Страница:
И ворота захвачены. А ворота, как известно, к крепости ключ.
Или наоборот. Надумают люди злобные пакость против крепости, а люди торговые тут как тут. Не трожьте, так сказать, клиентуру. Торговать не мешайте. И прилавки в продуманном таком беспорядке стоят. Ну никак верхом не промчаться. А Хайгард тут в единственном числе. Вот он бы смог. Танком бы пропер.
Так вот я и умничал, пока мы к воротам подъезжали. Подъехали, и кучер расчет потребовал. До места назначения доставил, а вот внутрь ехать отказался. Там-де свой транспорт есть. А ему туда нельзя. Побьют. Конкуренция. Мужчину, своим длинным кнутом похожего на чумака, мы не обидели. Денег дали. Поучаствовали в становлении гужевого транспорта Империи.
Местная охрана явно проигрывала Привратной Страже Тулгакау. На нас лентяи прореагировали, как гаишники на пустой КАМАЗ, и мы дружно вступили под сень могучих стен.
Только скоро выяснилось, что грешил я на руководство местного гарнизона зря, потому как за воротами пообок мощеной дороги так же уверенно высились стены. И бодрые, румяные физиономии молодцов, что торчали между зубцов, сонными отнюдь не казались. Деятельные такие лица. И острия дротиков, синевато так отблескивающие в местном освещении, намекали на свою сугубую наточенность. Надурили. Вывеска – фигня, а конфетка хорошая. Но кому как. Проломишься сквозь базар, а тебя с двух сторон попотчуют. И вторые ворота в торце этого коварного укрепления имелись. И с учетом широкого применения магических технологий, думается мне, закрывались они куда как быстро.
И у ворот тех стоял дядька, суровой рубленой физиономией напоминающий старослужащего прапора из вэдэвэшной учебки. Хотя наряжен был мужчина в длинную кольчугу мелкого плетения и кожаные штаны, заправленные в сапоги, ловко усыпанные металлическими бляшками, а не в камуфляж, похоже, уровень въедливости его от нрава упомянутой личности ничем не отличался. Ладони, обряженные в кольчужные перчатки, держал он у пояса, совсем рядышком с рукоятью широкого меча и ловко умостившегося в кожаной петле аккуратного топорца.
Портье на нас сурово посмотрел и глухо рыкнул:
– Цель прибытия?
Из беседы с Тивасом известно мне было, что вообще-то подобная строгость в этом прибежище шумных наемников не присутствовала. Поэтому в качестве индикатора пришлось использовать породистую физиономию Граика. И взгляд на нее, несколько удивленную, привел меня к выводу, что что-то не так.
– Брат-храбрец, – в голосе Магистра скользнула обида, – не ошиблись ли мы? Это ли Бирагзанг, приют вольных мечей?
– Это, – не менее сварливо согласился дядька.
– Я Сагат, браннер. Это мой гоард. Мы пришли пожить здесь. И предложить свои мечи достойному нанимателю. Или это запрещено ныне? Или Вольный Город Бирагзанг перестал быть вольным?
Настороженность в льдистых глазах не пропала, но к ней что-то примешалось. Смущение, что ли?
– Через какие Ворота прошли? – спросил он чуть менее напористо.
Граик зыркнул глазами по сторонам и негромко ответил:
– Через Медвежьи. – И хитро так это пальцы на рукояти дата сложил. Ох, и многолик наш Магистр!
А Медвежьи Ворота, как мне опять же стало известно из беседы с ним, в отличие от других, охраняемых полком Карратам настенной стражи Столицы, издавна Вольные Отряды держат. Привилегия.
– Откуда браннер знает, как должно спать пальцам? – Взгляд льдистых глаз опять построжал.
Граик слегка повел плечами. Тонко улыбнулся.
– Я не сразу стал браннером.
И заработал довольную ухмылку в ответ. Правая рука отпустила топор и развернулась ладонью вверх.
– Фирман.
Граик аккуратно вложил в нее наш коллективный паспорт.
– Добро, – проворчал дядька, изучив документ. – И как это вы с боевым оружием сквозь столицу прошли? Рескрипт ведь.
– Везде люди есть, – опять тонко улыбнулся Магистр.
– Везде, – опять ухмыльнулся портье – В «Сломанный Меч» идите. Вербовщиков сейчас богато. Много мечей кому-то понадобилось.
Мы уже совсем двинулись, когда дядька слегка тронул Граика за рукав.
– И прости, брат-храбрец. Время смутное.
– Зачем прости? – белозубо сверкнул Хамыц. – Сменишься, сам в этот «Сломанный Меч» приходи. Вино пить будем.
– Приду, – теперь уже улыбнулся дядька. – И вот еще. Боевое-то от греха сдайте. Там у хозяина добрая оружейня есть. Рескрипт, – уже как-то виновато добавил.
Уж не знаю, почему хозяин выбрал такое романтично-печальное название для своего заведения, может, грустные воспоминания какие. Но вот икебаны из оружия, причем совершенно целого, прямо указывали на некоторую милитаризованность владельца этого пункта общественного питания. Мечи, секиры, копья, щиты, топоры, клевцы, кинжалы, сабли, алебарды и еще серьезное множество предметов весьма угрожающих очертаний, чьи названия мне неизвестны, в хорошо продуманном беспорядке покрывали почти всю поверхность бревенчатых, потемневших от времени стен. Причем оружие все было добросовестно заточено и смазано. Я проверил. Тивас украдкой ткнул меня в бок, но порезанный палец залечил.
Однако душа хозяина, как видно, пребывала в исканиях, потому что там, где на стенах отсутствовали составляющие колюще-режущего арсенала, их украшали милые пасторальные пейзажи. Очень хотелось посмотреть на человека со столь сложным, многоплановым характером.
Но при всех ожиданиях действительность таки оказалась несколько шокирующей, потому что владельцем оказалась тетенька. Нет, пожалуй, не тетенька. Тетушка. Только вот в пару метров ростом. Попадья этакая. Но с талией. А на широченных бедрах пояс кожаный, окольчуженный. Очень с белоснежной юбкой гармонирует. За поясом, на широкой узловатой цепи, связка ключей размеров куда как внушительных, еще и с шаром кистеня, стесанными такими гранями украшенным. А в целом милая такая тетушка. И грудь – двумя горами белой пены в смелом весьма декольте, хотя и стыдливо кисеей прикрытая. Искристой такой. Высится. Монбланы. Два. Лицо доброе, румяное. Две ямочки на щеках смешливые, губы сочные. Возраст разве что паутинка морщинок мелких, но заметных выдает. У глаза. Одного. А второй щитком золотым закрыт. Изящной чеканкой, камешками разноцветными украшенным. Волосы то ли белокурые, то ли седые, из-под кики, богато жемчугом расшитой, непослушно выбиваются.
