Фрэнсис Дик. Дорога скорби

   Его акцент был не совсем ливерпульским и не совсем лондонским, но говорил он властно и уверенно. Голос его безошибочно был инструментом для выражения превосходства. Можно было действительно вообразить, что его гнев сотрясает все здание. Можно было посочувствовать его подпевалам. Вилли еще несколько раз произнес: «Да, Оуэн». Я подумал, что «мужские» отношения, которые так превозносил Вилли, не шли дальше обращения по имени. Действительно, манеры Оуэна Йоркшира в разговоре с Вилли соответствовали руководящему принципу «мы все здесь заодно» и, казалось, пробуждали в хорошем человеке все самое лучшее; но я мог представить, как босс также находит способ избавиться от Вилли Парота: печально пожмет плечами и: «Вы же знаете, как это делается в наши дни, нам больше не нужен начальник производства на участке конских кормов; ваша работа компьютеризована, а должность упразднена. Выходное пособие? Конечно. Зайдите к моему секретарю. Никаких обид».
   Я надеялся, что с Вилли такого не случится. Оуэн Йоркшир со своими спутниками прошествовал дальше. Вилли Парот смотрел ему вслед с гордостью, слегка оттененной волнением.
   — Вы работаете завтра? — спросил я. — Открыта ли фабрика по субботам?
   Он неохотно оторвал взгляд от удаляющегося Йоркшира и начал думать, что я здесь как-то подзадержался.
   — Мы открыты по субботам со следующей недели, — ответил он. — Завтра они снимают рекламный фильм. Всюду будут кинокамеры, и в понедельник тоже. Мы не сможем заняться ничем полезным до вторника. — Он был преисполнен недовольства, но было ясно, что он готов вынести все это. — Идите уже, приятель. Пройдете к холлу и оставите комбинезон и карточку там.
   Я снова поблагодарил его и на этот раз вышел в центральный двор, который со времени моего прихода наполнился фургонами и грузовиками с телевизионщиками и рекламщиками. Контингент телевидения был из Ливерпуля. Творцы рекламы, согласно надписям на их фургончиках, были из «Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд».
   Один из шоферов «Интрамайнд» с бездумностью, свойственной его профессии, затормозил и остановился под углом к другим машинам. Я подошел туда, где он все еще сидел в своей кабине, и попросил его передвинуть свой фургон.
   — А что? — враждебно спросил он.
   — Я работаю здесь, — несмотря на инструкции Вилли Парота, я все еще был в коричневом комбинезоне и не собирался возвращать его. — Меня послали попросить вас. Тут ездят грузовики. — Я указал на разгружавшиеся платформы. Водитель проворчал что-то, запустил двигатель, развернул свою машину, выключил мотор и спрыгнул на землю радом со мной.
   — Пойдет? — саркастически спросил он.
   — У вас, должно быть, интересная работа, — с завистью сказал я. Вы видите всех этих кинозвезд?
   Он фыркнул.
   — Мы делаем рекламные фильмы. Конечно, иногда мы снимаем знаменитостей, но по большей части нам достаются вещи.
   — Какого рода вещи?
   — Спортивное снаряжение, часто обувь.
   — И конский корм?
   У него было время побездельничать, пока остальные разгружали оборудование. Он был не прочь слегка порисоваться.
   — Они привлекли кучу ведущих жокеев к рекламе конского корма.
   — Да? — заинтересованно спросил я.
   — А почему не тренеров?
   — Жокеев публика знает в лицо. Я знаю, о чем говорю. Я сам любитель футбола.
   Я с благодарностью понял, что мое собственное лицо ему ни о чем не напоминает, поскольку годы прошли с тех пор, когда оно часто появлялось на страницах национальных спортивных газет.
