавателями, может, отец сам учил его, потому что тот сдавал экзамены в конце каждого учебного года…
— Вы видели его когда-нибудь?
Сторож кивнул.
— Иногда, очень редко, он приезжал с отцом положить цветы на могилу матери. Обычно это делала экономка. А однажды…
— Что однажды?
— Так получилось, что стало ясно, какие отношения были у отца с сыном. Я хорошо помню…
Он указал на небольшое строение, служившее, по-видимому складом.
— Когда я вышел оттуда, то увидел, что отец стоит, задумавшись, у могилы, а мальчик вот тут, рядом, у самой сетки, смотрит на детей, играющих в футбол. Услышав, что я вышел, он посмотрел на меня… Нормальный ребенок, я бы даже сказал, красивый, но у него были странные глаза, не знаю, как бы вам объяснить… Пожалуй, самое подходящее слово — печальные, вот-вот, печальные, я бы так сказал… Самые печальные глаза, какие я когда-либо видел. Он наверное улучил момент, когда отец задумался, и подошел сюда, привлеченный голосами детей. Я приблизился к нему, хотел заговорить, но тут его отец подлетел к нам, словно фурия. И окликнул мальчика по имени… Вот как это было…
Сторож помолчал, как бы для того, чтобы сдуть последнюю пылинку с воспоминания, и посмотрел на Юло, будто не видя его, а заново переживая испытанное много лет назад.
— Он крикнул «Даниэль!» так, будто отдавал приказ расстрельной команде. Ребенок обернулся к отцу и задрожал как осиновый лист. А Легран не произнес больше ни слова — только вытаращился нас сына, как сумасшедший, и дрожал от гнева почти так же, как сын от страха. Не представляю, что там происходило у них дома, только в этот момент ребенок обмочился!
Сторож опустил взгляд в землю.
— Поэтому, можете себе представить, годы спустя я нисколько не удивился, узнав, что Легран устроил такое побоище. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду…
— Мне известно, что он покончил с собой после того, как убил экономку и сына и поджег дом.
— Верно, следствие так и решило, и поведение Леграна давало повод так думать. Но эти глаза…
Он посмотрел перед собой и покачал головой.
— Эти безумные глаза я никогда не забуду.
— Еще что-нибудь можете рассказать? Помните какие-нибудь детали?
— Да, конечно, потом происходили другие странные вещи. Немало странного, я бы сказал.
— Что же именно?
— Ну, кража тела, например. Потом эта история с цветами…
Юло поначалу решил, будто что-то не понял.
— Какого тела?
— Его.
Человек указал на надгробную плиту Даниэля Леграна.
— Примерно через год после той истории однажды ночью могила была осквернена. Когда я пришел утром, то увидел, что ограда взломана, надгробная плита сдвинута, и гроб открыт. От тела мальчика не осталось и следа. Полиция решила, что это сделал какой-нибудь маньяк-некрофил…
— Кажется, вы что-то еще сказали о цветах… — прервал его Никола.
— Да, и это тоже. Месяца через два после похорон я получил письмо, напечатанное на пишущей машинке. Мне принесли его сюда, потому что оно было адресовано сторожу кладбища в Кассисе. В нем были деньги. Не чек, обратите внимание, а банкнота, вложенная в письмо.
— И что там было написано?
— Деньги — вознаграждение за уход за могилой Даниэля и матери. Ни слова об отце и экономке. Написавший письмо просил меня, чтобы надгробные плиты всегда были чистыми и на них всегда были цветы. Деньги поступали регулярно и после того, как было украдено тело.
— До сих пор?
— Последний раз я получил их в прошлом месяце. Если ничего не изменится, скоро должно прийти новое письмо.
— Вы сохранили старое? Хоть один из конвертов?
Сторож пожал плечами и покачал головой.
— Не думаю. Что касается письма, то ведь прошло уже столько лет, надо бы поискать дома, но сомневаюсь. А конверты… Не знаю, может, какой-нибудь и сохранился. В любом случае могу передать вам тот, который получу на днях.
— Я был бы вам благодарен. И буду благодарен также, если вы никому не скажете о нашем разговоре.
— Так что же там, Морелли?
— Это номер загородной усадьбы. Называется «Терпение». Зимняя дорога. Кассис. Есть, правда, одно обстоятельство…
— Какое?
