Фрэнсис Дик. Дорога скорби

   — Я подпишу, — сказал Джонатан. Вероятно, он не был безнадежен.
   Он повернулся на пятках и быстро скрылся в доме, не желая, чтобы его увидели в такой малопочтенной компании. Я пошел в дом куда медленнее. Джонатана не было в гостиной, где продолжали сидеть невозмутимые жильцы, старая тетушка жаловалась на ранний подъем, глухой муж через равные интервалы говорил: «Э?», а Бетти Брэккен молчала, глядя в пространство. Совершенно нормальными казались только три собаки, которые теперь лежали, положив головы на лапы.
   — Нет ли у вас случайно пишущей машинки? — спросил я у миссис Брэккен.
   — В конторе есть, — безразлично ответила она.
   — А...
   — Я покажу вам.
   Она встала и провела меня в маленькую аккуратную комнатку с остатками техники, которая не производила впечатление работающей.
   — Я не знаю, как здесь и что, — просто сказала Бетти Брэккен. — У нас есть приходящий секретарь, работает один день в неделю. Разбирайтесь сами.
   Я поблагодарил ее, и она ушла. Под запыленным футляром обнаружилась действующая электрическая пишущая машинка. Я напечатал:
   "Обнаружив, что мне трудно заснуть, я пошел прогуляться вокруг Мейнора-хауса примерно в половине четвертого утра (здесь я поставил дату). На дорожке возле ворот загона я прошел мимо «Лендровера», который был там припаркован. Машина была голубого цвета. На номер я не посмотрел. Когда я, проходя мимо, задел капот, мотор был еще горячим. В зажигании торчал ключ.
   Это был один из связки ключей, висевших на кольце, с которого свисала на цепочке серебряная подковка. В машине никого не было. За передними сиденьями лежали какие-то инструменты, но я не присматривался. На ветровом стекле я заметил небольшую наклейку — красный дракон в красном круге. Я прошел мимо машины и вернулся домой".
   Я сделал три копии, пошел искать Джонатана и нашел его на кухне, где он соорудил себе завтрак на скорую руку. Он забыл о своей каше, держа ложку в воздухе, пока читал написанное мной. Молча я достал шариковую ручку и вручил ему. Он помедлил, пожал плечами и подписал первый экземпляр с завитушками и росчерком.
   — Зачем три экземпляра? — подозрительно спросил он, отталкивая копии.
   — Один для тебя, — спокойно сказал я. — Один для моих архивов.
   Один — для расследования, которое может привести нас к мерзавцу.
   — А-а. Ну тогда все в порядке.
   Он подписал все листы, и я отдал ему один на хранение. Джонатан остался вполне доволен своей гражданской позицией. Когда я уходил, он перечитывал свои отредактированные показания над тарелкой с овсянкой.
   Вернувшись в гостиную, я спросил, где миссис Брэккен. Тетушка, жильцы и глухой муж не ответили.
   Снова преодолев лабиринт и двор с мусорными баками, я дошел до поля, где увидел, что сама миссис Брэккен, зеваки у забора, ветеринар-шотландец и брат миссис Брэккен наблюдают, как ветеринарная машина въезжает на поле и останавливается рядом с жеребцом.
   Ветеринарная машина для лошадей состояла из узкого трейлера на низкой подвеске, который был прицеплен к «Рейнджроверу». В ней приехали водитель и грум, привыкший обращаться с больными и ранеными лошадьми, и под успокаивающее мурлыканье заботливой Евы бедный жеребчик мучительно проковылял в ожидавшее его стойло.
   — Мой хороший, родной, — шептала миссис Брэккен за моей спиной. Мой хороший, малыш... Как они могли?
   Я тряхнул головой. Рэчел Фернс и четыре призовых жеребца... Как вообще кто-то смог такое сделать?
   Жеребца погрузили в трейлер, ведро, в котором лежала нога, забрали, и неспешный двадцатимильный путь в Ламборн начался.
