Страница:
– Вероятность.
– Сто процентов. Знакома лично. Но… – замялась.
– Продолжай.
– Добрый какой-то. И куртуазничать не стал. Сам вызвался экипаж найти.
– Саин? – удивились в полутьме.
– И я была удивлена. Но лицо, моторика и вооружение – его. Гарантировано.
– Любопытно, – повторили в полутьме. – Остальные?
– Лично не знакома. Под полученные описания не подходят.
– Опиши.
– Один – ростом с Саина, сложение скорее для шпаги, не для меча. Но вооружен бастардом, кинжалом, копьем. О таких копьях даже не слышала. Целиком стальное, хотя древко укрыто кожей. Лук.
– Лук?
– Наборный, как у Хушшар, но в два раза толще.
– Ух ты.
– Лицо – север Империи, глаза карие, щеки бреет, шрамов нет. Губы – как на картинах Хайдиха Великолепного. Красив. Любит улыбаться.
– Так, – протянули в полутьме. – Не припоминаю.
– Второй. Ростом мал. Выше меня на ладонь. Лицом похож на степного, но кожа с оттенком бронзы, а не ночи. На правой щеке шрам. Багровый. Как от порошка Хушшар. Оружие – секира подгорной работы. Лук роговый наборный. В ахуре такие не изучали.
– Вот как? Дальше.
– Уехали на извозчике. Установлено – вошли в Бирагзанг.
– Молодец, котенок. Свободна.
После того как девчонка, довольная похвалой, то сбиваясь на вбитый в ахуре строевой шаг, то вспомнив наставления, пытаясь крутить маленькой крепкой попкой, удалилась, в комнату облачком тумана вплыл маленький, неприметный, слегка скособоченный вправо. Встал на свету.
– Присядь, Москит.
Мягенько угнездился в кресле, поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Бок на погоду ноет, твоя премудрость, – пожаловался он.
– К магам бы сходил. Зачем зря боль терпеть. Или в деньгах стеснен?
Вошедший улыбнулся одними губами. Глаза серые внутрь себя смотрят.
– Это не боль, достойный хасангар. Это память. Кто мы без нее?
– Не стоит титуловать меня.
– У этих стен нет ушей, твоя премудрость, – успокоил гость.
– И что у нас интересного, достойный Тулзгун конт Овари? – кольнуло в ответ из полутьмы.
– А ты злой, Роходом.
– Я справедливый.
– И все же пусть лучше буду я Москитом. Так страшнее, – весело блеснули серые глаза.
– Да будет так, – со смешком ответил полумрак. – Преужаснейший.
– Ужасный ли, нет, не мне судить. Но пятнадцать лет серым пастырем. На пенсион надеялся. В имении родовом пожить. Как чуял, когда ты мне своих ахуров в обкатку послал, задержусь.
– Не по моей вине, – рокотнул полумрак.
Укрывавшийся в полутьме человек устало откинулся на спинку кресла и потер виски. Тяжело.
Еще не так давно он входил в первый десяток высших сановников Империи, ныне же объявлен преступником короны. Резкая и неприятная метаморфоза.
Тенденции к изменению политической обстановки обратили на себя его внимание давно. Как же, появление новых заместителей, мягкие, но настойчивые рекомендации в области кадровой политики со стороны августейшей персоны, конечно, не могли не насторожить старого интригана. И этот легкий флер недовольства при личных докладах, и осложнение процедуры допуска к аудиенции можно было бы объяснить детской ревностью к старому отцовскому соратнику, если бы не некоторые «но». И постепенно количество этих «но» становилось все больше. И уже высказывалось на Коронном Совете недовольство за неискоренение Ночной Лиги. И уже Плион Конт Велт, новый, не самый умный заместитель, награждался в обход его за разгром малого Ордена, созданного его, хасангара, стараниями в рамках длинной, долгой, многоходовой комбинации, в результате которой открывался интересный выход на глубоко законспирированную, родовую сеть Степных. А ему высочайше указывается на бездействие. Выражение царственного недовольства всегда дорогого стоило. И урезается финансирование на курируемые им самим программы. Ахур «Юные дарования», детище немолодого хасангара, рекомендовано содержать на свои средства. «Вы ведь лорд, хасангар. Ведь правда, лорды сказочно богаты?». И молокососы из гоардов заместителей начинают задирать его ветеранов. «Простите, бараг Аташи, но вызов ваш принять не могу, он оскорбит память моих предков». И верный соратник уходит в Веселую Башню за неопасно, но болезненно вспоротый бок.
Тенденция.
Слепой не увидит.
Серебряный Лис не был слепым. И поэтому собрался уходить. У ворот его скромного, не по средствам особняка все чаще останавливались повозки известных, дорогостоящих, самых дорогостоящих лекарей Столицы, которые на расспросы многозначительно покачивали головой, важно надували щеки и несли какую-то ученую околесицу. К нему зачастили маги, которых раньше престарелый воин терпел лишь по оперативной необходимости. Любезный сердцу его ахур был распущен, и выпускники его, снабженные на прощание известной долей средств, теперь оказались предоставлены своей воле. Все реже появлялся он в Снежной Палате. Все чаще его секретарь, такой же пожилой, как принципал, привозил ему почту на дом. Все чаще отклонял он приглашения на балы по причине нездоровья. А ведь совсем недавно большой был до них охотник. И даже на Парад Планет в Зимний Дворец явился лишь на официальную часть и покинул действо до начала балета. Работа в Снежной Палате шла все туже, что, конечно же, вызывало недовольство Блистательного Дома. А как же иначе? Ведь молодые придворные, появившиеся во главе подразделений, не прошли той лютой школы, что проверенные ветераны, а обучением в специальных ахурах, созданных стараниями хасангара, просто брезговали. «Фи, перелезать через забор, замазанный смолой?». Да. И не запачкаться. Такому при дворе не учат.
Серебряный Лис ушел за два дня до начала репрессий. Как в воду канул. Подевались куда-то и солидные его сотрудники. И унесли с собой тайны агентурных сетей, которыми старый хитрец опутал и дальнее, и ближнее зарубежье. Но не это страшно. Многое так и осталось в архивах. Но личные сети, личные наработки, личный архив, в котором находилось много любопытного, открывавшего тайны как прежнего, так и нынешнего царствования, Лис забрал с собой.
