Страница:
старушкам, которые при первых звуках самокритики готовы впасть в панику (или
посеять ее вокруг себя)!
Конечно, наши полки и дивизии и вся страна вместе с ними имеют право
гордиться своими победами. Но не одни победы были у нас, да и к победам
своим мы шли не прямыми, а очень извилистыми путями. В нашей гражданской
войне были дела великого героизма, тем более великого, что в большинстве
случаев -- безыменного, коллективного; но были и явления слабости, паники,
малодушия, неумелости и даже предательства. История каждого из наших
"старых" полков (4--5 лет -- это уже старый возраст в революции) чрезвычайно
интересна и поучительна, если рассказать ее правдиво, жизненно, т.е. по
возможности так, как она развертывалась в поле и в казарме. Вместо этого мы
нередко находим героическую легенду, при чем легенда-то -- самого казенного
образца. Почитаешь: в наших рядах --сплошь герои, все до единого рвутся в
бой, враг всегда имеет численный перевес, все наши приказы всегда разумны,
исполнение -- на высоте, и пр. и пр. Кто думает, что такими приемами можно
поднять воинскую часть в своих собственных глазах и благотворно повлиять на
воспитание молодняка, тот явно уже захвачен язвой казенщины. На самом деле
такая военно-канцелярская романтика в лучшем случае пройдет бесследно, т.е.
красноармеец будет читать или слушать эту "историю" так, как его отец слушал
жития святых: нравоучительно, благолепно, но к жизни неприменимо. Кто
постарше и сам принимал участие в гражданской войне, или кто просто
недогадливее, тот скажет себе: эге, без пускания пыли
в глаза, попросту -- без вранья, военное дело, как видно, не обходится.
Кто понаивнее, попроще и примет все за чистую монету, тот скажет себе: "где
уж мне, слабому, равняться с этакими героями"... Дух у него, следовательно,
не воспрянет, а, наоборот, упадет1'.
Историческая правдивость имеет для нас отнюдь не исторический только
интерес. Самые эти исторические очерки нужны ведь нам, прежде всего, как
воспитательное средство. А если, скажем, молодой командир приучится к
примеси условной лжи по отношению к прошлому, то он непременно допустит ее и
в практической своей, даже боевой деятельности. У него на фронте вышла,
скажем, незадача, оплошность, неустойка,-- можно ли о них правдиво донести?
Должно! Но он воспитан на казенщине. Ему не хочется ударить лицом в грязь по
сравнению с теми героями, о которых он читал в истории своего полка, или же
попросту чувство ответственности притупилось в нем: и вот он подчищает, т.е.
искажает факты и вводит в заблуждение высшую, более ответственную инстанцию.
А ложные донесения снизу не могут, в конце концов, не вести к неправильным
приказам и распоряжениям сверху. Наконец, хуже и гаже всего -- это когда
командир попросту боится донести правду выше стоящим. Тут уже казенщина
получает самое отвратительное выражение: солгать, чтобы потрафить.
Величайший героизм в военном деле, как и в революционном -- это героизм
правдивости и ответственности. Мы говорим здесь о правдивости не с точки
зрения какой-либо отвлеченной морали: человек, мол, не должен никогда лгать
и обманывать ближнего своего. Такие идеалистические принципы являются
чистейшим лицемерием в классовом обществе, где есть противоречия интересов,
борьба и война. В частности, военное дело немыслимо без хитрости, без
маскировки, без внезапности, без обмана. Но одно дело -- сознательно и
преднамеренно обмануть врага во имя дела, которому человек отдаст свою
жизнь, а другое дело -- из ложного самолюбия или угодничества,
прислужничества, или же просто под общим влиянием режима бюрократической
казенщины, убивающей чувство ответственности, давать с ущербом для дела
ложные сведения: я все, мол, обстоит благополучно"...
1) Сторонники условной -- "нас возвышающей" -- лжи имеются, конечно, не
только в военном деле, но везде и всюду,
вплоть до области искусства. Критика и самокритика кажутся им, видите
ли, "кислотой", разъедающей их волю. Что отяжелевший обыватель нуждается в
ложноклассических утешениях и не выносит критики, это мы знаем давно. Но
нам, революционной армии, революционной партии, это совсем не подстать.
Молодежь должна беспощадно гнать из своей среды такие настроения.
Почему мы заговорили о казенщине сейчас? И как обстояло на этот счет
дело в первые годы революции? Мы имеем здесь по-прежнему в виду армию, но
необходимые аналогии читатель сделает сам для всех других областей нашей
работы, ибо известный параллелизм процессов наблюдается во всем развитии
класса, его партии, его государства его армии.
Новый командный состав наш пополнялся из революционеров, боевиков,
партизан, проделавших Октябрьскую революцию, имевших за собой уже известное
прошлое и, главное, сложившийся характер. Основной отличительной чертой этих
командиров являлся не недостаток самостоятельности, а скорее избыток ее или,
вернее, недостаток понимания необходимости согласованных действий и твердой
дисциплины ("партизанщина"). Первый период военного строительства заполнен
борьбой против всяких видов военной "самостийности",-- за установление
правильных отношений и устойчивой дисциплины. Годы гражданской войны были в
этом отношении серьезной, в нередко и суровой школой. В конце концов, у
лучших из этих революционных командиров первого призыва выработалось
необходимое равновесие между личной независимостью и дисциплинированностью.
Совсем другими путями идет развитие молодого нашего командного состава
в годы передышки. Юношей вступает будущий командир в военную школу. У него
нет за собой ни революционного, ни боевого прошлого. Он новичок. Красной
армии он уже не строит, как строило старшее поколение, а входит в нее, как в
готовую организацию -- с определенным внутренним режимом и традициями. Здесь
есть явные черты сходства с теми взаимоотношениями, какие имеются, скажем,
между партийным молодняком и партийной гвардией. Именно поэтому огромное
значение имеет тот способ, каким молодняку передается боевая традиция армии
или революционная
традиция партии. Без преемственности, а стало быть, и без традиции, нет
устойчивого движения вперед. Но традиция не есть мертвый канон или казенная
романтика. Традицию нельзя заучивать на зубок, нельзя воспринимать ее, как
евангелие, нельзя просто верить старшему поколению "на честное слово",--
нет, традицию нужно завоевывать глубокой внутренней работой, нужно
самостоятельно, критически прорабатывать ее и активно усваивать. Иначе все
здание окажется построенным на песке. Я уже как-то писал о тех "старых
гвардейцах" (обычно второго и третьего сорта), которые внушают молодняку
традиции по примеру Фамусова: "Учились бы, на старших глядя: мы, например,
или покойник-дядя "... Ни у дяди этого, ни у племянников его ничему хорошему
научиться нельзя.