   Шотландец с сочувствием похлопал Бетти Брэккен по плечу, пожелал ей, чтобы с жеребцом все было как можно лучше, вывел свою машину из ряда стоявших вдоль дорожки и уехал.
   Я взялся за сотовый телефон и позвонил в «Памп», а оттуда звонок переадресовали разъяренному газетчику прямо в его дом в Суррее.
   — Куда ты делся, черт дери? — взревел Кевин Миллс. — Говорят, что все звонки по «горячей линии» утыкаются в твой автоответчик, который сообщает, что ты перезвонишь. Позвонили человек пятьдесят.
   — Туристы, — сказал я.
   — Что?
   Я объяснил.
   — Предполагалось, что это будет мой день, — прорычал он. — Ты можешь встретиться со мной в пабе? Когда? В пять часов устроит?
   — Лучше в семь, — предложил я.
   — Я полагаю, ты осознаешь, что это уже не эксклюзив для «Памп»? Но прибереги свои рассказы для меня, ладно? Дашь мне внутреннюю сторону?
   — Она твоя.
   Я убрал телефон и предупредил Бетти Брэккен, что ожидается нашествие прессы.
   — О нет!
   — Ваш жеребец — это последняя капля.
   — Арчи! — Она обратилась к брату за поддержкой, и, как в тысячный раз в жизни, он принял правильное решение.
   — Дорогая Бетти, — сказал он, — если ты не можешь встречаться с прессой, пусть тебя просто не будет здесь.
   — Но... — заколебалась она.
   — Я не могу тратить время, — сказал я. Ее брат смерил меня оценивающим взглядом. Сам он был среднего роста, худощавый, бесцветный — человек из толпы. Примечательными были только глаза — карие, яркие и понимающие. У меня возникло неприятное чувство, что он знает обо мне намного больше, чем я о нем.
   — Мы еще незнакомы, — вежливо сказал он. — Я брат Бетти. Арчи Кирк.
   — Очень приятно, — ответил я и пожал ему руку.

Глава 5

   Мы все вместе вернулись в дом, опять обогнув мусорные баки. Машина Арчи Кирка была припаркована перед парадным входом, неподалеку от моей.
   Поскольку хозяйка отказывалась уезжать без своего мужа, непонятливого старика, все так же повторявшего свое «Э!», его заботливо вынесли из зала через переднюю дверь и усадили в древний «Даймлер», самый консервативный и респектабельный, какой я только видел.
   Мой собственный «Мерседес» цвета кофе с молоком стоял перед домом и что, подумал я, можно сказать о нем? Достаточно дорогой, довольно скромный. Я предпочитаю надежность блеску. И скорость, конечно.
   Бетти усадила своего благоверного на заднее сиденье «Даймлера» и уселась рядом с ним, нежно погладив по руке. Прикосновения, подумал я, заменяют речь в их общении. Арчи Кирк занял свое место за рулем, как настоящий главнокомандующий, и поехал со двора, бросив мне на прощание короткое:
   — Дайте мне знать.
   Я автоматически кивнул. Дать ему знать — что? Все, что я узнаю, предположил я.
   Я вернулся в гостиную. Бесстрастные жильцы решили наконец уйти в свое крыло дома. Псы задремали. Тетушка сердито требовала присутствия Эстер. Эстер, чей рабочий день начинался в восемь и ни секундой раньше, невзирая на грабителей, полицию и все остальное, непоколебимо стояла в дверях — маленькая кудрявая работница, знающая свои «права».
   Я оставил двух сварливых женщин выяснять отношения и отправился на поиски Джонатана. Что за дом! Прессу здесь встретили приветливо. Я искал, но не мог найти парня, и мне оставалось только надеяться, что отменная невоспитанность удержит его на приличном расстоянии от репортеров с микрофонами. В «Лендровере», который он видел ночью, привезли мачете для жеребца, и я хотел найти его до того, как водитель поймет, что возникла необходимость быстро все скрыть.