А в свежей свистопляске стало не до него. Пока. В действиях своих доселе неведомых противников – ведь молодых выскочек в полной мере таковыми считать было неуместно – он чувствовал качественную последовательность и хороший профессионализм и совсем уж собрался поиграть с ними в охоту на старого лиса с веселыми ловушками, но выяснил вдруг, что у подножия трона Блистательного Дома стоит Великий маг и Колдун, месяц назад куда-то умчавшийся по своим делам. Чернолицый Маг был более чем серьезным противником, но центром интриги по устранению всех первых лиц Империи он считаться не мог. Не только потому, что являлся давним, верным, последовательным другом и соратником. Нет. Чего греха таить, наблюдал за всеми важными лицами Лис. И по должности, и потому что чувствовал нешуточную ответственность за судьбы Империи. Ему было положено знать. И он знал. Ни действия, ни контакты, ни интриги Тиваса никак не содействовали ослаблению Империи. Наоборот. А бездарный переворот – а иначе как переворотом и иначе как бездарным это действо назвать было нельзя – не его рук дело. Ведь на первых постах Империи оказались люди совсем даже неплохие, но ни физически, ни интеллектуально, ни морально не способные к исполнению свалившихся на них полномочий. А это пользе Империи не служило. Ослабляло это Империю. Однако первые же действия вернувшегося Тиваса заставили несколько пересмотреть точку зрения. А затем и вовсе изменить ее. Когда появился рескрипт, указывающий на необходимость задержания некоего самозванца, выдающего себя за Тиваса. Чтобы выдавать себя за Великого Мага и Колдуна, надо его талантами обладать, ведь потому он и Великий. Самозванцу же любой Маг укорот даст. Нелогичность. И кто же тогда у трона? Пара провокаций показала, что тот, прежний, на такие уловки бы не поддался. Значит, самозванца надо встретить раньше, чем найдет его Блистательный Дом.
Серебряный Лис мог набросить на Столицу густую сеть. И он ее набросил. Те, кто упустил его, еще поймут, что это зря, но будет поздно.
Мужчина налил в бокал вина. Посмотрел сквозь него на свет.
Получив такого союзника, как Тивас, он мог бороться со своими уже идентифицированными врагами почти на равных. Но пока Великий еще не появился в Столице. Хотя появление его конфидента наводило на определенные мысли. Правда, добровольно отправившийся на поиски экипажа Саин – это нонсенс. Записной дуэлянт, Магистр одного Великого Ордена, основатель еще двух, выдавший некогда ставшую весьма модной среди столичной золотой молодежи сентенцию «честь превыше долга». Удобно, нечего сказать.
Итак, что мы имеем? Саин, добровольно отправившийся на поиски экипажа, и наемник с Маграба. С двумя рапирами и боевым посохом. Наемники с Маграба славны своими пиками и ятаганами. Двумя же рапирами – и весьма умело – орудовал лишь один знакомец Лиса. Фехтовать приходилось. И не всегда лорд выигрывал. Хотя очень странно. Природный лорд против книжника и философа. Добро пожаловать, о Великий, в Столицу. Она у ваших ног.
– Москит. – Сидящий в кресле шевельнулся, демонстрируя ленивую готовность.
– Даргав.
Из скрытого тьмой угла на свет шагнул средних лет мужчина, одетый как небедный горожанин.
– Ваша милость?
– Меняем место. Сеть на Бирагзанг.
ГЛАВА 10
– Сто процентов. Знакома лично. Но… – замялась.
– Продолжай.
– Добрый какой-то. И куртуазничать не стал. Сам вызвался экипаж найти.
– Саин? – удивились в полутьме.
– И я была удивлена. Но лицо, моторика и вооружение – его. Гарантировано.
– Любопытно, – повторили в полутьме. – Остальные?
– Лично не знакома. Под полученные описания не подходят.
– Опиши.
– Один – ростом с Саина, сложение скорее для шпаги, не для меча. Но вооружен бастардом, кинжалом, копьем. О таких копьях даже не слышала. Целиком стальное, хотя древко укрыто кожей. Лук.
– Лук?
– Наборный, как у Хушшар, но в два раза толще.
– Ух ты.
– Лицо – север Империи, глаза карие, щеки бреет, шрамов нет. Губы – как на картинах Хайдиха Великолепного. Красив. Любит улыбаться.
– Так, – протянули в полутьме. – Не припоминаю.
– Второй. Ростом мал. Выше меня на ладонь. Лицом похож на степного, но кожа с оттенком бронзы, а не ночи. На правой щеке шрам. Багровый. Как от порошка Хушшар. Оружие – секира подгорной работы. Лук роговый наборный. В ахуре такие не изучали.
– Вот как? Дальше.
– Уехали на извозчике. Установлено – вошли в Бирагзанг.
– Молодец, котенок. Свободна.
После того как девчонка, довольная похвалой, то сбиваясь на вбитый в ахуре строевой шаг, то вспомнив наставления, пытаясь крутить маленькой крепкой попкой, удалилась, в комнату облачком тумана вплыл маленький, неприметный, слегка скособоченный вправо. Встал на свету.
– Присядь, Москит.
Мягенько угнездился в кресле, поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Бок на погоду ноет, твоя премудрость, – пожаловался он.
– К магам бы сходил. Зачем зря боль терпеть. Или в деньгах стеснен?
Вошедший улыбнулся одними губами. Глаза серые внутрь себя смотрят.
– Это не боль, достойный хасангар. Это память. Кто мы без нее?
– Не стоит титуловать меня.
– У этих стен нет ушей, твоя премудрость, – успокоил гость.
– И что у нас интересного, достойный Тулзгун конт Овари? – кольнуло в ответ из полутьмы.
– А ты злой, Роходом.
– Я справедливый.
– И все же пусть лучше буду я Москитом. Так страшнее, – весело блеснули серые глаза.
– Да будет так, – со смешком ответил полумрак. – Преужаснейший.
– Ужасный ли, нет, не мне судить. Но пятнадцать лет серым пастырем. На пенсион надеялся. В имении родовом пожить. Как чуял, когда ты мне своих ахуров в обкатку послал, задержусь.
– Не по моей вине, – рокотнул полумрак.
Укрывавшийся в полутьме человек устало откинулся на спинку кресла и потер виски. Тяжело.
Еще не так давно он входил в первый десяток высших сановников Империи, ныне же объявлен преступником короны. Резкая и неприятная метаморфоза.
