Филлипс Сьюзен Элизабет. Медовый месяц

   — Не забывай, что ты всегда был противником неспровоцированного насилия! — взвизгнула она. — Ты не можешь просто так отвернуться от собственных принципов.
   Хани, как обычно, выкладывалась на все сто процентов, а уж когда принялась вырываться, ему пришлось обхватить ее посильнее.
   — Нет, папочка! Не делай этого! Я уже взрослая, и меня нельзя…
   Она принялась брыкаться и ударила его коленом по заднице. Он хрюкнул, но, еще сильнее сдавив ей поясницу, продолжил стремительно двигаться к амбару. И тут она без всякого предупреждения двинула локтем ему под ребра. Он стиснул ее еще сильнее, безмолвно предупреждая, что она заходит слишком далеко.
   Ее зубы впились в его руку.
   — Черт побери! — Резко вскрякнув от боли, он уронил ее на землю.
   — О-о!.. — Кепка свалилась с головы Хани, и она, подняв горевшее негодованием лицо, устремила на него яростный взгляд. — Ты, поганец, ведь ты же уронил меня!
   У него в мозгу взорвались фейерверки. Как смеет эта пигалица так с ним обращаться! Нет, его терпению пришел конец! Нагнувшись, он ухватил ее сзади за джинсы и воротник рубашки.
   — Эй! — Чувствуя, что отрывается от земли, Хани издала вопль изумления, смешанного с негодованием.
   — Это было последней каплей, малышка, — проговорил он и поволок ее в амбар. На этот раз он был не намерен шутить.
   Он крепко прижал ее к боку, нимало не заботясь о том, что причиняет ей боль.
   Хани почувствовала, как железные мускулы сдавили ребра, не давая вздохнуть. К злости применилось недоброе предчувствие: она постепенно осознала, что Дэш серьезен необычайно. Ну, вот он, предел, которого она так добивалась!
   Промелькнули лица членов группы. Она начала звать их:
   — Помогите! Брюс, на помощь! Росс! Кто-нибудь, позовите Росса!
   Никто даже не пошевелился.
   И тут она увидела Эрика, стоявшего в стороне с зажженной сигаретой.
   — Эрик! Остановите его!
   Затянувшись сигаретой, он отвернулся.
   — Нет! Отпусти меня!
   Но Дэш все волок и волок ее в амбар. Она с облегчением увидела, что там крутятся с полдюжины членов съемочной группы, готовя освещение для нового эпизода. Он не тронет ее на глазах у стольких людей!
   — Убирайтесь отсюда! — рявкнул Дэш. — Мигом!
   — Нет! — завизжала она. — Не уходите!
   Но все они, словно крысы с тонущего корабля, обратились в бегство. Последний из убегавших прикрыл за собой дверь амбара.
   Яростно выругавшись, Дэш присел на кипу набитых сеном тюков, приготовленных для следующего эпизода, и перебросил ее через колени.
   Она читала сценарии и знала, что последует дальше. Он поднимет руку, чтобы отшлепать ее, Но тут же обнаружит, что у него не хватает духу. Тогда он расскажет ей историю ее матери, она начнет рыдать, и все опять станет хорошо.
   Его ладонь с силой опустилась ей на ягодицы.
   Хани пронзительно взвизгнула от изумления.
   Он ударил ее опять, и на этот раз визг уже перешел в вопль, полный боли.
   Следующий шлепок оказался еще более увесистым.
   Тут он остановился. Его ладонь накрыла ее ягодицу.
   — Вот как теперь все будет. Отныне есть один человек, перед которым ты ответишь за все, и человек этот — я. Если я доволен, то и тебе не о чем беспокоиться. Но если я недоволен, можешь сразу начинать молиться. — Он поднял руку и сильно шлепнул ее пониже спины. — И поверь мне, как раз сейчас я очень недоволен!
   — Вы не имеете права этого делать, — произнесла она сдавленным голосом.
   Он шлепнул ее еще раз.
   — Кто это говорит?