   Прежде всего меня занимал сам жеребец. Я завел машину и направился на север, в Ламборн, размышляя, что делать с полицией. У меня был опыт столкновений, иногда оканчивавшихся плачевно, иногда — благополучно. Вообще полицейские не любят частных сыщиков вроде меня и могут совершенно явно начать препятствовать, если окажется, что я занялся тем, что они считают только своим делом. Иногда, однако, я обнаруживал, что они не прочь принять помощь. Я старался не задевать их больные места, а заодно и больные места службы безопасности Жокейского клуба и Британской коллегии бегов. Я всегда был осторожен.
   Кстати, о Жокейском клубе. В глазах его членов я то был героем, то предавался анафеме, в зависимости от того, кто был главным распорядителем.
   Сотрудничество с полицией также сильно зависело от полицейского, с которым я имел дело, и от состояния его личных проблем в тот момент, когда мы встречались.
   Более того, правила сбора свидетельств становились все строже. Присяжные больше не верили полиции безоговорочно. Для того чтобы суд принял что-то в качестве доказательства, это нужно было задокументировать и подробно объяснить. Например, нельзя заявить, размахивая мачете: «Я нашел его в „Лендровере“ — следовательно, это он отсек ногу лошади». Чтобы просто заглянуть в «Лендровер» в поисках мачете, нужно сначала получить специальный ордер на обыск, а его Сиду Холли не давали. Иногда и полиции не давали.
   Полиция в целом разделена на автономные округа, которые расследуют преступления на своей территории, но мало что замечают за ее пределами. В Йоркшире могли и не слышать о покалеченном в Ланкашире жеребце. Серийные убийцы годами остаются непойманными, потому что информация передается слишком медленно. А тот, кто серийно калечит лошадей, может и вообще не попасть в центральную картотеку.
   Одолев последний подъем перед Ламборном, я вдруг услышал, как в машине что-то стучит, и свернул на обочину, мрачно размышляя о поломке в амортизаторах и прочих неприятностях, но стук не прекратился и после того, как машина остановилась. Обуреваемый подозрениями, я вылез, обошел машину и с некоторым трудом открыл багажник. Что-то там было не в порядке с замком.
   В отделении для багажа, скорчившись, лежал Джонатан. Он снял ботинок, которым и стучал в борт кузова. Когда я поднял крышку, он прекратил стучать и с вызовом глянул на меня.
   — Какого черта ты здесь делаешь? — спросил я.
   Дурацкий вопрос. Он разглядывал свой ботинок. Тогда я сказал по-другому:
   — Выметайся.
   Он выбрался на дорогу и спокойно натянул ботинок, Не сделав ни малейшей попытки оправдаться. Я захлопнул крышку багажника со второй попытки и вернулся на водительское место. Он подошел к дверце, обнаружил, что она заперта, и постучал по стеклу, чтобы привлечь к этому мое внимание. Я завел двигатель, слегка приспустил стекло и сказал ему:
   — До Ламборна всего три мили.
   — Эй, нет! Вы не можете бросить меня здесь!
   На что спорим, подумал я и поехал по пустынной дороге. В зеркало заднего обзора я видел, что он решительно бежит следом. Я ехал медленно, но быстрее, чем он бежал. И все же он продолжал бежать.
   Примерно через милю, на повороте, я потерял его из виду. Я притормозил и остановился. Джонатан показался из-за поворота, увидел мою машину, рванул вперед и на этот раз подбежал к водительскому месту. Дверь я не открыл, но спустил стекло дюйма на три или четыре.
   — Ну и зачем все это? — спросил он.
   — Что — зачем?
   — Зачем надо было заставлять меня бежать?
   — Ты сломал замок в моем багажнике.
   — Что? — Он опешил. — Я только засунул туда гвоздь. У меня не было ключа.
   Ключа нет — значит, гвоздь. Это же очевидно, говорил весь его вид.
   — А кто будет платить за починку? — спросил я.
   — Что там с ним сделали? — нетерпеливо спросил он, как будто не в силах понять такую мелочность.
   — С кем?
   — С жеребцом.
