Страница:
– Эй, яр! – окликнул меня Краб, тот самый, что командовал подразделением, к которому я примкнул. – Пойдем, тебя зовут.
Вставать не хотелось.
– Слушай, а как вы нас нашли?
– А. Это. Так наши же весть послали.
Я ловко впал в ступор. Радио тут вроде нет. Оценив мое состояние, Краб усмехнулся.
– Да вас когда опоили, гоард лорда укрыться успел. Как, не скажу. Это наше умение. А весть… Так был фалер у них. Это ж голову надо пропить, чтобы в своей памяти к шипасу на корабль в силах малых взойти. Вот дружинушки и расстарались. Фалер, он без моря не живет долго. Ну а если его после суши в воду опустить да серебром угостить, заорет так, что его все его братики услышат. Ну наши и услышали. Мы соседей позвали и напереймы пошли.
Из объяснений его я понял мало. Но зерно ухватил. Имелась у них некая система оповещения.
– Ну, пойдем, что ли?
Знаете, есть такое красивое выражение «дежа вю». Вот в это самое выражение я, проснувшись, и попал. И хотя меня в этот раз не связали, помещение, куда поместили, выглядело попроще. Чтобы не сказать грубее. Тюрьма. Камера. Только деревянная. Но не могу не признать, завтрак мне подали богатый. Наверное, в честь былых заслуг. Оружие опять отобрали. Одежду же в этот раз оставили. Ну что можно сказать? Поругаться разве что. Развели, как лоха. Второй раз наступил на одни и те же грабли.
В капитанской каюте сидело высокое общество во главе с лордом Буря. Остальные, как я понял, занимали должности капитанов, коим мы все и были обязаны освобождением от перспективы экзотического тура. Душу мою, конечно, переполняли чувства благодарности, но истина остается истиной. Физиономии у наших спасителей хотя и лучились добродушием и добросердечием, но являли собой образчики – очень яркие притом – рож бандитских.
– Разрешите представить вам, дружинушки, доблестного побрательничка нашего по имени Саин. Званием он яр. – Заявление было встречено шумным проявлением радости, стуканьем кубками и опустошением оных. – А еще он – преступник Короны. – И я оказался подвергнут пристальному изучению четырьмя парами глаз. – Но ведь это не помешает ему с нами выпить. – И те же глаза на меня уставились уже с заинтересованным ожиданием.
– Признаюсь, не вижу никаких причин не выпить в столь достойной компании.
Леонид указал мне подбородком на стоящий на столе кубок, полный красного вина. Аж с мениском налили.
А и выпил. Тем самым вторично наступив на означенные грабли. При этом дружинушки, явно не зная тактико-технических характеристик шипасской отравы, зелья не пожалели. Я даже бокал допить не успел. И мыслей никаких не возникло. Как слон в лоб лягнул.
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
Вставать не хотелось.
– Слушай, а как вы нас нашли?
– А. Это. Так наши же весть послали.
Я ловко впал в ступор. Радио тут вроде нет. Оценив мое состояние, Краб усмехнулся.
– Да вас когда опоили, гоард лорда укрыться успел. Как, не скажу. Это наше умение. А весть… Так был фалер у них. Это ж голову надо пропить, чтобы в своей памяти к шипасу на корабль в силах малых взойти. Вот дружинушки и расстарались. Фалер, он без моря не живет долго. Ну а если его после суши в воду опустить да серебром угостить, заорет так, что его все его братики услышат. Ну наши и услышали. Мы соседей позвали и напереймы пошли.
Из объяснений его я понял мало. Но зерно ухватил. Имелась у них некая система оповещения.
– Ну, пойдем, что ли?
Знаете, есть такое красивое выражение «дежа вю». Вот в это самое выражение я, проснувшись, и попал. И хотя меня в этот раз не связали, помещение, куда поместили, выглядело попроще. Чтобы не сказать грубее. Тюрьма. Камера. Только деревянная. Но не могу не признать, завтрак мне подали богатый. Наверное, в честь былых заслуг. Оружие опять отобрали. Одежду же в этот раз оставили. Ну что можно сказать? Поругаться разве что. Развели, как лоха. Второй раз наступил на одни и те же грабли.
В капитанской каюте сидело высокое общество во главе с лордом Буря. Остальные, как я понял, занимали должности капитанов, коим мы все и были обязаны освобождением от перспективы экзотического тура. Душу мою, конечно, переполняли чувства благодарности, но истина остается истиной. Физиономии у наших спасителей хотя и лучились добродушием и добросердечием, но являли собой образчики – очень яркие притом – рож бандитских.
– Разрешите представить вам, дружинушки, доблестного побрательничка нашего по имени Саин. Званием он яр. – Заявление было встречено шумным проявлением радости, стуканьем кубками и опустошением оных. – А еще он – преступник Короны. – И я оказался подвергнут пристальному изучению четырьмя парами глаз. – Но ведь это не помешает ему с нами выпить. – И те же глаза на меня уставились уже с заинтересованным ожиданием.
– Признаюсь, не вижу никаких причин не выпить в столь достойной компании.
Леонид указал мне подбородком на стоящий на столе кубок, полный красного вина. Аж с мениском налили.
А и выпил. Тем самым вторично наступив на означенные грабли. При этом дружинушки, явно не зная тактико-технических характеристик шипасской отравы, зелья не пожалели. Я даже бокал допить не успел. И мыслей никаких не возникло. Как слон в лоб лягнул.
ГЛАВА 17
Тишину огромного, отделанного деревом тренировочного зала, совершенно пустого в эту позднюю пору, с неторопливой регулярностью вдруг разрубал веселый посвист метательного ножа, раз за разом завершавшийся гулким ударом. Лишь иногда его сменял звон, который издает сталь. Это когда нож случайно цеплял своего собрата, уже обосновавшегося в вязком теле мишени. Ножи торчали густо, и с каждым разом все труднее было находить место для нового броска. Но ведь тем было интереснее.