Несомненно, что авторитет нашего старшего командного состава, имеющего
за собой поистине бессмертные заслуги перед делом революции, чрезвычайно
высок в глазах военного молодняка. И это прекрасно, ибо обеспечивает
нерасторжимую связь высшего и низшего командного состава как между собою,
так и со всей красноармейской массой. Но при одном необходимом и крайне
важном условии: авторитет старших ни в каком случае не должен обезличивать,
а тем более терроризировать младших.
В военном деле легче и заманчивее, чем где бы то ни было, установить
принцип: молчать и не рассуждать! Но и в военном деле этот "принцип" так же
пагубен, как во всяком ином. Главная задача состоит в том, чтобы не
помешать, а, наоборот, помочь молодому командиру выработать собственное
мнение, собственную волю, собственную личность, в которой правдивая
независимость сочетается с внутренней дисциплинированностью. Тип командира,
да и вообще человека, который знает только "точно так", никуда не годится.
Об этих людях старый сатирик (Салтыков) сказал: "Такали, такали, да и
протакали"... Военно-административный аппарат, т. е. совокупность военных
канцелярий, на таких людях ("такалыциках") может еще держаться не без
успеха, по крайней мере, по видимости. Но армии, как боевой массовой
организации, нужны не чиновники-подхалимы, а люди с нравственным закалом,
проникнутые чувством ответственности, которое заставляет их в каждом важном
вопросе выработать добросовестно собственное мнение и безбоязненно
отстаивать его всеми теми способами,
которые не нарушают правильно, т.е, не бюрократически, понимаемой
дисциплины и единства действий.
История Красной армии, как и история отдельных ее частей, есть один из
важнейших способов установления взаимного понимания и преемственной связи
между старшим поколением командного состава и младшим. Вот почему здесь
особенно недопустима бюрократическая прилизанность, наведение сусальной
позолоты и все прочие приемы мнимого, фальшивого, пустопорожнего
благомыслия, которому грош цена. Критика нужна, проверка фактов,
самостоятельность мысли, проработка прошлого и настоящего собственными
мозгами, независимость характера, чувство ответственности, правдивость перед
собою и своим делом. Всему этому смертельно враждебна казенщина. Давайте же
выметать, выкуривать и выжигать ее изо всех углов!
"Правда", 4 декабря 1923 г. ПРИЛОЖЕНИЕ 3-е
Несколько раз уже за последние месяцы партийные товарищи спрашивали
меня, в чем состоит особенность моих взглядов на крестьянство, и в чем
именно эти взгляды отличаются от взглядов тов. Ленина. Другие товарищи
ставили этот вопрос точнее и конкретнее: правда ли,-- спрашивали они,-- что
я недооцениваю крестьянство, его роль в нашем хозяйственном развитии, а тем
самым, следовательно, не придаю надлежащего значения хозяйственной и
политической смычке между пролетариатом и крестьянством? Такие вопросы мне
задавали и устно, и письменно.
-- Да откуда вы это взяли? -- спрашивал я в величайшем недоумении,-- на
каких фактах основываете вы такое заявление? -- В том и дело-то,-- отвечали
мне в таких случаях,-- что фактов мы не знаем, а слухи ходят.
Сперва я не придавал этим разговорам большого значения. Но полученное
мною новое письмо на эту тему заставило меня задуматься. Откуда бы этим
слухам взяться? И совершенно случайно я вспомнил, что такого рода слухи
довольно широко бродили по советской земле 4--5 лет тому назад. Тогда это
вы-
ражалось проще: Ленин за крестьян, а Троцкий против. Вспомнив, я
разыскал печатные выступления по этому вопросу: мое от 7 февраля 1919 г. в
"Известиях ВЦИК" и тов. Ленина от 15 февраля в "Правде". Тов. Ленин
непосредственно отвечал на письмо крестьянина Г. Гулова, который
рассказывал,-- я привожу дальше слова тов. Ленина -- "про распространяемые
слухи, будто Ленин с Троцким не ладят, будто между ними есть крупные
разногласия и как раз насчет середняка-крестьянина".
В своем письме я разъяснял общий характер нашей крестьянской политики,
отношение к кулакам, середнякам и бедноте и в заключение писал: "Никаких
разногласий на этот счет в среде советской власти не было и нет. Но
контрреволюционерам, дела которых идут все хуже и хуже, ничего другого не
остается, как обманывать трудовые массы насчет мнимой борьбы, раздирающей
будто бы Совет Народных Комиссаров изнутри".
В статье тов. Ленина, появившейся через неделю после моего письма,
читаем: "Тов. Троцкий говорит, что слухи о разногласиях между мною и им (в
вопросе о крестьянстве) самая чудовищная и бессовестная ложь,
распространяемая помещиками, капиталистами и их вольными и невольными
пособниками. Я, со своей стороны, целиком подтверждаю заявление тов.
Троцкого".
Слухи, однако, как видим, живучи. На этот счет есть даже французская
пословица: "клевещите, клевещите, всегда что-нибудь да останется". Сейчас,
конечно, такого рода слухи на руку не помещикам и капиталистам, ибо этой
братии у нас за 5 почти лет, протекших с начала 19 года, поубавилось. Но
зато появился нэпман, а в деревне торгаш и кулак. Несомненно, они
чрезвычайно заинтересованы в сеянии путаницы и смуты насчет отношения
коммунистической партии к крестьянству. Ведь именно кулак, скупщик, новый
торговец, городской посредник ищут рыночной смычки с крестьянином, как
производителем хлеба и покупателем промышленных продуктов, стремясь
оттеснить от этой смычки органы советского государства. Ведь именно по этой
линии главный бой сейчас и развертывается. Политика и тут служит
экономическим интересам. Частный посредник, ища связи с крестьянином и
стремясь завоевать доверие его, очень охотно, надо думать, подхватывает и
пускает со своей стороны в оборот старые помещичьи враки -- только потише и
поосторожнее, потому что советская власть с того времени покрепче стала.