   Кто-то отозвал его, а я пошел прочь, проскользнул к своей собственной машине и беспрепятственно выехал через неохраняемые внешние ворота. Удивительно, подумал я, что помешанный на безопасности Оуэн Йоркшир не оснастил ворота электронным шлагбаумом и зловещими регистраторами имен. И единственной мыслимой причиной такого упущения я счел то, что ему не всегда хотелось, чтобы в записях оставались имена посетителей.
   Слепая страна, думал я, ей нравится, когда с черного хода к великим проникают разнообразные Индии Кэткарт, узнают о тайных визитах и разоблачают пороки.
   Быть может, черным ходом к Оуэну Йоркширу был лифт на пятый этаж.
   Возможно, миссис Зеленый Джемпер и охранники в синем знали, кого пропускать без обыска.
   Возможно то, возможно это. Я видел общую расстановку и был возле силы, ведущей свои дела, но в целом, не считая разведки, сделал мало.
   Я остановился на общественной автостоянке, снял коричневый комбинезон и решил отправиться в Манчестер.
   Путешествие было довольно коротким, но почти столько же времени у меня заняли поиски «Интрамайнд имейджинг (Манчестер) Лтд», которая, несмотря на то что располагалась на задворках, была куда более солидным предприятием, чем я рисовал себе. Я сбросил дорожную куртку, убрал ливерпульский акцент и вошел в приемную в деловом костюме и деловой ауре.
   — Я прибыл от «Топлайн фудс», — сказал я. — Я хотел бы поговорить с тем, кто у вас отвечает за дела в этой области.
   Назначена ли мне встреча? Нет, это личный вопрос.
   Я обнаружил, что если кто-то достаточно хорошо притворяется власть имущим, то двери перед ним открыты, как было и в «Интрамайнд имейджинг».
   Мистер Кросс готов принять меня. Электронный замок на двери зажужжал, и я прошел через вестибюль во внутренний коридор, экономно выкрашенный кремовой краской и не застеленный ковром. Показуха осталась вовне.
   Мистер Кросс находился за «третьей дверью слева». На двери мистера Кросса была табличка с его именем и обращением: «Ник Кросс: какую рекламу вы хотите?» Ник Кросс окинул меня взглядом.
   — Кто вы, черт побери? Вы не из шишек «Топлайн фудс» и к тому же слишком хорошо одеты.
   Сам он был одет в черную атласную рубашку, щеголял длинными волосами и золотой серьгой. Сорок пять лет, плавно переходящие в пятьдесят, подумал я, и все еще цепляется за извращения ушедшей молодости. Однако не слабак.
   Жесткие черты молодого-старого лица.
   — Вы делаете рекламу для «Топлайн», — сказал я.
   — Ну и что? А если вы один из их нытиков-бухгалтеров, присланных попросить о лучших условиях, то ответ таков. Это не наша вина, что вы не можете получить выгоду от этих фильмов, потратив на них миллионы. Во всех них лучшие исполнители, бриллианты. Так что возвращайтесь к своему мистеру Оуэну жмоту Йоркширу и скажите ему, что так дела не делают. Нечего скупердяйничать. Если он хочет получать серии о жокеях по той же цене, что и раньше, то пусть присылает чек каждую неделю. Каждую неделю, или мы выкинем эти серии, ясно?
   Я кивнул. Ник Кросс продолжал:
   — И скажите ему, чтобы он не забывал, что в рекламе вся магия заключается в монтаже, а монтаж делается последним. Нет чека — нет и монтажа.
   Нет монтажа — нет магии. Нет магии — нет поступлений. Нет поступлений значит, мы с тем же успехом можем свернуть все прямо сейчас. Вы это поняли?
   Я снова кивнул.
   — Тогда уматывайте обратно в «Топлайн» и скажите им, что не будет чека — не будет монтажа. А значит, не будет и кампании. Ясно?
   — Да.
   — Чудно. Выметайтесь.
   Я покладисто убрался, но, не видя срочной необходимости уходить совсем, от его кабинета я направился в противоположном выходу направлении и стал слоняться между техническими отделами.
