Федоров Евгений. Большая судьба

Федоров Евгений
Большая судьба

   Евгений Александрович ФЕДОРОВ
   БОЛЬШАЯ СУДЬБА
   Роман
   ОГЛАВЛЕНИЕ:
   Предисловие
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   Глава первая. Знаменательный день в жизни молодого
   шихтмейстера Павла Аносова
   Глава вторая. Ночь воспоминаний
   Глава третья. Производство в горные офицеры
   Глава четвертая. Плавание на "Елизавете"
   Глава пятая. В далекий путь!
   Глава шестая. В Москве
   Глава седьмая. По сибирской гулевой дороге
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   Глава первая. Несколько страничек из истории
   Златоустовского завода
   Глава вторая. Чиновник для разных поручений
   Глава третья. Дружба со старым литейщиком
   Глава четвертая. Толедский клинок и о чем рассказали
   старинные манускрипты
   Глава пятая. Первые опыты
   Глава шестая. На Арсинском заводе
   Глава седьмая. Украшатели оружия
   Глава восьмая. Русский мастер Иван Крылатко
   Глава девятая. О бездушии, любви и дружбе
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   Глава первая. Любекский купец Менге грабит
   уральские богатства
   Глава вторая. Прекрасны горы Уральские - каменные
   кладовые несметных богатств
   Глава третья. История с корундом
   Глава четвертая. Судьба Луши
   Глава пятая. Царское путешествие в Златоуст
   Глава шестая. Александр I на оружейном заводе
   Глава седьмая. "Счастливый" самородок
   Глава восьмая. Декабристы проходили Уралом...
   Глава девятая. И птица вьет гнездо
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   Глава первая. Преддверие тайны
   Глава вторая. Тайна булата
   Глава третья. Встреча с Гумбольдтом
   Глава четвертая. Начало металлографии
   Глава пятая. Нельзя забывать о людях!
   Глава шестая. В старом Екатеринбурге
   Глава седьмая. Генерал Глинка и Аносов
   Глава восьмая. Тайна булата раскрыта
   ЧАСТЬ ПЯТАЯ
   Глава первая. На золотых приисках
   Глава вторая. Россия будет иметь свои косы
   лучше привозных
   Глава третья. Труд - превыше всего!
   Глава четвертая. Снова в Санкт-Петербурге
   Глава пятая. Возвращение на Урал
   Глава шестая. Прощай, Златоуст!
   Глава седьмая. Легенда об Аносове
   ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
   Глава первая. Алтай - золотые горы
   Глава вторая. Путь сибирский дальний...
   Глава третья. В старом Барнауле
   Глава четвертая. Снова булат!
   Глава пятая. На Томском заводе
   Глава шестая. "Рекруты"
   Глава седьмая. Незабываемая встреча
   Глава восьмая. Роковая путь-дорога
   Глава девятая. Сенатор из Санкт-Петербурга
   Глава десятая. Последние дни великого металлурга
   Глава одиннадцатая. Злая судьба
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Стальные пушки
   Критические точки Чернова
   К чему привело Чернова изучение трудов Аносова
   Советские сталевары
   Советский клинок
   ________________________________________________________________
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   25 мая 1951 года исполнилось сто лет со дня смерти одного из выдающихся представителей отечественной металлургической науки Павла Петровича Аносова. Несколько ранее, в ноябре 1948 года Совет Министров СССР принял специальное постановление об увековечении памяти "великого русского металлурга, основоположника учения о стали и родоначальника высококачественной металлургии".
