Габышев Леонид. Одлян, или Воздух свободы

   - Из Челябинска кто есть?
   Свердловская этапка была местом, куда на непродолжительное время собирались зеки из разных областей Союза. Здесь искали земляков. "Ответить или нет, что я из Челябинска?" Но его так и подмывало ответить, что он из Челябинска.
   - Кто из Челябинска спрашивает? - не выдержал Глаз.
   - Я.
   К нему подходил Каманя. Бог ты мой, вот уж поистине пути господни неисповедимы! К нему шел бывший вор пятого отряда. Тот, кто зажимал ему руку в тиски. О-о-о! К нему шел его мучитель. Парень он был крепкий, хоть и худощавый. Вор. Но вор бывший. Здесь, в этапке, воров нет. Здесь все равны. Глаз не знал, как ему быть: с ходу ли вмазать по роже Камане или погодить? Здесь он Каманю-вора не боялся. Пусть даже Каманя сильнее. Глаз первый ударит. Внезапность на его стороне. Из этапников никто ввязываться не будет. Им до них, до их драки дела нет. Будут просто смотреть. А потом кто пошустрее начнет разнимать. Что же делать?
   Каманя, улыбаясь, подошел к Глазу. Он сиял. Он был рад Глазу. Со стороны можно было подумать, что Каманя встретил кента, с которым не один год прожил в зоне.
   Каманя протянул Глазу руку. Глаз протянул свою. Радость Камани сбила планы Глаза. Глаз его не ударил. Замешкался. Но ударить можно и после. Это не важно, что они пожали друг другу руки.
   - Здорово, Глаз, здорово! - приветствовал Каманя Глаза, тряся его руку. - Откуда ты? Куда?
   - Здорово, Каманя, - тоже улыбнулся Глаз. - Иду с раскрутки. За старое преступление.
   - Добавили?
   - Ну.
   - Сколько?
   - Пять. Стало восемь.
   - В какую зону идешь?
   - Да меня назад в Одлян, по старому наряду.
   - В Одлян! - От радости Каманя чуть не подпрыгнул. - Как приедешь, сразу залазь на клуб и кричи: "Зона! Зона! Привет от Камани!"
   - Да меня в Одляне не оставят. Срок восемь. Режим усиленный.
   - Ну все равно до следующего этапа поживешь, даже если и не оставят. Передашь приветы.
   Каманя говорил Глазу, кому передать особенный привет. Глаз уже не думал о том, ударять или не ударять Каманю. Вспышка гнева прошла. Да и Каманя был не рог, а вор. И зажимал он ему руку в тисках не просто так, а чтоб расколоть: вдруг Глаз на Канторовича работает. А если б Глаз был вором? Как Каманя, и жил бы. Ведь в тюрьме он тоже кой-кому веселую жизнь устраивал. А за что? Да лишь за то, что в каждой камере должен быть козел отпущения, над которым можно поиздеваться и который не может дать сдачи. Глаз почувствовал окрыленность. Бывший вор с ним разговаривал на равных. Да и зачем бить Каманю, если идешь этапом в Одлян? Может, еще оставят в зоне? Тогда можно прикрыться Каманей. Как-никак авторитет у него был крепкий. Быть бы ему вором зоны.
   - А ты, Каманя откуда? - спросил Глаз.
   - Я,- Каманя затянулся сигаретой,- с режимки. С Грязовца.... бы их всех. Ну и зона. Актив зону держит полностью. Тюремный режим. Спишь под замком. Ни шагу без надзора. Зона маленькая. Человек двести. Крутиться невозможно. Все на виду. Да, жаль, что меня с Одляна отправили. Мы весной хотели поднять анархию. Все уже было готово. Вначале Валек со своей любовью спалился. Знаешь, он с учительницей крутил?
   - Знаю.
   - Нас с ним вместе на этап забрали: его на ЧМЗ, а меня в Грязовец.
   Глаз свернул себе огромную козью ножку. "Значит, за то время, пока меня не было в Одляне, зона наполовину обновилась. Некоторые бывшие новички теперь воры и роги. Но и старичков еще осталось достаточно. Так, у нас на седьмом рогом стал Прима. Как быстро он поднялся. Конечно, Птица ему дал поддержку. А так бы ни за что. Ведь Прима пришел перед тем, как меня увезли с зоны. Что ж, Прима так Прима. А может, меня в другой отряд направят? В свой, конечно бы, лучше. В отряде наполовину новенькие - да это же отлично! Неужели и сейчас хорошо жить не смогу? Не может такого быть. Все будет путем. Вывернусь".
