Филлипс Сьюзен Элизабет. Медовый месяц

   — Я и не собиралась им ничего рассказывать. Но просто во мне столько всего накопилось, а у меня нет никого, с кем можно было бы поделиться.
   — То, что вы делаете, — это ваше дело, но мои дела касаются меня одного.
   — Например, ваши отношения с Лизой.
   — Вот именно.
   — Да ведь Лиза просто молится, чтобы я рассказала сценаристам, как застала вас вдвоем в пикантной ситуации. — Лиза — девушка самолюбивая.
   Она вздохнула:
   — Ничего я не расскажу.
   — Посмотрим.
   Его недоверие рассердило Хани. То, что она когда-то рассказала пару вещей этим писакам, вовсе не значит, что она сплетница.
   — Вы ее любите? — спросила Хани.
   — Нет, черт побери, нет. Я ее не люблю.
   — Так зачем же…
   — Господи, Хани, в мире существует такое занятие, как секс для удовольствия.
   Он отвернулся, и Хани стало интересно, удалось ли ей и в самом деле поставить его в неловкое положение.
   — Это я понимаю. Я просто подумала…
   — Вы подумали, что я слишком старый для этого. Угадал? Так вот, ставлю вас в известность, что мне всего сорок один год.
   — Вы такой старый?
   Голова у него дернулась, и она улыбнулась. Его раздражение улеглось. Хани залюбовалась причудливо раскинувшимися горами. Ее кобыла радостно заржала и повела головой.
   — Хотите, Дэш, я сейчас же поклянусь, что все сказанное вами останется во мне?
   — Хани, я ценю вашу искренность, но…
   — Но вы не уверены, что я сдержу слово. Похоже, я это заслужила. Дело в том… если бы у меня был хоть кто-то, с кем можно было поговорить, мне не пришлось бы все время выворачивать душу перед сценаристами.
   — Это уже начинает сильно смахивать на подкуп!
   — По мне, так можете считать это чем угодно. Дэш тяжело вздохнул:
   — Послушайте, мне кажется, вы чересчур любите поговорить, а у меня явная склонность к тишине.
   — Должно быть, трудновато вам приходилось быть женатым на тех женщинах!
   — Да по сравнению с вами они просто немые.
   — Нашим писакам наверняка будет интересно послушать про вас с Лизой.
   — Хани!
   — Что?
   — Напомните мне, что я должен поджарить ваши тылы.
   — Вы уже делали это. Не думайте, что я позабыла.
 
   Было уже три часа, когда они вернулись к амбару, дали лошадям остыть и передали конюху. Дэш проводил ее к машине, стоявшей вблизи масляного радиатора, частично скрытого живой изгородью из кустов жимолости. Хани так не хотелось, чтобы этот день кончался! Ей была просто невыносима мысль вновь окунуться в бесконечное нытье домочадцев. Тут в животе раздалось урчание, и она почувствовала прилив вдохновения.
   — Дэш, а вам когда-нибудь приходилось испытывать страстное желание поесть домашних пирогов? Таких толстых и пышных — разломишь один, а из него вырывается струйка пара! А масло прямо-таки тает в его золотисто-желтой начинке. Потом наберешь немного теплого кленового сиропа.
   — Я знал, что у вас скверный характер, Хани, но даже представить не мог, что вы вдобавок еще и садистка!
   Они остановились у багажника автомобиля.
   — По-видимому, я еще не говорила вам, что превосходно готовлю. Мои пироги получаются именно такими.
   Но вид у него был явно недоверчивый.
   — Что-то вы не очень смахиваете на любительницу стряпать!
   — И тем не менее. Это лишний раз доказывает, какой из вас неважный знаток человеческих душ. Я уже сколько лет готовлю для своей семьи. Моя тетка Софи всегда слишком уставала, чтобы готовить не из полуфабрикатов, и к десяти годам у меня выработалось стойкое отвращение ко всем тем обедам, что рекламируют по телевизору, поэтому я начала пробовать готовить самостоятельно и уже в скором времени стала превосходным поваром. Я ничуть не привираю. Причем это просто обыкновенная домашняя еда.