Ясное, простое и вместе с тем исчерпывающее изображение экономической
взаимозависимости пролетариата и крес-
тьянства или государственной промышленности и сельского хозяйства дано
в известной статье т. Ленина "Лучше меньше, да лучше". Напоминать или
цитировать ее нет надобности. Все помнят и без того. Основная мысль статьи
такова. На ближайшие годы надо нам советское государство, сохраняя его, как
рабочее государство, всемерно приладить к нуждам-потребностям и силе
крестьянства; советскую промышленность, сохраняя ее, как государственную,
т.е. социалистическую промышленность, всемерно приладить к крестьянскому
рынку, с одной стороны, к налогоспособности крестьянства, с другой. Только
так не нарушим равновесия у себя, в советском государстве,-- доколе
революция не нарушит равновесия в странах капитализма. Не повторение слова
"смычка" на все лады (хотя слово само по себе хорошее), а фактическая
пригонка промышленности к сельскохозяйственной основе способна дать
действительное разрешение центрального вопроса нашей экономики и политики.
Здесь мы подходим к вопросу о ножницах. Пригонка промышленности к
крестьянскому рынку ставит перед нами в первую голову задачу всемерного
снижения себестоимости промышленных продуктов. Себестоимость зависит,
однако, не только от постановки работы на данном заводе, но и от всей
организации государственной промышленности, государственного транспорта,
государственных финансов, государственного торгового аппарата. Если у нас
между разными частями промышленности есть несоответствие,
непропорциональность, то это значит, что у государства есть много мертвого
капитала, который давит на всю промышленность и повышает цену каждого аршина
ситца, каждой пачки спичек. Если в кадке клепки разной длины, то воду в нее
можно налить лишь до уровня самой короткой клепки: дальше, сколь ни лей,
вода будет выливаться вон. Также и с государственным хозяйством. Если
отдельные его части (уголь, металл, машины, хлопок, ткани и пр.) не
согласованы между собой, а также с транспортом и кредитом, то издержки
производства будут включать и расходы на самые раздувшиеся отрасли
промышленности, а конечный результат будет определяться наименее развитыми
отраслями. Нынешний кризис сбыта и есть такое суровое предостережение нам со
стороны крестьянского рынка: не калякайте о смычке, а осуществляйте ее!
При капитализме кризис есть естественный и в последнем счете
единственный способ регулирования хозяйства, т.е. приведения в соответствие
разных отраслей промышленности между собой и всей ее продукции -- с емкостью
рынка. Но в нашем, советском -- переходном от капитализма к социализму --
хозяйстве торгово-промышленные кризисы никак не могут быть признаны
нормальным или даже неизбежным способом пригонки составных частей народного
хозяйства друг к другу. Кризис уносит, уничтожает или распыляет известную
часть государственного достояния, и часть этой части попадает в руки
посредника, скупщика, вообще частного капитала. Так как мы получили в
наследство от прошлого промышленное хозяйство, чрезвычайно расстроенное, да
к тому же части его в довоенное время обслуживали друг друга совсем в других
пропорциях, чем это требуется ныне, то налаживание хозяйства, согласовывание
отдельных частей промышленности -- с тем, чтобы вся промышленность в целом
была по возможности согласована через рынок с сельским хозяйством,--
представляет собою труднейшую задачу. Если бы мы решили производить
необходимую перестройку только действием таких грозных толчков, как кризисы,
то это заранее означало бы дать все очки вперед частному капиталу, который и
без того втирается между нами и деревней, т.е. крестьянином и
кустарем1'.
Частный торговый капитал извлекает ныне большие барыши. Чем дальше, тем
меньше он ограничивается одними посредническими операциями. Он делает
попытки организовать производителя-кустаря или арендовать промышленное
предприятие у государства. Другими словами, он вторично проделывает историю
первоначального накопления, сперва в области торгового оборота, а затем и в
области промышленности. Совершенно очевидно, что всякая наша неудача, всякий
наш убыток являются выигрышем для частного капитала, во-первых, одним уже
тем, что ослабляют нас, а, во-вторых, и тем, что значительная часть нашего
убытка неизменно прилипает к рукам нового капиталиста.
Какое же орудие в наших руках для успешной борьбы с частным капиталом в
этих условиях? Существует ли оно вообще? Существует: это сознательно
рассчитанный плановый подход к рынку и вообще к задачам хозяйства. В руках
рабочего государства находятся основные производительные силы промышленности
и средства транспорта и кредита. Нам нет надобно-
сти дожидаться, когда частный или общий кризис обнаружит
несогласованность разных элементов нашего хозяйства. Мы имеем возможность
играть не вслепую, так как важнейшие карты рыночной игры у нас в руках. Мы
можем -- и должны этому научиться! -- все лучше и лучше учитывать все
основные элементы хозяйства, предвидеть их дальнейшее взаимоотношение в
процессе производства и на рынке и, пользуясь нашим учетом и предвидением,
согласовывать все отрасли хозяйства, прилаживая их друг к другу
количественно и качественно и устанавливая необходимую пригонку между
промышленностью в целом и сельским хозяйством. Это и есть настоящая работа
над смычкой.
Культурное шефство над деревней превосходная вещь. Но базой смычки
все-таки являются дешевый плуг и гвоздь, дешевый ситец, дешевые спички. Путь
к удешевлению продуктов промышленности -- через правильную (т.е.
рассчитанную, систематическую, плановую) организацию промышленности в
соответствии с развитием сельского хозяйства.
1) Само собой разумеется, что до окончательного установления
гармонического социалистического хозяйства нам предстоит еще немало
кризисов. Творческая задача состоит в том, чтобы свести это число к минимуму
и сделать каждый кризис наименее болезненным.
