Ведь не только на Лордов покусились по Слову Блистательного Дома. На людей и на нелюдей, что жизни Лордам своим доверили. И Блистательному Дому.
А дело рук тех, кто слугами незапятнанного доселе Дома себя назвали, запомнилось. Коварством, вероломством и предательством. И ничего, кроме отвращения и ненависти, в памяти не оставило. Еще недоумение. Пожелает ли кто под рукой такого владетеля, слово чье лживо, жить. Нет, не пожелает. Только уйти от такого можно. Уйти некуда. Родина. Сам Блистательный Дом веками человека, благородству верного, своими руками выковывал. И теперь вот так, одним махом, в рабы такого подданного превратить? Вряд ли получится.
– Господа Совет! – катнулся эхом под сводами голос Лорда Шарм'Ат. Изменило его горе. Да и как не изменить. Вдень свадьбы сына потерял. Не счастье, беду в дом невеста новая принесла. С дымом, с кровью, со смертью. И дым, и кровь, и смерть не впервые в жизни опытного воина погостили. А смерть сына если и не срубила его, то лицо сделала жестче, черты закаменели, да и в голосе бесшабашности кавалерийской поубавилось. Зато решимость наполняла его.
И умолкли говорившие, затих шум в зале. Настороженно затих. Так тихо на поле в последние секунды перед атакующим кличем бывает, когда всякий думает, а вдруг не надо, может, миром разойдемся, и понимает призрачность этой надежды.
Не примирение нес этот голос. Что? Не примирение точно. Если и признал бы Блистательный Дом неправоту свою, не дал бы ему Лорд Шарм'Ат примирения.
– Господа Совет, – вторично ворохнулось эхо, – не в добрый час собрал я вас здесь. Не в добрый. Нас предали, – взвился под своды его голос, – и те предали, кого мы за своих почитали. Все мы предателя того почитали, Блистательным Домом называя. Не оговорился я, – легко перекрыл его голос ропот, в зале поднявшийся, – не оговорился я, и тем горше мне. Вы все, в Чертоге этом пребывающие, сами стали свидетелями страшному.
Лорд Шарм'Ат был опытным царедворцем, ведь не только на полях сражений приходилось ему интересы свои и имперские отстаивать, но и на паркетах наборных, полах мозаичных, баснословной стоимости коврах канцелярий Столицы. И потому сценарий сегодняшнего действия, как, впрочем, и каждую свою битву – а что этот Совет, как не сражение? – продумал досконально.
Всем место нашлось в этом сценарии.
И широкоплечему улагану, принявшему титул дрангхистара вместо павшего смертью отважного неправедного Ваттарда, а потом, не опустив взгляда, рассказавшему все, что знал. Знал немногое, но то, что сознательно пошел на измену вождь его, подтвердил.
И крючконосому старику хорсо, каким-то чудом выжившему в жуткой мясорубке, которую им по недоразумению атакованные странствующие воители устроили. Немного сказал поседевший в боях горец, но главное сказал. Блистательного Дома люди. И Слово от него получили.
И шадашару Смотрящих Вдаль, отряд свой без потерь сберегшему. Говорить он правду привык, как бы ни горька она была. Он-то самые свежие новости из Столицы и преподнес. Чем вызвал среди присутствующих гул удивленного недовольства. Не скорбен ли головой Император, когда такие безобразия в вотчине своей допускает?
И самому Паллатину Императора, образцу благородства, в Землю Шарм'Ат обманом попавшему. Сказать, что сообщение его произвело эффект разорвавшейся бомбы? Неправдой это будет. Лица и людей, и нелюдей горе исказило. Ведь когда ты кого-то превыше всего почитаешь, как тяжело о неправедности его узнать.
Всем место нашлось.
И седовласому Хушшар, об истинном Знаке Блистательного Дома, найденном на груди посланца, вмешательством своим едва не изменившим результат битвы у Ненужного Лога, рассказавшем.
И даже Унго предоставили слово. И он рассказал о недружелюбном поведении недавних, но очень неверных союзников.
Картина вырисовывалась простая и страшная. Измена. Обычно это слово любят использовать власть имущие. Но в данном случае ситуация была в точности наоборот. Предали подданных. Нагло и бесцеремонно.
Тяжелое молчание опять повисло над чертогом.
– Итак, господа Совет, спрошу я вас, что скажем мы теперь Блистательному Дому?
Вопрос явно относился к числу риторических.
Такой наглости, как нападение на собственных граждан, даже в высшей степени верноподданные жители Империи вынести молча не смогли. И Большой совет очень быстро превратился в совет абсолютно военный. Вопрос о вынесении Харам центральному руководству уже не поднимался даже в принципе.
Ни один из лордов не заикнулся о верности предавшему их сюзерену, теперь здесь решались вопросы сугубо практические.
Не высказали возражений и бояре, четко и конкретно озвучившие количество и вооружение мобилизуемых дружин.
Обозначили представляемые силы и иные жители мятежных земель.
Долгобородые объявили о таком количестве тяжелой пехоты с приданными метательными приспособлениями, что у лордов, всех, включая и «господина нашего лорда Шарм'Ат», серьезно вытянулись лица.
Невозмутимый Гуннар, в свою очередь, порадовал присутствовавших полной поддержкой всех Лесных Твердынь, особо подчеркнув, что в стороне оставаться никто не собирается, как, впрочем, и поддерживать нейтралитет.
Хушшар Урсрих скромно заметил, что Совет Отцов уполномочил его говорить о Малой Погоне. Да, той самой, которую обычно объявляли тогда, когда маги бросали в Степи очередной разлом. Обычно двадцати тысяч конных и десяти тысяч пеших для решения всех вопросов со степными хватало.
