Филлипс Сьюзен Элизабет. Медовый месяц

   Хани вновь отправилась к американским горкам. Все тело ныло от усталости — отчасти из-за нервного напряжения, отчасти из-за ежедневной работы с раннего утра до позднего вечера. Сегодня была среда. Если все пойдет хорошо, вечером состоится первый пробный запуск «Черного грома». И тогда у нее останется несколько дней для наведения полного блеска перед прибытием публики на официальное открытие в субботу. А через две недели после открытия она уже будет в Калифорнии.
   К приходу Хани бригада маляров наносила последние штрихи, отделывая черное блестящее здание станции-причала. Внутри под пластиковым покрытием стоял заново отремонтированный поезд с семью пурпурными и черными вагончиками. Электрики подключали панель управления, а инженеры и старший мастер проекта заканчивали скрупулезную проверку. Сегодня нужно было впервые запустить собственно маховик «Черного грома» с подключенным к нему двигателем мощностью в сотни лошадиных сил. В настоящий момент шла проверка тормозов, и все еще оставалась надежда к вечеру провести по трассе вагончики поезда, нагруженные мешками с песком.
   К окончанию работ большинство строителей покинули парк, и теперь, без пронзительного визга циркулярных пил, без перестука молотков, на площадке было непривычно тихо. Хани остановилась около еще не вывезенной кучи строительного мусора и посмотрела на огромную картину, вывешенную над входом в здание станции.
   Картина была замечательная, даже лучше той, что висела в старом «Доме ужасов». Это была панорама горок во всей их красе — они неистово вздымались, подобно дикому мустангу, на фоне мятежного неба с грозовыми тучами и стрелами молний. Картина была написана в ярких пурпурных, черных и штормовых серых тонах, и от нее исходила неудержимая энергия, как и от самого «Черного грома». Ее привезли из Уинстон-Салема, штат Северная Каролина, в кузове специального грузовика. В правом нижнем углу картины стояла подпись автора — Гордон Т. Делавис. Талант Гордона был еще одним свидетельством ее многочисленных заблуждений.
   Хани вспомнила последний телефонный разговор с Шанталь, в действительности монолог сестры с описанием всех прелестей школы красоты, где Шанталь осваивала парикмахерское искусство. Хани устало потерла глаза. Сколько же раз Дэш учил ее не вмешиваться в жизнь других людей!
   К ней подошел Сэнди Комптон, старший мастер проекта:
   — Хани, мы уже готовы загружать вагоны мешками с песком и делать пробный пуск.
   Хани ощутила одновременно и радостное предвкушение, и тревогу. Итак, сейчас наконец свершится!
   — Не удивляйся, если поезд не сможет сразу пройти весь путь, — сказал Сэнди. — Трасса еще не обкатана, и придется кое-что подправить. Возможны неприятности на подъеме, да и со спиралью может быть не все гладко.
   — Понимаю, — кивнула Хани.
   Следующие три часа она наблюдала, как постепенно оживает «Черный гром». Нагруженный мешками с песком поезд отчаянно преодолевал подъем — останавливался, затем трогался, снова останавливался, пока двигатель не довели до совершенства. Когда поезд наконец показался на вершине и пошел на первый спуск, Хани почувствовала, что сама готова взлететь ввысь. Поезд успешно преодолел остаток трассы, включая спираль, и вернулся на станцию под оглушительные приветствия собравшихся.
   «Черный гром» снова в строю!
   Оставшиеся дни недели промелькнули для Хани как одно мгновение. К четвергу горки были готовы для испытаний с пассажирами, и после первой поездки инженеры были вне себя от радости. Хотя еще требовалось слегка сгладить отдельные участки трассы, чтобы спуски там не были такими кошмарными, «Черный гром» не обманул ожиданий — он был скоростным, захватывающим дух, неудержимым.
   В четверг к вечеру мастер сообщил Хани об успешном прохождении проверки на безопасность и предложил ей принять участие в следующем пробном пуске.
