Габышев Леонид. Одлян, или Воздух свободы

   - Хоть зоны и называются ментовскими,- рассказывал татарин,- но в них и половины ментов нет. В них направляют зеков из других, обыкновенных зон, ну, козлов всяких, а на этих зонах старого не вспоминают. Не важно, кем ты был. Хоть министром внутренних дел. Тебя за это не обидят.
   В начале шестидесятых годов, рассказывал татарин, в иркутскую спецзону пригнали по этапу бывшего полковника. На воле он работал начальником управления внутренних дел. Ему должны были вот-вот присвоить комиссара, но он влип на взятке. На крупной, конечно. Его раскрутили. Дали восемь лет. В зоне полковник ни с кем не кентовался. Жил особняком. Все молчал. И через год сошел с ума. Еды ему не хватало. Он лизал чашки, собирал с пола корки хлеба, а когда ему особенно жрать хотелось, он залезал в помойную яму и там выискивал крохи. Он как был молчуном, так и остался, только все говорил себе под нос: "Ту-ту". Из помойной ямы так и слышалось "ту-ту".
   - Так что,- закончил свой рассказ татарин,- вы, мелкие сошки, не расстраивайтесь и не переживайте, что вас посадили. И не таких людей садят. Отсидите - умнее будете. Полковник десятками тысяч ворочал, а вы у пьяных копейки забирали. На зоне научитесь, как надо по-крупному делать деньги. В следующий раз, когда я с вами опять встречусь в тюрьме или зоне, я думаю, вы уже попадете не за копейки. А будете, как полковник Ту-Ту.
   Менты молчали. Они теперь не боялись Глаза. Перестали дежурить. Сейчас они побаивались татарина и ему не перечили. А с Глазом были на равных. Глаз рассказывал ментам свои похождения, а те с ним делились своим горем. По воле они тосковали сильно. А Глаз, слушая мента-рецидивиста, набирался опыта.
   - Парни! - объявил однажды Глаз.- Я сотворю сейчас хохму. Сегодня заступил новый дубак, он меня плохо знает.
   Он оторвал от одеяла кромку и сплел веревку. Один конец привязал к кровати, а другой накинул себе на шею: сел на пол и подтянул веревку, а чтоб надзиратель не узнал его, надел шапку, сдвинув ее на глаза.
   - Ну, стучите.- И Глаз откинул в стороны руки.
   Менты забарабанили в дверь.
   - Чаго там? - открыл дубак кормушку.
   Перебивая друг друга, менты закричали
   - Удавился, удавился у нас один!..
   Надзиратель посмотрел через отверстие кормушки в камеру и увидел зека, сидящего возле кровати. С середины кровати к шее спускалась туго натянутая веревка. Язык у зека вылез наполовину, на глаза съехала шапка, а ноги и руки были раскинуты по сторонам. Зная, что камера ментовская, дубак, бросив кормушку открытой, понесся к телефону. Не прошло и двух минут, как застучали кованые сапоги и распахнулась дверь. В камеру вбежал дежурный помощник начальника тюрьмы лейтенант Зубов. Он был без шапки и в одном кителе. Галстук от быстрого бега повис на плече.
   - Петров, это ты, что ли, задавился?- спросил Зубов, тяжело вздохнув и снимая галстук с плеча.
   - Я,- ответил Глаз, убирая с лица шапку.
   - Ну и как на том свете?
   - Скучно, как в тюрьме. Вначале будто я попал в карантин, а куда хотели меня поднять - в ад или рай, - я и сам не понял. Вы прибежали и воскресили. И опять я в тюрьме. Помню одно: налево был ад, направо - рай. В аду - толпы кровавых, их черти жарили на сковородке. Вас, правда, не было.
   Глазу горело пять суток, но лейтенант был добряк.
   - Не шути больше так, Петров,- кинул он на прощанье.
   На днях осудили Плотникова и за скупку ворованных вещей дали полтора года общего режима. Он с защитником написал кассационную жалобу и теперь ждал результата. Глаз утешал Володю:
   - Тебе светил бы срок, если бы они доказали, что ты эту чертову посуду купил, зная, что она ворованная. А ты ни на следствии, ни на суде не сказал, что это знал. Понял? Да тебя освободят. Или, на худой конец, год сбросят. Ты уже пятый месяц сидишь, не успеешь моргнуть - и дома, с женой.Глаз помолчал.- А вот если тебя освободят, отдашь мне свой полувер?
