Страница:
Дэвид Файнток
Надежда гардемарина
Первое путешествие Николаса Сифорта на борту космического корабля «Гиберния» в год 2194-й, от Рождества Христова.
Посвящается Рику из Толедо и Ардату Мэйхару, которым я обязан выходом этой книги в свет, а также Дженни, сделавшей ее достойной внимания.
Часть I
12 октября, год 2194-й от Рождества Христова
1
– Смирно! – скомандовал я, но опоздал. Алекс и Сэнди не успели вытянуться в струнку: из-за поворота коридора показались два старших лейтенанта «Гибернии».
Все замерли. Сценка была просто ошеломительная: я, побагровевший от ярости старший гардемарин; пышнотелая миссис Донхаузер, взиравшая, разинув от удивления рот, на мыльную пену, свисавшую с ее кофты; два моих курсанта, вытянувшиеся по стойке «смирно» возле переборки и все еще сжимавшие в руках полотенца и тюбики с кремом для бритья; и, наконец, лейтенанты Казенс и Дагалоу, ошарашенные видом расшалившихся, застигнутых врасплох гардемаринов на борту межзвездного корабля Военно-Космического Флота Объединенных Наций. Впрочем, корабль пока стоял у причала орбитальной станции «Ганимед»
Спустись я с мостика на несколько секунд раньше, все было бы в порядке. Но как раз в это время я помогал миссис Дагалоу закончить регистрацию нового корабельного оборудования.
Лейтенант Казенс был краток.
– Вы тоже, мистер Сифорт, к переборке.
– Есть, сэр! – Я встал в строй и застыл по стойке «смирно», боясь даже глазом моргнуть. Вот уж не думал, что друг может так подвести. Возмущению моему не было предела.
Алекс Тамаров, весь потный, стоял рядом со мной. Шестнадцатилетний, он был третьим по старшинству и, когда я прибыл на корабль, встретил меня в штыки, но кончилось тем, что мы подружились. Однако эта последняя проделка Алекса и Сэнди не сулила нам ничего хорошего.
В свете слабо освещенного коридора я заметил, как лукаво блестели глаза миссис Дагалоу, когда, забрав тюбик с кремом у Сэнди Уилски, она передала его лейтенанту Казенсу, и в который раз пожалел, что не эта милая девушка старший лейтенант. Что же до мистера Казенса, то он буквально упивался своей властью.
– Ваше, курсант? Вы уже бреетесь? – бросил он отрывисто. За пять недель, проведенных на борту «Гибернии», находившейся тогда на станции «Околоземный порт», я ни разу не видел, чтобы Сэнди в свои четырнадцать лет пользовался бритвой. Откуда же он ее взял? Может быть, у меня? Мне было семнадцать, и я изредка брился.
– Нет, сэр. – Сэнди пришлось отвечать, у него не было выбора. – Это мистера Хольцера. – Я закусил губу. Господи Боже мой, Хольцера! Только этого не хватало.
Несколько недель назад Вакс, которому было почти девятнадцать, должен был стать старшим гардемарином, но не стал и возненавидел меня. Причем даже не скрывал этого. Он был вполне сформировавшимся парнем, регулярно брился и занимался штангой. Из-за его силы и грубости мы перед ним пасовали.
– Мадам, примите мои искренние извинения, – повернулся лейтенант Казенс к миссис Донхаузер, – уверяю вас, эти дети (последнее слово он выплюнул, как змея – яд) не побеспокоят вас больше. – Глаза его горели от злобы.
– Ничего страшного, – спокойно сказала миссис Донхаузер, которую случившееся больше не сердило, скорее, забавляло. – Они просто играли…
– Хороши игры! – Пальцы мистера Казенса прямо-таки впились в тюбик. – Не нашли ничего лучшего, как обливать друг друга пеной для бритья! А еще будущие офицеры военного корабля!
– Это ваши проблемы, лейтенант, – невозмутимо ответила миссис Донхаузер. – А я ни на что не жалуюсь и хочу, чтобы вы это знали. Всего хорошего. – С этими словами она направилась к пассажирским каютам, видимо, сменить кофту.
Ошеломленный лейтенант Казенс на какой-то момент онемел, а потом повернулся к нам:
– В жизни не видел более дурацких шуток. И в такой компании мне предстоит семнадцатимесячное путешествие к Надежде.
Я набрал воздуха в легкие:
– Простите, сэр. Я один во всем виноват.
– Хорошо, что вы это понимаете, – сказал Казенс язвительным тоном. – Вот, значит, как вы воспитываете будущих офицеров, мистер Сифорт?
– Нет, сэр, – ответил я, сильно усомнившись в собственных словах. Не мое ли дружеское отношение к Сэнди и Алексу повлияло на их поведение? Подчиняйся они Ваксу Хольцеру, ничего подобного не случилось бы.
– От таких идиотов можно ждать всякого, но ваша обязанность контролировать их! Что если бы это увидел командир?
Господи, спаси и помилуй! Угоди они пеной не в миссис Донхаузер, а в командира Хага, не избежать бы им бочки, а то и гауптвахты, а мне – понижения в чине до юнги. Мистер Казенс прав на все сто. Я чувствовал свою вину и молчал.
– Отвечай, щенок!
Тут вдруг вмешалась лейтенант Дагалоу:
– Мистер Казенс, Ник был на дежурстве. Он не мог знать…
– Его долг следить за дисциплиной своих подчиненных.
Я и следил, когда бывал с ними. Что еще мог я сделать?
Миссис Дагалоу между тем продолжала настаивать:
– Они ведь совсем мальчишки, мы пока находимся на станции «Ганимед». Они просто спускали пары…
– Не забывайте, Лиза, что кроме занятий с компьютером у нас есть и другие обязанности. Они должны вести себя как мужчины, и наш долг научить их этому. – Ехидство Казенса было всем хорошо известно, а потому миссис Дагалоу не восприняла его слова как выговор и, не обратив на его тон никакого внимания, сказала:
– Они научатся.
– К тому времени, когда у нас кончится крем для бритья? – презрительно бросил Казенс, но уже не так жестко. Он повернулся к Лизе. – Подумайте, ведь к концу рейса некоторым из них предстоит производство в офицеры. Впрочем, вряд ли хоть одному из этих болванов когда-нибудь присвоят звание лейтенанта. А что если на Надежде один из нас получит другое назначение? Вы хотите, чтобы на вахте стояли эти глупые мальчишки, еще вчера гонявшиеся друг за другом с кремом для бритья?
– У нас будет время их научить. Ник примет необходимые меры.
– Разумеется, так я и сделаю. За каждый проступок они получат у меня по два часа гимнастических упражнений до пота. Это их утихомирит, по крайней мере на какое-то время.
