Страница:
Цыган от удовольствия закрыл глаза, открыл и с сожалением сказал:
- Да, неплохо бы ее. Полжизни б отдал.
- Ну и отдай,- вставил Миша,- а завтра помри.
Ребята засмеялись.
И тут они рассказали Петрову - а это рассказывали всем новичкам-малолеткам,-как ее однажды чуть не изнасиловали. Возможно, это пустили тюремную "парашу".
Был очередной медосмотр. Надзиратель открыл камеру, и малолетки выходили к врачу. Но тут в дверь коридора постучали, и надзиратель ушел. Парни, не долго думая, затащили врачиху в камеру и захлопнули дверь. Каждому хотелось быть первым. Они отталкивали друг друга, но тут надзиратель подоспел. За попытку всем добавили срок.
- Газеты,- послышался ласковый голос.
Этот голос был для малолеток как отдушина. Надзиратели и хозобслуга, открывая кормушки, кричали. А у почтальона крика не получалось. Говорили, что она дочь начальника тюрьмы.
- Федя,- смеялся Миша,- женись на ней - и начальник тебя освободит.
2
И потянулись для Коли невыносимо длинные дни, наполненные издевательством и унижениями. Мучил его цыган. То он выкручивал ему руки, то ставил кырочки и тромбоны, то наносил серию ударов в корпус. Ответить Коля не мог, чувствовал за собой грех - случай с парашей.
Если Коля днем засыпал, ему между пальцев ног вставляли обрывок газеты и поджигали. Пальцы начинало жечь, он махал во сне ногами, пока не просыпался. Это называлось велосипед. Был еще самосвал. Над спящим на первом ярусе привязывали на тряпке кружку с водой и закручивали. Раскрутившись, кружка опрокидывалась и обливала сонного водой. Эти игры не запрещало даже начальство, потому что спать днем в тюрьме не полагалось. Еще спящему приставляли горящий окурок к ногтю большого пальца ноги. Через несколько секунд ноготь начинало жечь. Это было нестерпимо больно. Больнее, чем велосипед.
Игры в основном делали Петрову. Иногда Смеху и реже - Васе и Колиному тезке. Мише и цыгану не делали вовсе. Боялись получить в лоб.
Днями малолетки лежали на кроватях, прислушиваясь к звукам в коридоре. Они всегда угадывали, кто открывал кормушку. Знали по времени, кто должен прийти.
И еще было одно занятие в камере, развеивающее малолеток, это тюремный телефон. Если по трубам отопления раздавался стук, сразу несколько парней прижимали ухо к горячей трубе или к перевернутой вверх дном кружке. Слышимость была отличная, даже лучше, чем в городской телефонной сети.
Вечерами зеки по трубам устраивали концерты. Пели песни, читали стихи, рассказывали анекдоты.
Когда и это надоедало, парни принимались долбить отверстие в стене около трубы в соседнюю камеру. Им хотелось поговорить с соседями без всякого тюремного телефона. Продолбив стену приблизительно на полметра насколько хватало стальной пластины, оторванной от кровати, - они остановились. Дальше долбить нечем.
Тогда решили той же пластиной отогнуть жалюзи, чтобы видеть тюремный двор и пускать коня. Конь на жаргоне обозначал вот что. В окно сквозь решетку и жалюзи пропускали веревку и опускали ее. Камера, что была внизу, эту веревку принимала. Тоже через окно. Привязывали к веревке курево и поднимали наверх. Так камере с камерой можно было делиться куревом и едой.
К малолеткам заглянул старший воспитатель, майор Замараев. Он остановился посреди камеры и обвел всех смеющимся взглядом. Ребята поздоровались и теперь молча стояли, глядя на Замараева. Он был в черном овчинном полушубке, валенках, в форменной шапке с кокардой. Лицо от мороза раскраснелось.
- Так, новичок, значит,- сказал он, разглядывая Колю.- Как фамилия?
- Петров.
- По какой статье?
- По сто сорок четвертой.
- Откуда к нам?
- Из Заводоуковского района.
Майор, все так же посмеиваясь, скользнул взглядом по камере, будто чего-то выискивая.
- Кто сегодня дневальный?
- Я,- ответил Коля.
- Пол мыл?
- Мыл.
- А почему он такой грязный?
Коля промолчал.
- На столе пепел, на полу окурок.- Майор показал пальцем чинарик.
Окурок бросили на пол, после того как Коля помыл пол.
- Один рябчик.- И майор поднял палец вверх.
Коля смотрел на старшего воспитателя.
- Не знаешь, что такое рябчик?
- Нет.
- Это значит - еще раз дневальным, вне очереди. Теперь ясно?
- Ясно.
- Прописку сделали?
Коля молчал. Ребята заулыбались.
- Сделали, товарищ майор,- ответил цыган.
- Кырочки получил?
- Получил,- теперь ответил Коля.
- Какую кличку дали?
- Камбала,- ответил Миша.
Майор улыбнулся.
- Вопросы есть? - Только теперь воспитатель стал серьезным.
- Нет,- ответили ребята.
Майор ушел.
- Вот так. Камбала, от Рябчика рябчик получил. Для начала неплохо. Завтра будешь опять дневальный,- сказал Миша.
Оказывается, у старшего воспитателя кличка Рябчик.
Камеру повели к Куму. Так в тюрьмах и зонах зовут оперуполномоченных. Коля лихорадочно соображал, спускаясь по витой лестнице, какой бы ему выкинуть у Кума номер. Он решил рассмешить ребят и шутовской ролью поднять себя.
Кабинет Кума - в одноэтажном здании. Рядом с кабинетом - комнаты для допросов. В одну ребят и закрыли. В ней - стол, и с противоположных сторон от него к полу прибито по табурету. Один для следователя, другой - для заключенного...
Миша и цыган сели на табуреты, остальные притулились к стенам и вполголоса разговаривали.
К Куму малолеток привели для беседы: если есть нераскрытые преступления, чтобы рассказали, а он составит явку с повинной.
- Ребята, - обратился Коля к пацанам, - я притворюсь дураком, а вы подтвердите, что у меня не все дома.
Ребята засмеялись, предвкушая прикол, весело глядя на Петрова. Они не сомневались, что он исполнит роль дурака.
- Давай, Камбала, делай, - вставая с табурета и закуривая, одобрил Миша.
К Куму Коля пошел третьим. Отворив дверь и держась за ручку, Петров стал шаркать у порога ногами, будто вытирая их о тряпку. Но тряпки не было. Сняв шапку, переступил порог и затворил дверь. Щурясь от яркого освещения, сказал:
- Здрасте. Вы меня звали? - и часто-часто заморгал.
- Садись. - Кум мотнул головой в сторону стула, стоящего перед ним.
В кабинете стояло несколько стульев, и Коля сел на один из них.
- Нет-нет, вот на этот, - быстро сказал Кум, жестом показывая на стул, на который надо было сесть Коле.
- А-а-а, - протянул Коля, вставая со стула и пересаживаясь. - На этот так на этот.