   - Отдам. Я готов отдать с себя все, только б свобода. Глаз, едрит твою в корень, неужели меня освободят?
   Плотников Глазу о себе рассказывал все, даже интимное. Иногда смешное.
   - Лет пять назад, - травил Володя, - я поехал к матери в деревню. Вечером, после кино, пошел провожать деваху. Поцеловал ее, обнимаю, а у нее тело такое сбитое, глажу и восхищенно шепчу: "Что за руки у тебя, что за груди!" А она: "Картофки и пироги, все тело еко".
   На удивление всем, через полмесяца надзиратель крикнул в кормушку блаженные слова:
   - Плотников, с вещами!
   Глаз шементом подскочил к нему первый:
   - Ну вот и свобода! Что я тебе говорил, мать твою мать?
   - А вдруг - на зону? - Плотников побледнел.
   - Да ты что,- наперебой заговорили менты,- тебе же отказа от жалобы не было.
   - Ну что, Володя,- сказал Глаз,- полувер отдаешь?
   - Да я не знаю, куда меня.
   "Бог с ним, с полувером",- подумал Глаз, но сказал:
   - Собирай быстрее вещи.
   Когда открылась дверь, все попрощались с ним за руку, а Глаз, попрощавшись последним, вдарил ему по заднице коцем.
   Дверь захлопнулась. Человека выпускали на свободу.
   Вечером заявился Сашка-солдат. Он осветил камеру улыбкой, бросил матрац на шконку и сказал:
   - Отправили на двойку, и меня сразу узнали. Все смотрят косо, и пошел я к Куму...
   Санька-солдат рассказал Толе Вороненко, почему он дернул с двойки. Зеки в зоне не узнали, что он их охранял. Но работа тяжелая - таскал шпалы. И решил он смыться на спецзону, может, там работа полегче. Да по этапу прокатится и в тюрьмах посидит.
   Уходя на этап, Санька, дойдя до дверей, обернулся и весело сказал:
   - Приезжайте в гости: Джамбулская область...
   Все менты теперь по фене ботали и чудили как закоренелые уголовники. Дежурные их часто усмиряли. Однажды Глаз днем уснул, а Вороненко поджег на нем старенькую футболку. Секунда, другая, и она вспыхнула - как порох, и Глаз - горящий факел - как бешеный соскочил. На него накинули одеяло.
   8
   На прогулке Глаз услышал за стеной визг.
   - Бабы!
   Когда дубак, ходивший по трапу поверху прогулочных двориков, ушел в другой конец, Глаз крикнул:
   - Девочки, как дела?
   - Дела - хорошо, но без мужиков - плохо,- ответил из соседнего дворика звонкий девичий голос.
   - Щас я к вам перелезу.
   Женщины засмеялись. Они приняли это за шутку.
   На всех прогулочных двориках сверху была натянута сетка. В дворике, где гуляли менты, сетки не было.
   - Подсадите, чтоб я за верх стены зацепился,- сказал Глаз.- У баб вроде тоже нет сетки.
   Женщин было четыре. Все молодые.
   - Открывай третий! Камбала перелазит к женщинам! - раздался свисток и крик надзирателя.
   Дворик открыли. Глаз спрыгнул. Его повели в карцер.
   - Сейчас в карцере сидит молодая. За пять суток вдоволь с ней наговоришься,- сказал дубак.
   - В каком карцере?
   - В пятом.
   Глаза закрыли в четвертый. Когда дубаки ушли, Глаз крикнул:
   - Пятый карцер! Девушка, как настроение?
   Он стоял у самой двери и слушал. Девушка в своем карцере тоже подошла к двери и ответила:
   - Настроение бодрое, еще сутки остались. А откуда ты знаешь, что я в пятом сижу?
   - Мне дубак сказал, когда вел.
   - За что тебя?
   - Если б ты знала, за что,- Глаз засмеялся,- из-за тебя.
   - Я серьезно спрашиваю.
   - Я на прогулке перелазил через стену к женщинам.
   - А ты отчаянный. Сколько тебе дали?
   - Пять суток.
   - Что мало?
   - Я малолетка.
   - Осужденный?