— Телефон отключили на станции. Никто не расторгал договор, но в какой-то момент перестала поступать оплата и после нескольких напоминаний номер отключили. Человек, с которым я говорил, не мог ничего добавить. Если нужны еще какие-то подробности, займусь проверкой, но, по-моему, бесполезно…
— Не нужно, Клод, этого достаточно. Спасибо.
— Не за что, комиссар.
На другом конце линии возникла некоторая заминка, и Юло понял, что Морелли ждет, не скажут ли ему еще что-нибудь.
— Я слушаю.
— Все в порядке?
— Да, Морелли, все в порядке. Завтра смогу сказать что-то более определенное. А пока прощаюсь.
— До встречи, комиссар. Будьте осторожны.
Юло положил телефон на соседнее сиденье. Ему не нужно было записывать сведения от Морелли. Они врезались в его память, и надолго. Выезжая из Карну, маленького прованского городка, современного, чистого и ухоженного, он позволил себе предаться воспоминаниям.
Именно этот путь он проделал когда-то, направляясь в Кассис с Селин и Стефаном в отпуск. Они много смеялись и шутили, и Юло даже назвал эти дни временем полного благополучия, дабы не беспокоить другие, более громкие слова. В сравнении с сегодняшней его жизнью та была самым настоящим счастьем, и сегодня он мог только с сожалением вспоминать о ней.
Сыну было тогда лет семь или немного меньше. Когда добрались до Кассиса, Стефан сразу пришел в возбуждение, какое охватывает всех детей у моря. Они припарковали машину на окраине города и спустились к берегу по узкому переулку. Свежий бриз теребил их одежду.
В гавани раскачивались мачты, белели паруса. Был виден маяк с зеленым куполом, а за бетонными волнорезами простиралось открытое море.
Они купили мороженое, прокатились на кораблике, чтобы посмотреть на каланки — узкие заливы, вроде фьордов, c чистой, прозрачной водой. Во время прогулки он притворялся, будто страдает от морской болезни, и Селин и Стефан хохотали до упаду над тем, как он гримасничал, таращил глаза и изображал, будто его тошнит. Он совершенно забыл тогда, что он — сотрудник полиции, и оставался только мужем, отцом и клоуном.
Хватит, папа, а то я умру от смеха…
Юло подумал, что человеческая жизнь протекает не без чьей-то режиссуры. Автор сценария обладает своеобразным и порой мрачным чувством юмора. Возможно, в то время, много лет назад, когда Юло бродил с женой и сыном по улочкам этого городка, счастливый и беззаботный, кому-то из местных жителей звонил переживавший не лучшую пору владелец магазина грампластинок, соглашаясь продать редчайшую запись. Возможно, покидая Кассис, они ехали следом за машиной, которая направлялась в Экс за этой пластинкой.
На окраине города Юло расстался с воспоминаниями о счастливом прошлом. Он оставил свой «пежо» на последнем этаже высотной стоянки и осмотрел сверху окрестности.
Кассис, похоже, не очень изменился с тех пор. Бетонные волнорезы в порту стали мощнее, одни дома были перестроены, другие обветшали, но здесь тратили вполне достаточно извести и краски, чтобы туристы забывали о ходе времени.
В этом и заключался смысл каникул: забывать…
Юло обдумывал, как действовать дальше. Проще всего получить информацию в местном отделении полиции, но его расследование теперь уже стало частным делом, и привлекать к себе внимания без крайней необходимости не хотелось. Однако человек, который бродит повсюду и всех расспрашивает, пусть даже в приморском городе, где полно туристов, рано или поздно будет замечен. В небольшом городе все знали друг друга, и он выглядел бы как человек, который принялся копать яму прямо посреди клумбы.
Он спустился к гавани по знакомому переулку. Навстречу ему медленно поднимался старик, несший ивовую корзину с морскими ежами. Юло остановил его. Вопреки ожиданию у старика не было одышки.
— Извините.
— В чем дело? — недовольно отозвался старик.
— Я хотел бы узнать у вас кое-что, вы позволите?
Человек опустил на землю корзину с ежами и посмотрел на них, словно опасался, что те испортятся. Неохотно поднял глаза из-под низких, еще не седых бровей.
— Слушаю вас.
— Не знаете ли вы, где находится поместье «Терпение».
— Знаю.
Юло попытался понять, что перевешивает в нем — уважение к пожилым людям или неприязнь к засранцам любого возраста, и со вздохом решил не думать об этом.