   В челябинской тюрьме Глаз решил прибарахлиться. Он рассказал пацанам о зоне, и ему отдали лучшие вещи.
   Переодевшись, он прошелся по камере. Да, в таких шмотках по воле не стыдно пройтись.
   В камеру пришел прокурор по надзору. Он спрашивал ребят, по каким статьям они и в какие зоны направлены. Глаз назвал старую статью и срок, а то не видать Одляна.
   Через день - этап.
   В Сыростане их встретил одлянский конвой, и через час они были в зоне. Ребят в карантине держать не стали и в тот же день подняли в колонию, а Глаза оставили в камере.
   Вечером перед самым отбоем в шизо пришел воспитатель Карухин, а вместе с ним помогальник отделения, где жил Глаз, Мозырь. Теперь Мозырь был помрогом отряда.
   - Петр Иванович, а меня что, на зону поднимать не будут?
   - Не будем. У тебя режим теперь усиленный. Поедешь назад.
   - Куда поеду?
   - В свою тюрьму. А оттуда в колонию с усиленным режимом.
   - Петр Иванович, поднимите меня на зону хотя до этапа. Хочется повидаться с ребятами.
   - Нет, на зону тебя поднимать не будем. Я смотрел твое личное дело. У нас своих хулиганов хватает. Не поднимем даже на день.
   - Ну завтра, например, выведите меня на час на зону. Посмотрю отряд, повидаюсь и назад. А?
   - Нет. И на полчаса поднимать не будем. Зачем ты нам? Подзадоришь ребят: мол, в побег ходил и так далее. У нас и так сейчас порядок плохой. Давай сиди. В первый этап отправим.
   Опять освещенная прожекторами станция. Вокруг - красота, которая скрыта под покровом ночи. Прощально мигают звезды. На этот раз Глаз знает точно: в Одлян ему возврата нет. Все. Для Глаза Одлян кончился навсегда.
   Подошел поезд. Открылась дверь тамбура. Парни стали заходить. Опять кто-то говорил конвою "до свидания", кто-то "прощайте", кто-то на этот раз крепко выругался матом. Глаз залез в вагон последним, вдохнув на прощанье чистого горного воздуха.
   Глаза посадили в полуосвещенное купе-клетку к малолеткам. Только он вошел, как его кто-то дернул за шиворот. Глаз повернулся. На второй полке, закрывая лицо шапкой, лежал парень и смеялся. Глаз вглядывался в парня, но не мог понять, кто это. Но вот шапка поползла по лицу, и Глазу показалось, что этот парень с Одляна, что жил он неплохо. Подворовывал даже иногда. И иногда кнокал Глаза. У Глаза было отвращение к этой жирной угреватой роже.
   Но вот малолетка надел шапку, и Глаз узнал в парне совсем другого. Это был бывший бугор отделения букварей Томилец.
   - Ты откуда?
   - Из Златоуста. Мне год и девять месяцев добавили. Везут на зону. В Грязовец какой-то. Ладно, об этом потом поговорим. Сейчас,- Томилец проговорил ему в самое ухо,- надо у пацанов кой-какие кшки взять.
   Малолетки сидели молча. На одном из них была темно-синяя нейлоновая рубашка. Она Глазу понравилась.
   - Ее,- Серега кивнул в сторону обладателя рубашки,- я заберу себе. Больше мне ничего не нравится.
   Томилец с Глазом решили действовать сразу. А то в челябинской тюрьме они с этим парнем могут в камеру не попасть.
   - Слушай, парень,- начал Томилец,- не отдашь мне свою рубашку? Придешь на зону, тебе выдадут колонийскую робу.
   - Возьми,- добродушно сказал парень.
   Глаз таким же образом забрал у другого пацана новенькие кожаные туфли, после обмена пожав парню руку.