Кум внимательно рассматривал Петрова, стараясь понять, что за подследственный сидит перед ним. А Коля, окинув взглядом располневшего Кума - ему было лет тридцать пять, - достал из коробка спичку и стал выковыривать грязь из-под ногтей, а потом начал ковырять этой же спичкой в зубах.
Понаблюдав за Петровым, Кум спросил, откуда он и за что попал.
Коля был немногословен.
- Вот тебя посадили за воровство, - начал Кум, - может, у тебя есть еще кражи, о которых органы милиции не знают. Давай по-хорошему, расскажи, если есть. Я составлю явку с повинной. Если преступления несерьезные, тебе за них срок не дадут. Они пройдут по делу, и все. Материальный ущерб придется возместить, но зато у тебя будет совесть чиста.
Кум говорил, внимательно наблюдая за Петровым. А когда кончил, то Коля, подумав немного, сказал:
- Говорите, срок не дадут. Вот дурак, почему я не совершил хотя бы еще одну кражу. А сейчас бы рассказал, а вы бы повинную состряпали, и мне бы срок не дали.
- Нет, ты меня неправильно понял. За преступления, которые ты совершил, сажать тебя или освобождать, будет решать суд. Я говорю, если ты добровольно расскажешь о нераскрытых кражах, тебе за это срок не дадут.
- А-а-а, понял-понял. Я-то думал, если хоть в одной краже признаюсь, меня вообще освободят. Не-е-ет, тогда зачем признаваться, да еще денежный ущерб возмещать.
- Значит, у тебя есть нераскрытые кражи, раз так говоришь. Давай, рассказывай. - Кум взял авторучку. - Я запишу, может, и ущерб возмещать не придется.
- Надо подумать, - Коля давно заметил на столе пачку "Казбека". - Да, надо подумать. Я волнуюсь. Вдруг не вспомню. Вы не дадите закурить?
- Закуривайте, - добродушно сказал Кум и открыл перед ним пачку.
Вместо одной Коля взял две папиросы и одну сунул в карман. Прикурип, он затянулся, сдвинул брови и чуть погодя сказал:
- Да, одну вспомнил, - и посмотрел на Кума.
- Рассказывай.
- Прошлым летом я полмешка овса с поля тяпнул.
- Да нет, - перебил его Кум, - я не о таких кражах спрашиваю.
- А-а-а, понял-понял, - Коля снова затянулся, - вам убийства, изнасилования надо?
- Да не обязательно убийства. Кражи, кражи, я говорю.
- Ну а убийства, изнасилования тоже можно?
- Ты что, и о таких преступлениях знаешь? Был участником?
Коля задумался, глотнул дыма, почесал за ухом и сказал:
- Был участником и сам совершал. Вы повинную точно сварганите?
- Точно. Это моя работа. Говори, - и Кум взял авторучку.
- Прошлым летом мы чужих кроликов убивали и а лесу жарили. Вкусные, черти. А есть еще и изнасилование. Курицу, - Коля сделал паузу, - я того.
Кум в недоумении смотрел на Петрова. Никто ему таких явок с повинной еще не делал. А Коля в душе хохотал. Чтобы не рассмеяться, он упал со стула и задергался в "припадке", пуская изо рта слюну.
Кум вышел в коридор и сказал разводящему, чтобы ребята помогли Петрову выйти из кабинета.
Когда Миша и цыган вошли в кабинет, "припадок" у Коли кончался. Они взяли его под руки и, уводя, сказали Куму:
- Он у нас того...
В камере Коля рассказал, как сыграл у Кума роль дурака. На короткое время он заставил малолеток обратить на себя внимание. Он был герой на час. Но дальше все пошло по-прежнему. Его по-прежнему угнетал цыган. Но теперь цыгана часто одергивал Миша, говоря:
- Вяжи, в натуре, ты с ним надоел.
И все же ребята смотрели по-другому на Петрова. Смеху это не нравилось. Он боялся, а вдруг Камбала выше его поднимется.
В стране был модным танец шейк. Коля как-то сказал, что умеет его танцевать. И его попросили сбацать. И каждый день под аккомпанемент ложек, кружек и шахматной доски он стал танцевать шейк. А ребята пели песню.
И Смех развлекал камеру. У него - неплохой голос, и он, аккомпанируя на шахматной доске, исполнял песни. Его любимая была:
А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги.
Некоторые слова изменены, и он пел:
А я еду, а я еду за деньгами,
За туманом пускай едут дураки.
Иногда ребята занимались спортом. От табурета отжимались. Говорили, что никому не отжаться сто десять раз, если начинать с одного, потом обходить вокруг табурета и от подхода к подходу увеличивать отжимания по одному до десяти, а затем уменьшать и дойти до одного. Коля уверенно сказал: "Смогу", и слово - сдержал. И опять - герой на час.
Коля долго не мог уснуть. Он лежал с головой под одеялом. Начал засыпать. Вдруг шепот. Сон сняло. Михаил с цыганом переговаривались. Коля стянул с головы одеяло и посмотрел: виден цыган. Он лежал на боку и что-то разглядывал. Потом сказал: "На", - и протянул Мише небольшую, блестящую, сильно отточенную финку.
Коля напугался: "Настоящий нож".
Миша спрятал финку.
- Федя, что-то Смех оборзел. Он кнокает Камбалу. А Камбала-то лучше его. Он просто с деревни. Давай скажем ему, если Смех шустранет, пусть стыкнется. Я уверен, Камбала замочит ему роги.
- Давай. Я балдею, когда дерутся.
- Буди его.
Федя взял с вешалки шапку и бросил в Петрова.
- Камбала, Камбала, проснись.
Коля откинул одеяло.
- Чего?
- Слушай, Камбала, - начал Миша, привстав с кровати. - Что ты боишься Смеха? Не бойся. Можешь стыкнуться с ним, Мы не встрянем.
- Не кони *, Камбала, мы разрешаем тебе, - поддакнул цыган.
Не подслушай их разговор, Коля не поверил бы.
На следующий день он ждал, когда рыпнет Смех.
После обеда Смех крикнул:
- Камбала, подай газету!
Коля не среагировал.
- Ты что, Камбала, оглох?!
- Возьми сам, - спокойно ответил Коля.
Смех подскочил и взял за грудки.
- Обшустрился?
- Убери руки, - и Коля оттолкнул его.
Смех отлетел, но опять пошел на Петрова, сжав кулаки.
Парни наблюдали. Подойдя вплотную, Смех волю рукам не дал, а вылил на Колю ушат блатных слов и отошел.
Больше Смех к Коле не приставал, и Коля почувствовал облегчение: с него свалился камень. Но камней еще четыре. И все не свалишь. Тем не менее Коля решил без согласия Миши и цыгана осадить Васю. Вася спокойный и деревенский паренек. Но он на Колю не рыпал. И Коля предложил побороться. Вася отказался.
- А что ты, Василек, не хочешь, - сказал Коля и, смеясь, приподнял его и бросил на кровать.
Миша и цыган загоготали.
- Вот это да! - восхищенно сказал Миша.