Наконец когда мишень, ярко освещенная светом луны, стала окончательно напоминать вставшего на дыбы спинострела, ножи лететь перестали. И из темноты, мягко как кот ступая, появился юноша, почти мальчик. И хотя затянут он был в кожаное одеяние имеющего не самую добрую славу братства студиозусов «Радужный Змей», выглядел он в отличие от большинства своих братьев отнюдь не изящным, как подобает аристократу. Отнюдь. Был он крепок, коренаст и несколько излишне осанист в талии. Несмотря на это, Кантик конт Цайдон по праву считался одним из первых клинков братства. Ну и, кроме того, любимым учеником Тадеуша Птицы, одного из самых, а пожалуй, и самого скандального философа Университетума, а значит, и Столицы. Так что сейчас Кантик не просто метал ножи. Нет. Он мыслил. И силлогизм, который под странный аккомпанемент летящих клинков рождался в его не по годам мудрой голове, должен был немало позабавить престарелого скандалиста. Ведь если уж его папенька, вольный барон Цайдон, решил, что ему, младшему из шестерых, надлежит набираться мудрости, а не оттачивать воинское умение в приграничных схватках, то не должно отпрыску столь известного рода прозябать на вторых ролях. Он и не прозябал.
Реферат «О светилах небесных, взору не видимых» вызвал серьезнейшую дискуссию на ученом совете, породив мнения радикально противоположные. С одной стороны, юному дарованию предлагалось дать грант Блистательного Дома для «продолжения изысканий, столь новых и неожиданных», а вот сторонники другой точки зрения рекомендовали автору революционной трактовки мироздания «отдохновением себя потешить в том самом доме, где духом скорбные единение души и разума изыскивают». В общем, диапазон суждений был широк до чрезвычайности. В результате из Университетума его не выгнали. Хотя и грант не дали. Правда, работа его заинтересовала некоего вагига, немедленно наделившего юного ниспровергателя основ стипендией. Причем столь щедрой, что солидный папенькин пансион казался на его фоне ну совсем не таким весомым, как прежде. А продолженные изыскания научные вполне могли бы во втором семестре завершиться курсовой работой, которую он посвятил экономическим основам деятельности шипасских торговых домов, каковая базировалась на началах, далеких от политэкономических, но, как ни странно, продолжалась не одну сотню лет. Причем успешно. Тема работы вызвала неоднозначную реакцию даже у его сторонников в ученом совете. И все могло бы закончиться грустно, если бы нестандартно мыслящего юношу не взял под крыло Тадеуш Птица. Ведь именно он, в отличие от многих, понял, что резкий переход от изучения небесной механики к началам экономики есть не признак скорбности ума, а признак его неординарности.
Так он попал в братство, очарованный разносторонностью магистра, совершенно не отрицавшего, в отличие от других, давно закостеневших в какой-то одной методе боя, ни доспехов, без которых сам Кантик вообще не мыслил боя, ни метательной техники, искритикованной всеми официальными школами, и одновременно являвшегося апологетом отточенного мастерства владения клинком. Весь этот коктейль настолько очаровал юного конта, что он со всем пылом своей любознательной души бросился в его изучение. И преуспел.
От приятных самокопаний его оторвал ну совершенно неожиданный стук в дверь зала. Кантик был удивлен. В это время никто из братьев заявиться сюда не мог. Да и к тому же всякий из братства знал, какие именно плашки надо нажать, чтобы дверь открылась. А вот чужие бы не прошли. Сложная была репутация у Братства. Странно. Да нет, не случалось в последнее время ничего такого, что могло бы привести сюда служителей закона. Кто должен оплачивать покровительство – платил. А новых не примучивали.
Конт Цайдон привычно провел руками по ножам, украшавшим колет, тронул пальцами рукоятки парных мечей, бесстрашно откинул засов и отступил на пару шагов в сторону. Дверь толкнули, и она послушно открылась. На пороге стоял тот, кого Конт Цайдон ожидал бы увидеть здесь в самую последнюю очередь. Великий Маг и Колдун Тивас. Или самозванец, за голову которого сулили немалую награду. Рядом с ним стоял давний недруг учителя Граик Ан, Магистр Ордена Прямых Клинков. А за спинами их маячили еще двое. Один здоровенный, а второй маленький.
Великий Маг и Колдун отвесил церемонный поклон и глубоким звучным голосом спросил:
– Дозволено ли нам будет войти?
Грустная Башня заслужила свое название совсем не из-за каких-либо печальных событий, связанных с ней. Нет. Просто в связи со странным изыском архитектора, ее создавшего, бойницы были скошены во внешнюю сторону и были очень похожи на глаза чем-то опечаленного человека. Когда-то давным-давно стояла она далеко за пределами города и входила в систему оборонительных бастионов Старой Столицы. Теперь же от нее до крепостных стен получался почти час неторопливого пешего хода и, хотя она давно утратила свое защитное значение, оборонительный характер сохранила. А по указу Первого Императора всем оборонительным сооружениям полагалось находиться от ближайших жилых строений на расстоянии выстрела из большого лука Зеленой Лиги. Ну а поскольку указы Первого Императора неукоснительно выполнялись, то стояла Грустная Башня посреди мощеной площади, и до ближайших домов было метров восемьдесят.
Тивас не собирался даже посреди ночи напрямую идти к Башне. Орден Стражных Магов, избравших ее своим обиталищем, излишней одиозностью не страдал и, оставив Грустную Башню как штаб-квартиру, уже давно скупил для проживания своих, скажем так, сотрудников все дома, выходящие на площадь. Жители Столицы давно уже, не мудрствуя лукаво, называли по аналогии эту площадь ну вы уже поняли как. Правильно. Грустной. А Магистрат, естественно, решение утвердил. И Тивас надумал сначала посетить одно из заведений, расположенных в первых этажах зданий. Пропустить стаканчик-другой и вызвать на встречу Пегого или кого-нибудь другого из своих учеников. Ну а потом… Да, собственно, требовалось убежище на некоторое время. А при наличии базы уже можно было начинать какие-либо целенаправленные действия.
Многими навыками и умениями обладал Великий Маг и Колдун Тивас, но не нашлось среди их великого числа одного – умения работать в подполье, жить, пребывая в розыске. Очень долго он был одним из первых людей Империи и теперь даже при всем своем уме просто не задумывался о проблемах безопасности. Глубоко в подсознании он не мог внушить себе, что этот город, отцом которого он во многом считал себя, теперь не родной ему. Напротив, чужой и опасный. И потому умудрялся проявлять такую беспечность. Желанию его воспротивился не кто иной, как Хамыц.
Уроки, вбитые в него Саином, он усвоил намертво. Контроль территории, разведка и лишь потом проникновение. Именно поэтому они и не угодили в гостеприимно расставленную засаду. Отправленный на разведку Граик в первом же кабачке обнаружил непомерное количество людей, крайне любопытно относящихся к входящим… Что поделать, у неофитов тайной службы не было школы. А мастеров увел с собой Седой Лис. Поэтому Граику, человеку специфичной судьбы, немало повидавшему на своем веку сотрудников охранки, не стоило большого труда понять, кем являлись эти поздние гуляки, так не похожие на магов и воинов Ордена Стражных Магов. Он легко ушел в темных переулках от неловкой слежки и, вернувшись к своим соратникам, порадовал их нерадостными известиями. Он-то и предложил подрастерявшемуся Тивасу посетить штаб-квартиру юных последователей Саина.