Книксен сделала. Монбланы зазывно этак всколыхнулись. Представилась. Хозяйка-де. Кривая Марта. Только люди добрые, а гости новые к таковым, несомненно, относятся, ее просто тетушкой Мартой называют. А глаз голубой, безмятежный, нас всех как рентгеном высветил, раздел, одел, оценил. А за смешливой безмятежностью умело так опыт прячется. Горький, наверное.
– Что яры достойные желают? Что попить, поесть, наняться – это, конечно, ясно. Но вот чего попить, сколько поесть и к кому наняться? И места свободные есть.
Гулковатому щебетанию местной Брунгильды явно чего-то не хватало. И я быстро понял чего. Жизнерадостного голоса нашего певуна, который с женским полом мосты наводил стремительно. А вот сейчас молчал. Я на него искоса так глянул. Молчал он не просто. Восторженно. Восхищенно. Благоговейно. А тетенька все чаще свой лазер на него переводила. И глаз помягчал. Потек. Любят женщины, даже столь величественные, такие взгляды. Я все ждал, когда тетушка Марта к вопросам разоружения перейдет. И перешла. Но как! Слова о рескриптах не сказала. Просто «Сломанный Меч» – заведение для отдохновения, и в нем не принято, понятно, не принято, чтобы достойные гости отягощали себя грузом боевого – только лишь его мои слова касаются, отважнейшие – оружия. А что до дорожного, так хоть весь им обвешайся! Да и не поймет здесь никто человека, оружием себя не украсившего. Народ-то все больше служивый, лихой.
Критерия, определяющего понятие боевого оружия, я так и не уловил. То, что у Хамыца изъяли его Высокую Сестру, которую с материнской нежностью приняли добрые руки тетушки Марты, – «И у меня, сынок, была похожая сестрица!» – это понятно. И лук, и стрелы, и щит. Но вот на его здоровенную заплечную клеймору не посягнули. Уважительно так глянули, и сама хозяйка, и двое увешанных оружием здоровяков, что располагали на ночлег оружие гостей. А вот с меня бастард содрали. Ко всему же остальному арсеналу отнеслись совершенно наплевательски. Тиваса, того так совсем не тронули. Ну посох, ну рапиры. Вооружение Граика, несмотря на его явную общественную опасность, совершенно проигнорировали, хотя один из дядек и хмыкнул многозначительно, подтолкнув другого: «Гляди-ка, клинки-то орденские!» За что награжден был мрачным взглядом и мгновенно заткнулся. А вот вооружение Баргула полностью признали боевым. Но если с луком, стрелами и щитом он расстался, хотя и с некоторым ворчанием, то секиру сдавать отказался наотрез. Не помогли ни увещевания тетушки Марты: «Тебя же первый патруль возьмет», ни анализ, выданный одним из дядек: «Она ж боевое… тьфу… боевая». Даже Хамыц, на секунду оторвав взор от прелестей нашей хозяйки, укоризненно посмотрел на младшенького. Ничто не повлияло на точку зрения упрямого сына степей. Сапеллировали ко мне. Ну не мог я у ребенка игрушку отобрать. Но вердикт вынес:
– Из дома ни ногой!
За что и получил очень благодарственный взгляд тинэйджера.
– Но на виду ее не держать, – посуровела взором тетушка Марта и тут же заквохтала: – И как же дитю без оружия, заклюют же, вороны. – Глянув на меня как на самого умного, добавила. – Засмеют.
Но малыш тут же успокоил ее, украсив пояс четырьмя извлеченными из хурджина кинжалами.
– Домовитый какой, – умилилась хозяйка.
Потом нам были представлены выделенные каждому двухкомнатные апартаменты. Чистенько, аккуратно. Водопровод, клозет.
– Ворья в Бирагзанге не водится, достойные, а уж у меня и подавно. С таким-то фирманом, – добавила, пронзительно глянув мне в глаза своим голубым лазером.
Я в ответ сделал очень значительное лицо на тему «Полная тайна вкладов», а сам подумал, что предстоят мне два любопытных разговора с парочкой моих верных соратников. Раньше события все как-то несли, не до того было. А вот сейчас самое время. Пора брать власть в свои руки. Самому в интриги поиграть. А то партизанщина какая-то! Премьер-резидент таинственный, пальцем сделанный, магистр с повадками криминально-шпионского характера, группа юных гангстеров. Некий сумбур в ситуации проглядывает, вы не находите, господа?
Не помню, кто сказал, что стиль барокко – это роскошь, доведенная до вычурности, но действительности изречение соответствует. И нравится очень. В смысле, стиль. Инженерная мысль, во всяком случае, в ее водопроводном аспекте, и здесь, и у нас, похоже, развивалась параллельно. Но если у нас в какой-то момент восторжествовал аскетичный рационализм, то вот здесь, судя по всему, идеи утилитарного примитивизма не прижились. Как, впрочем, и идеи экономности во всем. Так что если комнаты действительно были обставлены простенько и со вкусом, то ванная комната просто поражала сантехническим сибаритством.
Во-первых, размерами помывочная никак не уступала спальным, а те при декларированной уже скромности малостью размеров никак не отличались. Во-вторых, стены и пол покрыты малахитовой плиткой. И ванны. Скорее, бассейны. На толстых, покрытых патиной лапах какой-то агрессивной птицы. Я не силен в геологии. Но похоже на оникс. У папы когда-то такая пепельница была. Большая. Но значительно меньше. И теплая желтизна крана и изогнутой трубы душа. Меня от восторга передернуло. Даже в замке Шарм'Ат я такого не повидал. Покруче. И так здесь все ностальгично. Прямо сердце защемило. А на полочке флакончиков… помню, дома все ворчал на жену, зачем-де столько. Ужас, как все-таки по своим соскучился. Но пользоваться жизненными благами надо по мере поступления, потом на них элементарно может не хватить как времени, так и возможностей. Так что, отодвинув грусть в сторону, я щедрой рукой сыпанул и ливанул в ванну из бутылочек и крутанул шикарный, вычурный кран, с красной нашлепкой. Действительно, сантехники мыслят одинаково, и из него широкой волной плеснула горячая вода, ударила в жидкости и соли, взбила пену и, перемешивая ее, погнала по ванне.
Разделся и полез в воду, но не забыл предварительно положить возле ванны корт и пару метательных ножей. Фильм «Злой, плохой, хороший» помните? Так вот в нем такая предосторожность одному из героев, не помню, то ли злому, то ли плохому, жизнь спасла.