Кто говорит: "все дело в, смычке, а не в плане промышленности",-- тот
не понимает самой сути дела, ибо путь к смычке лежит через правильное
согласование промышленности, через плановое руководство ею. Другого пути нет
и не может быть.
Правильная постановка работ нашей государственной плановой комиссии
(Госплан) является прямым и непосредственным подходом к более правильному и
успешному разрешению вопросов смычки -- не в отмену рынка, а на основе
рынка1'. Крестьянин этого сегодня еще не понимает. Но мы-то
должны понять, каждый коммунист должен понять, каждый передовой рабочий
должен понять. Крестьянин же раньше или позже почувствует работу Госплана на
своем хозяйстве. Разумеется, задача эта очень трудная и чрезвычайно сложная.
Росчерком пера ее не решить. Нужна длительная система мер, все более точных
и решительных. Из школы нынешнего кризиса нужно нам выйти умудренными.
Разумеется, не менее важно поднятие сельского хозяйства. Этот процесс,
однако, совершается
гораздо более стихийно и, следовательно, гораздо более независимо от
нашего государственного воздействия, чем восстановление промышленности.
Рабочее государство должно помочь крестьянину и сельскохозяйственным
кредитом (насколько хватит средств!), и такой агрономической помощью,
которая облегчила бы продуктам сельского хозяйства выход на мировой рынок
(пшеница, мясо, масло и проч.). Однако же, путь воздействия на сельское
хозяйство пролегает опять-таки, главным образом, через промышленность, если
не прямо, то косвенно. Нужно дать деревне доступные по цене
сельскохозяйственные орудия и машины. Нужно дать ей искусственное удобрение.
Нужно дать дешевые предметы домашнего крестьянского обихода. Чтобы поставить
и развить сельскохозяйственный кредит, государству нужны крупные оборотные
средства. Для этого нужно добиться, чтобы государственная промышленность
стала прибыльной, что, в свою очередь, невозможно без правильного
согласования составных ее частей. Таков путь действительной, не словесной,
не показной, а деловой заботы о смычке рабочего класса с крестьянством.
Чтобы обслуживать эту смычку политически и, в частности,
противодействовать ложным слухам и сплетням, которые пролагают себе путь
через посреднический, торгашеский аппарат, нужна подлинная крестьянская
газета. Что означает подлинная? Такая, которая доходит до крестьянина,
которая понятна ему и которая сближает его с рабочим классом. Газета, с
тиражом в 50 или 100 тысяч экземпляров, может быть, и будет газетой,
благодушно толкующей о крестьянстве, но ни и каком случае не крестьянской
газетой, ибо она не дойдет до крестьянина, а прилипнет по дороге к
бесчисленным рукам всяких наших аппаратов. Нам нужна еженедельная
крестьянская газета (ежедневная -- не по карману и не по средствам
сообщения), с тиражом на первый год этак в 2 миллиона экземпляров. Такая
газета должна не "поучать" крестьянина, не, "призывать" его, а толково
рассказывать ему о том" что происходит в Советском Союзе,
Во избежание кривотолков подчеркиваю, что дело идет именно о правильном
подходе, так как, само собой разумеется, вопрос ни с какой стороны не
исчерпывается существованием Госплана. Есть десятки факторов и условий, от
которых зависит ход промышленности и всего хозяйства. Но правильный учет
этих факторов и условий и соответственное направление
всей нашей деятельности осуществимы только при наличности крепкого,
компетентного, непрерывно работающего Госплана.
...за пределами его, особенно в тех областях жизни, которые близко и
непосредственно касаются крестьянина и его хозяйства. Новый пореволюционный
крестьянин очень быстро приохотится к чтению, если только мы сумеем создать
для него надлежащую газету. Тираж ее будет из месяца в месяц расти,
обеспечивая хотя бы еженедельное на ближайший период общение советского
государства с многомиллионным крестьянством. Но и газета приводит нас к
промышленности. Нужно, как следует быть, поставить технику. Крестьянская
газета должна быть не только в редакционном, но и в типографском отношении
образцовой, ибо было бы срамом каждую неделю посылать крестьянам образцы
нашего городского неряшества.
Вот все, что я могу пока ответить на поставленные мне вопросы насчет
крестьянства. Если бы эти объяснения не удовлетворили обращавшихся ко мне
товарищей, я готов дать дальнейшие разъяснения, более конкретные, с точными
данными, почерпнутыми из всего опыта нашей шестилетней советской работы. Ибо
вопрос этот -- первостепенной важности.
"Правда", 6 декабря 1923 г.
В происходящую партийную дискуссию вмешалась и активная руководящая
верхушка Комсомола. Считая, что постановка вопросов, данная в статье 9-ти
товарищей ("К вопросу о двух поколениях" -- "Правда" No1) и обращении
питерского актива, неверна и может оказаться вредной для партии в случае,
если это выступление вызовет широкую дискуссию в союзе,-- мы находим
необходимым разобрать эти заявления и их мотивировку.
Питерское обращение и статья 9-ти доказывает, что нельзя льстить
молодежи, что молодежь не является контролером партии, что нельзя
противопоставлять молодняк старшему поколению партии, что нам ни в коей мере
не грозит никакое перерождение, и что во всех этих смертных грехах повинен
т. Троцкий. Поглядим: так ли это?
В своей статье девять товарищей говорят о том, что тов. Троцкий
притянул вопрос о молодежи за волосы вообще (об
этом еще будет речь ниже), и что тов. Троцкий подлаживается под
молодежь, льстит ей. Послушаем, что говорит на этот счет тов. Ленин:
"Основаны советские школы, рабочие факультеты, несколько сотен тысяч
молодых людей учатся. Эта работа принесет свои плоды. Если мы будем работать
не слишком торопливо, то через несколько лет у нас будет масса молодых
людей, способных в корне изменить наш аппарат".
Зачем понадобилось тов. Ленину так говорить о молодежи? Что им здесь
руководило? Желание лести, подлаживание, заискивание перед молодежью или
серьезное понимание? Менее всего приходится говорить о "лести" т. Троцкого,
и нет решительно никакой нужды противопоставлять его другим вождям нашей
партии. Девять товарищей говорят, что Ленин учил критически относиться к
посеять ее вокруг себя)!