Кантик бы, пожалуй, не впустил, нет, скорее, постарался бы не впустить поздних визитеров, если бы не странный рассказ о возвращении учителя, выслушанный из уст заслуживавшего всяческого доверия Хасика конт Мостиздах. Учитель, помнится, покидал Столицу в большой спешке. И совсем не сведения о некоем важном и соответственно очень дорогом артефакте явились ее причиной. Кантик был в числе нескольких старших учеников, обеспечивавших безопасность последней деловой встречи учителя, так что имел возможность наблюдать очень довольное лицо обычно невозмутимого шефа по окончании этой встречи. Так что основания полагать, что закончилась она удачно для учителя, присутствовали. А вот что касается его торговых контрагентов – здесь ситуация была крайне спорная. По правилам, разработанным учителем для проведения подобных мероприятий, контроль за местом встречи надлежало осуществлять после ее завершения еще в течение часа. Как объяснял магистр, именно в течение этого времени рассеивался тот самый след, который можно было взять первичными – на этом моменте магистр всегда заострял внимание – именно первичными магическими средствами.
Но в тот раз так долго ждать не пришлось. Те, кому магистр оставил тот увесистый предмет в кожаной сумке, с которой вошел в дом, похоже, очень давно ждали встречи с этим самым предметом. Так что очень скоро из окон этого самого дома полился нежный такой салатный свет. Кантик подумал было, что это краткая вспышка, но нет. Свет все лился и лился, становился все нежнее и салатнее, а стены дома, казалось, стали впитывать его и становиться прозрачнее. Зрелище завораживало. Очарование разворачивающегося зрелища прервало шумное появление кавалькады Стражных Магов в сопровождении Мечей Мудрости, орденской стражи, явившейся «в силах тяжких». Великаны в синих, глухих, заляпанных золотыми блямбами доспехах, едва слетев с коней, с разгона вынесли дверь. Солидная такая, явно из каменного падуба, еще и укрепленная стальными полосами, она продержалась под их неистовым напором едва ли секунду. После чего в оскаленный обломками дверной проем вломились Стражные Маги. И то, что посохи свои боевые закинули за спины, указывало на то, что драться они собрались насмерть.
И биться им, похоже, пришлось по-настоящему. Бешено пульсирующие разноцветные сполохи едва не свели с ума даже совсем не близко засевшего Кантика. А чей-то неистовый, уходящий за грань слуха визг заставил его, уже испытанного воина, совсем по-детски заткнуть ладонями уши. Длилось это, к счастью, недолго. С громким шелестом что-то лопнуло. И наступила совершенно звенящая тишина. Кантик понял, что все закончилось, когда стоявшие по периметру Мечи Мудрости поднялись из-за щитов, за которыми сразу устроились, преклонив одно колено. Забросили щиты за спину, но мечи в ножны не убрали. Однако по тому, что до того напряженно молчавшие воины начали переговариваться, парень сделал вывод, что самое неприятное позади.
Еще дядька Архип, который натаскивал его с малых ногтей, вбивал ему в голову эту простую и ясную мысль. Нельзя смотреть прямо на человека, за которым следишь. Учует. А уж воин-то и подавно. Расслабился молодой конт, да и любопытство взяло. Засмотрелся он даже не на воина. На щит. Был тот формы куда как странной. И украшен очень странно. Не гербом. А некоей совершенной бессмыслицей с точки зрения геральдики. Но умелому и щит не помеха. Всем телом, как волчак, развернулся опытный гвардеец, и Кантик почти физически ощутил, как полосует бдительный взор из-за глухого забрала фасад того самого дома, где укрылся юный правонарушитель.
Мечи Мудрости воинами слыли знатными, едва ли не лучшими. Кантик хорошо помнил, как всего лишь один из пяти тех, что сопровождали Стражных Магов, по какой-то своей надобности посетивших папенькин фольварк, вырезал четверых панегров, не к ночи они будут помянуты. Панегра лучше встречать вчетвером, а лучше впятером, когда соратники прикрывают тебя от неистовой твари ростовыми щитами, а ты выжидаешь момент, чтобы пробить угольно-гибкое тело тяжелым клинком рогатины. А в одиночку против этой твари – нет уж, увольте. Но тот в четыре удара клинка разделался с малым прайдом и не запыхался. Даже удивился, когда ему предложили долю в добыче. Правда, потом удивился еще раз. Когда названную долю все же принесли.
И вот сейчас такой же и высматривал пока невидимую добычу. Кантик тогда предпочел ретироваться. Тихо-тихо, не поднимая головы, чтобы не выдать себя взглядом, дополз он до края крыши, спрыгнул. Он вообще-то всегда считался знатным бегуном. А уж с такого-то страха.
Когда он донес рассказ об описанных выше событиях до Магистра, тот, помнится, нашел какие-то очень срочные дела, по словам его, требующие немалого времени. Им же, ученикам своим, он завещал стеречь Братство. Умчался он быстро. Если бы не уважение, которое Кантик испытывал к магистру, назвал бы он такую спешку бегством. И вот. Вернулся. Но визитом своим не почтил. Странно. Более чем странно. Кантик любил странности. А уж более всего такие. Кровь будоражащие.
Юный головорез, кстати, совсем не разделил экстатической радости коллег по Братству по поводу возвращения учителя. Было на то несколько причин. И первой из них, хотя признаваться в этом совсем не хотелось, была обида. Неприличное, конечно, облику сурового воина чувство, но чересчур легко, по мнению Кантика, оставил он своих последователей один на один с противником куда как серьезным. Орденом Стражных Магов. И расхлебывать учиненное Магистром варево пришлось им. Людям, конечно, куда как самодостаточным, и впоследствии это серьезно подняло планку самооценки, но мальчишкам в высоких эмпиреях разбиравшимся слабо. И это в глазах Кантика характеризовало учителя не с самой лучшей стороны. Сам бы он так даже при некоторой неординарности мышления не поступил. Конечно, добрую службу сыграло то, что они на самом деле в тонкости контактов учителя посвящены не были. Но и общения с работниками Ордена Стражных Магов душевного спокойствия не добавило. В мирские проблемы они, как правило, предпочитали не вмешиваться. Но вот когда дело касалось вопросов знакомых, действовали настолько решительно и прямолинейно, что приводили в состояние шока видавшую виды городскую стражу. Да и что говорить, спокойствие тонких линий требовало принятия мер жестких и моментальных.