   Хани покачала головой:
   — Пока еще нет.
   В пятницу она также отказалась участвовать в испытаниях. Хотя ей и приходилось вертеться эти дни как белка в колесе, не по этой причине она отказалась — Хани останавливало присутствие многих людей. Оператор пульта управления согласился прийти в субботу в парк пораньше, задолго до открытия. Тогда она и совершит свою первую поездку.
   Хани осмотрелась вокруг. Большая часть парка была огорожена из соображений безопасности, но подготовка шла своим чередом. Рядом со зданием станции «Черного грома» устанавливали оборудование для маленьких кафе, арендуемые карусели уже смонтировали на том месте, где прежде стояли старые. Для самых маленьких посетителей подготовили надувные луноходы и разнообразные кабинки с играми, которые должны были запустить члены местной церковной общины. Но главным ее детищем был «Черный гром».
   Восстановление «Черного грома» обошлось ей приблизительно в миллион долларов. Она была разорена и по уши в долгах, но не жалела ни о чем. Завтра на рассвете она заберется в первый вагончик и увидит, сможет ли прикоснуться к тому вечному, что окончательно примирит ее со смертью Дэша.
   Хани заметила маленькую девочку, видимо дочь кого-то из ее рабочих, напряженно вглядывавшуюся в очертания «Черного грома». Девочка так сильно задрала голову, что кончики ее прямых темных волос касались пояса джинсов. Выражение лица было столь серьезным, что, подойдя к ней поближе, Хани невольно улыбнулась:
   — Привет! Ищем кого-то?
   — Я жду своего папу.
   Волосы девочки были прихвачены несколькими разнородными заколками, не подходящими друг к другу. Кроме джинсов, на ней были спортивная майка с атласной аппликацией, изображавшей красно-желтый буксирный катер, пара поношенных тапочек фирмы «Найк» и ядовито-розовый браслет, весь в серебристых блестках.
   — Эти американские горки, оказывается, и правда такие громадные, — сказала она.
   — Да, это так.
   Девочка повернулась и изучающе оглядела Хани:
   — На них очень страшно?
   — Они очень крутые.
   — А я бы не испугалась, — похвастала малышка. — Я вообще ничего не боюсь. — Тут на ее личике появилась растерянность. — Вот только у меня ночные кошмары бывают.
   — А ты каталась когда-нибудь на американских горках? — поинтересовалась Хани.
   — Только один раз, когда была совсем маленькой.
   — Жаль, не повезло.
   Девочка возмущенно засопела:
   — Я собиралась прокатиться на «Космической горе», когда мы ездили в Диснейленд, но папа не разрешил мне из-за этих страшных снов. Он был такой нехороший! И потом заставил нас рано уехать, потому что я слишком рассердилась.
   Хани постаралась скрыть веселость:
   — А как все было?
   — Я нечаянно опрокинула свой стаканчик с мороженым, но я же не нарочно попала в его рубашку, а он не должен был заставлять нас уезжать.
   Хани не могла удержаться от смеха, беззаботного, потому что не ей приходилось отвечать за воспитание этой сообразительной маленькой шалуньи. Что-то в ней напомнило Хани другую маленькую девочку, так же бесстрашно окунувшуюся в жизнь. Девочка негодующе посмотрела на Хани:
   — И ни капельки не смешно!
   Хани моментально опомнилась:
   — Извини, пожалуйста! Ты права. И правда, что смешного в том, что вам пришлось рано уехать из Диснейленда!
   — Папа уже сказал, что я не смогу прокатиться на «Черном громе». Я даже заплакала, а он все равно не разрешил. Он в самом деле такой нехороший!
   Едва эти слова сорвались с губ, как лицо девочки расплылось в широкой улыбке при виде кого-то за спиной Хани.
   — Папа! — взвизгнула она. Девчушка тут же сорвалась с места.