   В тюрьме их посадили в одну камеру. Камера была большая. Мест на шконках не хватало, и парни спали на полу. На день с пола матрацы складывали на шконку в кучу. В камере сидело больше десяти человек. Все парни были хорошо одеты. С них, видать, еще шмотки никто не снимал. Глаз с Томильцем переглянулись. Кишки были лучше, чем на них. Надо раздеть этих ребят. Ишь, прибарахлились. Глаз таких шмоток на воле не носил. А ему хотелось по этапам шикарно одетому кататься. Глаз с Томильцем расспросили пацанов, откуда они, какой режим, какие сроки, есть ли кто по второй ходке. Ребята были с разных областей. Сроки в основном были небольшие.
   После ужина Томилец подошел к парню, который спал на шконке в самом углу, и сказал:
   - На эту шконку лягу я. Забери свой матрац.
   Парень покорно взял матрац, даже возражать не стал, хотя и был здоровый. Глаз тоже лег на шконку рядом с Томильцем. Под вечер Томилец сказал Глазу:
   - Сегодня кишки у них забирать не будем. Завтра. Вон у того, рыжего, я возьму куртку. А вот у того, что через две шконки, свитер. И еще я возьму синий пиджак.
   - Серега, куртка тебе мала будет. Ее возьму я.
   - Тише говори. Куртка будет мне как раз.
   - Ну Бог с ним. Уступи куртку мне.
   - Нет, куртку я себе возьму.
   - Но ты лепень путевый берешь.
   - Глаз, хрена ли ты из-за куртки пристал?
   И Томилец с Глазом чуть не поругались. Томилец куртку не уступил. Тогда Глаз решил взять себе черный костюм и розовую нейлоновую рубашку.
   Утром после завтрака Томилец культурно попросил свитер. Парень ему отдал. Затем у другого он спросил пиджак. Тот не раздумывая тоже отдал. А куртку рыжий парень зажал.
   - Ты, в натуре, пацан.- начал Томилец,- что ты жмешь куртку? Ты в ней только до зоны доедешь.
   И Томилец уговорил парня. Взамен он отдал вещи похуже. Так же спокойно и Глаз обменялся, хотя у него были отличные вещи. Но ему хотелось еще лучше.
   К вечеру кончилось курево. Стало скучно. С куревом веселее.
   - Так, парни, - вышел на середину камеры Глаз, - к завтрашнему утру я берусь достать курева. Сейчас я притворюсь больным, вы стучите, и меня заберут в больничку. Там я достану курева.
   Пацаны постучали. Пришел дубак.
   Через полчаса появилась медсестра. Она подошла к Глазу. Он лежал на куче матрацев, поджав к животу ноги.
   Глаз знал, как надо косить на аппендицит. Его научил Доктор.
   - Что у тебя болит? - спросила медсестра.
   Глаз кривил лицо.
   - Живот, - еле выдавил он.
   - Расстегни брюки. Вот так.
   Сестра мяла живот. Глаз молчал. Потом сильно надавила и спросила: "Больно?". Глаз ответил: "Нет", но застонал. Медсестра не верила, что у Глаза аппендицит, и решила точнее проверить.
   - Ну-ка, - сказала она, - выпрями ноги.
   Глаз попытался, но не смог, и застонал.
   - Хорошо, - сказала медсестра, - я забираю тебя в больницу. Пошли помаленьку.
   Глаз попытался встать. Но тут же пал на бок, застонав.
   - Не могу идти.
   - Сейчас принесут носилки, - сказала медсестра и вышла в коридор.
   Парни молча наблюдали за Глазом. Когда захлопнулась дверь, Томилец засмеялся и тихо сказал:
   - Ну, молодец - Глаз. Хитрый Глаз. Ловко ты.
   Пацаны с восторгом смотрели на Глаза.
   В дверях щелкнул замок. На пороге медсестра.
   - Давай помаленьку дойдем до носилок, - сказала она Глазу.
   Он попытался встать, но упал, заскрежетав зубами. Два работника хозобслуги занесли носилки в камеру. Парни положили на них Глаза, и взросляки понесли его. На лестничных площадках разворачивать носилки неудобно, и работники хозобслуги кряхтели. А Глаза разбирал смех. И он, прикрываясь рукой - хотя мужики и видели это, - смеялся.
   Как только его занесли в палату и положили на кровать, он сразу у больных спросил курева.
   - Да что ты, парень, какое курево! В палатах не курят. Мы у тебя хотели спросить.
   Глаз с куревом пролетел, но настроение не упало. Он лежал и смеялся, как обманул медсестру и как его несли на носилках по лестницам.