   Я прошел в открытую дверь, сквозь которую виден был экран. На нем мелькали начальные кадры ролика, в настоящее время пожинавшего хвалы критиков и феноменальные успехи в области распродажи. Это был взрыв картинок протяженностью в три секунды, за которым следовал более длинный интервал черноты. Три секунды действия. Десять секунд мрака.
   Я остановился, глядя на экран. В поле моего зрения появился мужчина и тоже увидел меня.
   — Да? — спросил он.
   — Вы что-нибудь хотели?
   — Это одна из реклам горного мотоцикла? — спросил я, кивая на экран.
   — Будет, когда я ее смонтирую.
   — Потрясающе, — сказал я и осторожно сделал полшага за его порог.
   — Могу я посмотреть на это немного?
   — Кто вы, вообще-то?
   — Из «Топлайн фудс». Приходил к Нику Кроссу.
   — А. — В этом единственном слоге крылся целый мир понимания; понимания, которое я решил немедленно переместить из его мозга в свой.
   Он был моложе Ника Кросса и не одевался вызывающе, как рокзвезда. Его уверенность сплеталась из сумасшедшего мелькания трехсекундных кадров и остроумной неслучайности их наложения; ему не нужно было цеплять серьги.
   Я процитировал лозунг мотоциклетной кампании:
   — Каждый ребенок младше пятидесяти лет хочет к Рождеству горный мотоцикл.
   Он поколдовал с кадрами и бодро сказал:
   — Теперь у меня раскошелятся даже дьяволы из ада.
   — Вы работаете и для рекламы «Топлайн»? — спокойно спросил я.
   — Нет, слава Богу. Там работают мои коллеги. Восемь месяцев блестящей работы, достойной премии, бездельно валяется в коробках на полках. Никаких премий нам, а ваши боссы совсем в дерьме сидят, верно? Деньжата истрачены, и все псу под хвост. И все потому, что какой-то мелкий урод жизни подвел под арест самого козырного мэна за то, чего тот не делал.
   У меня перехватило дыхание, но парень не имел ни малейшего представления о том, как выглядит этот «урод жизни». Я сказал, что лучше, пожалуй, пойду, и он рассеянно кивнул, не отрывая глаз от своей работы.
   Я продолжал обшаривать эту твердыню, пока не уткнулся в две большие двери; на одной сообщалось: «Студия звукозаписи. Соблюдать тишину», а другая, открывающаяся наружу нажатием на ручку, была помечена как «Запасной выход». Я приоткрыл эту дверь и снаружи, на открытом воздухе, увидел, как большой желтый подъемный кран переносит красную спортивную машину, подцепив ее за ведущую ось. Вокруг него суетились операторы с камерами. Работа шла.
   Я вернулся назад. Никто не обратил на меня внимания, пока я шел к выходу. В конце концов, это был не валютный банк, а фабрика грез. Никто не может похитить грезы.
   Стены вестибюля, как я заметил при входе, были увешаны афишами старых и новых «роликов-открой-кошелек», всех престижных рекламных кампаний, завоевавших призы. Я слышал, что рекламные кампании сейчас расценивались как вполне нормальная ступень в карьере режиссеров и актеров. Один день продаешь кукурузные хлопья, другой играешь Гамлета. «Интрамайнд имейджинг» может стать важной вехой на твоем пути.
   Я поехал в центр Манчестера и анонимно заказал себе просторный уютный номер в отеле «Корона-Плаза». Дэвис Татум будет оплачивать расходы, но, если необходимо, я могу заплатить и сам. Я хотел принять душ, заказать еду в номер и побаловать себя — и плевать на цену.
   Я позвонил Татуму домой и попал на автоответчик. Я попросил его перезвонить мне на сотовый и повторил номер, а потом уселся в кресло посмотреть по телевизору скачки — гладкие скачки в Эскоте.
   На ипподроме Эллиса не было видно. Комментатор упомянул «смехотворный» суд над ним, каковой должен состояться через три дня, в понедельник.