   Имя этого замечательного деятеля русской науки и техники в течение почти целого столетия оставалось незаслуженно забытым, а сделанные им великие открытия были присвоены различными иностранцами. Между тем Павел Петрович был исключительно одаренным человеком. Он своим упорством, необычайным трудолюбием и научным подходом к исследованиям добился выяснения причин, от которых зависит качество стали. Какой бы области ни касался пытливый ум Аносова, всюду он открывал и вводил новое, всюду и везде стремился принести наибольшую пользу родине. Достаточно сказать, что под его руководством была создана новая техника металлургии, проведены огромные научные исследования, охватившие весь процесс металлургического производства. Стремясь открыть тайну булата, он разработал основы выплавки, разливки, ковки, отжига, закалки, механической обработки и контроля качества стали.
   П. П. Аносов намного опередил открытия иностранных ученых. Так, например, он первый изучил влияние различных элементов на свойства стали и, таким образом, на сорок семь лет опередил в этом вопросе английского металлурга Гатфильда. В 1837 году П. П. Аносов провел исследование, открывшее возможность передела чугуна в сталь. Следовательно, русский ученый на тридцать лет опередил братьев Мартен. Павлу Петровичу принадлежит честь установления зависимости качества металлов от их кристаллического строения. Он впервые в мире применял микроскоп для изучения структуры металла. Этим самым он опередил английского ученого Сорби более чем на четверть века. Аносовым был произведен и ряд других важнейших открытий, имеющих огромное значение для нашей отечественной промышленности и сельского хозяйства.
   Однако в условиях царской России, в условиях угодливого низкопоклонства перед иностранным, всё это было забыто и многое незаконно приписано зарубежным изобретателям.
   Вполне понятно, как важно знать подробности о жизни и работе П. П. Аносова, ибо познание его трудов, его борьбы за совершённые им открытия приводит нас к ознакомлению с истоками отечественной качественней металлургии, воспроизводит перед нами историческую обстановку, в которой происходили исследования и открытия великого русского металлурга. И как хотелось бы нам воссоздать и оживить его образ, представить его в плоти и крови со всеми сомнениями, думами и переживаниями!
   С этой точки зрения новый роман Евгения Федорова "Большая судьба", посвященный деятельности П. П. Аносова, представляет несомненный интерес. Надо сказать, что о нашей отечественной металлургии и ее выдающихся деятелях вышло очень мало книг. Многим известны "Воспоминания металлурга" академика М. А. Павлова, "Жизнь инженера" академика И. П. Бардина, биографический очерк И. Александрова и Г. Григорьева о И. Г. Курако, изданный "Молодой гвардией" в 1949 году. Роман Е. Федорова "Большая судьба" является, по сути дела, первым крупным художественным произведением об одном из замечательных русских металлургов.
   Перед автором стояла большая и весьма ответственная задача показать, хотя бы в общих чертах, доступных для понимания широких кругов читателей, характер и условия работы П. П. Аносова, а также восстановить его живой облик.
   Следует отметить, что автором проделана серьезная работа: он лично посетил места деятельности П. П. Аносова и ознакомился с ними; им были извлечены из различных архивов (Алтайского, уральских и архива Ленинградского Горного института) все имеющиеся данные об Аносове, были изучены многочисленные литературные источники, а также труды самого П. П. Аносова. Таким образом, труд литератора сочетался здесь с трудом кропотливого и добросовестного историка.
   В результате перед нами правдивая и волнующая книга. Через весь роман красной нитью проходит органическая связь П. П. Аносова с народом. Великая, неиссякаемая любовь нашего трудолюбивого народа к родине вдохновляла П. П. Аносова на его подвиги, помогала ему в минуты тяжелых испытаний и вселяла веру в лучшие времена. В романе Федорова перед читателями проходит вереница полнокровных душевных образов русских умельцев: сталевар Н. Н. Швецов, знаменитые златоустовские граверы Бояршиновы и Бушуевы, легендарный Иван-Крылатко, охотник за уральскими самоцветами Евлашка и многие другие талантливые простые люди.
   Роман "Большая судьба", само собою разумеется, не вскрывает в полной мере технологических процессов, проведенных Аносовым. Он как бы пунктирно намечает их. Однако, несмотря на это, основное доходит до читателя, не загромождая его внимания излишними данными, имеющими исключительно технический интерес.