   В палате пять мужиков. И Глаз стал читать стихи. Мужики слушали и тихонько смеялись. Глаз стихи читал громко, и надзиратель сказал:
   - Какой ты больной, болтаешь без умолку.
   Утром Глаза отвели в камеру, не спросив даже, болит ли живот.
   После обеда Глаза с Томильцем забрали на этап. В бане они узнали, что Мах, бывший вор седьмого отряда, подзалетел за драку и Мехля тоже. Глаз с Томильцем передали Маху через работника хозобслуги привет.
   В свердловской тюрьме их вновь посадили в одну камеру. Через несколько дней Глаза забрали на этап.
   - Ну, давай. Жду в Грязовце, - сказал, прощаясь, Томилец.
   Этап малолеток из свердловской тюрьмы был большой. Отправляли человек двадцать. Все пацаны из Свердловска и Свердловской области. Малолеток посадили в боксики. У каждого пацана - увесистый кешель. "О, свердловские куркули! Надо будет вас потрясти",- подумал Глаз.
   Но свердловчане не один месяц сидят вместе. Друг друга хорошо знают. Трясти кешели одному Глазу будет нелегко. "Ладно, - решил он, - сядем в "Столыпин" - поглядим".
   В "Столыпине" малолетки заняли целое купе. По второму заходу только один. Сильно здоровых нет.
   - Так, ребята, - приступил Глаз, - в какие зоны идете?
   - Не знаем, - ответил парень, что был побойчее всех.- А ты?
   - Я тоже не знаю. В какую-нибудь попадем. Вы, главное, не коните. Со мной не пропадете. У меня во многих зонах есть кенты. Так что держитесь меня. Я дам поддержку. Конечно, не все идем в одну зону. Это ясно. Режимы-то разные. Но кто пойдет со мной, не пропадет. А ты, я вижу, шустрый. В зоне будешь жить хорошо. У тебя как кликуха?
   - Черный.
   - Так что, Черный, все будет в ажуре. - И Глаз подмигнул.
   Черному надо польстить. Он как-никак у пацанов пользуется авторитетом.
   Поговорил Глаз и с парнем, что по второй ходке. Парень не шустряк Глаз это сразу понял.
   - Ну тебя-то учить не надо, сам знаешь, что к чему, - похлопал он его по плечу.
   Навешав желторотым лапши на уши, Глаз залез на вторую полку и лег к перегородке. В соседнем купе ехали взросляки. Их везли в крытку. В Тобольск. Взросляки спросили Глаза, не подкинет ли он чего из теплой одежды.
   - Щас сделаем, - ответил Глаз.
   Теперь вещи у малолеток можно забрать, прикрываясь взросляками. Часть отдать им, часть оставить себе.
   Глаз спустился вниз к Черному.
   - Спроси у ребят шерстяных носков. Носки-то должны быть.
   - Гоня, у тебя носки шерстяные есть? (Гоня был тощий и белобрысенький.)
   - Есть.
   - Дай, отдадим крытникам.
   Гоня покопался в кешеле и протянул Глазу шерстяные носки. Первый кешель развязался.
   - Ребята,- теперь Глаз обращался уже ко всем,- у кого есть шерстяные носки? Надо помочь взрослякам. Ну, что сидите? Куркули, что ли?
   Пацаны зашевелились. Несколько человек протянули Глазу носки. Глаз опять залез на вторую полку.
   - Ау, соседи!
   - Эу,- отозвались взросляки.
   - Шерстяные носки есть. Как вам передать? Через конвой или через решку?
   - Да ну, к бесу, конвой. Давай через решку.
   Перегородка между купе была тонкая, и Глаз просунул носок через решетку. Крытники со своей стороны ухватили его за конец и продернули через свою решетку. Глаз передал четыре пары носков.
   - Добре,- похвалили Глаза мужики,- если еще есть что-нибудь, давай, нам пригодится.
   - Парни,- свесившись со второй полки, сказал Глаз,- мужики теплой одежды просят. Пару свитерков бы сделать надо. Сообразите.
   Пацаны пошептались и подали ему два свитера. Глаз немедля спулил их взрослякам. Прежде чем передавать вещи. Глаз выжидал, когда конвойный пройдет по коридору. Ходил он не часто и лишь только раз заметил, что Глаз передал свитер. Но конвойному это было не впервой.