   У нее на глаза навернулись слезы.
   — Я же звезда! Я уйду из сериала!
   Шлепок.
   — Хорошо!
   — Я подам на вас в суд!
   Шлепок.
   — О-ох! Вы останетесь без работы!
   Шлепок.
   Ее лицу стало горячо от боли и унижения, из носа потекло. Слезинка капнула на пол амбара, образовав на доске маленькое темное пятнышко. Мышцы свело судорогой от напряжения в ожидании следующего удара, но рука Дэша опустилась тихо — и так же тихо зазвучал его голос:
   — А сейчас я сделаю вот что. Позову сюда всех, кого ты обидела. Одного за другим буду приглашать сюда, сам стану держать тебя, а им позволю задать тебе хорошую трепку.
   Из горла Хани вырвалось рыдание:
   — Это невозможно! Этого же нет в сценарии!
   — Жизнь — это тебе не сценарий, детка. Здесь ты сама должна отвечать за себя.
   — Пожалуйста! — Слово сорвалось с ее губ, жалкое и одинокое. — Пожалуйста, не делайте этого!
   — Это почему же?
   Она попыталась задержать дыхание, но стало больно.
   — Потому.
   — Боюсь, вам придется изъясниться поподробнее.
   Ягодицы горели, и его большая ладонь, накрывшая их, была горячей, отчего было еще хуже. Но невыносимее боли тела была боль в душе.
   — Потому что… — выдохнула она. — Потому что я не хочу быть такой.
   Мгновение он молчал.
   — Ты плачешь?
   — Я? Нет, черт подери!
   Ее голос прервался.
   Он убрал руку с ягодиц. Она кое-как сползла с его колен и попыталась встать на ноги. Но ноги заскользили по рассыпанному на полу амбара сену, и она, потеряв равновесие, неловко плюхнулась на тюк рядом с ним. И тотчас отвернулась, не желая, чтобы он заметил размазанные по щекам слезы.
   Некоторое время все было тихо. Зад у нее горел, и она стиснула руки, еле сдерживаясь, чтобы не потереть его.
   — Я… я не хотела никого обижать, — тихо сказала она. — Просто мне хотелось, чтобы люди полюбили меня.
   — Определенно вы выбрали для этого оригинальный способ.
   — Все так ненавидят меня…
   — Да вы же маленькая дрянь со скверным характером. За что им любить вас?
   — Никакая я не д-дрянь! Я вполне приличная. И добропорядочная баптистка с крепкими нравственными устоями.
   — Угу, — насмешливо протянул он.
   Хани рукавом спортивной майки поспешила утереть слезы, чтобы он не увидел, как они катятся по Щекам.
   — Вы… вы ведь не всерьез говорили, что позовете тех людей сюда и… позволите им меня отшлепать?
   — Коль уж вы такая правоверная баптистка, то небольшое публичное покаяние не должно вас пугать.
   Хани попыталась было распрямиться, но от такой встряски все внутри сжалось, и она так и осталась сидеть сгорбившись. И как она только докатилась до такого? Ведь единственное, чего она хотела, — это чтобы все полюбили ее, особенно этот человек, так ее презирающий. Слез было слишком много, чтобы все их сдержать, и несколько слезинок упало ей на джинсы.
   — Я… я не могу извиниться. Мне очень стыдно.
   — Вы уже ставили себя в дурацкое положение всеми возможными способами. Не вижу здесь разницы.
   Она представила, как посмотрит на все это Эрик.
   — Пожалуйста! Пожалуйста, не делайте этого!
   Его ботинки задвигались в соломе. Наступило длительное молчание. Она икнула между всхлипываниями.
   — Пожалуй, я мог бы немного повременить. Если увижу, что вы решили исправить свое поведение.
   Ее горе нисколько не уменьшилось.
   — Вы… вам не следовало бить меня. Знаете, сколько мне лет?
   — Ну, Дженни тринадцать, но, насколько мне известно, вы постарше.