   Кроме этого, в конце книги имеется своеобразное, написанное в очерковом плане послесловие. На первый взгляд, оно как бы не входит органически в книгу повествования, но приходится признать, что оно законно и необходимо. Это послесловие как бы прожектором освещает прошлое, только что прочитанное, дает возможность лучше понять и оценить заслуги П. П. Аносова.
   Книга Евгения Федорова является патриотическим произведением, убедительно показывающим приоритет русской технической мысли в области металлургии. Познавательная ценность романа бесспорна. Широким кругам советских читателей, и особенно молодежи, интересно будет прочесть эту книгу о простом, душевном и вместе с тем великом русском металлурге Павле Петровиче Аносове.
   Академик Н. Т. ГУДЦОВ
   Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
   Глава первая
   ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ В ЖИЗНИ МОЛОДОГО
   ШИХТМЕЙСТЕРА ПАВЛА АНОСОВА
   Санкт-Петербургского Горного кадетского корпуса унтер-офицер Павел Аносов, одетый в парадную форму, медленно проходил по набережной Васильевского острова. Высокий, стройный, в треугольной шляпе и в белых панталонах, со сверкающей белой перевязью вокруг гибкой талии, он шел, играя каждым мускулом, ощущая радость здоровой молодости. Восемнадцатилетнему юноше казалось, что сегодня весь Петербург смотрит на него, радуется ему и любуется им. Завтра на торжественном акте Аносову вручат аттестат об окончании корпуса, и он вступит в самостоятельную жизнь. От сознания этого на душе юноши было легко и весело, но вместе с тем печаль, как тихая капель, просачивалась в сердце.
   Становилось радостно при мысли о том, что впереди ждет неизвестное и заманчивое: самостоятельная жизнь, увлекательная работа, о которой он так мечтал; что навсегда уйдут в прошлое скучные уроки - фехтование, танцы, катехизис, латынь, отрывавшие время от любимых занятий по металлургии.
   Обо всем этом недавно только мечталось, так опостылели стены корпуса, но вот сегодня, сейчас, когда подошло время покидать корпус, сердце Аносова тоскливо сжималось при мысли, что больше он никогда-никогда не возвратится сюда! Никогда он не сядет за учебники, не подойдет к школьной доске и не будет с таким огромным нетерпением ждать субботы, чтобы пойти в отпуск к знакомым. Всё, что происходило в корпусе за семь лет учения, неожиданно повернулось к нему новой, привлекательной стороной. Стало жаль покидать сделавшийся родным Горный корпус, преподавателей и расставаться с товарищами. Даже город с вечно хмурым, серым небом, моросившим дождем и пронизывающими туманами сегодня выглядел иначе: Петербург под утренним солнцем вставал над широкой рекой обновленным и чудесным. Сегодня всё, всё выглядело светло и радостно! Нева, серебрясь под солнцем, величаво текла в гранитных берегах. Воздух был необычайно прозрачен и свеж. Высокое нежно-бирюзовое небо простиралось над столицей. В садах и скверах неподвижно застыла листва, чуть тронутая легкой позолотой, но, кроме этого, ничто не говорило о надвигающейся осени. Август в этом году выдался солнечный и тихий.
   Миновав деревянный Исаакиевский мост, Аносов ускорил шаги, и вскоре перед ним встал знакомый фасад Горного корпуса. Когда-то некрасивые, разбросанные в беспорядке здания чародей-зодчий Воронихин превратил в стройное художественное целое, поражающее своей красотой. На Аносова всегда особенно сильное впечатление производил фасад корпуса. К Неве спокойно спускалась широкая гранитная лестница пристани, последние ступени которой часто заливала невская вода. Прямо перед лестницей поднимался высокий фронтон, лежащий на двенадцати строгих колоннах, вырастающих без цоколя. Здесь всё было соразмерно и создавало впечатление гармонической тяжести. Здание всем своим видом, пропорциями и профилями как бы символизировало трудности горного дела, которому призваны будут служить питомцы Горного корпуса.