   Уступая, я открыл переднюю дверь. Он обошел машину и уселся рядом со мной. Я с интересом отметил, что дышит он с трудом.
   Когда Джонатан уселся, совершенно проигнорировав ремень безопасности, я подумал, что его стрижка просто вопиет о проблемах переходного возраста, о его желании шокировать окружающих или хотя бы быть замеченным. Отдельные пряди были выкрашены наподобие перьев перекисью. Прямые густые космы были посередине разделены на две части, падавшие на щеки и свисавшие на глаза.
   Сзади от одного уха до другого волосы были коротко обрезаны, а ниже выбриты. По-моему, выглядело это отвратительно, но мне же не пятнадцать лет.
   Выделяться посредством стрижки, кроме всего прочего, стремление универсальное. Мужчины с лысиной и поросячьими хвостиками, мужчины с окладистыми бородами, женщины со строго зачесанными назад волосами — все они как бы говорят: «Это я, и я не такой». Во времена Карла I, когда нормой были длинные волосы у мужчин, мятежные сыновья стриглись и становились «круглоголовыми». Седые волосы Арчи Кирка коротко подстрижены и аккуратно уложены.
   Мои собственные темные волосы начинают виться, если им удается отрасти подлиннее. Прическа так и остается самым безошибочным способом выразить себя.
   И наоборот, парик может все изменить.
   Я спросил у Джонатана:
   — Ты что-то еще вспомнил?
   — Не совсем.
   — Тогда почему ты залез в багажник?
   — Послушайте, дайте мне передохнуть. Что мне делать весь день в этом кладбищенском доме? От теткиных придирок с ума сойти можно, а Эстер и сам Карл Маркс придушил бы.
   В этом есть определенный смысл, решил я. В задумчивости я одолел последний подъем на пути к Ламборну.
   — Расскажи мне о своем дяде, Арчи Кирке, — попросил я.
   — А что о нем рассказывать?
   — Что знаешь. Для начала — чем он занимается?
   — Он работает на правительство.
   — То есть?
   — Чиновник какой-то. Ужасно скучный.
   Я подумал, что скучный — последнее определение, которое я применил бы к тому, что прочел во взгляде Арчи Кирка.
   — Где он живет? — спросил я.
   — В Шелли-Грин, в паре миль от тети Бетти. Она и по лестнице не поднимется, если он не поможет.
   Добравшись до Ламборна, я свернул к ветеринарной лечебнице. Хотя я ехал медленно, ветеринары оказались еще медлительнее. Они все еще выгружали жеребца.
   По выражению напряженного ожидания, застывшему на лице Джонатана, я предположил, что он впервые видит отрезанную ногу, хотя разглядеть он мог только наложенную повязку. Я сказал ему:
   — Если ты сможешь полчаса подождать меня, это хорошо. Если нет дело твое. Но если ты попробуешь угнать машину, я лично прослежу, чтобы твое условное освобождение кончилось.
   — Эй, может, дадите мне шанс?
   — У тебя было множество шансов. Полчаса, о'кей?
   Он молча и сердито посмотрел на меня. Я подошел к облаченному в белый халат Биллу Раскину, который наблюдал за прибытием пациента.
   — Привет, Сид, — рассеянно сказал он, затем взял ведро, в котором лежала нога, и повел меня в маленькую лабораторию, полную микроскопов и разнообразных приспособлений для взвешивания и измерения. Развернув ногу, он установил ее в станке и осмотрел.
   — Хорошая, чистая работа, — сказал он.
   — Ничего хорошего в этом нет.
   — Вероятно, жеребец почти ничего не почувствовал.
   — Как это сделали? — спросил я.
   Он подумал.
   — На ноге нет другого такого места, в котором можно ампутировать копыто, не используя пилу. Сомневаюсь, что можно с такой точностью отрубить ногу одним ударом тяжелого ножа. И сделать это несколько раз, с разными животными, ведь так?
   Я кивнул.
   — Ну так вот, я думаю, что мы могли бы поискать хозяйственные ножницы.