– Примет? – Тон лейтенанта Казенса снова стал ледяным. По спине у меня пробежал холодок. – Ни для кого не секрет, Ники не следовало назначать командиром. – Тут даже лейтенант Дагалоу нахмурилась: это был явный подрыв моего авторитета. Но мистер Казенс продолжат как ни в чем не бывало: – Он, как всегда, погрозит им пальчиком.
Это было несправедливо. Я просто старался сам управляться со своими подчиненными, не привлекая других офицеров, как это, собственно говоря, и принято. Но данный случай был исключением.
– Выпороли бы обоих, и дело с концом. Не такой уж серьезный проступок.
– Нет, пусть Ники сам разбирается с ними. – Я краешком глаза заметил, как спало у Алекса напряжение и он слегка опустил плечи. Но тут мистер Казенс неожиданно мягким тоном добавил: – Попробую поучить мистера Сифорта усердию. Следуйте за мной, гард. – И он направился к своей каюте.
Через полчаса я стоял перед люком нашего кубрика, стиснув зубы, чтобы не заплакать. На глаза наворачивались слезы от жгучей боли и морального унижения, которые мне пришлось испытать на ненавистной бочке.
Когда я вошел в тесный кубрик, Сэнди и Алекс лежали на койках, не осмеливаясь вымолвить слова. Я снял китель, повесил на стул и тоже лег – медленно, осторожно.
Через некоторое время Алекс тихо сказал:
– Мистер Сифорт, я очень виноват. Очень. – Алекс, согласно традиции, называл меня по фамилии, даже когда мы оставались одни. В конце концов, я был старшим гардемарином. Один Вакс Хольцер плевал на эту традицию.
Я подавил в себе ярость: пороть должны были Алекса, а не меня.
– Спасибо, – ответил я. Тело ниже поясницы горело. – Думать надо было, прежде чем делать. И тебе, и Сэнди.
– Да, мистер Сифорт.
Я закрыл глаза, стараясь преодолеть боль. В Академии у меня это иногда получалось.
– Кто начал? – спросил я.
– Я, – ответили оба разом.
Я вцепился пальцами в подушку:
– Сэнди, говори ты.
– Мы умывались. Алекс плеснул в меня. Потом я в него. – Он поднял глаза, посмотрел на выражение моего лица и сглотнул.
Валяли дурака, как все ученики Академии.
– Дальше.
– Потом он шлепнул меня полотенцем, а я схватил крем для бритья. Он погнался за мной, мне пришлось выбежать, и я запустил в него кремом, когда появилась миссис Донхаузер. – Я ничего не ответил. Через минуту он снова заговорил: – Мистер Сифорт, сожалею, что доставил вам неприят…
– Еще не так пожалеешь! – Я сел, поразмыслил немного и снова откинулся на койке. – Сюда никто не заглядывает, и вы можете вести себя как хотите. Но выбегать в коридор… Мистер Казенс прав, вы идиоты.
Алекс покраснел; Сэнди усиленно рассматривал кончики пальцев.
Я был зол, но нисколько не удивлялся случившемуся. Чего еще можно ждать от мальчишек, даже на борту космического корабля? Будущий космический навигатор должен отправляться в космос совсем молодым, иначе слишком велик риск возникновения меланомы Т.
К сожалению, на таком огромном и дорогом судне, как «Гиберния», не оставалось места для мальчишеских забав.
– Каждому по четыре штрафных балла, чтобы вышибить дурь из головы, – буквально прорычал я. Сурово, но мистер Казенс дал бы гораздо больше. Задница у меня до сих пор горела. – Я запишу это как нарушение правил гигиены. Алекс, тебе еще два лишних балла.
– Но начал я, – искренне запротестовал Сэнди.
– Ты выбежал в коридор, и на этом все следовало закончить. Но мистер Тамаров помчался за тобой. Сколько у тебя наберется штрафных, Алекс?
– Девять, мистер Сифорт. – Он побледнел.
– Быстро избавься от них, – проворчал я. – У меня не то настроение, чтобы смотреть на все сквозь пальцы. – Десять штрафных баллов означали бы для него порку, какую только что задали мне. Придется Алексу быть осторожным, пока не отработает свои штрафные баллы. – Приступайте немедленно, у вас еще два часа до обеда.
– Есть, мистер Сифорт! – Они скатились с коек, быстро обулись, надели кители и удалились в спортивный зал, оставив меня наконец в одиночестве. Я лег на живот и погрузился в свои страдания.
– Вам пора, мистер Сифорт. – Алекс Тамаров тряс меня, вырывая из беспокойного сна, из унылой кухни родительского дома, где я, сидя на скрипучем стуле, сражался с заданием по физике под бдительным отцовским оком.
Я стряхнул с себя назойливую руку Алекса.
– Мы отчаливаем в начале ночной вахты. – Все еще сонный, я, поморгав, открыл глаза.
В двери кубрика с издевательской ухмылкой стоял Вакс Хольцер.
– Пусть спит, Тамаров. Лейтенант Мальстрем не будет возражать, если он опоздает.
Пошатываясь, я поднялся с койки. О моем опоздании будет доложено мистеру Казенсу, а после случившегося два дня назад упаси меня Бог снова навлечь его гнев. Взглянул на часы. Ого! Проспал целых шесть часов!
Мгновенно вскочив, я схватил со стула свой голубой китель и, торопливо засовывая руки в рукава, пытался одновременно отполировать о штанины носок ботинка.
– Мы не обязаны его будить! – с нескрываемым презрением произнес Вакс. Я молчал. Он повернулся и пошел на свой пост в рубку связи. Сэнди Уилски поплелся за ним.
– Спасибо, Алекс, – пробормотал я, чуть не сбив его с ног в дверном проеме. Выскочив в круговой коридор, я пробежал мимо восточной лестницы и помчался к воздушному шлюзу, на ходу приглаживая волосы и поправляя галстук. Едва я добежал до своего поста, как услышал доносившийся из громкоговорителей голос капитана Хага.
– Отдать швартовы!
Лейтенант Мальстрем рассеянно козырнул в ответ на мое приветствие, не отрывая глаз от матроса, отвязывающего носовой страховочный линь от станционного пиллерса.
– Конец убран, сэр, – отрапортовал матрос. Согласно уставу я повторил его слова мистеру Мальстрему, словно он и так их не слышал. Лейтенант жестом приказал мне продолжать.
– Закрыть внутренний люк, мистер Говард. Приготовиться к расстыковке. – Я старался говорить капитанским тоном, что так естественно получалось у лейтенантов «Гибернии».
– Есть, сэр! – Матрос Говард нажал кнопки на пульте. Толстые створки люка из прозрачного трансплекса плавно заскользили и сомкнулись в центре, плотно запечатав корабль.