— Будьте добры, объясните, где оно находится?
Старик неопределенным жестом указал куда-то в сторону.
— За городом.
— Я так и думал.
Юло потребовалось изрядное усилие, чтобы не вцепиться этому человеку в горло. Он терпеливо ждал, однако выражение его лица, видимо, побудило того не слишком тянуть с ответом.
— Вы на машине?
— Да, на машине.
— Тогда выезжайте из города по окружной. У светофора сверните направо, к Рокфору. Возле развязки увидите справа указатель «Ле Жано». Проедете еще немного вперед, и налево начнется грунтовая дорога, она ведет к каменному мосту над железной дорогой. Поезжайте по ней и на развилке возьмите вправо. Дорога кончается у «Терпения».
— Спасибо.
Не сказав больше ни слова, старик поднял корзину с плодами моря и продолжил свой путь.
Юло почувствовал, наконец, волнение оттого, что идет по следу. Он быстро вернулся вверх по переулку, и добравшись до своей машины, ощутил одышку.
Следуя четким указаниям старика, он свернул на грунтовую дорогу, что вела к скалистому горному массиву, возвышавшемуся над Кассисом. Смешанная приморская растительность — большей частью лиственницы и оливы — иногда почти полностью скрывала долину, по дну которой проходила железная дорога.
Когда он проезжал по каменному мосту, какая-то рыжая собака, отдаленно напоминавшая лабрадора, с громким лаем увязалась за машиной. У развилки, решив очевидно, что ее миссия окончена, она перестала лаять и преследовать «пежо» и, прихрамывая, побрела к ближайшей ферме.
Дорога поднималась все выше и выше в гору, густой лес с толстыми деревьями порой закрывал вид на море. Яркие пятна цветников пропадали по мере удаления от города. Их сменяла зелень хвойных деревьев и кустарников с резким смешанным запахом моря и подлеска.
Юло проехал уже несколько километров и начал было подозревать, что старик обманул его нарочно, чтобы приезжий покатался впустую. Сейчас наверно сидит у себя дома с каким-нибудь Жаном, Рене или Арманом, ест своих ежей и смеется над этим дураком-туристом, который кружит по горам.
И тут за поворотом он увидел «Терпение».
Он мысленно поблагодарил Жан-Поля Франсиса и его волшебную коробку. Если удастся найти эту пластинку Роберта Фултона, надо будет непременно вернуть ее старому коллекционеру. С бьющимся от волнения сердцем он проехал к зданию, словно опиравшемуся о горную скалу.
Миновав кирпичную арку, заросшую плющом, он оказался на дороге, ведущей к гумну возле высокого двухэтажного дома. По мере приближения к нему Юло охватывало ликование. Дорога, усыпанная галькой, почти заросла сорняками, остались только светлые полоски по сторонам, словно рельсы, по которым и двигалась машина. Юло слышал, как растения царапают ее днище со скрежетом, звучавшим в этой тишине особенно мрачно.
Подъехав ближе, он увидел, что от здания остался по сути только плоский фасад. Крыша обрушилась. Почерневшие балки вздымались к небу из руин, словно темные пальцы исполнителей спиричуэлз. Голландская черепица засыпала всю землю вокруг. Покрытые трещинами и копотью стены говорили о том, что здесь был когда-то сильный пожар, опустошивший дом, фасад которого походил теперь на театральную декорацию.
И все это произошло, видимо, довольно давно, если сорняки и вьющиеся растения успели вернуть себе свои исконные владения. Казалось, природа терпеливо занималась кропотливым вязанием, чтобы затянуть нанесенную людьми рану.
Юло остановил машину и вышел. Осмотрелся. Панорама отсюда была изумительная. Вся долина лежала как на ладони — разбросанные там и тут домики, виноградники вперемежку с зелеными пятнами лесов. Долина тянулась к самому Кассису, светлому и красивому городу, опиравшемуся на берег, словно женщина, устремившая взгляд к морскому горизонту, — на перила балкона.
Среди остатков запущенного сада ржавели какие-то кованые конструкции. Видимо некогда дом был просто великолепным, а цветущий сад — поразительным. Теперь же все вокруг заросло дикой лавандой.
Закрытые ставни и стены, опаленные огнем, ползучий пырей, запускавший свои корни во все щели, как воришка — пальцы в чужой карман, порождали чувство безнадежности и опустошения, от которого трудно было отделаться.