   Сид Холли, сказал он, благоразумно не высовывается, поскольку половина поклонников Эллиса жаждет его крови.
   Эта маленькая шпилька была получена от комментатора, который не так давно именовал меня чародеем и силою добра. Времена меняются; они всегда меняются. Вот на экране фотография: улыбающийся Эллис, а рядом я — без шлема, но еще в жокейских цветах.
   — Они так долго были лучшими друзьями, — горестно вещал комментатор. — Теперь они лягают и бодают друг друга, словно быки. Чтоб ему пусто было, подумал я. Я также надеялся, что миссис Зеленый Джемпер, Марша Роуз, миссис Доув, Вилли Парот, шофер «Интрамайнд», Ник Кросс и монтажер не включили телевизоры и не смотрят скачки в Эскоте. Я не думал, что мимолетный взгляд Оуэна Йоркшира, скользнувший по моему комбинезону, оставил хоть что-то в его памяти, но остальные должны запомнить меня на день или два.
   Такой риск мне был знаком, иногда все сходило удачно, иногда нет.
   Когда скачки завершились, я позвонил в «Интрамайнд имейджинг» и задал несколько общих вопросов, над которыми не подумал во время моей краткой карьеры в качестве служащего «Топлайн фудс».
   Я хотел знать, записывались ли рекламные ролики изначально на пленку, на диски или на кассеты и не может ли публика купить копии. Мне любезно ответили, что «Интрамайнд», особенно для высокобюджетного заказа, обычно использует пленку и публика не может купить копии. Законченный фильм переписывается на качественную видеокассету «ВЕТАСАМ». Эти кассеты и становятся собственностью клиента, платившего телекомпаниям за эфирное время. «Интрамайнд» в качестве агента не выступает.
   — Большое вам спасибо, — вежливо сказал я. Всегда полезно что-то узнать.
   Вскоре позвонил Дэвис Татум.
   — Сид, — сказал он, — вы где?
   — В Манчестере, городе дождя.
   В этот день было солнечно.
   — Э... — продолжал Дэвис, — продвижение есть?
   — Кое-какое, — ответил я.
   — И, э... — Он снова поколебался. — Вы читали сегодня утром Индию Кэткарт?
   — Она не написала, что видела нас в «Ле Меридиен», — сказал я.
   — Нет. Она последовала вашему превосходному совету. Но все остальное!..
   — Кевин Миллс звонил мне специально для того, чтобы сообщить, что она не писала остального. Это сделал он сам. Политика. Давление сверху. Все та же старая штука.
   — Но неприятная.
   — Он извинялся. Большое достижение.
   — Вы принимаете это так легко, — произнес Дэвис.
   Я не стал разубеждать его и просто спросил:
   — Завтра утром сможете вы приехать в дом Арчи Кирка?
   — Думаю, да, если это важно. В какое время?
   — Вы можете согласовать это с ним? Около шести утра, я полагаю. Я сам приеду туда, как смогу. Не знаю, когда именно.
   С нотой недовольства он сказал:
   — Звучит довольно неопределенно.
   Я решил не говорить ему, что если затеваешь кражу со взломом, то точное время назвать затруднительно.

Глава 12

   Я позвонил в «Памп» и попросил позвать Индию Кэткарт. Простота!
   Номер раз: ее никогда не бывает в редакции по пятницам.
   Номер два: «Памп» никогда не дает домашних телефонов сотрудников неизвестным.
   — Скажите ей, что с ней хотел бы поговорить Сид Холли, — сказал я и дал оператору номер своего сотового телефона, попросив его повторить — для полной уверенности, что он записал номер. Он сказал, что ничего не обещает.
   Я посидел, размышляя о том, что я видел и узнал, и строя планы на следующий день. Подобные планы довольно часто меняются в зависимости от обстоятельств, но я обнаружил, что результат никогда не бывает нулевым. Если все провалилось, попробуйте план Б. В моей стратегии план Б состоял в том, чтобы убраться, сохранив шкуру целой. План Б пару раз приносил мне неприятности, но неприятности похожи на падение на скачках — никогда не поверишь, что они случатся, пока не ткнешься носом в землю.