Тенденции к изменению политической обстановки обратили на себя его внимание давно. Как же, появление новых заместителей, мягкие, но настойчивые рекомендации в области кадровой политики со стороны августейшей персоны, конечно, не могли не насторожить старого интригана. И этот легкий флер недовольства при личных докладах, и осложнение процедуры допуска к аудиенции можно было бы объяснить детской ревностью к старому отцовскому соратнику, если бы не некоторые «но». И постепенно количество этих «но» становилось все больше. И уже высказывалось на Коронном Совете недовольство за неискоренение Ночной Лиги. И уже Плион Конт Велт, новый, не самый умный заместитель, награждался в обход его за разгром малого Ордена, созданного его, хасангара, стараниями в рамках длинной, долгой, многоходовой комбинации, в результате которой открывался интересный выход на глубоко законспирированную, родовую сеть Степных. А ему высочайше указывается на бездействие. Выражение царственного недовольства всегда дорогого стоило. И урезается финансирование на курируемые им самим программы. Ахур «Юные дарования», детище немолодого хасангара, рекомендовано содержать на свои средства. «Вы ведь лорд, хасангар. Ведь правда, лорды сказочно богаты?». И молокососы из гоардов заместителей начинают задирать его ветеранов. «Простите, бараг Аташи, но вызов ваш принять не могу, он оскорбит память моих предков». И верный соратник уходит в Веселую Башню за неопасно, но болезненно вспоротый бок.
Тенденция.
Слепой не увидит.
Серебряный Лис не был слепым. И поэтому собрался уходить. У ворот его скромного, не по средствам особняка все чаще останавливались повозки известных, дорогостоящих, самых дорогостоящих лекарей Столицы, которые на расспросы многозначительно покачивали головой, важно надували щеки и несли какую-то ученую околесицу. К нему зачастили маги, которых раньше престарелый воин терпел лишь по оперативной необходимости. Любезный сердцу его ахур был распущен, и выпускники его, снабженные на прощание известной долей средств, теперь оказались предоставлены своей воле. Все реже появлялся он в Снежной Палате. Все чаще его секретарь, такой же пожилой, как принципал, привозил ему почту на дом. Все чаще отклонял он приглашения на балы по причине нездоровья. А ведь совсем недавно большой был до них охотник. И даже на Парад Планет в Зимний Дворец явился лишь на официальную часть и покинул действо до начала балета. Работа в Снежной Палате шла все туже, что, конечно же, вызывало недовольство Блистательного Дома. А как же иначе? Ведь молодые придворные, появившиеся во главе подразделений, не прошли той лютой школы, что проверенные ветераны, а обучением в специальных ахурах, созданных стараниями хасангара, просто брезговали. «Фи, перелезать через забор, замазанный смолой?». Да. И не запачкаться. Такому при дворе не учат.
Серебряный Лис ушел за два дня до начала репрессий. Как в воду канул. Подевались куда-то и солидные его сотрудники. И унесли с собой тайны агентурных сетей, которыми старый хитрец опутал и дальнее, и ближнее зарубежье. Но не это страшно. Многое так и осталось в архивах. Но личные сети, личные наработки, личный архив, в котором находилось много любопытного, открывавшего тайны как прежнего, так и нынешнего царствования, Лис забрал с собой.
А в свежей свистопляске стало не до него. Пока. В действиях своих доселе неведомых противников – ведь молодых выскочек в полной мере таковыми считать было неуместно – он чувствовал качественную последовательность и хороший профессионализм и совсем уж собрался поиграть с ними в охоту на старого лиса с веселыми ловушками, но выяснил вдруг, что у подножия трона Блистательного Дома стоит Великий маг и Колдун, месяц назад куда-то умчавшийся по своим делам. Чернолицый Маг был более чем серьезным противником, но центром интриги по устранению всех первых лиц Империи он считаться не мог. Не только потому, что являлся давним, верным, последовательным другом и соратником. Нет. Чего греха таить, наблюдал за всеми важными лицами Лис. И по должности, и потому что чувствовал нешуточную ответственность за судьбы Империи. Ему было положено знать. И он знал. Ни действия, ни контакты, ни интриги Тиваса никак не содействовали ослаблению Империи. Наоборот. А бездарный переворот – а иначе как переворотом и иначе как бездарным это действо назвать было нельзя – не его рук дело. Ведь на первых постах Империи оказались люди совсем даже неплохие, но ни физически, ни интеллектуально, ни морально не способные к исполнению свалившихся на них полномочий. А это пользе Империи не служило. Ослабляло это Империю. Однако первые же действия вернувшегося Тиваса заставили несколько пересмотреть точку зрения. А затем и вовсе изменить ее. Когда появился рескрипт, указывающий на необходимость задержания некоего самозванца, выдающего себя за Тиваса. Чтобы выдавать себя за Великого Мага и Колдуна, надо его талантами обладать, ведь потому он и Великий. Самозванцу же любой Маг укорот даст. Нелогичность. И кто же тогда у трона? Пара провокаций показала, что тот, прежний, на такие уловки бы не поддался. Значит, самозванца надо встретить раньше, чем найдет его Блистательный Дом.
Серебряный Лис мог набросить на Столицу густую сеть. И он ее набросил. Те, кто упустил его, еще поймут, что это зря, но будет поздно.
Мужчина налил в бокал вина. Посмотрел сквозь него на свет.
Получив такого союзника, как Тивас, он мог бороться со своими уже идентифицированными врагами почти на равных. Но пока Великий еще не появился в Столице. Хотя появление его конфидента наводило на определенные мысли. Правда, добровольно отправившийся на поиски экипажа Саин – это нонсенс. Записной дуэлянт, Магистр одного Великого Ордена, основатель еще двух, выдавший некогда ставшую весьма модной среди столичной золотой молодежи сентенцию «честь превыше долга». Удобно, нечего сказать.
Итак, что мы имеем? Саин, добровольно отправившийся на поиски экипажа, и наемник с Маграба. С двумя рапирами и боевым посохом. Наемники с Маграба славны своими пиками и ятаганами. Двумя же рапирами – и весьма умело – орудовал лишь один знакомец Лиса. Фехтовать приходилось. И не всегда лорд выигрывал. Хотя очень странно. Природный лорд против книжника и философа. Добро пожаловать, о Великий, в Столицу. Она у ваших ног.
– Москит. – Сидящий в кресле шевельнулся, демонстрируя ленивую готовность.
– Даргав.
Из скрытого тьмой угла на свет шагнул средних лет мужчина, одетый как небедный горожанин.
– Ваша милость?
– Меняем место. Сеть на Бирагзанг.