Юло увидел, как к дому свернула машина. Он остановился посреди двора и подождал, пока желтый «рено-кангу» не затормозил рядом с «пежо». Из него вышли двое мужчин в рабочей одежде: один пожилой, лет шестидесяти, другой лет тридцати, коренастый брюнет с тупой длиннобородой физиономией. Тот, что помоложе, не удостоил Юло даже взглядом, открыл дверцу и принялся выгружать садовые инструменты.
Другой дал ему указание.
— Начинай, Берто, я сейчас приду.
И, установив угодную ему иерархию, направился к Юло. Лицо его с приплюснутым носом тоже отнюдь не светилось интеллектом. Доживет напарник до его лет, будет таким же.
— Добрый день.
— Добрый день.
Юло постарался предупредить любое недовольство, держась как можно скромнее. И улыбнулся своей самой располагающей улыбкой.
— Надеюсь, я не нарушил никаких запретов, а если что-то не так, прошу прощения. Я, видимо, ошибся дорогой, еще там, внизу. Все искал, где бы развернуться обратно, пока не оказался тут. Увидел разрушенный дом, и любопытство взяло верх. Ну, и заехал взглянуть. Я сейчас уеду.
— Да ничего, вы нам нисколько не мешаете. Здесь уже давно не осталось ничего, что можно было бы украсть. Кроме земли и сорняков. Вы турист, верно?
— Верно.
— Я так и понял.
— Ах, милейший, где же твоя наблюдательность? Ведь ты только что прошел мимо машины с номерным знаком Монте-Карло. Это понял бы и слепой с белой палкой и с собакой-поводырем.
Человек продолжал.
— Иной раз, кто-нибудь сюда добирается. Случайно, как вы, или из любопытства, как большинство других. А из Кассиса едут неохотно. Я тоже, по правде говоря, не прыгаю от радости, когда наступает мой черед отправляться сюда. После того, что тут случилось… Но что вы хотите, работа есть работа, и по нынешним временам выбирать не приходится. На всякий случай, как видите, мы всегда приезжаем вдвоем. Столько лет прошло, а у меня здесь до сих мурашки по спине бегают.
— Почему? Что же тут произошло?
— Как, вы не знаете историю «Терпения»?
Мужчина посмотрел на Юло с изумлением: нашелся же на свете человек, который не знает историю «Терпения». Даже если бы он увидел, как Юло удаляется на летающей тарелке, и то крикнул бы вслед: «А вот я вам расскажу…»
Никола бросил ему веревку.
— Я ничего не слышал.
— Тут было убийство, вернее сказать, несколько убийств. Вы что, правда, ничего не слышали?
Юло почувствовал, как кровь застучала в висках.
— Нет, ничего.
Человек достал пакет с табаком и принялся ловко сворачивать самокрутку. Ему было о чем рассказать, и он не торопился, растягивая удовольствие.
— Я не знаю всех подробностей, меня тогда тут не было. Тип, который жил в этом доме, убил гувернантку и своего сына, потом поджег дом и пустил себе пулю в висок.
— Вот как!
— Вот так, это вам не шуточки. В городе говорят, он был чуть ли не сумасшедший. За двадцать лет его и сына видели всего раз двадцать, не больше. Женщина спускалась вниз за покупками, но она ни с кем не откровенничала. Здравствуйте. До свиданья. Привет, Филиберта! Даже землю хозяин не возделывал, а ведь ее тут немало было. Отдал в управление агентству по недвижимости, и те сдавали участки местным виноделам. Он жил, как отшельник, на вершине этой горы. Думаю, он просто свихнулся, вот и натворил то, что натворил…
— Три человека, вы сказали?
— Ну да. Мужчину и женщину нашли обгоревшими. Тело парня, напротив, огонь не тронул… И слава богу, что вовремя заметили пожар, а то все вокруг сгорело бы…
Он кивнул на напарника.
— Мне говорил отец Берто, а он служил тогда пожарным, что тело парня было в таком жутком виде, что лучше бы уж он сгорел, как те двое. А тело отца, представляете, так обгорело, что пуля расплавилась в черепе…
— А что значит — в жутком виде?
— Ну, отец Берто говорил, будто у него просто не было лица, не знаю, понятно объясняю или нет. Ну, словно его срезали. И после этого меня еще будут уверять, будто он не был сумасшедшим, этот тип…
Юло почувствовал, как ему свело желудок.