Один из оставшихся в живых фандо бил себя в грудь и брызгал слюной, клялся привести сотни щук с шестью десятками носителей секир на каждом. Правда, он "быстро смешался под ироничным взглядом лорда Сакиф'Ат. Да, легко быть ироничным, будучи хозяином флота в две сотни касаток. А те ведь поболе щук. Раза в три. Но если объединить эти две силы, то очень все внушительно получалось. Пока не вспоминались чудовищные фалентайны Империи. Но собственно на море никто особо воевать и не собирался.
Речь шла о стремительном марше в сердце Империи, к столице. Затяжная война с Империей, со всей ее мощью выглядела нереальной. Как ни внушали уважение цифры, под сводами зала прозвучавшие, но по сравнению с гигантской военной мощью Империи получались они куда как скромными. Так что вариантов было немного. Или атака, в которой не жалеешь ни себя, ни другого. И рассчитываешь лишь на правоту свою. И что греха таить, на внезапность и удачу.
Либо отложиться от Империи. Закрыть крепостями перевалы и жить своим умом, опираясь на мощь четырех земель, неистовство и силу Хушиар. Но и это не выход. Флотоводцы Блистательного Дома великолепно владели искусством десантных операций. И фалентайны имперского флота всегда доходили до места, указанного в приказе.
Нет, долгая война отпадает.
Появление под стенами Столицы в силах тяжких, Собрание Совета Лордов и обвинение Императору.
И никто, ни один не спросил ни у других, ни у себя…
А что станет с Империей? Пока в ней царит усобица.
Страшная штука – обида и месть.
Унго дор Анненхейм был опечален. И грусть его не могло развеять то, что сидел он по правую руку Лорда Шарм'Ат. Великая честь, которой его вряд ли когда-нибудь удостоили бы у себя дома. Простой окол у десницы Великих. Неслыханно. Но до того ли было ему, не сумевшему последовать за своим аладаром.
Когда он, сразив недрогнувшей рукой множество врагов, шагнул за своим фавором, злое колдовство воспрепятствовало ему, повредив, кроме прочего, и верное оружие. И что с того, что не прошло и дня, как подземные умельцы с поклоном преподнесли ему нечто сходное, но лучшее, много лучшее. И что с того, что все четыре лорда осыпали его милостями и прекрасная лорд Сагат'Ат удостоила его честью называть себя другом. Что с того?
Он не смог сдержать слово.
Так что весь Совет он просидел, как в тумане. И лишь призыв лорда Шарм'Ат прервал его горестные мысли.
– Вас же, Унго дор Анненхейм, я приглашаю для приватной беседы.
Лорд Шарм'Ат не очень любил эти сны. Не мог понять, кто он? То ли хозяин Замка, то ли один из его слуг. Но… Зов Замка. Древний Договор.
Он опять проснулся в своем сне. Как всегда в библиотеке. В своем любимом месте. Еще в детстве он нашел эту нишу, закрытую почти со всех сторон огромными книжными полками. Два могучих кожаных кресла с теплыми пледами на спинках, низкий столик, пюпитр для писания, светящийся теплым желтым светом шар на длинной кованой ножке. Так просто и так уютно. Он часто прятался здесь. Ни от кого. Просто так. Найти какую-нибудь книгу поинтереснее, укутаться в плед и сидеть, читать. Или просто думать. Или мечтать. Здесь его почему-то никогда не могли найти. Здесь он первый раз и проснулся. Уже лорд Шарм'Ат. Когда Замок захотел с ним поговорить.
Вот и сейчас он сидел в кресле, одетый обычно, по-домашнему. Белая рубашка, бриджи, сапоги, кинжал у пояса. Меч отстегнутый на столе. Аза столом. В другом кресле. Он. Лорд никогда не мог понять, какого цвета его странный доспех, тяжелый, ребристый, в котором он всегда являлся. И контрастом доспеху. Пшеничная шапка волос, голубые, как небо, глаза, правда, когда он сердился – синие, но тяжелые, как январский лед. Сросшиеся над переносицей брови, курносый нос, пухлые губы, всегда готовые распахнуться в широченной улыбке, и тяжеленная, как надвратная башня, челюсть.
Сегодня глаза были синими, губы жестко сжаты, челюсть вперед, словно таран. Бросил несколько капель из бокала на пол, пригубил.
– Мои соболезнования.
– Спасибо.
И тишина.
– Я любил его, – резко встал. Несколько шагов. Тяжелый плащ с шелестом по полкам. До этого ни разу он не видел его в плаще. – И не сберег. Всего несколько слов. Но и я не смог, – остановился напротив. – Прости меня.
Лорд тоже встал.
– Ты сделал все, что мог, – как можно мягче попытался сказать.
– Что мог, – эхом отозвался. И вдруг прорычал: – Договор, – и заскрипели сжимающиеся кулаки в латных перчатках. – Договор, – уже спокойнее. И так горько: – Я буду беречь их.
– Но хватит, – уже спокойнее. – Нас обокрали.
– Обокрали? – удивленно.
– Да, – резко, как удар секирой. – Я был хранителем. Всей этой свистопляской мне отвели глаза. И я не успел.
– А что украли?
– Веселое Зеркало.
– И только-то?
– Не говори, не зная. Это древняя вещь. И очень могущественная. Нельзя, чтобы она попала в злые руки. Даже мне не открыты пределы ее мощи.
– За ним пошел человек и…
– Я знаю. И уже забрал его.
– Могуч.
– Он не могуч. Он слаб. Это опасно. Сделай, чтобы Веселое Зеркало вернулось в Долину.
– А в Замок?
– Хотя бы в Долину.
– Не тревожься. Сделаю. Но почему?
– Так надо. Не знаю почему. Но надо. Необходимо. Не знаю почему. Ведь я творение, – и опять так горько. – И еще одно. Близнец Веселого Зеркала в кроме бояра Силанта. Ты попроси его. Пусть отдаст.
– У Силанта? А у него откуда? Вещь ведь древняя.
– Попроси, – повторил. – Скоро знать стану больше – расскажу, – и растаял.
В этот раз уже лорд проснулся в своей кровати. Позвенел в колокольчик.