Ну а потом распробовавшим вкус самостоятельности мальчишкам, Кантику уж точно, совсем не хотелось возвращаться под крыло к кому бы то ни было. Тем более что нынешним благосостоянием Орден был обязан в немалой степени именно ему. Да, конечно, именно Магистр придумал примучить торговцев квартала, в котором приобрел зал для тренировок. Но вечно занятый своими таинственными делами этому направлению времени уделял неоправданно мало. И когда он скоропостижно пустился в бега, правильная постановка дела явилась условием выживания Ордена. И Кантик поставил дело правильно. И теперь торговцы их квартала, одного из скромных кварталов Университетума, нарадоваться не могли на серьезных ребят в радужных кожаных одеждах. Ведь раньше, если господа студиозусы расходились очень, солоно им приходилось. Пока еще университетская стража сюда доберется. Да и когда доберется, что делать станет? Ведь по древним ордонансам имела она право лишь увещевать и о непорядках докладывать в Ректорат. А здесь, на окраине, погуливали сорвиголовы, которым в кабаки центральных кварталов хода уже не было.
А тут вот за небольшую плату – гарантированное спокойствие. Ведь после нескольких случаев – никакого смертоубийства, нет, даже самые буйные бледнели, когда появлялись эти мальчишки с недлинными мечами.
И сержант городской стражи, как-то зашедший в зал, одобрительно отозвался о самодеятельности господ студиозусов.
И невзрачный парень с ухватками опытного бойца, встреча с которым могла бы показаться случайной, если бы на этой самой встрече не сообщено было, когда и сколько платить, передал благорасположение Серого Пастыря.
Ощущения были куда как приятные. Чувство полезности. Да и возможность поддерживать собратьев, богатством и достатком не обремененных, в их желании учиться, самоуважения добавляло. Так что не находилось особых причин у Кантика радоваться возвращению Магистра. Да еще и такому неоднозначному возвращению.
Наконец когда мишень, ярко освещенная светом луны, стала окончательно напоминать вставшего на дыбы спинострела, ножи лететь перестали. И из темноты, мягко как кот ступая, появился юноша, почти мальчик. И хотя затянут он был в кожаное одеяние имеющего не самую добрую славу братства студиозусов «Радужный Змей», выглядел он в отличие от большинства своих братьев отнюдь не изящным, как подобает аристократу. Отнюдь. Был он крепок, коренаст и несколько излишне осанист в талии. Несмотря на это, Кантик конт Цайдон по праву считался одним из первых клинков братства. Ну и, кроме того, любимым учеником Тадеуша Птицы, одного из самых, а пожалуй, и самого скандального философа Университетума, а значит, и Столицы. Так что сейчас Кантик не просто метал ножи. Нет. Он мыслил. И силлогизм, который под странный аккомпанемент летящих клинков рождался в его не по годам мудрой голове, должен был немало позабавить престарелого скандалиста. Ведь если уж его папенька, вольный барон Цайдон, решил, что ему, младшему из шестерых, надлежит набираться мудрости, а не оттачивать воинское умение в приграничных схватках, то не должно отпрыску столь известного рода прозябать на вторых ролях. Он и не прозябал.
Реферат «О светилах небесных, взору не видимых» вызвал серьезнейшую дискуссию на ученом совете, породив мнения радикально противоположные. С одной стороны, юному дарованию предлагалось дать грант Блистательного Дома для «продолжения изысканий, столь новых и неожиданных», а вот сторонники другой точки зрения рекомендовали автору революционной трактовки мироздания «отдохновением себя потешить в том самом доме, где духом скорбные единение души и разума изыскивают». В общем, диапазон суждений был широк до чрезвычайности. В результате из Университетума его не выгнали. Хотя и грант не дали. Правда, работа его заинтересовала некоего вагига, немедленно наделившего юного ниспровергателя основ стипендией. Причем столь щедрой, что солидный папенькин пансион казался на его фоне ну совсем не таким весомым, как прежде. А продолженные изыскания научные вполне могли бы во втором семестре завершиться курсовой работой, которую он посвятил экономическим основам деятельности шипасских торговых домов, каковая базировалась на началах, далеких от политэкономических, но, как ни странно, продолжалась не одну сотню лет. Причем успешно. Тема работы вызвала неоднозначную реакцию даже у его сторонников в ученом совете. И все могло бы закончиться грустно, если бы нестандартно мыслящего юношу не взял под крыло Тадеуш Птица. Ведь именно он, в отличие от многих, понял, что резкий переход от изучения небесной механики к началам экономики есть не признак скорбности ума, а признак его неординарности.
Так он попал в братство, очарованный разносторонностью магистра, совершенно не отрицавшего, в отличие от других, давно закостеневших в какой-то одной методе боя, ни доспехов, без которых сам Кантик вообще не мыслил боя, ни метательной техники, искритикованной всеми официальными школами, и одновременно являвшегося апологетом отточенного мастерства владения клинком. Весь этот коктейль настолько очаровал юного конта, что он со всем пылом своей любознательной души бросился в его изучение. И преуспел.
От приятных самокопаний его оторвал ну совершенно неожиданный стук в дверь зала. Кантик был удивлен. В это время никто из братьев заявиться сюда не мог. Да и к тому же всякий из братства знал, какие именно плашки надо нажать, чтобы дверь открылась. А вот чужие бы не прошли. Сложная была репутация у Братства. Странно. Да нет, не случалось в последнее время ничего такого, что могло бы привести сюда служителей закона. Кто должен оплачивать покровительство – платил. А новых не примучивали.
Конт Цайдон привычно провел руками по ножам, украшавшим колет, тронул пальцами рукоятки парных мечей, бесстрашно откинул засов и отступил на пару шагов в сторону. Дверь толкнули, и она послушно открылась. На пороге стоял тот, кого Конт Цайдон ожидал бы увидеть здесь в самую последнюю очередь. Великий Маг и Колдун Тивас. Или самозванец, за голову которого сулили немалую награду. Рядом с ним стоял давний недруг учителя Граик Ан, Магистр Ордена Прямых Клинков. А за спинами их маячили еще двое. Один здоровенный, а второй маленький.