Конечно, наши полки и дивизии и вся страна вместе с ними имеют право
гордиться своими победами. Но не одни победы были у нас, да и к победам
своим мы шли не прямыми, а очень извилистыми путями. В нашей гражданской
войне были дела великого героизма, тем более великого, что в большинстве
случаев -- безыменного, коллективного; но были и явления слабости, паники,
малодушия, неумелости и даже предательства. История каждого из наших
"старых" полков (4--5 лет -- это уже старый возраст в революции) чрезвычайно
интересна и поучительна, если рассказать ее правдиво, жизненно, т.е. по
возможности так, как она развертывалась в поле и в казарме. Вместо этого мы
нередко находим героическую легенду, при чем легенда-то -- самого казенного
образца. Почитаешь: в наших рядах --сплошь герои, все до единого рвутся в
бой, враг всегда имеет численный перевес, все наши приказы всегда разумны,
исполнение -- на высоте, и пр. и пр. Кто думает, что такими приемами можно
поднять воинскую часть в своих собственных глазах и благотворно повлиять на
воспитание молодняка, тот явно уже захвачен язвой казенщины. На самом деле
такая военно-канцелярская романтика в лучшем случае пройдет бесследно, т.е.
красноармеец будет читать или слушать эту "историю" так, как его отец слушал
жития святых: нравоучительно, благолепно, но к жизни неприменимо. Кто
постарше и сам принимал участие в гражданской войне, или кто просто
недогадливее, тот скажет себе: эге, без пускания пыли
в глаза, попросту -- без вранья, военное дело, как видно, не обходится.
Кто понаивнее, попроще и примет все за чистую монету, тот скажет себе: "где
уж мне, слабому, равняться с этакими героями"... Дух у него, следовательно,
не воспрянет, а, наоборот, упадет1'.
Историческая правдивость имеет для нас отнюдь не исторический только
интерес. Самые эти исторические очерки нужны ведь нам, прежде всего, как
воспитательное средство. А если, скажем, молодой командир приучится к
примеси условной лжи по отношению к прошлому, то он непременно допустит ее и
в практической своей, даже боевой деятельности. У него на фронте вышла,
скажем, незадача, оплошность, неустойка,-- можно ли о них правдиво донести?
Должно! Но он воспитан на казенщине. Ему не хочется ударить лицом в грязь по
сравнению с теми героями, о которых он читал в истории своего полка, или же
попросту чувство ответственности притупилось в нем: и вот он подчищает, т.е.
искажает факты и вводит в заблуждение высшую, более ответственную инстанцию.
А ложные донесения снизу не могут, в конце концов, не вести к неправильным
приказам и распоряжениям сверху. Наконец, хуже и гаже всего -- это когда
командир попросту боится донести правду выше стоящим. Тут уже казенщина
получает самое отвратительное выражение: солгать, чтобы потрафить.
Величайший героизм в военном деле, как и в революционном -- это героизм
правдивости и ответственности. Мы говорим здесь о правдивости не с точки
зрения какой-либо отвлеченной морали: человек, мол, не должен никогда лгать
и обманывать ближнего своего. Такие идеалистические принципы являются
чистейшим лицемерием в классовом обществе, где есть противоречия интересов,
борьба и война. В частности, военное дело немыслимо без хитрости, без
маскировки, без внезапности, без обмана. Но одно дело -- сознательно и
преднамеренно обмануть врага во имя дела, которому человек отдаст свою
жизнь, а другое дело -- из ложного самолюбия или угодничества,
прислужничества, или же просто под общим влиянием режима бюрократической
казенщины, убивающей чувство ответственности, давать с ущербом для дела
ложные сведения: я все, мол, обстоит благополучно"...
1) Сторонники условной -- "нас возвышающей" -- лжи имеются, конечно, не
только в военном деле, но везде и всюду,
вплоть до области искусства. Критика и самокритика кажутся им, видите
ли, "кислотой", разъедающей их волю. Что отяжелевший обыватель нуждается в
ложноклассических утешениях и не выносит критики, это мы знаем давно. Но
нам, революционной армии, революционной партии, это совсем не подстать.
Молодежь должна беспощадно гнать из своей среды такие настроения.
Почему мы заговорили о казенщине сейчас? И как обстояло на этот счет
дело в первые годы революции? Мы имеем здесь по-прежнему в виду армию, но
необходимые аналогии читатель сделает сам для всех других областей нашей
работы, ибо известный параллелизм процессов наблюдается во всем развитии
класса, его партии, его государства его армии.
Новый командный состав наш пополнялся из революционеров, боевиков,
партизан, проделавших Октябрьскую революцию, имевших за собой уже известное
прошлое и, главное, сложившийся характер. Основной отличительной чертой этих
командиров являлся не недостаток самостоятельности, а скорее избыток ее или,
вернее, недостаток понимания необходимости согласованных действий и твердой
дисциплины ("партизанщина"). Первый период военного строительства заполнен
борьбой против всяких видов военной "самостийности",-- за установление
правильных отношений и устойчивой дисциплины. Годы гражданской войны были в
этом отношении серьезной, в нередко и суровой школой. В конце концов, у
лучших из этих революционных командиров первого призыва выработалось
необходимое равновесие между личной независимостью и дисциплинированностью.
Совсем другими путями идет развитие молодого нашего командного состава
в годы передышки. Юношей вступает будущий командир в военную школу. У него
нет за собой ни революционного, ни боевого прошлого. Он новичок. Красной
армии он уже не строит, как строило старшее поколение, а входит в нее, как в
готовую организацию -- с определенным внутренним режимом и традициями. Здесь
есть явные черты сходства с теми взаимоотношениями, какие имеются, скажем,
между партийным молодняком и партийной гвардией. Именно поэтому огромное
значение имеет тот способ, каким молодняку передается боевая традиция армии
или революционная
традиция партии. Без преемственности, а стало быть, и без традиции, нет
устойчивого движения вперед. Но традиция не есть мертвый канон или казенная
романтика. Традицию нельзя заучивать на зубок, нельзя воспринимать ее, как
евангелие, нельзя просто верить старшему поколению "на честное слово",--
нет, традицию нужно завоевывать глубокой внутренней работой, нужно
самостоятельно, критически прорабатывать ее и активно усваивать. Иначе все
здание окажется построенным на песке. Я уже как-то писал о тех "старых
гвардейцах" (обычно второго и третьего сорта), которые внушают молодняку
традиции по примеру Фамусова: "Учились бы, на старших глядя: мы, например,
или покойник-дядя "... Ни у дяди этого, ни у племянников его ничему хорошему
научиться нельзя.