Горячая вода мягко обхватила тело, изгоняя из нагруженных за день мышц напряжение, расслабляя. Нет, все же в ряде технологий моя цивилизация, она да! Главенствует. Ну или, во всяком случае, идет голова к голове. А вязкая усталость уходила, вымываемая мягким упорством водички. Готовность к атаке уходила, мягко накатывала дрема. Уже замелькали какие-то картинки, намекающие на наступление крепкого сна, я знаю, что в ванне спать вредно и даже опасно, но зато как приятно. И вдруг по полу дробью застучали каблуки. Нет, ну какого же? Дверь вроде запер. Да, запер. А в ванной появилось… Даже не знаю, как сказать. Если бы у свинок существовал рай, то это, скорее всего, служило б там ангелочком. Пузатенькое, сисястенькое, крепконогое, круглорукое. И на лице все кругленькое. И носик, и губки, и глазки, и щечки. Кудряшки беленькие.
Откашлявшись со сна, я спросил:
– Тебе чего?
– Хозяйка послала плечи помять.
– Ты как в апартамент попала? – уже проснувшись, возмутился я.
Продемонстрировав ключи, создание успокоило:
– Дык, через дверь. Так плечи-то мять? – И начала снимать с ноги деревянный башмак. Я же с интересом разглядывал бесцеремонную барышню. Умна, конечно, тетушка Марта, на такое вот только совсем озверевший от отсутствия дамского внимания наемник полезть может. Хотя чего это я? На вкус и цвет, как известно, товарища нет.
– Не надо плечи мять, – остановил я банщицу. Та с готовностью стала обуваться и с тем же выражением на свиноподобной мордахе развернулась.
– Стой.
– Стою, – повернулась вновь, – только у нас этого вот, – мотнула подбородком куда-то в сторону живота, – нельзя никак. Хозяйка не велит.
Я сплюнул. Ну, вот надо же. Беда какая. А я размечтался.
– Иди. Дверь закрой, – крикнул уже в спину.
Потянувшись, схватил полотенце со столика толстого, зеленого стекла. Обмотался. Вышел в номер. Дверь закрыта. Причем на щеколду тоже. Подпер на всякий случай стулом. Пошел и обратно улегся в ванну. Но заснуть уже не удавалось. Такой расслабон перебила, зараза. И все-таки странно, как она на территорию попала. Надо будет хозяйке попенять. А то – мое заведение, моя репутация! И вдруг банщица, такая пухлая, все препоны преодолевает и гостю дорогому спать мешает. Ну поворчал немного про себя, а потом устроил голову на край ванны и совершенно неожиданно для самого себя позвал вдруг куда-то внутрь:
– Саин, – тихонько так. Но рекомый не отзывался. Я позвал громче. Безрезультатно. Меня сопротивление стимулирует на активность. Так что через минуту мысленных воплей в голове у меня раздалось:
– Чего тебе?
Ничего умного в голову не пришло, и я сказал:
– Здравствуйте, – вежливо так.
– Твоими молитвами, – буркнули мне в ответ.
– Как поживаете? – мудро поинтересовался я.
– Ты у меня спрашиваешь? – ответили мне вопросом на вопрос.
– У тебя, у тебя, – заверил я. Со смешком прозвучало:
– Спокойно так поживаем. Отдыхаем, можно сказать. Вспоминаем, думаем. А что еще делать прикажешь? – И вдруг сорвался на крик: – Ты откуда взялся на мою голову? А? Откуда? Ни рукой, ни ногой шевельнуть не могу! Смотрю, как ты над моим телом измываешься! Тебя где биться учили? Самоубийца хренов, – уже простонал.
– Тивас вызвал, – грустно поведал я.
Последующее словоизвержение цитировать не буду, потому как являлось оно насквозь нецензурным. Матерным. И все в адрес Сергея Идонговича. Могучим филологом, стихийным, но квалифицированным, оказался мой внутренний собеседник. Долго он выражался. Наконец иссяк.
– Так мне рассказывать? – робко поинтересовался я.
– О чем? – горько так вопросили.
– Откуда взялся. И как мне отсюда убраться?
– Рассказывай, – дал санкцию голос.
В общем, из ванны я выбрался где-то через час, взбодренный, до ушей накачанный свежей информацией и очень довольный приобретением нового, чрезвычайно квалифицированного союзника. И лег спать. И в эту ночь никаких треволнений, к огромному своему удивлению, не испытал. Просто спал. Крепко так.
Утро было доброе. Солнечное. В ванну я все-таки влез. А то кто ж его знает, куда и когда труба позовет. Благами, ими сразу надо пользоваться, а то ведь другого раза может и не случиться. Вылез. Оделся. Вооружился. Пальцы по-новому мазнули по манжетам с сюрикенами. Как ни бился Тивас, не желал мой организм к этому оружию привыкать. А тут вдруг пальцы нырнули под сероватую ткань и вырвали оттуда три небольшие, круглые, хорошо заточенные пластинки. Короткими молниями блеснули они и впились в твердую древесину двери. Ровненько так. Столбиком. Порадованный новым талантом, я сказал внутрь:
– Спасибо, Саин.
И сразу же был в ответ покритикован:
– Бросай по одной. И нечего всей рукой размахивать. Не меч. Кистью работай. Ладно, потом научу.
Есть хотелось зверски. Очень вчера нервный день оказался. С серьезными энергетическими затратами. Ошибку, совершенную в Замке Шарм'Ат, повторять не стал. Шинельку через руку перекинул, так чтобы привязанный к поясу шлем видно не было. Бастард на ремне за спину забросил, охлопался, убеждаясь, что все на месте, и пошел питаться.
За одним из столов, уставленных закусками, уже устроились Тивас с Баргулом. Довольные такие. Тинэйджер прихлебывал из большой кружки молоко и морщился, как котенок, от удовольствия, отрывая белыми зубами солидные куски от булки, щедро помазанной маслом с медом. Тивас прихлебывал из большого стеклянного кубка густо-красное вино, заедая его полосками местной бастурмы. Лицо его как-то неуловимо изменилось, и хотя это был, несомненно, он, вряд ли его смог бы узнать не очень близко знакомый человек. Появление мое он встретил радушной улыбкой человека, у которого нет проблем, чем немало меня удивил, затем щедрой рукой наполнил вином еще один кубок и протянул его мне.
– Отведай.
Отведал. Очень недурно. Полусухое. Бодрящее. После чего уселся и отдал должное закускам. А Тивас уже наливал новый бокал подоспевшему Граику, выглядевшему тоже весьма умиротворенным. Он, подбоченясь, выпил, уселся и сообщил:
– Сколь милы и любезны девицы в этом чудном заведении.
Довольные улыбки соратников указали, что они солидарны с точкой зрения Магистра. Вот почему у них такие рожи довольные! Это значит, пока я самокопанием занимался, они местный генетический фонд пополняли. Меня аж обида взяла, и я недовольно буркнул:
– А мне свинюшку какую-то прислали. И как она сквозь закрытую дверь просочилась, не понимаю.
– Какую такую свинюшку? – вдруг привычно построжали желтые глаза Тиваса.
– Да мерзенькую такую. Шею все хотела помять.