   — Предполагалось, что в этом сезоне ей стукнет четырнадцать, но сценаристы не изменили ее возраст.
   — Телевизионное время течет неторопливо.
   Слезы продолжали литься из глаз Хани, словно вода из крана с прохудившейся прокладкой. Она проговорила трогательным голоском:
   — Но не в мыльных операх. Как-то моя тетушка Софи смотрела один сериал, где по ходу действия родилась девочка. Так через три… три года эта девочка была уже беременным подростком.
   — Если я правильно помню, вам что-то около шестнадцати.
   Сквозь узкую щель, в которую превратилось ее горло, прорвалось очередное всхлипывание:
   — Мне уже восемнадцать. Восемнадцать лет, о… один месяц и две недели.
   — Похоже, я не совсем четко это представлял. Ну, коли так, то тем хуже, верно? Ведь тот, кому уже восемнадцать, должен вести себя скорее как женщина, чем как ребенок, которого следует хорошенько выпороть.
   Голос у нее сорвался:
   — Не д… думаю, что когда-либо стану женщиной. Я останусь заточенной в этом детском теле навсегда.
   — С вашим телом все в порядке. А вот вашим мозгам не мешало бы повзрослеть.
   Она скорчилась, зажав руки между грудью и ногами и содрогнувшись всем телом. Ее снедала ненависть к самой себе. Мысль, что она и дальше останется такой же, была просто невыносима.
   Прикосновение было столь легким, что Хани не сразу поняла, что он пальцами дотронулся до ее спины. Потом его ладонь разжалась и легла на позвоночник. И тут все так долго сдерживаемые чувства вырвались на свободу. И отверженность, и одиночество, и потребность в любви, ледяной сосулькой засевшая в груди.
   Повернувшись, она уткнулась ему в грудь. Руки обхватили его шею, лицо зарылось в ворот рубашки. Хани почувствовала, как он весь напрягся, и поняла, что ее и не помышляли пускать к себе в объятия — ее никто и никогда не хотел брать к себе на руки, — но сдержаться не смогла. Просто взяла и овладела им.
   — Да, я такая, как вы говорили, — зашептала она в ворот рубахи. — И злобная, и себялюбивая, и дрянь со скверным характером.
   — Люди все время меняются.
   — Вы и правда считаете, что мне следует извиниться, да?
   Он неуклюже придерживал ее, не отталкивая, но и не обнимая:
   — Давайте лучше просто скажем, что вы, похоже, дошли до перекрестка. Возможно, вы этого пока и не понимаете, но позже, оглянувшись назад, увидите, что стояли перед принятием решения, от которого зависит вся ваша дальнейшая жизнь.
   Она молчала, прижавшись щекой к его плечу и размышляя над его словами. По ее милости уволили двух человек, и она успела обидеть почти всех участников сериала. Это уж слишком, разве такое исправишь!
   Она опять икнула.
   — Дэш, это же настоящий МД, вы не находите?
   На мгновение воцарилось молчание.
   — Похоже, так оно и есть, — ответил он.

Глава 10

   Когда Хани вышла из амбара, обнаружилось, что расписание съемок оказалось таинственным образом перетасовано, и вместо сцен с участием Дэша должны сниматься эпизоды с Блейком и Элеонор. Все вокруг были неестественно деловиты, никто на нее не смотрел, но по самодовольным минам окружающих она поняла: все они прекрасно знают, что происходило внутри. Наверное, эти сукины дети еще и уши прижимали к дверям амбара!
   Прищурив глаза, Хани поджала губы. Она никому не даст насмехаться над собой! Уж она-то позаботится об этом! Да она…
   — Я бы не советовал, — тихо проговорил Дэш у нее за спиной.
   Хани обернулась, заглянула в эти глаза, затененные полями шляпы, увидела сжатый в прямую линию рот. Она ожидала, что в ней вот-вот забурлит привычное чувство обиды, но вместо этого пришло удивительное ощущение покоя. Наконец хоть кто-то провел на песке черту и указал тот предел, который нельзя переступать.