- Он скоро и до тебя доберется! - почти выкрикнул цыган, имея в виду Колиного тезку.
- Я ему с ходу роги поломаю, - отозвался тезка.
Он мог и цыгану роги обломать.
За две недели Коля постиг азы тюремной жизни. Ознакомился с жаргоном и выучил десяток лагерных песен.
У малолеток на тюрьме закон: забыл закрыть парашу - получай кырочку. Коля поначалу забывал, но через шею запомнил быстрее.
Миша - по второй ходке. По хулиганке подзалетел. Вася и Колин тезка за воровство, а цыган - за разбой. Смех с друзьями обокрали столовую: съели несколько тортов и прихватили конфет. На прилавке калом вывели: ФАНТОМАС.
Шла серия фильмов о Фантомасе, и преступность среди малолеток подскочила. Насмотревшись приключений, ребята воровали и хулиганили. Друг Смеха покатался на ментовской машине и оставил записку: ФАНТОМАС.
Петров спросил Мишу:
- Как живут в зоне пацаны, если отец - мент?
- А зачем тебе? - парировал Миша. - У тебя что, отец - мусор?
- Да нет. У меня есть друг, из района, и у него отец - участковый. А парня скоро посадят. Как ему в зоне придется?
- Кто его знает. Был у нас на зоне такой. Чухой жил.
Петров интересовался потому, что его отец - бывший начальник милиции.
У малолеток два раза в месяц отоварка на десять рублей. Коля, его тезка и Вася денег не имели. Деревенские. У городских - Миши, цыгана и Смеха - деньги на квитках были. Подследственные, кто жил в Тюмени, где и находилась тюрьма, через следователей поддерживали связь с родителями. И родители присылали.
Подследственным малолеткам два раза в месяц - передача. Пять килограммов. Продукты принимали нескоропортящиеся. Передачи получали только городские, поскольку родители рядом.
В камерах, бывало, собирались одни городские, и у них - изобилие еды.
Стояла злая зима. Коля только раз сходил на прогулку, сильно замерз, и больше идти желания не было.
На тюремном дворе десять прогулочных двориков. Малолетки в день гуляли два часа, взрослые - один. В морозные дни ни малолетки, ни взрослые больше двадцати-тридцати минут не выдерживали. Замерзнут - и в камеру.
Прогулочные дворики, как и стены туалетов, обрызганы раствором под шубу. Над некоторыми натянута сетка, чтоб заключенные не перекидывались записками, куревом, да мало ли еще чем.
Сегодня Коля - дневальный. Когда он принимал масло, то самый большой на вид кусочек - а масло формы не имело - сунул в карман. Для себя. А пять положил на стол.
Сели завтракать. Одной порции масла не хватает. Коля забыл, что оно в кармане, и сказал:
- Ребята, одного масла недодали.
- Стучи. Пусть дает, - сказал Миша.
Коля постучал. Пришел работник хозобслуги.
- Не может быть, - сказал он, - я хорошо помню, что дал шесть порций.
И Коля вспомнил: масло - в кармане. Как быть? Сказать? Что тогда будет? Скажут - проглот. И присудят морковок, кырочек, банок.
Так думал Коля, доказывая работнику хозобслуги, что одну порцию он не додал. А работник молчал, что-то соображая, и масла давать не хотел. Масло жгло Коле ногу. Он думал, что работник хозобслуги скажет: "А ну-ка выверни карманы".
Ребята зашумели.
- Ты, в натуре, говорят тебе: одного не хватает, давай, - рявкнул Миша, вставая из-за стола.
Работник хозобслуги сходил за маслом.
Парни завтракали. Коля поглядывал на карман - не топырится ли?
Но все обошлось. Масло после завтрака Коля спрятал в матрац, чтоб в кармане не растаяло, и решил вечером выбросить в туалете.
Открылась кормушка, и надзиратель крикнул:
- Петров, приготовиться с вещами!
Колю забирали на этап. "Слава Богу. Наконец-то",- подумал он и стал сворачивать постель.
- Ну, Камбала, на двести первую тебя *. Когда приедешь назад, просись в нашу камеру. С тобой веселей,- сказал цыган.
"Вот пес,- подумал Коля.- Чтоб ты сдох, хер цыганский". Но сказал:
- Конечно, буду проситься.
Коля сдал постель на склад и переоделся в вольную одежду.
Этапников сводили в баню и закрыли на первом этаже в этапную камеру. До ночи им нужно отваляться на нарах, а потом - на этап.
В полночь этапников принял конвой из солдат, ошмонал, и повезли их на вокзал.
И вот - снова "столыпин". Вроде бы такой же с виду вагон, а внутри одна перегородка от пола до потолка сплетена, как паутина, из толстой проволоки. Если б Коле когда-нибудь раньше показали вагон, в котором возят заключенных, он подумал бы, что такой вагон предназначен для перевозки зверей.
Вагон не был забит до отказа, и Коле нашлось место. Два часа езды - и Петров в Заводоуковске. В родной КПЗ.
Новое здание милиции построили незадолго до того, как посадили Колю. Знание было двухэтажное, а полуподвальное помещение занимала КПЗ. В ней было пять камер. Начальник КПЗ вместе с дежурным закрыл заключенных в камеры, и Коля, разостлав одежду на нарах, бухнулся на нее.
В этот день к Бородину - начальнику уголовного розыска, который вел у него следствие,- Колю не вызвали.
3
Коля жил в селе Падун. Падун - в пяти километрах от районного центра, города Заводоуковска. В село он приехал из маленькой деревеньки. Колю воспитывала улица, и к пятому классу его два раза исключали из школы, но по ходатайству отца принимали вновь. А из восьмого выгнали окончательно.
Восьмой класс он окончил в вечерней школе, но экзамены сдать не сумел: завалили на геометрии. Коля понимал, что учительница Серова это сделала по указанию директора школы Ивана Евгеньевича Хрунова.
Хрунов ненавидел Колю и желал ему только одного - тюрьмы.
Всем восьмиклассникам Серова ставила по геометрии тройки, хотя среди них были такие, что не знали таблицы умножения. Только Коле она поставила двойку.
Когда пацаны пригласили его угнать мотоцикл у Серовых и покататься на нем, зная, что Серовы в отпуске, он согласился. Мотоцикла в амбаре не оказалось, и тогда Коля предложил обворовать дом ненавистной учителки. Подобрав ключ, он открыл замок, и пацаны зашли в дом. Коля взял пиджак мужа учительницы, черные кожаные перчатки и грампластинки. И еще он вытащил из радиолы лампы и предохранитель для своих друзей, Танеева и Павленко.
Уходя, Коля чиркнул последнюю спичку, и она высветила в сенках накрытый брезентом "ижак". Но угонять ребята его не стали - дом обворован, и Коля, попрощавшись с пацанами - они ничего себе не взяли, с добычей пошел к цыганам. Пластинки и перчатки цыганам были не нужны, зато им понравился пиджак, и Коля сменял его на светло-серый свитер.
