Страница:
Кен Фоллетт
На орлиных крыльях
«Я носил вас на орлиных крыльях, и принес вас к Себе».
«Ветхий Завет», Исход, гл. 19, стих 4
Действующие лица
В ДАЛЛАСЕ, ШТАТ ТЕХАС, США
Росс Перо – председатель совета директоров корпорации «Электроник дейта системс» (ЭДС) Даллас
Мерв Стаффер – правая рука Перо
Т. Дж. Маркес – вице-президент ЭДС
Том Уолтер – заведующий финансовым отделом ЭДС
Митч Харт – бывший президент ЭДС, имевший тесные связи с Демократической партией США
Том Льюс – основатель юридической конторы «Хьюз энд Хилл» в Далласе
Билл Гэйден – президент «ЭДС Уорлд», дочерней компании ЭДС
Морт Мейерсон – вице-президент ЭДС
В ТЕГЕРАНЕ
Пол Чиаппароне – менеджер филиала ЭДС в Иране
Рути Чиаппароне – его жена
Билл Гэйлорд – заместитель Пола
Эмили Гэйлорд – жена Билла
Ллойд Бриггс – второй заместитель Пола
Рич Гэллэгер – помощник Пола по административным вопросам
Кэти Гэллэгер – жена Рича
Баффи – пудель Кэти
Пол Буча – бывший менеджер филиала ЭДС в Иране, затем переведен в Париж
Боб Янг – менеджер ЭДС в Кувейте
Джон Хауэлл – адвокат из конторы «Хьюз энд Хилл»
Кин Тэйлор – менеджер подряда с банком «Омран»
ГРУППА СПАСАТЕЛЕЙ
Подполковник Артур Д. Саймонс по прозвищу Бык
Джей Коберн – командир группы – его заместитель
Рон Дэвис – наводчик
Ральф Булвэр – стрелок
Джо Поше – водитель
Гленн Джексон – водитель
Пэт Скалли – дозорный
Джим Швебах – дозорный и подрывник
ИРАНСКИЕ ПОДДАННЫЕ
Аболхасан – заместитель Ллойда Бриггса и начальник над всеми иранскими служащими
Маджид – помощник Джея Коберна
Фара – дочь Маджида
Рашид – инженер-стажер ЭДС
Сеид, – инженер-стажер ЭДС
Мотоциклист – инженер-стажер ЭДС
Голам – снабженец и кадровик из отдела
Джея Коберна
Хосейн Дэдгар – следователь городской прокуратуры
СОТРУДНИКИ ПОСОЛЬСТВА США В ТЕГЕРАНЕ
Уильям Салливан – посол
Чарльз Наас – советник-посланник, заместитель Салливана
Лю Гольц – генеральный консул
Боб Соренсон – сотрудник посольства
Али Джордан – иранский служащий посольства
Барри Розен – пресс-атташе
В СТАМБУЛЕ
Господин Фиш – расторопный агент туристской фирмы
Илсман – сотрудник турецкой разведки Чарли Браун – переводчик
В ВАШИНГТОНЕ
Збигнев Бжезинский – помощник президента по национальной безопасности
Сайрус Вэнс – государственный секретарь
Дэвид Ньюсом – заместитель госсекретаря
Генри Пречт – заведующий иранским сектором госдепартамента
Марк Гинсберг – чиновник госдепартамента по связи с Белым домом
Адмирал Том Мурер – бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов
Росс Перо – председатель совета директоров корпорации «Электроник дейта системс» (ЭДС) Даллас
Мерв Стаффер – правая рука Перо
Т. Дж. Маркес – вице-президент ЭДС
Том Уолтер – заведующий финансовым отделом ЭДС
Митч Харт – бывший президент ЭДС, имевший тесные связи с Демократической партией США
Том Льюс – основатель юридической конторы «Хьюз энд Хилл» в Далласе
Билл Гэйден – президент «ЭДС Уорлд», дочерней компании ЭДС
Морт Мейерсон – вице-президент ЭДС
В ТЕГЕРАНЕ
Пол Чиаппароне – менеджер филиала ЭДС в Иране
Рути Чиаппароне – его жена
Билл Гэйлорд – заместитель Пола
Эмили Гэйлорд – жена Билла
Ллойд Бриггс – второй заместитель Пола
Рич Гэллэгер – помощник Пола по административным вопросам
Кэти Гэллэгер – жена Рича
Баффи – пудель Кэти
Пол Буча – бывший менеджер филиала ЭДС в Иране, затем переведен в Париж
Боб Янг – менеджер ЭДС в Кувейте
Джон Хауэлл – адвокат из конторы «Хьюз энд Хилл»
Кин Тэйлор – менеджер подряда с банком «Омран»
ГРУППА СПАСАТЕЛЕЙ
Подполковник Артур Д. Саймонс по прозвищу Бык
Джей Коберн – командир группы – его заместитель
Рон Дэвис – наводчик
Ральф Булвэр – стрелок
Джо Поше – водитель
Гленн Джексон – водитель
Пэт Скалли – дозорный
Джим Швебах – дозорный и подрывник
ИРАНСКИЕ ПОДДАННЫЕ
Аболхасан – заместитель Ллойда Бриггса и начальник над всеми иранскими служащими
Маджид – помощник Джея Коберна
Фара – дочь Маджида
Рашид – инженер-стажер ЭДС
Сеид, – инженер-стажер ЭДС
Мотоциклист – инженер-стажер ЭДС
Голам – снабженец и кадровик из отдела
Джея Коберна
Хосейн Дэдгар – следователь городской прокуратуры
СОТРУДНИКИ ПОСОЛЬСТВА США В ТЕГЕРАНЕ
Уильям Салливан – посол
Чарльз Наас – советник-посланник, заместитель Салливана
Лю Гольц – генеральный консул
Боб Соренсон – сотрудник посольства
Али Джордан – иранский служащий посольства
Барри Розен – пресс-атташе
В СТАМБУЛЕ
Господин Фиш – расторопный агент туристской фирмы
Илсман – сотрудник турецкой разведки Чарли Браун – переводчик
В ВАШИНГТОНЕ
Збигнев Бжезинский – помощник президента по национальной безопасности
Сайрус Вэнс – государственный секретарь
Дэвид Ньюсом – заместитель госсекретаря
Генри Пречт – заведующий иранским сектором госдепартамента
Марк Гинсберг – чиновник госдепартамента по связи с Белым домом
Адмирал Том Мурер – бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов
Предисловие
Книга эта – правдивое повествование об одном происшествии, случившемся с двумя американцами. Их ложно обвинили в преступлении, которого они вовсе не совершали. Освободившись из тюрьмы, они провели собственное беспристрастное судебное расследование.