   Достав из кармана связку ключей, она как бы в рассеянности стала подбрасывать их на ладони.
   — Ох, Господи, только подумала про эти пирожки, и сразу захотелось поскорее вернуться домой и испечь целый противень. Огромное спасибо за приглашение, Дэш. Я чудесно провела время!
   Дэш сунул большой палец в карман джинсов и уставился в землю. Она покачала ключами. Он поковырял носком сапога в камнях. Она перебросила ключи из правой руки в левую.
   — Думаю, если у вас вдруг появится желание проверить мои кухонные запасы и посмотреть, не найдется ли там все что нужно, я не стану возражать.
   Она округлила глаза:
   — Вы уверены? Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством.
   Хмыкнув, он направился к домику.
   Она, улыбаясь, двинулась следом.
   Кухня была старомодная и просторная, с дубовыми шкафами, окрашенная в цвет жареного миндаля. Мурлыкая себе под нос, Хани отобрала все необходимое для пирогов и выудила из холодильника полкило бекона. Начав отмеривать муку в пеструю глиняную миску, она услышала доносившиеся из гостиной звуки баскетбольного матча с участием команды «Сунерз», транслировавшегося по телевизору. Хани не стала бы возражать, составь Дэш ей компанию, но в его кухне ей было хорошо и в одиночестве.
   Спустя минут сорок пять она позвала его занять место за старым дубовым столом, стоявшим в небольшой нише. Дядюшка Эрл не любил разговоров за едой и приучил к этому своих домочадцев. Поэтому Хани молча приподняла чистое чайное полотенце, открыв взорам миску, полную исходящих паром золотисто-коричневых пирожков. Взяв сразу два, Дэш подцепил вилкой с полдюжины ломтиков бекона и положил на свою тарелку.
   Едва он разломил первый пирог, из него, как и предсказывала Хани, вырвалось облачко пара. Она передала ему масло и кувшинчик с заранее подогретым сиропом. Это был не кленовый сироп, его не нашлось в хозяйстве Дэша. Кусочек масла моментально впитался в стенки пирога, сироп начал стекать с краев. Теперь можно поесть и самой.
   — Хорошо, — пробормотал Дэш, расправившись с первым пирогом и принимаясь за второй. Хани отпила глоток кофе, который только что сварила. Он был крепковат для нее, но она знала, что Дэш любит именно такой. Когда исчез и второй пирог, она потихоньку подвинула всю миску, чтобы ему было легче добираться до следующих.
   Хани всегда ела немного и теперь удовольствовалась одним пирогом с кофе. Тем временем Дэш доедал уже четвертый.
   — Хорошо, — повторил он.
   Его удовольствие наполнило ее гордостью. Может, она и не очень красива или слишком легкомысленна, но зато наверняка знает, как его накормить!
   Он уплел девять ломтиков бекона и с полдюжины пирогов, прежде чем наконец остановился. Поглядев на нее, он усмехнулся:
   — Вы превосходный повар, девочка!
   — Вам надо было бы еще попробовать моего жареного цыпленка. Снаружи чисто золотая корочка, но зато внутри…
   — Стоп! Хани, вам когда-нибудь приходилось слышать о такой штуке, как холестерин?
   — Конечно. Его еще Лиза использует для обесцвечивания волос.
   — Думаю, это «Клейрин».
   — Ой, я перепутала. — И она невинно улыбнулась. Пока он ел, Хани не давало покоя кое-что из того, что он сказал раньше. И когда он всыпал полную с верхом ложку сахару а свой кофе, она решила, что сейчас самое время спросить его об этом.
   — Назовите хоть одного слабохарактерного человека, к которому я привязана.
   — Прошу прощения?
   — Ну, раньше. Вы еще сказали, что сильным я показываю спину. И что привязываюсь к слабохарактерным. Вот и назовите хоть одного.