Боже милостивый, у парня не было лица, как если бы его срезали!
Словно серия диапозитивов, снятых в самом аду, прошла перед глазами Юло целая череда обезображенных лиц. Йохен Вельдер и Эриджейн Паркер. Аллен Йосида и Григорий Яцимин. Он видел их глаза без век, распахнутые в никуда, свидел бесконечное осуждение того, кто убил их, и тех, кто не сумел ему помешать.
Юло казалось, он слышит леденящий душу, измененный голос, шепчущий ему в уши проклятые слова.
Я убиваю…
Несмотря на жаркий день, Юло почувствовал озноб. Струя пота потекла из-под правой подмышки к ремню.
— А потом что случилось? — спросил он неожиданно дрогнувшим голосом.
Мужчина либо не заметил перемены, либо принял ее за нормальную реакцию туриста-придурка на кровавые события, о которых рассказал.
— Ну, поскольку все было ясно, следствие прекратили и дело закрыли: двойное убийство и самоубийство, и все тут. Конечно, это не послужило «Терпению» рекламой.
— А наследников нет?
— Вот я и говорю. Наследников нет, поместье перешло в муниципальную собственность. Его выставили на продажу, до сих пор выставлено, да только кому охота связываться проклятым домом? Я бы и даром его не взял. Мэрия отдала поместье в управление прежнему агентству, оно и сейчас сдает землю в аренду. И дохода едва хватает на содержание и оплату управления. Я приезжаю сюда время от времени убирать сорняки, чтобы они совсем тут все не затянули.
— И где же похоронены жертвы?
Юло постарался, чтобы его вопросы выглядели как обычное любопытство простого человека, но хитрить не было нужды. Рассказчика и так было не остановить.
— Думаю, на кладбище. Там, внизу, на холме, над гаванью. Если бывали в этих местах, то должны были видеть.
Юло смутно припомнил какое-то кладбище недалеко от парковки, где останавливался в первый раз.
— И как звали тех, кто жил тут?
— Ах, не помню точно… Как же его… Не то Легран, не то Ленорман, не помню.
Юло посмотрел на часы.
— Черт возьми, уже поздно. Время просто летит, когда слушаешь интересные истории. Мои друзья наверное уже ищут меня. Спасибо за рассказ.
— Не за что. Мое почтение. Хорошего отдыха.
Мужчина повернулся и отправился помогать Берто. Садясь в машину, Юло услышал, что его зовут.
— Эй, послушайте. Если хотите сегодня вечером поесть хорошей рыбы, поезжайте с друзьями в «Золотую раковину», там внизу, в порту. Запомните — «Золотая раковина». Там мой кузен. Скажите, что прислал Гастон, он вас обслужит как надо.
Надо же, как я попал в цель. Сегодня поистине мой счастливый день, подумал Юло, заводя двигатель.
Возвращаясь, возбужденный, в Кассис, твердо решив посетить местное кладбище, Никола Юло подумал, что удача еще очень понадобится ему, чтобы свести кое-какие счеты.
43
Никола Юло достал парковочную карточку из автомата и отправился ставить машину на то же место, что и раньше.Отсюда, с верхнего этажа, можно было рассмотреть — чуть выше и левее — небольшое кладбище, окруженное кипарисами.
Оставив машину, он вышел из паркинга и направился по дороге в гору. Поднимаясь к кладбищу, увидел перед ним бетонированную площадку с разметкой для игры в теннис и баскетбол. Мальчишки носились с мячом, играя в одну корзину.
Юло показалось странным, что спортплощадка расположена рядом с кладбищем. Странным — в хорошем смысле. По сути тут не было неуважения — обычное соседство жизни и смерти, без фальшивых переживаний и ложного стыда. Если бы он верил в сказки, то сказал бы, что подобная близость — своего рода возможность для живых поделиться жизнью с теми, кто ее уже утратил.
Он подошел к кладбищу.
Синий дорожный знак, висевший на фонаре, предупреждал, что это Аллея французской памяти, о том же говорила надпись в красно-синей рамке на стене, выбитой в скале напротив.
Грунтовая дорога вела к ограде и арке. Рядом на обветшавшем от непогоды стенде висело объявление, сообщавшее, что зимой сторожа можно вызвать с 8 до 17 часов.