По завершении расследования состоялся общественный суд, снявший с них все ранее выдвинутые обвинения.
В своем повествовании я позволил себе лишь два небольших отступления от действительности.
Во-первых, некоторые действующие лица выведены под псевдонимами или прозвищами, чтобы оградить их от мести со стороны властей Ирана. Это – Маджид, Фара, Аболхасан, господин Фиш, Стукач, Рашид, Мотоциклист, Мехди, Малек, Голам, Чарли Браун. Все остальные имена и фамилии подлинные.
Во-вторых, редко кто может точно вспомнить собственные слова, сказанные три-четыре года назад. Более того, восстановить живую беседу с мимикой, жестами, восклицаниями и намеками, которые становятся бессмысленными при изложении на бумаге, просто невозможно. Поэтому диалоги в книге написаны заново и отредактированы. И тем не менее каждая воссозданная беседа была предъявлена на одобрение, по меньшей мере, хотя бы одному из ее участников, чтобы он внес в нее свои исправления и подтвердил бы правдивость.
Полагаю, что с этими двумя оговорками каждое слово в моем рассказе довольно точно отражает произошедшие события. Он не относится к разряду художественных произведений или к документальной беллетристике. Но то, что вы прочтете, случилось на самом деле.
По завершении расследования состоялся общественный суд, снявший с них все ранее выдвинутые обвинения.
В своем повествовании я позволил себе лишь два небольших отступления от действительности.
Во-первых, некоторые действующие лица выведены под псевдонимами или прозвищами, чтобы оградить их от мести со стороны властей Ирана. Это – Маджид, Фара, Аболхасан, господин Фиш, Стукач, Рашид, Мотоциклист, Мехди, Малек, Голам, Чарли Браун. Все остальные имена и фамилии подлинные.
Во-вторых, редко кто может точно вспомнить собственные слова, сказанные три-четыре года назад. Более того, восстановить живую беседу с мимикой, жестами, восклицаниями и намеками, которые становятся бессмысленными при изложении на бумаге, просто невозможно. Поэтому диалоги в книге написаны заново и отредактированы. И тем не менее каждая воссозданная беседа была предъявлена на одобрение, по меньшей мере, хотя бы одному из ее участников, чтобы он внес в нее свои исправления и подтвердил бы правдивость.
Полагаю, что с этими двумя оговорками каждое слово в моем рассказе довольно точно отражает произошедшие события. Он не относится к разряду художественных произведений или к документальной беллетристике. Но то, что вы прочтете, случилось на самом деле.
Глава первая
Все это началось 5 декабря 1978 года.
Джей Коберн, начальник отдела подготовки кадров филиала американской корпорации ЭДС в Иране, сидел, глубоко задумавшись, в своем кабинете в штаб-квартире компании в одном из тихих кварталов Тегерана.
Офис находился в трехэтажном бетонном здании, известном под названием «Бухарест», потому что стоял на аллее, отходящей от Бухарестской улицы. Кабинет Коберна, довольно-таки большой по американским меркам, располагался на втором этаже. Пол в кабинете был паркетным, письменный стол сделан из великолепного дерева, на стене висел портрет шаха. Коберн сидел спиной к окну. Через стеклянную дверь видна большая комната, где размещался персонал со своими пишущими машинками и телефонными аппаратами. На двери висел тяжелый занавес, но Коберн никогда не сдвигал его.
Было довольно прохладно. В Тегеране в это время всегда бывает холодно, а тут еще тысячи горожан бастовали, городские теплоцентрали работали с перебоями, в отдельные дни тепло не подавалось часами.
Коберн – высокий, широкоплечий мужчина, ростом 175 сантиметров и весом 90 килограммов. Рыжеватые волосы его коротко подстрижены и тщательно расчесаны на пробор. Хотя ему стукнуло всего тридцать два, выглядел он на все сорок. Если же приглядеться повнимательнее, можно увидеть его всегда улыбающееся, по-юношески привлекательное открытое лицо. Но у него был вид рано возмужавшего человека, который рос слишком быстро.
Всю жизнь ему приходилось взваливать на свои плечи нелегкую ношу: сызмальства он помогал отцу в цветочном магазине, в двадцать лет служил во Вьетнаме вертолетчиком, рано женился и рано стал отцом. И вот сейчас он – начальник отдела подготовки кадров, отвечающий за безопасность 131 американского служащего и 220 членов их семей в городе, где на улицах буйствовали фанатичные толпы иранцев.
В этот день, впрочем, как и во все другие, он пытался дозвониться в тегеранские районы, уточняя, где бесчинства шли полным ходом, а где они еще не начинались, но могли вот-вот вспыхнуть.
Хотя бы раз в день он обязательно звонил в посольство США. Там была сформирована информационная группа с круглосуточным дежурством. Американские граждане звонили туда из разных районов города и докладывали обстановку, где проходят мирные демонстрации, а где бушуют погромы, а дежурные из группы информировали, каких мест следует избегать. Что же касается прогнозов насчет возможного развития событий, то Коберн считал, что посольство мало чем могло помочь. На еженедельных брифингах, где он неизменно присутствовал, всегда твердили, что американцы должны тихонько сидеть по домам, по возможности никуда не выходить и любой ценой держаться подальше от толпы. Утверждалось, однако, что шах контролирует обстановку и американцам уезжать из страны пока не следует. Коберн понимал, в чем тут дело: если посольство США заявит, что положение шаха шаткое, его режим и впрямь падет. Поэтому дипломаты высказывались осторожно и не допускали никакой утечки информации.
Разуверившись в возможностях посольства, американские бизнесмены в Тегеране создали собственную осведомительскую сеть. Самой крупной американской компанией в городе была корпорация «Белл хеликоптер», которую возглавлял отставной генерал-майор Роберт Н. Маккиннон. Он наладил первоклассную разведывательную службу и охотно делился с соотечественниками всем, что узнавал. Коберн хорошо знал также некоторых офицеров разведки из военных миссий США и запросто захаживал к ним. В тот день в городе было относительно спокойно: крупных демонстраций не предвиделось. Последняя вспышка серьезных волнений случилась три дня назад, 2 декабря, в первый день всеобщей забастовки, когда, как сообщалось, в уличных баталиях были убиты сотни горожан. Коберн считал, что затишье могло длиться всего до 10 декабря, когда начинался мусульманский праздник Ашуры.