   Взросляки благодарили Глаза. Спросили, докуда он едет.
   - На зону везут,- сказал он громче, чтоб слышали пацаны.
   Глаз слез вниз.
   - Черный, давай покурим.- Глаз достал сигареты.
   Черный и еще двое пацанов взяли у Глаза по сигарете, хотя своих было полно. Но раз угощают, отказывать нехорошо.
   - Ну вот, доброе дело сделали. Так и положено. А что у вас в кешелях, Черный?
   - Да... разное. Конверты, открытки, курево...
   - Меня немного не подогреете? Каждый понемножку...
   Малолетки клали Глазу на полку конверты, открытки, курево.
   - А лишнего кешеля нет у кого?
   Лишнего не оказалось.
   - У кого кешели поменьше, переложите в один из двоих, а мне пустой отдайте.
   Пацаны так и сделали. Глаз скидал все в мешок.
   - Посмотрите простых носков. Пары две б.
   Заметив у одного в мешке жратву, Глаз и ее взял.
   - Жалеть не надо,- говорил Глаз, набивая мешок.- Сегодня у тебя есть, завтра у меня. У малолеток все общее. Да я вам еще как пригожусь, вот только придем на зону.
   Приближалась Тюмень. Конвойный подошел к купе. Сейчас их начнут водить на оправку.
   В коридор вышел начальник конвоя и прокричал фамилии тех, кто будет выходить в Тюмени. "Да, теперь пацаны знают, что я выхожу в Тюмени".
   Конвойный открыл дверь:
   - В туалет.
   Оправился Глаз быстро и, когда вернулся, кешеля своего не увидел.
   - Где кешель? - спросил он пацанов.
   Они молчали.
   - Куда, говорю, дели кешель? - громче сказал Глаз.
   Подошел начальник конвоя.
   - Открой-ка вот эту,- сказал он сержанту. Сержант открыл купе малолеток.
   - Петров, пошли со мной.
   Лейтенант завел Глаза в служебное помещение.
   - Ты зачем забрал у ребят вещи?
   - Какие вещи?
   - Я все знаю. Пока ты был в туалете, они мне рассказали.
   - У меня и вещей-то никаких нет.
   - Ладно, не гони мне тюльку. Хочешь, я сейчас вскрою твое дело и напишу рапорт, что ты ограбил ребят? Сидишь за это и этим же здесь занимаешься. Мало тебе восьми лет?
   - Да не грабил я никого.
   - Куда девал свитера? Взрослым передал?
   - Ничего я не брал и ничего не передавал.
   Начальник конвоя требовать вещи у Глаза не стал, через несколько минут - Тюмень.
   В купе Глаз закурил и не сказал пацанам ни слова. Это было невиданное дело, чтоб малолетки пожаловались.
   В Тюмени, когда заключенных выводили из "столыпина", конвойный сказал:
   - Побоялись они тебя, а надо было перед выходом дать тебе как следует. Что ж ты своих же и грабишь?
   - Ты мне мораль не читай,- сказал конвойному Глаз,- я в ней не нуждаюсь.
   Сержант выводил Глаза из вагона последним. "Воронок" на этот раз подогнали к самым дверям вагона. На переходе из вагона в "воронок" Глаз получил от конвойного сильный удар в задницу кованым сапогом. "Вот тебе",услышал он вслед. Удар рантом сапога попал Глазу в копчик. Боль пронзила ему поясницу. Но он сдержал себя - не заорал. Нельзя показать конвойному, что тебе больно.
   - Ударил он тебя? - спросил крытник, который принимал от Глаза вещи.
   Глаз мотнул головой и еле выдавил:
   - В копчик.
   Взросляки заматерились: конвой пнул малолетку.
   - Ничего, Глаз, терпи,- говорил в "воронке" крытник в зеленой болоньевой куртке. Это он принимал вещи от Глаза.- Придет время - и ты попьешь у них крови. И за нас тоже. Шакалы! - И крытник покрыл конвой трехэтажным матом.- Меня кличут Василек.- Он протянул Глазу руку.- Ты молодец. Мы-то сразу кишки спрятали. Чтоб тебя не подвести. Да они у нас и не стали бы спрашивать. Возиться с нами у них времени не было. Но ничего, все кончилось хорошо.