   — Я говорил это?
   — Да, говорили. Кого вы имели в виду?
   — Ну… — Он помешал кофе. — Как насчет Эрика для начала?
   — Я никогда не привязывалась к Эрику Диллону. И все его поведение кажется мне невыносимым.
   — Разумеется, привязались.
   — Он же груб и помешан на своей персоне!
   — Это вы верно подметили.
   — Но зато он очень талантлив. — У нее неожиданно появилось желание вступиться за Эрика.
   — И опять вы правы.
   — Надо быть чокнутой, чтобы беспокоиться об Эрике Диллоне. Ни за что на свете такой человек, как он, не взглянет второй раз на девушку вроде меня — низенькую злючку с большущим, прямо как у старой прилипалы, ртом.
   — А что такое вы говорите о своем рте?
   — Да вы только взгляните на него. — Она смутилась. Он внимательно посмотрел на ее губы, и в глазах мелькнула улыбка.
   — Хани, масса мужчин посчитали бы, что у вас очень сексапильный рот. Вот если бы вы еще и не болтали так много…
   Она посмотрела на него:
   — А ну, попробуйте назвать еще хоть кого-нибудь, кроме Эрика Диллона. Наверняка знаю, что вам это не удастся, поскольку я вижу людей насквозь. Меня восхищает сила.
   — Это верно?
   — Да уж куда вернее.
   — Тогда почему же вы, мисс Великий Знаток Людей, прямо-таки горели желанием расположить меня к себе?
   Хани видела, что он намеревался сказать это в шутку, но получилось совсем иначе. Едва Дэш произнес эти слова, как лицо его окаменело, и возникшие между ними теплые отношения мгновенно испарились.
   Резко оттолкнув чашку, он поднялся:
   — Думаю, вам уже пора. У меня есть еще кое-какие дела, которые надо бы успеть сделать сегодня. — За его грубоватостью она разглядела смущение.
   Хани тоже встала и последовала за ним через кухню в уютную гостиную. Ее украшали обитая кожей мебель и оправленные в рамки афиши старых фильмов, где снимался Дэш. Когда он проводил ее до входной двери, клацая каблуками сапог по терракотовым плиткам, воздух, казалось, сгустился от натянутости.
   Хани не могла допустить, чтобы их день вот так безрадостно закончился. Протянув ладонь, она коснулась его руки и заговорила таким мягким, словно чужим, голосом:
   — А вы, Дэш, и есть чуть ли не самый сильный из всех, кого я знаю. Я не шучу.
   Обернувшись, он поднял на нее глаза, в которых затаились усталость и горечь поражения:
   — Я помню тот день, когда вы назвали меня дряхлым старым пьянчугой.
   В ней поднялась удушливая волна стыда.
   — Простите меня! Похоже, тогда в меня вселился сам дьявол.
   — Но вы же не сказали ничего, кроме правды.
   — Не надо. От этого мне ничуть не легче. Уперев руку в бедро, он, казалось, изучал плитки на полу, потом опять поднял глаза на Хани:
   — Хани, я алкоголик. Для меня каждый день — это борьба, и большую часть времени я не уверен, долго ли я продержусь. Причем бутылка не единственная моя проблема. Я падок на женщин. Мои дети не выносят моего характера. Я вспыльчив и не забочусь ни о ком, кроме самого себя.
   — Я вам не верю.
   — А вы поверьте, — жестко сказал он. — Я себялюбивый сукин сын, и менять в этом отношении свою жизнь не имею никакого желания.
   Он вышел из дома, и ей не оставалось ничего другого, как последовать за ним до самого автомобиля. Такой прекрасный день был безнадежно испорчен. В этом была и ее вина.

Глава 11

   В понедельник утром Хани прибыла на съемочную площадку с тремя дюжинами коробок рисовых хлопьев и тортом с шоколадной глазурью. Вся съемочная группа была изумлена, но угощению обрадовались.