   В десять пятьдесят мой сотовый телефон зажужжал.
   — Сид? — нервно спросила Индия.
   — Привет.
   — Ничего не говорите! Я заплачу, если вы что-нибудь скажете. — Она помолчала, потом сказала:
   — Сид! Вы слушаете?
   — Да. Но я не хочу, чтобы вы плакали, и поэтому ничего не говорю.
   — О Господи. — Это было наполовину рыдание. Наполовину смех. — Как вы можете быть таким... таким вежливым?
   — С огромным трудом, — сообщил я. — Вы не заняты в воскресенье вечером? Ваш ресторан или мой?
   — Вы приглашаете меня пообедать? — недоверчиво спросила она.
   — Ну, это же не предложение руки и сердца. И не нож между ребер.
   Просто обед.
   — Как вы можете смеяться?
   — А почему вас назвали Индия? — спросил я.
   — Потому что моя мать забеременела в Индии. Но какое это имеет отношение?
   — Мне просто интересно, — сказал я.
   — Вы пьяны?
   — К несчастью, нет. Я мрачно сижу в кресле, размышляя о строении вселенной и прочем.
   — Где? То есть — где это ваше кресло?
   — На полу.
   — Вы мне не доверяете!
   — Нет, — вздохнул я, — не доверяю. Но я хочу пообедать с вами.
   — Сид, — почти умоляюще сказала она, — будьте благоразумны.
   Я всегда считал, что это дурной совет. Но если бы я был благоразумным, у меня были бы две руки и гораздо меньше шрамов, а я считал, что благоразумным надо родиться, я же, кажется, с этим промахнулся.
   — Ваш владелец, лорд Тилпит, — сказал я. — Вы когда-либо видели его?
   — Да, — озадаченно проговорила она. — Он бывает в редакции на рождественских вечеринках. Пожимает всем руки.
   — Что он собой представляет?
   — То есть как он выглядит?
   — Для начала.
   — Он очень высокий. Светло-каштановые волосы.
   — Негусто, — сказал я, когда она замолчала.
   — Я же не встречаюсь с ним каждый день.
   — Вот только он сжигает святых, — заметил я.
   После короткого молчания она сказала:
   — На этот раз ресторан ваш.
   Я улыбнулся.
   — Исходит ли от лорда Тилпита ощущение властности? — спросил я. Ощущается ли его влияние на людей?
   — Да нет.
   — Может ли кто-нибудь физически трепетать перед ним?
   — Нет. — Судя по ее голосу, она сочла эту мысль смешной.
   — Так все его влияние — экономическое?
   — Полагаю, что да.
   — А ему самому никто не внушает трепет?
   — Не знаю. А почему вы спрашиваете?
   — Этот человек уже несколько месяцев заставляет свою газету... ну... уничтожать меня. Вы должны признать, что я могу интересоваться им.
   — Но вы же не уничтожены. По крайней мере, не выглядите уничтоженным. Все равно ваша бывшая жена сказала, что это невозможно.
   — Что невозможно?
   — Это...
   — Говорите.
   — Сбить вас с ног. Заставить просить пощады.
   Я молчал.
   — Ваша жена все еще любит вас.
   — Нет, больше не любит.
   — Я специалист по бывшим женам, — сказала Индия. — Обманутые жены, брошенные любовницы, злобные женщины, охотницы за деньгами. Женщины, желающие мести, женщины с разбитым сердцем. Я знаю этот сценарий. Дженни сказала, что не смогла жить в вашем чистилище, но, когда я предположила, что вы были эгоистичной скотиной, она бросилась вас защищать, как тигрица.
   О Господи, подумал я. Через шесть лет тот же самый нож может поразить нас обоих.
   — Сид?