   - Я у пацанов полный кешель набил. А они забрали, когда я на оправку ушел. Сучары какие-то, вот падлы.
   В боксике Василек отдал Глазу свою болоньевую куртку. Она была такая же, какую себе взял Томилец. О радость - носить такую куртку. Глаз расхаживал в ней по боксику, сунув руки в карманы.
   Крытникам Глаз нравился. Они видели, что парню по кличке Глаз уготована такая же судьба, как и им: сидеть. В семнадцать - две судимости. Срок - восемь. А там, может, еще добавят. И пройдут у него лучшие годы в тюрьмах и лагерях. И отсидел он уже около двух. Да, лихо начало.
   Дежурный по тюрьме, увидев Глаза, улыбнулся:
   - Тебя же в колонию отправляли, а ты опять к нам?
   - Нет мне жизни без вас. Сказали, езжай назад. Сидеть буду в тюрьме до конца срока.
   Лейтенант опять улыбнулся.
   В бане Сиплый тоже заулыбался, увидев Глаза:
   - Обратно к нам?
   - А как же! Соскучился по вас - и вернулся.
   Для тюрьмы Глаз был свой. Даже начальство, когда он приходил с этапа, ему улыбалось.
   24
   Глаза посадили в ту же камеру. Половина зеков - новички. Он поздоровался за руку со знакомыми и остановился возле Кости Кобзева. И вновь тюрьма их скрестила.
   В камере стало весело. Глаз задавал тон.
   У Кости и Кобзева валом харчей. Глаз думал, что он пригласит погужеваться, но Костя, когда ел, даже не смотрел в его сторону.
   В камеру Глаз пронес куртку. Сосед по шконке, молодой мужчина сказал:
   - Отдай мне. Я через год освобождаюсь. Взамен дать нечего, есть только пятерка. Ты на этапе себе раздобудешь.
   Глаз отдал куртку, взял пять рублей и курканул.
   На следующий день Глаз написал домой письмо. Он просил мать приехать на свиданку. Скоро отправят на этап. Надо повидаться. Неизвестно, куда запрут. Но в этот же день он попал в шизо. В двадцатку. Эта камера на первом этаже служила штрафным изолятором для малолеток.
   Он расхаживал по камере, впервые ругая себя, что попал в шизо. "Ведь должна приехать мать. А я здесь. Но ничего. Пока дойдет письмо да пока она собирается, и пройдут пять суток".
   В окне не было стекол: летом из-за жары их разбили. Сейчас стояла осень, и холодный ветер гулял по камере.
   Глаз принялся за приседания.
   И победил холод.
   Его подняли в камеру, и он сутки отсыпался, а вечером поддержал спор: просуществует ли город без деревни? Это был вечный тюремный спор, и Глаз вышел на середину камеры.
   - Город без деревни подохнет. Вы всех кошек и собак пожрете.
   - Кошки будут ловить мышей, а собаки сторожить. Мы будем выращивать коров, свиней, кроликов, да все, что и в деревне, - сказал Рома Хуса (а на свободе - Хозяин Мыса) - ему за мокряк дали пятнадцать.
   - А где вы корм возьмете? - возразил деревенский.
   - Как где? Для свиней пищевых отходов хватит. Кролики зелень будут жрать - ее полно, коровам в черте города будем косить сено,- ответил Рома Хуса.
   Камера разделилась. Деревенские говорили: город без деревни не проживет, городские, - а их было большинство, прижимали деревенских, криками затыкая глотки. Костя Кобзев был на стороне городских.
   Пришел этап с Севера, и в камеру бросили новичков. Один из них по кличке Танкист. О нем Глаз да и вся тюрьма уже слыхали. Жил он в одном из северных районов Тюменской области и работал на лесоповале на гусеничном "ЭТС". Как-то после получки он напился пьяный, и его забрали в медвытрезвитель. Утром отпустили. Но зарплату, и притом приличную - около пятисот рублей,- менты ему не вернули. На его требование отдать деньги ответили: "У тебя с собой было около сорока рублей".