ГЛАВА 10
Лис всегда был любителем внезапных решений. И вот сейчас, поддавшись внезапному порыву, он совершенно не сомневался в правильности своих действий. Да и засиделся он что-то. А неожиданное перемещение бодрит. Причем не только сторонников. В случае, если за укрытием следили, соглядатаям придется проявить себя. А уж действия эти будут замечены. Он никогда не относился легкомысленно к контрнаблюдению. И на быструю реакцию рассчитывать в этом случае не приходилось. Уж кому как не ему, поднаторевшему в этих играх ветерану, не знать об огромной инерции бюрократических служб. Так что пока можно было не беспокоиться и, отрешившись от поднадоевших забот, просто наслаждаться видами утреннего города.
Способности его гоарда в деле обеспечения безопасности не вызывали у хасангара сомнений. Кроме того, личный тонг Серого Пастыря выметал дорогу, делая совершенно нереальной любую попытку не то что захвата, но и задержания кареты с чернеными стеклами богато украшенных окон.
Дальновидный Москит всегда дороги торил заранее. Тоже ведь тема давней, крайне специфической дискуссии между двумя ветеранами теневых сражений. Лису эта манера не нравилась сугубо, Москит же настаивал на необходимой предусмотрительности, помноженной на демонстрацию силы. Собственно, жизнь рассудит.
У Даргава тоже всегда было несколько маршрутов с заранее организованными отсечными засадами. И кто в них участвовал, не знала ни одна живая душа. Несколько раз, для интереса, хасангар пытался определить, кто же бережет его личность, и многажды чутье не подводило старого лиса, но помнил он, бывали случаи, когда лидер его гоарда превосходил себя. Рохсдом никогда не забудет случая, когда одной из таких отсечных засад оказалась стайка девчушек из глубинки, приехавших полюбоваться красотами Столицы во главе с двумя престарелыми тетушками. В действительности тарахтящие юные барышни оказались каштарами из им же лелеемого ахура. Выяснилось это через несколько дней, когда хасангар приехал полюбоваться успехами своих питомцев. И увидел знакомые мордашки, но уже не в кружевных платьицах, а в обычных мундирчиках. Даргав был, помнится, сугубо доволен произведенным эффектом.
И сейчас, поглядывая в щель между шторками, хасангар развлекался тем, что пытался угадать, кто из праздно шатающейся публики принадлежит к его службе, а кто – к тонгам Москита. Получалось не очень.
Москит. Рохсдом усмехнулся. Предмет старого-старого спора между ним и Тивасом. При всей своей толерантности Великий был немало удивлен, когда узнал через своих Стражных Магов, кто покровительствует этому жутковатому персонажу. Рохсдом опять улыбнулся, вспоминая давний конфликт. Идеалист. Хотя порой комбинации крутил на зависть. Хасангар не помнил, кто сказал крылатую фразу: «с системой не надо бороться, ее надо возглавить».
Ночная Лига досталась первому Императору вместе со Столицей. А как же иначе? Крупнейший порт на побережье, и без своих душегубов? От века повелось так, что у людей или нелюдей всегда находились индивидуумы, которым общие моральные устои оказывались тесноваты. И не один раз чудилось – все, разделались, уничтожили. Нет. На место выбитых приходили новые, не желающие жить, как все. И были они злее, изворотливее, да и пожестче предшественников. Махнуть рукой на столь предприимчивую публику – глупо, уничтожить – финансово невыгодно и с военной точки зрения сложно, не бросать же тяжелую конницу на жилые кварталы. Там ведь живут те самые, что налоги платят. И без внимания оставить никак нельзя. Еще дед нынешнего Императора сказал крылатую фразу: «Я правлю всеми своими подданными». И у доморощенных интриганов не осталось никаких шансов. Прошло не так много времени, и Ночная Лига стала, как это ни странно звучит, одним из предприятий, приносящих Империи прибыль, как и все остальные. Да и порядка на улицах стало больше. Зачем мешать работать и жить другим? Энтузиасты, желающие поживиться за счет соседей, или принимали правила игры, или совсем неожиданно для себя оказывались в работах на галерах у Морского Дома, или в забоях у подземных рудокопов. Это если везло и их сдавали страже, там же людям по службе расти надо. А вот если не везло, то на дне обширной бухты Златые Врата находилось место всем. Вот в этом случае времени на перековку не оставалось.
И конечно же, контакт у Седого Пастыря в легитимной системе власти имелся один. Единственный. И конечно же, сам Седой Пастырь произрастал из той самой службы, которой означенный контакт руководил. Так что, записывая хасангара в заговорщики, терял Блистательный Дом связь с очень серьезной стратой, скажем так, вверенного ему социума. А вот хасангар Рахсдом, по прозвищу Серебряный Лис, не терял. И переведя по заранее подготовленному плану (был такой план на случай вражьего нашествия и победы, опять же вражьей) часть своей службы, той самой, лично им выпестованной, лично им выученной, на нелегальное положение, получал означенный выше Лис в подчинение очень квалифицированный, в определенном смысле, контингент. И хотя знал Москит о награде за голову хасангара, но никогда бы на нее, голову, в смысле, не позарился и из дружеских побуждений, каковые, несомненно, имелись, и из голого расчета. Знал отношение к Ночной Лиге новых власть имущщих. А зная, мог представить, как долго наградой той попользоваться сможет. Не долго. Совсем недолго. И знал, что не рос в недрах Снежного Дома его преемник. А Ночная Лига – предприятие сложное, абы кого во главе не поставишь.
Как там говорят? Самый лучший брак по любви – это тот, что по расчету? Так-то.
Так смешно, ей-же-ей. Вспоминаю и потешаюсь. Все понять не мог. Какую книгу ни откроешь, герой, куда ни попадет, везде все умеет. Как это так? Да легко. Все в соответствии с теорией вероятности. Какой человек в малоприятности попадает? Подвижный. Чем он энергичней, тем больше возможностей вляпаться в неприятности. Встречаются ему на пути с железной неотвратимостью. Ведь как бывает? Сидишь дома – хорошо, благостно, а гнетет что-то. И поддавшись порыву, встаешь, одеваешься, спускаешься во двор, встречаешь там одноклассника – одно пиво, другое, знакомые девушки, их незнакомые приятели, слово за слово. Когда от неприятностей отмажешься – это, конечно, приключение, а вот до этого оно считалось неприятностями. Так и вариабельность ситуаций. Как там поэт писал: «А случаи летали, словно пули». Так и возможности. Летают, словно пули. И, как правило, попадают под них те самые, кто поактивнее.
