Страница:
В Вашингтоне у меня оставалась ещё неделя до отъезда, и я по телефону заказал новый мотор для магнитофона «Tascam», который купил у Титовича. Мотор прислали чуть ли не прямо из Японии, потому что эта модель устарела и больше не выпускается, и поэтому он стоил примерно столько же, сколько я за этот магнитофон уже заплатил. И напоследок ко мне опять приехал Ливерпулец, чтобы вместе провести последний уикенд. На прощание я подарил ему датский военный бушлат, который я специально привез с собой ему в подарок, поскольку знал, что он один из немногих, кто сможет по достоинству оценить эту вещь.
Когда я вернулся домой, уже была зима. За два месяца путешествий я успел отдохнуть и сразу окунулся в клубные проблемы. За время моего отсутствия были постоянные обыски, и было видно, что мы так долго не протянем. Мои юные дружки сообщили мне пренеприятную новость, что многих, кого арестовывали у нас в клубе, расспрашивали про меня. Меня подозревали в том, что я контролирую чуть ли не всю торговлю наркотиками на Васильевском острове. Кому-то может быть и польстило бы такое внимание, но я впал в легкую паранойю. Это было не так смешно. Во время любого рейда меня могли арестовать и подсунуть в карман любую дрянь. Рейды же проходили с поразительной частотой. Во время каждого концерта приезжал небольшой патруль, человек шесть. Они просто проходили по всему клубу, заглядывали в зал и в туалет. Иногда кого-нибудь прихватывали с собой. Все уже давно привыкли и особенно не реагировали. Один раз должна была выступать Саинхо. Народу была тьма-тьмущая, было много тувинцев, которые здесь учатся и всегда приходят на такие концерты. Было много каких-то странных тётечек, и я думал, что это всё её поклонники. Когда играла первая группа в зале началась драка, зачинщиками были скинхеды. Я вышел на сцену и сказал, что пока эти люди не покинут клуб, концерт продолжаться не будет. Образовалась пауза. Через несколько минут ворвалось человек пятьдесят омоновцев, которые по привычке половину положили на пол, а остальных поставили к стенке. Странные тетечки оказались оперативными работниками, и они стали всех обыскивать, но ничего не нашли. Они в бешенстве носились по клубу и матерились, но так ни с чем и уехали. На следующий день нашего друга, милиционера Васю, вызвали на ковёр в РУВД и стали пытать на тему того, откуда он узнал о готовящемся рейде, который они планировали целый месяц. По их версии это выглядело так, что за пятнадцать минут до начала операции, я вышел на сцену и сказал: «Господа, скидывайте траву, сейчас приедут менты!».
Я решил защищаться и пойти в наступление. Мы устроили пресс-конференцию, на который пытались заявить свою позицию в отношении наркотиков, но это оказалась стрельба по воробьям. Пришли журналисты из дружественных изданий, но их публикации ни на что не повлияли. Я позвонил Артёму Троицкому, который уже давно предлагал мне посетить его «кафе Обломов». Я поехал в Москву, мы поговорили за жизнь и в конце передачи коснулись этой темы. Я не знаю, что сработало, но волна прокатила, все затихло, и я немного успокоился. Правда один раз, когда играла Алёна Титова, история повторилась, только в меньшем масштабе. Это был её дебют, но меня не было в клубе, поэтому я не помню подробности. То ли их с Сашкой арестовали, то ли просто обыскали. Но Сашка оказался настолько раним, что, поехав очередной раз на запись нового альбома «Аквариума» в Лондон, он попросил политическое убежище. По крайней мере, он часто называет этот эпизод решающим в его решении. Меня правда его решение не удивило, оказывается он уже давно советовался с иностранными дружками, в какую страну легче иммигрировать, и Каролина говорила мне ещё за месяц до его отъезда. И причина, наверное, была другая. Меня больше удивило то, что он уехал, даже не попрощавшись.
В это же время я засел за статью для журнала «Komotion», в которой попытался изложить всю историю клуба и послал её Найоми, которая обещала быстро перевести её на американский язык. Но Найоми застряла с переводом, и необходимость в статье отпала.