   — Вы просто умница, дорогая, — протянула Лиз Кэстлберри, облизывая губы, обсыпанные сахарной пудрой. — Надо же, взятка шоколадом!
   — Никому я не собираюсь давать взятку, — буркнула Хани, вовсе не обрадовавшись тому, что эта королева сучек видела ее насквозь.
   Выждав два дня, Хани принесла несколько дюжин испеченных дома булочек с шоколадными чипсами. Хлопоты со стряпней поздно ночью, добавившиеся к ежедневным тяжелым съемкам, так изматывали, что она засыпала между эпизодами, зато коллеги начали ей улыбаться, и она решила, что ради этого можно и пострадать. Дэш время от времени заговаривал с ней в течение дня, но на ранчо tie приглашал и не упоминал о возможности опять прокатиться на лошадях. Она проклинала себя.
 
   Февраль пролетел незаметно. Сценаристы начали лихорадочно засыпать ее записками с просьбой встретиться, но она попросту рвала их на мелкие клочки. Может, если она докажет Дэшу, что умеет держать рот на замке, он опять пригласит ее. Но проходила неделя за неделей, а он отмалчивался, и Хани стала отчаиваться. Скоро все уйдут на хайэтес, и тогда она не увидится с ним целых четыре месяца.
   Как-то в середине марта, проведя уик-энд в кругу семьи за выслушиванием причитаний Софи и отрыжек Бака после очередной банки пива, она приехала в понедельник на работу, чтобы начать съемки последней серии сезона.
   Конни Эванс, гримировавшая ее, критически посмотрела на ее отражение в зеркале:
   — Хани, эти круги у вас под глазами становятся все заметнее. Хорошо, что сезон кончается, иначе мне пришлось бы применять к вам укрыватель убойной силы.
   Когда Конни успешно замаскировала тени, Хани взяла с туалетного столика конверт из плотной бумаги с напечатанным на нем ее именем. Предполагалось, что роль на неделю вперед ей будут передавать через посыльного не позднее середины субботы, но чаще выходило так, что она обнаруживала ее, лишь придя на работу в понедельник. Ей стало интересно, что же там припасли для нее сценаристы на эту неделю. И, поскольку она продолжала оставлять без ответа все более настоятельные требования прийти и поговорить с ними, то могла лишь надеяться, что они не решились рассчитаться с ней, заставив Дженни свалиться в улей или еще куда-нибудь.
   В последних нескольких сериях центральным персонажем становился Блейк. В одной из них он завел пылкий роман с женщиной старше себя, к тому же приятельницей Элеонор. В сценарии на полную катушку использовалась мрачная сексапильность Эрика, и Хани это так огорчало, что она выключала телевизор.
   Конни покончила с гримом, и Хани, достав из конверта сценарий на очередную неделю, глянула на заглавие. «Мечта Дженни». Звучало неплохо.
   Минут через десять она, выскочив из кресла, помчалась разыскивать Росса.
   Завернувшись в бледно-розовый махровый халат, Лиз как раз выходила из своей гримерной, когда в холл влетела Хани. Едва увидав ее лицо, Лиз бросилась к ней, когда та пролетала мимо. Потом сильным рывком втащила к себе в комнату и бедром захлопнула дверь.
   — Вы что это себе позволяете? — Хани вырвала руку.
   — Даю вам минутку, чтобы вы успокоились. Хани стиснула кулачки:
   — Нечего мне успокаиваться! Я совершенно спокойна. А сейчас прочь с дороги!
   Лиз прислонилась к косяку двери:
   — Я не двинусь с места. Налейте себе кофе, сядьте на софу и возьмите себя в руки.
   — Не нужно мне никакого кофе! Я хочу…
   — Делайте, что вам говорят!
   Несмотря на банный халат, вид у королевы сучек был решительный, и Хани заколебалась. Может, и в самом деле не мешало бы посидеть несколько минут, чтобы прийти в себя? Переступив через Мицци, свернувшуюся на полу, она налила кофе в одну из расписных фарфоровых чашек, которые стояли рядом с немецкой кофеваркой из нержавеющей стали.