Он с беспокойством ждал этого дня. Мусульманский зимний праздник Ашуры совсем не походил на христианское Рождество. Этот день поста и траура по умершему Хасану, внуку пророка, проводился под знаком всеобщего покаяния. Он отмечался многочисленными уличными процессиями, во время которых наиболее рьяные фанатики истязали сами себя бичами. В такой атмосфере всеобщей истерии ярость и насилие могли, скорее всего, выплеснуться через край и обратиться против «неверных».
Коберн боялся, как бы в этом году насилие не обратилось против американцев. О том, что антиамериканские настроения в стране стремительно нарастают, свидетельствовал целый ряд зловещих признаков. Так, например, под дверь его кабинета подсунули листок с угрозой: «Если тебе дорога твоя жизнь и собственность, убирайся вон из Ирана!». Подобные «послания» получали и многие его знакомые. На стене дома, где он жил, краской из распылителя кто-то написал: «Здесь живут американцы». Демонстранты раскачивали автобус, на котором ехали в тегеранскую школу дети американцев, пытаясь его перевернуть. Некоторых служащих ЭДС уличные толпы окружали и грубо орали на них, а автомашины американцев разбивали и уродовали.
В один злосчастный день иранские чиновники из Министерства здравоохранения и социального страхования (между прочим, крупнейшего клиента ЭДС) в фанатичном возбуждении вдребезги разбили стекла в окнах корпорации ЭДС и сожгли портреты шаха. Служащие корпорации забаррикадировались в это время внутри здания, пережидая, пока толпа уберется прочь.
Наиболее зловещим своеобразным предостережением надвигающейся беды стало резко изменившееся отношение к Коберну со стороны семьи его домовладельца.
Как и большинство американцев, проживавших в Тегеране, Коберн арендовал половину двухквартирного дома. Он вместе с женой и детьми жил наверху, а домовладелец с семьей занимал первый этаж. Когда Коберн въехал сюда в марте, хозяин дома взял его семью под свое крыло. Семьи подружились. Коберн и хозяин дома любили обсуждать вопросы религии: домовладелец помогал ему переводить на английский язык Коран, а его дочь читала отцу главы из Библии, принадлежавшей Коберну. Вместе они выезжали за город по уик-эндам. Скотт, семилетний сынишка Коберна, играл в футбол с сыновьями хозяина. Однажды на уик-энде Кобернам довелось побывать на мусульманской свадьбе. Зрелище было бесподобное. Мужчины и женщины весь день находились раздельно, поэтому Коберн с сыном общались в мужском обществе, а его жена Лиз с тремя дочерьми присоединилась к женщинам. Коберну так и не удалось взглянуть на невесту.
Прошло лето, и взаимоотношения между семьями постепенно менялись. Прекратились совместные поездки по уик-эндам. Сыновьям хозяина дома запретили играть со Скоттом в футбол. Наконец все контакты между членами семей прекратились даже внутри дома и во дворе, а хозяин стал наказывать своих детей, даже если они перекинулись словечком с домочадцами Коберна.
Но домовладелец стал выражать неприязнь к американцам отнюдь не в одночасье. Однажды вечером он дал знать, что семья Коберна ему не безразлична. В тот день на улице произошел инцидент со стрельбой: один из его сыновей задержался и не заметил, как наступил комендантский час. Когда он подбежал к дому и перелезал через забор во двор, какой-то солдат открыл по нему стрельбу. Коберн с женой все это видели с балкона на втором этаже, Лиз страшно перепугалась. Хозяин дома поднялся к ним, объяснил, что произошло, и заверил, что все будет в порядке. Но он сказал также, что ради безопасности своей семьи не должен подавать вида, что дружит с американцами, – в эту пору нужно держать нос по ветру. Для Коберна это признание стало еще одним предвестником надвигающейся опасности.
Теперь же Коберну дали знать по системе тайного оповещения, что в мечетях и на базарах ходят дикие слухи о начале в день праздника Ашуры священной войны против американцев. Сигнал поступил еще пять дней назад, а американцы в Тегеране по-прежнему сохраняли удивительное спокойствие.
Коберн припомнил, что, когда ввели комендантский час, это не помешало регулярным ежемесячным встречам заядлых картежников из ЭДС за карточным столом. Он и его приятели просто приводили своих жен с детьми – те дремали в креслах, а мужчины играли до утра. Они привыкли к звукам выстрелов. Самая ожесточенная пальба раздавалась в южных кварталах города, где находился базар, и в районе университета. Отдельные же выстрелы слышались время от времени отовсюду. После первых случайных инцидентов на выстрелы как-то странно перестали обращать внимание. Когда кто-нибудь говорил и в это время начиналась стрельба, рассказчик просто замолкал... Стрельба прекращалась – он возобновлял разговор. Это было все равно что дома, в Штатах, когда низко над головой пролетал реактивный самолет. Казалось, американцы совсем не думали, что стрелять могут и по ним.
Коберн сохранял спокойствие под выстрелами. В молодости в него стреляли не раз. Во Вьетнаме ему доводилось летать и на боевых вертолетах поддержки пехоты, и на транспортных, перевозящих технику и живую силу на поле боя. Он сам стрелял в людей и не раз видел смерть. В ту пору за двадцать пять часов налета в боевых условиях, давали специальную медаль – Коберн привез домой тридцать девять таких медалей. У него также были два креста – «За летные заслуги» и «Серебряная звезда» – и пуля в ноге – наиболее уязвимой части тела пилота боевого вертолета. Уже в те годы он понял, что сможет вести себя достойно в боевой обстановке, когда приходится много чего делать, а на испуг не остается времени. И все же каждый раз, когда он возвращался с боевого задания и все страхи оставались позади, и можно было спокойно осмыслить свои действия, колени его мелко дрожали.
По-своему Коберн был благодарен за приобретенный опыт. Он быстро мужал, и это давало ему определенные преимущества перед сверстниками в деловой жизни. Опыт научил его также здравомысленно относиться к звукам ружейных выстрелов.