Лейтенант Мальстрем, открыв небольшое отделение, повернул вниз находившийся там рычаг. Из воздушного шлюза донеслись сдавленный гул и щелканье.
– Внутренний люк носового шлюза закрыт, сэр. Стыковочные захваты разомкнуты, – доложил он на капитанский мостик.
– Отлично, мистер Мальстрем. – Обычно грубый голос командира Хага, воспроизводимый переговорным устройством, казался лишенным всяких эмоций. После трех коротких гудков корабельной сирены снова раздался далекий голос капитана: – Отчалить.
Мы с лейтенантом Мальстремом выполнили свои обязанности, и теперь нам оставалось лишь наблюдать, как боковые маневровые двигатели выбрасывают одну за другой крошечные струйки реактивного топлива, создавая легкую качку. Присоски корабельного воздушного шлюза неторопливо вышли из соответствующих частей шлюза причала. Корабль Флота Объединенных Нации «Гиберния» медленно отходил от станции «Ганимед». Когда расстояние между нами достигло примерно десяти метров, я посмотрел на лейтенанта Мальстрема:
– Прикажете закрыть, сэр? – Он кивнул.
Я отдал приказ. Алюмалоевые половинки внешнего люка плавно сомкнулись, закрыв вид на удалявшуюся станцию. Лейтенант Мальстрем включил связь.
– Внешний люк носового шлюза закрыт, сэр.
– Закрыт, отлично.
Судя по голосу, командир был очень занят. Он вместе с пилотом готовил корабль к синтезу. Меня слегка подташнивало от уменьшения веса. Влияние гравитронов станции постепенно уменьшалось, а капитан еще не включил наши.
Мы молча ждали. Каждый думал о своем.
– Помаши рукой, Ники, – тихо сказал лейтенант Мальстрем.
– Уже помахал в Лунаполисе, сэр. – Я, конечно, мог бы взгрустнуть по Кардиффу, а также по ставшему близким Лунаполису и даже по ушедшей в прошлое Фарсайдской Академии, где я пребывал в качестве кадета три года назад. Но станция «Ганимед» – совсем другое дело. Прошло уже больше месяца с тех пор, как я выплакал свою грусть в укромном уголке одного из баров, запрятанного в недрах Лунаполиса. Теперь я был готов ко всему.
Включились двигатели ядерного синтеза. Звезды в круглом иллюминаторе стали красными, потом голубыми. Когда же двигатели достигли максимума своей мощности, голубой цвет перешел в черный.
Мы вошли в синтез.
«Гиберния» с ослепленными внешними сенсорами неслась прочь из Солнечной системы на гребне N-волны, сгенерированной двигателями нашего корабля.
– Всей команде, корабль стартовал со станции, – прозвучал хриплый голос командира.
Я запер пульт дистанционного управления Говарда в сейфе воздушного шлюза.
– Сыграем в шахматы, Ник? – обратился ко мне лейтенант Мальстрем после того, как ушел матрос.
– Да, конечно, сэр. – Мы прошли по коридору на офицерскую половину.
Спартанская каюта лейтенанта представляла собой безоконный серый кубик площадью четыре квадратных метра и высотой два с половиной. Мистер Мальстрем поставил игральную доску на койку, я сел на серое морское одеяло в изножье кровати, а он – в изголовье, где лежала подушка.
– Я должен научиться выигрывать у тебя, – сказал он, расставляя фигуры. – Это единственное, на чем я способен сосредоточиться, не считая служебных обязанностей.
Я вежливо улыбнулся, потому что не собирался проигрывать. Я не обладал многими талантами, но в шахматы играл хорошо. Дома, в Кардиффе, я был полуфиналистом в своей возрастной группе. Потом, когда мне исполнилось тринадцать, отец привел меня в Академию.
Согласно нашим собственным правилам, на ход давалось полминуты. С момента, когда «Гиберния» покинула «Околоземный порт», я выиграл двадцать три раза, он дважды. На этот раз, чтобы одержать победу, мне понадобилось двадцать пять ходов. Потом по установившейся традиции мы торжественно пожали друг другу руки.
– Когда мы вернемся с Надежды, мне будет тридцать пять. – Он печально вздохнул, – А тебе двадцать.
– Да, сэр, – ответил я, ожидая, что он скажет дальше.
– Чего тебе больше жаль, – спросил он вдруг, – потерянные годы или проведенное на корабле взаперти время?
– Я не считаю их потерянными, сэр. По возвращении у меня будет достаточно часов налета, чтобы стать лейтенантом, если я сумею пройти комиссию. На Земле я не смог бы даже мечтать об этом. – Я не решился признаться ему, насколько сильны во мне амбиции.
Он ничего не ответил.
– Тридцать четыре месяца туда и обратно, – сказал я, помолчав. – Не знаю, сэр. Как и другие, я боюсь клаустрофобии. – Я отважился на улыбку. – Все зависит от того, буду ли я эти три года играть в шахматы с вами или вытягиваться перед лейтенантом Казенсом. – Тут я спохватился, что перешел дозволенные границы, но ничего особенного не произошло.
Лейтенант Мальстрем подумал и со вздохом произнес:
– Я не собираюсь критиковать коллегу, тем более перед младшими чинами. Но мне непонятно, как он вообще попал в Академию.
«А главное, как окончил ее», – мелькнула у меня мысль. Вот если бы мистеру Мальстрему поручили обучать нас навигации! Но в его основные обязанности входило обеспечение безопасности корабля и контакты с пассажирами. Я лишь подумал об этом, но сказать не решился.
Я побрел в свой кубрик. Там сидел на полу, скрестив ноги, Сэнди Уилски с сосредоточенным видом. Вакс Хольцер, нахмурившись, задавал ему вопросы, сидя на своей койке.
– Ну и?..
Сэнди пожал плечами и в отчаянии выпалил:
– Не знаю, мистер Хольцер.
Вакс прищурился:
– Ты что, все еще кадет? Неужели гардемарин может не знать, где находится корабельный арсенал?
Я прошел через комнату, словно не замечая обращенный на меня полный надежды взгляд мальчишки. Вакс имел право его потерзать. Как и все мы: Сэнди был самым младшим, он только что окончил Академию.
– Простите. – Сэнди не сводил с меня глаз, тщетно ища поддержки.
Такие вещи гардемарин должен знать. Я сбросил туфли и плюхнулся на койку.
Вакс строгим тоном продолжал задавать вопросы:
– В чем состоит миссия Военно-Космического Флота?