– Эй, кто там! Урсриха ко мне!
В земле, где родился Унго, в среде воинов почиталась простота в обстановке. Излишества, а тем более роскошь полагались признаком слабости и лености, возможной лишь для женщин, ну и, пожалуй, для торговцев. Здесь же он с неудовольствием был вынужден признать, что эта самая воспетая любовь к простоте исходила из того, что все средства мужа, посвятившего себя воинскому служению, уходили именно на это самое служение. На то, чтобы побаловать себя, средств уже просто не оставалось. Расходы на содержание воинов и обновление собственного снаряжения съедали практически все. И ему всегда это казалось правильным. Выпествованный на балладах, воспевавших воителей, ставящих долг превыше себя, он совершенно не мог понять, зачем и для чего столь отважный воитель, как лорд Шарм'Ат, растрачивает свои богатства так бездумно и нецелесообразно. Так было раньше. Теперь же он знал: даже роскошью воюет его визави. Да, конечно, воин, приглашенный для переговоров в простой скальный покой, продуваемый сквозняками из бойниц, не раз задумается, стоит ли биться со столь суровыми и закаленными хозяевами. Но… Тот же воин, если он разумен, не один раз задумается, а стоит ли биться с тем, кто столь бестрепетно и бесстрашно выставляет напоказ свои богатства.
Наслышанный о любви Унго к простой обстановке, лорд Шарм'Ат принимал его в покое, с его точки зрения, скромном. И все же темно-коричневый камень, бликующий золотыми блестками и украшенный причудливой резьбой, смотрелся богато, но по-домашнему, привычно.
Новый слуга Замка привел Унго в покои лорда. Тот немало изменился за последнее время. Неудивительно. Трагическая гибель сына и невестки подкосят кого угодно, да и все то, что произошло, особой жизнерадостности мало кому бы добавили. Вот и сейчас, нахохлившись, подобно беркуту, – линялого беркута напоминал сейчас этот враз поседевший, еще недавно золотоволосый лорд – сидел он в высоком темном кресле. Не похож был ударенный жизнью человек на того благородно-яростного вельможу, так недавно вещавшего в Чертоге Совета.
– Присядьте, друг мой, – совсем непротокольно поприветствовал он приглашенного.
Унго позволил себе выразить удивление. Сидеть в присутствии лорда? Большая честь. И тем не менее, воспитанный в принципах глубокого иерархического чинопочитания, не преминул принять приглашение человека столь высокорожденного. Однако тяжесть, лежащая на сердце, была столь велика, что против всяких правил приличия воин решился сам начать разговор. Он хотел уйти. Куда? Он не ведал. Но Унго дор Анненхейм выразил уверенность, что он сможет найти и покарать тех, кто отнял у него друзей. Воин, он не питал иллюзий и, едва увидев столь чистый срез на древке своей алебарды, понял, что потерял соратников. Он был уверен: не мог выжить тот, кто попал под удар, способный надвое рассечь проложенное стальными пластинами древко выдержанного в морской воде листвяного дерева.
– Мой лорд… – начал он, но прервался, увидев останавливающий жест своего собеседника.
– Остановитесь, Унго. Я знаю, о чем вы намерены говорить. Прошу вас, выслушайте сначала одного из моих друзей именем Николо Дьетти, дарившего дружбой еще моего отца и заслужившего уважение столь чтимого вами Великого Тиваса. Он тоже маг.
В кабинете появился еще один человек. Стройная ладная фигура, загорелое, почти без морщин лицо давали все основания полагать, что человек это молодой, как, в общем-то, и одеяние, пристойное скорее воину, чем магу. Но вот молодые ярко-синие глаза… Мудрости в них было гораздо больше, чем молодости. Гораздо. И седина.
– Господин лорд наш Шарм'Ат, – учтиво поклонился он. – Достойный Унго, – почтил вниманием и второго присутствующего.
– Присядь, Нико, – предложил лорд.
– Но…
– Будь проще, это не прием. Мы в походе ныне.
Этого человека Унго не раз видел за плечом лорда. Но никогда в голову ему не приходило, что это маг. Хранитель? Да. Советник? Да. Но маг? Совсем не походил он своей ловкой прихватистостью на величественного и весьма представительного Тиваса. Да и посоха, этого непременного атрибута колдующей братии, Унго у этого человека как-то не замечал.
– Поведай же, добрый друг, достойному Унго то, о чем делился со мной ты сегодня утром.
– Достойный Унго. – Маг слегка поклонился, даже сидя в кресле. – Все мы осведомлены о вашей потере в ту прискорбную ночь.
Резким кивком окол поблагодарил говорившего, и тот продолжил:
– Как вы уже поняли, в Доме Шарм'Ат именно я отвечаю за целостность магических линий, живущих в этой земле. Та магия, которой злоумышлявшие попали в Замок, уже не первый раз ими применялась. И хотя механизм реализации ее для меня пока загадкой остается, но показалось мне в день битвы у Ненужного Дола, что смогу я источник ее определить. Ведь магии линии мне подвластны. День же битвы в Замке принес мне новые знания, потому как злоумышленники не один раз воспользовались сиим магическим умением. И уже ввечеру я был точно уверен, что источник сего умения находится нигде иначе, как в Столице.
Вот такой вот ученый. Да, собственно, все они такие. Народ насмерть режется, а они исследования проводить изволят. Не помню уж, кто из отцов-основателей ядерной физики атомный взрыв расценил как «великолепную физику».
– И вот когда те злодеи, что против вас и друзей ваших умышляли, портал уже в самом Замке открыли, тогда и получило завершение то уравнение, с которым сегодня утром я господина лорда нашего ознакомить осмелился.
Унго слушал очень внимательно, даже напряженно, но как ни старался, сообразить пока не мог ничего. Лорд, похоже, понял возникшую проблему и посчитал необходимым вмешаться.
– Друг мой, говорите проще.