   Хани улыбнулась, услышав позади пыхтение. Интересно, кто из рабочих приходится отцом этой маленькой злодейке? Она уже собралась было повернуться и посмотреть, как услышала этот незабываемый голос:
   — Господи Иисусе, прошло всего пять минут, Рейчи! Посмотри-ка на этот локоть! И я ведь просил тебя подождать, пока свожу Бекки в ванную.
   Весь мир Хани накренился. Ее накрыло волной чувств, от пронзительной радости до удушливого страха. Она внезапно вспомнила, что стоит тут в грязных джинсах, с немытыми волосами Что он здесь делает? Почему не держится в стороне, подвергая ее опасности новой встречи? Медленно повернувшись, она оказалась с ним лицом к лицу.
   — Привет, Хани!
   Перед нею стоял человек, которого она никогда не знала. Шикарный незнакомец, не человек даже, а бог с позолоченным Оскаром на каминной доске и брокерами мирового масштаба у ног. Наглазник исчез. Вместо длинных волос, так врезавшихся ей в память, у него была цивилизованная двухсотдолларовая прическа — мастерски подстриженные, ухоженные волосы едва доставали до воротника. Одежда прямо вопила о богатстве и европейском стиле: рубашка не из мягкой фланели, а от «дизайнера, свободно подогнанные слаксы в мелкий переплет цвета „серое-на-сером“ взамен линялых джинсов. Сняв дорогие солнцезащитные очки, он сунул их в карман рубашки. В бирюзовых глазах знаменитой кинозвезды застыла спокойная невозмутимость.
   Она попыталась составить воедино отдельные куски, соединить эту кинозвезду с тем клоуном, тем рабочим и прежде всего тем человеком, который позволил ей увидеть своих внутренних демонов, и не смогла.
   И ей не удалось это до тех пор, пока он не опустил взгляд на своих дочерей. В тот же момент все напускное растворилось, и она сразу поняла, что стоявший перед ней человек был именно тем, кто обнажил свою душу в ту «ночь четыре месяца назад, когда они сидели на вершине „Черного грома“.
   — Я вижу, ты уже познакомилась с Рейчел, — заметил Эрик. — А это ее сестра, Бекки.
   Она опустила глаза на другого ребенка, чья ручка полностью исчезла в его ладони, но сказать ничего не успела: Рейчел вырвалась от отца и подбежала к ней.
   — У Бекки болезнь Дауна, — произнесла она яростным шепотом, достаточно громким, чтобы услышал весь свет. — Не говорите ей ничего плохого. То, что она не похожа на других, еще не значит, что она ничего не соображает.
   Хани с трудом обрела дар речи. Не могла же она объяснить Рейчел, что ее молчание вызвано отнюдь не болезнью сестры, а присутствием ее отца.
   — Привет, Бекки, — выдавила наконец Хани дрогнувшим голосом. — Рада с тобой познакомиться.
   — Пливет, — робко сказала Бекки.
   Очевидно, поведение Хани соответствовало ожиданиям Рейчел, потому что та одобрительно закивала головой и вернулась к отцу.
   Сунув руки в карманы джинсов, Хани впервые обратилась к Эрику.
   — Я… мне казалось, ты работаешь над ролью.
   — Только что закончил. И решил, что не могу пропустить столь грандиозного события. — Он посмотрел на «Черный гром» ничего не выражающими глазами.
   — А я тебя не ждала, — неожиданно для себя сказала она.
   — Конечно, не могу представить, чтобы ты ждала. — Его рот скверного мальчишки скривился в той циничной гримасе, за которой он обычно прятал свои обиды. — Как прошла твоя волшебная таинственная поездка?
   — Я… я еще не каталась.
   Он поднял бровь:
   — Ожидаешь полнолуния?
   — Не надо так, Эрик.
   Ее прервал голос Рейчел, и тон его был явно осуждающим:
   — Я помню, ты говорил, что Хани — взрослая. А она такая маленькая!
   — Довольно, Рейчи.