Несомненно, что авторитет нашего старшего командного состава, имеющего
за собой поистине бессмертные заслуги перед делом революции, чрезвычайно
высок в глазах военного молодняка. И это прекрасно, ибо обеспечивает
нерасторжимую связь высшего и низшего командного состава как между собою,
так и со всей красноармейской массой. Но при одном необходимом и крайне
важном условии: авторитет старших ни в каком случае не должен обезличивать,
а тем более терроризировать младших.
В военном деле легче и заманчивее, чем где бы то ни было, установить
принцип: молчать и не рассуждать! Но и в военном деле этот "принцип" так же
пагубен, как во всяком ином. Главная задача состоит в том, чтобы не
помешать, а, наоборот, помочь молодому командиру выработать собственное
мнение, собственную волю, собственную личность, в которой правдивая
независимость сочетается с внутренней дисциплинированностью. Тип командира,
да и вообще человека, который знает только "точно так", никуда не годится.
Об этих людях старый сатирик (Салтыков) сказал: "Такали, такали, да и
протакали"... Военно-административный аппарат, т. е. совокупность военных
канцелярий, на таких людях ("такалыциках") может еще держаться не без
успеха, по крайней мере, по видимости. Но армии, как боевой массовой
организации, нужны не чиновники-подхалимы, а люди с нравственным закалом,
проникнутые чувством ответственности, которое заставляет их в каждом важном
вопросе выработать добросовестно собственное мнение и безбоязненно
отстаивать его всеми теми способами,
которые не нарушают правильно, т.е, не бюрократически, понимаемой
дисциплины и единства действий.
История Красной армии, как и история отдельных ее частей, есть один из
важнейших способов установления взаимного понимания и преемственной связи
между старшим поколением командного состава и младшим. Вот почему здесь
особенно недопустима бюрократическая прилизанность, наведение сусальной
позолоты и все прочие приемы мнимого, фальшивого, пустопорожнего
благомыслия, которому грош цена. Критика нужна, проверка фактов,
самостоятельность мысли, проработка прошлого и настоящего собственными
мозгами, независимость характера, чувство ответственности, правдивость перед
собою и своим делом. Всему этому смертельно враждебна казенщина. Давайте же
выметать, выкуривать и выжигать ее изо всех углов!
"Правда", 4 декабря 1923 г. ПРИЛОЖЕНИЕ 3-е
Несколько раз уже за последние месяцы партийные товарищи спрашивали
меня, в чем состоит особенность моих взглядов на крестьянство, и в чем
именно эти взгляды отличаются от взглядов тов. Ленина. Другие товарищи
ставили этот вопрос точнее и конкретнее: правда ли,-- спрашивали они,-- что
я недооцениваю крестьянство, его роль в нашем хозяйственном развитии, а тем
самым, следовательно, не придаю надлежащего значения хозяйственной и
политической смычке между пролетариатом и крестьянством? Такие вопросы мне
задавали и устно, и письменно.
-- Да откуда вы это взяли? -- спрашивал я в величайшем недоумении,-- на
каких фактах основываете вы такое заявление? -- В том и дело-то,-- отвечали
мне в таких случаях,-- что фактов мы не знаем, а слухи ходят.
Сперва я не придавал этим разговорам большого значения. Но полученное
мною новое письмо на эту тему заставило меня задуматься. Откуда бы этим
слухам взяться? И совершенно случайно я вспомнил, что такого рода слухи
довольно широко бродили по советской земле 4--5 лет тому назад. Тогда это
вы-
ражалось проще: Ленин за крестьян, а Троцкий против. Вспомнив, я
разыскал печатные выступления по этому вопросу: мое от 7 февраля 1919 г. в
"Известиях ВЦИК" и тов. Ленина от 15 февраля в "Правде". Тов. Ленин
непосредственно отвечал на письмо крестьянина Г. Гулова, который
рассказывал,-- я привожу дальше слова тов. Ленина -- "про распространяемые
слухи, будто Ленин с Троцким не ладят, будто между ними есть крупные
разногласия и как раз насчет середняка-крестьянина".
В своем письме я разъяснял общий характер нашей крестьянской политики,
отношение к кулакам, середнякам и бедноте и в заключение писал: "Никаких
разногласий на этот счет в среде советской власти не было и нет. Но
контрреволюционерам, дела которых идут все хуже и хуже, ничего другого не
остается, как обманывать трудовые массы насчет мнимой борьбы, раздирающей
будто бы Совет Народных Комиссаров изнутри".
В статье тов. Ленина, появившейся через неделю после моего письма,
читаем: "Тов. Троцкий говорит, что слухи о разногласиях между мною и им (в
вопросе о крестьянстве) самая чудовищная и бессовестная ложь,
распространяемая помещиками, капиталистами и их вольными и невольными
пособниками. Я, со своей стороны, целиком подтверждаю заявление тов.
Троцкого".
Слухи, однако, как видим, живучи. На этот счет есть даже французская
пословица: "клевещите, клевещите, всегда что-нибудь да останется". Сейчас,
конечно, такого рода слухи на руку не помещикам и капиталистам, ибо этой
братии у нас за 5 почти лет, протекших с начала 19 года, поубавилось. Но
зато появился нэпман, а в деревне торгаш и кулак. Несомненно, они
чрезвычайно заинтересованы в сеянии путаницы и смуты насчет отношения
коммунистической партии к крестьянству. Ведь именно кулак, скупщик, новый
торговец, городской посредник ищут рыночной смычки с крестьянином, как
производителем хлеба и покупателем промышленных продуктов, стремясь
оттеснить от этой смычки органы советского государства. Ведь именно по этой
линии главный бой сейчас и развертывается. Политика и тут служит
экономическим интересам. Частный посредник, ища связи с крестьянином и
стремясь завоевать доверие его, очень охотно, надо думать, подхватывает и
пускает со своей стороны в оборот старые помещичьи враки -- только потише и
поосторожнее, потому что советская власть с того времени покрепче стала.