Великий Маг и Колдун отвесил церемонный поклон и глубоким звучным голосом спросил:
– Дозволено ли нам будет войти?
Грустная Башня заслужила свое название совсем не из-за каких-либо печальных событий, связанных с ней. Нет. Просто в связи со странным изыском архитектора, ее создавшего, бойницы были скошены во внешнюю сторону и были очень похожи на глаза чем-то опечаленного человека. Когда-то давным-давно стояла она далеко за пределами города и входила в систему оборонительных бастионов Старой Столицы. Теперь же от нее до крепостных стен получался почти час неторопливого пешего хода и, хотя она давно утратила свое защитное значение, оборонительный характер сохранила. А по указу Первого Императора всем оборонительным сооружениям полагалось находиться от ближайших жилых строений на расстоянии выстрела из большого лука Зеленой Лиги. Ну а поскольку указы Первого Императора неукоснительно выполнялись, то стояла Грустная Башня посреди мощеной площади, и до ближайших домов было метров восемьдесят.
Тивас не собирался даже посреди ночи напрямую идти к Башне. Орден Стражных Магов, избравших ее своим обиталищем, излишней одиозностью не страдал и, оставив Грустную Башню как штаб-квартиру, уже давно скупил для проживания своих, скажем так, сотрудников все дома, выходящие на площадь. Жители Столицы давно уже, не мудрствуя лукаво, называли по аналогии эту площадь ну вы уже поняли как. Правильно. Грустной. А Магистрат, естественно, решение утвердил. И Тивас надумал сначала посетить одно из заведений, расположенных в первых этажах зданий. Пропустить стаканчик-другой и вызвать на встречу Пегого или кого-нибудь другого из своих учеников. Ну а потом… Да, собственно, требовалось убежище на некоторое время. А при наличии базы уже можно было начинать какие-либо целенаправленные действия.
Многими навыками и умениями обладал Великий Маг и Колдун Тивас, но не нашлось среди их великого числа одного – умения работать в подполье, жить, пребывая в розыске. Очень долго он был одним из первых людей Империи и теперь даже при всем своем уме просто не задумывался о проблемах безопасности. Глубоко в подсознании он не мог внушить себе, что этот город, отцом которого он во многом считал себя, теперь не родной ему. Напротив, чужой и опасный. И потому умудрялся проявлять такую беспечность. Желанию его воспротивился не кто иной, как Хамыц.
Уроки, вбитые в него Саином, он усвоил намертво. Контроль территории, разведка и лишь потом проникновение. Именно поэтому они и не угодили в гостеприимно расставленную засаду. Отправленный на разведку Граик в первом же кабачке обнаружил непомерное количество людей, крайне любопытно относящихся к входящим… Что поделать, у неофитов тайной службы не было школы. А мастеров увел с собой Седой Лис. Поэтому Граику, человеку специфичной судьбы, немало повидавшему на своем веку сотрудников охранки, не стоило большого труда понять, кем являлись эти поздние гуляки, так не похожие на магов и воинов Ордена Стражных Магов. Он легко ушел в темных переулках от неловкой слежки и, вернувшись к своим соратникам, порадовал их нерадостными известиями. Он-то и предложил подрастерявшемуся Тивасу посетить штаб-квартиру юных последователей Саина.
Кантик бы, пожалуй, не впустил, нет, скорее, постарался бы не впустить поздних визитеров, если бы не странный рассказ о возвращении учителя, выслушанный из уст заслуживавшего всяческого доверия Хасика конт Мостиздах. Учитель, помнится, покидал Столицу в большой спешке. И совсем не сведения о некоем важном и соответственно очень дорогом артефакте явились ее причиной. Кантик был в числе нескольких старших учеников, обеспечивавших безопасность последней деловой встречи учителя, так что имел возможность наблюдать очень довольное лицо обычно невозмутимого шефа по окончании этой встречи. Так что основания полагать, что закончилась она удачно для учителя, присутствовали. А вот что касается его торговых контрагентов – здесь ситуация была крайне спорная. По правилам, разработанным учителем для проведения подобных мероприятий, контроль за местом встречи надлежало осуществлять после ее завершения еще в течение часа. Как объяснял магистр, именно в течение этого времени рассеивался тот самый след, который можно было взять первичными – на этом моменте магистр всегда заострял внимание – именно первичными магическими средствами.
Но в тот раз так долго ждать не пришлось. Те, кому магистр оставил тот увесистый предмет в кожаной сумке, с которой вошел в дом, похоже, очень давно ждали встречи с этим самым предметом. Так что очень скоро из окон этого самого дома полился нежный такой салатный свет. Кантик подумал было, что это краткая вспышка, но нет. Свет все лился и лился, становился все нежнее и салатнее, а стены дома, казалось, стали впитывать его и становиться прозрачнее. Зрелище завораживало. Очарование разворачивающегося зрелища прервало шумное появление кавалькады Стражных Магов в сопровождении Мечей Мудрости, орденской стражи, явившейся «в силах тяжких». Великаны в синих, глухих, заляпанных золотыми блямбами доспехах, едва слетев с коней, с разгона вынесли дверь. Солидная такая, явно из каменного падуба, еще и укрепленная стальными полосами, она продержалась под их неистовым напором едва ли секунду. После чего в оскаленный обломками дверной проем вломились Стражные Маги. И то, что посохи свои боевые закинули за спины, указывало на то, что драться они собрались насмерть.
И биться им, похоже, пришлось по-настоящему. Бешено пульсирующие разноцветные сполохи едва не свели с ума даже совсем не близко засевшего Кантика. А чей-то неистовый, уходящий за грань слуха визг заставил его, уже испытанного воина, совсем по-детски заткнуть ладонями уши. Длилось это, к счастью, недолго. С громким шелестом что-то лопнуло. И наступила совершенно звенящая тишина. Кантик понял, что все закончилось, когда стоявшие по периметру Мечи Мудрости поднялись из-за щитов, за которыми сразу устроились, преклонив одно колено. Забросили щиты за спину, но мечи в ножны не убрали. Однако по тому, что до того напряженно молчавшие воины начали переговариваться, парень сделал вывод, что самое неприятное позади.
Еще дядька Архип, который натаскивал его с малых ногтей, вбивал ему в голову эту простую и ясную мысль. Нельзя смотреть прямо на человека, за которым следишь. Учует. А уж воин-то и подавно. Расслабился молодой конт, да и любопытство взяло. Засмотрелся он даже не на воина. На щит. Был тот формы куда как странной. И украшен очень странно. Не гербом. А некоей совершенной бессмыслицей с точки зрения геральдики. Но умелому и щит не помеха. Всем телом, как волчак, развернулся опытный гвардеец, и Кантик почти физически ощутил, как полосует бдительный взор из-за глухого забрала фасад того самого дома, где укрылся юный правонарушитель.