   — Могу поспорить, что перерасту ее уже в третьем классе. Для взрослой она слишком уж маловата.
   — Рейчел… — В голосе Эрика появились предостерегающие нотки.
   — Все в порядке, Эрик. — В замечаниях Рейчел явно сквозил некий вызов, и Хани почувствовала что-то вроде восхищения, не говоря уж о странном ощущении родства. Она знала все о такого рода вызывающих поступках.
   — Дорогая, возможно, я и мелковата. Но зато крута.
   — Я тоже упряма, — не задумываясь выпалила Рейчел.
   — Вижу, но тебе еще предстоит пройти немалый путь, прежде чем ты станешь такой же, как я. — Хани подбоченилась. — Я управляла этим заведением, когда была чуть постарше тебя. Здесь главное не то, что на человеке, а то, что внутри него. Никто, имеющий хоть каплю разума, никогда не станет со мной связываться!
   — О Господи, — пробормотал Эрик. — Так и знал, что этого не миновать!
   Рейчел впервые оглядела ее с некоторым уважением.
   — А вы достаточно сильная, чтобы схватиться с мужчиной?
   — Да хоть с дюжиной мужчин, — не раздумывая заявила Хани.
   — Мне пришлось схватиться с моим дедушкой Гаем. Он плохо трогал меня.
   Хани испытала потрясение, поняв, что за этими словами стоит нечто неизмеримо большее, чем преданный огласке рассказ Лили. Она постаралась скрыть ужас, и единственным чувством, которое она позволила себе проявить, было уважение.
   — Держу пари, он пожалел, что схватился с тобой.
   Рейчел энергично кивнула головой:
   — Я визжала и вопила по-настоящему громко, а потом еще папа побил его. И дедушке Гаю пришлось поехать в специальную больницу для… — Она вопросительно посмотрела на отца.
   — Для алкоголиков, — подсказал он нужное слово.
   — В больницу для алкоголиков, — продолжила рассказ Рейчел. — И теперь нам с Бекки не надо больше оставаться с ним. А папа сказал, чтобы я никогда и никому не позволяла смотреть на мои трусики.
   — Правильно, — ответила Хани. — Некоторые вещи должны быть только для тебя одной, правда?
   Но Рейчел уже забыла о прошлом. Ее глаза обратились к «Черному грому».
   — Я же не маленькая. Не пойму, почему мне нельзя прокатиться на «Черном громе», папа!
   — Давай прекратим этот спор, — решительно заявил Эрик. Увидев, что назревает конфликт, Хани предпочла прервать его:
   — Где вы остановились?
   — В городском отеле.
   — Почему бы нам не остановиться здесь, как ты раньше останавливался, папа? — Рейчел обратилась к Хани. — Папа рассказывал, как он помогал строить «Черный гром», правда, папа? И жил прямо здесь, посреди этого парка развлечений.
   — Рейчел, это не совсем парк, — предупредила Хани. — Если ты рассчитываешь увидеть здесь что-то вроде Диснейленда, то разочаруешься. Тут есть только то, что ты видишь перед собой. «Черный гром» да несколько одолженных аттракционов, которые придется вернуть в понедельник утром.
   — Да мне все равно. Ну почему нам нельзя остановиться в парке, там, где ты жил, папа? И Бекки тоже хочет, правда, Бекки?
   Бекки послушно закивала головой:
   — Бекки хоцет остаться здесь.
   — Мне очень жаль, девочки!
   Рейчел вцепилась в руку отца.
   — Если мы останемся в отеле, то все будут приставать к тебе с автографами, как тогда, в самолете. Я хочу остаться здесь. И Бекки тоже хочет. И она уже больше не писает в кроватку, Хани, так что вы можете не волноваться.
   Бекки посмотрела на Хани так застенчиво, что та не смогла сдержать улыбку.
   — Да я и не волнуюсь вовсе.
   Эрик не смотрел на Хани. Наоборот, он не отрывал взгляда от дочери.