Но большинство его коллег и их жены так не думали. Когда возникал разговор о возможности эвакуации, они гнали прочь такую мысль.
Иранский филиал корпорации ЭДС предоставлял им работу и заботился об их отдыхе. Они обрели чувство собственного достоинства и не хотели уезжать, бросая все это. Их жены превратили арендованные помещения в настоящие домашние очаги и думали, как получше встретить рождественские праздники. Дети служащих ходили в школу, обзавелись друзьями, велосипедами и любимыми игрушками. Конечно же, успокаивали они себя, если затаиться и уцепиться за что-нибудь покрепче, то беда, может, и минует их стороной.
Коберн не раз пытался убедить Лиз забрать детей и уехать в Штаты, но не ради их безопасности, а потому, что может наступить момент, когда ему придется эвакуировать сразу 350 человек и он должен будет заняться этой проблемой целиком, безоглядно, а на заботы о собственной семье у него не хватит ни времени, ни сил. Но Лиз и слушать не хотела об отъезде.
Думая о Лиз, он только вздыхал. Она смешливая, преданная жена, с ней приятно общаться, но она далека от дел компании. Корпорация требовала немало от своих служащих: если нужно ради дела работать всю ночь напролет – работай. Лиз не воспринимала подобных порядков. Еще на родине, в Штатах, когда Коберн работал агентом по найму, ему приходилось частенько отсутствовать дома с понедельника до пятницы, разъезжая по всей стране, а ей это сильно не нравилось. В Тегеране она была счастлива, потому что Коберн ночевал дома каждую ночь. Она сказала, что если он намерен оставаться здесь, то и она останется. Детям здесь тоже нравится. Впервые они долго живут за границей, и им интересны язык и культура другого народа. Ким, старший одиннадцатилетний сын, был слишком самоуверен и не проявлял никакой тревоги. Восьмилетняя Кристи немного беспокоилась, но в силу своей эмоциональности она всегда все моментально преувеличивала. Семилетний Скотт и четырехлетний Келли были слишком малы, чтобы осознать надвигающуюся опасность. По этим причинам они остались в Иране, как и все другие, надеясь, что обстановка улучшится – или, может, ухудшится, а там видно будет.
Мягкий стук в дверь прервал размышления Коберна. Заглянул Маджид – невысокий, коренастый, с пышными усами иранец, лет около пятидесяти. Когда-то он был довольно богат: его племя владело обширными землями, но во время земельной реформы в 60-х годах лишилось их. Теперь он работал у Коберна в качестве помощника по административным вопросам, отвечающего за связи с иранскими чиновниками. Он бойко говорил по-английски и отличался предприимчивостью. Коберн питал к нему сильные симпатии: когда он с семьей приехал в Иран, тот делал все возможное и невозможное, чтобы помочь им поскорее освоиться на новом месте.
– Входи давай, – сказал Коберн. – Ну, чем озабочен?
– Да насчет Фары.
Коберн с пониманием кивнул. Фара, дочь Маджида, работала вместе с отцом. Ее обязанность заключалась в том, чтобы вовремя продлевать американцам визы и разрешения работать по найму.
– А что за проблема? – спросил Коберн.
– В полиции ей велели принести паспорта двух американцев из нашей компании, и чтобы об этом никто не знал.
Коберн нахмурился:
– Паспорта конкретных лиц или любые?
– Пола Чиаппароне и Билла Гэйлорда.
Пол был начальником Коберна, руководителем всего филиала корпорации ЭДС в Иране. Билл же являлся его первым заместителем и ответственным за самый крупный подряд – контракт с Министерством здравоохранения.
– Что же это происходит, черт подери? – не сдержался Коберн.
– Фара в большой опасности, – сказал Маджид. – Ее предупредили никому не говорить. Она спросила у меня совета. Конечно, я должен доложить вам об этом, но боюсь, как бы она не влипла в беду.
– Постой, не торопись, – попросил Коберн. – Давай все по порядку.
– Сегодня утром ей позвонили из департамента полиции. Из американской секции бюро выдачи разрешений на жительство. Ее попросили прийти в бюро. Сказали, что насчет Джеймса Найфелера. Она подумала, что это в порядке вещей. В полдвенадцатого она пришла в полицию, к начальнику американской секции. Сначала он попросил паспорт Найфелера и его вид на жительства. Она ответила, что Найфелер уехал из Ирана. Тогда он спросил про Пола Бучу. Она пояснила, что и его уже нет в стране.
– Так и сказала?
– Да.
«Буча все еще в Иране, – подумал Коберн. – Но Фара могла и не знать об этом». Буча жил здесь прежде, затем уехал и вскоре ненадолго вернулся. Он собирался вылететь в Париж только завтра.
Маджид продолжал:
– После этого чиновник сказал: «Думаю, и двое других тоже уехали?» Фара заметила, что у него на столе лежали два досье, и спросила, кто такие двое других. Он ответил, что это господин Чиаппароне и господин Гэйлорд. Она пояснила, что только этим утром ей выдали в секции вид на жительство для господина Гэйлорда. Чиновник велел ей взять и принести ему паспорта и виды на жительство обоих – господина Гэйлорда и господина Чиаппароне. Она должна сделать это тихонько, не поднимая шума.
– Ну и что она ответила? – задал вопрос Коберн.
– Она сказала, что сегодня не сможет принести их. Он наказал ей принести их завтра же утром. Он также предупредил, что она по закону отвечает за это и есть свидетели, что ей дали все нужные указания.
– Это какая-то нелепость, – заметил Коберн.
– Если они дознаются, что Фара ослушалась...
– Мы придумаем что-нибудь и не дадим ее в обиду, – перебил Коберн.
Ему нужно было знать, должны ли американцы сдавать свои паспорта по требованию полиции. Не так давно после какого-то мелкого дорожного происшествия у него забрали паспорт, а уже потом он узнал, что мог бы и не отдавать его.
– А они сказали, зачем понадобились паспорта?
– Да что вы, ничего они не сказали.
Буча и Найфелер были предшественниками Чиаппароне и Гэйлорда. Не здесь ли лежит разгадка? Коберн, теряясь в догадках, поднялся из-за стола.
– Прежде всего мы должны научить Фару, что говорить полиции завтра утром, – предложил он. – Пойду-ка я переговорю с Чиаппароне, а потом вернусь.
