Филлипс Сьюзен Элизабет. Медовый месяц

   Незнакомец спокойно оглядел Хани и Шанталь, не находя, по-видимому, ничего странного во встрече с двумя онемевшими девушками. Хани попыталась выдавить из себя хотя бы «привет», но это ей так и не удалось. Она ждала, что разговор начнет Шанталь — Шанталь всегда была смела с парнями, — но сестра спряталась у нее за спиной. Когда Шанталь наконец открыла рот, ее слова были адресованы не великолепному незнакомцу, а Хани.
   — Это Джерид Фэйрхэвен, — прошептала она, прячась еще дальше за спину Хани.
   Откуда, интересно, Шанталь его знала?
   — П-п-привет, мистер Фэйрхэвен, — осмелилась наконец Хани. Она выдавила из себя приветствие дрожащим голоском маленькой девочки, во всяком случае, ничего похожего на зычный крик, которым она осаживала служащих парка, в ее голосе не было.
   Глаза мужчины изучали те части Шанталь, которые не удалось спрятать за маленьким телом Хани. Он не улыбался — его тонкий, резко очерченный рот был неподвижен, — но все равно у Хани внутри все перевернулось, словно белье под руками прачки.
   — Меня зовут Эрик Диллон. Джерид Фэйрхэвен — это моя роль в «Судьбе».
   Хани смутно припомнила, что «Судьба» была одной из любимых мыльных опер Софи. То, как Эрик смотрел на Шанталь, причиняло ей почти физические страдания. Хотя на что она рассчитывала? Неужели она надеялась, что ее заметят, когда рядом Шанталь?
   Мужчины были единственной областью, где Шанталь чувствовала себя как рыба в воде, и Хани никак не могла понять, почему сестра все еще прячется за нее, а не выходит вперед и не начинает, как обычно, беседу. Не в силах больше вынести положение, в котором она выглядит не только безобразно, но и глупо, Хани с трудом перевела дыхание:
   — Меня зовут Хани Джейн Мун. А это — моя сестра Шанталь Букер. Мы приехали из Паксавачи-Каунти, Южная Каролина, для того чтобы получить для Шанталь роль в «Шоу Дэша Кугана».
   — В самом деле? — У Эрика был глубокий звучный голос. Он подошел ближе и стал рассматривать Шанталь с головы до пят, не обращая внимания на Хани. — Рад тебя видеть, Шанталь Букер. — Он произнес это так нежно и вкрадчиво, что у Хани побежали по спине мурашки.
   К полному изумлению Хани, Шанталь потащила ее к двери:
   — Пошли, Хани! Уйдем отсюда сейчас же!
   Хани попыталась было сопротивляться, но Шанталь была настроена решительно. Слезливая и ленивая Шанталь, неспособная обидеть даже муху, потащила ее через всю комнату!
   Хани ухватилась за аппарат с газированной водой.
   — Что с тобой случилось? Мы никуда не пойдем!
   — Нет, пойдем! Я ничего здесь не буду делать. Уходим немедленно!
   Дверь приемной отворилась, и в проеме показалась утомленного вида женщина с папкой в руках. Увидев Эрика Диллона, она на мгновение смутилась, а затем повернулась к Шанталь:
   — Мы готовы посмотреть вас, мисс Букер!
   Ее появление оказалось для Шанталь новым, уже непреодолимым препятствием, и ее короткий мятеж захлебнулся. Девушка отпустила руку Хани, ее нижняя губа начала дрожать.
   — Пожалуйста, не заставляйте меня!
   Подавив чувство вины перед сестрой, Хани постаралась произнести твердым голосом:
   — Ты должна идти. У нас нет другого выбора.
   — Но…
   Эрик Диллон шагнул вперед и взял Шанталь за руку:
   — Ну, не бойся, я пойду с тобой.
   Хани увидела, как Шанталь отпрянула от прикосновения Эрика, но потом решила, что это ей показалось, потому что Шанталь ни разу в жизни не отшатывалась от мужчин. Плечи сестры покорно опустились, и она позволила Эрику вывести ее из приемной.