   — Рекомендую выбрать время и зайти сегодня после съемок к Россу. Есть несколько человек, которых вам не мешало бы восстановить на работе.
   Хотя ей и не верилось, что он на самом деле стал бы ее держать, позволив другим шлепать, но желание упрямиться вдруг отпало, и она послушно кивнула.
   — И еще, не вздумайте жаловаться никому из телесети на то, что сегодня случилось. Все останется между вами и мной. В ней зажглась слабая искорка былого упрямства.
   — К вашему сведению, я и не собиралась никому жаловаться! Уголки его губ слегка скривились.
   — И отлично. Возможно, у вас в голове больше мозгов, чем я вначале предполагал.
   Коснувшись большим пальцем полей шляпы, он ушел.
   Хани несколько секунд смотрела ему вслед. Потом плечи опустились. Завтра он даже не заговорит с ней! И все станет как обычно.
   Он замедлил шаги, но вдруг остановился. Повернулся к ней, внимательно огляделся, потом заговорил:
   — Я слышал, вы любите лошадей. Если как-нибудь в уик-энд у вас появится желание приехать ко мне на ранчо, я покажу вам своих.
   Сердце в груди стало расти, пока не заняло всю грудную клетку.
   — Правда?
   Он кивнул и невозмутимо продолжил путь к своему домику на колесах.
   — А когда? — Она сделала несколько быстрых шагов ему вслед.
   — Ну, скажем…
   — В этот уик-энд? Суббота подойдет? Я хотела сказать, меня эта суббота устраивает, и если вас тоже…
   Он сунул большой палец в карман, казалось, уже раскаиваясь в сделанном предложении.
   «Ну, пожалуйста, — молча молила она. — Пожалуйста, только не отменяйте своего предложения».
   — Ну… этот уик-энд не совсем удобен для меня, но, думаю, в субботу на следующей неделе будет в самый раз.
   — Грандиозно! — Она явственно ощутила, как по всему лицу расплывается широкая, как у куклы из мультфильма, улыбка. — В следующую субботу будет просто превосходно!
   — Тогда все в порядке. В полдень устроим вылазку.
   — В полдень. Ой, как здорово! В полдень — это мне очень подходит.
   Сердце у нее поплыло, словно надувная игрушка в ванне. И продолжало плавать до конца дня, дав возможность оставлять без внимания глупые ухмылки членов группы и не замечать удовлетворения в глазах Лиз. И хотя удар по самолюбию был силен, она с удивлением отметила, что это очень здорово — перестать быть плохой.
 
   Тем же вечером Хани, загнав Росса в угол его кабинета, попросила вернуть в группу Мелани и Джека. Он с готовностью согласился, и перед тем как покинуть студию, она позвонила им обоим и попросила прощения. Никто из них не заставил ее унижаться, но от этого ей было нисколько не легче.
   Вся следующая неделя тянулась целую вечность, а она так ждала субботы и поездки на ранчо! Хани чуть ли не выворачивалась наизнанку, стараясь быть приветливой со всеми, и, хотя большая часть съемочной группы предпочитала держаться от нее подальше, некоторые все же стали понемногу оттаивать.
   Субботним утром, мчась по узкой грязной дороге, петлявшей в суровых горах севернее Малибу, Хани впервые увидела ранчо Дэша Кугана. Оно уютно расположилось между холмами в зарослях чапарраля, дубов и платанов. В небе над головой кружила пара краснохвостых соколов.
   Она свернула на обочину. Часы на приборной доске показывали десять тридцать восемь, а на ранчо ее ждали не раньше полудня. Наклонив зеркало заднего вида, она внимательно изучила свое отражение, пытаясь решить, не слишком ли нелепо смотрится выбранная ею губная помада в сочетании со стрижкой «под горшок». Помада смотрелась именно так. Но, с другой стороны, с такой стрижкой что угодно будет смотреться глупо, так не все ли равно? Часы показывали десять сорок.