Мечи Мудрости воинами слыли знатными, едва ли не лучшими. Кантик хорошо помнил, как всего лишь один из пяти тех, что сопровождали Стражных Магов, по какой-то своей надобности посетивших папенькин фольварк, вырезал четверых панегров, не к ночи они будут помянуты. Панегра лучше встречать вчетвером, а лучше впятером, когда соратники прикрывают тебя от неистовой твари ростовыми щитами, а ты выжидаешь момент, чтобы пробить угольно-гибкое тело тяжелым клинком рогатины. А в одиночку против этой твари – нет уж, увольте. Но тот в четыре удара клинка разделался с малым прайдом и не запыхался. Даже удивился, когда ему предложили долю в добыче. Правда, потом удивился еще раз. Когда названную долю все же принесли.
И вот сейчас такой же и высматривал пока невидимую добычу. Кантик тогда предпочел ретироваться. Тихо-тихо, не поднимая головы, чтобы не выдать себя взглядом, дополз он до края крыши, спрыгнул. Он вообще-то всегда считался знатным бегуном. А уж с такого-то страха.
Когда он донес рассказ об описанных выше событиях до Магистра, тот, помнится, нашел какие-то очень срочные дела, по словам его, требующие немалого времени. Им же, ученикам своим, он завещал стеречь Братство. Умчался он быстро. Если бы не уважение, которое Кантик испытывал к магистру, назвал бы он такую спешку бегством. И вот. Вернулся. Но визитом своим не почтил. Странно. Более чем странно. Кантик любил странности. А уж более всего такие. Кровь будоражащие.
Юный головорез, кстати, совсем не разделил экстатической радости коллег по Братству по поводу возвращения учителя. Было на то несколько причин. И первой из них, хотя признаваться в этом совсем не хотелось, была обида. Неприличное, конечно, облику сурового воина чувство, но чересчур легко, по мнению Кантика, оставил он своих последователей один на один с противником куда как серьезным. Орденом Стражных Магов. И расхлебывать учиненное Магистром варево пришлось им. Людям, конечно, куда как самодостаточным, и впоследствии это серьезно подняло планку самооценки, но мальчишкам в высоких эмпиреях разбиравшимся слабо. И это в глазах Кантика характеризовало учителя не с самой лучшей стороны. Сам бы он так даже при некоторой неординарности мышления не поступил. Конечно, добрую службу сыграло то, что они на самом деле в тонкости контактов учителя посвящены не были. Но и общения с работниками Ордена Стражных Магов душевного спокойствия не добавило. В мирские проблемы они, как правило, предпочитали не вмешиваться. Но вот когда дело касалось вопросов знакомых, действовали настолько решительно и прямолинейно, что приводили в состояние шока видавшую виды городскую стражу. Да и что говорить, спокойствие тонких линий требовало принятия мер жестких и моментальных.
Ну а потом распробовавшим вкус самостоятельности мальчишкам, Кантику уж точно, совсем не хотелось возвращаться под крыло к кому бы то ни было. Тем более что нынешним благосостоянием Орден был обязан в немалой степени именно ему. Да, конечно, именно Магистр придумал примучить торговцев квартала, в котором приобрел зал для тренировок. Но вечно занятый своими таинственными делами этому направлению времени уделял неоправданно мало. И когда он скоропостижно пустился в бега, правильная постановка дела явилась условием выживания Ордена. И Кантик поставил дело правильно. И теперь торговцы их квартала, одного из скромных кварталов Университетума, нарадоваться не могли на серьезных ребят в радужных кожаных одеждах. Ведь раньше, если господа студиозусы расходились очень, солоно им приходилось. Пока еще университетская стража сюда доберется. Да и когда доберется, что делать станет? Ведь по древним ордонансам имела она право лишь увещевать и о непорядках докладывать в Ректорат. А здесь, на окраине, погуливали сорвиголовы, которым в кабаки центральных кварталов хода уже не было.
А тут вот за небольшую плату – гарантированное спокойствие. Ведь после нескольких случаев – никакого смертоубийства, нет, даже самые буйные бледнели, когда появлялись эти мальчишки с недлинными мечами.
И сержант городской стражи, как-то зашедший в зал, одобрительно отозвался о самодеятельности господ студиозусов.
И невзрачный парень с ухватками опытного бойца, встреча с которым могла бы показаться случайной, если бы на этой самой встрече не сообщено было, когда и сколько платить, передал благорасположение Серого Пастыря.
Ощущения были куда как приятные. Чувство полезности. Да и возможность поддерживать собратьев, богатством и достатком не обремененных, в их желании учиться, самоуважения добавляло. Так что не находилось особых причин у Кантика радоваться возвращению Магистра. Да еще и такому неоднозначному возвращению.
ГЛАВА 18
Не знаю, может, отраву другую применили, но голова казалась ясной, как, впрочем, и ситуация, мысли не разбегались. Хотелось выпить и закусить. И я уже решил воспользоваться любезно предоставленным пропитанием, как вдруг в полутьме звякнуло. Глаза к окружающему полумраку попривыкли, и мне без особого труда удалось рассмотреть и второй подарок моих вероломных соратников. Ба! В углу, закованным в той же манере, что и я, правда, вчера, пребывал коварный племянник покойного капитана и шада Онгака Оглана.
– Привет. – В углу угрожающе зазвенело. – Есть будешь?
Теперь угрожающим было шипение. Наверное, с горя умом повредился. Еще бы, такая неприятность. И сам в плену, и вещички тютю. Но человек я незлобливый. Это вот в порыве гнева – страшен. Признаю. Мама говорила, что я гневлив. Может быть. Но вот так, потом, когда отойду, еще и сам кучу оправданий виновнику найду. Другое дело, не всегда получается. С виновниками царственного гнева нашего всякое случается. А потом – лениво.
Так что налил я себе бокальчик. И остановился. А если от греха подальше надумали меня пленители вплоть до стационарного узилища дурманом накачивать? Так ведь и все варианты побега упустишь, буде те вдруг подвернутся. Так что я как можно дружелюбнее улыбнулся в темноту и спросил:
– Вина тоже не хочешь?