Наши ряды поредели. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что любой живой организм рано или поздно умрет. Мы и так много успели сделать, но когда ты видишь увядание чего-то родного, то становится больно. У нас давно разладились отношения с Леной, на что были личные причины, и она ушла из клуба. Это был ощутимый удар. Но он оказался не единственным, вскоре ушел Андрюша Алякринский и Босс. Наверное и у них были свои причины, но я не мог найти этому никакого объяснения. Кирстен уехала в Гамбург и увлекла за собой Андрея Степаненко, который вместе с Боссом несколько лет выполнял функции техника сцены. Вскоре они с Кирстен поженились. Функции звукорежиссера взял на себя Вовка Матушкин и ему стала помогать Ольга Ходаковская. Вовка к этому времени уже стал играть в «Markscheider Kunst». И Ефр (Сережа Ефременко) с Егорычем (Сережей Егоровым) стали техниками сцены. Егорыч тоже иногда рулил концерты. Я же боялся, что в один прекрасный момент уйдет и Паша Марюхта, тогда мы лишимся аппарата, и это сразу будет конец.
К этому времени «TaMtAm» был уже не единственным клубом в городе. И в первые годы «TaMtAm»'а туда ходили все прикольные и во многих смыслах самые нормальные молодые люди. Но постепенно клубы стали разделяться по направлениям и жанрам. Городская тусовка стала рассредоточиваться. Появились места, очень удобно расположенные в центре, с барами и кафе. Правда с более дорогим входом, но с некоторым комфортом, который многим необходим. В некоторых клубах стало возможно выступать за деньги, к чему музыканты быстро привыкли и иногда, договариваясь о концертах в нашем клубе, многие стали заводить разговор об оплате, к чему мы так и не были готовы. К тому же постоянная угроза обыска в нашем клубе не прибавила нам посетителей. Так постепенно мы потеряли значительную часть аудитории, и к нам продолжали ходить только самые преданные. Правда иногда, во время выступления какой-нибудь группы, ставшей уже очень известной (но готовой играть бесплатно), слеталось достаточно много народа, напоминая о былых временах.
Когда после возвращения я услышал первое выступление «Химеры», оно меня совершенно потрясло. Я знал, что это великая группа, и подумал, что может быть я попробую что-нибудь для неё сделать. Я подошел к ним после выступления и сказал, что если они ничего не имеют против, то я могу предложить им свои услуги в качестве менеджера. Это обязывало. Надо было придумать, что с этим делать дальше. Зимой Сашка Липницкий организовал ещё три концерта «Химеры» Москве. Но, как и в прошлый раз, места были не совсем подходящие, и на концертах почти не было народу. Но я остался доволен.
В это время на горизонте появился Лёша Ершов. Я его хорошо знал ещё со времени его сотрудничества с Курёхиным, когда он был директором «Поп-Механики». Ещё в то время они с Курёхиным организовали лэйбл «Курицца Рекордз». С Курёхиным они по каким-то причинам разошлись, и лэйбл остался за Ершовым. Лёша предполагал продолжать издательскую деятельность и как-то зашел к нам в клуб. Мы разговорились, я давно ждал появления человека, который обратил бы внимание на новую волну. Время уходило, многие хорошие группы, которые родились на моих глазах, уже перестали существовать. Я порекомендовал Лёше обратить внимание на несколько групп, и, конечно же, первой была «Химера». Лёша сходил на концерт каждой из этих групп и составил свое собственное представление о них. Он отказался подписывать контракт с «Markscheider Kunst», сочтя их неперспективными, но при этом сам предложил контракт «Королю и Шуту». Ершов решил, что записываться все будут на «Мелодии» с режиссером Сашей Докшиным, с которым у него уже был предварительный договор, и я предложил Лёше ещё привлечь Андрея Алякринского. Так как он талантливый звукорежиссер и хорошо знаком с музыкантами и их материалом. И я был очень рад, что он понравился Лёше, и они быстро сговорились. Среди прочих Лёша подписал контракт с «Югендштилем». И поскольку мы уже давно вынашивали идею записи их альбома, и Андрюша обещал им, что как только мы наладим студию, то они будут первыми, и мы решили с них и начать.