   - Нет, под следствием. А тебя за что в карцер?
   - Да в камере там...
   - А в тюрьму за что попала?
   - Гуляли у подружки. Пришел ее сосед. Мент. Следователь. Сел с нами. Начал ко мне приставать. Я его бутылкой по голове.
   - Пустой?
   - Полной.
   - Ты тоже по малолетке?
   - Нет. Мне девятнадцать.
   - Скоро суд?
   - Скоро.
   - Хватит разговаривать! - закричал дубак.
   - Старшой, мне сегодня положено.
   - А я говорю - хватит. А то еще пять суток добавим.
   Дубак ушел.
   - Девушка, тебя как зовут?
   - Люся.
   - Меня Коля. Будем знакомы. Ты откуда сама?
   - Из Тюмени.
   "Наверное, красивая, раз следователь клинья бил".
   - Люся, а ты смелая девушка, молодец.
   - А ты, раз перелазил через стену, чересчур отчаянный.
   - Люся,- как можно нежнее сказал Глаз.
   - Что?
   - Ты хотела б, чтоб меня к тебе посадили?
   - Очень. Но это невозможно.
   - Сильно хочешь?
   Люся молчала.
   - Спрашиваешь. Еще как.
   - Я сейчас стену сломаю. Ты только отойди от нее, а то кирпичами придавит.
   - Ты, парень, огонь. Но не горячи себя, так лучше.
   - Камбала, хватит кричать,- тихо сказал, открыв кормушку, дубак.- Если молчать не будешь, я скажу Люсе, что у тебя один глаз.
   Глаз чуть не заплакал. Давно, еще в Одляне, он решил, что, когда освободится, замочит двух козлов, выстреливших ему в глаз.
   Вечером, когда дубаки сменились, Глаз опять заговорил с Люсей. Почитал ей стихи, а ее попросил спеть песню. У нее был высокий голос, и петь она умела.
   - Коля, когда освободишься, можешь в гости зайти.
   - Люсенька, я не знаю, сколько мне дадут. У меня статья сто сорок шестая. Дадут около десяти. Ты меня сто раз забудешь.
   На следующий день Люсю из карцера освободили. Она крикнула Глазу: "До свидания!" - и застучала каблучками по бетонному полу.
   После карцера Глаза бросили в камеру, рядом с той, где он сидел с Чингизом Козаковым, заместителем начальника строительного управления. В камере - три взросляка. Глаз занял четвертое место. Два остались свободными.
   Чернявый, с седеющими волосами взросляк на воле работал управляющим трестом. Его посадили за взятки. Дали три года. Прокурор опротестовал, и теперь у него шло переследствие. По всему выходило, что на второй раз ему дадут больше. Но он надеялся, запутывая следствие, освободиться вообще. Несколько свидетелей дали противоречивые показания. Этим он и воспользовался вбив в следствие клин.
   Второй подследственный - двадцатипятилетний студент последнего курса тюменского медицинского института Костя Кобзев сидел тоже за взятки. Он подельник Чингиза Козакова. Костя был связующим звеном между начальником управления Ипатовым, его заместителем Чингизом Козаковым и людьми, дающими взятки. Большие деньги проходили через Костю, и солидные суммы оседали у него. Посредником он стал благодаря отцу. Отец в свое время в Тюмени занимал высокую должность. Теперь отец на пенсии, и Костя по старой дружбе приводил к Ипатову и Козакову людей, искавших легковые машины, мотоциклы и другие дефицитные вещи.
   Глаз с Костей, так же как и с Чингизом, подружился и рассказал, что сидел с его подельником.
   - Так это ты барабанил в двери и кричал? - спросил Костя.
   - Бывало, - ответил Глаз.
   Третий заключенный сидел за неуплату алиментов. Это был прораб Иван Иванович Кичко, мужчина в годах, ленивый на вид, молчаливый.
   Все взросляки шикарно одеты. У всех пальто с каракулевыми воротниками. Шапки у двоих - каракулевые, у Кости - ондатровая.
   Когда камеру вели на прогулку, Глаз в этом обществе казался лишним. Одет он был в застиранную фуфайку и такую же шапку.
   Взросляки и в тюрьме достоинства не теряли. Они медленно спускались с лестницы и медленно поднимались.