– Шею, говоришь, – протянул он. – Пойдем-ка, спросим у хозяйки, что за свинюшки у нее завелись. Или других на тебя не хватило? – мотнул он тяжелым подбородком в сторону симпатичных спортивных девчушек, что ловко носились по залу, без видимых усилий перемещая тяжеленные, уставленные едой и питьем подносы.
«Действительно, – подумалось мне, – а почему?»
Было в какой-то степени досадно, но причин устраивать скандал на сексуальной почве я не видел. Да впрочем, и оснований не имелось. Но Тивас, вероятно, думал иначе.
– Итак, где же она?
– А вон, со старшим спускается, – помог ему Баргул.
Она не спускалась, она нисходила по лестнице с Хамыцем под ручку. Хозяйка потрясала величавостью осанки и довольным выражением лица. Как у сытой мартовской кошки. А уж формы. 120-80-120. Почти при двухметровом росте! Представили? И кирпично-красное шелковое платье, нескромно подчеркивающее все изгибы могуче-прекрасного тела. И декольте. Нет. Декольте! Это можно писать только с большой буквы. Потому что обнаженные плечи демонстрировали полное отсутствие устройств, поддерживающих могучий бюст. И корсет эта престарелая хулиганка не носила.
Ну и Хамыц рядышком. Широченная улыбка, широченные плечи, кожей перевитая рукоятка меча высоко так над плечом торчит.
Лица у обоих сияющие. Нашлись, поди, общие темы для беседы.
Такой очаровательной паре навстречу как не встать. Естественно, роль выразителя народных восторгов взял на себя галантный Граик. Говорил долго и прочувствованно, причем настолько, что хозяйка посмотрела и на него заинтересованно, а Хамыц, напротив, сделал недовольные глазки. Поэтому Магистру пришлось фонтан красноречия быстро затыкать, и, завершая свой спич изящным оборотом, он таки вставил элемент критики.
– И все мы пленены красотой и весельем воспитанниц ваших, тетушка, – сделал он округлый жест рукой, обводя зал, по которому, ловко сервируя многочисленные столы, шустро перемещались стройные, спортивного сложения девчушки. Приятная такая униформа. В не очень длинных юбках, удобно лежащих на веселых бедрах, и свободных блузах, открывающих плечи и, как пишут англоязычные юристы, дающих основание полагать, что под этими блузами имеется нечто чрезвычайно волнительное. Очень они романтичный флёр придавали милитаризированному учреждению. Мне даже обидно стало: здесь такие симпатяшки шмыгают, а мне поросенка подослали. – Лишь один друг наш, – теперь пальцы руки изящно указали на меня, – оказался недоволен особой, присланной ему в радость.
– А я ему не посылала никого, – немедленно возразила хозяйка, – достойный яр совершенно явно выразил желание отдохнуть в одиночестве. В отличие от остальных. И перепутать я не могла.
– Достойная хозяйка, – вмешался вдруг Тивас, – нет ли в твоем хозяйстве маленькой толстушки…
– В моем? – недоуменно подняла бровь хозяйка. – Ты, достойный, во всем Бирагзанге не найдешь ни толстяка, ни толстушки и тем более маленьких, ибо это – Бирагзанг.
И действительно, откуда в городке, население которого поколениями кормится войной, могут взяться толстячки и толстушки? Скорее уж, такие ражие молодцы, как те, что у ворот, и такие воинственные красавицы, как тетушка Марта и ее атлетические воспитанницы.
– А нет ли в твоем хозяйстве толстушки, что умеет проникать сквозь запоры? – продолжил Тивас.
– Да ты глумишься! – сверкнул гневом, но вдруг сменился пониманием огромный голубой глаз. – Или ты хочешь сказать, – неуверенно вдруг добавила она, – нежить!
– Сказать не хочу, а вот проверить стоит, – пружинисто поднялся со своего места Тивас.
– Погоди, погоди, – вдруг остановила его хозяйка, – да ты никак маг?
– Маг, – согласился наш гуру, но тут же поправился: – Начинающий.
– Вот недоучек нам не надо, – нахмурила бровь очаровательная хозяйка. – Видали мы. Знаем. Корчму мне всю разнесешь. Не надо, – выставила вперед ладонь, – я лучше законного мага позову.
– А пока нежить пусть постояльцев давит, – подхватил Тивас. – Но не страшись. Ведомо ли тебе это? – Он высоко задрал рукав, и на бицепсе вдруг выступила сложная многоцветная татуировка.
– Прости, твоя мудрость. – С каким-то недоуменным смирением Марта склонила голову. – Но удивительно. Маг и наемник. Век не слыхала.
– Так и времена странные.
– Может, пока в Совет кого послать?
– Послать пошли, но мешкать не стоит. А то помнет та свинюшка кому из постояльцев шею, остановить ее куда как труднее будет.
Дисциплина в заведении присутствовала. Тетушка Марта едва что-то проговорила на ухо одной из девчушек, как та, взметнув юбками, мигом умчалась выполнять приказание.
– Ну, пойдем что ли, – решительно направилась к лестнице хозяйка.
– Это может быть опасным, – ровненьким голосом информировал наш гуру.
Тетушка Марта наставила на Тиваса свой мощный бюст.
– Я на это заведение полжизни копила.
Количество жертв в этой фазе накопления уточнять мы не стали.
В номере моем все пребывало на своих местах. Следов нежити и всяких других пакостей не наблюдалось, и я грешным делом решил, что Тивас в этот раз перебдел.
Его, однако, обыденность обстановки отнюдь не смутила. Куда делся печальный меланхолик последних нескольких часов. Перед нами был наш собрат, собранный, как готовый к атаке кот. Левая рука за спину шест многофункциональный спрятала, пальцы правой мягко так пространство изучают, мнут, щупают. Ощущают. Лицо жесткое, взгляд выцеливающий. Минуту-другую ничего не происходило, и я уже начал успокаиваться, рассчитывая вернуться к завтраку. Как вдруг пальцы замерли в какой-то странной фигуре, напряглись. И замелькали с бешеной быстротой, как будто набрасывая невидимые нити на нечто, обычному взгляду недоступное.
В углу комнаты, у большого трюмо с зеркалом, показалась полупрозрачная фигура, налилась плотью и превратилась в давешнюю банщицу. Как ни в чем не бывало, она оглядела нас свинячьими глазками и спросила:
– Шею мять?
Только голос был не тонкий, поросячий, а густой, раскатистый такой голосок. Глаза налились густой зеленью, нижняя челюсть выдвинулась, рот приоткрылся, обнажая мощные желтые клыки, покрытые буроватым налетом.
– Учуял, – констатировала тварь и с места прыгнула. Навстречу ей метнулся посох. Громко щелкнуло, и банщицу, с торчащей в переносице короткой толстой стрелой, швырнуло назад. Гулко ударившись о стену, она сползла на пол, смешно разбросав несерьезные с виду ручки и ножки. Натекла лужа. Резко завоняло мочой.