От цыган Коля пошел - краденое домой нельзя было нести- к другу Петьке Клычкову. Петьке шел двадцать первый год, и в армии он еще не служил. Работал в совхозе трактористом и с Колей иногда ходил воровать.
С десяток пластинок, самых лучших, Петька отобрал для себя, свитер взял и перчатки тоже, пообещав завтра бутылку поставить. Коля согласился: дороже у него никто не купит.
Оставшиеся пластинки Коля отнес знакомым и подарил. Там его часто угощали водкой.
Лампы и предохранитель от радиолы он отдал друзьям, Саньке Танееву и Мишке Павленко. Мишке рассказал, что обтяпал дом Серовых.
У Коли была кличка - Ян. Кличку дали в третьем классе. Как-то Колю с его дружком старшеклассники пригласили в свой класс. Когда начался урок, пацаны спрятались под парты. Как только учительница истории объявила, что сегодня расскажет о чешском национальном герое полководце Яне Жижке, который в бою потерял один глаз, парень, под партой которого сидел Коля, достал его за шиворот и сказал:
- А у нас свой Ян Жижка.
Светлана Хрисогоновна разрешила Коле и его другу сесть за парты и прослушать урок. С того времени Колю стали звать Ян Жижка, но через год-другой фамилия полководца отпала и его кликали просто - Ян.
Многие в селе, особенно приезжие и цыгане, жившие оседло, не думали, что у парня есть имя. Для них он был Ян, Янка, и только. Да и сам он привык к своей кличке, и по имени его только дома называли.
Со старшими пацанами Коля лазил по чужим огородам - "козла загонял" и на спиртзавод за голубями. Но вскоре он превзошел своих учителей и приноровился красть покрупнее: в школу не раз залезал, приборы из кабинетов умыкивал, а потом и вещи из школьной раздевалки потягивать стал и загонять цыганам по дешевке.
К пятнадцати годам он совершил с десяток краж, но милиция поймать его не могла.
Много раз милиция хватала его по подозрению, но он ни в чем не признавался, и отец, бывший начальник милиции, забирал его из КПЗ.
Очень любил Коля охоту и с десяти лет бродил по лесу с ружьем. Дичи он мало убивал, но наблюдал за повадками птиц, которые пригодились ему в воровстве. Когда Коля охотился на уток и подходил к старице - если неподалеку на верхушке березы сидела сорока, то она начинала трещать, и утки заплывали в камыши. Сорока уткам помогала. Но сороки и другие птицы помогали и Коле: когда ему средь бела дня надо было залезть в школу, он вначале прислушивался к птицам; если птицы вели себя спокойно и сорока не трещала, Коля незаметно проникал в школьный сад - там сейчас точно никого не было. Из сада через форточку он залезал в школу.
А когда Коля шел на дело ночью, он наблюдал за кошками. Если кошки собрались и чинно сидят, он уверен, поблизости живой души нет. А если кот стремглав несся Коле навстречу, он тут же прятался: с той стороны, откуда кот рванул, человек шел.
Ян решил уехать в Волгоград и поступить в ПТУ. В Волгограде жила старшая сестра Татьяна с семьей. Но свидетельства за восьмой класс нет. С такими же неудачниками, как и он, с Робкой Майером и Геной Медведевым, он договорился выкрасть из школы чистые бланки свидетельств, поставить печать, заполнить и предъявить в ПТУ.
Разбив окно, они залезли в директорский кабинет, перевернули все вверх дном, но чистых бланков не нашли. Тогда они взяли в канцелярии свидетельства прошлогодних восьмиклассников.
Соскоблив лезвием бритвы фамилию и дату, Ян попросил знакомую девчонку, отличницу, которая заполняла в прошлом году эти бланки, своей рукой вписать его фамилию. Девчонка вписала, потому что Яна поддержал ее брат, а брат был в долгу перед Яном - Ян помог ему совершить одну кражу. Девчонке в благодарность Ян подарил ее украденное в школе свидетельство.
Но вскоре Яна милиция заграбастала: он оставил отпечаток левого указательного пальца в кабинете директора.
Начальник уголовного розыска, капитан Федор Исакович Бородин, колол Яна, но тот стоял на своем: "В кабинет директора школы я не лазил".
- Но как ты оставил отпечаток пальца, если в кабинет не лазил, - в сотый раз повторял Бородин, показывая заключение дактилоскопической экспертизы.
Два дня Ян раздумывал в КПЗ и сознался, рассчитывая, что у директора ничего не сперли. Про Робку и Генку Ян молчал, и его отпустили. "Интересно, - подумал он, выходя из милиции, - знают ли они о краже свидетельств? Если знают, поступать по ним учиться нельзя. Надо достать другие".
И Ян с Робертом и Геной пошли в соседнее село Старую Заимку и залезли в школу, но бланков не нашли. В память о посещении старозаимковской школы они прихватили три магнитофона и проигрыватель, и на берегу реки Ук спрятали их: тащить шестнадцать килограммов не захотели.
Родители Роберта Майера были немцы Поволжья, во время Великой Отечественной высланные в Сибирь. Немцев в Падуне и отделениях совхоза жило много. Они имели должности, и никто из них уезжать на родину, в Поволжье, не хотел.
Трудолюбивые, они построили себе великолепные хоромы и жили припеваючи. Усадьбы немцев отличались от всех остальных чистотой и порядком. Немцы между собой были очень дружны.
Еще в Падуне и отделениях совхоза жило много сибирских татар.
Надо привезти магнитофоны, и Ян вызвался достать лошадь.
В полдень он - у сельсовета. Около библиотеки стоят две каурые. Одна запряжена в телегу, другая - в таратайку. "Вот эту я возьму. На ней лихо можно скакать", - подумал Ян и расстегнул рубашку. "Кобыла", - заметил он. Лошадь взнуздана. "Ну, давай!" - приказал себе Ян. Он отвязал вожжи, прыгнул в таратайку и хлестанул кобылу по правому боку вожжами. Она с места хватила рысью. Ян снял рубашку и набросил на голову - чтоб не узнали. Сзади раздался пронзительный женский крик:
- Сто-о-о-ой!
Ян оглянулся. За ним, махая косынкой, бежала полноватая женщина.
- Беги-беги, - сказал себе Ян и хлестанул концами вожжей по крупу лошади. Та пошла махом.
Настроение у Яна упало. Хотелось угнать лошадь незамеченным.
Он промчался мимо магазина и за пекарней свернул вправо - в улицу Школьную. "Куда дальше? Не гнать же мимо дома". И он решил ехать на лягу. Дорога разбитая. Колеи. Кобыла перешла на рысь. "Ну и пусть. Погоня позади".
Прохожих навстречу не попадалось. "Отлично". Когда он пересекал Революционную, въезжая в улицу Новую, по большаку шли знакомые женщины. "Вот черт! А может, не узнали?"
- Пошла-а-а!
Каурая понеслась рысью, и Янкина загорелая спина исчезла за клубами пыли.
На ляге, в березняке, Ян оставил таратайку, а лошадь перевел через Ук и привязал возле старицы, заросшей тальником, березами и черемухой. В это место вела одна тропинка.