   Как-то они шли на прогулку, а Глаз отстал. Двое работников хозобслуги, увидев представительных мужчин, поздоровались, низко кивнув головами. Хозобслуга подумала, что это какое-то начальство.
   Однажды в тюрьму пришла комиссия во главе с начальником управления внутренних дед Нытиковым. В камеру первым вошел начальник тюрьмы, подполковник Луговской, лет пятидесяти, с белыми длинными волосами, зачесанными назад, а за ним свита во главе с комиссаром. Оглядев заключенных, Нытиков увидел Костю и, сделав к нему шаг, протянул руку. И они, на удивление зеков и комиссии, пожали друг другу руки.
   Комиссар спросил, есть ли жалобы. Но жалоб не было, и комиссия удалилась.
   - Костя, - заорал Глаз, - а почему Нытиков со мной не поздоровался? Стучи, пусть вернется и отдаст мне честь.
   Костя улыбнулся.
   - Правда, а откуда тебя Нытиков знает?
   - Мы с ним в одном доме жили.
   - А где Нытиков живет?
   - Наш дом стоит на углу Хохрякова и Володарского, это рядом с управлением внутренних дел. Буквой гэ, знаешь?
   - Нет. Вот когда освобожусь, зайду к тебе в гости.
   В этой камере Глазу баловаться не хотелось. Он, как и взросляки, целыми днями валялся на шконке. Единственное его занятие - тюремный телефон. Однажды по трубе Глаз услышал:
   - Доктора позови,
   - Доктор, Костя, тебя на провод.
   На тюрьме у Кости была кличка Доктор.
   - Кто спрашивает?
   - По поручению Ипатова.
   Доктор, подумав, сказал:
   - Не буду я разговаривать. Пусть тебе скажет.
   Выслушав, Глаз залез на шконку.
   - Костя, Ипатов просит, чтоб ты брал все на себя. Он гарантирует, что поможет освободиться досрочно, подогреет деньгами.
   - И все? - спросил Доктор.
   - Все.
   - Ишь чего захотел. Я не собираюсь за него срок тянуть.
   Скоро Костю вызвали на допрос к следователю. Вернувшись, спросил разрешения у дубака вынести парашу. Сегодня Костя - дневальный. У этой камеры - привилегия: окна выходят на солнечную сторону, и можно выносить парашу в любое время.
   - Глаз, - попросил Доктор, - помоги мне.
   В туалете Доктор быстро заговорил:
   - Следователь сказал, что знает о разговоре по трубе. У нас в камере подсадка.
   - Кто?
   - Кичко. Ты видишь, как его часто вызывают к следователю, а сидит всего-навсего за неуплату алиментов. Это он к Куму ходит. И еще: тебя тогда не было - он несколько раз подряд от следователя передачу приносил. Говорил, что сестра упросила следователя. У него и сестры в Тюмени нет. И что-то он долго под следствием сидит. Крутят его - будто за убийство. Я сказал следователю, что да, был такой разговор по трубе. Это в мою пользу. Теперь следователь на днях тебя вызовет. Глаз, ты подтвердишь, что все так и было? Врать тебе не придется. Никто знать не будет.
   Глаз задумался. Топить одного зека ради другого?
   - А что, без меня не обойтись?
   - Нет. Нужен свидетель. Кичко не может идти за свидетеля. Он подсадка. А ты, когда придешь от следователя, не говори, к кому вызывали. Скажи - по своему делу. Ну сделай, Глаз?
   - Ладно, но об этом - никому.
   И вот Глаза вызвал следователь по делу взяточников. Он был молодой, невысокий, веселый.
   - Так, - сказал следователь, - твоя фамилия Петров?
   - Так точно, Петров.
   Следователь оглядел Глаза. Он был в галифе, а из-под расстегнутой куртки выглядывала тельняшка.
   - Садись.
   Глаз сел на прибитый к полу табурет. Следователь курил хорошие сигареты.
   - Не угостите меня?
   Следователь достал пачку и протянул Глазу. Глаз взял две сигареты.
   - Мне и цыганенку.
   - Ты сидишь в одной камере с Кобзевым Костей?
   - Сижу, а что же делать.
   - На днях какой-то разговор был, касающийся его дела. Объясни, как он произошел?
   - Объясню, раз надо.
   И Глаз рассказал.