Миновав арку, Юло услышал, как под ногами поскрипывает галька.
И сразу же погрузился в тишину.
Неважно, что поблизости шумели возбужденные игрой дети, а городок был полон туристов и летнего гомона и неподалеку с шумом проносились машины.
Казалось, ограда кладбища изготовлена из какого-то звукопоглощающего материла, и он на заглушал шум, а лишь превращал его в составную часть царившей тут тишины.
Он медленно шел по дорожке между могилами.
Возбуждение из-за небольшого успеха уже улеглось, пока он ехал сюда от «Терпения». Теперь настало время трезво, спокойно все обдумать, поразмыслить. Время напомнить самому себе, что жизнь многих людей зависит от него, от его дальнейшего расследования.
Кладбище было крошечное — несколько дорожек между могилами. Справа бетонная лестница вела к террасам, поднимавшимся вверх по холму. Там тоже угадывались могилы — свободного места внизу не хватало.
В центре кладбища рос огромный кипарис, спокойно возносивший свой ствол к чистому небу.
Справа и слева, словно прислонившись к каменной ограде, стояли два невысоких кирпичных строения с красными черепичными крышами. То, что справа, судя по кресту наверху, служило капеллой. А в другом, скорее всего, был склад инструментов. Пока Юло осматривался, деревянная дверь открылась, и из нее вышел человек.
Юло направился к нему, размышляя, за кого лучше себя выдать. Как нередко бывает с актерами и полицейскими, этими мастерами обмана, он решил довериться интуиции.
Человек шел навстречу ему.
— Добрый день.
— Добрый вечер.
Юло взглянул на солнце, уже склонявшееся к закату, и понял, что даже не заметил, как пролетело время.
— Да, действительно, добрый вечер, послушайте…
Он помолчал немного, потом решил, что выдаст себя за любопытного туриста, и изобразил полное неведение.
— Вы сторож?
— Да.
— Я слышал в городе ужасную историю, которая здесь когда-то случилась …
— Вы наверное имеете в виду поместье «Терпение»? — прервал его сторож.
— Да, да. Любопытно было бы посмотреть на те могилы.
— Вы полицейский?
Никола почувствовал, что на него наступают. Он посмотрел на человека так, будто у того вдруг появилась третья ноздря. Это выражение убедило сторожа, что он попал в точку, и тот улыбнулся.
— Не беспокойтесь, на лбу у вас не написано. Просто в молодости я много чего натворил и не раз сталкивался с полицией, поэтому распознаю их с первого раза.
Юло не подтвердил и не опроверг его предположение.
— Хотите посмотреть на могилы Леграна, так ведь? Пойдемте со мной.
Он не задал никаких вопросов. Если у этого человека было бурное прошлое и он наконец осел в маленьком городке, где одни хотят знать все, а другие — ничего, то вполне понятно, на чьей он стороне.
Юло проследовал за сторожем к лестнице на террасу. Несколько ступенек — и они поднялись на первую площадку. Сторож свернул влево. Остановился возле нескольких, тесно расположенных могил. Юло прочел надписи на могильных плитах, лежащих на земле не горизонтально, а под небольшим углом. На каждой — только имя и дата, высеченные в камне.
Лаура Де Доминичис 1943 — 1971
Даниэль Легран 1970 — 1992
Марсель Легран 1992
Франсуа Мотисс 1992
На могилах не было фотографий, как он заметил, и на многих других. Юло не нашел тут ничего странного, хотя предпочел бы увидеть лица в качестве исходного ориентира.
Похоже, сторож прочитал его мысли.
— На надгробиях нет фотографий, потому что они все сгорели в пожаре.
— А почему у двоих обозначена только дата рождения?
— Эти двое, у которых она есть, — мать и сын. Другие даты, думаю, тогда не удалось установить. А потом…
Он сделал жест, означавший, что потом некому было добавить даты.
— Как это случилось? — спросил комиссар, не отрывая взгляда от мраморных плит.
— Скверная история… Легран был странный тип. Нелюдим. Он купил поместье «Терпение», приехал туда с беременной женой и женщиной, что-то вроде прислуги. Жили они очень замкнуто. Жена рожала дома с помощью служанки, он, наверное, тоже помогал.
Он указал жестом на могилу.