   Оторвавшись от двери, Лиз указала на свою копию сценария, лежавшую открытой на туалетном столике:
   — Будьте довольны, что это семейное шоу и вам не придется сниматься нагишом.
   Желудок Хани исполнил сальто-мортале.
   — Откуда вы знаете, что меня расстроило?
   — Дорогая, для этого вовсе не надо быть провидицей!
   Хани уставилась в свою чашку.
   — Ни за что не стану целоваться с ним. Без шуток. Даже и не подумаю!
   — Половина всех женщин «Америки хотела бы поменяться с вами местами.
   — Все станут думать, что я опять разговаривала со сценаристами, а я вовсе не говорила с ними. Уже много недель не говорила!
   — Хани, ведь это всего лишь поцелуй. Это же так правдоподобно, что Дженни мечтает поцеловать Блейка.
   — Но никто не поверит, что это мечта Дженни. Все будут думать, что это моя мечта!
   — А разве это не так?
   Хани вскочила, расплескав кофе на блюдечко.
   — Нет! Я его не выношу. Он такой чванливый, высокомерный и недоброжелательный!
   — И не только это. — Лиз уселась на банкетку перед туалетным столиком и начала натягивать прозрачные нейлоновые чулки жемчужно-серого цвета. — Простите за театральный слог, дорогая, но Эрик Диллон — это ходячее минное поле. — Она слегка поежилась. — Надеюсь, меня не будет поблизости, когда он в конце концов взорвется.
   Хани отодвинула чашку с нетронутым кофе.
   — Я должна быть в прозрачной ночной сорочке и парике да еще танцевать с ним под деревом. Что за дурацкие мечты! Это так нелепо, что мне даже думать об этом невыносимо.
   — Не в ночной сорочке, а в длинном платье. Да и парик может оказаться красивым. Было бы глупо, если бы вы стали целоваться с Блейком в этих джинсах и с такой кошмарной прической. По-моему, вы будете выглядеть в сотню раз красивее, чем обычно.
   — Мерси за комплимент!
   Лиз натянула колготки. Под ними Хани разглядела узкие черные кружевные трусики.
   — Любуясь всеми этими восхитительными проявлениями вашего характера, я так и не смогла понять, почему вы не направили хотя бы один из своих истерических припадков на что-нибудь стоящее? На эту безобразную стрижку, к примеру.
   — Я говорю не о моих волосах, — возразила Хани, — а о поцелуях с Блейком. Я немедленно иду к Россу и…
   — И если вы продемонстрируете один из ваших знаменитых припадков, то сведете на нет все те роскошные калорийные взятки, которые пекли. И потом, съемки начнутся через полчаса, поэтому менять сценарий уже поздновато. А кстати, что вы ему скажете? Ведь танцы в утреннем саду и обмен поцелуем с Эриком Диллоном вряд ли можно расценить как криминал.
   — Но…
   — Разве вы никогда не целовались с мужчиной?
   Хани вытянулась во весь свой крохотный рост.
   — Мне уже восемнадцать лет, а своего первого мужчину я поцеловала в четырнадцать!
   — Это которого — того, кого вы зарезали, или того, кому прострелили голову? — растягивая слова, поинтересовалась Лиз.
   — Возможно, я и лгала об этом, но насчет поцелуев не вру. У меня было несколько романов. — Она попыталась выдумать какие-нибудь правдоподобные детали, которые убедили бы Лиз. — Был там один парень. Звали его Крис, он учился в университете Южной Калифорнии. Ходил в спортивной майке с надписью «Бойцовые петухи».
   — Не верю я вам.
   — А мне как-то вес равно.
   Лиз выскользнула из халата и потянулась за платьем, которое носила в первом эпизоде. Хани уставилась на ее бюстгальтер. Он походил на две кружевные устричные скорлупки черного цвета.
   — Хани, всю работу будет делать Эрик. Господь свидетель, опыта у него более чем достаточно. Кроме того, нигде не упоминалось, что Дженни что-либо знает о занятиях любовью.