   Дверь закрылась. Хани приложила руку к сердцу, чтобы не дать ему выскочить из груди. Их будущее целиком зависело от того, что сейчас произойдет, но почему-то она думала только о встрече с Эриком Диллоном. Вот если бы она была прекрасна, он непременно заметил бы ее! Ведь нельзя же обвинить человека в том, что он не обращает внимания на безобразную провинциальную девчонку, которая к тому же смахивает на мальчишку.
   Хани нетерпеливо пересекла комнату и подошла к единственному окну взглянуть на автомобильную стоянку. Где-то вдали она услышала сирену «скорой помощи». Ладони ее увлажнились. Чтобы успокоиться, Хани несколько минут считала свой пульс, затем выглянула в окно. Там не было ничего интересного — какие-то кусты, мимо проехало несколько грузовиков.
   Дверь отворилась, и появилась Шанталь, на этот раз одна.
   — Они сказали, что я не подхожу для этой роли, у меня другой типаж.
   Хани поморгала.
   Не прошло даже и пяти минут.
   Они ехали через все Соединенные Штаты Америки, а эти люди не провели с Шанталь и пяти минут!
   Все мечты Хани рассыпались, словно старая, пожелтевшая бумага. Она вспомнила о деньгах, накопленных с таким трудом и потраченных на то, чтобы сюда добраться. Ее надежды и планы рухнули. Весь мир ощетинился против нее, опасный и неуправляемый. Она могла потерять свой дом и свою семью. А они не потратили на Шанталь даже пяти минут!
   — Нет!
   Хани бросилась к двери, из которой вышла Шанталь, и побежала по коридору. Она не позволит поступить с ней таким образом! После всего, что ей пришлось вынести! Кому-нибудь придется за это заплатить!
   Шанталь звала ее, но Хани уже увидела в конце коридора металлические двери с горящей над ними красной лампой, и голос сестры прозвучал для нее словно с расстояния в тысячу миль. Когда она подбежала к дверям, сердце ее вырывалось наружу. Хани изо всех сил толкнула дверь и ворвалась в студию:
   — Сукины дети!
   К ней недоуменно повернулось полдюжины голов. Все они находились в глубине студии около какого-то оборудования — размытые в полумраке мужские и женские лица. Одни стояли, другие сидели вокруг стола, заставленного кофейными чашками и пакетами из-под еды. Эрик Диллон стоял с сигаретой, прислонившись к стене, но даже его очарования оказалось недостаточно, чтобы заставить ее забыть о свершившейся здесь несправедливости.
   Со стула вскочила высокая и суровая женщина.
   — Минуточку, юная леди, — сказала она, приближаясь к Хани. — Вам здесь делать нечего!
   — Мы с сестрой проделали весь этот путь из Южной Каролины, сукины вы дети! — закричала Хани, отбросив стоявший у нее на пути складной стул. — Мы прокололи три шины, потратили почти все наши деньги, а вы не уделили ей и пяти минут!
   — Вызовите охрану! — бросила через плечо женщина. После этого Хани обрушила всю свою ярость на нее:
   — Шанталь красива и мила, а вы обошлись с ней как с кучей раздавленного собачьего дерьма…
   Женщина щелкнула пальцами:
   — Ричард, ну-ка убери ее отсюда!
   — Думаете, раз вы такие большие голливудские шишки, то можете обращаться с ней, как с мразью! Да ты сама мразь, ясно тебе?! И ты, и все эти козлы вокруг тебя!
   Еще несколько человек повскакивали со стульев. Хани повернулась к ним — глаза горят, в горле ком.
   — Вы все будете гореть в аду! Вы будете корчиться в адском огне вечность и…
   — Ричард! — лающим голосом позвала женщина. Рыжеволосый толстяк в очках вышел вперед и схватил Хани за руку:
   — Убирайся отсюда!