   — Да.
   — Вы все еще любите ее?
   — Мы не можем вернуться назад, — сказал я спокойным голосом. — И не хотим возвращаться. Я жалею об этом. Но все наконец прошло. У нее хороший муж, и она счастлива.
   — Я видела ее нового мужа, — сказала Индия. — Приятный мужчина.
   — Да. А как насчет вашего бывшего мужа?
   — Меня погубила его внешность. Оказалось, что ему нужна любящая его машина для работы по дому. Сказке конец.
   — Его фамилия Кэткарт?
   — Нет, Паттерсон.
   Улыбаясь про себя, я сказал:
   — Вы не дадите мне свой телефон?
   — Да, — ответила она и продиктовала номер. — Ресторан на Кенсингтон-плейс. В восемь часов.
   — Я приду.
   Прошло уже пять дней, как Гордон Квинт сломал мне локтевую кость.
   Приступы боли сделались слабее и реже. Отчасти потому, что привыкаешь все делать наименее болезненным способом, отчасти потому, что концы кости начали срастаться. На месте перелома первой нарастает мягкая соединительная ткань, на восьмой день она начинает твердеть, а еще через неделю все заживает. Серьезные неприятности доставляет только перелом со смещением осколков, но у меня его не было.
   Когда я был жокеем, простые переломы дважды в год были делом привычным. Во время скачки с препятствиями случается падать на плечо, часто на скорости тридцать миль в час, и в свое время я ломал ключицы шесть раз с каждой стороны — и только один раз было совсем уж плохо.
   У одних жокеев кости крепче, чем у других, но я не знаю никого, чья карьера обошлась бы без травм. Так или иначе, утром в субботу понедельничный перелом уже не доставлял мне особого беспокойства.
   В сумку я положил зарядное устройство, умывальные принадлежности, запасную рубашку, деловой костюм и туфли. Надел же я спортивный костюм, белую рубашку и кроссовки. В поясной сумке у меня были деньги и кредитная карточка, в кармане — связка ключей с брелоком-зажигалкой. Три ключа были от машины и дверей квартиры. Три других, на вид очень простых, могли открыть любой несложный замок независимо от желания хозяев.
   Мой старый наставник заставлял меня тренироваться, пока я не научился делать это быстро. Еще он показал мне, как открывать кодовые замки кейсов — этим методом пользуются воры в аэропортах.
   Я расплатился в отеле и поехал обратно во Фродшем, где поставил машину у обочины, неподалеку от ворот «Топлайн фудс».
   Как и раньше, ворота были широко открыты и никто из проходящих в них не привлекал внимания охранника. На самом деле казалось, что ни у кого нет там особых дел, и машин на стоянке было меньше, чем вчера. Так было до тех пор, пока точно в одиннадцать часов не прибыла обещанная съемочная группа.
   Когда из двадцати автобусов и личных машин высыпала толпа целеустремленных людей с пропусками на груди и они начали разгружать и тащить куда-то камеры и прочее оборудование, я выбрался из машины и нацепил плохо сидящую коричневую спецовку с идентификационной карточкой. Я запер в багажнике свою сумку и сотовый телефон, вытащив из него SIM-карту, которую я тоже спрятал в пояс. "Заведите привычку вынимать SIM-карту, — посоветовал мне продавец.
   — Тогда, если у вас украдут телефон, вор не сможет им пользоваться". «Отлично», — сказал я.
   Я завел машину, не торопясь въехал в ворота, обогнул автобусы и остановился прямо за ними, рядом с разгрузочными площадками. Суббота там или нет, но немногочисленные рабочие в коричневых спецовках были заняты на подъемниках, и я миновал их, бросив на ходу «привет», как будто был одним из них. Никто мне не ответил, не посмотрел и не задержал. Внутри я поднялся по той лестнице, по которой спускался вместе с Вилли Паротом, и, когда я добрался до нужного уровня, прошел по галерее до его кабинета.