   — Никакие это не «занятия любовью»! Это только поцелуй!
   — Вот именно. Между прочим, я посмотрела график съемок. Действие происходит снаружи, и снимать эту сцену начнут не раньше пятницы. Так что у вас впереди целая неделя, чтобы подготовиться к ней. А сейчас успокойтесь и рассматривайте ее как любой другой кусок работы.
   Хани несколько мгновений выдерживала взгляд Лиз, потом опустила глаза и рассеянно почесала голову Мицци.
   — Не понимаю, с какой это стати вы пытаетесь мне помогать. Ведь вы делаете это постоянно, правда?
   — Стараюсь по крайней мере.
   — И Дэш говорит то же самое. Но мне непонятно почему.
   — Женщины должны помогать друг другу, Хани.
   Посмотрев на Лиз, Хани заулыбалась. Ей польстило, что и ее причислили к женщинам. Еще раз на прощание потрепав Мицци но голове, она поднялась и шагнула к дверям.
   — Спасибо, — уже выходя, сказала она.
 
   Этим же днем Лиз подошла к Дэшу, улучив момент, когда тот был один.
   — Рекомендую не спускать глаз с твоей юной подопечной, ковбой. Она несколько огорчена поворотом сюжета на этой неделе, а ты не хуже меня знаешь, что, если Хани в расстроенных чувствах, от нее можно ждать чего угодно.
   — Я не отвечаю за Хани!
   — Однажды ударив ее, ты сделал ее своей на всю жизнь.
   — Черт побери, Лиз…
   — Ну-ну, дорогой. — Она погрозила пальчиком и удалилась, оставив аромат дорогих духов.
   Дэш негромко выругался себе под нос. Он не желал впускать Хани в свою личную жизнь, но это становилось все труднее. Если бы не это разжижение мозгов в тот день, когда он отшлепал ее по заднице! Ни в коем случае нельзя было приглашать ее на ранчо. Нельзя сказать, что он плохо провел время. Напротив, с ней было чертовски здорово, и в мыслях не было пропустить рюмочку-другую.
   Для женщины она была удивительно проста. Конечно, не так уж и много в ней от настоящей женщины, но это и было главной причиной того, что их совместно проведенный день доставил ему такое удовольствие. Никакого тебе скрытого сексуального графика, нарушающего безмятежное течение событий, лишь нечто умиротворяющее от общения с человеком, по большей части говорящим все, что у него на уме. В довершение всего, как это ни странно, Хани на многие вещи смотрит так же, как и он сам. Например, на Федеральное финансовое управление.
   Когда Хани подошла к нему и они заняли свои места в ожидании начала съемки следующей сцены, Дэш понял, что любит Хани сильнее собственной дочери. Нельзя сказать, что он не любит Мередит, напротив, очень любит, но, даже когда она была ребенком, он не чувствовал к ней особой привязанности. Когда Мередит исполнилось пятнадцать лет, она ударилась в религию, и после этого с ней просто никакого сладу не стало. Только на прошлой неделе звонила Ванда и сообщила новость, что Мередит решила бросить «Орал Роберте» из-за того, видите ли, что это место для нее становится чересчур либеральным. Что же до сына, Джоша, то и здесь дела обстояли не лучше. Джош всегда был по большей части маменькиным сынком — возможно, из-за недостатка внимания со стороны отца.
   Прямо перед лицом возник измеритель освещенности. Рядом зевнула Хани. Даже в гриме она выглядела усталой.
   — Вам достались пирожки, что я приносила на прошлой неделе? — спросила она. — Те, что были с «Эм-энд-эмс» внутри?
   — Я съел парочку.
   — Думаю, они были не так хороши, как те глазированные шоколадные пирожные. А как вам показалось?
   — Хани, вы хоть спите когда-нибудь, придя домой, или торчите всю ночь у плиты и печете пирожки?
   — Сплю.