   — Черта с два! — Размахнувшись ногой, Хани изо всех сил ударила его по голени и сама зашипела от боли, ушибив через жалкие шлепанцы незащищенные пальцы ног.
   Мужчина, воспользовавшись ее замешательством, стал подталкивать ее к двери:
   — Это закрытое заседание. Нечего здесь скандалить!
   Хани отчаянно сопротивлялась, тщетно пытаясь вырваться из его цепких пальцев:
   — Отпусти меня, безмозглый баран! Я уже убила одного такого! Я убила троих!
   — Вы вызвали охрану? — раздался новый голос, принадлежавший седовласому джентльмену в рубашке и галстуке, явно смахивавшему на начальника.
   — Да, Росс, я вызвал, — ответил ему кто-то. — Они уже идут сюда.
   Хани протащили мимо Эрика Диллона, бросившего на нее отсутствующий взгляд. Толстяку Ричарду удалось дотащить ее почти до самых дверей. Он был сырым и рыхлым и вряд ли бы справился с кем-нибудь покрепче. Но Хани была такой маленькой. Если б только она была покрупнее, посильнее и помужественнее! Она бы ему показала. Она бы им всем показала!
   Хани колотила толстяка кулаками, осыпала всех самыми скверными словами, которые только могла вспомнить. Они все так самоуверенны и самодовольны, богаты, всех их дома ждали семьи и постели, где можно провести ночь.
   — Отпустите ее, — произнес кто-то за спиной Хани, растягивая слова. Голос был резким и усталым.
   Женщина с суровым лицом негодующе втянула воздух.
   — Только после того, как ее выведут отсюда!
   Снова раздался усталый голос:
   — Я сказал, отпустите ее!
   Вмешался седовласый джентльмен по имени Росс:
   — Не думаю, что это мудрое решение.
   — Меня не волнует, мудрое оно или нет. Ричард, убери от нее руки.
   Свершилось чудо, и Хани оказалось свободной.
   — Подойди сюда, хани^[4]!
   Откуда ему известно ее имя? Девушка повернулась к своему спасителю.
   Рот у него был окружен глубокими, как борозды, складками, а лоб разделял след от шляпы: выше следа кожа была бледной, а ниже — покрыта темным загаром. Мужчина был худ и строен, и Хани сразу отметила, что у него саблевидные ноги наездника. Первой ее мыслью было, что этот человек сошел с афиши, где красовался со «стетсоном» на голове и с «Мальборо» в зубах; правда, для афиш лицо было чересчур уж помятым. Цвет его коротких жестких волос был неопределенным — какая-то запыленная смесь блондина, шатена и рыжего. По виду ему можно было дать сорок с небольшим, хотя ореховые глаза выглядели на миллион лет.
   — Откуда вы знаете мое имя? — спросила девушка.
   — Я его не знаю.
   — Вы назвали меня Хани.
   — Так это и есть твое имя?
   Глаза у него были добрые, и девушка кивнула:
   — Хани Джейн Мун.
   — Так вот оно что.
   Хани ждала, что мужчина пройдется по поводу ее имени, но он стоял спокойно, ни о чем не спрашивая и просто позволяя себя рассмотреть. Хани понравилось, как он одет: старая джинсовая рубашка, неопределенного цвета брюки, ботинки — все удобное и изрядно поношенное.
   — Подойди поближе, — произнес мужчина после небольшой паузы. — Заодно и с мыслями соберешься.
   У Хани начала кружиться голова оттого, что она так долго кричала; у нее урчало в желудке, болели пальцы ног.
   — Вот это другое дело, — сказала она, изо всех сил стараясь сохранить достоинство.
   Когда он провел ее к нескольким стульям, за которыми находилось некое подобие экрана из светло-голубой бумаги, среди присутствующих раздался ропот, но Хани не обратила на него внимания.
   — А не сесть ли нам прямо здесь, Хани? — предложил ее собеседник. — Если не возражаешь, я попрошу парней на время нашего разговора включить камеры.
   Джентльмен по имени Росс шагнул вперед.