   А вдруг он забыл? Ладони вспотели, и Хани поспешно вытерла их о джинсы. Она попробовала убедить себя, что Дэш не забудет о таком важном событии. Как много она ждет от этого дня, который им предстоит провести вдвоем. Ей казалось, что сбываются ее мечты. Он покажет ей окрестности. Они будут разговаривать о лошадях, поедут кататься, потом сделают привал и опять поболтают. Может, его прислуга приготовит что-нибудь для ленча на воздухе. Они расстелют скатерть около ручья я посекретничают вместе. Он будет ей улыбаться точно так же, как улыбается Дженни, и…
   Хани крепко зажмурила глаза. Старовата она для такого рода детских фантазий. Пожалуй, лучше уж помечтать о любви. Но сколько бы она ни напрягала воображение, каждый раз оказывалась в объятиях Эрика Диллона; от этого она и разволновалась, и огорчилась одновременно. Хотя, с другой стороны, видение Дэша Кугана, обращающегося с ней так же, как Дэш Джонс обращается со своей дочкой Дженни, привлекало ничуть не больше.
   Часы показывали десять сорок три. Осталось ждать еще час семнадцать минут.
   Будь что будет! Включив зажигание, Хани решительно выехала на дорогу. Она просто сделает вид, будто перепутала время.
   Дом на ранчо представлял собой одноэтажное сооружение из камня и кипарисового дерева с зелеными ставнями на окнах и выкрашенной в угольно-серый цвет входной дверью. Жилище явно не тянуло на апартаменты такой кинозвезды, как Дэш, было, излишне скромным, и, возможно, именно по этой причине чинуши из Федерального финансового управления не настаивали на его продаже. Хани вышла из машины и по ступенькам поднялась к входной двери. Дернув за колокольчик, она напомнила себе о правилах приличного поведения. Если не хочешь, чтобы люди обращались с тобой как с четырнадцатилетней, то и держать себя нужно соответственно. Нужно развивать в себе умение быть сдержанной. И пора прекратить держать душу нараспашку.
   Хани позвонила еще раз. Никаких признаков жизни в ответ. Ее беспокойство одним махом перешло в крайнюю тревогу, и она изо всех сил налегла на звонок. Не мог же он позабыть. Ведь это так важно! Он…
   Дверь резко распахнулась.
   Дэш явно только что вылез из постели. Из одежды на нем были лишь брюки защитного цвета; на лице щети-
   на. Тонкие пряди волос плоско лежали на одной стороне головы, на другой стояли торчком, словно по ним потопталось стадо коров. А главное, вид у него был далеко не радостный.
   — Вы немножко рано.
   Она проглотила комок.
   — Разве?
   — Я же сказал: в полдень.
   — Да неужели?
   — Точно.
   Хани не знала, что делать дальше.
   — Вы хотите, чтобы я пока погуляла или что-то вроде этого?
   — Если честно, я бы не стал возражать.
   — Дэш! — позвал женский голос из дома.
   По его лицу пробежала гримаса неудовольствия. В хрипловатых звуках этого женского голоса явно было что-то знакомое. Хани прикусила губу. Это не ее дело.
   — Дэш! — Опять позвала женщина. — Где тут у тебя кофейник?
   Хани от изумления и возмущения раскрыла рот. Дасти!
   За его плечами замаячила знакомая белокурая головка Лизы Харпер.
   — Хани, вы, что ли?
   — Разумеется, я, — процедила она сквозь зубы. Глазки Лизы по-детски невинно округлились.
   — Ой!
   — Она спит с вами тоже? — воскликнула Хани, глядя на Дэша.
   — А не прогуляться ли вам сейчас? — ответил он.
   Не обращая внимания на совет, Хани повернулась к Лизе:
   — А вы определенно раздариваете свою благосклонность повсюду!
   — Сравнительные закупки, знаете ли, — любезно ответила Лиза. — И кстати, только строго между нами, этот старый ковбой обставляет Эрика уже на старте.