Или наоборот. Надумают люди злобные пакость против крепости, а люди торговые тут как тут. Не трожьте, так сказать, клиентуру. Торговать не мешайте. И прилавки в продуманном таком беспорядке стоят. Ну никак верхом не промчаться. А Хайгард тут в единственном числе. Вот он бы смог. Танком бы пропер.
Так вот я и умничал, пока мы к воротам подъезжали. Подъехали, и кучер расчет потребовал. До места назначения доставил, а вот внутрь ехать отказался. Там-де свой транспорт есть. А ему туда нельзя. Побьют. Конкуренция. Мужчину, своим длинным кнутом похожего на чумака, мы не обидели. Денег дали. Поучаствовали в становлении гужевого транспорта Империи.
Местная охрана явно проигрывала Привратной Страже Тулгакау. На нас лентяи прореагировали, как гаишники на пустой КАМАЗ, и мы дружно вступили под сень могучих стен.
Только скоро выяснилось, что грешил я на руководство местного гарнизона зря, потому как за воротами пообок мощеной дороги так же уверенно высились стены. И бодрые, румяные физиономии молодцов, что торчали между зубцов, сонными отнюдь не казались. Деятельные такие лица. И острия дротиков, синевато так отблескивающие в местном освещении, намекали на свою сугубую наточенность. Надурили. Вывеска – фигня, а конфетка хорошая. Но кому как. Проломишься сквозь базар, а тебя с двух сторон попотчуют. И вторые ворота в торце этого коварного укрепления имелись. И с учетом широкого применения магических технологий, думается мне, закрывались они куда как быстро.
И у ворот тех стоял дядька, суровой рубленой физиономией напоминающий старослужащего прапора из вэдэвэшной учебки. Хотя наряжен был мужчина в длинную кольчугу мелкого плетения и кожаные штаны, заправленные в сапоги, ловко усыпанные металлическими бляшками, а не в камуфляж, похоже, уровень въедливости его от нрава упомянутой личности ничем не отличался. Ладони, обряженные в кольчужные перчатки, держал он у пояса, совсем рядышком с рукоятью широкого меча и ловко умостившегося в кожаной петле аккуратного топорца.
Портье на нас сурово посмотрел и глухо рыкнул:
– Цель прибытия?
Из беседы с Тивасом известно мне было, что вообще-то подобная строгость в этом прибежище шумных наемников не присутствовала. Поэтому в качестве индикатора пришлось использовать породистую физиономию Граика. И взгляд на нее, несколько удивленную, привел меня к выводу, что что-то не так.
– Брат-храбрец, – в голосе Магистра скользнула обида, – не ошиблись ли мы? Это ли Бирагзанг, приют вольных мечей?
– Это, – не менее сварливо согласился дядька.
– Я Сагат, браннер. Это мой гоард. Мы пришли пожить здесь. И предложить свои мечи достойному нанимателю. Или это запрещено ныне? Или Вольный Город Бирагзанг перестал быть вольным?
Настороженность в льдистых глазах не пропала, но к ней что-то примешалось. Смущение, что ли?
– Через какие Ворота прошли? – спросил он чуть менее напористо.
Граик зыркнул глазами по сторонам и негромко ответил:
– Через Медвежьи. – И хитро так это пальцы на рукояти дата сложил. Ох, и многолик наш Магистр!
А Медвежьи Ворота, как мне опять же стало известно из беседы с ним, в отличие от других, охраняемых полком Карратам настенной стражи Столицы, издавна Вольные Отряды держат. Привилегия.
– Откуда браннер знает, как должно спать пальцам? – Взгляд льдистых глаз опять построжал.
Граик слегка повел плечами. Тонко улыбнулся.
– Я не сразу стал браннером.
И заработал довольную ухмылку в ответ. Правая рука отпустила топор и развернулась ладонью вверх.
– Фирман.
Граик аккуратно вложил в нее наш коллективный паспорт.
– Добро, – проворчал дядька, изучив документ. – И как это вы с боевым оружием сквозь столицу прошли? Рескрипт ведь.
– Везде люди есть, – опять тонко улыбнулся Магистр.
– Везде, – опять ухмыльнулся портье – В «Сломанный Меч» идите. Вербовщиков сейчас богато. Много мечей кому-то понадобилось.
Мы уже совсем двинулись, когда дядька слегка тронул Граика за рукав.
– И прости, брат-храбрец. Время смутное.
– Зачем прости? – белозубо сверкнул Хамыц. – Сменишься, сам в этот «Сломанный Меч» приходи. Вино пить будем.
– Приду, – теперь уже улыбнулся дядька. – И вот еще. Боевое-то от греха сдайте. Там у хозяина добрая оружейня есть. Рескрипт, – уже как-то виновато добавил.
Уж не знаю, почему хозяин выбрал такое романтично-печальное название для своего заведения, может, грустные воспоминания какие. Но вот икебаны из оружия, причем совершенно целого, прямо указывали на некоторую милитаризованность владельца этого пункта общественного питания. Мечи, секиры, копья, щиты, топоры, клевцы, кинжалы, сабли, алебарды и еще серьезное множество предметов весьма угрожающих очертаний, чьи названия мне неизвестны, в хорошо продуманном беспорядке покрывали почти всю поверхность бревенчатых, потемневших от времени стен. Причем оружие все было добросовестно заточено и смазано. Я проверил. Тивас украдкой ткнул меня в бок, но порезанный палец залечил.
Однако душа хозяина, как видно, пребывала в исканиях, потому что там, где на стенах отсутствовали составляющие колюще-режущего арсенала, их украшали милые пасторальные пейзажи. Очень хотелось посмотреть на человека со столь сложным, многоплановым характером.
Но при всех ожиданиях действительность таки оказалась несколько шокирующей, потому что владельцем оказалась тетенька. Нет, пожалуй, не тетенька. Тетушка. Только вот в пару метров ростом. Попадья этакая. Но с талией. А на широченных бедрах пояс кожаный, окольчуженный. Очень с белоснежной юбкой гармонирует. За поясом, на широкой узловатой цепи, связка ключей размеров куда как внушительных, еще и с шаром кистеня, стесанными такими гранями украшенным. А в целом милая такая тетушка. И грудь – двумя горами белой пены в смелом весьма декольте, хотя и стыдливо кисеей прикрытая. Искристой такой. Высится. Монбланы. Два. Лицо доброе, румяное. Две ямочки на щеках смешливые, губы сочные. Возраст разве что паутинка морщинок мелких, но заметных выдает. У глаза. Одного. А второй щитком золотым закрыт. Изящной чеканкой, камешками разноцветными украшенным. Волосы то ли белокурые, то ли седые, из-под кики, богато жемчугом расшитой, непослушно выбиваются.