   — Извини, Рейчел, но это не совсем удобно.
   — А помнишь, когда мы последний раз останавливались в отеле, мне снились страшные сны и я кричала не переставая. И тот человек пришел и стал колотить в дверь и сказал, что вызовет полицию.
   Хани заметила нерешительность Эрика и, хотя не была посвящена во все подробности, догадалась, над чем он ломал голову.
   — Я не возражаю, Эрик, — бесстрастно произнесла она. — Решать тебе.
   — Ну пожалуйста, папочка! Я очень тебя прошу!
   Эрик пожал плечами:
   — Похоже, выбор у меня невелик, верно?
   Рейчел радостно завизжала и принялась скакать. Бекки, тоже взвизгнув, следом за сестрой стала подпрыгивать на месте.
   — Давай посмотрим, что тут есть. — Рейчел, схватив Бекки за руку, побежала к взятой напрокат карусели, едва видневшейся сквозь деревья.
   — Не убегайте далеко! — крикнул вдогонку Эрик.
   — Ладно, — отозвалась Рейчел.
   — Ведь убегут же, — вздохнул Эрик.
   Он повернулся к Хани:
   — Ты могла бы и отказать.
   — И ввязаться в очередное препирательство с твоей дочкой? Нет уж, спасибо!
   Он улыбнулся:
   — С ней довольно трудно, ты не находишь?
   — Да она просто великолепна, и ты это прекрасно знаешь.
   Между ними воцарилось неловкое молчание. Он сунул руки в карманы своих слаксов.
   — Я собирался приехать сюда один, но, когда сообщил об этом Рейчел, она попросту вошла в неуправляемый штопор!
   — Наверное, боялась, что ты не вернешься.
   Лицо его потемнело.
   — Как ты, возможно, догадалась, отец Лили приставал к ней, и с тех пор почти каждую ночь ее преследуют кошмары.
   Когда он рассказал ей обо всем, Хани едва не сделалось дурно.
   — Даже просто оторвать ее от меня на какое-то время в течение дня и то бывает достаточно трудно. Детский психиатр, что работал с нами, полагает, что здесь спешка вредна, и я с ним согласен. Рейчел требуется время, чтобы опять почувствовать себя в безопасности.
   — Да, конечно же.
   — Ни один ребенок не должен пережить того, что довелось ей испытать, — горько сказал он.
   Хани захотелось дотронуться до него, но вместо этого она посмотрела на американские горки.
   — Завтра она устроит тебе трудный денек, требуя прокатиться на «Черном громе».
   — Знаю. И это одна из причин, почему мне не следовало брать ее сюда, но у меня слишком много хлопот, чтобы подумать об этом.
   Зачем он пришел? Спрашивать она не решалась, а сам он, похоже, говорить об этом не хотел.
   — Думаю, мне стоит сходить на разведку, — сказал Эрик.
   Хани посмотрела на карусель. Как он и предсказывал, девочки исчезли.
   — Зачем ты явился сюда, Эрик?
   Он остановил на ней свой «киношный» взгляд:
   — Мне нужно разобраться со своей жизнью, Хани. Я хочу выяснить, есть ли у нас будущее вдвоем или я себя обманываю.
   Эта откровенность и удивила, и встревожила ее. Хани поняла, что настоящий Эрик по-прежнему остается для нее незнакомцем, и она не знала, как себя с ним вести.
   — Эрик, я…
   Ее перебил голос Рейчел, звавший из-за деревьев:
   — Папочка, посмотри, что мы нашли!
   — Я должен идти. Мы заедем за тобой и повезем обедать — в шесть часов.
   — Не думаю, что это будет…
   — Надень что-нибудь красивое.
   Она открыла рот, чтобы возразить, но он уже ушел.
 
   Хани надела единственное привезенное с собой платье — простое, плотно облегающее фигуру, нефритового цвета, — оно довольно высоко открывало колени; дополнила его подходящими чулками и туфлями-лодочками тоже нефритового оттенка. Простой круглый вырез платья оттеняло тяжелое золотое египетское ожерелье. Единственным другим ювелирным украшением на ней было обручальное кольцо.