   Работяга затаил злобу на ментов. Однажды, подвыпив после работы, он ехал на "ЭТС" в поселок. Впереди на мотоцикле с коляской пилили два милиционера. И он погнался за ними. Дорога была плохая, и он быстро догнал мотоцикл. Менты из мотоцикла выпрыгнули, и он, проехав по нему, понесся к райотделу. Около него стоял милицейский "ГАЗ-69", и он и его раздавил. Затем, дав газу, он залетел по крыльцу в здание милиции, вышиб двери и косяки, и "ЭТС" заглох. Когда Танкист из него вылезал, то дежурный ударил его кирпичом по голове, и он потерял сознание. Танкисту за такое преступление дали двенадцать лет, из них два года крытки. Он был молодой, лет около тридцати, симпатичный и до невозможности спокойный.
   Открылась кормушка, и женский голос крикнул:
   - Петров, подойди сюда!
   Глаз подбежал к кормушке.
   - К тебе на свидание приехала мать,- сказала женщина. Она всех заключенных водила на свидание. Глаз знал ее.- Но тебя сегодня забирают на этап. К этапникам тебя посадят после свидания. А сейчас вашу камеру поведут в баню. Ты побыстрей помойся, и я тебя из бани поведу на вахту.
   Через несколько минут камера уже спускалась по витой лестнице. Глаз шел впереди заключенных, разговаривая с женщиной.
   - Я быстро помоюсь. Вы можете сейчас на вахту и не ходить. Подождите меня. Я р-раз - и мы пойдем.
   Когда шли мимо окон корпуса, Глаз решил крикнуть подельнику Роберту. Ему исполнилось восемнадцать лет, и он тоже сидел на втором этаже.
   - Робка,- закричал Глаз, когда они проходили мимо окон,- меня забирают на этап!
   - Давай, Глаз! - услышал он крик из окошка.
   - И свиданка у меня сейчас,- добавил Глаз.
   Когда Глаз отвел взгляд от окна, к нему подходил начальник режима майор Прудков.
   - Петров, свидание, говоришь, у тебя. Я лишаю тебя свидания.
   Глаз с работницей вахты стояли и смотрели на майора. Заключенные обошли их. И тут Глаз взмолился:
   - Товарищ майор! Простите. Меня сегодня забирают на этап. Мать приехала - и ни с чем уедет. Ради Бога, я сегодня последний день в тюрьме, разрешите повидать старуху.
   Женщина смотрела то на Глаза, то на майора. Свиданка теперь в его руках.
   - Ладно,- сказал майор,- ведите его на свидание.
   - Благодарю,- сказал Глаз, и они с женщиной пошли к бане. Заключенные уже раздевались, когда Глаз заскочил в баню. В считанные секунды он разделся и шмыгнул в резиденцию Сиплого.
   - Меня сегодня забирают на этап. И плюс сейчас иду на свиданку,сказал он Сиплому.
   - Кто к тебе приехал? - спросил Сиплый.
   - Мать. У меня все острижено и обрито. Я пошел мыться.
   - Иди,- улыбаясь, сказал Сиплый и проводил Глаза взглядом.
   Глаз вошел в комнату для свиданий. Туда же, с другой стороны, вошла мать. Они поздоровались. Сели на стулья. Их разделял только стол.
   Мать стала рассказывать об отце. Он сильно болел. На днях его парализовало.
   - Долго тебе еще сидеть, Коля,- сказала мать.- Шесть с лишним лет. Ох и долго.- Она опустила глаза, вот-вот и расплачется.
   - Шесть с лишним лет - это по концу срока. Я же малолетка, могу и раньше освободиться. У нас есть одна треть, половинка. Мне, правда, идут две трети. Это надо отсидеть пять лет и четыре месяца. А что, буду в колонии себя хорошо вести - и освобожусь раньше.
   - Будешь ли? - переспросила мать.
   - Буду. Конечно буду. Это здесь, на тюрьме, я баловался. Так это потому, что здесь заняться нечем. А на зоне я исправлюсь.
   Мать повеселела. Рассказала падунские новости.
   - Я тебе передачу принесла. В сентябре я к тебе тоже приезжала на свидание и передачу привозила. Но ты, мне сказали, сидишь в карцере, и я уехала назад. Мне сказали, что ты что-то со шваброй сделал. Что, я не поняла. Сегодня я тебе, наверное, привезла больше пяти килограммов. Не пропустят больше-то?
   Глаз взглянул на женщину и спросил:
   - Если будет больше пяти килограммов, пропустите? Я последний день в тюрьме.
   - Посмотрим,- ответила работница вахты.