– Мои извинения, достойные, – спохватился маг. – Так вот, теперь могу я вам с уверенностью сказать, что портал, начавший работать в Замке, прослужил время, необходимое для того, чтобы все друзья наши целыми и невредимыми добрались до Столицы. Это с точностью подтверждают расчеты, проделанные мной по всем включениям. Алебарда же ваша, достойный Унго, не оружием неведомым рассечена была, но перебита дверьми пространства захлопнувшимися. – Еще один поклон благодарной аудитории.
Из этого простого объяснения Унго тоже мало что вынес. Кроме одного. Его аладар и его друзья живы. Просто неким злым колдовством перенесены в Столицу.
Выше уже давалась достаточно поверхностная психологическая характеристика Унго дор Анненхейма. Это был образец рыцарственности. Добрый и внимательный по отношению к друзьям, неистовый и свирепый по отношению к еще не поверженным противникам и прочая, прочая, прочая. Сложный такой, не очень психически устойчивый тип. Кроме того, юноша родился и воспитывался на севере. А северяне за внешней бесстрастностью и безэмоциональностью сплошь и рядом умудряются скрывать натуры вспыльчивые и свирепые, с одной стороны, а также нежные и сентиментальные – с другой. Да тот же сумрачный тевтонский гений возьмите.
Мне все-таки кажется, что ни лорд Шарм'Ат, ни почтенный маг Николо Дьетти никогда не слышали, как ревет довольный жизнью или получивший радостное известие пещерный медведь. Задумчивое выражение на лице лорда очень быстро сменилось выражением хотя и весьма удивленным, но крайне заинтересованным, с которым он и воззрился на орущий образец рыцарственности. А вот загорелый маг заметно побледнел.
Унго обратил внимание на произведенный эффект и начал ловко оправдываться.
– Этим звуком мои благородные предки встречали благую весть.
– Благая весть хоть раз после этого еще посетила ваших предков? – счел необходимым поинтересоваться лорд Шарм'Ат. И когда Унго, сообразивший, что его хитрость все же разгадана, слегка, самую малость, покраснел, не преминул добавить: – А все же интересно, какие звуки издавали ваши предки, демонстрируя неприязнь к противнику? – Юмор Унго понимал не всегда и нервно звякнул перстнем по рукоятке Брунгильды. Лорд на всякий случай поспешил признаться: – Когда я получил это известие, клич, изданный мною хотя и был менее величественным, но, поверьте, радость я испытал не меньшую. Но оставим, – сменил он все же тему. – Благодарю вас, друг мой, – попытался он вывести из ступора мага.
– Да-да, благодарю вас, – забасил Унго, с вытянутой рукой направляясь к почтенному магу. Тот, пребывая в глубокой задумчивости, руку принял и, не прощаясь, покинул кабинет. Надо полагать, впечатленный.
Когда Унго уселся в отведенное ему кресло, лицо его уже не выражало печаль, напротив, физиономия нетрезвого херувима горела решимостью.
– Унго дор Анненхейм, – катнулся по кабинету голос лорда Шарм'Ат, – мне нужна ваша служба.
– Но мой лорд, слово мое отдано моему аладару, и бесчестным будет…
– Дослушайте, Унго. – Тут человек, долго державший себя в руках, слегка сорвался. – И как вы могли подумать, что я предложу вам нечто, противное принципам чести! – Даже голос слегка повысил.
– Простите, мой лорд, – потупился Унго.
– И вы простите меня, мой друг. Я устал. Но. Мне нужна ваша служба. Я не думаю, что, попав в Столицу, наши друзья будут сидеть сложа руки. Мой наставник, да и ваш аладар совсем не те люди, которые, оказавшись волею судеб в стане врага, будут пытаться укрыться. И потому я посылаю в Землю Кабис'Ат, близ которой и расположена Столица, отряд. Это умелые воины. Лорд Земли этой уже списывался со мной. И ему многое непонятно в поведении Блистательного Дома. Но близость к Столице не позволяет ему действовать столь решительно, как мы, но и молча терпеть он не намерен. Я желал бы, чтобы именно вы пошли с этим отрядом. Ведь даже если мои люди смогут наладить связь с нашими друзьями, они, люди весьма подозрительные, все же могут им не поверить.
Унго встал. Тяжелый кулак гулко ударил в могучую грудь.
– Почту за честь. Когда мне надлежит выступать?
– Не так скоро, друг мой. Уж во всяком случае, не сейчас. На дворе ночь.
– Ничто не воспрепятствует мне в выполнении данного поручения, кроме вашего слова, – поверг в ступор лорда своей нездоровой куртуазностью Унго. – Но мне надлежит собраться. Позволит ли лорд Шарм'Ат удалиться?
Позволил.
И через пару минут услышал раскаты голоса образца рыцарственности, призывавшего своего оруженосца.
Когда раскаты удалились, одна из книжных секций повернулась на своей оси, открывая небольшую, но тщательно подготовленную для длительного пребывания секцию. Кресло, столик, украшенный кувшином вина и блюдом с закусками. И из ниши вышел Урсрих. Тоже весьма усталый. Да и рана в боку давала о себе знать. Стрела какой-то шустрой самобойщицы цапнула. Сел в кресло.
– Так ты его с моими молодцами отправить хочешь?
– Да.
– Это хорошо. Они его любят.
– Да как его не любить? Но что прикажешь с ним делать? Он и так сегодня уходить на поиски своих собрался. В любом случае отряд Хушшар с таким-то вот и с этим его великаном, рвущийся в сердце Земель Империи, от чего угодно внимание отвлекут.
– Да, знатный будет поход. Самому сходить, что ли?
– Я тебе схожу! Не мальчонка, чай.
– Не мальчонка.
– А к Силанту?
– Смотрящие Вдаль пойдут. Пройдут, утренний туман, и тот не шелохнется.