И как же удивительно, что эти самые активные такие деятельные. А умеют! Уровень выживаемости у них повыше, чем у тех, что с дивана не поднимаются. Навыки опять же. И та же самая вариабельность. Умения какие-то вскрываются. Таланты находятся.
Конечно, драматичнее было бы, коль влетевший в чужой мир полной немощью бы оказался. И подвывал бы где-нибудь от тоски, крепостным крестьянином подрабатывая. А что еще ему, диванному умельцу, делать? Работать не умеет. Подраться страшно. Знаний маловато. А до того, как общество до социальных гарантий, бесплатной медицинской помощи и пособий по безработице доросло, было оно куда как суровым. Не работаешь, отобрать заработанное не можешь – сдохнешь. Так что есть сила духа – выживешь, нет – на нет и суда, как известно, нет.
А так, конечно, романтичнее.
Простор для фантазии неимоверный. Только вот кто так думает? Не тот ли, кто с дивана зад поднять ленится. А что, интересно. Пусть про себя расскажут. Как вести себя будут, когда нож в глаза блеснет? Или когда себя преодолеть надо, как себя-то, сущность свою нежную победить? Таким, наверное, легче сапог облизать, чем из него хозяина вышвырнуть. Разные мы с ними. Не поймем друг дружки.
И очень это радует.
Хасангар незаметно для себя засмотрелся на проплывающие за окном виды. Странно, но, прожив почти полжизни в этом городе, он не уставал находить в нем все новые прелести. Прав, наверное, был Первый Император, доверивший строительство своей Столицы великому Радошу, справедливо заслужившему среди собратьев по цеху репутацию полубезумного. И тот, изредка выныривая из мира своих неимоверных фантазий, смог создать нечто невероятное. Завораживающее. Дома, такие разные, во всем могли бы показаться странными. Но в одиночестве. А подчеркнутые головоломной архитектурой соседних вдруг становились гармоничными и уютными. Причем настолько, что глаз не мог оторваться, перетекая взором из стиля в стиль, кардинально друг от друга отличающиеся. И казалось, что во всем разные дома – просто дальние, но похожие родственники. Хотя один рвался в небо тонкими минаретами башен, а другой растекался уютными шатрами среди курчавых зеленых великанов. Какой-то был похож на седого, уставшего от переполненной подвигами жизни воина, но подпирал его юный великан, пышущий жаром блестящих на солнце изразцов. Странно, но город воспринимался как нечто живое.
И вдруг что-то царапнуло глаз. Не лицо, нет. Интересно, чем руководствовался Даргав, доверяя контроль именно за этим участком дороги забиякам турбекам. Здесь, на окраине Университетума. Эти отчаянные рубаки частенько становились объектами эпиграмм вредномудрых студиозусов и, не владея так изящно пером, как шумное бурсачество, возмущение свое высказывали, как правило, путем оскорбления действием. А студиозусы, сами далеко не дураки подраться, охотно шли навстречу их пожеланиям.
– Даргав, друг мой, – обратился он к застывшему, подобно статуе, бодигарду, обманчивая неподвижность которого легко менялась неукротимостью атакующего медведя, – в Снежной Палате хоть кто-то остался? Или вы уборщиков тоже с собой в подполье увели? – подбородком указал он на предмет своего интереса. И по тому, как вдруг напряглось лицо верного соратника, понял, что не имел отношения этот пестро одетый юноша к его службе.
Стоял тот чуть враскорячку, как на палубе пляшущей на волнах фелюги. Шипасам, веселым контрабандистам, удачливым купцам и лихим разбойникам, казалось, нечего делать здесь, на окраине Университетума. Эти отчаянные рубаки, вечные соперники студиозусов на любовном фронте, частенько становились героями весьма ехидных сонетов, на написание которых достойные питомцы высшего учебного заведения Столицы были куда как горазды. Морские бродяги в долгу не оставались и, хотя пером владели не так умело, отвечали на произведения эпистолярного жанра исполнением песен собственного сочинения, в которых означенные студиозусы выглядели тоже людьми со странностями. Усилия обеих сторон уже давно вышли за рамки бескровных хохмочек и плавно перетекли в стадию мордобойную, нередко переходящую в кровопролитную.
Так что появление именно здесь шипаса, хотя и переодетого, могло обернуться для последнего весьма неприятными последствиями. Поэтому причина его присутствия здесь должна была быть серьезной. А поскольку сообщество этих шумных мореплавателей давно, хотя и не очень успешно конкурировало с Ночной Лигой, выводы следовало делать соответствующие. А ну как узнали шипасы о некоей важной перевозке, душегубами Москита прикрываемой, и решили поиметь с того свой гешефт.
– Даргав, друг мой, развейте мои сомнения, не шипас ли это?
По опыту хасангар знал, насколько обманчива каменная неподвижность начальника гоарда, но, как и всегда, начало движения пропустил. Тяжелоплечий, с заметным брюшком телохранитель передвигался в случае необходимости легко. Как хулиганствующий дворовой кот.
– Ускорить движение, – бросил он в открытое со стороны кучера окошко. И вдруг оказался рядом и широченным задом отодвинул сухощавое тело охраняемой особы подальше от предполагаемой опасности. А звоночек тревоги, слегка тренькнувший в голове хасангара при виде переодетого шипаса, уже превратился в колокол громкого боя. Действо началось.
Переодетый вдруг взмахнул обеими руками, и карета дернулась, а кони сбились с шага. Контрабандисты славились умением владеть разными метательными пакостями. К карете метнулось несколько отнюдь не праздных прохожих, на ходу обнажая клинки. Неизвестно, какой груз ожидали обнаружить шипасы, но встречи с таким гоардом они все же не ожидали. Пинком отворив дверь, Даргав вскинул руки, и звонко клацнули, разряжаясь, пружинные самострелы. Двое нападавших еще заваливались наземь, а бодигард уже в прыжке атаковал третьего. Обезвредив его пинком в лицо, охранник вырвал из ножен тяжелый меч, и тот, коротко свистнув, оборвал жизнь еще одного покусителя на чужое имущество. Переодетый, удивленный таким неправильным поведением жертв нападения, сунул было руки в карманы, но так неловко, что локтем зацепил ядреную тетечку с двумя корзинами. Не выпуская имущества из рук, тетенька пнула сексуально озабоченного негодяя сначала в колено, а когда тот, взвыв, поднял поврежденную конечность, крутанув корзинами, снесла его с ног и, не удержав равновесия, шлепнулась прямо на голову негодяя широкой, крепкой попой.