   — Не вижу в этом никакой необходимости.
   Спаситель Хани только бросил на него спокойный, холодный взгляд.
   — Ты уже неделями занимался этим по-своему, Росс, — произнес он твердым голосом. — И мое терпение истощилось.
   Хани подозрительно посмотрела на камеры:
   — Зачем нужно включать эти камеры? Вы хотите, чтобы у меня были неприятности с полицией?
   Мужчина усмехнулся:
   — Полиция придет скорее за мной, чем за тобой, малышка!
   — Неужели? С чего бы это?
   — Давай-ка лучше я тебя немного поспрашиваю, ладно? — Он кивнул на стул, вовсе не заставляя садиться, а предоставляя ей право выбора. Хани внимательно посмотрела ему в глаза и, не обнаружив там ничего подозрительного, села.
   Это было мудрое решение, поскольку ноги ее уже не держали.
   — Не скажешь ли мне, сколько тебе лет?
   Уже первый вопрос заставил Хани изрядно забеспокоиться. Она внимательно посмотрела на собеседника, стараясь угадать его намерения, но лицо оставалось непроницаемым, как сумка на «молнии».
   — Шестнадцать, — призналась она наконец, к собственному удивлению.
   — А выглядишь ты скорее лет на двенадцать-тринадцать.
   — Я выгляжу мальчишкой, но я ведь не мальчик.
   — Мне не кажется, что ты выглядишь мальчиком.
   — Правда?
   — Конечно. На мой взгляд, ты смышленая и шустрая малышка.
   Прежде чем Хани успела спросить собеседника, не покровительствует ли он этим свиньям, сторонникам мужского шовинизма, ей был задан следующий вопрос:
   — Откуда ты?
   — Из Паксавачи-Каунти, штат Южная Каролина. Живу в парке развлечений на Серебряном озере. В этом парке находятся американские горки «Черный гром». Вы, должно быть, слышали о них. Это самые большие американские горки на всем Юге. А некоторые говорят, что и во всей стране.
   — Да нет, кажется, о них я ничего не слышал.
   — По правде говоря, может быть, я уже и не живу в парке. На прошлой неделе шериф велел нам убираться.
   — Мне очень жаль это слышать.
   Его сочувствие показалось Хани столь искренним, что она постепенно рассказала обо всем, что с ними произошло. Поскольку собеседник был так нетребователен и, казалось, деликатно оставлял ей возможность не отвечать на некоторые вопросы, Хани забыла и о находившихся рядом других людях, и о включенных камерах. Забросив ногу на ногу, она машинально потерла рукой болевшие пальцы ног и принялась рассказывать ему обо всем. Хани рассказала о смерти дядюшки Эрла, о «Бобби Ли» и предательстве мистера Диснея. Единственное, что она утаила, было психическое состояние Софи: Хани не хотелось, чтобы собеседник узнал, что в их семье была душевнобольная.
   Немного погодя выяснилось, что пальцы ног болят уже не так сильно, но как только Хани начала описывать путешествие по стране, внутри у нее все вновь перевернулось.
   — Вы видели мою сестру? — спросила она мужчину. Собеседник кивнул.
   — И как вы все только могли не оценить ее достоинств? Как можно было с ней так обойтись? Как по-вашему, она красивая?
   — Да, несомненно, она очень мила. Мне понятно, почему ты ею так гордишься.
   — Конечно, горжусь! Она красива и мила и пришла сюда, несмотря на то что была напугана до полусмерти!
   — Напугана до полусмерти — это еще мягко сказано, Хани. Она не могла даже усидеть перед камерой. Не каждый создан для карьеры на телевидении.
   — Она бы все смогла сделать, — упрямо возразила Хани. — Люди могут все, если настроятся как следует.
   — Тебе уже давно приходится пробиваться в жизни, размахивая кулаками, да?
   — Я делаю то, что приходится.
   — Ты говоришь так, словно нет никого, кто бы о тебе позаботился.