- Да, неплохо бы ее. Полжизни б отдал.
- Ну и отдай,- вставил Миша,- а завтра помри.
Ребята засмеялись.
И тут они рассказали Петрову - а это рассказывали всем новичкам-малолеткам,-как ее однажды чуть не изнасиловали. Возможно, это пустили тюремную "парашу".
Был очередной медосмотр. Надзиратель открыл камеру, и малолетки выходили к врачу. Но тут в дверь коридора постучали, и надзиратель ушел. Парни, не долго думая, затащили врачиху в камеру и захлопнули дверь. Каждому хотелось быть первым. Они отталкивали друг друга, но тут надзиратель подоспел. За попытку всем добавили срок.
- Газеты,- послышался ласковый голос.
Этот голос был для малолеток как отдушина. Надзиратели и хозобслуга, открывая кормушки, кричали. А у почтальона крика не получалось. Говорили, что она дочь начальника тюрьмы.
- Федя,- смеялся Миша,- женись на ней - и начальник тебя освободит.
2
И потянулись для Коли невыносимо длинные дни, наполненные издевательством и унижениями. Мучил его цыган. То он выкручивал ему руки, то ставил кырочки и тромбоны, то наносил серию ударов в корпус. Ответить Коля не мог, чувствовал за собой грех - случай с парашей.
Если Коля днем засыпал, ему между пальцев ног вставляли обрывок газеты и поджигали. Пальцы начинало жечь, он махал во сне ногами, пока не просыпался. Это называлось велосипед. Был еще самосвал. Над спящим на первом ярусе привязывали на тряпке кружку с водой и закручивали. Раскрутившись, кружка опрокидывалась и обливала сонного водой. Эти игры не запрещало даже начальство, потому что спать днем в тюрьме не полагалось. Еще спящему приставляли горящий окурок к ногтю большого пальца ноги. Через несколько секунд ноготь начинало жечь. Это было нестерпимо больно. Больнее, чем велосипед.
Игры в основном делали Петрову. Иногда Смеху и реже - Васе и Колиному тезке. Мише и цыгану не делали вовсе. Боялись получить в лоб.
Днями малолетки лежали на кроватях, прислушиваясь к звукам в коридоре. Они всегда угадывали, кто открывал кормушку. Знали по времени, кто должен прийти.
И еще было одно занятие в камере, развеивающее малолеток, это тюремный телефон. Если по трубам отопления раздавался стук, сразу несколько парней прижимали ухо к горячей трубе или к перевернутой вверх дном кружке. Слышимость была отличная, даже лучше, чем в городской телефонной сети.
Вечерами зеки по трубам устраивали концерты. Пели песни, читали стихи, рассказывали анекдоты.
Когда и это надоедало, парни принимались долбить отверстие в стене около трубы в соседнюю камеру. Им хотелось поговорить с соседями без всякого тюремного телефона. Продолбив стену приблизительно на полметра насколько хватало стальной пластины, оторванной от кровати, - они остановились. Дальше долбить нечем.
Тогда решили той же пластиной отогнуть жалюзи, чтобы видеть тюремный двор и пускать коня. Конь на жаргоне обозначал вот что. В окно сквозь решетку и жалюзи пропускали веревку и опускали ее. Камера, что была внизу, эту веревку принимала. Тоже через окно. Привязывали к веревке курево и поднимали наверх. Так камере с камерой можно было делиться куревом и едой.
К малолеткам заглянул старший воспитатель, майор Замараев. Он остановился посреди камеры и обвел всех смеющимся взглядом. Ребята поздоровались и теперь молча стояли, глядя на Замараева. Он был в черном овчинном полушубке, валенках, в форменной шапке с кокардой. Лицо от мороза раскраснелось.
- Так, новичок, значит,- сказал он, разглядывая Колю.- Как фамилия?
- Петров.
- По какой статье?
- По сто сорок четвертой.
- Откуда к нам?
- Из Заводоуковского района.
Майор, все так же посмеиваясь, скользнул взглядом по камере, будто чего-то выискивая.
- Кто сегодня дневальный?
- Я,- ответил Коля.
- Пол мыл?
- Мыл.
- А почему он такой грязный?
Коля промолчал.
- На столе пепел, на полу окурок.- Майор показал пальцем чинарик.
Окурок бросили на пол, после того как Коля помыл пол.
- Один рябчик.- И майор поднял палец вверх.
Коля смотрел на старшего воспитателя.
- Не знаешь, что такое рябчик?
- Нет.
- Это значит - еще раз дневальным, вне очереди. Теперь ясно?
- Ясно.
- Прописку сделали?
Коля молчал. Ребята заулыбались.
- Сделали, товарищ майор,- ответил цыган.
- Кырочки получил?
- Получил,- теперь ответил Коля.
- Какую кличку дали?
- Камбала,- ответил Миша.
Майор улыбнулся.
- Вопросы есть? - Только теперь воспитатель стал серьезным.
- Нет,- ответили ребята.
Майор ушел.
- Вот так. Камбала, от Рябчика рябчик получил. Для начала неплохо. Завтра будешь опять дневальный,- сказал Миша.
Оказывается, у старшего воспитателя кличка Рябчик.
Камеру повели к Куму. Так в тюрьмах и зонах зовут оперуполномоченных. Коля лихорадочно соображал, спускаясь по витой лестнице, какой бы ему выкинуть у Кума номер. Он решил рассмешить ребят и шутовской ролью поднять себя.
Кабинет Кума - в одноэтажном здании. Рядом с кабинетом - комнаты для допросов. В одну ребят и закрыли. В ней - стол, и с противоположных сторон от него к полу прибито по табурету. Один для следователя, другой - для заключенного...
Миша и цыган сели на табуреты, остальные притулились к стенам и вполголоса разговаривали.
К Куму малолеток привели для беседы: если есть нераскрытые преступления, чтобы рассказали, а он составит явку с повинной.
- Ребята, - обратился Коля к пацанам, - я притворюсь дураком, а вы подтвердите, что у меня не все дома.
Ребята засмеялись, предвкушая прикол, весело глядя на Петрова. Они не сомневались, что он исполнит роль дурака.
- Давай, Камбала, делай, - вставая с табурета и закуривая, одобрил Миша.
К Куму Коля пошел третьим. Отворив дверь и держась за ручку, Петров стал шаркать у порога ногами, будто вытирая их о тряпку. Но тряпки не было. Сняв шапку, переступил порог и затворил дверь. Щурясь от яркого освещения, сказал:
- Здрасте. Вы меня звали? - и часто-часто заморгал.
- Садись. - Кум мотнул головой в сторону стула, стоящего перед ним.
В кабинете стояло несколько стульев, и Коля сел на один из них.
- Нет-нет, вот на этот, - быстро сказал Кум, жестом показывая на стул, на который надо было сесть Коле.
- А-а-а, - протянул Коля, вставая со стула и пересаживаясь. - На этот так на этот.