Сэнди оживился:
– Миссия Военно-Космического Флота Объединенных Наций состоит в поддержке милостью Божьей правящего Правительства Объединенных Наций и защите колоний и форпостов человеческой цивилизации. Военно-Космический Флот должен обеспечивать оборону Объединенных Наций и их… их… – Он запнулся. Вакс бросил на него свирепый взгляд и закончил:
– …и их территорий от всех врагов, внешних и внутренних, транспортировать все грузы в космосе, сопровождать лиц, направляющихся в колонии или обратно для проведения законного бизнеса, а также выполнять приказы Адмиралтейства. Раздел I, статья 5 устава.
– Да, мистер Хольцер.
– Это стоит одного или даже двух штрафных баллов, Ники, – заявил Вакс.
Я промолчал. Дай Ваксу волю, так младшие чины проведут всю жизнь в спортивном зале. Только у меня было право назначать штрафные баллы своей команде. Но Вакс располагал другими способами портить им жизнь.
– Управление лазерами?
– В орудийной… Я имею в виду, в рубке связи. – Сэнди сдвинул брови. – Нет, должно быть… Я хочу сказать…
Вакс нахмурился:
– Сколько потребуется отжиманий…
Несколько отжиманий не повредили бы Сэнди. С нами проделывали кое-что и похуже. Но Вакс действовал мне на нервы. Возмущало и то, что мальчишка называл его мистером Хольцером. По традиции младшие называли мистером только старших гардемаринов.
Я отрывисто бросил:
– Управление лазерами осуществляется из рубки связи. Это надо знать. Ты что, спал на уроках по артиллерийской подготовке?
– Нет, мистер Сифорт. – На лбу у Сэнди высгупил пот. Теперь против него оказались двое. Я сбавил тон:
– На некоторых кораблях лазеры находятся в отдельном помещении, так называемой орудийной. На старых кораблях так назывались кают-компании для гардемаринов.
– Спасибо, – смиренно ответил Сэнди.
Вакс проворчал:
– Ему следовало бы это знать.
– Ты прав. Не знать устройства корабля – позор, Сэнди. Отожмешься двадцать раз. – Это еще что. Вакс заставил бы его отжаться пятьдесят.
Обед проходил, как всегда, в общей, а не в офицерской столовой, и я глотал воду со льдом в ожидании гонга. Дождавшись, встал и наклонил голову, как все офицеры и пассажиры. Командир Хаг – коренастый, седеющий и аристократичный – начал вечерний ритуал.
– Отец наш Небесный, сегодня на корабле Флота Объединенных Наций «Гиберния» 19 октября 2194 года. Благослови нас, наше путешествие и пошли здоровье и благополучие всем, кто у нас на борту.
– Аминь. – Заскрипели стулья, когда все стали садиться.
Молитву на кораблях, бороздивших космос на протяжении последних ста шестидесяти семи лет, всегда произносил командир как представитель Правительства, а значит, и Объединенной церкви. Все судовые команды, в том числе и наша, считали присутствие пастора плохой приметой, и священники, оказавшиеся на борту «Гибернии», совершали путешествие в частном порядке. Так было почти на всех кораблях.
– Добрый вечер, мистер Сифорт.
– Добрый вечер, мадам. – Миссис Донхаузер, весьма импозантная в своем элегантном и в то же время практичном костюме, направлялась в колонию Надежда в качестве посланника анабаптистов.
– Как прошли сегодня ваши занятия йогой, успешно?
Она приветливо улыбнулась. Женщина верила, что регулярные занятия йогой позволят ей в целости и сохранности добраться до Надежды. Ее миссия заключалась в том, чтобы обратить всех и каждого из двухсот тысяч обитателей колонии в свою веру. Я знал ее достаточно хорошо и не сомневался в успехе ее миссии.
Наша государственная религия являлась смесью протестантства и католицизма. Она образовалась в результате Великого Иеговистского Воссоединения после того, как ересь пятидесятников была подавлена воинами великого и всеединого Бога. Несмотря на это, Правительство Объединенных Наций терпимо относилось к некоторым отколовшимся сектам, к одной из которых и принадлежала миссис Донхаузер. Любопытно, что предпримет губернатор Надежды, если она слишком уж преуспеет в своей миссии. Губернатор, как и командир Хаг, был неофициальным представителем истинной церкви.
В это долгое межзвездное путешествие на борту «Гибернии» отправились одиннадцать офицеров: четыре гардемарина, три лейтенанта, главный инженер, пилот, корабельный врач и командир. Мы завтракали и обедали вместе с другими офицерами в нашей простой, по-спартански обставленной офицерской столовой. А ужинали с пассажирами.
Сто тридцать пассажиров, направлявшихся в процветающую колонию Надежда или дальше, до Окраинной колонии – нашей следующей остановки, – завтракали и обедали в столовой для пассажиров.
Экипаж нижних палуб – их было семьдесят: машинисты, специалисты по связи, рециркуляции, водоснабжению, корабельный юнга, а также менее квалифицированный персонал, работавший на камбузе или обслуживавший наших пассажиров, – имел свою столовую в нижнем помещении.
Места за обеденным столом ежемесячно распределялись интендантом. Исключение составлял капитанский столик, за который мог пригласить только сам командир. Мое место в этом месяце было за столом номер семь. В синих форменных брюках, белой рубашке с черным галстуком, начищенных черных туфлях, в синем кителе с погонами и медалями и в фуражке я всегда чувствовал себя за обедом стесненно, не то что Вакс Хольцер, чьей уверенности можно было только позавидовать.
За соседним столиком главный инженер Макэндрюс непринужденно болтал с одним из пассажиров. Этот флегматичный седеющий человек очень умело и без всякого шума управлял своим машинным отделением. Ко мне он относился дружелюбно, хотя и сдержанно. Впрочем, как и к остальным офицерам.
Стюарды разнесли по столикам супницы с густым горячим грибным супом. Мы сами разливали его по тарелкам. Сидевший напротив меня Айя Дин, торговец из Пакистана, ел с нескрываемой жадностью, однако остальные из деликатности старались не замечать этого. Мистер Барстоу – шестидесятилетний старик с лицом в красных прожилках – поглядывал на меня, как бы вызывая на разговор. Но я делал вид, что не вижу. Рэнди Кэрр, атлетического сложения, с безукоризненными манерами, в дорогом костюме пастельных тонов, вежливо улыбался, но смотрел как бы сквозь меня, будто я здесь просто отсутствовал. Его сын Дерек, весьма аристократичный, старался копировать манеры отца. Этот надменный шестнадцатилетний юнец не удостоил членов экипажа ни малейшим взглядом, зато с пассажирами был подчеркнуто вежлив.
– Я начала вести дневник, Ники, – сказала мне Аманда Фрауэл с приветливой улыбкой. Только недавно я узнал, что нашему штатскому директору по образованию всего двадцать лет и что улыбается она не только мне, но и другим гардемаринам и еще двум лейтенантам. Ну да ладно.