Проявилась Лена, которая тоже давно знала Ершова. Мы решили, что в традициях «TaMtAm»'а музыкантов и звукорежиссеров во время записи следует хорошо кормить. Я часто приходил в студию и был очень рад, что мы с Леной и Андрюшей снова можем что-то делать вместе. Постепенно Лена снова вовлеклась в деятельность клуба, правда оставив за собой право приходить когда она может и этого хочет. «Югендштиль» был записан безупречно. Лёша остался доволен и со своим партнером Питом (Сергеем Селивановым) стал заниматься проблемами выпуска альбома на CD. Также параллельно Лёша решил выпустить альбом группы «Улицы», который уже у них был записан. Следующими писались «Пауки», которые даже меня привлекли к записи, и я сыграл несколько нот в двух песнях. Меня это очень веселило. Я гордился тем, что был принят этой средой. Все были очень воодушевлены этим процессом и связывали с ним много надежд. К тому же наступила весна, я отчистил от ржавчины Славкин подарок и открыл новый сезон. Старый же велосипед я отдал Андрюше Алякринскому, но его тут же украли. На очереди была «Химера».
В это время, как и каждый год, надо было порекомендовать кого-нибудь для поездки в Гамбург. И конечно же я решил, что это будет «Химера». Немцы обычно оплачивали проезд нескольких людей, и я пригласил Андрюшу Алякринского и Босса. К этому времени уже почти все ребята из нашей команды последовательно съездили в Гамбург. А один раз нам даже удалось организовать поездку для всех девушек. Мы стали готовиться к отъезду «Химеры», который был намечен на 22 апреля. «Химера» уже предприняла один тур по Европе, когда швейцарская группа анархистов «Steine Fur Den Frieden» пригласила их сопровождать во время своего тура. Басист «Химеры», Юра Лебедев, тогда поехать не смог, и в эту поездку они пригласили Гену Бачинского, который раньше играл на гитаре ещё в «Депутате Балтики», первой инкарнации «Химеры». Сложив тогда с себя функции гитариста, он стал менеджером группы, в чем преуспел и, с моей точки зрения, идеально выполнял эту работу. Он необычайно эрудирован и коммуникабелен, у него была масса контактов, и ему легко удалось устроить первый тур. Но они имели неосторожность в этот тур поехать со своими женами, которые в дороге не поладили, что по возвращении повлекло за собой разрыв отношений. Гена снял с себя функции менеджера, и группа была беспризорной до того момента, пока я не предложил им свои услуги. В эту же поездку они собирались в полном составе вместе с Юрой.
Накануне нашего отъезда 21 апреля, в клуб пришёл подполковник милиции, начальник местного отделения, и сказал, что к ним поступили сведения о том, что в этот день в клубе ожидается погром – фашиствующие скинхеды решили отпраздновать день рождения Гитлера. Появление их в клубе всегда было поводом для беспокойства. И у нас уже были с ним стычки. Поначалу я не придавал значения их присутствию, поскольку не проводил границы между разными тусовками, принимая всех за панков. И надо сказать, что не всегда беспорядки происходившие в клубе были инициированы скинхедами, просто подраться любили все. И «ковбои» делали это чаще других. Со скинхедами у меня было несколько стычек, и когда они приставали к кому-нибудь, демонстрируя силу, я должен был идти на принципы и указывать им на дверь. Пару раз мне даже попадало, и один раз, ввязавшись в драку, мне сломали ребро. Меня расстрогало проявление заботы от таких высоких чинов. Чуть позже приехал полковник, начальник РУВД, и сказал, что они держат руку на пульсе и по первому сигналу тревоги встанут на нашу защиту. Я чуть не прослезился – нас и так редко обходил вниманием этот орган. Однако это действительно был серьезный повод для беспокойства. Весь вечер мы стояли на стрёме, повысив бдительность, но, по счастью, никто не появился. Правда уже под вечер заехала дежурная бригада милиции, простые сержанты, которые видимо не знали о том, что полковник держит руку на пульсе, и как обычно кого-то арестовали, а кому-то для порядку просто съездили в глаз.