В начале 70-х годов система социального страхования в Иране находилась в самом зачаточном состоянии. Сборы пожертвовании проводились неэффективно, людям было совсем нетрудно получить страховку обманным путем в связи с одной и той же болезнью, да еще по несколько раз. Когда шах решил потратить на создание государства всеобщего благоденствия несколько миллиардов из двадцати, выручаемых ежегодно от продажи нефти, иранское правительство заключило с ЭДС контракт. Корпорация имела немалый опыт разработки и проведения программ медицинской помощи и страхования в ряде штатов Америки, но в Иране ей пришлось начинать с нуля. Нужно было выдать медицинские страховые карточки каждому из тридцати двух миллионов иранцев, ввести платежные ведомости, где отмечались бы взносы с заработков работающих, и определить порядок получения компенсации. Вся система подлежала компьютеризации – а это и был как раз профиль деятельности ЭДС.
Разница между системой сбора и системой учета данных была, как считал Пол, подобна разнице между приготовлением кекса из полуфабриката в заводской упаковке и из природных компонентов по старинным рецептам. Планы то и дело срывались. Иранцы вовсе не проявляли готовности идти навстречу американским служащим и, судя по всему, искусственно создавали помехи, вместо того чтобы разрешать проблемы. В головной штаб-квартире ЭДС в Далласе, в штате Техас, думали, что можно не только все сделать, но, более того, что уже все сделано. Здесь же, в Иране, ничего не делалось раньше «фарда» – слова, обычно переводимого как «завтра», а на самом деле – «как-нибудь потом».
Пол разрешал возникавшие проблемы единственным известным ему путем – упорной работой и непреклонной решимостью. Он не блистал высоким интеллектом. В свое время учеба в школе давалась ему нелегко, но его отец-итальянец с типичной для иммигранта верой в могущество образования заставлял его учиться, и он получал высокие оценки. Со школьных лет исключительное упорство неплохо помогало ему в жизни. Он хорошо помнил ранние годы деятельности ЭДС в Штатах еще в 60-х годах, когда каждый новый контракт мог озолотить или же разорить его компанию. В том, что она превратилась в одну из самых динамичных и процветающих фирм в мире, была и его – заслуга. Он твердо верил, что компания станет действовать в Иране по такому же пути, особенно когда по программе найма и подготовки кадров, руководимой Джеем Коберном, стало готовиться все больше местных кадров из иранцев, способных руководить на высоком уровне.
И все же он во всем ошибся и только теперь начал понимать почему. Когда он с семьей приехал в Иран в августе 1977 года, экономический подъем страны, связанный с нефтедолларами, к тому времени прекратился. У правительства просто недоставало денег. Антикризисная программа, принятая на тот год, еще больше увеличила безработицу, а тут еще неурожай вытолкнул в города большое число голодающих крестьян. Тираническое правление шаха было подорвано политикой защиты прав человека, проводимой президентом США Джимми Картером. Назрело время политической смуты.
Поначалу Пол особо не приглядывался к местным политическим проблемам. Он слышал громкие голоса недовольных, но подобное недовольство было присуще почти всем странам мира, а шах, похоже, прочно удерживал бразды правления в своих руках, как и положено единоличному абсолютному правителю. Как и все люди в мире, Пол сначала не придал значения событиям, развернувшимся в стране в первой половине 1978 года.
Седьмого января газета «Эттелаат» опубликовала материал с грубыми нападками на известного религиозного деятеля аятоллу Хомейни, находившегося в ссылке, заявляя, помимо всего прочего, что Хомейни – гомосексуалист. На следующий день в городе Кум – главном религиозном учебном центре страны, находящемся в 130 километрах к югу от Тегерана, – толпы учащихся-богословов устроили демонстрацию протеста, врываясь в помещения и бесчинствуя там. Военные и полиция разогнали демонстрантов, пролилась кровь. Конфронтация ширилась: за два дня, пока усмиряли беспорядки, было убито семьдесят человек. Спустя сорок дней местное духовенство организовало по мусульманским обычаям поминальную процессию по убиенным. Во время прохождения процессии начались еще более серьезные беспорядки, а еще через сорок дней состоялись новые поминальные процессии. На протяжении всего первого полугодия такие процессии шли практически одна за другой, становясь с каждым разом все более массовыми и принимая ожесточенный характер.
Джей Коберн, начальник отдела подготовки кадров филиала американской корпорации ЭДС в Иране, сидел, глубоко задумавшись, в своем кабинете в штаб-квартире компании в одном из тихих кварталов Тегерана.
Офис находился в трехэтажном бетонном здании, известном под названием «Бухарест», потому что стоял на аллее, отходящей от Бухарестской улицы. Кабинет Коберна, довольно-таки большой по американским меркам, располагался на втором этаже. Пол в кабинете был паркетным, письменный стол сделан из великолепного дерева, на стене висел портрет шаха. Коберн сидел спиной к окну. Через стеклянную дверь видна большая комната, где размещался персонал со своими пишущими машинками и телефонными аппаратами. На двери висел тяжелый занавес, но Коберн никогда не сдвигал его.
Было довольно прохладно. В Тегеране в это время всегда бывает холодно, а тут еще тысячи горожан бастовали, городские теплоцентрали работали с перебоями, в отдельные дни тепло не подавалось часами.
Коберн – высокий, широкоплечий мужчина, ростом 175 сантиметров и весом 90 килограммов. Рыжеватые волосы его коротко подстрижены и тщательно расчесаны на пробор. Хотя ему стукнуло всего тридцать два, выглядел он на все сорок. Если же приглядеться повнимательнее, можно увидеть его всегда улыбающееся, по-юношески привлекательное открытое лицо. Но у него был вид рано возмужавшего человека, который рос слишком быстро.
Всю жизнь ему приходилось взваливать на свои плечи нелегкую ношу: сызмальства он помогал отцу в цветочном магазине, в двадцать лет служил во Вьетнаме вертолетчиком, рано женился и рано стал отцом. И вот сейчас он – начальник отдела подготовки кадров, отвечающий за безопасность 131 американского служащего и 220 членов их семей в городе, где на улицах буйствовали фанатичные толпы иранцев.