Четверо нападавших с другой стороны никак не могли развязаться с троицей веселых девиц, подвернувшихся на их пути в самом начале атаки. Девчушки очень потешались, когда крепкие ладони симпатичных молодых людей скользили по их выдающимся прелестям. Все семеро барахтались, безуспешно пытаясь встать. Двое студиозусов, попытавшиеся помочь упавшим, только мешали.
Оставшиеся противники Даргава вдруг лишились сознания, потому что двое почтенных горожан, уже принявших по утренней кружечке пива, возмутились творящимся посреди белого дня безобразием и дружно опустили свои крепкие трости на затылки хулиганов.
Хасангар спрыгнул с подножки. Форейтор и его помощник, чем-то уязвленные, лежали на мостовой. Ученые лошади испуганно прядали ушами, переступая точеными ногами, но стояли на месте.
– Надо уходить, – обернулся Даргав.
– Стой, – скомандовал хасангар, обнаружив себя посреди группы зевак, напряженно смотревших по сторонам. А с виду-то обычные горожане.
– Того, – мотнул подбородком в сторону неподвижно лежащего переодетого. Тетка стояла рядом и, не обращая внимания на то, что бессовестный маньяк пребывает без сознания, громко излагала свою точку зрения на его хамство. – Взять. Остальных расспросить здесь. Уходим.
И уже поворачиваясь к карете, краем глаза увидел, как вывалившиеся из ближайшего кабачка зеваки стали сбрасывать с плеч плащи, оставаясь в хорошо известных хасангару балахонах Пестрых Сотен. Было их не меньше двух десятков. И минимум двое из них знали хасангара в лицо. С двойным дном оказалась ловушка.
Ситуация получилась малоприятной. Люди хасангара были готовы к работе охранного характера, но прямое столкновение с окольчуженной пехотой могло закончиться плачевно. Тем более что численное превосходство оказалось явно на стороне Пестрой Пехоты. Наверное, сходные мысли пришли в голову руководителю гоарда, потому что Даргав добыл из кармана боцманскую дудку и поднес ее к губам с явным намерением издать тревожную трель, дабы созвать своих рассредоточенных соратников, но в ситуацию вмешалось новое лицо.
– Посмотри, старший брат мой, эти дети грязи и здесь людям спокойно ездить не дают.
И, раздвинув группу поддержки хасангара, вперед протиснулся здоровенный верзила со свернутым ковром на плече. За ним скромно выдвинулся невысокий раскосый паренек, одетый, несмотря на жару, в длинный кожаный кафтан. Поскольку на младшего брата верзилы узкоглазый коротышка похож не был, хасангар обернулся, пытаясь обнаружить более взрослого родственника. И нашел. У обочины стоял высокий мужчина в синем плаще с богатым серебряным шитьем. Лицо старшенького спряталось в тени наброшенного на голову капюшона.
– Хушшар? – удивился хасангар, но развернувшиеся события отвлекли высокое внимание от человека, нахально подчеркивающего свою принадлежность к опальному братству.
– Ат! – рявкнул верзила, и ковер, разворачиваясь разноцветным крылом, взлетел в воздух.
Конфликтующие стороны с удивлением смотрели на парящее великолепие. Харашейские ковры славятся не только богатством красок и теплотой, но и невероятной тяжестью. Его нести трудно не то, что бросать. А увесистая красота, пролетев несколько метров, гулко хлопнулась на мостовую, выбив при посадке облачка пыли.
Способности его гоарда в деле обеспечения безопасности не вызывали у хасангара сомнений. Кроме того, личный тонг Серого Пастыря выметал дорогу, делая совершенно нереальной любую попытку не то что захвата, но и задержания кареты с чернеными стеклами богато украшенных окон.
Дальновидный Москит всегда дороги торил заранее. Тоже ведь тема давней, крайне специфической дискуссии между двумя ветеранами теневых сражений. Лису эта манера не нравилась сугубо, Москит же настаивал на необходимой предусмотрительности, помноженной на демонстрацию силы. Собственно, жизнь рассудит.
У Даргава тоже всегда было несколько маршрутов с заранее организованными отсечными засадами. И кто в них участвовал, не знала ни одна живая душа. Несколько раз, для интереса, хасангар пытался определить, кто же бережет его личность, и многажды чутье не подводило старого лиса, но помнил он, бывали случаи, когда лидер его гоарда превосходил себя. Рохсдом никогда не забудет случая, когда одной из таких отсечных засад оказалась стайка девчушек из глубинки, приехавших полюбоваться красотами Столицы во главе с двумя престарелыми тетушками. В действительности тарахтящие юные барышни оказались каштарами из им же лелеемого ахура. Выяснилось это через несколько дней, когда хасангар приехал полюбоваться успехами своих питомцев. И увидел знакомые мордашки, но уже не в кружевных платьицах, а в обычных мундирчиках. Даргав был, помнится, сугубо доволен произведенным эффектом.
И сейчас, поглядывая в щель между шторками, хасангар развлекался тем, что пытался угадать, кто из праздно шатающейся публики принадлежит к его службе, а кто – к тонгам Москита. Получалось не очень.
Москит. Рохсдом усмехнулся. Предмет старого-старого спора между ним и Тивасом. При всей своей толерантности Великий был немало удивлен, когда узнал через своих Стражных Магов, кто покровительствует этому жутковатому персонажу. Рохсдом опять улыбнулся, вспоминая давний конфликт. Идеалист. Хотя порой комбинации крутил на зависть. Хасангар не помнил, кто сказал крылатую фразу: «с системой не надо бороться, ее надо возглавить».