   Аносов неторопливо поднялся по лестнице в прохладный вестибюль. У швейцарской его встретил служитель Захар, отставной гвардеец с внушительным лицом и седыми баками. Он, как показалось Аносову, грустно посмотрел на унтер-офицера. Обычно Захар не отличался словоохотливостью: был строгий, исполнительный служака, и по утрам, когда над крышами только-только занимался скудный северный рассвет, бил на барабане побудку. Юноша с улыбкой посмотрел на старика и обронил:
   - Ну, отслужил твой барабан для меня свою службу!
   - Что верно - то верно! - согласился Захар. - Уедете и забудете нашего брата. В большие люди выходите!
   - Что ты, Захар, разве можно забыть! - с искренним сожалением отозвался Аносов. - Не раз вспомню!
   - В народе так поется, - тихо и добродушно отозвался служитель:
   Отломилася веточка
   От кудрявого деревца,
   Откатилося яблочко
   От садовой яблоньки...
   Захар грустно посмотрел на юношу, пыхнул дымком из коротенькой глиняной трубочки и душевно вымолвил:
   - То-то же, не забывайте нас. А в жизни и труде берегите простых людей, Павел Петрович; они всегда будут вам верными помощниками.
   - Спасибо за совет! Эх, Захар, Захар, если бы ты знал, как жалко мне покидать тебя!
   - Ну уж и жалко! Тоже скажете! - просиял служитель и кивнул в сторону классов: - Суматоха кругом! Велик будет праздник, и съезд ожидается большой!..
   Аносов пошел дальше. Гул и звонкие голоса наполняли залы. Вот уже много дней с утра и до поздней ночи здесь кипело оживление: везде красили, чистили, мыли. В учебных залах учили танцевать, маршировать, петь, фехтовать. Корпусный капельмейстер Кудлай, тонконогий и перетянутый в талии словно оса, со встрепанными волосами, то хватался за голову и горестно раскачивал ею, то громко взвизгивал:
   - Не так! Не так! Ах, боже мой, что я с вами буду делать!
   Завидев Аносова, он закричал:
   - Иди, иди сюда! Ты нам нужен!
   Но Павел знал, что сейчас начнется самое скучное: длинный тощий кадет Бальдауф должен читать свои стихи. Аносов промчался мимо распахнутой двери и юркнул в спальную камеру. Тут в проходах между койками расхаживали с озабоченным видом его товарищи - выпускные унтер-офицеры. Видно, и они переживали свое предстоящее расставание с корпусом. Высокий громкоголосый Алеша Чадов выкрикивал фразы из речи, которую собирался произнести при вручении ему аттестата. Со стороны он очень походил на рассерженного индюка.
   Навстречу Аносову бросился широкоплечий унтер-офицер Илья Чайковский.
   - Павлуша! - обрадованно закричал он. - Где ты бродишь? Ты ничего не знаешь! Мы поедем на Урал! На Урал! - взволнованно повторил юноша и хлопнул друга по плечу.
   - Не может быть! - засиял Аносов. - Это счастье. Я всегда мечтал о горном деле!
   - Но там глушь; и это после Санкт-Петербурга! - лукаво заметил Чайковский.
   - Разве ты недоволен? - удивленно спросил Аносов.
   - Нет, я очень и очень доволен, милый мой! - улыбнулся кадет и обнял друга за плечи. - Я все эти годы мечтал о российских просторах, о суровых горах и дремучих лесах. Часто во сне вижу себя кладоискателем. Знаешь, Павлуша, мы, как волшебники, будем открывать сокровища. На Каменном Поясе, в скалах, - огромные подвалы, мы подходим к мшистым камням и говорим вещее слово: "Сезам, отворись!". Перед нами распахиваются недра и, смотри, сколько богатств в них! - Юноша мечтательно вскинул голову и посмотрел на друга.