Кум внимательно рассматривал Петрова, стараясь понять, что за подследственный сидит перед ним. А Коля, окинув взглядом располневшего Кума - ему было лет тридцать пять, - достал из коробка спичку и стал выковыривать грязь из-под ногтей, а потом начал ковырять этой же спичкой в зубах.
Понаблюдав за Петровым, Кум спросил, откуда он и за что попал.
Коля был немногословен.
- Вот тебя посадили за воровство, - начал Кум, - может, у тебя есть еще кражи, о которых органы милиции не знают. Давай по-хорошему, расскажи, если есть. Я составлю явку с повинной. Если преступления несерьезные, тебе за них срок не дадут. Они пройдут по делу, и все. Материальный ущерб придется возместить, но зато у тебя будет совесть чиста.
Кум говорил, внимательно наблюдая за Петровым. А когда кончил, то Коля, подумав немного, сказал:
- Говорите, срок не дадут. Вот дурак, почему я не совершил хотя бы еще одну кражу. А сейчас бы рассказал, а вы бы повинную состряпали, и мне бы срок не дали.
- Нет, ты меня неправильно понял. За преступления, которые ты совершил, сажать тебя или освобождать, будет решать суд. Я говорю, если ты добровольно расскажешь о нераскрытых кражах, тебе за это срок не дадут.
- А-а-а, понял-понял. Я-то думал, если хоть в одной краже признаюсь, меня вообще освободят. Не-е-ет, тогда зачем признаваться, да еще денежный ущерб возмещать.
- Значит, у тебя есть нераскрытые кражи, раз так говоришь. Давай, рассказывай. - Кум взял авторучку. - Я запишу, может, и ущерб возмещать не придется.
- Надо подумать, - Коля давно заметил на столе пачку "Казбека". - Да, надо подумать. Я волнуюсь. Вдруг не вспомню. Вы не дадите закурить?
- Закуривайте, - добродушно сказал Кум и открыл перед ним пачку.
Вместо одной Коля взял две папиросы и одну сунул в карман. Прикурип, он затянулся, сдвинул брови и чуть погодя сказал:
- Да, одну вспомнил, - и посмотрел на Кума.
- Рассказывай.
- Прошлым летом я полмешка овса с поля тяпнул.
- Да нет, - перебил его Кум, - я не о таких кражах спрашиваю.
- А-а-а, понял-понял, - Коля снова затянулся, - вам убийства, изнасилования надо?
- Да не обязательно убийства. Кражи, кражи, я говорю.
- Ну а убийства, изнасилования тоже можно?
- Ты что, и о таких преступлениях знаешь? Был участником?
Коля задумался, глотнул дыма, почесал за ухом и сказал:
- Был участником и сам совершал. Вы повинную точно сварганите?
- Точно. Это моя работа. Говори, - и Кум взял авторучку.
- Прошлым летом мы чужих кроликов убивали и а лесу жарили. Вкусные, черти. А есть еще и изнасилование. Курицу, - Коля сделал паузу, - я того.
Кум в недоумении смотрел на Петрова. Никто ему таких явок с повинной еще не делал. А Коля в душе хохотал. Чтобы не рассмеяться, он упал со стула и задергался в "припадке", пуская изо рта слюну.
Кум вышел в коридор и сказал разводящему, чтобы ребята помогли Петрову выйти из кабинета.
Когда Миша и цыган вошли в кабинет, "припадок" у Коли кончался. Они взяли его под руки и, уводя, сказали Куму:
- Он у нас того...
В камере Коля рассказал, как сыграл у Кума роль дурака. На короткое время он заставил малолеток обратить на себя внимание. Он был герой на час. Но дальше все пошло по-прежнему. Его по-прежнему угнетал цыган. Но теперь цыгана часто одергивал Миша, говоря:
- Вяжи, в натуре, ты с ним надоел.
И все же ребята смотрели по-другому на Петрова. Смеху это не нравилось. Он боялся, а вдруг Камбала выше его поднимется.
В стране был модным танец шейк. Коля как-то сказал, что умеет его танцевать. И его попросили сбацать. И каждый день под аккомпанемент ложек, кружек и шахматной доски он стал танцевать шейк. А ребята пели песню.
И Смех развлекал камеру. У него - неплохой голос, и он, аккомпанируя на шахматной доске, исполнял песни. Его любимая была:
А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги.
Некоторые слова изменены, и он пел:
А я еду, а я еду за деньгами,
За туманом пускай едут дураки.
Иногда ребята занимались спортом. От табурета отжимались. Говорили, что никому не отжаться сто десять раз, если начинать с одного, потом обходить вокруг табурета и от подхода к подходу увеличивать отжимания по одному до десяти, а затем уменьшать и дойти до одного. Коля уверенно сказал: "Смогу", и слово - сдержал. И опять - герой на час.
Коля долго не мог уснуть. Он лежал с головой под одеялом. Начал засыпать. Вдруг шепот. Сон сняло. Михаил с цыганом переговаривались. Коля стянул с головы одеяло и посмотрел: виден цыган. Он лежал на боку и что-то разглядывал. Потом сказал: "На", - и протянул Мише небольшую, блестящую, сильно отточенную финку.
Коля напугался: "Настоящий нож".
Миша спрятал финку.
- Федя, что-то Смех оборзел. Он кнокает Камбалу. А Камбала-то лучше его. Он просто с деревни. Давай скажем ему, если Смех шустранет, пусть стыкнется. Я уверен, Камбала замочит ему роги.
- Давай. Я балдею, когда дерутся.
- Буди его.
Федя взял с вешалки шапку и бросил в Петрова.
- Камбала, Камбала, проснись.
Коля откинул одеяло.
- Чего?
- Слушай, Камбала, - начал Миша, привстав с кровати. - Что ты боишься Смеха? Не бойся. Можешь стыкнуться с ним, Мы не встрянем.
- Не кони *, Камбала, мы разрешаем тебе, - поддакнул цыган.
Не подслушай их разговор, Коля не поверил бы.
На следующий день он ждал, когда рыпнет Смех.
После обеда Смех крикнул:
- Камбала, подай газету!
Коля не среагировал.
- Ты что, Камбала, оглох?!
- Возьми сам, - спокойно ответил Коля.
Смех подскочил и взял за грудки.
- Обшустрился?
- Убери руки, - и Коля оттолкнул его.
Смех отлетел, но опять пошел на Петрова, сжав кулаки.
Парни наблюдали. Подойдя вплотную, Смех волю рукам не дал, а вылил на Колю ушат блатных слов и отошел.
Больше Смех к Коле не приставал, и Коля почувствовал облегчение: с него свалился камень. Но камней еще четыре. И все не свалишь. Тем не менее Коля решил без согласия Миши и цыгана осадить Васю. Вася спокойный и деревенский паренек. Но он на Колю не рыпал. И Коля предложил побороться. Вася отказался.
- А что ты, Василек, не хочешь, - сказал Коля и, смеясь, приподнял его и бросил на кровать.
Миша и цыган загоготали.
- Вот это да! - восхищенно сказал Миша.