В этот день, впрочем, как и во все другие, он пытался дозвониться в тегеранские районы, уточняя, где бесчинства шли полным ходом, а где они еще не начинались, но могли вот-вот вспыхнуть.
Хотя бы раз в день он обязательно звонил в посольство США. Там была сформирована информационная группа с круглосуточным дежурством. Американские граждане звонили туда из разных районов города и докладывали обстановку, где проходят мирные демонстрации, а где бушуют погромы, а дежурные из группы информировали, каких мест следует избегать. Что же касается прогнозов насчет возможного развития событий, то Коберн считал, что посольство мало чем могло помочь. На еженедельных брифингах, где он неизменно присутствовал, всегда твердили, что американцы должны тихонько сидеть по домам, по возможности никуда не выходить и любой ценой держаться подальше от толпы. Утверждалось, однако, что шах контролирует обстановку и американцам уезжать из страны пока не следует. Коберн понимал, в чем тут дело: если посольство США заявит, что положение шаха шаткое, его режим и впрямь падет. Поэтому дипломаты высказывались осторожно и не допускали никакой утечки информации.
Разуверившись в возможностях посольства, американские бизнесмены в Тегеране создали собственную осведомительскую сеть. Самой крупной американской компанией в городе была корпорация «Белл хеликоптер», которую возглавлял отставной генерал-майор Роберт Н. Маккиннон. Он наладил первоклассную разведывательную службу и охотно делился с соотечественниками всем, что узнавал. Коберн хорошо знал также некоторых офицеров разведки из военных миссий США и запросто захаживал к ним. В тот день в городе было относительно спокойно: крупных демонстраций не предвиделось. Последняя вспышка серьезных волнений случилась три дня назад, 2 декабря, в первый день всеобщей забастовки, когда, как сообщалось, в уличных баталиях были убиты сотни горожан. Коберн считал, что затишье могло длиться всего до 10 декабря, когда начинался мусульманский праздник Ашуры.
Он с беспокойством ждал этого дня. Мусульманский зимний праздник Ашуры совсем не походил на христианское Рождество. Этот день поста и траура по умершему Хасану, внуку пророка, проводился под знаком всеобщего покаяния. Он отмечался многочисленными уличными процессиями, во время которых наиболее рьяные фанатики истязали сами себя бичами. В такой атмосфере всеобщей истерии ярость и насилие могли, скорее всего, выплеснуться через край и обратиться против «неверных».
Коберн боялся, как бы в этом году насилие не обратилось против американцев. О том, что антиамериканские настроения в стране стремительно нарастают, свидетельствовал целый ряд зловещих признаков. Так, например, под дверь его кабинета подсунули листок с угрозой: «Если тебе дорога твоя жизнь и собственность, убирайся вон из Ирана!». Подобные «послания» получали и многие его знакомые. На стене дома, где он жил, краской из распылителя кто-то написал: «Здесь живут американцы». Демонстранты раскачивали автобус, на котором ехали в тегеранскую школу дети американцев, пытаясь его перевернуть. Некоторых служащих ЭДС уличные толпы окружали и грубо орали на них, а автомашины американцев разбивали и уродовали.
В один злосчастный день иранские чиновники из Министерства здравоохранения и социального страхования (между прочим, крупнейшего клиента ЭДС) в фанатичном возбуждении вдребезги разбили стекла в окнах корпорации ЭДС и сожгли портреты шаха. Служащие корпорации забаррикадировались в это время внутри здания, пережидая, пока толпа уберется прочь.
Наиболее зловещим своеобразным предостережением надвигающейся беды стало резко изменившееся отношение к Коберну со стороны семьи его домовладельца.
Как и большинство американцев, проживавших в Тегеране, Коберн арендовал половину двухквартирного дома. Он вместе с женой и детьми жил наверху, а домовладелец с семьей занимал первый этаж. Когда Коберн въехал сюда в марте, хозяин дома взял его семью под свое крыло. Семьи подружились. Коберн и хозяин дома любили обсуждать вопросы религии: домовладелец помогал ему переводить на английский язык Коран, а его дочь читала отцу главы из Библии, принадлежавшей Коберну. Вместе они выезжали за город по уик-эндам. Скотт, семилетний сынишка Коберна, играл в футбол с сыновьями хозяина. Однажды на уик-энде Кобернам довелось побывать на мусульманской свадьбе. Зрелище было бесподобное. Мужчины и женщины весь день находились раздельно, поэтому Коберн с сыном общались в мужском обществе, а его жена Лиз с тремя дочерьми присоединилась к женщинам. Коберну так и не удалось взглянуть на невесту.
Прошло лето, и взаимоотношения между семьями постепенно менялись. Прекратились совместные поездки по уик-эндам. Сыновьям хозяина дома запретили играть со Скоттом в футбол. Наконец все контакты между членами семей прекратились даже внутри дома и во дворе, а хозяин стал наказывать своих детей, даже если они перекинулись словечком с домочадцами Коберна.
Но домовладелец стал выражать неприязнь к американцам отнюдь не в одночасье. Однажды вечером он дал знать, что семья Коберна ему не безразлична. В тот день на улице произошел инцидент со стрельбой: один из его сыновей задержался и не заметил, как наступил комендантский час. Когда он подбежал к дому и перелезал через забор во двор, какой-то солдат открыл по нему стрельбу. Коберн с женой все это видели с балкона на втором этаже, Лиз страшно перепугалась. Хозяин дома поднялся к ним, объяснил, что произошло, и заверил, что все будет в порядке. Но он сказал также, что ради безопасности своей семьи не должен подавать вида, что дружит с американцами, – в эту пору нужно держать нос по ветру. Для Коберна это признание стало еще одним предвестником надвигающейся опасности.
Теперь же Коберну дали знать по системе тайного оповещения, что в мечетях и на базарах ходят дикие слухи о начале в день праздника Ашуры священной войны против американцев. Сигнал поступил еще пять дней назад, а американцы в Тегеране по-прежнему сохраняли удивительное спокойствие.
Коберн припомнил, что, когда ввели комендантский час, это не помешало регулярным ежемесячным встречам заядлых картежников из ЭДС за карточным столом. Он и его приятели просто приводили своих жен с детьми – те дремали в креслах, а мужчины играли до утра. Они привыкли к звукам выстрелов. Самая ожесточенная пальба раздавалась в южных кварталах города, где находился базар, и в районе университета. Отдельные же выстрелы слышались время от времени отовсюду. После первых случайных инцидентов на выстрелы как-то странно перестали обращать внимание. Когда кто-нибудь говорил и в это время начиналась стрельба, рассказчик просто замолкал... Стрельба прекращалась – он возобновлял разговор. Это было все равно что дома, в Штатах, когда низко над головой пролетал реактивный самолет. Казалось, американцы совсем не думали, что стрелять могут и по ним.