– Эти пройдут. Нет, ну зачем Блистательному Дому эти зеркала? И такой ценой. Попросить, что ли, не могли? Кто бы отказал?
А дело рук тех, кто слугами незапятнанного доселе Дома себя назвали, запомнилось. Коварством, вероломством и предательством. И ничего, кроме отвращения и ненависти, в памяти не оставило. Еще недоумение. Пожелает ли кто под рукой такого владетеля, слово чье лживо, жить. Нет, не пожелает. Только уйти от такого можно. Уйти некуда. Родина. Сам Блистательный Дом веками человека, благородству верного, своими руками выковывал. И теперь вот так, одним махом, в рабы такого подданного превратить? Вряд ли получится.
– Господа Совет! – катнулся эхом под сводами голос Лорда Шарм'Ат. Изменило его горе. Да и как не изменить. Вдень свадьбы сына потерял. Не счастье, беду в дом невеста новая принесла. С дымом, с кровью, со смертью. И дым, и кровь, и смерть не впервые в жизни опытного воина погостили. А смерть сына если и не срубила его, то лицо сделала жестче, черты закаменели, да и в голосе бесшабашности кавалерийской поубавилось. Зато решимость наполняла его.
И умолкли говорившие, затих шум в зале. Настороженно затих. Так тихо на поле в последние секунды перед атакующим кличем бывает, когда всякий думает, а вдруг не надо, может, миром разойдемся, и понимает призрачность этой надежды.
Не примирение нес этот голос. Что? Не примирение точно. Если и признал бы Блистательный Дом неправоту свою, не дал бы ему Лорд Шарм'Ат примирения.
– Господа Совет, – вторично ворохнулось эхо, – не в добрый час собрал я вас здесь. Не в добрый. Нас предали, – взвился под своды его голос, – и те предали, кого мы за своих почитали. Все мы предателя того почитали, Блистательным Домом называя. Не оговорился я, – легко перекрыл его голос ропот, в зале поднявшийся, – не оговорился я, и тем горше мне. Вы все, в Чертоге этом пребывающие, сами стали свидетелями страшному.
Лорд Шарм'Ат был опытным царедворцем, ведь не только на полях сражений приходилось ему интересы свои и имперские отстаивать, но и на паркетах наборных, полах мозаичных, баснословной стоимости коврах канцелярий Столицы. И потому сценарий сегодняшнего действия, как, впрочем, и каждую свою битву – а что этот Совет, как не сражение? – продумал досконально.
Всем место нашлось в этом сценарии.
И широкоплечему улагану, принявшему титул дрангхистара вместо павшего смертью отважного неправедного Ваттарда, а потом, не опустив взгляда, рассказавшему все, что знал. Знал немногое, но то, что сознательно пошел на измену вождь его, подтвердил.
И крючконосому старику хорсо, каким-то чудом выжившему в жуткой мясорубке, которую им по недоразумению атакованные странствующие воители устроили. Немного сказал поседевший в боях горец, но главное сказал. Блистательного Дома люди. И Слово от него получили.
И шадашару Смотрящих Вдаль, отряд свой без потерь сберегшему. Говорить он правду привык, как бы ни горька она была. Он-то самые свежие новости из Столицы и преподнес. Чем вызвал среди присутствующих гул удивленного недовольства. Не скорбен ли головой Император, когда такие безобразия в вотчине своей допускает?
И самому Паллатину Императора, образцу благородства, в Землю Шарм'Ат обманом попавшему. Сказать, что сообщение его произвело эффект разорвавшейся бомбы? Неправдой это будет. Лица и людей, и нелюдей горе исказило. Ведь когда ты кого-то превыше всего почитаешь, как тяжело о неправедности его узнать.
Всем место нашлось.
И седовласому Хушшар, об истинном Знаке Блистательного Дома, найденном на груди посланца, вмешательством своим едва не изменившим результат битвы у Ненужного Лога, рассказавшем.
И даже Унго предоставили слово. И он рассказал о недружелюбном поведении недавних, но очень неверных союзников.
Картина вырисовывалась простая и страшная. Измена. Обычно это слово любят использовать власть имущие. Но в данном случае ситуация была в точности наоборот. Предали подданных. Нагло и бесцеремонно.
Тяжелое молчание опять повисло над чертогом.
– Итак, господа Совет, спрошу я вас, что скажем мы теперь Блистательному Дому?
Вопрос явно относился к числу риторических.
Такой наглости, как нападение на собственных граждан, даже в высшей степени верноподданные жители Империи вынести молча не смогли. И Большой совет очень быстро превратился в совет абсолютно военный. Вопрос о вынесении Харам центральному руководству уже не поднимался даже в принципе.
Ни один из лордов не заикнулся о верности предавшему их сюзерену, теперь здесь решались вопросы сугубо практические.
Не высказали возражений и бояре, четко и конкретно озвучившие количество и вооружение мобилизуемых дружин.
Обозначили представляемые силы и иные жители мятежных земель.
Долгобородые объявили о таком количестве тяжелой пехоты с приданными метательными приспособлениями, что у лордов, всех, включая и «господина нашего лорда Шарм'Ат», серьезно вытянулись лица.
Невозмутимый Гуннар, в свою очередь, порадовал присутствовавших полной поддержкой всех Лесных Твердынь, особо подчеркнув, что в стороне оставаться никто не собирается, как, впрочем, и поддерживать нейтралитет.
Хушшар Урсрих скромно заметил, что Совет Отцов уполномочил его говорить о Малой Погоне. Да, той самой, которую обычно объявляли тогда, когда маги бросали в Степи очередной разлом. Обычно двадцати тысяч конных и десяти тысяч пеших для решения всех вопросов со степными хватало.
Один из оставшихся в живых фандо бил себя в грудь и брызгал слюной, клялся привести сотни щук с шестью десятками носителей секир на каждом. Правда, он "быстро смешался под ироничным взглядом лорда Сакиф'Ат. Да, легко быть ироничным, будучи хозяином флота в две сотни касаток. А те ведь поболе щук. Раза в три. Но если объединить эти две силы, то очень все внушительно получалось. Пока не вспоминались чудовищные фалентайны Империи. Но собственно на море никто особо воевать и не собирался.