Ночная Лига досталась первому Императору вместе со Столицей. А как же иначе? Крупнейший порт на побережье, и без своих душегубов? От века повелось так, что у людей или нелюдей всегда находились индивидуумы, которым общие моральные устои оказывались тесноваты. И не один раз чудилось – все, разделались, уничтожили. Нет. На место выбитых приходили новые, не желающие жить, как все. И были они злее, изворотливее, да и пожестче предшественников. Махнуть рукой на столь предприимчивую публику – глупо, уничтожить – финансово невыгодно и с военной точки зрения сложно, не бросать же тяжелую конницу на жилые кварталы. Там ведь живут те самые, что налоги платят. И без внимания оставить никак нельзя. Еще дед нынешнего Императора сказал крылатую фразу: «Я правлю всеми своими подданными». И у доморощенных интриганов не осталось никаких шансов. Прошло не так много времени, и Ночная Лига стала, как это ни странно звучит, одним из предприятий, приносящих Империи прибыль, как и все остальные. Да и порядка на улицах стало больше. Зачем мешать работать и жить другим? Энтузиасты, желающие поживиться за счет соседей, или принимали правила игры, или совсем неожиданно для себя оказывались в работах на галерах у Морского Дома, или в забоях у подземных рудокопов. Это если везло и их сдавали страже, там же людям по службе расти надо. А вот если не везло, то на дне обширной бухты Златые Врата находилось место всем. Вот в этом случае времени на перековку не оставалось.
И конечно же, контакт у Седого Пастыря в легитимной системе власти имелся один. Единственный. И конечно же, сам Седой Пастырь произрастал из той самой службы, которой означенный контакт руководил. Так что, записывая хасангара в заговорщики, терял Блистательный Дом связь с очень серьезной стратой, скажем так, вверенного ему социума. А вот хасангар Рахсдом, по прозвищу Серебряный Лис, не терял. И переведя по заранее подготовленному плану (был такой план на случай вражьего нашествия и победы, опять же вражьей) часть своей службы, той самой, лично им выпестованной, лично им выученной, на нелегальное положение, получал означенный выше Лис в подчинение очень квалифицированный, в определенном смысле, контингент. И хотя знал Москит о награде за голову хасангара, но никогда бы на нее, голову, в смысле, не позарился и из дружеских побуждений, каковые, несомненно, имелись, и из голого расчета. Знал отношение к Ночной Лиге новых власть имущщих. А зная, мог представить, как долго наградой той попользоваться сможет. Не долго. Совсем недолго. И знал, что не рос в недрах Снежного Дома его преемник. А Ночная Лига – предприятие сложное, абы кого во главе не поставишь.
Как там говорят? Самый лучший брак по любви – это тот, что по расчету? Так-то.
Так смешно, ей-же-ей. Вспоминаю и потешаюсь. Все понять не мог. Какую книгу ни откроешь, герой, куда ни попадет, везде все умеет. Как это так? Да легко. Все в соответствии с теорией вероятности. Какой человек в малоприятности попадает? Подвижный. Чем он энергичней, тем больше возможностей вляпаться в неприятности. Встречаются ему на пути с железной неотвратимостью. Ведь как бывает? Сидишь дома – хорошо, благостно, а гнетет что-то. И поддавшись порыву, встаешь, одеваешься, спускаешься во двор, встречаешь там одноклассника – одно пиво, другое, знакомые девушки, их незнакомые приятели, слово за слово. Когда от неприятностей отмажешься – это, конечно, приключение, а вот до этого оно считалось неприятностями. Так и вариабельность ситуаций. Как там поэт писал: «А случаи летали, словно пули». Так и возможности. Летают, словно пули. И, как правило, попадают под них те самые, кто поактивнее.
И как же удивительно, что эти самые активные такие деятельные. А умеют! Уровень выживаемости у них повыше, чем у тех, что с дивана не поднимаются. Навыки опять же. И та же самая вариабельность. Умения какие-то вскрываются. Таланты находятся.
Конечно, драматичнее было бы, коль влетевший в чужой мир полной немощью бы оказался. И подвывал бы где-нибудь от тоски, крепостным крестьянином подрабатывая. А что еще ему, диванному умельцу, делать? Работать не умеет. Подраться страшно. Знаний маловато. А до того, как общество до социальных гарантий, бесплатной медицинской помощи и пособий по безработице доросло, было оно куда как суровым. Не работаешь, отобрать заработанное не можешь – сдохнешь. Так что есть сила духа – выживешь, нет – на нет и суда, как известно, нет.
А так, конечно, романтичнее.
Простор для фантазии неимоверный. Только вот кто так думает? Не тот ли, кто с дивана зад поднять ленится. А что, интересно. Пусть про себя расскажут. Как вести себя будут, когда нож в глаза блеснет? Или когда себя преодолеть надо, как себя-то, сущность свою нежную победить? Таким, наверное, легче сапог облизать, чем из него хозяина вышвырнуть. Разные мы с ними. Не поймем друг дружки.
И очень это радует.
Хасангар незаметно для себя засмотрелся на проплывающие за окном виды. Странно, но, прожив почти полжизни в этом городе, он не уставал находить в нем все новые прелести. Прав, наверное, был Первый Император, доверивший строительство своей Столицы великому Радошу, справедливо заслужившему среди собратьев по цеху репутацию полубезумного. И тот, изредка выныривая из мира своих неимоверных фантазий, смог создать нечто невероятное. Завораживающее. Дома, такие разные, во всем могли бы показаться странными. Но в одиночестве. А подчеркнутые головоломной архитектурой соседних вдруг становились гармоничными и уютными. Причем настолько, что глаз не мог оторваться, перетекая взором из стиля в стиль, кардинально друг от друга отличающиеся. И казалось, что во всем разные дома – просто дальние, но похожие родственники. Хотя один рвался в небо тонкими минаретами башен, а другой растекался уютными шатрами среди курчавых зеленых великанов. Какой-то был похож на седого, уставшего от переполненной подвигами жизни воина, но подпирал его юный великан, пышущий жаром блестящих на солнце изразцов. Странно, но город воспринимался как нечто живое.
И вдруг что-то царапнуло глаз. Не лицо, нет. Интересно, чем руководствовался Даргав, доверяя контроль именно за этим участком дороги забиякам турбекам. Здесь, на окраине Университетума. Эти отчаянные рубаки частенько становились объектами эпиграмм вредномудрых студиозусов и, не владея так изящно пером, как шумное бурсачество, возмущение свое высказывали, как правило, путем оскорбления действием. А студиозусы, сами далеко не дураки подраться, охотно шли навстречу их пожеланиям.
– Даргав, друг мой, – обратился он к застывшему, подобно статуе, бодигарду, обманчивая неподвижность которого легко менялась неукротимостью атакующего медведя, – в Снежной Палате хоть кто-то остался? Или вы уборщиков тоже с собой в подполье увели? – подбородком указал он на предмет своего интереса. И по тому, как вдруг напряглось лицо верного соратника, понял, что не имел отношения этот пестро одетый юноша к его службе.