   — А я сама о себе забочусь. И о семье тоже. Я собираюсь найти нам где-нибудь дом. Место, где мы все сможем быть вместе. И мы не станем рассчитывать на чью-то благотворительность!
   — Это хорошо. Никому не нравится жить на милостыню.
   Они замолчали. Хани заметила, как иногда двигаются виднеющиеся в полумраке силуэты. Было что-то неприятное в том, как эти люди наблюдают за ней, не произнося ни слова, — просто сидят, словно стая хищников.
   — Ты когда-нибудь плачешь, Хани?
   — Я? Нет, черт возьми!
   — А почему?
   — Да что толку плакать?
   — Могу поспорить, что ты плакала, когда была маленькой.
   — Только сразу после того, как умерла мама. А с тех пор, как только становится туго, я иду кататься на «Черный гром». Думаю, это самое лучшее, что можно получить от американских горок.
   — Я не совсем понимаю.
   Хани не собиралась рассказывать ему, что чувствует себя на горках ближе к Богу, и просто сказала:
   — Горки дают надежду. Они позволяют прорваться через самые страшные испытания в жизни. Мне кажется, они могут помочь пережить даже смерть близких.
   Хани отвлек какой-то шум. Она увидела, как за камерами Эрик Диллон хлопнул ладонью по металлической двери и вышел из студии.
   Собеседник Хани устроился на стуле поудобнее.
   — Хани, я хочу попросить, чтобы ты кое-что сделала для меня. Не думаю, что это будет слишком сложно. По-моему, присутствующие здесь люди многим тебе обязаны. Ты проделала такой большой путь, и самое меньшее, что они могут сделать, это устроить тебя с сестрой на несколько дней в отличном отеле. У вас будет много еды, за вами там присмотрят, а они за все это заплатят.
   Хани недоверчиво посмотрела на своего спасителя:
   — Да эти люди относятся ко мне не лучше, чем к мухам на тухлом мясе! С чего это они вдруг заплатят за хороший отель для нас с Шанталь?
   — Потому что я велю им так сделать.
   Уверенность, с которой он это сказал, вызвала у Хани одновременно и зависть, и восхищение Ей захотелось стать такой же всемогущей и чтобы люди точно выполняли то, что она прикажет Хани подумала о сделанном ей предложении и не смогла найти в нем никакого подвоха. Кроме того, вряд ли она сможет вести грузовик обратно в Южную Каролину, если не поест хорошенько и не выспится. Не говоря уже о том, что деньги у них почти кончились.
   — Хорошо, я останусь. Но только до тех пор, пока не решу, что готова отправиться в обратный путь. — Мужчина кивнул, и все сразу же вскочили со своих мест. Присутствовавшие шепотом посовещались в углу студии, после чего вперед вышла измученного вида ассистентка, сопровождавшая Шанталь на пробы. Назвавшись Марией, она сказала Хани, что поможет им с Шанталь устроиться в отеле. Мария назвала ей имена и некоторых других находившихся в студии. Женщина с суровым лицом отвечала за распределение ролей и была боссом Марии. Седовласого джентльмена в костюме с галстуком звали Россом Бэчерди — он был одним из продюсеров.
   Мария повела ее к дверям студии. В последний момент Хани обернулась и обратилась к своему спасителю:
   — Не думайте, что я такая темная. Я вас сразу узнала, как только увидела. Я точно знаю, кто вы такой.
   Дэш Куган кивнул.
   — А я уже догадался.
 
   Как только дверь за Хани и Марией закрылась, Росс Бэчерди захлопнул свою папку и вскочил со стула:
   — Нам нужно поговорить, Дэш. Зайдем ко мне в кабинет!
   Дэш похлопал себя по карманам и достал нераспечатанную пачку мятных леденцов «Лайфсэйверс». Выходя из студии вслед за Россом через боковую дверь, он снял с пачки красную ленточку и кружок серебряной фольги. Они пересекли стоянку автомобилей и вошли в низкое оштукатуренное здание, некотором находились производственные помещения и монтажные. Стены располагавшегося в конце коридора захламленного офиса Росса Бэчерди украшали взятые в рамки цитаты и фотографии с автографами актеров, с которыми он работал в течение своей двадцатилетней карьеры телевизионного продюсера. На письменном столе красовалось почти полное ведерко со льдом.