   — Хозяйственные ножницы? — воскликнул я. — Ты имеешь в виду что-то вроде тяжелых ножниц, которыми отрезают головы уткам и фазанам?
   — Что-то в этом роде, да.
   — Но такие ножницы слишком малы.
   Он скривил губы.
   — А как насчет ножа для потрошения? Вроде тех, которыми потрошат оленей в горах? — Господи.
   — Однако тут есть следы сжатия. Судя по балансу, я бы сказал, что это тяжелые хозяйственные ножницы. А как он заставил жеребца стоять спокойно?
   — На земле были кусочки конского корма.
   Он угрюмо кивнул.
   — Вот мерзавец.
   — Согласен.
   Билл пристально уставился на разрубленный конец бабки.
   — Даже если я смогу пришить ногу, жеребец уже никогда не будет бегать.
   — Его хозяйка это знает. Она хочет сохранить ему жизнь.
   — Лучше получить страховку.
   — Страховки нет. Четверть миллиона вылетает в трубу. Но ее волнуют вовсе не деньги. Она чувствует себя виноватой.
   Он понял. Он часто видел такое.
   — Я попробую. Не стал бы ее сильно обнадеживать.
   — Ты сфотографируешь этот обрубок в таком виде?
   Он посмотрел на ногу.
   — А, ну да. Фотографии, рентген, пробы крови, микрохирургия и прочая роскошь. Я начну, как только на жеребца подействует анестезия. Нога находится отдельно уже слишком долго... — Он покачал головой. — Я постараюсь.
   — Позвони мне на сотовый. — Я дал ему номер. — В любое время.
   — До встречи, Сид. И поймай этого мерзавца.
   Он торопливо ушел, забрав с собой ногу, и я вернулся к машине, где обнаружил, что Джонатан не только все еще там, но и возбужденно бегает кругом.
   — Что случилось? — спросил я.
   — Этот «Рейнджровер», который вез трейлер с жеребцом...
   — Что с ним?
   — У него красный дракон на ветровом стекле!
   — Что? Но ты говорил, что голубой...
   — Да, да, на аллее я видел вовсе не ветеринарный «Рейнджровер», но у него тоже была наклейка с красным драконом. Не точно такая, но определенно там был красный дракон.
   Я огляделся, но трейлера уже не было.
   — Они отогнали его, — сказал Джонатан, — но я видел наклейку совсем близко, и на ней была надпись.
   В его голосе слышалось торжество, которое я счел оправданным.
   — Ну тогда давай дальше, — сказал я. — Что за надпись?
   — А вы не собираетесь сказать «хорошая работа»?
   — Хорошая работа. Так какая надпись?
   — "АСМ". Буквы были вырезаны в красном круге. Дырки, не напечатанные буквы.
   Он был не уверен, что я понял, о чем речь.
   — Понятно, — утешил я его.
   Я вернулся в лечебницу, чтобы отыскать Билла и спросить, когда он купил свой «Рейнджровер».
   — Наш местный гараж взял его в одной оксфордской фирме.
   — А что означает «АСМ»?
   — Бог его знает.
   — Бога я спросить не могу. Как называется эта фирма в Оксфорде?
   Он рассмеялся и задумался.
   — "Английские спортивные машины". Господи Боже, «АСМ»!
   — Ты можешь мне назвать хоть одно имя? С кем вы вели дела?
   — Послушай, Сид, — нетерпеливо сказал он. — Я пытаюсь помыться, чтобы пришить жеребцу ногу обратно.
   — А я пытаюсь поймать скотину, которая эту ногу отрезала. И не исключено, что он ездит в «Лендровере», проданном «Английскими спортивными машинами».
   — Господи, — сказал он, широко раскрыв глаза, и бросился в помещение, которое оказалось регистратурой лечебницы и где полно было ящиков с карточками.
   — Тед Джеймс может тебе помочь. Я заплачу ему. Он вел дела непосредственно с Оксфордом. Тебе нужно спросить Теда Джеймса.