Стоял тот чуть враскорячку, как на палубе пляшущей на волнах фелюги. Шипасам, веселым контрабандистам, удачливым купцам и лихим разбойникам, казалось, нечего делать здесь, на окраине Университетума. Эти отчаянные рубаки, вечные соперники студиозусов на любовном фронте, частенько становились героями весьма ехидных сонетов, на написание которых достойные питомцы высшего учебного заведения Столицы были куда как горазды. Морские бродяги в долгу не оставались и, хотя пером владели не так умело, отвечали на произведения эпистолярного жанра исполнением песен собственного сочинения, в которых означенные студиозусы выглядели тоже людьми со странностями. Усилия обеих сторон уже давно вышли за рамки бескровных хохмочек и плавно перетекли в стадию мордобойную, нередко переходящую в кровопролитную.
Так что появление именно здесь шипаса, хотя и переодетого, могло обернуться для последнего весьма неприятными последствиями. Поэтому причина его присутствия здесь должна была быть серьезной. А поскольку сообщество этих шумных мореплавателей давно, хотя и не очень успешно конкурировало с Ночной Лигой, выводы следовало делать соответствующие. А ну как узнали шипасы о некоей важной перевозке, душегубами Москита прикрываемой, и решили поиметь с того свой гешефт.
– Даргав, друг мой, развейте мои сомнения, не шипас ли это?
По опыту хасангар знал, насколько обманчива каменная неподвижность начальника гоарда, но, как и всегда, начало движения пропустил. Тяжелоплечий, с заметным брюшком телохранитель передвигался в случае необходимости легко. Как хулиганствующий дворовой кот.
– Ускорить движение, – бросил он в открытое со стороны кучера окошко. И вдруг оказался рядом и широченным задом отодвинул сухощавое тело охраняемой особы подальше от предполагаемой опасности. А звоночек тревоги, слегка тренькнувший в голове хасангара при виде переодетого шипаса, уже превратился в колокол громкого боя. Действо началось.
Переодетый вдруг взмахнул обеими руками, и карета дернулась, а кони сбились с шага. Контрабандисты славились умением владеть разными метательными пакостями. К карете метнулось несколько отнюдь не праздных прохожих, на ходу обнажая клинки. Неизвестно, какой груз ожидали обнаружить шипасы, но встречи с таким гоардом они все же не ожидали. Пинком отворив дверь, Даргав вскинул руки, и звонко клацнули, разряжаясь, пружинные самострелы. Двое нападавших еще заваливались наземь, а бодигард уже в прыжке атаковал третьего. Обезвредив его пинком в лицо, охранник вырвал из ножен тяжелый меч, и тот, коротко свистнув, оборвал жизнь еще одного покусителя на чужое имущество. Переодетый, удивленный таким неправильным поведением жертв нападения, сунул было руки в карманы, но так неловко, что локтем зацепил ядреную тетечку с двумя корзинами. Не выпуская имущества из рук, тетенька пнула сексуально озабоченного негодяя сначала в колено, а когда тот, взвыв, поднял поврежденную конечность, крутанув корзинами, снесла его с ног и, не удержав равновесия, шлепнулась прямо на голову негодяя широкой, крепкой попой.
Четверо нападавших с другой стороны никак не могли развязаться с троицей веселых девиц, подвернувшихся на их пути в самом начале атаки. Девчушки очень потешались, когда крепкие ладони симпатичных молодых людей скользили по их выдающимся прелестям. Все семеро барахтались, безуспешно пытаясь встать. Двое студиозусов, попытавшиеся помочь упавшим, только мешали.
Оставшиеся противники Даргава вдруг лишились сознания, потому что двое почтенных горожан, уже принявших по утренней кружечке пива, возмутились творящимся посреди белого дня безобразием и дружно опустили свои крепкие трости на затылки хулиганов.
Хасангар спрыгнул с подножки. Форейтор и его помощник, чем-то уязвленные, лежали на мостовой. Ученые лошади испуганно прядали ушами, переступая точеными ногами, но стояли на месте.
– Надо уходить, – обернулся Даргав.
– Стой, – скомандовал хасангар, обнаружив себя посреди группы зевак, напряженно смотревших по сторонам. А с виду-то обычные горожане.
– Того, – мотнул подбородком в сторону неподвижно лежащего переодетого. Тетка стояла рядом и, не обращая внимания на то, что бессовестный маньяк пребывает без сознания, громко излагала свою точку зрения на его хамство. – Взять. Остальных расспросить здесь. Уходим.
И уже поворачиваясь к карете, краем глаза увидел, как вывалившиеся из ближайшего кабачка зеваки стали сбрасывать с плеч плащи, оставаясь в хорошо известных хасангару балахонах Пестрых Сотен. Было их не меньше двух десятков. И минимум двое из них знали хасангара в лицо. С двойным дном оказалась ловушка.
Ситуация получилась малоприятной. Люди хасангара были готовы к работе охранного характера, но прямое столкновение с окольчуженной пехотой могло закончиться плачевно. Тем более что численное превосходство оказалось явно на стороне Пестрой Пехоты. Наверное, сходные мысли пришли в голову руководителю гоарда, потому что Даргав добыл из кармана боцманскую дудку и поднес ее к губам с явным намерением издать тревожную трель, дабы созвать своих рассредоточенных соратников, но в ситуацию вмешалось новое лицо.
– Посмотри, старший брат мой, эти дети грязи и здесь людям спокойно ездить не дают.
И, раздвинув группу поддержки хасангара, вперед протиснулся здоровенный верзила со свернутым ковром на плече. За ним скромно выдвинулся невысокий раскосый паренек, одетый, несмотря на жару, в длинный кожаный кафтан. Поскольку на младшего брата верзилы узкоглазый коротышка похож не был, хасангар обернулся, пытаясь обнаружить более взрослого родственника. И нашел. У обочины стоял высокий мужчина в синем плаще с богатым серебряным шитьем. Лицо старшенького спряталось в тени наброшенного на голову капюшона.
– Хушшар? – удивился хасангар, но развернувшиеся события отвлекли высокое внимание от человека, нахально подчеркивающего свою принадлежность к опальному братству.
– Ат! – рявкнул верзила, и ковер, разворачиваясь разноцветным крылом, взлетел в воздух.
Конфликтующие стороны с удивлением смотрели на парящее великолепие. Харашейские ковры славятся не только богатством красок и теплотой, но и невероятной тяжестью. Его нести трудно не то, что бросать. А увесистая красота, пролетев несколько метров, гулко хлопнулась на мостовую, выбив при посадке облачка пыли.