   — Вот это да! — Рейчел крутилась в центре трейлера, разглядывая его внутреннее убранство. — Здесь так здорово, папа! А почему и мы не можем жить в таком же трейлере?
   — Ну что ж, завтра продаю дом.
   — Это он с сал-каз-мом, Бекки.
   — С сарказмом. — Он машинально поправил ее, не в силах оторвать взгляд от Хани Джейн Мун Куган. Она наклонилась вперед, чтобы Бекки могла потрогать ожерелье, и, когда Эрик наблюдал за дочерью, запустившей руку в длинные волосы Хани, он старался не думать о том, как бы и ему хотелось сделать то же самое.
   — Я сяду рядом с Хани, — объявила Рейчел, как только все вышли из трейлера и направились к стоянке, где оставили взятый напрокат автомобиль. — А ты, Бекки, сядешь на переднем сиденье с папой.
   Бекки, к его удивлению, воспротивилась:
   — Мне този хоцица с Хани!
   — Нет, глупенькая, я первая Хани увидела!
   Хани встала между девочками и взяла их за руки:
   — Сядем сзади втроем, и пусть ваш папа будет у нас шофером.
   — Великолепно, — пробормотал он, начиная жалеть, что не взял няню для девочек, чтобы можно было хотя бы ненадолго остаться с Хани вдвоем.
   Когда принесли десерт, он пожалел об этом еще сильнее. Впрочем, продолжительного разговора в любом случае не получилось бы — каждый раз, когда он брался за вилку, у стола появлялся очередной любитель автографов.
   Сидевшая напротив Хани присвистнула, когда Бекки сосчитала стоявшие на столе стаканы с водой:
   — Вот это да, Бекки, ты, оказывается, хорошо считаешь!
   С тех пор как Эрик вернулся, Бекки просто расцвела. Она перестала мочиться в постель и добилась огромного прогресса в развитии речи. Обычно робкая с незнакомыми людьми, с Хани она трещала как сорока.
   Эрик перевел взгляд на Рейчел. Она и Хани за время обеда несколько раз принимались спорить, но Хани каждый раз удавалось одержать верх. Эрик все ждал, что Рейчел вот-вот вспылит, но между ними, похоже, установилось некое взаимопонимание. Нельзя сказать, чтобы Эрика это сильно удивило. Во всем, за исключением внешности, Рейчел казалась дочерью именно Хани, а не Лили. По поведению обе они были задиристыми, даже агрессивными, но душа — верная, мягкая и нежная.
   У каждой была еще и куча недостатков, о которых ему не хотелось вспоминать, — чего стоило одно только тупое упрямство.
   Сидевшая по другую сторону стола Рейчел, поскучнев оттого, что вниманием Хани полностью завладела сестра, облизала ложку и водрузила ее себе на нос. Хани не обращала на это внимания вплоть до того момента, как ложка упала, а затем похвалила платье Рейчел.
   Его мысли перекинулись на Лили. Они разговаривали всего неделю назад. Она работала с выдающимся психотерапевтом, тем самым, который помог Рейчел, и была более умиротворенной, чем когда-либо. Она искупила все свои провинности, предоставив ему полное право опекать дочерей, справедливо полагая, что от него толку будет гораздо больше.
   После одной из первых встреч с психотерапевтом у них состоялся разговор.
   — Я очень люблю девочек. — Она говорила как на исповеди. — Но кажется, что мне хорошо с ними только тогда, когда ты рядом и присматриваешь за ними. Мне бы хотелось быть для них «Тетей Мамой».
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ну, знаешь… Наезжать в город… Осыпать их подарками. Осыпать безумными поцелуями… А затем исчезать, предоставляя тебе возможность растить их… Ты считаешь меня чудовищем?
   Он покачал головой:
   — Нет, я так совсем не думаю.