Речь шла о стремительном марше в сердце Империи, к столице. Затяжная война с Империей, со всей ее мощью выглядела нереальной. Как ни внушали уважение цифры, под сводами зала прозвучавшие, но по сравнению с гигантской военной мощью Империи получались они куда как скромными. Так что вариантов было немного. Или атака, в которой не жалеешь ни себя, ни другого. И рассчитываешь лишь на правоту свою. И что греха таить, на внезапность и удачу.
Либо отложиться от Империи. Закрыть крепостями перевалы и жить своим умом, опираясь на мощь четырех земель, неистовство и силу Хушиар. Но и это не выход. Флотоводцы Блистательного Дома великолепно владели искусством десантных операций. И фалентайны имперского флота всегда доходили до места, указанного в приказе.
Нет, долгая война отпадает.
Появление под стенами Столицы в силах тяжких, Собрание Совета Лордов и обвинение Императору.
И никто, ни один не спросил ни у других, ни у себя…
А что станет с Империей? Пока в ней царит усобица.
Страшная штука – обида и месть.
Унго дор Анненхейм был опечален. И грусть его не могло развеять то, что сидел он по правую руку Лорда Шарм'Ат. Великая честь, которой его вряд ли когда-нибудь удостоили бы у себя дома. Простой окол у десницы Великих. Неслыханно. Но до того ли было ему, не сумевшему последовать за своим аладаром.
Когда он, сразив недрогнувшей рукой множество врагов, шагнул за своим фавором, злое колдовство воспрепятствовало ему, повредив, кроме прочего, и верное оружие. И что с того, что не прошло и дня, как подземные умельцы с поклоном преподнесли ему нечто сходное, но лучшее, много лучшее. И что с того, что все четыре лорда осыпали его милостями и прекрасная лорд Сагат'Ат удостоила его честью называть себя другом. Что с того?
Он не смог сдержать слово.
Так что весь Совет он просидел, как в тумане. И лишь призыв лорда Шарм'Ат прервал его горестные мысли.
– Вас же, Унго дор Анненхейм, я приглашаю для приватной беседы.
Лорд Шарм'Ат не очень любил эти сны. Не мог понять, кто он? То ли хозяин Замка, то ли один из его слуг. Но… Зов Замка. Древний Договор.
Он опять проснулся в своем сне. Как всегда в библиотеке. В своем любимом месте. Еще в детстве он нашел эту нишу, закрытую почти со всех сторон огромными книжными полками. Два могучих кожаных кресла с теплыми пледами на спинках, низкий столик, пюпитр для писания, светящийся теплым желтым светом шар на длинной кованой ножке. Так просто и так уютно. Он часто прятался здесь. Ни от кого. Просто так. Найти какую-нибудь книгу поинтереснее, укутаться в плед и сидеть, читать. Или просто думать. Или мечтать. Здесь его почему-то никогда не могли найти. Здесь он первый раз и проснулся. Уже лорд Шарм'Ат. Когда Замок захотел с ним поговорить.
Вот и сейчас он сидел в кресле, одетый обычно, по-домашнему. Белая рубашка, бриджи, сапоги, кинжал у пояса. Меч отстегнутый на столе. Аза столом. В другом кресле. Он. Лорд никогда не мог понять, какого цвета его странный доспех, тяжелый, ребристый, в котором он всегда являлся. И контрастом доспеху. Пшеничная шапка волос, голубые, как небо, глаза, правда, когда он сердился – синие, но тяжелые, как январский лед. Сросшиеся над переносицей брови, курносый нос, пухлые губы, всегда готовые распахнуться в широченной улыбке, и тяжеленная, как надвратная башня, челюсть.
Сегодня глаза были синими, губы жестко сжаты, челюсть вперед, словно таран. Бросил несколько капель из бокала на пол, пригубил.
– Мои соболезнования.
– Спасибо.
И тишина.
– Я любил его, – резко встал. Несколько шагов. Тяжелый плащ с шелестом по полкам. До этого ни разу он не видел его в плаще. – И не сберег. Всего несколько слов. Но и я не смог, – остановился напротив. – Прости меня.
Лорд тоже встал.
– Ты сделал все, что мог, – как можно мягче попытался сказать.
– Что мог, – эхом отозвался. И вдруг прорычал: – Договор, – и заскрипели сжимающиеся кулаки в латных перчатках. – Договор, – уже спокойнее. И так горько: – Я буду беречь их.
– Но хватит, – уже спокойнее. – Нас обокрали.
– Обокрали? – удивленно.
– Да, – резко, как удар секирой. – Я был хранителем. Всей этой свистопляской мне отвели глаза. И я не успел.
– А что украли?
– Веселое Зеркало.
– И только-то?
– Не говори, не зная. Это древняя вещь. И очень могущественная. Нельзя, чтобы она попала в злые руки. Даже мне не открыты пределы ее мощи.
– За ним пошел человек и…
– Я знаю. И уже забрал его.
– Могуч.
– Он не могуч. Он слаб. Это опасно. Сделай, чтобы Веселое Зеркало вернулось в Долину.
– А в Замок?
– Хотя бы в Долину.
– Не тревожься. Сделаю. Но почему?
– Так надо. Не знаю почему. Но надо. Необходимо. Не знаю почему. Ведь я творение, – и опять так горько. – И еще одно. Близнец Веселого Зеркала в кроме бояра Силанта. Ты попроси его. Пусть отдаст.
– У Силанта? А у него откуда? Вещь ведь древняя.
– Попроси, – повторил. – Скоро знать стану больше – расскажу, – и растаял.
В этот раз уже лорд проснулся в своей кровати. Позвенел в колокольчик.
– Эй, кто там! Урсриха ко мне!