   Я поблагодарил его, забрал Джонатана, поехал в Ламборн и нашел Теда Джеймса, который, судя по всему, был готов на многое ради хорошего клиента, такого, как Билл Раскин.
   — Нет проблем, — заверил он меня. — Спросите в Оксфорде Роджера Брука. Хотите, я ему позвоню?
   — Да, пожалуйста.
   — Сейчас.
   После короткого разговора по телефону он сообщил:
   — Он занят. В субботу всегда много покупателей. Но вам он поможет, если это ненадолго.
   Утро оказалось бесконечным. Было еще только одиннадцать часов, когда я беседовал с Роджером Бруком, бочкообразным, гладким и самодовольным человеком, в устланном коврами офисе «Английских спортивных машин».
   Роджер Брук скривил губы и покачал головой — не в правилах фирмы давать информацию о покупателях.
   Я с сожалением сказал:
   — Я не хочу беспокоить полицию...
   — И, конечно, за труды положено вознаграждение.
   Вознаграждение — это куда респектабельней, чем взятка. За свою жизнь я раздал немало вознаграждений. По счастью, оказалось, что красный дракон на наклейке каждый год немного другой — он улучшается с течением времени, видите ли.
   Я привел Джонатана, чтобы Роджер Брук показал ему старые и новые наклейки, и Джонатан уверенно указал на одну из них. Брук сказал, что это прошлогодняя наклейка.
   — Великолепно, — удовлетворенно сказал я. — Сколько голубых «Лендроверов» вы продали в том году? Я имею в виду имена настоящих покупателей, а не посредников вроде Теда Джеймса.
   Воцарившееся молчание потребовало вознаграждения побольше.
   Мисс Денвер помогла с компьютерной распечаткой. Она получила от меня поцелуй. Роджер Брук с готовностью принял свое вознаграждение, и я вернулся к «Мерседесу» с именами и адресами двухсот одиннадцати человек, которые недавно купили голубые «Лендроверы».
   Джонатан пожелал просмотреть этот список после меня. Я передал ему листы, решив, что он это заслужил. Когда он добрался до конца, вид у него был разочарованный, и я не стал указывать ему на название, от которого у меня внутри все сжалось.
   Один из «Лендроверов» был продан «Твайфорд Лоуэр фармс лимитед».
   Я бывал в «Твайфорд Лоуэр фармс». Она принадлежала Гордону Квинту.
   Суббота, полдень. Я сидел в своем «Мерседесе», припаркованном возле офиса «Английских спортивных машин», пока Джонатан не завозился на своем сиденье и не спросил:
   — И что дальше?

Глава 6

   Джинни Квинт садовничала, надев большую соломенную шляпу, перчатки и серые рабочие брюки. Она воевала с сорняками на клумбах перед уютным главным зданием «Твайфорд Лоуэр фармс».
   — Здравствуй, Сид, дорогой! — тепло приветствовала она меня, выпрямилась, держа на отлете руки в испачканных землей перчатках, и подставила мягкую щеку для поцелуя. — Какой приятный сюрприз! Но Эллиса здесь нет. Он поехал на скачки, а потом собирался на Риджентсквер. Там ты его и найдешь.
   Она посмотрела мне через плечо и увидела Нормана Пиктона, вываливающегося из машины.
   — Кто это с тобой, дорогой? — неуверенно спросила Джинни. — Полицейские? Арчи Кирк! Мой дорогой, какая приятная встреча.
   Норман Пиктон, не связанный светскими условностями и грузом отношений, как мы с Арчи, сразу перешел к делу.
   — Мадам, я инспектор Пиктон из полиции Темз-Вэлли. Я должен установить, имеете ли вы голубой «Лендровер», и обыскать его, на что у меня есть ордер.
   Джинни растерянно сказала:
   — Ни для кого не секрет, что у нас есть голубой «Лендровер». Конечно, есть. Вам лучше поговорить с моим мужем. Сид... Арчи... что все это значит?
   — Существует вероятность, что кто-то ночью угнал ваш «Лендровер», сказал я. — И... э-э... совершил преступление.