   — По-моему, тебя понесло неизвестно куда, Дэш.
   Дэш сунул в рот леденец.
   — Мне кажется, что раз весь сериал вот-вот полетит в помойку, то не стоит переживать по мелочам.
   — С чего ты взял, что сериал полетит в помойку?
   — Я не считаю себя гигантом мысли, Росс, но читать умею, и тот предварительный сценарий, который ты так расхваливал, — самая жалкая кучка конского дерьма из всего, что мне приходилось когда-либо видеть. Взаимоотношения моего героя с Элеонор — откровенная глупость. Да и вообще, как могло случиться, что они поженились? И это не единственная загвоздка. Мокрая туалетная бумага выглядит куда интереснее, чем его дочь Селеста. Меня поражает, что люди, называющие себя писателями, могут выдавать подобную чушь!
   — Мы же работаем с черновым вариантом, — попытался защищаться Росс. — Поначалу всегда много шероховатостей. Новый вариант будет куда лучше.
   Уверения Росса прозвучали неубедительно даже для него самого. Он подошел к маленькому бару и достал бутылку виски «Канадиен клаб». Росс не был большим любителем спиртного, особенно в такую раннюю пору, но проблемы этого чертова сериала взвинтили его нервы до предела. Он плеснул себе немного виски и только после этого, вспомнив, кто с ним в комнате, торопливо отодвинул стакан.
   — О Боже! Прости меня, Дэш! Я не подумал.
   Дэш несколько секунд рассматривал бутылку с виски, затем положил пачку «Лайфсейверс» в карман рубашки.
   — Можешь спокойно пить в моем присутствии. Я уже почти шесть лет не пью и не выхвачу стакан у тебя из рук.
   Росс сделал глоток, но ему все еще было не по себе. Прежнее пристрастие Дэша Кугана к бутылке было не менее известно, чем три его женитьбы и более поздние осложнения с налоговым управлением.
   В офис заглянул один из техников:
   — Что мне делать с этой видеокассетой? Там, где мистер Куган с малышкой.
   Дэш был ближе к двери и протянул руку за кассетой:
   — Можешь отдать ее мне.
   Когда техник исчез, Дэш посмотрел на кассету.
   — Вот где находится твой роман, — спокойно произнес он. — Именно здесь. Ее и моя история.
   — О чем ты говоришь! Это будет сериал совсем другого рода, если мы примем твою малышку.
   — Я в этом не сомневаюсь! Может, тогда это уже не будет таким дерьмом, как сейчас. — Дэш бросил кассету на стол Росса. — Эта девчушка — как раз то, что мы искали, чего нам недоставало с самого начала. Она станет мотором, который раскрутит наше шоу!
   — Да послушай, Селесте ведь восемнадцать, и она должна быть хороша собой! Не важно, что твоя кроха сказала о своем возрасте, выглядит-то она не старше двенадцати, и красавицей ее ну никак не назовешь.
   — Может, она и не красавица, но в характере ей не откажешь.
   — Но ведь ее роман с героем Эрика Диллона — одна из центральных сюжетных линий. А эта девчонка явно не тянет на женщину для Диллона!
   При упоминании имени молодого актера рот Кугана брезгливо скривился. Он не делал секрета из своей неприязни к Диллону, и Росс тут же пожалел, что завел этот разговор.
   — А вот и второй момент, в котором мы расходимся, — сказал Дэш. — Вместо того чтобы подобрать кого-нибудь ненадежнее, ты отыскал на свою голову смазливого мальчишку с талантом закатывать скандалы и создавать трудности.
   Впервые после того как они вошли в кабинет, Росс почувствовал твердую почву под ногами.