Не видел я еще студентов, которые бы от вина отказывались. Этот тоже исключением не оказался.
Алкоголь молодой человек употреблял без спешки и фанатизма. Так просто. Стресс снимал. Но время требовалось выждать. А ну как отрава повлияет? Я потому яблочко откусил. Покатал по рту кисловатую мякоть. Жажду снял. Не преминул поинтересоваться:
– Ну и как судьба-злодейка?
На что получил мотивированный ответ:
– Ну а тебе, достойный яр?
Да, действительно, злодейка судьба. Это ведь какое везение иметь надо. Из плена вывернулся, вооружился, в такой веселой мясорубке уцелел, а вот от вероломства не уберегся. И все усилия коту под хвост. В принципе никаких особых изменений. Маршрут круиза, конечно, изменился, что, несомненно, радовало. Но вот перспектива встречи с правоохранительными органами Империи по целому ряду причин совершенно не внушала оптимизма. Тем более, имелись веские основания предположить, что передадут меня для углубленного исследования арфанам. И если в первом случае оставалась надежда обойтись отправкой в работы – в переводе, на каторгу, – то вот во втором случае шансов остаться живым было исчезающее мало.
Потому я тяжело вздохнул и признался:
– Не нравится мне судьба-злодейка. Очень не радует меня ее поведение. Да как, впрочем, и твое.
Уллахафи потупился.
– Что мне мешает тебя убить, просто не понимаю. Ведь не первый раз ты меня уже удивляешь, – и замолчал, взял хорошо прожаренного цыпленка, оторвал от него половину и начал жевать. Надо же дать возможность собеседнику осмыслить сказанное. Но тот сразу в позу встал.
– Я не сделал ничего чести своей против.
Вот и веди с этой вероломной сволочью душеспасительные разговоры. Но апологет чести шипаса дискуссию прекратил, уютно оперся на стенку, почмокал губами и заснул. Предусмотрительность моя оказалась обоснованной. Вино пить не следовало. Обойдемся фруктами. Но размышления мои прервали.
– Сюда нельзя, – жестко сказали за дверью.
Охрана, наверное.
– Я на минуточку, – возразили совершенно очаровательным голоском. – Ведь не будет достойно чести контессы, если не посетит она человека, от плена ее спасшего, когда на том же судне, что и она, тот находится. И, кстати, немало сил к захвату корабля этого приложившего.
– Сюда нельзя, контесса, – уже помягче повторили за дверью.
– Я не могу спорить с Хушшар, свой долг выполняющим. Но не будет же нарушением передать проявления моего внимания. Это просто вода, порезанный сыр и фрукты.
– Контесса, подстражный ни в чем не нуждается.
И кто же это у нас такой внимательный и заботливый? Да еще и умненький. За пару фраз столько информации выдал. Уж не та ли ловкая девчонка, что так проворно ножи мечет? Та самая, с мордашкой лукавого котенка.
А голосок за дверью задрожал, расплачется вот-вот:
– Но как же, я собирала…
– Нельзя, контесса, – уже совсем жестко отрезали.
– Ну и хорошо. – И каблучки возмущенно затопали.
– А ваше…
Каблучки на секунду замолчали.
– Оставьте себе. – И под шорох шелка каблучки утарахтели.
– Вот же егоза, – одобрительно прогудел один голос.
– А с этим-то что делать? – всполошился второй. – Может, отдадим?
– Сказано, – построжал первый, – к дверям не подходить, кормушку не открывать, в разговоры не вступать. Потому как маг.
– Маг-то маг, – не согласился второй, – но видел я, как он клинками хлещет. Куда до него магу. Свой брат-храбрец.
Аргументы, похоже, на первого повлияли.
– Да сам я видел. Но приказ.
– Ладно тебе. Не пропадать же добру. И к двери я подходить не буду.
– Ну ладно.
– Эй, брат-храбрец, – обрадовался разрешению первый.
– Чего тебе? – Я вроде как ничего не слышал.
– Тебе тут гостинец передали, а двери отпирать не велено.
– Ну так срубите его сами. У меня тут всего до кошкиного заговения хватит.
– Вот, я же говорил. Ты не грусти, брат-храбрец, а вдруг ошибка какая вышла.
Я хохотнул.
– Ладно тебе.
Сам пожевал еще и прилег на кушетку. И плеск волн за бортом, и мерное посапывание Уллахафи навевали дрему.
На палубе заголосили, затопали, корабль стал ощутимо замедлять ход. Похоже, мы подходили к порту, и, следовательно, путешествие заканчивалось. Да и по времени так выходило. Мы вроде как отплыли недалеко.
В общем-то, не много прошло времени, как корабль остановился, только покачиваться не перестал.
Незадолго до этого я обратил внимание, что та звуковая гамма, в которой я пребывал, обогатилась еще и гулкими позевываниями моих охранителей. А вот когда корабль остановился, позевывания сменились похрапыванием.
Я не поленился подойти к двери. В эту самую маленькую решеточку было очень хорошо видно. Спят.
Дверь, однако, моим усилиям не поддалась. Заколотили они ее, что ли?
Да-да, друзья мои. Стража, совсем недавно такая непреклонная и гордая, к требованиям устава внимательная, спала, как, впрочем, и многогранно талантливый Уллахафи. Положения моего, однако, это нисколько не облегчало. Двери были заколочены с другой стороны и, поскольку на все мои призывы браслет отзываться отказывался, явно не металлом. Знаете ли, есть такое изобретение человеческого гения. Называется «чоп». Такая тщательно оструганная деревяшка. Если ее вколотить в подходящее по размеру отверстие, то держит не намного хуже гвоздя. Так что с моей стороны открыть дверь не представлялось никакой возможности. Хотя… В несколько шагов я оказался рядом со сладко причмокивающим во сне Уллахафи. Охлопал. Совсем ничего полезного. Цепь вот только. Но от нее пользы по понятным причинам ждать не приходилось. Браслету ее скормить разве что? Но по зрелом размышлении решил я этого коварного юношу пока не освобождать. Очень уж характер у него живой. Пусть лучше в оковах побудет.
– Привет. – В углу угрожающе зазвенело. – Есть будешь?
Теперь угрожающим было шипение. Наверное, с горя умом повредился. Еще бы, такая неприятность. И сам в плену, и вещички тютю. Но человек я незлобливый. Это вот в порыве гнева – страшен. Признаю. Мама говорила, что я гневлив. Может быть. Но вот так, потом, когда отойду, еще и сам кучу оправданий виновнику найду. Другое дело, не всегда получается. С виновниками царственного гнева нашего всякое случается. А потом – лениво.