Ясное, простое и вместе с тем исчерпывающее изображение экономической
взаимозависимости пролетариата и крес-
тьянства или государственной промышленности и сельского хозяйства дано
в известной статье т. Ленина "Лучше меньше, да лучше". Напоминать или
цитировать ее нет надобности. Все помнят и без того. Основная мысль статьи
такова. На ближайшие годы надо нам советское государство, сохраняя его, как
рабочее государство, всемерно приладить к нуждам-потребностям и силе
крестьянства; советскую промышленность, сохраняя ее, как государственную,
т.е. социалистическую промышленность, всемерно приладить к крестьянскому
рынку, с одной стороны, к налогоспособности крестьянства, с другой. Только
так не нарушим равновесия у себя, в советском государстве,-- доколе
революция не нарушит равновесия в странах капитализма. Не повторение слова
"смычка" на все лады (хотя слово само по себе хорошее), а фактическая
пригонка промышленности к сельскохозяйственной основе способна дать
действительное разрешение центрального вопроса нашей экономики и политики.
Здесь мы подходим к вопросу о ножницах. Пригонка промышленности к
крестьянскому рынку ставит перед нами в первую голову задачу всемерного
снижения себестоимости промышленных продуктов. Себестоимость зависит,
однако, не только от постановки работы на данном заводе, но и от всей
организации государственной промышленности, государственного транспорта,
государственных финансов, государственного торгового аппарата. Если у нас
между разными частями промышленности есть несоответствие,
непропорциональность, то это значит, что у государства есть много мертвого
капитала, который давит на всю промышленность и повышает цену каждого аршина
ситца, каждой пачки спичек. Если в кадке клепки разной длины, то воду в нее
можно налить лишь до уровня самой короткой клепки: дальше, сколь ни лей,
вода будет выливаться вон. Также и с государственным хозяйством. Если
отдельные его части (уголь, металл, машины, хлопок, ткани и пр.) не
согласованы между собой, а также с транспортом и кредитом, то издержки
производства будут включать и расходы на самые раздувшиеся отрасли
промышленности, а конечный результат будет определяться наименее развитыми
отраслями. Нынешний кризис сбыта и есть такое суровое предостережение нам со
стороны крестьянского рынка: не калякайте о смычке, а осуществляйте ее!
При капитализме кризис есть естественный и в последнем счете
единственный способ регулирования хозяйства, т.е. приведения в соответствие
разных отраслей промышленности между собой и всей ее продукции -- с емкостью
рынка. Но в нашем, советском -- переходном от капитализма к социализму --
хозяйстве торгово-промышленные кризисы никак не могут быть признаны
нормальным или даже неизбежным способом пригонки составных частей народного
хозяйства друг к другу. Кризис уносит, уничтожает или распыляет известную
часть государственного достояния, и часть этой части попадает в руки
посредника, скупщика, вообще частного капитала. Так как мы получили в
наследство от прошлого промышленное хозяйство, чрезвычайно расстроенное, да
к тому же части его в довоенное время обслуживали друг друга совсем в других
пропорциях, чем это требуется ныне, то налаживание хозяйства, согласовывание
отдельных частей промышленности -- с тем, чтобы вся промышленность в целом
была по возможности согласована через рынок с сельским хозяйством,--
представляет собою труднейшую задачу. Если бы мы решили производить
необходимую перестройку только действием таких грозных толчков, как кризисы,
то это заранее означало бы дать все очки вперед частному капиталу, который и
без того втирается между нами и деревней, т.е. крестьянином и
кустарем1'.
Частный торговый капитал извлекает ныне большие барыши. Чем дальше, тем
меньше он ограничивается одними посредническими операциями. Он делает
попытки организовать производителя-кустаря или арендовать промышленное
предприятие у государства. Другими словами, он вторично проделывает историю
первоначального накопления, сперва в области торгового оборота, а затем и в
области промышленности. Совершенно очевидно, что всякая наша неудача, всякий
наш убыток являются выигрышем для частного капитала, во-первых, одним уже
тем, что ослабляют нас, а, во-вторых, и тем, что значительная часть нашего
убытка неизменно прилипает к рукам нового капиталиста.
Какое же орудие в наших руках для успешной борьбы с частным капиталом в
этих условиях? Существует ли оно вообще? Существует: это сознательно
рассчитанный плановый подход к рынку и вообще к задачам хозяйства. В руках
рабочего государства находятся основные производительные силы промышленности
и средства транспорта и кредита. Нам нет надобно-
сти дожидаться, когда частный или общий кризис обнаружит
несогласованность разных элементов нашего хозяйства. Мы имеем возможность
играть не вслепую, так как важнейшие карты рыночной игры у нас в руках. Мы
можем -- и должны этому научиться! -- все лучше и лучше учитывать все
основные элементы хозяйства, предвидеть их дальнейшее взаимоотношение в
процессе производства и на рынке и, пользуясь нашим учетом и предвидением,
согласовывать все отрасли хозяйства, прилаживая их друг к другу
количественно и качественно и устанавливая необходимую пригонку между
промышленностью в целом и сельским хозяйством. Это и есть настоящая работа
над смычкой.
Культурное шефство над деревней превосходная вещь. Но базой смычки
все-таки являются дешевый плуг и гвоздь, дешевый ситец, дешевые спички. Путь
к удешевлению продуктов промышленности -- через правильную (т.е.
рассчитанную, систематическую, плановую) организацию промышленности в
соответствии с развитием сельского хозяйства.
1) Само собой разумеется, что до окончательного установления
гармонического социалистического хозяйства нам предстоит еще немало
кризисов. Творческая задача состоит в том, чтобы свести это число к минимуму
и сделать каждый кризис наименее болезненным.