   - Вижу их, вижу эти сокровища! - весело подхватил Аносов. - Вот железо - из него будут ковать плуги и мечи. А вот камни-самоцветы. Так и горят, так и переливаются огнями. Любуйся: тут рубины, сапфиры, яхонты, вишневые шерла*, а вот аметист, горный хрусталь. Много есть диковин на Урале. Есть там целые горы из железа и медной руды. И платина, и золото! Дивен Урал!
   _______________
   * Ш е р л - разновидность турмалина (ценного минерала.).
   Чайковский улыбнулся другу:
   - В давние годы русский рудознатец Ерофей Марков впервые в нашей земле, на Урале, отыскал золото. И Михайло Васильевич Ломоносов воздал сему должное; так возрадовался, что оду написал. Послушай:
   И се Минерва ударяет
   В верьхи Рифейски копием,
   Сребро и злато истекают
   Во всем наследии твоем.
   Плутон в расселинах мятется,
   Что Россам в руки предается
   Драгой его металл из гор,
   Который там натура скрыла...
   - Рифеи - так в древние времена наш народ величал Урал. Ломоносов верил, что русские не в сказке, а въяве добудут богатства из недр земных на удивление всему свету и на устрашение врагам России!
   Аносов ласково обнял друга за плечи. Заглядывая Чайковскому в глаза, сказал сердечно:
   - Илюша, прекрасны твои слова. Ломоносов - наша краса и гордость! Мы все пойдем по его пути! Он написал для нас, русских металлургов, свои "Первые основания металлургии, или рудных дел". Это - евангелие для российских горщиков. Только Михайло Васильевич создал подлинную науку о недрах, как и где находить металлы и минералы!..
   - Врешь, Аносов! - резким голосом закричал долговязый, с белесыми глазами кадет. - Врешь! - зло повторил он. - Ничего ваш Ломоносов не создал. Он сам учился в нашем Марбурге!
   - Эк, куда хватил! - усмехнулся Чайковский и горячо продолжал: Эдуард, как тебе не стыдно, ты говоришь неправду! Великий русский ученый Михайло Васильевич Ломоносов многое дал науке!
   - Верно, верно, Чайковский! - подхватили кадеты.
   - Во-первых, я не просто Эдуард, а фон Гразгор, и мой дедушка в Прибалтике имел собственный фамильный замок. Во-вторых, за дерзость я приглашаю вас драться на шпагах! - крикнул долговязый кадет.
   - Погоди, лозоискатель, никто с тобой драться не будет! - усмехнулся Аносов. - Величие Ломоносова доказано великой любовью к нему нашего народа!
   - Ты не смеешь меня звать лозоискатель! Я буду настаивать на вызове! - побагровел фон Гразгор.
   - Не шуми! Сам знаешь, братец, - где, как не у вас, отыскивают руды лозой! - спокойно сказал Чайковский, и на лицах столпившихся кадет заиграли улыбки. - Разве тебе не известно, дорогой, что ваши горные ученые берут ореховый прут-вилку и, пользуясь колебанием сего зажатого прута, ищут месторождение руды? Погоди, впрочем; о сем сказано и у Ломоносова... Павлуша, дай-ка мне! - он взял у Аносова книгу. - Послушайте, братцы! обратился он к товарищам и с легкой иронией стал читать:
   - "Немало людей сие за волшебство признают, и тех, что при искании жил вилки употребляют, чернокнижниками называют. По моему рассуждению, лучше на такие забобоны или, прямо сказать, притворство не смотреть, но вышепоказанных признаков держаться, и ежели где один или многие купно окажутся, тут искать прилежно". Вот что с Запада занесли горные мастера, лозовую вилку, а Михайло Васильевич Ломоносов завещал нам тщательно наблюдать окраску воды, цвет земли, характер растительности, обломки камней при ручьях и реках. Он сказывает в сем труде: "Ежели тех камней углы остры и не обились, то можно заключить, что и сами жилы неподалеку". Вот оно как!