   — Но явно недостаточно. Только посмотрите на себя — вы же совершенно измотаны!
   Он чувствовал, что здесь надо бы и остановиться, но она была такая маленькая, такая измученная, и он дал волю чувствам:
   — Начиная с сегодняшнего дня вы прекращаете заниматься своей стряпней, детка.
   Хани от этого прямо-таки воспламенилась:
   — Что-что?
   — Вы слышали меня. Люди должны полюбить вас не за пирожки, а за мягкий характер. Если еще раз принесете в группу хоть что-нибудь съестное, я вышвырну все в мусорную корзину.
   — А вот и не вышвырнете! Это не ваше дело!
   — Мое, если вы хотите в субботу приехать на ранчо и прокатиться верхом.
   Он прямо воочию увидел ту внутреннюю борьбу — настоящую баталию между желанием побыть с ним и независимостью натуры. Ее челюсти сжались, губы превратились в упрямую ниточку, так хорошо ему знакомую.
   — Вы пытаетесь управлять мной! Думаете, можете быть строгим и добреньким со мной, когда вам заблагорассудится, совершенно не задумываясь о моих чувствах?
   — А я же говорил вам, что я за человек, Хани.
   — Ведь я просто хочу стать вам другом. Что в этом такого ужасного?
   — Ничего, если это действительно все, чего вам хочется. Но вы заставляете меня беспокоиться. — Посмотрев за камеры в глубину студии, он решил выложить все, что думает. — Хани, вы слишком многого хотите от людей. У меня такое чувство, что вы высосали бы из меня всю кровь до последней капли, позволь я вам это. А мне, честно говоря, нечем поделиться.
   — Что за ужасы вы говорите! Я же вам не вампир какой-то!
   Дэш не ответил. Просто дал ей время разобраться в своих чувствах.
   — Ладно, — наконец сказала она сердито. — Если я смогу поехать на ранчо, то больше никогда не буду заниматься стряпней.
   Ему стало удивительно тепло и приятно от мысли, что она готова даже смирить свою гордыню — настолько ей нравится быть с ним. Когда Хани не доставляла ему неприятностей, то была просто большим ребенком.
   — И еще, — добавил он. — Вам нужно прожить эту неделю, не слишком-то заносясь. Особенно это касается программы съемок в пятницу.
   Хани метнула взгляд на Лиз, кокетничавшую с новым оператором:
   — Кое-кто слишком много болтает!
   — Вы должны только радоваться, что этот кое-кто так вас опекает.
   Их прервали, и Хани не успела ничего ответить; впрочем, может, это было и к лучшему.
 
   Пятница надвигалась на нее, слово смог на город. И наконец она наступила. Хани упорно не смотрелась в зеркала, пока возились с ее гримом и наряжали в белое кружевное платье, норовившее то сползти с плеч, то волочиться по полу. На шею надели кружевной стоячий воротничок бледно-лилового цвета, на голову водрузили парик. Он был из длинных волос и медового цвета, точь-в-точь как ее собственные.
   — Блистательно, — сказала новая парикмахерша Эвелин, стоя за спиной Хани и любуясь ее отражением.
   Конни, только что закончившая гримировать Хани, поддержала:
   — Ну, давайте же, Хани! Довольно ребячиться. Вы только взгляните!
   Обхватив себя руками, Хани повернулась к зеркалу. И посмотрела…
   — Ни фига себе! — вырвалось у нее негромкое восклицание.
   — Вы удивительно точно выразили мои чувства, — сухо отозвалась Эвелин.
   Хани опасалась, что будет выглядеть мальчишкой, нацепившим дамскую одежду, но смотревшая на нее из зеркала стройная юная особа была самой женственностью. В ее чертах поражали какая-то зыбкость и мечтательность — от голубого сияния глаз до бледно-розовых губ, ничуть не похожих на рот рыбы-прилипалы — наоборот, это был рот прекраснейшего существа. Волосы мягко обрамляли лицо и волнами ниспадали на плечи, совсем как у сказочной принцессы.