   Он знал, что Лили старается видеть события своего прошлого в как можно более светлых тонах, а девочки привыкли к появлениям и исчезновениям матери в их жизни. Совсем другое дело — его отлучки, и именно из-за них пришлось привезти детей в. Южную Каролину.
   — Тебе когда-нибудь снятся по ночам чудища? — спросила Рейчел у Хани.
   — Иногда, — коротко ответила Хани.
   — Страшные?
   Хани невольно взглянула на Эрика и быстро отвела взгляд.
   — Довольно страшные.
   Рейчел задумчиво рассматривала ее.
   — Ты собираешься замуж за папу?
   — Хватит вопросов, Рейчел, — подытожил Эрик и попросил у официанта счет. По его напряженному лицу было ясно, что его пугает ответ Хани.

Глава 32

   Сначала Хани поцеловала в лоб Рейчел, затем — Бекки.
   — Спокойной ночи, девочки.
   — Доброй ночи, — пробормотала сквозь полудрему Бекки.
   — Спокойной ночи, Хани. — Вдогонку этим словам Рейчел послала три звонких воздушных поцелуя.
   Пока Эрик прощался с детьми на ночь, Хани выскользнула из спальни. Ей польстило, что девочки настояли на ее участии в ритуале укладывания их спать, но сейчас, когда все закончилось, снова стало пусто и одиноко. Дэш все же был не прав, не позволив ей завести ребенка.
   За ее спиной Эрик от дверей обратился к дочерям:
   — Мы с Хани собираемся немного прогуляться. Недалеко. Окно открыто, так что, если позовете, я услышу.
   — Обещай, что вернешься, папа, — сказала Рейчел.
   — Ну конечно, Рейчел. Я обязательно вернусь. И всегда буду возвращаться.
   По особым интонациям его голоса можно было понять, что этот ритуал повторяется не в первый раз.
   Хани не слишком-то хотелось выходить с ним, но Эрик уже стоял около нее, слегка сжимая ее локоть и подталкивая к двери. Прикоснулся он к ней впервые.
   Стояла теплая ночь. Луна на небе висела так низко, что казалась декорацией из школьного спектакля. Эрик оставил дома пиджак и галстук, и теперь его рубашка отсвечивала бледно-голубым в отблесках лунного света.
   — Ты была очень мила с девочками. Рейчел так требовательна, что большинство взрослых на ее фоне Бекки просто не замечают.
   — Мне было приятно общаться с ними. Ты дал им неплохое воспитание, Эрик.
   — Эти месяцы были довольно трудными, но, мне кажется, теперь мы тверже стоим на ногах. Лили отдала девочек на воспитание мне.
   — Это прекрасно, хотя многие посчитали бы все это не столько приятным, сколько обременительным.
   — Мне нравится быть отцом.
   — Я знаю.
   И она еще раз подумала о том, как часто и страстно хотелось ей создать собственную семью и подарить кому-то такое детство, о котором мечтала сама. Сколько она себя помнила, ей хотелось быть частью семьи, где бы все любили друг друга, и это желание было движущей силой всей ее жизни. Но и сейчас она была близка к исполнению этого желания. Только в браке с Дэшем она постигла, что значит быть частью чьей-то жизни. И вместе с утратой бесценного дара его любви жизнь ее закончилась.
   Несколько минут они шли молча, пока не добрались до озера. Эрик оглянулся и посмотрел на «Загон». Его хорошо поставленный актерский голос перестал ему подчиняться и зазвучал неровно:
   — Хани, не езди завтра на «Черном громе»!
   В свете почти бутафорской луны голова и плечи Эрика отливали серебром и казались больше, чем были на самом деле, точь-в-точь как на экране. Но перед Хани стоял живой человек, а не кинозвезда. И в ней разгорелась мучительная борьба — непреодолимое желание упасть в его объятия боролось с отчаянием, для которого сама мысль об этом была равносильна предательству.