Мы благополучно добрались до Берлина на поезде. Правда в Варшаве, когда нам нужно было переехать с одного вокзала на другой, нас арестовали контролеры и слупили огромный штраф. Когда мы приехали к Свете Мюллер, агенту «TaMtAm»'а в Берлине, мы получили известие о том, что клуб закрыт.
Часть четырнадцатая
Когда я вернулся домой, уже была зима. За два месяца путешествий я успел отдохнуть и сразу окунулся в клубные проблемы. За время моего отсутствия были постоянные обыски, и было видно, что мы так долго не протянем. Мои юные дружки сообщили мне пренеприятную новость, что многих, кого арестовывали у нас в клубе, расспрашивали про меня. Меня подозревали в том, что я контролирую чуть ли не всю торговлю наркотиками на Васильевском острове. Кому-то может быть и польстило бы такое внимание, но я впал в легкую паранойю. Это было не так смешно. Во время любого рейда меня могли арестовать и подсунуть в карман любую дрянь. Рейды же проходили с поразительной частотой. Во время каждого концерта приезжал небольшой патруль, человек шесть. Они просто проходили по всему клубу, заглядывали в зал и в туалет. Иногда кого-нибудь прихватывали с собой. Все уже давно привыкли и особенно не реагировали. Один раз должна была выступать Саинхо. Народу была тьма-тьмущая, было много тувинцев, которые здесь учатся и всегда приходят на такие концерты. Было много каких-то странных тётечек, и я думал, что это всё её поклонники. Когда играла первая группа в зале началась драка, зачинщиками были скинхеды. Я вышел на сцену и сказал, что пока эти люди не покинут клуб, концерт продолжаться не будет. Образовалась пауза. Через несколько минут ворвалось человек пятьдесят омоновцев, которые по привычке половину положили на пол, а остальных поставили к стенке. Странные тетечки оказались оперативными работниками, и они стали всех обыскивать, но ничего не нашли. Они в бешенстве носились по клубу и матерились, но так ни с чем и уехали. На следующий день нашего друга, милиционера Васю, вызвали на ковёр в РУВД и стали пытать на тему того, откуда он узнал о готовящемся рейде, который они планировали целый месяц. По их версии это выглядело так, что за пятнадцать минут до начала операции, я вышел на сцену и сказал: «Господа, скидывайте траву, сейчас приедут менты!».
Я решил защищаться и пойти в наступление. Мы устроили пресс-конференцию, на который пытались заявить свою позицию в отношении наркотиков, но это оказалась стрельба по воробьям. Пришли журналисты из дружественных изданий, но их публикации ни на что не повлияли. Я позвонил Артёму Троицкому, который уже давно предлагал мне посетить его «кафе Обломов». Я поехал в Москву, мы поговорили за жизнь и в конце передачи коснулись этой темы. Я не знаю, что сработало, но волна прокатила, все затихло, и я немного успокоился. Правда один раз, когда играла Алёна Титова, история повторилась, только в меньшем масштабе. Это был её дебют, но меня не было в клубе, поэтому я не помню подробности. То ли их с Сашкой арестовали, то ли просто обыскали. Но Сашка оказался настолько раним, что, поехав очередной раз на запись нового альбома «Аквариума» в Лондон, он попросил политическое убежище. По крайней мере, он часто называет этот эпизод решающим в его решении. Меня правда его решение не удивило, оказывается он уже давно советовался с иностранными дружками, в какую страну легче иммигрировать, и Каролина говорила мне ещё за месяц до его отъезда. И причина, наверное, была другая. Меня больше удивило то, что он уехал, даже не попрощавшись.
В это же время я засел за статью для журнала «Komotion», в которой попытался изложить всю историю клуба и послал её Найоми, которая обещала быстро перевести её на американский язык. Но Найоми застряла с переводом, и необходимость в статье отпала.