   - Слушай, Петров, а как это вы по трубам переговариваетесь?
   - Да очень просто. Вы в школе физику учили?
   - Учил.
   - Плохо учили. Ставлю два. Даже кол. Давайте дневник, и пусть мать распишется.
   Следователь засмеялся.
   - Веселый ты парень. Но объясни.
   - Трубы обладают, это самое, проводят звук. Да что объяснять, я на деле покажу. Отведите меня в другой кабинет, я оттуда буду кричать в трубу, а вы здесь ухо к трубе приложите и слушайте.
   Следователь повел Глаза в соседний кабинет. Там сидел Кум.
   - Григорий Иванович, Петров хочет мне показать, как они по трубам разговаривают. Пусть он тут покричит в трубу, а я там послушаю, - сказал следователь и вышел.
   - Григорий Иванович, приветствую вас. Вы что-то меня больше не вызываете? А я жду. Аж соскучился, - сказал Глаз, подошел к трубе и нагнулся, затем выпрямился, шагнул к столу Кума и проговорил: - Мне надо что-то взять, чтоб постучать по трубе.
   Глаз вынул из графина пробку, Кум хотел перехватить его руку, но Глаз был уже у труб отопления и стучал пробкой по верхней трубе.
   - Тише ты - расколешь.
   Глаз нагнулся, приложил к трубе лодочкой ладонь и прокричал:
   - Товарищ следователь, как слышимость? Если хорошая, то приготовьте пару сигарет.
   Дверь отворилась. Заглянул следователь.
   - Пошли.
   Глаз вышел, бросив Куму:
   - Если повинные никто не пишет, вызывайте меня.
   Следователь запротоколировал показания Глаза и отдал ему пачку сигарет.
   9
   Бывший управляющий трестом Виктор Иванович Редькин и Костя Кобзев передачи и отоварку клали в один котел. После того, как Глаз дал показания следователю, Костя предложил ему гужеваться вместе. Глазу отовариваться не на что, да и передачу никто не носит, и он согласился. Но из общего котла ел мало. Скромничал.
   Глаза вызвал на допрос старший следователь особого отдела управления внутренних дел Эмиргалиев. За столом сидел седоватый подполковник с узким разрезом глаз. Лицо рябое и некрасивое.
   - Я занимаюсь твоим побегом. Больше в побег не пойдешь?
   - Пойду,- не думая ответил Глаз.
   - Я взял уже показания у милиционеров, которые тебя конвоировали. Теперь ты расскажи, как было дело.
   - Показания я вам сейчас дам, а вы скажите: что будет Колесову за то, что он меня продырявил?
   - Да ничего, наверное, не будет.
   - Это почему?
   - Он не знал, что бежит малолетка.
   - Как же это "не знал"? - возмутился Глаз.- Я, прежде чем побежать, крикнул: "Не стрелять - бежит малолетка!"
   - И Колесов, и конвой об этом не говорят.
   - Вы их в больницу сводите.
   - Зачем?
   - А проверьте слух. Они что - глухие? Если они не слышали, что я кричал "не стрелять - бежит малолетка", тогда давайте допрашивайте весь этап. Двадцать восемь человек было. Они-то, я надеюсь, не глухие.
   - Кричал или не кричал - какая разница? Ты ведь живой остался.
   - Ну и шустрый вы, товарищ подполковник. Разница есть. По советскому законодательству в малолеток и беременных женщин стрелять нельзя, если они идут в побег. А в меня стреляли. Я вот нарушил закон - меня посадили. Он нарушил закон - пусть его тоже судят.
   - Твое преступление - разбой - все равно побег перетягивает. Лишнего сроку за побег не дадут.
   Глаз, не читая протокол, расписался.
   - Защищайте их, защищайте. Рука руку моет. Чума на вас всех...
   Глаз решил вызвать воспитателя, воспитатели к нему не ходили, и попроситься в камеру малолеток. Он подошел к дверям и стукнул два раза в кормушку. Дубак не подошел. Глаз постучал еще. В коридоре тишина. Глаз забарабанил в кормушку, и она открылась. Он просунул в отверстие голову и осмотрел коридор. Дубака не видно. "А что, - подумал Глаз, - я в кормушку пролезу. Вот было б здорово! Вылезу в коридор, закрою кормушку и зайду в туалет. Когда начнут водить на оправку, я с чужой камерой и уйду. На вечерней поверке меня хватятся. Вот будет потеха! А если туалет закрыт, я через кормушку в чужую камеру..."