– Что же вы написали? – спросил я.
– Написала, что начала новую жизнь, – ответила она просто. – И закончила старую. – Аманда собиралась заняться на Надежде преподаванием естественных наук, а пока стала директором по образованию – давать должности пассажирам на корабле было делом обычным.
Все замерли. Сценка была просто ошеломительная: я, побагровевший от ярости старший гардемарин; пышнотелая миссис Донхаузер, взиравшая, разинув от удивления рот, на мыльную пену, свисавшую с ее кофты; два моих курсанта, вытянувшиеся по стойке «смирно» возле переборки и все еще сжимавшие в руках полотенца и тюбики с кремом для бритья; и, наконец, лейтенанты Казенс и Дагалоу, ошарашенные видом расшалившихся, застигнутых врасплох гардемаринов на борту межзвездного корабля Военно-Космического Флота Объединенных Наций. Впрочем, корабль пока стоял у причала орбитальной станции «Ганимед»
Спустись я с мостика на несколько секунд раньше, все было бы в порядке. Но как раз в это время я помогал миссис Дагалоу закончить регистрацию нового корабельного оборудования.
Лейтенант Казенс был краток.
– Вы тоже, мистер Сифорт, к переборке.
– Есть, сэр! – Я встал в строй и застыл по стойке «смирно», боясь даже глазом моргнуть. Вот уж не думал, что друг может так подвести. Возмущению моему не было предела.
Алекс Тамаров, весь потный, стоял рядом со мной. Шестнадцатилетний, он был третьим по старшинству и, когда я прибыл на корабль, встретил меня в штыки, но кончилось тем, что мы подружились. Однако эта последняя проделка Алекса и Сэнди не сулила нам ничего хорошего.
В свете слабо освещенного коридора я заметил, как лукаво блестели глаза миссис Дагалоу, когда, забрав тюбик с кремом у Сэнди Уилски, она передала его лейтенанту Казенсу, и в который раз пожалел, что не эта милая девушка старший лейтенант. Что же до мистера Казенса, то он буквально упивался своей властью.
– Ваше, курсант? Вы уже бреетесь? – бросил он отрывисто. За пять недель, проведенных на борту «Гибернии», находившейся тогда на станции «Околоземный порт», я ни разу не видел, чтобы Сэнди в свои четырнадцать лет пользовался бритвой. Откуда же он ее взял? Может быть, у меня? Мне было семнадцать, и я изредка брился.
– Нет, сэр. – Сэнди пришлось отвечать, у него не было выбора. – Это мистера Хольцера. – Я закусил губу. Господи Боже мой, Хольцера! Только этого не хватало.
Несколько недель назад Вакс, которому было почти девятнадцать, должен был стать старшим гардемарином, но не стал и возненавидел меня. Причем даже не скрывал этого. Он был вполне сформировавшимся парнем, регулярно брился и занимался штангой. Из-за его силы и грубости мы перед ним пасовали.
– Мадам, примите мои искренние извинения, – повернулся лейтенант Казенс к миссис Донхаузер, – уверяю вас, эти дети (последнее слово он выплюнул, как змея – яд) не побеспокоят вас больше. – Глаза его горели от злобы.
– Ничего страшного, – спокойно сказала миссис Донхаузер, которую случившееся больше не сердило, скорее, забавляло. – Они просто играли…
– Хороши игры! – Пальцы мистера Казенса прямо-таки впились в тюбик. – Не нашли ничего лучшего, как обливать друг друга пеной для бритья! А еще будущие офицеры военного корабля!
– Это ваши проблемы, лейтенант, – невозмутимо ответила миссис Донхаузер. – А я ни на что не жалуюсь и хочу, чтобы вы это знали. Всего хорошего. – С этими словами она направилась к пассажирским каютам, видимо, сменить кофту.
Ошеломленный лейтенант Казенс на какой-то момент онемел, а потом повернулся к нам:
– В жизни не видел более дурацких шуток. И в такой компании мне предстоит семнадцатимесячное путешествие к Надежде.
Я набрал воздуха в легкие:
– Простите, сэр. Я один во всем виноват.
– Хорошо, что вы это понимаете, – сказал Казенс язвительным тоном. – Вот, значит, как вы воспитываете будущих офицеров, мистер Сифорт?
– Нет, сэр, – ответил я, сильно усомнившись в собственных словах. Не мое ли дружеское отношение к Сэнди и Алексу повлияло на их поведение? Подчиняйся они Ваксу Хольцеру, ничего подобного не случилось бы.
– От таких идиотов можно ждать всякого, но ваша обязанность контролировать их! Что если бы это увидел командир?
Господи, спаси и помилуй! Угоди они пеной не в миссис Донхаузер, а в командира Хага, не избежать бы им бочки, а то и гауптвахты, а мне – понижения в чине до юнги. Мистер Казенс прав на все сто. Я чувствовал свою вину и молчал.
– Отвечай, щенок!
Тут вдруг вмешалась лейтенант Дагалоу:
– Мистер Казенс, Ник был на дежурстве. Он не мог знать…
– Его долг следить за дисциплиной своих подчиненных.
Я и следил, когда бывал с ними. Что еще мог я сделать?
Миссис Дагалоу между тем продолжала настаивать:
– Они ведь совсем мальчишки, мы пока находимся на станции «Ганимед». Они просто спускали пары…
– Не забывайте, Лиза, что кроме занятий с компьютером у нас есть и другие обязанности. Они должны вести себя как мужчины, и наш долг научить их этому. – Ехидство Казенса было всем хорошо известно, а потому миссис Дагалоу не восприняла его слова как выговор и, не обратив на его тон никакого внимания, сказала:
– Они научатся.
– К тому времени, когда у нас кончится крем для бритья? – презрительно бросил Казенс, но уже не так жестко. Он повернулся к Лизе. – Подумайте, ведь к концу рейса некоторым из них предстоит производство в офицеры. Впрочем, вряд ли хоть одному из этих болванов когда-нибудь присвоят звание лейтенанта. А что если на Надежде один из нас получит другое назначение? Вы хотите, чтобы на вахте стояли эти глупые мальчишки, еще вчера гонявшиеся друг за другом с кремом для бритья?
– У нас будет время их научить. Ник примет необходимые меры.
– Разумеется, так я и сделаю. За каждый проступок они получат у меня по два часа гимнастических упражнений до пота. Это их утихомирит, по крайней мере на какое-то время.
– Примет? – Тон лейтенанта Казенса снова стал ледяным. По спине у меня пробежал холодок. – Ни для кого не секрет, Ники не следовало назначать командиром. – Тут даже лейтенант Дагалоу нахмурилась: это был явный подрыв моего авторитета. Но мистер Казенс продолжат как ни в чем не бывало: – Он, как всегда, погрозит им пальчиком.