Кто говорит: "все дело в, смычке, а не в плане промышленности",-- тот
не понимает самой сути дела, ибо путь к смычке лежит через правильное
согласование промышленности, через плановое руководство ею. Другого пути нет
и не может быть.
Правильная постановка работ нашей государственной плановой комиссии
(Госплан) является прямым и непосредственным подходом к более правильному и
успешному разрешению вопросов смычки -- не в отмену рынка, а на основе
рынка1'. Крестьянин этого сегодня еще не понимает. Но мы-то
должны понять, каждый коммунист должен понять, каждый передовой рабочий
должен понять. Крестьянин же раньше или позже почувствует работу Госплана на
своем хозяйстве. Разумеется, задача эта очень трудная и чрезвычайно сложная.
Росчерком пера ее не решить. Нужна длительная система мер, все более точных
и решительных. Из школы нынешнего кризиса нужно нам выйти умудренными.
Разумеется, не менее важно поднятие сельского хозяйства. Этот процесс,
однако, совершается
гораздо более стихийно и, следовательно, гораздо более независимо от
нашего государственного воздействия, чем восстановление промышленности.
Рабочее государство должно помочь крестьянину и сельскохозяйственным
кредитом (насколько хватит средств!), и такой агрономической помощью,
которая облегчила бы продуктам сельского хозяйства выход на мировой рынок
(пшеница, мясо, масло и проч.). Однако же, путь воздействия на сельское
хозяйство пролегает опять-таки, главным образом, через промышленность, если
не прямо, то косвенно. Нужно дать деревне доступные по цене
сельскохозяйственные орудия и машины. Нужно дать ей искусственное удобрение.
Нужно дать дешевые предметы домашнего крестьянского обихода. Чтобы поставить
и развить сельскохозяйственный кредит, государству нужны крупные оборотные
средства. Для этого нужно добиться, чтобы государственная промышленность
стала прибыльной, что, в свою очередь, невозможно без правильного
согласования составных ее частей. Таков путь действительной, не словесной,
не показной, а деловой заботы о смычке рабочего класса с крестьянством.
Чтобы обслуживать эту смычку политически и, в частности,
противодействовать ложным слухам и сплетням, которые пролагают себе путь
через посреднический, торгашеский аппарат, нужна подлинная крестьянская
газета. Что означает подлинная? Такая, которая доходит до крестьянина,
которая понятна ему и которая сближает его с рабочим классом. Газета, с
тиражом в 50 или 100 тысяч экземпляров, может быть, и будет газетой,
благодушно толкующей о крестьянстве, но ни и каком случае не крестьянской
газетой, ибо она не дойдет до крестьянина, а прилипнет по дороге к
бесчисленным рукам всяких наших аппаратов. Нам нужна еженедельная
крестьянская газета (ежедневная -- не по карману и не по средствам
сообщения), с тиражом на первый год этак в 2 миллиона экземпляров. Такая
газета должна не "поучать" крестьянина, не, "призывать" его, а толково
рассказывать ему о том" что происходит в Советском Союзе,
Во избежание кривотолков подчеркиваю, что дело идет именно о правильном
подходе, так как, само собой разумеется, вопрос ни с какой стороны не
исчерпывается существованием Госплана. Есть десятки факторов и условий, от
которых зависит ход промышленности и всего хозяйства. Но правильный учет
этих факторов и условий и соответственное направление
всей нашей деятельности осуществимы только при наличности крепкого,
компетентного, непрерывно работающего Госплана.
...за пределами его, особенно в тех областях жизни, которые близко и
непосредственно касаются крестьянина и его хозяйства. Новый пореволюционный
крестьянин очень быстро приохотится к чтению, если только мы сумеем создать
для него надлежащую газету. Тираж ее будет из месяца в месяц расти,
обеспечивая хотя бы еженедельное на ближайший период общение советского
государства с многомиллионным крестьянством. Но и газета приводит нас к
промышленности. Нужно, как следует быть, поставить технику. Крестьянская
газета должна быть не только в редакционном, но и в типографском отношении
образцовой, ибо было бы срамом каждую неделю посылать крестьянам образцы
нашего городского неряшества.
Вот все, что я могу пока ответить на поставленные мне вопросы насчет
крестьянства. Если бы эти объяснения не удовлетворили обращавшихся ко мне
товарищей, я готов дать дальнейшие разъяснения, более конкретные, с точными
данными, почерпнутыми из всего опыта нашей шестилетней советской работы. Ибо
вопрос этот -- первостепенной важности.
"Правда", 6 декабря 1923 г.
В происходящую партийную дискуссию вмешалась и активная руководящая
верхушка Комсомола. Считая, что постановка вопросов, данная в статье 9-ти
товарищей ("К вопросу о двух поколениях" -- "Правда" No1) и обращении
питерского актива, неверна и может оказаться вредной для партии в случае,
если это выступление вызовет широкую дискуссию в союзе,-- мы находим
необходимым разобрать эти заявления и их мотивировку.
Питерское обращение и статья 9-ти доказывает, что нельзя льстить
молодежи, что молодежь не является контролером партии, что нельзя
противопоставлять молодняк старшему поколению партии, что нам ни в коей мере
не грозит никакое перерождение, и что во всех этих смертных грехах повинен
т. Троцкий. Поглядим: так ли это?
В своей статье девять товарищей говорят о том, что тов. Троцкий
притянул вопрос о молодежи за волосы вообще (об
этом еще будет речь ниже), и что тов. Троцкий подлаживается под
молодежь, льстит ей. Послушаем, что говорит на этот счет тов. Ленин:
"Основаны советские школы, рабочие факультеты, несколько сотен тысяч
молодых людей учатся. Эта работа принесет свои плоды. Если мы будем работать
не слишком торопливо, то через несколько лет у нас будет масса молодых
людей, способных в корне изменить наш аппарат".
Зачем понадобилось тов. Ленину так говорить о молодежи? Что им здесь
руководило? Желание лести, подлаживание, заискивание перед молодежью или
серьезное понимание? Менее всего приходится говорить о "лести" т. Троцкого,
и нет решительно никакой нужды противопоставлять его другим вождям нашей
партии. Девять товарищей говорят, что Ленин учил критически относиться к