Книксен сделала. Монбланы зазывно этак всколыхнулись. Представилась. Хозяйка-де. Кривая Марта. Только люди добрые, а гости новые к таковым, несомненно, относятся, ее просто тетушкой Мартой называют. А глаз голубой, безмятежный, нас всех как рентгеном высветил, раздел, одел, оценил. А за смешливой безмятежностью умело так опыт прячется. Горький, наверное.
– Что яры достойные желают? Что попить, поесть, наняться – это, конечно, ясно. Но вот чего попить, сколько поесть и к кому наняться? И места свободные есть.
Гулковатому щебетанию местной Брунгильды явно чего-то не хватало. И я быстро понял чего. Жизнерадостного голоса нашего певуна, который с женским полом мосты наводил стремительно. А вот сейчас молчал. Я на него искоса так глянул. Молчал он не просто. Восторженно. Восхищенно. Благоговейно. А тетенька все чаще свой лазер на него переводила. И глаз помягчал. Потек. Любят женщины, даже столь величественные, такие взгляды. Я все ждал, когда тетушка Марта к вопросам разоружения перейдет. И перешла. Но как! Слова о рескриптах не сказала. Просто «Сломанный Меч» – заведение для отдохновения, и в нем не принято, понятно, не принято, чтобы достойные гости отягощали себя грузом боевого – только лишь его мои слова касаются, отважнейшие – оружия. А что до дорожного, так хоть весь им обвешайся! Да и не поймет здесь никто человека, оружием себя не украсившего. Народ-то все больше служивый, лихой.
Критерия, определяющего понятие боевого оружия, я так и не уловил. То, что у Хамыца изъяли его Высокую Сестру, которую с материнской нежностью приняли добрые руки тетушки Марты, – «И у меня, сынок, была похожая сестрица!» – это понятно. И лук, и стрелы, и щит. Но вот на его здоровенную заплечную клеймору не посягнули. Уважительно так глянули, и сама хозяйка, и двое увешанных оружием здоровяков, что располагали на ночлег оружие гостей. А вот с меня бастард содрали. Ко всему же остальному арсеналу отнеслись совершенно наплевательски. Тиваса, того так совсем не тронули. Ну посох, ну рапиры. Вооружение Граика, несмотря на его явную общественную опасность, совершенно проигнорировали, хотя один из дядек и хмыкнул многозначительно, подтолкнув другого: «Гляди-ка, клинки-то орденские!» За что награжден был мрачным взглядом и мгновенно заткнулся. А вот вооружение Баргула полностью признали боевым. Но если с луком, стрелами и щитом он расстался, хотя и с некоторым ворчанием, то секиру сдавать отказался наотрез. Не помогли ни увещевания тетушки Марты: «Тебя же первый патруль возьмет», ни анализ, выданный одним из дядек: «Она ж боевое… тьфу… боевая». Даже Хамыц, на секунду оторвав взор от прелестей нашей хозяйки, укоризненно посмотрел на младшенького. Ничто не повлияло на точку зрения упрямого сына степей. Сапеллировали ко мне. Ну не мог я у ребенка игрушку отобрать. Но вердикт вынес:
– Из дома ни ногой!
За что и получил очень благодарственный взгляд тинэйджера.
– Но на виду ее не держать, – посуровела взором тетушка Марта и тут же заквохтала: – И как же дитю без оружия, заклюют же, вороны. – Глянув на меня как на самого умного, добавила. – Засмеют.
Но малыш тут же успокоил ее, украсив пояс четырьмя извлеченными из хурджина кинжалами.
– Домовитый какой, – умилилась хозяйка.
Потом нам были представлены выделенные каждому двухкомнатные апартаменты. Чистенько, аккуратно. Водопровод, клозет.
– Ворья в Бирагзанге не водится, достойные, а уж у меня и подавно. С таким-то фирманом, – добавила, пронзительно глянув мне в глаза своим голубым лазером.
Я в ответ сделал очень значительное лицо на тему «Полная тайна вкладов», а сам подумал, что предстоят мне два любопытных разговора с парочкой моих верных соратников. Раньше события все как-то несли, не до того было. А вот сейчас самое время. Пора брать власть в свои руки. Самому в интриги поиграть. А то партизанщина какая-то! Премьер-резидент таинственный, пальцем сделанный, магистр с повадками криминально-шпионского характера, группа юных гангстеров. Некий сумбур в ситуации проглядывает, вы не находите, господа?
Не помню, кто сказал, что стиль барокко – это роскошь, доведенная до вычурности, но действительности изречение соответствует. И нравится очень. В смысле, стиль. Инженерная мысль, во всяком случае, в ее водопроводном аспекте, и здесь, и у нас, похоже, развивалась параллельно. Но если у нас в какой-то момент восторжествовал аскетичный рационализм, то вот здесь, судя по всему, идеи утилитарного примитивизма не прижились. Как, впрочем, и идеи экономности во всем. Так что если комнаты действительно были обставлены простенько и со вкусом, то ванная комната просто поражала сантехническим сибаритством.
Во-первых, размерами помывочная никак не уступала спальным, а те при декларированной уже скромности малостью размеров никак не отличались. Во-вторых, стены и пол покрыты малахитовой плиткой. И ванны. Скорее, бассейны. На толстых, покрытых патиной лапах какой-то агрессивной птицы. Я не силен в геологии. Но похоже на оникс. У папы когда-то такая пепельница была. Большая. Но значительно меньше. И теплая желтизна крана и изогнутой трубы душа. Меня от восторга передернуло. Даже в замке Шарм'Ат я такого не повидал. Покруче. И так здесь все ностальгично. Прямо сердце защемило. А на полочке флакончиков… помню, дома все ворчал на жену, зачем-де столько. Ужас, как все-таки по своим соскучился. Но пользоваться жизненными благами надо по мере поступления, потом на них элементарно может не хватить как времени, так и возможностей. Так что, отодвинув грусть в сторону, я щедрой рукой сыпанул и ливанул в ванну из бутылочек и крутанул шикарный, вычурный кран, с красной нашлепкой. Действительно, сантехники мыслят одинаково, и из него широкой волной плеснула горячая вода, ударила в жидкости и соли, взбила пену и, перемешивая ее, погнала по ванне.
Разделся и полез в воду, но не забыл предварительно положить возле ванны корт и пару метательных ножей. Фильм «Злой, плохой, хороший» помните? Так вот в нем такая предосторожность одному из героев, не помню, то ли злому, то ли плохому, жизнь спасла.