Наши ряды поредели. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что любой живой организм рано или поздно умрет. Мы и так много успели сделать, но когда ты видишь увядание чего-то родного, то становится больно. У нас давно разладились отношения с Леной, на что были личные причины, и она ушла из клуба. Это был ощутимый удар. Но он оказался не единственным, вскоре ушел Андрюша Алякринский и Босс. Наверное и у них были свои причины, но я не мог найти этому никакого объяснения. Кирстен уехала в Гамбург и увлекла за собой Андрея Степаненко, который вместе с Боссом несколько лет выполнял функции техника сцены. Вскоре они с Кирстен поженились. Функции звукорежиссера взял на себя Вовка Матушкин и ему стала помогать Ольга Ходаковская. Вовка к этому времени уже стал играть в «Markscheider Kunst». И Ефр (Сережа Ефременко) с Егорычем (Сережей Егоровым) стали техниками сцены. Егорыч тоже иногда рулил концерты. Я же боялся, что в один прекрасный момент уйдет и Паша Марюхта, тогда мы лишимся аппарата, и это сразу будет конец.
К этому времени «TaMtAm» был уже не единственным клубом в городе. И в первые годы «TaMtAm»'а туда ходили все прикольные и во многих смыслах самые нормальные молодые люди. Но постепенно клубы стали разделяться по направлениям и жанрам. Городская тусовка стала рассредоточиваться. Появились места, очень удобно расположенные в центре, с барами и кафе. Правда с более дорогим входом, но с некоторым комфортом, который многим необходим. В некоторых клубах стало возможно выступать за деньги, к чему музыканты быстро привыкли и иногда, договариваясь о концертах в нашем клубе, многие стали заводить разговор об оплате, к чему мы так и не были готовы. К тому же постоянная угроза обыска в нашем клубе не прибавила нам посетителей. Так постепенно мы потеряли значительную часть аудитории, и к нам продолжали ходить только самые преданные. Правда иногда, во время выступления какой-нибудь группы, ставшей уже очень известной (но готовой играть бесплатно), слеталось достаточно много народа, напоминая о былых временах.
Когда после возвращения я услышал первое выступление «Химеры», оно меня совершенно потрясло. Я знал, что это великая группа, и подумал, что может быть я попробую что-нибудь для неё сделать. Я подошел к ним после выступления и сказал, что если они ничего не имеют против, то я могу предложить им свои услуги в качестве менеджера. Это обязывало. Надо было придумать, что с этим делать дальше. Зимой Сашка Липницкий организовал ещё три концерта «Химеры» Москве. Но, как и в прошлый раз, места были не совсем подходящие, и на концертах почти не было народу. Но я остался доволен.
В это время на горизонте появился Лёша Ершов. Я его хорошо знал ещё со времени его сотрудничества с Курёхиным, когда он был директором «Поп-Механики». Ещё в то время они с Курёхиным организовали лэйбл «Курицца Рекордз». С Курёхиным они по каким-то причинам разошлись, и лэйбл остался за Ершовым. Лёша предполагал продолжать издательскую деятельность и как-то зашел к нам в клуб. Мы разговорились, я давно ждал появления человека, который обратил бы внимание на новую волну. Время уходило, многие хорошие группы, которые родились на моих глазах, уже перестали существовать. Я порекомендовал Лёше обратить внимание на несколько групп, и, конечно же, первой была «Химера». Лёша сходил на концерт каждой из этих групп и составил свое собственное представление о них. Он отказался подписывать контракт с «Markscheider Kunst», сочтя их неперспективными, но при этом сам предложил контракт «Королю и Шуту». Ершов решил, что записываться все будут на «Мелодии» с режиссером Сашей Докшиным, с которым у него уже был предварительный договор, и я предложил Лёше ещё привлечь Андрея Алякринского. Так как он талантливый звукорежиссер и хорошо знаком с музыкантами и их материалом. И я был очень рад, что он понравился Лёше, и они быстро сговорились. Среди прочих Лёша подписал контракт с «Югендштилем». И поскольку мы уже давно вынашивали идею записи их альбома, и Андрюша обещал им, что как только мы наладим студию, то они будут первыми, и мы решили с них и начать.