   — Могу я осмотреть ваш «Лендровер», мадам? — настойчиво спросил Пиктон.
   — Он на заднем дворе, — ответила Джинни. — Я скажу мужу, он вас проводит.
   События развивались безжалостно. Гордон, поспешивший выйти из дома, не мог ничего поделать перед лицом соответственно оформленного ордера на обыск — только протестовать. Полицейские занялись своим делом — фотографировали, снимали отпечатки пальцев, брали пробы пыли и грязи с покрышек.
   Каждое действие бережно фиксировалось констеблем. Под действие ордера явно попадали и инструменты, и все остальное, что лежало за передними сиденьями.
   Две ручки, которые Джонатан принял за ручки газонокосилки, на самом деле оказались ручками таковой — легкой электрической модели. Еще там была примерно дюжина железных труб для ограды, моток проволоки и приспособление для продевания проволоки в отверстия труб. Там была открытая упаковка конского корма. Был скатанный кожаный фартук, вроде тех, которыми пользуются кузнецы или коновалы. Были две лопаты, вилы и большой нож типа мачете, завернутый в мешковину. Нож был чистый, острый и покрытый слоем масла. Гордон нетерпеливо ворчал насчет того, что добропорядочного человека обыскивают и осматривают его инструменты. Подтверждения ради он показал ветошь и жестянку с маслом. Для чего этот нож? Чистить канавы от травы, прореживать кустарник, да мало ли для чего... Под рейками обнаружился еще один сверток. Я указал на него, и Норман вытащил его из машины и развернул. Там были две некогда полированные ручки длиной в метр, со стальной рабочей частью.
   — Это секатор, — объявил Гордон. — Для стрижки веток. Знаете, чтобы подрезать кусты или срезать ветки там, где они расти не должны.
   Он забрал у Пиктона секатор, чтобы показать, как он работает. Когда он развел ручки, раскрылись металлические челюсти — острые, чистые, смазанные, которые могли захватить ветку толщиной в три дюйма. Гордон быстрым сильным движением свел ручки вместе, и челюсти с лязгом захлопнулись.
   — Очень полезная вещь, — сказал Гордон и принялся опять заворачивать секатор. Ни Арчи, ни Пиктон, ни я ничего не сказали. Я чувствовал легкую тошноту.
   Арчи молча отошел в сторону, и Гордон, не понимая ничего, положил сверток обратно в «Лендровер» и пошел за ним следом, озадаченно спрашивая:
   — Арчи, в чем дело?
   — Ну? — сказал мне Пиктон.
   — Вот что, — сказал я, сглотнув комок. — Что, если вы заберете этот секатор? Он кажется чистым, но на лезвиях... в шарнире... Одна только капля крови... один волосок... Это ведь можно сделать?
   — Так этот секатор подходит?
   Я слабо кивнул.
   — Мистер Кирк видел ногу жеребца, как и я. И он видел обрубок. — Я снова сглотнул. — Господи, секатор!
   — Это была всего лишь лошадь, — возразил он.
   — Некоторые люди любят своих лошадей не меньше, чем детей. Представьте, что кто-то отрезал ногу вашему сыну.
   Он пристально посмотрел на меня. Я сказал с кривой усмешкой:
   — Бетти Брэккен — пятая по счету владелица, с которой я встретился за последние три недели. Их горе доходит и до вас.
   — У моего сына пропала собака. Он нас замучил... не ест как следует... — Он умолк, потом сказал:
   — Вы и Арчи Кирк принимаете это слишком близко к сердцу.
   — Как и вся британская общественность приняла близко к сердцу тех кавалерийских лошадей, которых покалечили террористы в Гайдпарке, — напомнил я ему.
   Он был достаточно взрослым, чтобы помнить бойню, после которой возросли тиражи газет и которая принесла медали и славу героя Сефтону, чудесным образом выжившему после взрыва бомбы. Целью взрыва были безобидные лошади, которых в армии используют только для торжественных парадов.