   — Полагаю, вам пора прекратить, — заявил Дэш. — Хани, если хоть словечко попадет к этим писакам, ваша задница станет достоянием общественности. Вы поняли меня?
   — Да, поняла, — мрачно ответила Хани.
   Лиза, вечно искавшая возможность сделать роль Дасти весомее, заулыбалась Хани из-за спины Дэша, явно рассчитывая, что та молчать не станет.
   — Пойду погуляю, — поспешно сказала Хани, не дожидаясь приказания Дэша убираться. Затаив дыхание, она торопливо пошла по аллее, пока не услышала, как захлопнулась входная дверь.
   Позже, когда она остановилась у загона, восхищенно разглядывая трех лошадей Дэша и вдыхая острый аромат эвкалипта, к которому примешивался слабый запах конского навоза, до нее донесся звук отъезжающей машины Лизы. Ее охватила зависть, когда она думала о Лизе и Дэше, Лизе и Эрике, — эта Лиза знает все секреты женственности, а для нее самой они все еще остаются тайной.
   Прошло немного времени, и появился Дэш — уже в клетчатой рубашке, джинсах и поношенных ковбойских сапогах. Из-под «стетсона» выглядывали еще влажные после душа волосы. Он протянул ей одну из двух принесенных с собой кружек кофе. Она приняла кружку, а он, поставив ногу на перекладину изгороди, уставился на лошадей. Она тоже поставила ногу на жердь.
   — Прошу прощения, — наконец сказала Хани. До ее сознания стало понемногу доходить, что, коли ты не прав, проще извиниться, чем искать оправдания. — Я знала, что уговор был не появляться раньше полудня
   Он отхлебнул кофе из белой керамической кружки.
   — А я знал, что вы знаете.
   И все. Не стал ни читать нотаций, ни вдаваться в подробности. Вместо этого показал на животных в загоне:
   — Те две только на четверть породистые, а этот — чистокровный арабский скакун. Я содержу их здесь по просьбе своих друзей.
   — Так они не ваши?
   — Хотелось, чтобы были моими, но своих меня заставили продать
   — Налоговое управление?
   — Угу.
   — Кровопийцы чертовы!
   — Это точно.
   — У нас они однажды делали ревизию, как раз накануне смерти дяди Эрла. Так иногда мне кажется, что именно, это его и доконало. С этим Федеральным финансовым управлением никто, кроме киллеров из сериалов, не должен иметь никаких дел. Все закончилось тем, что мне пришлось большую часть хозяйства взять в свои руки.
   — И сколько же вам тогда стукнуло лет?
   — Четырнадцать. Но я всегда была сильна в математике.
   — Чтобы противостоять Федеральному финансовому управлению, одной математики недостаточно.
   — Я понимаю людей. И это здорово помогает.
   Он покачал головой и усмехнулся:
   — Должен заметить, Хани, что мне в жизни не приходилось встречать кого-нибудь — будь то мужчина или женщина, — кто бы хуже вас разбирался в человеческом характере!
   Она ощетинилась:
   — Как вы можете так говорить. И потом, это же неправда!
   — Еще какая правда. Именно самым опытным в съемочной группе людям вы и задали больше всего хлопот, причем это относится не только к нашей группе. У меня такое впечатление, что вы привязываетесь к людям, у которых полно недостатков. А к лучшим людям поворачиваетесь спиной.
   — К кому, например? — негодующе спросила она.
   — Ну, взять хотя бы Лиз. Она умница и гармоничная натура. И вы ей понравились с самого начала, хотя я понятия не имею почему.
   — Но это же смешно! Да эта самая Лиз Кэстлберри — она же просто королева сучек! И терпеть не «может мой характер. Сдается мне, все, что вы тут наговорили, только доказывает, что я лучше вас сужу о людях!
   Он фыркнул.
   Хани не унималась:
   — Приведу вам идеальный образчик ее мстительности. Как-то на прошлой неделе, вернувшись в свой трейлер, я обнаружила от нее пакет. А с ним записку, в которой она извинялась, что не пришла на мой день рождения, и надеялась, что мне понравится ее несколько запоздалый подарок.