- Он скоро и до тебя доберется! - почти выкрикнул цыган, имея в виду Колиного тезку.
- Я ему с ходу роги поломаю, - отозвался тезка.
Он мог и цыгану роги обломать.
За две недели Коля постиг азы тюремной жизни. Ознакомился с жаргоном и выучил десяток лагерных песен.
У малолеток на тюрьме закон: забыл закрыть парашу - получай кырочку. Коля поначалу забывал, но через шею запомнил быстрее.
Миша - по второй ходке. По хулиганке подзалетел. Вася и Колин тезка за воровство, а цыган - за разбой. Смех с друзьями обокрали столовую: съели несколько тортов и прихватили конфет. На прилавке калом вывели: ФАНТОМАС.
Шла серия фильмов о Фантомасе, и преступность среди малолеток подскочила. Насмотревшись приключений, ребята воровали и хулиганили. Друг Смеха покатался на ментовской машине и оставил записку: ФАНТОМАС.
Петров спросил Мишу:
- Как живут в зоне пацаны, если отец - мент?
- А зачем тебе? - парировал Миша. - У тебя что, отец - мусор?
- Да нет. У меня есть друг, из района, и у него отец - участковый. А парня скоро посадят. Как ему в зоне придется?
- Кто его знает. Был у нас на зоне такой. Чухой жил.
Петров интересовался потому, что его отец - бывший начальник милиции.
У малолеток два раза в месяц отоварка на десять рублей. Коля, его тезка и Вася денег не имели. Деревенские. У городских - Миши, цыгана и Смеха - деньги на квитках были. Подследственные, кто жил в Тюмени, где и находилась тюрьма, через следователей поддерживали связь с родителями. И родители присылали.
Подследственным малолеткам два раза в месяц - передача. Пять килограммов. Продукты принимали нескоропортящиеся. Передачи получали только городские, поскольку родители рядом.
В камерах, бывало, собирались одни городские, и у них - изобилие еды.
Стояла злая зима. Коля только раз сходил на прогулку, сильно замерз, и больше идти желания не было.
На тюремном дворе десять прогулочных двориков. Малолетки в день гуляли два часа, взрослые - один. В морозные дни ни малолетки, ни взрослые больше двадцати-тридцати минут не выдерживали. Замерзнут - и в камеру.
Прогулочные дворики, как и стены туалетов, обрызганы раствором под шубу. Над некоторыми натянута сетка, чтоб заключенные не перекидывались записками, куревом, да мало ли еще чем.
Сегодня Коля - дневальный. Когда он принимал масло, то самый большой на вид кусочек - а масло формы не имело - сунул в карман. Для себя. А пять положил на стол.
Сели завтракать. Одной порции масла не хватает. Коля забыл, что оно в кармане, и сказал:
- Ребята, одного масла недодали.
- Стучи. Пусть дает, - сказал Миша.
Коля постучал. Пришел работник хозобслуги.
- Не может быть, - сказал он, - я хорошо помню, что дал шесть порций.
И Коля вспомнил: масло - в кармане. Как быть? Сказать? Что тогда будет? Скажут - проглот. И присудят морковок, кырочек, банок.
Так думал Коля, доказывая работнику хозобслуги, что одну порцию он не додал. А работник молчал, что-то соображая, и масла давать не хотел. Масло жгло Коле ногу. Он думал, что работник хозобслуги скажет: "А ну-ка выверни карманы".
Ребята зашумели.
- Ты, в натуре, говорят тебе: одного не хватает, давай, - рявкнул Миша, вставая из-за стола.
Работник хозобслуги сходил за маслом.
Парни завтракали. Коля поглядывал на карман - не топырится ли?
Но все обошлось. Масло после завтрака Коля спрятал в матрац, чтоб в кармане не растаяло, и решил вечером выбросить в туалете.
Открылась кормушка, и надзиратель крикнул:
- Петров, приготовиться с вещами!
Колю забирали на этап. "Слава Богу. Наконец-то",- подумал он и стал сворачивать постель.
- Ну, Камбала, на двести первую тебя *. Когда приедешь назад, просись в нашу камеру. С тобой веселей,- сказал цыган.
"Вот пес,- подумал Коля.- Чтоб ты сдох, хер цыганский". Но сказал:
- Конечно, буду проситься.
Коля сдал постель на склад и переоделся в вольную одежду.
Этапников сводили в баню и закрыли на первом этаже в этапную камеру. До ночи им нужно отваляться на нарах, а потом - на этап.
В полночь этапников принял конвой из солдат, ошмонал, и повезли их на вокзал.
И вот - снова "столыпин". Вроде бы такой же с виду вагон, а внутри одна перегородка от пола до потолка сплетена, как паутина, из толстой проволоки. Если б Коле когда-нибудь раньше показали вагон, в котором возят заключенных, он подумал бы, что такой вагон предназначен для перевозки зверей.
Вагон не был забит до отказа, и Коле нашлось место. Два часа езды - и Петров в Заводоуковске. В родной КПЗ.
Новое здание милиции построили незадолго до того, как посадили Колю. Знание было двухэтажное, а полуподвальное помещение занимала КПЗ. В ней было пять камер. Начальник КПЗ вместе с дежурным закрыл заключенных в камеры, и Коля, разостлав одежду на нарах, бухнулся на нее.
В этот день к Бородину - начальнику уголовного розыска, который вел у него следствие,- Колю не вызвали.
3
Коля жил в селе Падун. Падун - в пяти километрах от районного центра, города Заводоуковска. В село он приехал из маленькой деревеньки. Колю воспитывала улица, и к пятому классу его два раза исключали из школы, но по ходатайству отца принимали вновь. А из восьмого выгнали окончательно.
Восьмой класс он окончил в вечерней школе, но экзамены сдать не сумел: завалили на геометрии. Коля понимал, что учительница Серова это сделала по указанию директора школы Ивана Евгеньевича Хрунова.
Хрунов ненавидел Колю и желал ему только одного - тюрьмы.
Всем восьмиклассникам Серова ставила по геометрии тройки, хотя среди них были такие, что не знали таблицы умножения. Только Коле она поставила двойку.
Когда пацаны пригласили его угнать мотоцикл у Серовых и покататься на нем, зная, что Серовы в отпуске, он согласился. Мотоцикла в амбаре не оказалось, и тогда Коля предложил обворовать дом ненавистной учителки. Подобрав ключ, он открыл замок, и пацаны зашли в дом. Коля взял пиджак мужа учительницы, черные кожаные перчатки и грампластинки. И еще он вытащил из радиолы лампы и предохранитель для своих друзей, Танеева и Павленко.
Уходя, Коля чиркнул последнюю спичку, и она высветила в сенках накрытый брезентом "ижак". Но угонять ребята его не стали - дом обворован, и Коля, попрощавшись с пацанами - они ничего себе не взяли, с добычей пошел к цыганам. Пластинки и перчатки цыганам были не нужны, зато им понравился пиджак, и Коля сменял его на светло-серый свитер.