   — Тот, кого ты назвал смазливым мальчишкой, — лучший из молодых актеров, появившихся в этом городе за многие годы. У «Судьбы» был самый низкий рейтинг среди мыльных опер студии, пока в ней не стал участвовать Диллон, а с ним она за шесть месяцев перешла на первое место!
   — Да-а, видел я ее пару раз. Единственное, что он там делал, — это расхаживал туда-сюда без рубашки.
   — А он и в этом сериале будет ходить без рубашки! Надо быть идиотом, чтобы не воспользоваться его сексапильностью, которая, впрочем, не умаляет его таланта. Он сильная и незаурядная личность и далеко еще не исчерпал свои возможности.
   — Уж если он настолько талантлив, пусть попытается сыграть более стоящую историю, чем романчик с техасской манекенщицей, демонстрирующей дамское белье, которую вы хотите нанять на роль моей дочери.
   — Вся идея сериала…
   — Да сама идея сериала ни к черту не годится! Этот истасканный сюжет о втором замужестве никого не тронет, потому что публике никогда не понять, с чего это вдруг заносчивая леди-горожанка и ковбой решили пожениться. И никто не поверит, что любая из тех королев красоты, что ты приводил на пробы, — моя настоящая дочь. Ты не хуже меня знаешь, что я не Лоуренс Оливье. На экране я играю самого себя. Этого как раз и ждет публика. А с теми куколками я абсолютно не сочетаюсь!
   — Дэш, эта пигалица нам даже ни строчки не прочитала. Слушай, если уж ты на самом деле уцепился за эту идею, я приведу ее завтра обратно, и вы вдвоем можете попробовать хотя бы начальную сцену между Дэшем и Селестой. Ты сам убедишься, что это ни в какие ворота не лезет.
   — Ты так ничего и не понял, Росс! Мы не будем играть вместе никакой начальной сцены. Эта девчушка не будет играть Селесту. Она будет играть самое себя. Она будет играть Хани!
   — Но это разрушит весь замысел сериала!
   — Дерьмо это, а не замысел!
   — Да она же явилась неизвестно откуда, мы ни черта о ней не знаем!
   — И так видно, что отчасти она ребенок, отчасти — полевой командир. Мы знаем, что выглядит она моложе своего настоящего возраста и в то же время на несколько десятилетий старше.
   — О Господи, она ведь не актриса!
   — Может, и не актриса, но посмотри мне в глаза и скажи: разве у тебя не захватило дух, когда мы с ней разговаривали?
   Росс примирительно протянул Дэшу открытую ладонь:
   — Да, готов признать, что она незаурядная личность. Более того, соглашусь, что в вашей беседе были и интересные моменты. Только это не имеет ни малейшего отношения к «Шоу Даша Кугана»! Ведь по сценарию вы с Лиз — молодожены с почти взрослыми детьми. Послушай, Дэш, нам обоим известно, что предварительный сценарий — совсем не то, на что мы рассчитывали, но он же будет улучшен! Однако и без отличного сценария сериал будет иметь успех, потому что люди хотят тебя увидеть. Америка любит тебя. Ты — лучший из лучших, Дэш! Ты всегда был таким, и это никому не под силу изменить.
   — Что правда, то правда. Никто не сыграет Дэша Кугана лучше меня. Но может, оставим пока старину Дэша в покое и покажем лучше видеокассету твоим высокооплачиваемым сценаристам? Судя по их достижениям, они не так глупы, какими кажутся на первый взгляд. Дадим им сорок восемь часов на разработку нового замысла.
   — Мы не можем менять замысел сериала на таком позднем этапе!
   — А почему нет? Вряд ли мы начнем съемки в ближайшие шесть недель. Давай попробуем! И скажи им, чтобы оставили все эти свои потуги на юмор.
   — Да ведь это же комедийный сериал, черт побери!
   — Тогда пусть сделают его смешным по-настоящему!
   — Он уже и так смешон, — пытался защищаться Росс. — Очень многие находят его ужасно смешным.