Горячая вода мягко обхватила тело, изгоняя из нагруженных за день мышц напряжение, расслабляя. Нет, все же в ряде технологий моя цивилизация, она да! Главенствует. Ну или, во всяком случае, идет голова к голове. А вязкая усталость уходила, вымываемая мягким упорством водички. Готовность к атаке уходила, мягко накатывала дрема. Уже замелькали какие-то картинки, намекающие на наступление крепкого сна, я знаю, что в ванне спать вредно и даже опасно, но зато как приятно. И вдруг по полу дробью застучали каблуки. Нет, ну какого же? Дверь вроде запер. Да, запер. А в ванной появилось… Даже не знаю, как сказать. Если бы у свинок существовал рай, то это, скорее всего, служило б там ангелочком. Пузатенькое, сисястенькое, крепконогое, круглорукое. И на лице все кругленькое. И носик, и губки, и глазки, и щечки. Кудряшки беленькие.
Откашлявшись со сна, я спросил:
– Тебе чего?
– Хозяйка послала плечи помять.
– Ты как в апартамент попала? – уже проснувшись, возмутился я.
Продемонстрировав ключи, создание успокоило:
– Дык, через дверь. Так плечи-то мять? – И начала снимать с ноги деревянный башмак. Я же с интересом разглядывал бесцеремонную барышню. Умна, конечно, тетушка Марта, на такое вот только совсем озверевший от отсутствия дамского внимания наемник полезть может. Хотя чего это я? На вкус и цвет, как известно, товарища нет.
– Не надо плечи мять, – остановил я банщицу. Та с готовностью стала обуваться и с тем же выражением на свиноподобной мордахе развернулась.
– Стой.
– Стою, – повернулась вновь, – только у нас этого вот, – мотнула подбородком куда-то в сторону живота, – нельзя никак. Хозяйка не велит.
Я сплюнул. Ну, вот надо же. Беда какая. А я размечтался.
– Иди. Дверь закрой, – крикнул уже в спину.
Потянувшись, схватил полотенце со столика толстого, зеленого стекла. Обмотался. Вышел в номер. Дверь закрыта. Причем на щеколду тоже. Подпер на всякий случай стулом. Пошел и обратно улегся в ванну. Но заснуть уже не удавалось. Такой расслабон перебила, зараза. И все-таки странно, как она на территорию попала. Надо будет хозяйке попенять. А то – мое заведение, моя репутация! И вдруг банщица, такая пухлая, все препоны преодолевает и гостю дорогому спать мешает. Ну поворчал немного про себя, а потом устроил голову на край ванны и совершенно неожиданно для самого себя позвал вдруг куда-то внутрь:
– Саин, – тихонько так. Но рекомый не отзывался. Я позвал громче. Безрезультатно. Меня сопротивление стимулирует на активность. Так что через минуту мысленных воплей в голове у меня раздалось:
– Чего тебе?
Ничего умного в голову не пришло, и я сказал:
– Здравствуйте, – вежливо так.
– Твоими молитвами, – буркнули мне в ответ.
– Как поживаете? – мудро поинтересовался я.
– Ты у меня спрашиваешь? – ответили мне вопросом на вопрос.
– У тебя, у тебя, – заверил я. Со смешком прозвучало:
– Спокойно так поживаем. Отдыхаем, можно сказать. Вспоминаем, думаем. А что еще делать прикажешь? – И вдруг сорвался на крик: – Ты откуда взялся на мою голову? А? Откуда? Ни рукой, ни ногой шевельнуть не могу! Смотрю, как ты над моим телом измываешься! Тебя где биться учили? Самоубийца хренов, – уже простонал.
– Тивас вызвал, – грустно поведал я.
Последующее словоизвержение цитировать не буду, потому как являлось оно насквозь нецензурным. Матерным. И все в адрес Сергея Идонговича. Могучим филологом, стихийным, но квалифицированным, оказался мой внутренний собеседник. Долго он выражался. Наконец иссяк.
– Так мне рассказывать? – робко поинтересовался я.
– О чем? – горько так вопросили.
– Откуда взялся. И как мне отсюда убраться?
– Рассказывай, – дал санкцию голос.
В общем, из ванны я выбрался где-то через час, взбодренный, до ушей накачанный свежей информацией и очень довольный приобретением нового, чрезвычайно квалифицированного союзника. И лег спать. И в эту ночь никаких треволнений, к огромному своему удивлению, не испытал. Просто спал. Крепко так.
Утро было доброе. Солнечное. В ванну я все-таки влез. А то кто ж его знает, куда и когда труба позовет. Благами, ими сразу надо пользоваться, а то ведь другого раза может и не случиться. Вылез. Оделся. Вооружился. Пальцы по-новому мазнули по манжетам с сюрикенами. Как ни бился Тивас, не желал мой организм к этому оружию привыкать. А тут вдруг пальцы нырнули под сероватую ткань и вырвали оттуда три небольшие, круглые, хорошо заточенные пластинки. Короткими молниями блеснули они и впились в твердую древесину двери. Ровненько так. Столбиком. Порадованный новым талантом, я сказал внутрь:
– Спасибо, Саин.
И сразу же был в ответ покритикован:
– Бросай по одной. И нечего всей рукой размахивать. Не меч. Кистью работай. Ладно, потом научу.
Есть хотелось зверски. Очень вчера нервный день оказался. С серьезными энергетическими затратами. Ошибку, совершенную в Замке Шарм'Ат, повторять не стал. Шинельку через руку перекинул, так чтобы привязанный к поясу шлем видно не было. Бастард на ремне за спину забросил, охлопался, убеждаясь, что все на месте, и пошел питаться.
За одним из столов, уставленных закусками, уже устроились Тивас с Баргулом. Довольные такие. Тинэйджер прихлебывал из большой кружки молоко и морщился, как котенок, от удовольствия, отрывая белыми зубами солидные куски от булки, щедро помазанной маслом с медом. Тивас прихлебывал из большого стеклянного кубка густо-красное вино, заедая его полосками местной бастурмы. Лицо его как-то неуловимо изменилось, и хотя это был, несомненно, он, вряд ли его смог бы узнать не очень близко знакомый человек. Появление мое он встретил радушной улыбкой человека, у которого нет проблем, чем немало меня удивил, затем щедрой рукой наполнил вином еще один кубок и протянул его мне.
– Отведай.
Отведал. Очень недурно. Полусухое. Бодрящее. После чего уселся и отдал должное закускам. А Тивас уже наливал новый бокал подоспевшему Граику, выглядевшему тоже весьма умиротворенным. Он, подбоченясь, выпил, уселся и сообщил:
– Сколь милы и любезны девицы в этом чудном заведении.
Довольные улыбки соратников указали, что они солидарны с точкой зрения Магистра. Вот почему у них такие рожи довольные! Это значит, пока я самокопанием занимался, они местный генетический фонд пополняли. Меня аж обида взяла, и я недовольно буркнул:
– А мне свинюшку какую-то прислали. И как она сквозь закрытую дверь просочилась, не понимаю.
– Какую такую свинюшку? – вдруг привычно построжали желтые глаза Тиваса.
– Да мерзенькую такую. Шею все хотела помять.