От цыган Коля пошел - краденое домой нельзя было нести- к другу Петьке Клычкову. Петьке шел двадцать первый год, и в армии он еще не служил. Работал в совхозе трактористом и с Колей иногда ходил воровать.
С десяток пластинок, самых лучших, Петька отобрал для себя, свитер взял и перчатки тоже, пообещав завтра бутылку поставить. Коля согласился: дороже у него никто не купит.
Оставшиеся пластинки Коля отнес знакомым и подарил. Там его часто угощали водкой.
Лампы и предохранитель от радиолы он отдал друзьям, Саньке Танееву и Мишке Павленко. Мишке рассказал, что обтяпал дом Серовых.
У Коли была кличка - Ян. Кличку дали в третьем классе. Как-то Колю с его дружком старшеклассники пригласили в свой класс. Когда начался урок, пацаны спрятались под парты. Как только учительница истории объявила, что сегодня расскажет о чешском национальном герое полководце Яне Жижке, который в бою потерял один глаз, парень, под партой которого сидел Коля, достал его за шиворот и сказал:
- А у нас свой Ян Жижка.
Светлана Хрисогоновна разрешила Коле и его другу сесть за парты и прослушать урок. С того времени Колю стали звать Ян Жижка, но через год-другой фамилия полководца отпала и его кликали просто - Ян.
Многие в селе, особенно приезжие и цыгане, жившие оседло, не думали, что у парня есть имя. Для них он был Ян, Янка, и только. Да и сам он привык к своей кличке, и по имени его только дома называли.
Со старшими пацанами Коля лазил по чужим огородам - "козла загонял" и на спиртзавод за голубями. Но вскоре он превзошел своих учителей и приноровился красть покрупнее: в школу не раз залезал, приборы из кабинетов умыкивал, а потом и вещи из школьной раздевалки потягивать стал и загонять цыганам по дешевке.
К пятнадцати годам он совершил с десяток краж, но милиция поймать его не могла.
Много раз милиция хватала его по подозрению, но он ни в чем не признавался, и отец, бывший начальник милиции, забирал его из КПЗ.
Очень любил Коля охоту и с десяти лет бродил по лесу с ружьем. Дичи он мало убивал, но наблюдал за повадками птиц, которые пригодились ему в воровстве. Когда Коля охотился на уток и подходил к старице - если неподалеку на верхушке березы сидела сорока, то она начинала трещать, и утки заплывали в камыши. Сорока уткам помогала. Но сороки и другие птицы помогали и Коле: когда ему средь бела дня надо было залезть в школу, он вначале прислушивался к птицам; если птицы вели себя спокойно и сорока не трещала, Коля незаметно проникал в школьный сад - там сейчас точно никого не было. Из сада через форточку он залезал в школу.
А когда Коля шел на дело ночью, он наблюдал за кошками. Если кошки собрались и чинно сидят, он уверен, поблизости живой души нет. А если кот стремглав несся Коле навстречу, он тут же прятался: с той стороны, откуда кот рванул, человек шел.
Ян решил уехать в Волгоград и поступить в ПТУ. В Волгограде жила старшая сестра Татьяна с семьей. Но свидетельства за восьмой класс нет. С такими же неудачниками, как и он, с Робкой Майером и Геной Медведевым, он договорился выкрасть из школы чистые бланки свидетельств, поставить печать, заполнить и предъявить в ПТУ.
Разбив окно, они залезли в директорский кабинет, перевернули все вверх дном, но чистых бланков не нашли. Тогда они взяли в канцелярии свидетельства прошлогодних восьмиклассников.
Соскоблив лезвием бритвы фамилию и дату, Ян попросил знакомую девчонку, отличницу, которая заполняла в прошлом году эти бланки, своей рукой вписать его фамилию. Девчонка вписала, потому что Яна поддержал ее брат, а брат был в долгу перед Яном - Ян помог ему совершить одну кражу. Девчонке в благодарность Ян подарил ее украденное в школе свидетельство.
Но вскоре Яна милиция заграбастала: он оставил отпечаток левого указательного пальца в кабинете директора.
Начальник уголовного розыска, капитан Федор Исакович Бородин, колол Яна, но тот стоял на своем: "В кабинет директора школы я не лазил".
- Но как ты оставил отпечаток пальца, если в кабинет не лазил, - в сотый раз повторял Бородин, показывая заключение дактилоскопической экспертизы.
Два дня Ян раздумывал в КПЗ и сознался, рассчитывая, что у директора ничего не сперли. Про Робку и Генку Ян молчал, и его отпустили. "Интересно, - подумал он, выходя из милиции, - знают ли они о краже свидетельств? Если знают, поступать по ним учиться нельзя. Надо достать другие".
И Ян с Робертом и Геной пошли в соседнее село Старую Заимку и залезли в школу, но бланков не нашли. В память о посещении старозаимковской школы они прихватили три магнитофона и проигрыватель, и на берегу реки Ук спрятали их: тащить шестнадцать килограммов не захотели.
Родители Роберта Майера были немцы Поволжья, во время Великой Отечественной высланные в Сибирь. Немцев в Падуне и отделениях совхоза жило много. Они имели должности, и никто из них уезжать на родину, в Поволжье, не хотел.
Трудолюбивые, они построили себе великолепные хоромы и жили припеваючи. Усадьбы немцев отличались от всех остальных чистотой и порядком. Немцы между собой были очень дружны.
Еще в Падуне и отделениях совхоза жило много сибирских татар.
Надо привезти магнитофоны, и Ян вызвался достать лошадь.
В полдень он - у сельсовета. Около библиотеки стоят две каурые. Одна запряжена в телегу, другая - в таратайку. "Вот эту я возьму. На ней лихо можно скакать", - подумал Ян и расстегнул рубашку. "Кобыла", - заметил он. Лошадь взнуздана. "Ну, давай!" - приказал себе Ян. Он отвязал вожжи, прыгнул в таратайку и хлестанул кобылу по правому боку вожжами. Она с места хватила рысью. Ян снял рубашку и набросил на голову - чтоб не узнали. Сзади раздался пронзительный женский крик:
- Сто-о-о-ой!
Ян оглянулся. За ним, махая косынкой, бежала полноватая женщина.
- Беги-беги, - сказал себе Ян и хлестанул концами вожжей по крупу лошади. Та пошла махом.
Настроение у Яна упало. Хотелось угнать лошадь незамеченным.
Он промчался мимо магазина и за пекарней свернул вправо - в улицу Школьную. "Куда дальше? Не гнать же мимо дома". И он решил ехать на лягу. Дорога разбитая. Колеи. Кобыла перешла на рысь. "Ну и пусть. Погоня позади".
Прохожих навстречу не попадалось. "Отлично". Когда он пересекал Революционную, въезжая в улицу Новую, по большаку шли знакомые женщины. "Вот черт! А может, не узнали?"
- Пошла-а-а!
Каурая понеслась рысью, и Янкина загорелая спина исчезла за клубами пыли.
На ляге, в березняке, Ян оставил таратайку, а лошадь перевел через Ук и привязал возле старицы, заросшей тальником, березами и черемухой. В это место вела одна тропинка.