В земле, где родился Унго, в среде воинов почиталась простота в обстановке. Излишества, а тем более роскошь полагались признаком слабости и лености, возможной лишь для женщин, ну и, пожалуй, для торговцев. Здесь же он с неудовольствием был вынужден признать, что эта самая воспетая любовь к простоте исходила из того, что все средства мужа, посвятившего себя воинскому служению, уходили именно на это самое служение. На то, чтобы побаловать себя, средств уже просто не оставалось. Расходы на содержание воинов и обновление собственного снаряжения съедали практически все. И ему всегда это казалось правильным. Выпествованный на балладах, воспевавших воителей, ставящих долг превыше себя, он совершенно не мог понять, зачем и для чего столь отважный воитель, как лорд Шарм'Ат, растрачивает свои богатства так бездумно и нецелесообразно. Так было раньше. Теперь же он знал: даже роскошью воюет его визави. Да, конечно, воин, приглашенный для переговоров в простой скальный покой, продуваемый сквозняками из бойниц, не раз задумается, стоит ли биться со столь суровыми и закаленными хозяевами. Но… Тот же воин, если он разумен, не один раз задумается, а стоит ли биться с тем, кто столь бестрепетно и бесстрашно выставляет напоказ свои богатства.
Наслышанный о любви Унго к простой обстановке, лорд Шарм'Ат принимал его в покое, с его точки зрения, скромном. И все же темно-коричневый камень, бликующий золотыми блестками и украшенный причудливой резьбой, смотрелся богато, но по-домашнему, привычно.
Новый слуга Замка привел Унго в покои лорда. Тот немало изменился за последнее время. Неудивительно. Трагическая гибель сына и невестки подкосят кого угодно, да и все то, что произошло, особой жизнерадостности мало кому бы добавили. Вот и сейчас, нахохлившись, подобно беркуту, – линялого беркута напоминал сейчас этот враз поседевший, еще недавно золотоволосый лорд – сидел он в высоком темном кресле. Не похож был ударенный жизнью человек на того благородно-яростного вельможу, так недавно вещавшего в Чертоге Совета.
– Присядьте, друг мой, – совсем непротокольно поприветствовал он приглашенного.
Унго позволил себе выразить удивление. Сидеть в присутствии лорда? Большая честь. И тем не менее, воспитанный в принципах глубокого иерархического чинопочитания, не преминул принять приглашение человека столь высокорожденного. Однако тяжесть, лежащая на сердце, была столь велика, что против всяких правил приличия воин решился сам начать разговор. Он хотел уйти. Куда? Он не ведал. Но Унго дор Анненхейм выразил уверенность, что он сможет найти и покарать тех, кто отнял у него друзей. Воин, он не питал иллюзий и, едва увидев столь чистый срез на древке своей алебарды, понял, что потерял соратников. Он был уверен: не мог выжить тот, кто попал под удар, способный надвое рассечь проложенное стальными пластинами древко выдержанного в морской воде листвяного дерева.
– Мой лорд… – начал он, но прервался, увидев останавливающий жест своего собеседника.
– Остановитесь, Унго. Я знаю, о чем вы намерены говорить. Прошу вас, выслушайте сначала одного из моих друзей именем Николо Дьетти, дарившего дружбой еще моего отца и заслужившего уважение столь чтимого вами Великого Тиваса. Он тоже маг.
В кабинете появился еще один человек. Стройная ладная фигура, загорелое, почти без морщин лицо давали все основания полагать, что человек это молодой, как, в общем-то, и одеяние, пристойное скорее воину, чем магу. Но вот молодые ярко-синие глаза… Мудрости в них было гораздо больше, чем молодости. Гораздо. И седина.
– Господин лорд наш Шарм'Ат, – учтиво поклонился он. – Достойный Унго, – почтил вниманием и второго присутствующего.
– Присядь, Нико, – предложил лорд.
– Но…
– Будь проще, это не прием. Мы в походе ныне.
Этого человека Унго не раз видел за плечом лорда. Но никогда в голову ему не приходило, что это маг. Хранитель? Да. Советник? Да. Но маг? Совсем не походил он своей ловкой прихватистостью на величественного и весьма представительного Тиваса. Да и посоха, этого непременного атрибута колдующей братии, Унго у этого человека как-то не замечал.
– Поведай же, добрый друг, достойному Унго то, о чем делился со мной ты сегодня утром.
– Достойный Унго. – Маг слегка поклонился, даже сидя в кресле. – Все мы осведомлены о вашей потере в ту прискорбную ночь.
Резким кивком окол поблагодарил говорившего, и тот продолжил:
– Как вы уже поняли, в Доме Шарм'Ат именно я отвечаю за целостность магических линий, живущих в этой земле. Та магия, которой злоумышлявшие попали в Замок, уже не первый раз ими применялась. И хотя механизм реализации ее для меня пока загадкой остается, но показалось мне в день битвы у Ненужного Дола, что смогу я источник ее определить. Ведь магии линии мне подвластны. День же битвы в Замке принес мне новые знания, потому как злоумышленники не один раз воспользовались сиим магическим умением. И уже ввечеру я был точно уверен, что источник сего умения находится нигде иначе, как в Столице.
Вот такой вот ученый. Да, собственно, все они такие. Народ насмерть режется, а они исследования проводить изволят. Не помню уж, кто из отцов-основателей ядерной физики атомный взрыв расценил как «великолепную физику».
– И вот когда те злодеи, что против вас и друзей ваших умышляли, портал уже в самом Замке открыли, тогда и получило завершение то уравнение, с которым сегодня утром я господина лорда нашего ознакомить осмелился.
Унго слушал очень внимательно, даже напряженно, но как ни старался, сообразить пока не мог ничего. Лорд, похоже, понял возникшую проблему и посчитал необходимым вмешаться.
– Друг мой, говорите проще.