   Стеклянная дверь была заперта, внутри никого не было.
   Лопасти в чанах были неподвижны. Никакого вчерашнего шума и почти никаких запахов. Вместо этого внизу были расставлены камеры и распоряжался сам Оуэн Йоркшир, который указывал специалистам, как им делать свое дело.
   Он был слишком занят, чтобы посмотреть вверх. Я прошел дальше по галерее до выхода на пожарную лестницу. На ночь ее закрывают, говорил Вилли.
   Днем она открыта. С благодарностью я наконец ступил на роскошный ковер.
   Там измеряли углы и двигали горшки с цветами трое человек из съемочной группы. Чертыхаясь про себя, я пошел к лифту, миновав по дороге открытую дверь «Связей с покупателями». Марши Роуз не было.
   Направо от лифта находилась дверь с табличкой «Менеджер А. Доув». Оглянувшись, я увидел все ту же группу ассистентов операторов. Мне они здесь были совершенно ни к чему. Я вернулся к лифту и, чтобы скоротать время, открыл ближайшую дверь, которая, как я и надеялся, вела к пожарной лестнице.
   Спустившись вниз, я обнаружил обширное помещение, ничем не обставленное и никак не украшенное, тех же размеров, что и офис наверху. Двумя этажами выше над офисом было точно такое же неиспользуемое пространство. Оуэн Йоркшир строится с размахом, подумал я, с расчетом на расширение.
   Осторожно я поднялся на пятый этаж, в логово босса. Я был уверен, что он все еще внизу, возле чанов, но открыл пожарную дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову.
   Здесь было еще больше народу. На левой стороне открытые двойные двери вели в приемную и столовую. На правой стороне еще одна двойная дверь вела в новый личный кабинет Йоркшира — судя по тому, что я увидел, предназначенный вовсе не для бумажной работы. Там сверкало полированное дерево, было множество цветов и ряды бутылок и стаканов.
   Я спустился по пожарной лестнице обратно на этаж с рабочими кабинетами и в нерешительности постоял, соображая, ушли ли оттуда ассистенты операторов.
   Я услышал голоса, которые становились все громче и достигли пика прямо за дверью. Я приготовился изобразить занятого своими делами рабочего, но говорившие предпочли лифт. Наконец он зашумел по ту сторону лестничной клетки, голоса стали глуше и смолкли. Я не мог определить, поехал ли лифт вверх или вниз, но меня заботило только, все ли они уехали и не осталось ли кого на этаже.
   Выжидать было нечего. Я открыл дверь, шагнул на ковер и посмотрел по сторонам. Весь офис был в моем распоряжении. Отлично.
   Дверь миссис Доув была заперта на два замка — один старый, врезной, и новый, с замочной скважиной в ручке. Такие замки я люблю. Здесь не может быть отвратительных сюрпризов вроде задвижек, цепочек или клиньев с другой стороны. Кроме того, два замка могли означать, что за дверью хранилось нечто достойное охраны.
   С врезным замком я провозился целую минуту, чувствуя за плечом неодобрительное сопение призрака моего старого наставника. Современный замок открылся после двадцати секунд осторожного исследования. Нужно «почувствовать» замок, чтобы его открыть. Искусственные пальцы в этом, как и во многом другом, бесполезны.
   Оказавшись в кабинете миссис Доув, я потратил время, чтобы снова запереть дверь, так что, если кто-нибудь вздумает проверить, он обнаружит, что все так, как и должно быть. Если же кто-то придет с ключами, я буду предупрежден и успею спрятаться.
   Кабинет миссис Доув был большим и удобным, с обширным столом, несколькими креслами и зернистыми черно-белыми фотографиями бегущих лошадей на стенах. Здесь была самая обычная офисная техника — факс, ксерокс и большой калькулятор, а на столе стоял компьютер, на выходные закрытый футляром. Были здесь ящики с папками и высокий белый шкаф — закрытый на замок, как я обнаружил.