Так что налил я себе бокальчик. И остановился. А если от греха подальше надумали меня пленители вплоть до стационарного узилища дурманом накачивать? Так ведь и все варианты побега упустишь, буде те вдруг подвернутся. Так что я как можно дружелюбнее улыбнулся в темноту и спросил:
– Вина тоже не хочешь?
Не видел я еще студентов, которые бы от вина отказывались. Этот тоже исключением не оказался.
Алкоголь молодой человек употреблял без спешки и фанатизма. Так просто. Стресс снимал. Но время требовалось выждать. А ну как отрава повлияет? Я потому яблочко откусил. Покатал по рту кисловатую мякоть. Жажду снял. Не преминул поинтересоваться:
– Ну и как судьба-злодейка?
На что получил мотивированный ответ:
– Ну а тебе, достойный яр?
Да, действительно, злодейка судьба. Это ведь какое везение иметь надо. Из плена вывернулся, вооружился, в такой веселой мясорубке уцелел, а вот от вероломства не уберегся. И все усилия коту под хвост. В принципе никаких особых изменений. Маршрут круиза, конечно, изменился, что, несомненно, радовало. Но вот перспектива встречи с правоохранительными органами Империи по целому ряду причин совершенно не внушала оптимизма. Тем более, имелись веские основания предположить, что передадут меня для углубленного исследования арфанам. И если в первом случае оставалась надежда обойтись отправкой в работы – в переводе, на каторгу, – то вот во втором случае шансов остаться живым было исчезающее мало.
Потому я тяжело вздохнул и признался:
– Не нравится мне судьба-злодейка. Очень не радует меня ее поведение. Да как, впрочем, и твое.
Уллахафи потупился.
– Что мне мешает тебя убить, просто не понимаю. Ведь не первый раз ты меня уже удивляешь, – и замолчал, взял хорошо прожаренного цыпленка, оторвал от него половину и начал жевать. Надо же дать возможность собеседнику осмыслить сказанное. Но тот сразу в позу встал.
– Я не сделал ничего чести своей против.
Вот и веди с этой вероломной сволочью душеспасительные разговоры. Но апологет чести шипаса дискуссию прекратил, уютно оперся на стенку, почмокал губами и заснул. Предусмотрительность моя оказалась обоснованной. Вино пить не следовало. Обойдемся фруктами. Но размышления мои прервали.
– Сюда нельзя, – жестко сказали за дверью.
Охрана, наверное.
– Я на минуточку, – возразили совершенно очаровательным голоском. – Ведь не будет достойно чести контессы, если не посетит она человека, от плена ее спасшего, когда на том же судне, что и она, тот находится. И, кстати, немало сил к захвату корабля этого приложившего.
– Сюда нельзя, контесса, – уже помягче повторили за дверью.
– Я не могу спорить с Хушшар, свой долг выполняющим. Но не будет же нарушением передать проявления моего внимания. Это просто вода, порезанный сыр и фрукты.
– Контесса, подстражный ни в чем не нуждается.
И кто же это у нас такой внимательный и заботливый? Да еще и умненький. За пару фраз столько информации выдал. Уж не та ли ловкая девчонка, что так проворно ножи мечет? Та самая, с мордашкой лукавого котенка.
А голосок за дверью задрожал, расплачется вот-вот:
– Но как же, я собирала…
– Нельзя, контесса, – уже совсем жестко отрезали.
– Ну и хорошо. – И каблучки возмущенно затопали.
– А ваше…
Каблучки на секунду замолчали.
– Оставьте себе. – И под шорох шелка каблучки утарахтели.
– Вот же егоза, – одобрительно прогудел один голос.
– А с этим-то что делать? – всполошился второй. – Может, отдадим?
– Сказано, – построжал первый, – к дверям не подходить, кормушку не открывать, в разговоры не вступать. Потому как маг.
– Маг-то маг, – не согласился второй, – но видел я, как он клинками хлещет. Куда до него магу. Свой брат-храбрец.
Аргументы, похоже, на первого повлияли.
– Да сам я видел. Но приказ.
– Ладно тебе. Не пропадать же добру. И к двери я подходить не буду.
– Ну ладно.
– Эй, брат-храбрец, – обрадовался разрешению первый.
– Чего тебе? – Я вроде как ничего не слышал.
– Тебе тут гостинец передали, а двери отпирать не велено.
– Ну так срубите его сами. У меня тут всего до кошкиного заговения хватит.
– Вот, я же говорил. Ты не грусти, брат-храбрец, а вдруг ошибка какая вышла.
Я хохотнул.
– Ладно тебе.
Сам пожевал еще и прилег на кушетку. И плеск волн за бортом, и мерное посапывание Уллахафи навевали дрему.
На палубе заголосили, затопали, корабль стал ощутимо замедлять ход. Похоже, мы подходили к порту, и, следовательно, путешествие заканчивалось. Да и по времени так выходило. Мы вроде как отплыли недалеко.
В общем-то, не много прошло времени, как корабль остановился, только покачиваться не перестал.
Незадолго до этого я обратил внимание, что та звуковая гамма, в которой я пребывал, обогатилась еще и гулкими позевываниями моих охранителей. А вот когда корабль остановился, позевывания сменились похрапыванием.
Я не поленился подойти к двери. В эту самую маленькую решеточку было очень хорошо видно. Спят.
Дверь, однако, моим усилиям не поддалась. Заколотили они ее, что ли?
Да-да, друзья мои. Стража, совсем недавно такая непреклонная и гордая, к требованиям устава внимательная, спала, как, впрочем, и многогранно талантливый Уллахафи. Положения моего, однако, это нисколько не облегчало. Двери были заколочены с другой стороны и, поскольку на все мои призывы браслет отзываться отказывался, явно не металлом. Знаете ли, есть такое изобретение человеческого гения. Называется «чоп». Такая тщательно оструганная деревяшка. Если ее вколотить в подходящее по размеру отверстие, то держит не намного хуже гвоздя. Так что с моей стороны открыть дверь не представлялось никакой возможности. Хотя… В несколько шагов я оказался рядом со сладко причмокивающим во сне Уллахафи. Охлопал. Совсем ничего полезного. Цепь вот только. Но от нее пользы по понятным причинам ждать не приходилось. Браслету ее скормить разве что? Но по зрелом размышлении решил я этого коварного юношу пока не освобождать. Очень уж характер у него живой. Пусть лучше в оковах побудет.