— Жена умерла через несколько месяцев после родов. Может, если бы рожала в больнице, осталась жива. Во всяком случае, так сказал врач, который констатировал смерть. Но такой уж был этот Легран. Казалось, он ненавидит людей. Сына его почти никогда не видели, он не был крещен, не ходил в школу. Наверное, занимался с частными преподавателями, может, отец сам учил его, потому что тот сдавал экзамены в конце каждого учебного года…
— Вы видели его когда-нибудь?
Сторож кивнул.
— Иногда, очень редко, он приезжал с отцом положить цветы на могилу матери. Обычно это делала экономка. А однажды…
— Что однажды?
— Так получилось, что стало ясно, какие отношения были у отца с сыном. Я хорошо помню…
Он указал на небольшое строение, служившее, по-видимому складом.
— Когда я вышел оттуда, то увидел, что отец стоит, задумавшись, у могилы, а мальчик вот тут, рядом, у самой сетки, смотрит на детей, играющих в футбол. Услышав, что я вышел, он посмотрел на меня… Нормальный ребенок, я бы даже сказал, красивый, но у него были странные глаза, не знаю, как бы вам объяснить… Пожалуй, самое подходящее слово — печальные, вот-вот, печальные, я бы так сказал… Самые печальные глаза, какие я когда-либо видел. Он наверное улучил момент, когда отец задумался, и подошел сюда, привлеченный голосами детей. Я приблизился к нему, хотел заговорить, но тут его отец подлетел к нам, словно фурия. И окликнул мальчика по имени… Вот как это было…
Сторож помолчал, как бы для того, чтобы сдуть последнюю пылинку с воспоминания, и посмотрел на Юло, будто не видя его, а заново переживая испытанное много лет назад.
— Он крикнул «Даниэль!» так, будто отдавал приказ расстрельной команде. Ребенок обернулся к отцу и задрожал как осиновый лист. А Легран не произнес больше ни слова — только вытаращился нас сына, как сумасшедший, и дрожал от гнева почти так же, как сын от страха. Не представляю, что там происходило у них дома, только в этот момент ребенок обмочился!
Сторож опустил взгляд в землю.
— Поэтому, можете себе представить, годы спустя я нисколько не удивился, узнав, что Легран устроил такое побоище. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду…
— Мне известно, что он покончил с собой после того, как убил экономку и сына и поджег дом.
— Верно, следствие так и решило, и поведение Леграна давало повод так думать. Но эти глаза…
Он посмотрел перед собой и покачал головой.
— Эти безумные глаза я никогда не забуду.
— Еще что-нибудь можете рассказать? Помните какие-нибудь детали?
— Да, конечно, потом происходили другие странные вещи. Немало странного, я бы сказал.
— Что же именно?
— Ну, кража тела, например. Потом эта история с цветами…
Юло поначалу решил, будто что-то не понял.
— Какого тела?
— Его.
Человек указал на надгробную плиту Даниэля Леграна.
— Примерно через год после той истории однажды ночью могила была осквернена. Когда я пришел утром, то увидел, что ограда взломана, надгробная плита сдвинута, и гроб открыт. От тела мальчика не осталось и следа. Полиция решила, что это сделал какой-нибудь маньяк-некрофил…
— Кажется, вы что-то еще сказали о цветах… — прервал его Никола.
— Да, и это тоже. Месяца через два после похорон я получил письмо, напечатанное на пишущей машинке. Мне принесли его сюда, потому что оно было адресовано сторожу кладбища в Кассисе. В нем были деньги. Не чек, обратите внимание, а банкнота, вложенная в письмо.
— И что там было написано?
— Деньги — вознаграждение за уход за могилой Даниэля и матери. Ни слова об отце и экономке. Написавший письмо просил меня, чтобы надгробные плиты всегда были чистыми и на них всегда были цветы. Деньги поступали регулярно и после того, как было украдено тело.
— До сих пор?
— Последний раз я получил их в прошлом месяце. Если ничего не изменится, скоро должно прийти новое письмо.
— Вы сохранили старое? Хоть один из конвертов?
Сторож пожал плечами и покачал головой.
— Не думаю. Что касается письма, то ведь прошло уже столько лет, надо бы поискать дома, но сомневаюсь. А конверты… Не знаю, может, какой-нибудь и сохранился. В любом случае могу передать вам тот, который получу на днях.
— Я был бы вам благодарен. И буду благодарен также, если вы никому не скажете о нашем разговоре.