Это было несправедливо. Я просто старался сам управляться со своими подчиненными, не привлекая других офицеров, как это, собственно говоря, и принято. Но данный случай был исключением.
– Выпороли бы обоих, и дело с концом. Не такой уж серьезный проступок.
– Нет, пусть Ники сам разбирается с ними. – Я краешком глаза заметил, как спало у Алекса напряжение и он слегка опустил плечи. Но тут мистер Казенс неожиданно мягким тоном добавил: – Попробую поучить мистера Сифорта усердию. Следуйте за мной, гард. – И он направился к своей каюте.
Через полчаса я стоял перед люком нашего кубрика, стиснув зубы, чтобы не заплакать. На глаза наворачивались слезы от жгучей боли и морального унижения, которые мне пришлось испытать на ненавистной бочке.
Когда я вошел в тесный кубрик, Сэнди и Алекс лежали на койках, не осмеливаясь вымолвить слова. Я снял китель, повесил на стул и тоже лег – медленно, осторожно.
Через некоторое время Алекс тихо сказал:
– Мистер Сифорт, я очень виноват. Очень. – Алекс, согласно традиции, называл меня по фамилии, даже когда мы оставались одни. В конце концов, я был старшим гардемарином. Один Вакс Хольцер плевал на эту традицию.
Я подавил в себе ярость: пороть должны были Алекса, а не меня.
– Спасибо, – ответил я. Тело ниже поясницы горело. – Думать надо было, прежде чем делать. И тебе, и Сэнди.
– Да, мистер Сифорт.
Я закрыл глаза, стараясь преодолеть боль. В Академии у меня это иногда получалось.
– Кто начал? – спросил я.
– Я, – ответили оба разом.
Я вцепился пальцами в подушку:
– Сэнди, говори ты.
– Мы умывались. Алекс плеснул в меня. Потом я в него. – Он поднял глаза, посмотрел на выражение моего лица и сглотнул.
Валяли дурака, как все ученики Академии.
– Дальше.
– Потом он шлепнул меня полотенцем, а я схватил крем для бритья. Он погнался за мной, мне пришлось выбежать, и я запустил в него кремом, когда появилась миссис Донхаузер. – Я ничего не ответил. Через минуту он снова заговорил: – Мистер Сифорт, сожалею, что доставил вам неприят…
– Еще не так пожалеешь! – Я сел, поразмыслил немного и снова откинулся на койке. – Сюда никто не заглядывает, и вы можете вести себя как хотите. Но выбегать в коридор… Мистер Казенс прав, вы идиоты.
Алекс покраснел; Сэнди усиленно рассматривал кончики пальцев.
Я был зол, но нисколько не удивлялся случившемуся. Чего еще можно ждать от мальчишек, даже на борту космического корабля? Будущий космический навигатор должен отправляться в космос совсем молодым, иначе слишком велик риск возникновения меланомы Т.
К сожалению, на таком огромном и дорогом судне, как «Гиберния», не оставалось места для мальчишеских забав.
– Каждому по четыре штрафных балла, чтобы вышибить дурь из головы, – буквально прорычал я. Сурово, но мистер Казенс дал бы гораздо больше. Задница у меня до сих пор горела. – Я запишу это как нарушение правил гигиены. Алекс, тебе еще два лишних балла.
– Но начал я, – искренне запротестовал Сэнди.
– Ты выбежал в коридор, и на этом все следовало закончить. Но мистер Тамаров помчался за тобой. Сколько у тебя наберется штрафных, Алекс?
– Девять, мистер Сифорт. – Он побледнел.
– Быстро избавься от них, – проворчал я. – У меня не то настроение, чтобы смотреть на все сквозь пальцы. – Десять штрафных баллов означали бы для него порку, какую только что задали мне. Придется Алексу быть осторожным, пока не отработает свои штрафные баллы. – Приступайте немедленно, у вас еще два часа до обеда.
– Есть, мистер Сифорт! – Они скатились с коек, быстро обулись, надели кители и удалились в спортивный зал, оставив меня наконец в одиночестве. Я лег на живот и погрузился в свои страдания.
– Вам пора, мистер Сифорт. – Алекс Тамаров тряс меня, вырывая из беспокойного сна, из унылой кухни родительского дома, где я, сидя на скрипучем стуле, сражался с заданием по физике под бдительным отцовским оком.
Я стряхнул с себя назойливую руку Алекса.
– Мы отчаливаем в начале ночной вахты. – Все еще сонный, я, поморгав, открыл глаза.
В двери кубрика с издевательской ухмылкой стоял Вакс Хольцер.
– Пусть спит, Тамаров. Лейтенант Мальстрем не будет возражать, если он опоздает.
Пошатываясь, я поднялся с койки. О моем опоздании будет доложено мистеру Казенсу, а после случившегося два дня назад упаси меня Бог снова навлечь его гнев. Взглянул на часы. Ого! Проспал целых шесть часов!
Мгновенно вскочив, я схватил со стула свой голубой китель и, торопливо засовывая руки в рукава, пытался одновременно отполировать о штанины носок ботинка.
– Мы не обязаны его будить! – с нескрываемым презрением произнес Вакс. Я молчал. Он повернулся и пошел на свой пост в рубку связи. Сэнди Уилски поплелся за ним.
– Спасибо, Алекс, – пробормотал я, чуть не сбив его с ног в дверном проеме. Выскочив в круговой коридор, я пробежал мимо восточной лестницы и помчался к воздушному шлюзу, на ходу приглаживая волосы и поправляя галстук. Едва я добежал до своего поста, как услышал доносившийся из громкоговорителей голос капитана Хага.
– Отдать швартовы!
Лейтенант Мальстрем рассеянно козырнул в ответ на мое приветствие, не отрывая глаз от матроса, отвязывающего носовой страховочный линь от станционного пиллерса.
– Конец убран, сэр, – отрапортовал матрос. Согласно уставу я повторил его слова мистеру Мальстрему, словно он и так их не слышал. Лейтенант жестом приказал мне продолжать.
– Закрыть внутренний люк, мистер Говард. Приготовиться к расстыковке. – Я старался говорить капитанским тоном, что так естественно получалось у лейтенантов «Гибернии».
– Есть, сэр! – Матрос Говард нажал кнопки на пульте. Толстые створки люка из прозрачного трансплекса плавно заскользили и сомкнулись в центре, плотно запечатав корабль.
Лейтенант Мальстрем, открыв небольшое отделение, повернул вниз находившийся там рычаг. Из воздушного шлюза донеслись сдавленный гул и щелканье.
– Внутренний люк носового шлюза закрыт, сэр. Стыковочные захваты разомкнуты, – доложил он на капитанский мостик.