   Глаз просунул в кормушку обе руки, втиснул плечи и вылез наполовину. Зад не пролазил. "Все равно пролезу",- подумал Глаз и хотел сделать усилие, но из туалета вышел надзиратель, поправляя на себе портупею.
   - Куда! Куда! - как будто Глаз мог из тюрьмы убежать. - Вот сволочь! Не сидится спокойно, - кричал надзиратель, а Глаз еле залез назад.
   Надзиратель, закрывая кормушку, сказал:
   - Пять суток обеспечено.
   Глаз расхаживал по карцеру, напевая лагерные песни. Он доволен: пронес курева и спичек.
   Курил экономно, всасывая дым с воздухом, и кружилась голова.
   На следующий день к Глазу посадили здоровенного малолетку. Привел его корпусной с шишкой на скуле.
   Малолетка зашел в карцер робко. Глаз обрадовался и завел разговор. Но парень разговаривать не хотел и отвечал на вопросы, будто следователю, и все разглядывал Глаза.
   Глаз подумал, уж не обиженку ли к нему посадили, забитый какой-то, слова не вытянешь. Но парень разговорился.
   - А за что тебя? - спросил Глаз.
   - Да мы камеру вверх дном перевернули, у нас курево кончилось, а нам не передавали.
   - А ты не знаешь, в какой камере сидит Гена Медведев? Какая у него кличка, не знаю. Он мой подельник. С Заводоуковского района.
   - Медведь у него кличка, сидит он, кажется... подожди, сейчас вспомню, а-а-а, в шестьдесят второй. Точно, в шестьдесят второй.
   Глаз с Витей разговорились. Он из Тюмени. Попал по хулиганке. Освоившись, он признался:
   - Знаешь, Глаз, нас корпусной этот, что меня привел, все тобой пугает. Вот посажу, говорит, кто шустрит, к Камбале, покажет он вам, что такое тюрьма. Когда вел меня, все стращал. Ну все, Камбала в карцере, веду к нему. Только не просись от него. Я представлял тебя не таким. Здоровый, думаю. Сказать по правде, я шел в карцер и тебя боялся.
   Глаз не ожидал такого откровения и удивился. Не думал, что им малолеток пугают.
   Витя просидел с Глазом до вечера, и его увели в шизо. Мест в карцерах не хватало.
   "Так, Генка сидит в шестьдесят второй. А что, если попытаться в шестьдесят вторую попасть?"
   Через пять суток за Глазом пришел разводящий. Не тот, что уводил его в карцер.
   - Ты в какой камере сейчас?
   - В шестьдесят второй, - спокойно ответил Глаз.
   - Так ты же у взрослых сидел?
   - Сидел я у взрослых, сидел у малолеток, снова у взрослых и опять к малолеткам попал.
   - А не врешь?
   - Что мне врать? Ты же в карточке сверишься.
   Разводящий повел Глаза на второй этаж.
   - Здорово, ребята, вот и отсидел я пять суток! - заорал, переступив порог камеры, Глаз.
   Малолетки уставились на Глаза. Одет он был не так, как они. На нем солдатские галифе, из-под куртки выглядывает тельняшка, на голове зековская расшитая кепка. Разводящий стоял в дверях, а Глаз подошел к малолетке, хлопнул его по плечу: "Здорово, Толя", - и затряс обалдевшему пацану руку.
   Разводящий не закрывал дверь, а Глаз, чувствуя на себе его взгляд, сделал шаг ко второму. "Братан, здорово, чего такой грустный?" - и, выпустив очумевшего пацана из объятий, повернулся ко всем ребятам.
   - Ну, как вы без меня?
   Все молчали, и разводящий спросил:
   - Он сидел у вас в камере?
   Стоя спиной к разводящему, Глаз моргнул пацанам. Его поняли.
   - Сидел.
   - Конечно.
   - Он с нашей камеры.
   Разводящий захлопнул дверь и пошел сверяться в картотеке.
   Только теперь Глаз заметил Гену Медведева. Он стоял возле шконки в углу камеры.
   - Привет.
   - Здорово.