Коберн сохранял спокойствие под выстрелами. В молодости в него стреляли не раз. Во Вьетнаме ему доводилось летать и на боевых вертолетах поддержки пехоты, и на транспортных, перевозящих технику и живую силу на поле боя. Он сам стрелял в людей и не раз видел смерть. В ту пору за двадцать пять часов налета в боевых условиях, давали специальную медаль – Коберн привез домой тридцать девять таких медалей. У него также были два креста – «За летные заслуги» и «Серебряная звезда» – и пуля в ноге – наиболее уязвимой части тела пилота боевого вертолета. Уже в те годы он понял, что сможет вести себя достойно в боевой обстановке, когда приходится много чего делать, а на испуг не остается времени. И все же каждый раз, когда он возвращался с боевого задания и все страхи оставались позади, и можно было спокойно осмыслить свои действия, колени его мелко дрожали.
По-своему Коберн был благодарен за приобретенный опыт. Он быстро мужал, и это давало ему определенные преимущества перед сверстниками в деловой жизни. Опыт научил его также здравомысленно относиться к звукам ружейных выстрелов.
Но большинство его коллег и их жены так не думали. Когда возникал разговор о возможности эвакуации, они гнали прочь такую мысль.
Иранский филиал корпорации ЭДС предоставлял им работу и заботился об их отдыхе. Они обрели чувство собственного достоинства и не хотели уезжать, бросая все это. Их жены превратили арендованные помещения в настоящие домашние очаги и думали, как получше встретить рождественские праздники. Дети служащих ходили в школу, обзавелись друзьями, велосипедами и любимыми игрушками. Конечно же, успокаивали они себя, если затаиться и уцепиться за что-нибудь покрепче, то беда, может, и минует их стороной.
Коберн не раз пытался убедить Лиз забрать детей и уехать в Штаты, но не ради их безопасности, а потому, что может наступить момент, когда ему придется эвакуировать сразу 350 человек и он должен будет заняться этой проблемой целиком, безоглядно, а на заботы о собственной семье у него не хватит ни времени, ни сил. Но Лиз и слушать не хотела об отъезде.
Думая о Лиз, он только вздыхал. Она смешливая, преданная жена, с ней приятно общаться, но она далека от дел компании. Корпорация требовала немало от своих служащих: если нужно ради дела работать всю ночь напролет – работай. Лиз не воспринимала подобных порядков. Еще на родине, в Штатах, когда Коберн работал агентом по найму, ему приходилось частенько отсутствовать дома с понедельника до пятницы, разъезжая по всей стране, а ей это сильно не нравилось. В Тегеране она была счастлива, потому что Коберн ночевал дома каждую ночь. Она сказала, что если он намерен оставаться здесь, то и она останется. Детям здесь тоже нравится. Впервые они долго живут за границей, и им интересны язык и культура другого народа. Ким, старший одиннадцатилетний сын, был слишком самоуверен и не проявлял никакой тревоги. Восьмилетняя Кристи немного беспокоилась, но в силу своей эмоциональности она всегда все моментально преувеличивала. Семилетний Скотт и четырехлетний Келли были слишком малы, чтобы осознать надвигающуюся опасность. По этим причинам они остались в Иране, как и все другие, надеясь, что обстановка улучшится – или, может, ухудшится, а там видно будет.
Мягкий стук в дверь прервал размышления Коберна. Заглянул Маджид – невысокий, коренастый, с пышными усами иранец, лет около пятидесяти. Когда-то он был довольно богат: его племя владело обширными землями, но во время земельной реформы в 60-х годах лишилось их. Теперь он работал у Коберна в качестве помощника по административным вопросам, отвечающего за связи с иранскими чиновниками. Он бойко говорил по-английски и отличался предприимчивостью. Коберн питал к нему сильные симпатии: когда он с семьей приехал в Иран, тот делал все возможное и невозможное, чтобы помочь им поскорее освоиться на новом месте.
– Входи давай, – сказал Коберн. – Ну, чем озабочен?
– Да насчет Фары.
Коберн с пониманием кивнул. Фара, дочь Маджида, работала вместе с отцом. Ее обязанность заключалась в том, чтобы вовремя продлевать американцам визы и разрешения работать по найму.
– А что за проблема? – спросил Коберн.
– В полиции ей велели принести паспорта двух американцев из нашей компании, и чтобы об этом никто не знал.
Коберн нахмурился:
– Паспорта конкретных лиц или любые?
– Пола Чиаппароне и Билла Гэйлорда.
Пол был начальником Коберна, руководителем всего филиала корпорации ЭДС в Иране. Билл же являлся его первым заместителем и ответственным за самый крупный подряд – контракт с Министерством здравоохранения.
– Что же это происходит, черт подери? – не сдержался Коберн.
– Фара в большой опасности, – сказал Маджид. – Ее предупредили никому не говорить. Она спросила у меня совета. Конечно, я должен доложить вам об этом, но боюсь, как бы она не влипла в беду.
– Постой, не торопись, – попросил Коберн. – Давай все по порядку.
– Сегодня утром ей позвонили из департамента полиции. Из американской секции бюро выдачи разрешений на жительство. Ее попросили прийти в бюро. Сказали, что насчет Джеймса Найфелера. Она подумала, что это в порядке вещей. В полдвенадцатого она пришла в полицию, к начальнику американской секции. Сначала он попросил паспорт Найфелера и его вид на жительства. Она ответила, что Найфелер уехал из Ирана. Тогда он спросил про Пола Бучу. Она пояснила, что и его уже нет в стране.
– Так и сказала?
– Да.
«Буча все еще в Иране, – подумал Коберн. – Но Фара могла и не знать об этом». Буча жил здесь прежде, затем уехал и вскоре ненадолго вернулся. Он собирался вылететь в Париж только завтра.