– Отлично, мистер Мальстрем. – Обычно грубый голос командира Хага, воспроизводимый переговорным устройством, казался лишенным всяких эмоций. После трех коротких гудков корабельной сирены снова раздался далекий голос капитана: – Отчалить.
Мы с лейтенантом Мальстремом выполнили свои обязанности, и теперь нам оставалось лишь наблюдать, как боковые маневровые двигатели выбрасывают одну за другой крошечные струйки реактивного топлива, создавая легкую качку. Присоски корабельного воздушного шлюза неторопливо вышли из соответствующих частей шлюза причала. Корабль Флота Объединенных Нации «Гиберния» медленно отходил от станции «Ганимед». Когда расстояние между нами достигло примерно десяти метров, я посмотрел на лейтенанта Мальстрема:
– Прикажете закрыть, сэр? – Он кивнул.
Я отдал приказ. Алюмалоевые половинки внешнего люка плавно сомкнулись, закрыв вид на удалявшуюся станцию. Лейтенант Мальстрем включил связь.
– Внешний люк носового шлюза закрыт, сэр.
– Закрыт, отлично.
Судя по голосу, командир был очень занят. Он вместе с пилотом готовил корабль к синтезу. Меня слегка подташнивало от уменьшения веса. Влияние гравитронов станции постепенно уменьшалось, а капитан еще не включил наши.
Мы молча ждали. Каждый думал о своем.
– Помаши рукой, Ники, – тихо сказал лейтенант Мальстрем.
– Уже помахал в Лунаполисе, сэр. – Я, конечно, мог бы взгрустнуть по Кардиффу, а также по ставшему близким Лунаполису и даже по ушедшей в прошлое Фарсайдской Академии, где я пребывал в качестве кадета три года назад. Но станция «Ганимед» – совсем другое дело. Прошло уже больше месяца с тех пор, как я выплакал свою грусть в укромном уголке одного из баров, запрятанного в недрах Лунаполиса. Теперь я был готов ко всему.
Включились двигатели ядерного синтеза. Звезды в круглом иллюминаторе стали красными, потом голубыми. Когда же двигатели достигли максимума своей мощности, голубой цвет перешел в черный.
Мы вошли в синтез.
«Гиберния» с ослепленными внешними сенсорами неслась прочь из Солнечной системы на гребне N-волны, сгенерированной двигателями нашего корабля.
– Всей команде, корабль стартовал со станции, – прозвучал хриплый голос командира.
Я запер пульт дистанционного управления Говарда в сейфе воздушного шлюза.
– Сыграем в шахматы, Ник? – обратился ко мне лейтенант Мальстрем после того, как ушел матрос.
– Да, конечно, сэр. – Мы прошли по коридору на офицерскую половину.
Спартанская каюта лейтенанта представляла собой безоконный серый кубик площадью четыре квадратных метра и высотой два с половиной. Мистер Мальстрем поставил игральную доску на койку, я сел на серое морское одеяло в изножье кровати, а он – в изголовье, где лежала подушка.
– Я должен научиться выигрывать у тебя, – сказал он, расставляя фигуры. – Это единственное, на чем я способен сосредоточиться, не считая служебных обязанностей.
Я вежливо улыбнулся, потому что не собирался проигрывать. Я не обладал многими талантами, но в шахматы играл хорошо. Дома, в Кардиффе, я был полуфиналистом в своей возрастной группе. Потом, когда мне исполнилось тринадцать, отец привел меня в Академию.
Согласно нашим собственным правилам, на ход давалось полминуты. С момента, когда «Гиберния» покинула «Околоземный порт», я выиграл двадцать три раза, он дважды. На этот раз, чтобы одержать победу, мне понадобилось двадцать пять ходов. Потом по установившейся традиции мы торжественно пожали друг другу руки.
– Когда мы вернемся с Надежды, мне будет тридцать пять. – Он печально вздохнул, – А тебе двадцать.
– Да, сэр, – ответил я, ожидая, что он скажет дальше.
– Чего тебе больше жаль, – спросил он вдруг, – потерянные годы или проведенное на корабле взаперти время?
– Я не считаю их потерянными, сэр. По возвращении у меня будет достаточно часов налета, чтобы стать лейтенантом, если я сумею пройти комиссию. На Земле я не смог бы даже мечтать об этом. – Я не решился признаться ему, насколько сильны во мне амбиции.
Он ничего не ответил.
– Тридцать четыре месяца туда и обратно, – сказал я, помолчав. – Не знаю, сэр. Как и другие, я боюсь клаустрофобии. – Я отважился на улыбку. – Все зависит от того, буду ли я эти три года играть в шахматы с вами или вытягиваться перед лейтенантом Казенсом. – Тут я спохватился, что перешел дозволенные границы, но ничего особенного не произошло.
Лейтенант Мальстрем подумал и со вздохом произнес:
– Я не собираюсь критиковать коллегу, тем более перед младшими чинами. Но мне непонятно, как он вообще попал в Академию.
«А главное, как окончил ее», – мелькнула у меня мысль. Вот если бы мистеру Мальстрему поручили обучать нас навигации! Но в его основные обязанности входило обеспечение безопасности корабля и контакты с пассажирами. Я лишь подумал об этом, но сказать не решился.
Я побрел в свой кубрик. Там сидел на полу, скрестив ноги, Сэнди Уилски с сосредоточенным видом. Вакс Хольцер, нахмурившись, задавал ему вопросы, сидя на своей койке.
– Ну и?..
Сэнди пожал плечами и в отчаянии выпалил:
– Не знаю, мистер Хольцер.
Вакс прищурился:
– Ты что, все еще кадет? Неужели гардемарин может не знать, где находится корабельный арсенал?
Я прошел через комнату, словно не замечая обращенный на меня полный надежды взгляд мальчишки. Вакс имел право его потерзать. Как и все мы: Сэнди был самым младшим, он только что окончил Академию.
– Простите. – Сэнди не сводил с меня глаз, тщетно ища поддержки.
Такие вещи гардемарин должен знать. Я сбросил туфли и плюхнулся на койку.
Вакс строгим тоном продолжал задавать вопросы:
– В чем состоит миссия Военно-Космического Флота?
Сэнди оживился:
– Миссия Военно-Космического Флота Объединенных Наций состоит в поддержке милостью Божьей правящего Правительства Объединенных Наций и защите колоний и форпостов человеческой цивилизации. Военно-Космический Флот должен обеспечивать оборону Объединенных Наций и их… их… – Он запнулся. Вакс бросил на него свирепый взгляд и закончил:
– …и их территорий от всех врагов, внешних и внутренних, транспортировать все грузы в космосе, сопровождать лиц, направляющихся в колонии или обратно для проведения законного бизнеса, а также выполнять приказы Адмиралтейства. Раздел I, статья 5 устава.