– Мои извинения, достойные, – спохватился маг. – Так вот, теперь могу я вам с уверенностью сказать, что портал, начавший работать в Замке, прослужил время, необходимое для того, чтобы все друзья наши целыми и невредимыми добрались до Столицы. Это с точностью подтверждают расчеты, проделанные мной по всем включениям. Алебарда же ваша, достойный Унго, не оружием неведомым рассечена была, но перебита дверьми пространства захлопнувшимися. – Еще один поклон благодарной аудитории.
Из этого простого объяснения Унго тоже мало что вынес. Кроме одного. Его аладар и его друзья живы. Просто неким злым колдовством перенесены в Столицу.
Выше уже давалась достаточно поверхностная психологическая характеристика Унго дор Анненхейма. Это был образец рыцарственности. Добрый и внимательный по отношению к друзьям, неистовый и свирепый по отношению к еще не поверженным противникам и прочая, прочая, прочая. Сложный такой, не очень психически устойчивый тип. Кроме того, юноша родился и воспитывался на севере. А северяне за внешней бесстрастностью и безэмоциональностью сплошь и рядом умудряются скрывать натуры вспыльчивые и свирепые, с одной стороны, а также нежные и сентиментальные – с другой. Да тот же сумрачный тевтонский гений возьмите.
Мне все-таки кажется, что ни лорд Шарм'Ат, ни почтенный маг Николо Дьетти никогда не слышали, как ревет довольный жизнью или получивший радостное известие пещерный медведь. Задумчивое выражение на лице лорда очень быстро сменилось выражением хотя и весьма удивленным, но крайне заинтересованным, с которым он и воззрился на орущий образец рыцарственности. А вот загорелый маг заметно побледнел.
Унго обратил внимание на произведенный эффект и начал ловко оправдываться.
– Этим звуком мои благородные предки встречали благую весть.
– Благая весть хоть раз после этого еще посетила ваших предков? – счел необходимым поинтересоваться лорд Шарм'Ат. И когда Унго, сообразивший, что его хитрость все же разгадана, слегка, самую малость, покраснел, не преминул добавить: – А все же интересно, какие звуки издавали ваши предки, демонстрируя неприязнь к противнику? – Юмор Унго понимал не всегда и нервно звякнул перстнем по рукоятке Брунгильды. Лорд на всякий случай поспешил признаться: – Когда я получил это известие, клич, изданный мною хотя и был менее величественным, но, поверьте, радость я испытал не меньшую. Но оставим, – сменил он все же тему. – Благодарю вас, друг мой, – попытался он вывести из ступора мага.
– Да-да, благодарю вас, – забасил Унго, с вытянутой рукой направляясь к почтенному магу. Тот, пребывая в глубокой задумчивости, руку принял и, не прощаясь, покинул кабинет. Надо полагать, впечатленный.
Когда Унго уселся в отведенное ему кресло, лицо его уже не выражало печаль, напротив, физиономия нетрезвого херувима горела решимостью.
– Унго дор Анненхейм, – катнулся по кабинету голос лорда Шарм'Ат, – мне нужна ваша служба.
– Но мой лорд, слово мое отдано моему аладару, и бесчестным будет…
– Дослушайте, Унго. – Тут человек, долго державший себя в руках, слегка сорвался. – И как вы могли подумать, что я предложу вам нечто, противное принципам чести! – Даже голос слегка повысил.
– Простите, мой лорд, – потупился Унго.
– И вы простите меня, мой друг. Я устал. Но. Мне нужна ваша служба. Я не думаю, что, попав в Столицу, наши друзья будут сидеть сложа руки. Мой наставник, да и ваш аладар совсем не те люди, которые, оказавшись волею судеб в стане врага, будут пытаться укрыться. И потому я посылаю в Землю Кабис'Ат, близ которой и расположена Столица, отряд. Это умелые воины. Лорд Земли этой уже списывался со мной. И ему многое непонятно в поведении Блистательного Дома. Но близость к Столице не позволяет ему действовать столь решительно, как мы, но и молча терпеть он не намерен. Я желал бы, чтобы именно вы пошли с этим отрядом. Ведь даже если мои люди смогут наладить связь с нашими друзьями, они, люди весьма подозрительные, все же могут им не поверить.
Унго встал. Тяжелый кулак гулко ударил в могучую грудь.
– Почту за честь. Когда мне надлежит выступать?
– Не так скоро, друг мой. Уж во всяком случае, не сейчас. На дворе ночь.
– Ничто не воспрепятствует мне в выполнении данного поручения, кроме вашего слова, – поверг в ступор лорда своей нездоровой куртуазностью Унго. – Но мне надлежит собраться. Позволит ли лорд Шарм'Ат удалиться?
Позволил.
И через пару минут услышал раскаты голоса образца рыцарственности, призывавшего своего оруженосца.
Когда раскаты удалились, одна из книжных секций повернулась на своей оси, открывая небольшую, но тщательно подготовленную для длительного пребывания секцию. Кресло, столик, украшенный кувшином вина и блюдом с закусками. И из ниши вышел Урсрих. Тоже весьма усталый. Да и рана в боку давала о себе знать. Стрела какой-то шустрой самобойщицы цапнула. Сел в кресло.
– Так ты его с моими молодцами отправить хочешь?
– Да.
– Это хорошо. Они его любят.
– Да как его не любить? Но что прикажешь с ним делать? Он и так сегодня уходить на поиски своих собрался. В любом случае отряд Хушшар с таким-то вот и с этим его великаном, рвущийся в сердце Земель Империи, от чего угодно внимание отвлекут.
– Да, знатный будет поход. Самому сходить, что ли?
– Я тебе схожу! Не мальчонка, чай.
– Не мальчонка.
– А к Силанту?
– Смотрящие Вдаль пойдут. Пройдут, утренний туман, и тот не шелохнется.
– Эти пройдут. Нет, ну зачем Блистательному Дому эти зеркала? И такой ценой. Попросить, что ли, не могли? Кто бы отказал?