   - Он врет! Всё врет! - продолжал кричать Гразгор и, сжав кулаки, пошел на Чайковского.
   Кругом зашумели...
   - Что за крики, господа! - неожиданно раздался решительный голос, и на пороге появился Захар. - Кажись, Остермайер идет! - оглядываясь, выпалил он. Все сразу притихли. Кто не знал этого злого и надоедливого педагога, от проницательного взгляда которого ничто не ускользало! Выговоры его были просто невыносимы. Этот брюзга с желтым желчным лицом наводил тоску на кадет. Пойманного в шалости мальчика он уводил к себе в кабинет, удобно усаживался в кресло, а виновника ставил напротив. Ровным, дряблым голосом он монотонно начинал распекать пойманную жертву. Не повышая голоса, не отпуская бранных слов, медленно, иезуитски Остермайер "тянул за душу". Шалун, держа руки по швам, молча "ел" наставника глазами и чувствовал себя самым несчастным на свете.
   И час, и два мог распекать питомца Остермайер, вытягивая из него все жилы. Воспитателя боялись не только кадеты, но даже и давно окончившие корпус горные офицеры. В классах ходил о том анекдот. Рассказывали, что в один прекрасный вечер за тысячи верст от Санкт-Петербурга, в Барнауле на Алтае, сошлись несколько товарищей горных офицеров, чтобы за ломберным столом перекинуться в картишки. Несколько часов в ночной тишине шла неторопливая карточная игра. Каждый глубокомысленно обдумывал возможные ходы. Вдруг в комнату ворвался один шутник, товарищ по корпусу, и с порога в ужасе оповестил: "Остермайер идет!". Все мгновенно спрятали карты, повскакали с мест и с напряженным вниманием уставились на дверь, ожидая придирчивого наставника, забыв, что он находится за тысячи верст от Алтая.
   Захар лукаво подмигнул Аносову и более решительно повторил:
   - Господа, иде-ет!..
   Безотчетный страх охватил кадет, и они разбежались. В комнате остались только Аносов да Захар.
   Служитель улыбнулся кадету.
   - Молодец, Павел Петрович! - похвалил он его. - Справедливо поступили. Не смей трогать нашего батюшку Михайлу Васильевича! Не дано господам Гразгорам порочить русский народ! - И, притопывая башмаками, старик, добродушно ворча, пошел к лестнице.
   Аносов нагнал его, схватил за руку:
   - Спасибо, Захар, от всей души спасибо тебе!
   Отставной гвардеец удивленно уставился в Аносова:
   - Помилуй, это за что же спасибо?
   - За Ломоносова. За то, что любишь его! - восторженно сказал юноша.
   По морщинистому, чисто выбритому лицу служителя прошла светлая улыбка. Дрогнувшим потеплевшим голосом он проговорил, глядя на молодого кадета:
   - Батюшка-сударь, голубчик ты мой Павел Петрович, а кто же из русского народа не любит Михайлу Васильевича? Правда, его иноземцы затирали, старались ущемить, но простому народу, как никому, всё это видно! - Старик лукаво прищурил глаза и зашептал ласково: - Ах, Павел Петрович, милый ты мой, он-то, наш простой народ, всё знает, всё видит, его не проведешь. Хоть и имечко перелицуй, хоть и в веру другую перекинься, а уж замашки да ухватки никакой крещеной водой не смоешь и никаким пачпортом не укроешь... Наш человек сердечно любит всё свое, родное, и делает подвиги не ради славы, не для злата, а для всей своей земли. То разумей: чем больше его мучают, тем милее он народу. Видит простой человек, что ради него мается бедолага. Да разве когда забудет русский народ Ломоносова! Умный человек даже из другого народа преклонится перед Михайлой Васильевичем, потому он для всего света старался... Вот оно что! А народ никогда в своем чувстве не обманется. Расскажу тебе одно...