– Да, мистер Хольцер.
– Это стоит одного или даже двух штрафных баллов, Ники, – заявил Вакс.
Я промолчал. Дай Ваксу волю, так младшие чины проведут всю жизнь в спортивном зале. Только у меня было право назначать штрафные баллы своей команде. Но Вакс располагал другими способами портить им жизнь.
– Управление лазерами?
– В орудийной… Я имею в виду, в рубке связи. – Сэнди сдвинул брови. – Нет, должно быть… Я хочу сказать…
Вакс нахмурился:
– Сколько потребуется отжиманий…
Несколько отжиманий не повредили бы Сэнди. С нами проделывали кое-что и похуже. Но Вакс действовал мне на нервы. Возмущало и то, что мальчишка называл его мистером Хольцером. По традиции младшие называли мистером только старших гардемаринов.
Я отрывисто бросил:
– Управление лазерами осуществляется из рубки связи. Это надо знать. Ты что, спал на уроках по артиллерийской подготовке?
– Нет, мистер Сифорт. – На лбу у Сэнди высгупил пот. Теперь против него оказались двое. Я сбавил тон:
– На некоторых кораблях лазеры находятся в отдельном помещении, так называемой орудийной. На старых кораблях так назывались кают-компании для гардемаринов.
– Спасибо, – смиренно ответил Сэнди.
Вакс проворчал:
– Ему следовало бы это знать.
– Ты прав. Не знать устройства корабля – позор, Сэнди. Отожмешься двадцать раз. – Это еще что. Вакс заставил бы его отжаться пятьдесят.
Обед проходил, как всегда, в общей, а не в офицерской столовой, и я глотал воду со льдом в ожидании гонга. Дождавшись, встал и наклонил голову, как все офицеры и пассажиры. Командир Хаг – коренастый, седеющий и аристократичный – начал вечерний ритуал.
– Отец наш Небесный, сегодня на корабле Флота Объединенных Наций «Гиберния» 19 октября 2194 года. Благослови нас, наше путешествие и пошли здоровье и благополучие всем, кто у нас на борту.
– Аминь. – Заскрипели стулья, когда все стали садиться.
Молитву на кораблях, бороздивших космос на протяжении последних ста шестидесяти семи лет, всегда произносил командир как представитель Правительства, а значит, и Объединенной церкви. Все судовые команды, в том числе и наша, считали присутствие пастора плохой приметой, и священники, оказавшиеся на борту «Гибернии», совершали путешествие в частном порядке. Так было почти на всех кораблях.
– Добрый вечер, мистер Сифорт.
– Добрый вечер, мадам. – Миссис Донхаузер, весьма импозантная в своем элегантном и в то же время практичном костюме, направлялась в колонию Надежда в качестве посланника анабаптистов.
– Как прошли сегодня ваши занятия йогой, успешно?
Она приветливо улыбнулась. Женщина верила, что регулярные занятия йогой позволят ей в целости и сохранности добраться до Надежды. Ее миссия заключалась в том, чтобы обратить всех и каждого из двухсот тысяч обитателей колонии в свою веру. Я знал ее достаточно хорошо и не сомневался в успехе ее миссии.
Наша государственная религия являлась смесью протестантства и католицизма. Она образовалась в результате Великого Иеговистского Воссоединения после того, как ересь пятидесятников была подавлена воинами великого и всеединого Бога. Несмотря на это, Правительство Объединенных Наций терпимо относилось к некоторым отколовшимся сектам, к одной из которых и принадлежала миссис Донхаузер. Любопытно, что предпримет губернатор Надежды, если она слишком уж преуспеет в своей миссии. Губернатор, как и командир Хаг, был неофициальным представителем истинной церкви.
В это долгое межзвездное путешествие на борту «Гибернии» отправились одиннадцать офицеров: четыре гардемарина, три лейтенанта, главный инженер, пилот, корабельный врач и командир. Мы завтракали и обедали вместе с другими офицерами в нашей простой, по-спартански обставленной офицерской столовой. А ужинали с пассажирами.
Сто тридцать пассажиров, направлявшихся в процветающую колонию Надежда или дальше, до Окраинной колонии – нашей следующей остановки, – завтракали и обедали в столовой для пассажиров.
Экипаж нижних палуб – их было семьдесят: машинисты, специалисты по связи, рециркуляции, водоснабжению, корабельный юнга, а также менее квалифицированный персонал, работавший на камбузе или обслуживавший наших пассажиров, – имел свою столовую в нижнем помещении.
Места за обеденным столом ежемесячно распределялись интендантом. Исключение составлял капитанский столик, за который мог пригласить только сам командир. Мое место в этом месяце было за столом номер семь. В синих форменных брюках, белой рубашке с черным галстуком, начищенных черных туфлях, в синем кителе с погонами и медалями и в фуражке я всегда чувствовал себя за обедом стесненно, не то что Вакс Хольцер, чьей уверенности можно было только позавидовать.
За соседним столиком главный инженер Макэндрюс непринужденно болтал с одним из пассажиров. Этот флегматичный седеющий человек очень умело и без всякого шума управлял своим машинным отделением. Ко мне он относился дружелюбно, хотя и сдержанно. Впрочем, как и к остальным офицерам.
Стюарды разнесли по столикам супницы с густым горячим грибным супом. Мы сами разливали его по тарелкам. Сидевший напротив меня Айя Дин, торговец из Пакистана, ел с нескрываемой жадностью, однако остальные из деликатности старались не замечать этого. Мистер Барстоу – шестидесятилетний старик с лицом в красных прожилках – поглядывал на меня, как бы вызывая на разговор. Но я делал вид, что не вижу. Рэнди Кэрр, атлетического сложения, с безукоризненными манерами, в дорогом костюме пастельных тонов, вежливо улыбался, но смотрел как бы сквозь меня, будто я здесь просто отсутствовал. Его сын Дерек, весьма аристократичный, старался копировать манеры отца. Этот надменный шестнадцатилетний юнец не удостоил членов экипажа ни малейшим взглядом, зато с пассажирами был подчеркнуто вежлив.
– Я начала вести дневник, Ники, – сказала мне Аманда Фрауэл с приветливой улыбкой. Только недавно я узнал, что нашему штатскому директору по образованию всего двадцать лет и что улыбается она не только мне, но и другим гардемаринам и еще двум лейтенантам. Ну да ладно.
– Что же вы написали? – спросил я.
– Написала, что начала новую жизнь, – ответила она просто. – И закончила старую. – Аманда собиралась заняться на Надежде преподаванием естественных наук, а пока стала директором по образованию – давать должности пассажирам на корабле было делом обычным.