– Шею, говоришь, – протянул он. – Пойдем-ка, спросим у хозяйки, что за свинюшки у нее завелись. Или других на тебя не хватило? – мотнул он тяжелым подбородком в сторону симпатичных спортивных девчушек, что ловко носились по залу, без видимых усилий перемещая тяжеленные, уставленные едой и питьем подносы.
«Действительно, – подумалось мне, – а почему?»
Было в какой-то степени досадно, но причин устраивать скандал на сексуальной почве я не видел. Да впрочем, и оснований не имелось. Но Тивас, вероятно, думал иначе.
– Итак, где же она?
– А вон, со старшим спускается, – помог ему Баргул.
Она не спускалась, она нисходила по лестнице с Хамыцем под ручку. Хозяйка потрясала величавостью осанки и довольным выражением лица. Как у сытой мартовской кошки. А уж формы. 120-80-120. Почти при двухметровом росте! Представили? И кирпично-красное шелковое платье, нескромно подчеркивающее все изгибы могуче-прекрасного тела. И декольте. Нет. Декольте! Это можно писать только с большой буквы. Потому что обнаженные плечи демонстрировали полное отсутствие устройств, поддерживающих могучий бюст. И корсет эта престарелая хулиганка не носила.
Ну и Хамыц рядышком. Широченная улыбка, широченные плечи, кожей перевитая рукоятка меча высоко так над плечом торчит.
Лица у обоих сияющие. Нашлись, поди, общие темы для беседы.
Такой очаровательной паре навстречу как не встать. Естественно, роль выразителя народных восторгов взял на себя галантный Граик. Говорил долго и прочувствованно, причем настолько, что хозяйка посмотрела и на него заинтересованно, а Хамыц, напротив, сделал недовольные глазки. Поэтому Магистру пришлось фонтан красноречия быстро затыкать, и, завершая свой спич изящным оборотом, он таки вставил элемент критики.
– И все мы пленены красотой и весельем воспитанниц ваших, тетушка, – сделал он округлый жест рукой, обводя зал, по которому, ловко сервируя многочисленные столы, шустро перемещались стройные, спортивного сложения девчушки. Приятная такая униформа. В не очень длинных юбках, удобно лежащих на веселых бедрах, и свободных блузах, открывающих плечи и, как пишут англоязычные юристы, дающих основание полагать, что под этими блузами имеется нечто чрезвычайно волнительное. Очень они романтичный флёр придавали милитаризированному учреждению. Мне даже обидно стало: здесь такие симпатяшки шмыгают, а мне поросенка подослали. – Лишь один друг наш, – теперь пальцы руки изящно указали на меня, – оказался недоволен особой, присланной ему в радость.
– А я ему не посылала никого, – немедленно возразила хозяйка, – достойный яр совершенно явно выразил желание отдохнуть в одиночестве. В отличие от остальных. И перепутать я не могла.
– Достойная хозяйка, – вмешался вдруг Тивас, – нет ли в твоем хозяйстве маленькой толстушки…
– В моем? – недоуменно подняла бровь хозяйка. – Ты, достойный, во всем Бирагзанге не найдешь ни толстяка, ни толстушки и тем более маленьких, ибо это – Бирагзанг.
И действительно, откуда в городке, население которого поколениями кормится войной, могут взяться толстячки и толстушки? Скорее уж, такие ражие молодцы, как те, что у ворот, и такие воинственные красавицы, как тетушка Марта и ее атлетические воспитанницы.
– А нет ли в твоем хозяйстве толстушки, что умеет проникать сквозь запоры? – продолжил Тивас.
– Да ты глумишься! – сверкнул гневом, но вдруг сменился пониманием огромный голубой глаз. – Или ты хочешь сказать, – неуверенно вдруг добавила она, – нежить!
– Сказать не хочу, а вот проверить стоит, – пружинисто поднялся со своего места Тивас.
– Погоди, погоди, – вдруг остановила его хозяйка, – да ты никак маг?
– Маг, – согласился наш гуру, но тут же поправился: – Начинающий.
– Вот недоучек нам не надо, – нахмурила бровь очаровательная хозяйка. – Видали мы. Знаем. Корчму мне всю разнесешь. Не надо, – выставила вперед ладонь, – я лучше законного мага позову.
– А пока нежить пусть постояльцев давит, – подхватил Тивас. – Но не страшись. Ведомо ли тебе это? – Он высоко задрал рукав, и на бицепсе вдруг выступила сложная многоцветная татуировка.
– Прости, твоя мудрость. – С каким-то недоуменным смирением Марта склонила голову. – Но удивительно. Маг и наемник. Век не слыхала.
– Так и времена странные.
– Может, пока в Совет кого послать?
– Послать пошли, но мешкать не стоит. А то помнет та свинюшка кому из постояльцев шею, остановить ее куда как труднее будет.
Дисциплина в заведении присутствовала. Тетушка Марта едва что-то проговорила на ухо одной из девчушек, как та, взметнув юбками, мигом умчалась выполнять приказание.
– Ну, пойдем что ли, – решительно направилась к лестнице хозяйка.
– Это может быть опасным, – ровненьким голосом информировал наш гуру.
Тетушка Марта наставила на Тиваса свой мощный бюст.
– Я на это заведение полжизни копила.
Количество жертв в этой фазе накопления уточнять мы не стали.
В номере моем все пребывало на своих местах. Следов нежити и всяких других пакостей не наблюдалось, и я грешным делом решил, что Тивас в этот раз перебдел.
Его, однако, обыденность обстановки отнюдь не смутила. Куда делся печальный меланхолик последних нескольких часов. Перед нами был наш собрат, собранный, как готовый к атаке кот. Левая рука за спину шест многофункциональный спрятала, пальцы правой мягко так пространство изучают, мнут, щупают. Ощущают. Лицо жесткое, взгляд выцеливающий. Минуту-другую ничего не происходило, и я уже начал успокаиваться, рассчитывая вернуться к завтраку. Как вдруг пальцы замерли в какой-то странной фигуре, напряглись. И замелькали с бешеной быстротой, как будто набрасывая невидимые нити на нечто, обычному взгляду недоступное.
В углу комнаты, у большого трюмо с зеркалом, показалась полупрозрачная фигура, налилась плотью и превратилась в давешнюю банщицу. Как ни в чем не бывало, она оглядела нас свинячьими глазками и спросила:
– Шею мять?
Только голос был не тонкий, поросячий, а густой, раскатистый такой голосок. Глаза налились густой зеленью, нижняя челюсть выдвинулась, рот приоткрылся, обнажая мощные желтые клыки, покрытые буроватым налетом.
– Учуял, – констатировала тварь и с места прыгнула. Навстречу ей метнулся посох. Громко щелкнуло, и банщицу, с торчащей в переносице короткой толстой стрелой, швырнуло назад. Гулко ударившись о стену, она сползла на пол, смешно разбросав несерьезные с виду ручки и ножки. Натекла лужа. Резко завоняло мочой.