Маджид продолжал:
– После этого чиновник сказал: «Думаю, и двое других тоже уехали?» Фара заметила, что у него на столе лежали два досье, и спросила, кто такие двое других. Он ответил, что это господин Чиаппароне и господин Гэйлорд. Она пояснила, что только этим утром ей выдали в секции вид на жительство для господина Гэйлорда. Чиновник велел ей взять и принести ему паспорта и виды на жительство обоих – господина Гэйлорда и господина Чиаппароне. Она должна сделать это тихонько, не поднимая шума.
– Ну и что она ответила? – задал вопрос Коберн.
– Она сказала, что сегодня не сможет принести их. Он наказал ей принести их завтра же утром. Он также предупредил, что она по закону отвечает за это и есть свидетели, что ей дали все нужные указания.
– Это какая-то нелепость, – заметил Коберн.
– Если они дознаются, что Фара ослушалась...
– Мы придумаем что-нибудь и не дадим ее в обиду, – перебил Коберн.
Ему нужно было знать, должны ли американцы сдавать свои паспорта по требованию полиции. Не так давно после какого-то мелкого дорожного происшествия у него забрали паспорт, а уже потом он узнал, что мог бы и не отдавать его.
– А они сказали, зачем понадобились паспорта?
– Да что вы, ничего они не сказали.
Буча и Найфелер были предшественниками Чиаппароне и Гэйлорда. Не здесь ли лежит разгадка? Коберн, теряясь в догадках, поднялся из-за стола.
– Прежде всего мы должны научить Фару, что говорить полиции завтра утром, – предложил он. – Пойду-ка я переговорю с Чиаппароне, а потом вернусь.
* * *
Пол Чиаппароне сидел в своем кабинете на первом этаже здания. Там тоже был паркетный пол, стоял письменный стол, висел портрет шаха, а хозяина обуревали разные мысли. Тридцатидевятилетний Пол – среднего роста, слегка располневший, главным образом из-за пристрастия к вкусной еде. Его смуглая кожа и густые черные волосы явно выдавали его итальянское происхождение. В обязанности Пола входило создать в этой примитивной стране современную и совершенную систему социального страхования. Однако сделать такое было очень и очень нелегко.В начале 70-х годов система социального страхования в Иране находилась в самом зачаточном состоянии. Сборы пожертвовании проводились неэффективно, людям было совсем нетрудно получить страховку обманным путем в связи с одной и той же болезнью, да еще по несколько раз. Когда шах решил потратить на создание государства всеобщего благоденствия несколько миллиардов из двадцати, выручаемых ежегодно от продажи нефти, иранское правительство заключило с ЭДС контракт. Корпорация имела немалый опыт разработки и проведения программ медицинской помощи и страхования в ряде штатов Америки, но в Иране ей пришлось начинать с нуля. Нужно было выдать медицинские страховые карточки каждому из тридцати двух миллионов иранцев, ввести платежные ведомости, где отмечались бы взносы с заработков работающих, и определить порядок получения компенсации. Вся система подлежала компьютеризации – а это и был как раз профиль деятельности ЭДС.
Разница между системой сбора и системой учета данных была, как считал Пол, подобна разнице между приготовлением кекса из полуфабриката в заводской упаковке и из природных компонентов по старинным рецептам. Планы то и дело срывались. Иранцы вовсе не проявляли готовности идти навстречу американским служащим и, судя по всему, искусственно создавали помехи, вместо того чтобы разрешать проблемы. В головной штаб-квартире ЭДС в Далласе, в штате Техас, думали, что можно не только все сделать, но, более того, что уже все сделано. Здесь же, в Иране, ничего не делалось раньше «фарда» – слова, обычно переводимого как «завтра», а на самом деле – «как-нибудь потом».
Пол разрешал возникавшие проблемы единственным известным ему путем – упорной работой и непреклонной решимостью. Он не блистал высоким интеллектом. В свое время учеба в школе давалась ему нелегко, но его отец-итальянец с типичной для иммигранта верой в могущество образования заставлял его учиться, и он получал высокие оценки. Со школьных лет исключительное упорство неплохо помогало ему в жизни. Он хорошо помнил ранние годы деятельности ЭДС в Штатах еще в 60-х годах, когда каждый новый контракт мог озолотить или же разорить его компанию. В том, что она превратилась в одну из самых динамичных и процветающих фирм в мире, была и его – заслуга. Он твердо верил, что компания станет действовать в Иране по такому же пути, особенно когда по программе найма и подготовки кадров, руководимой Джеем Коберном, стало готовиться все больше местных кадров из иранцев, способных руководить на высоком уровне.
И все же он во всем ошибся и только теперь начал понимать почему. Когда он с семьей приехал в Иран в августе 1977 года, экономический подъем страны, связанный с нефтедолларами, к тому времени прекратился. У правительства просто недоставало денег. Антикризисная программа, принятая на тот год, еще больше увеличила безработицу, а тут еще неурожай вытолкнул в города большое число голодающих крестьян. Тираническое правление шаха было подорвано политикой защиты прав человека, проводимой президентом США Джимми Картером. Назрело время политической смуты.
Поначалу Пол особо не приглядывался к местным политическим проблемам. Он слышал громкие голоса недовольных, но подобное недовольство было присуще почти всем странам мира, а шах, похоже, прочно удерживал бразды правления в своих руках, как и положено единоличному абсолютному правителю. Как и все люди в мире, Пол сначала не придал значения событиям, развернувшимся в стране в первой половине 1978 года.
Седьмого января газета «Эттелаат» опубликовала материал с грубыми нападками на известного религиозного деятеля аятоллу Хомейни, находившегося в ссылке, заявляя, помимо всего прочего, что Хомейни – гомосексуалист. На следующий день в городе Кум – главном религиозном учебном центре страны, находящемся в 130 километрах к югу от Тегерана, – толпы учащихся-богословов устроили демонстрацию протеста, врываясь в помещения и бесчинствуя там. Военные и полиция разогнали демонстрантов, пролилась кровь. Конфронтация ширилась: за два дня, пока усмиряли беспорядки, было убито семьдесят человек. Спустя сорок дней местное духовенство организовало по мусульманским обычаям поминальную процессию по убиенным. Во время прохождения процессии начались еще более серьезные беспорядки, а еще через сорок дней состоялись новые поминальные процессии. На протяжении всего первого полугодия такие процессии шли практически одна за другой, становясь с каждым разом все более массовыми и принимая ожесточенный характер.