   Старик и кадет спускались по широким ступенькам лестницы. Захар повел по сторонам глазами и предложил:
   - Зайдем в мою каморку, скажу тебе про одно заветное...
   Они спустились в комнатку служителя. Она помещалась под каменной лестницей, - маленькая, плоская, прижатая грузным сводом. Небольшое окно на уровне вымощенной серыми плитами панели глядело в темные невские воды.
   Глубокая тишина охватила Аносова. Звуки в это подземелье доходили глухо, отдаленно. Он много раз бывал у Захара, и его всегда трогала чистота и опрятность его более чем скромного жилья. На стене висел палаш с начищенной медной рукояткой, на плетеном ветхом кресле - мундир с медалями. Старик перехватил вопросительный взгляд гостя и пояснил:
   - Вот скоро господа на торжество съезжаться начнут, в парадном мундире встречать буду! - Он прошел вперед и уселся у окна.
   - Садись, сударь! - указал он глазами на стул. - И я посижу; стар стал, ноги гудят; видать, вовсе отслужился, да вот нет сил уйти от ребят. Привык к вам, ой, как привык, сударь!
   Аносов уселся напротив старика, тот смущенно признался:
   - А я ведь у порога стоял и всё от слова до слова слышал. На душе радость забушевала: ловко вы с Илюшей фон барона отбрили... Ух, брат, много их на русской шее сидит!..
   От похвалы Захара лицо Павла вспыхнуло. Чтобы перевести разговор на другое, он напомнил:
   - Ты что-то интересное хотел рассказать, Захар.
   - Что ж, это можно, только - по тайности. По душе ты мне пришелся, сударь. Преклонилось мое старое сердце к тебе, потому что чует оно: добр ты к простому человеку. Не заскоруз еще ты, Павел Петрович, в делах житейских! О народе и речь поведу, а ты верь старшему. Много, много пережито и переведано, горбом дошел, что к чему. Ты, сынок, в жизни прямо иди, не гнись; не бойся бури, не сломит! На свой народ надейся, прислушивайся к нему! Ты простому человеку доброе слово, как золотой лобанчик, подари, а он тебя большой любовью укрепит, никогда не выдаст в беде. Помни, милый, нет никого сильнее, умнее и вернее нашего простолюдина! И чуток он, и добр, и сердечен. Не лукавь перед ним, не криви душой: народ всё чувствует, всё ценит, всё знает, и его не обманешь. Довелось мне своими глазами увидеть многое. Скажу тебе, сударь, старое-бывалое. Только, чур, царским величеством о нем запрещено говорить! - Старик встал, неторопливо подошел к двери, прислушался.
   - Ты это о ком, Захар? - удивляясь осторожности старика, спросил Аносов.
   - Известно, о ком, - прошептал тот: - о нем, о батюшке Емельяне Ивановиче.
   - О Пугачеве! Да ведь он и в наших краях прошел грозой. Дворяне сказывают: великий душегуб был!
   Захар нахмурился.
   - Ты не очень, сынок, бранись! - сурово перебил он.
   - Да это всему свету известно! - с жаром вымолвил Аносов.
   - Простой народ другое говорит! - твердо сказал старик. - Это верно: для господ он душегуб и разбойник, а для нас - защита и надёжа!
   Горный кадет столько наслышался о жестокостях Пугачева, что удивился ласковому тону старика. Прошло больше четверти века, а в светских гостиных всё еще боязливым шёпотом говорили о "злодее, потрясавшем трон монархии". Между тем Захар таинственно продолжал:
   - Для бар он душегуб, потому что помсту за крепостной народ вел и простому люду волю и правду нес. Мне самому довелось видеть Емельяна Ивановича в тяжелый смертный час и услышать его честное слово к народу...