   - Как живешь? - громче спросил Глаз.
   Он рассчитывал, если Генка живет не очень, его визит изменит отношение к парню.
   - Хорошо, - негромко ответил Гена.
   - Как дела? - тихо спросил Глаз.
   - Плохо. Мишка колонулся.
   - Так... В какой камере Робка?
   - В шестьдесят четвертой.
   Благодаря тюремному телефону Глаз знал, что не так давно из зоны в тюрьму привезли его второго подельника Робку Майера, а Робке в колонии оставалось жить два дня до досрочного освобождения. По вине Глаза вместо свободы Робку раскрутят, и Глаз решил, если удастся переговорить с Генкой, отшить Робку. Взять преступление на двоих.
   - Я сейчас с ним перебазарю, - зашептал Глаз, - а не успею - за мной сейчас придут, - передай ему, чтоб отказывался. Ты сказал, что он с нами был?
   - Они об этом знали.
   - Ты это же показал?
   - Куда мне было деваться?
   - Ну ничего, откажешься от показаний. Глаз залез под шконку - трубы отопления в корпусе малолеток проходили над полом - и только переговорил с Робкой, как открылась дверь и разводящий крикнул:
   - Петров, на выход!
   Дойдя до дверей, Глаз обернулся. Пацаны смотрели на него. Он поднял вверх правую руку и, сказав: "Покедова", вышел из камеры.
   Разводящий поругал Глаза за обман и отвел к малолеткам в другую камеру.
   С месяц назад воспитатели убрали из нескольких камер самых отчаянных парней и посадили в одну. Глаз оказался шестым. Четверо - тюменские, а Глаз и Подвал, у него одна нога - сухая и он без костылей ходить не мог, - из районов.
   Малолетки о Глазе наслышаны. Они представляли его здоровым и сильным и разочаровались. И стали игнорировать. Не замечают - и все. Они, городские, знавшие всю блатню Тюмени, должны перед ним преклоняться? Не бывать такому. И его, деревенского, неизвестно как вышедшего в шустряки, они и за равного принимать не будут.
   Парни были самоуверенны и зоны не боялись. На свободе шустрили, думали они, в тюрьме живем отлично и в зоне не пропадем. Иногда просили Глаза рассказать о зоне. А раз Масло - тюменский парень, на свободе не в меру шустривший, хотя и был щупленький и ростом не выше Глаза, - спросил:
   - А сам-то ты как в зоне жил? Вором? Или в активе был?
   - Как я жил? Вором не был. В активе тоже не состоял. Вы что, думаете, если придете на зону, сразу ворами станете или лычку рога прицепите?
   Дни шли, и постепенно ребята к Глазу привыкали. Хотя и держались высокомерно. Но тюремная обстановка заставляла обращать на него внимание.
   Глаза часто по трубам спрашивали, и парням приходилось приглашать его. Если в камеру заходили работники тюрьмы, разговаривать начинали с ним.
   Парни любили рассказывать забавные истории. Чаще всех травил были и небылицы Масло. Сидел он за хулиганство и срок ждал небольшой. На свободе у него был друг по кличке Репа.
   После прогулки Масло, сев на шконку и засмолив здоровенную козью ножку, сказал:
   - Я сейчас про Репу расскажу. Подохнете со смеху. Мы засосали тогда по пузырю и канали по улице. На остановке - глядь - стоит красивая чувиха. Разукрашенная. Распомаженная. Расфуфыренная. Репа говорит: "Постойте. Я сейчас". Он подкатил к чувырле и громко: "Ах ты шалава! Потаскуха! Профура! Где ты шляешься? Опять шлея под хвост попала? Разукрасилась! Мать тебя третьи сутки ищет, по всем шалманам пробежала, не найдет тебя. Куда ты забурилась? Топай домой, лярва". Деваха вся красная и еле вымолвила: "Отойдите, пожалуйста, я вас не знаю". - "Ах, не знаешь! Вот придешь домой, мать тебе задаст "не знаю". Люди стоят на остановке и слушают, а он поливает ее. Девка крутится, скорее бы подошел автобус или мент показался. Но ни автобуса, ни мента не видно. Тогда она остановила проходившее такси и уехала. Мы потом заняли денег и еще вмазали, надрываясь над Репой. Ох, и чудил же он".