   — По мне, так здесь мстительностью и не пахнет.
   — Я тоже так думала, пока не вскрыла пакет. Вам нипочем не догадаться, что в нем было.
   — Ручная граната?
   — Платье!
   — Могу себе представить. Вам следовало привлечь ее к суду.
   — Да нет же! Слушайте. Не просто какое-то там платье, а эдакая маленькая желтая штучка, вся в оборочках и с кружевной пелериной. И еще эти дурацкие туфельки. И жемчуга!
   — Жемчуга? Ничего себе.
   — Вы что, не понимаете? Да она просто делала из меня посмешище.
   — Здесь я запутался в ваших рассуждениях, Хани.
   — Все это подошло бы какой-нибудь кукле Барби, а не особе вроде меня. Да надень я такой наряд, все бы просто со смеху покатились. Оно было таким…
   — Женственным?
   — Вот-вот. Именно таким. Дурацким! И легкомысленным.
   — Нет чтобы прислать нечто из колючей проволоки и бритвенных лезвий.
   — И вовсе не смешно.
   — Ну и что же вы сделали с подарком?
   — Я все запаковала и вернула ей.
   Впервые за этот день он показался раздосадованным:
   — И зачем же вы так сделали? Мне казалось, мы уже решили, что вы откажетесь от своих замашек.
   — Но я же не швырнула в нее свертком!
   — Как это мило с вашей стороны.
   — Я только сказала, что ценю ее благородный жест, но принять подарок не могу, потому что ничего не дарила на ее день рождения.
   — А уж потом швырнули в нее свертком.
   Она усмехнулась:
   — Дэш, я же исправилась! По-моему, все вышло очень прилично.
   Он захохотал, потом поднял руку, и на мгновение ей показалось, что сейчас он взъерошит ей волосы, как делал это Джейн Мэри. Но рука его опустилась, и он пошел поговорить со своим конюхом.
   Дэш выбрал для нее одну из полукровок, покладистую кобылу, зная, что Хани неопытна в верховой езде, себе же взял норовистого араба. Они поехали между холмов, солнце грело ей голову, и она чувствовала себя на вершине счастья. Дэш сидел в седле чуть ссутулившись, как человек, более привычный передвигаться верхом, нежели шагать по земле. Так они скакали некоторое время в доверительном молчании, пока ее потребность поговорить не одержала верх.
   — Как здесь красиво! А сколько у вас земли?
   — Она вся была когда-то моей, но потом налоговое управление отхватило изрядный кусок. Очень скоро эта земля станет частью Национального заповедника Санта-Моники. — Он указал куда-то в сторону каньона с отвесными скалами, протянувшегося справа ют них. — Здесь проходила северная граница моей территории, а вон тот ручей, впереди обозначал ее западный край. Летом он пересыхает, но сейчас по-настоящему красив.
   — Но все равно у вас же еще много осталось.
   — Как вам сказать. Думаю, сколько бы земли человек ни имел, ему всегда будет мало.
   — Вы росли на ранчо?
   — Где я только не рос!
   — Ваша семья много разъезжала?
   — Не совсем так.
   — Что вы имеете в виду?
   — Ничего особенного.
   — Вам самому пришлось много поездить?
   — Я уже сказал.
   — Но вы же ничего не сказали.
   — Так оно и есть.
   Он уставился на линию деревьев, росших вдоль ручья. Хани внимательно всмотрелась в его профиль, отметив глубоко посаженные глаза и орлиный нос, высокие скулы и квадратную челюсть. Сейчас он сильно походил на монумент какому-нибудь национальному герою.
   Все еще глядя вдаль, он наконец произнес:
   — Я живу своей жизнью, Хани. И мне не по душе мысль, что она может стать достоянием всего света.
   Она посмотрела на свои руки, лежавшие на передней луке седла.
   — Вы думаете, что я все расскажу сценаристам, да?
   — Насколько мне известно, такое уже бывало.