Проявилась Лена, которая тоже давно знала Ершова. Мы решили, что в традициях «TaMtAm»'а музыкантов и звукорежиссеров во время записи следует хорошо кормить. Я часто приходил в студию и был очень рад, что мы с Леной и Андрюшей снова можем что-то делать вместе. Постепенно Лена снова вовлеклась в деятельность клуба, правда оставив за собой право приходить когда она может и этого хочет. «Югендштиль» был записан безупречно. Лёша остался доволен и со своим партнером Питом (Сергеем Селивановым) стал заниматься проблемами выпуска альбома на CD. Также параллельно Лёша решил выпустить альбом группы «Улицы», который уже у них был записан. Следующими писались «Пауки», которые даже меня привлекли к записи, и я сыграл несколько нот в двух песнях. Меня это очень веселило. Я гордился тем, что был принят этой средой. Все были очень воодушевлены этим процессом и связывали с ним много надежд. К тому же наступила весна, я отчистил от ржавчины Славкин подарок и открыл новый сезон. Старый же велосипед я отдал Андрюше Алякринскому, но его тут же украли. На очереди была «Химера».
В это время, как и каждый год, надо было порекомендовать кого-нибудь для поездки в Гамбург. И конечно же я решил, что это будет «Химера». Немцы обычно оплачивали проезд нескольких людей, и я пригласил Андрюшу Алякринского и Босса. К этому времени уже почти все ребята из нашей команды последовательно съездили в Гамбург. А один раз нам даже удалось организовать поездку для всех девушек. Мы стали готовиться к отъезду «Химеры», который был намечен на 22 апреля. «Химера» уже предприняла один тур по Европе, когда швейцарская группа анархистов «Steine Fur Den Frieden» пригласила их сопровождать во время своего тура. Басист «Химеры», Юра Лебедев, тогда поехать не смог, и в эту поездку они пригласили Гену Бачинского, который раньше играл на гитаре ещё в «Депутате Балтики», первой инкарнации «Химеры». Сложив тогда с себя функции гитариста, он стал менеджером группы, в чем преуспел и, с моей точки зрения, идеально выполнял эту работу. Он необычайно эрудирован и коммуникабелен, у него была масса контактов, и ему легко удалось устроить первый тур. Но они имели неосторожность в этот тур поехать со своими женами, которые в дороге не поладили, что по возвращении повлекло за собой разрыв отношений. Гена снял с себя функции менеджера, и группа была беспризорной до того момента, пока я не предложил им свои услуги. В эту же поездку они собирались в полном составе вместе с Юрой.
Накануне нашего отъезда 21 апреля, в клуб пришёл подполковник милиции, начальник местного отделения, и сказал, что к ним поступили сведения о том, что в этот день в клубе ожидается погром – фашиствующие скинхеды решили отпраздновать день рождения Гитлера. Появление их в клубе всегда было поводом для беспокойства. И у нас уже были с ним стычки. Поначалу я не придавал значения их присутствию, поскольку не проводил границы между разными тусовками, принимая всех за панков. И надо сказать, что не всегда беспорядки происходившие в клубе были инициированы скинхедами, просто подраться любили все. И «ковбои» делали это чаще других. Со скинхедами у меня было несколько стычек, и когда они приставали к кому-нибудь, демонстрируя силу, я должен был идти на принципы и указывать им на дверь. Пару раз мне даже попадало, и один раз, ввязавшись в драку, мне сломали ребро. Меня расстрогало проявление заботы от таких высоких чинов. Чуть позже приехал полковник, начальник РУВД, и сказал, что они держат руку на пульсе и по первому сигналу тревоги встанут на нашу защиту. Я чуть не прослезился – нас и так редко обходил вниманием этот орган. Однако это действительно был серьезный повод для беспокойства. Весь вечер мы стояли на стрёме, повысив бдительность, но, по счастью, никто не появился. Правда уже под вечер заехала дежурная бригада милиции, простые сержанты, которые видимо не знали о том, что полковник держит руку на пульсе, и как обычно кого-то арестовали, а кому-то для порядку просто съездили в глаз.
Мы благополучно добрались до Берлина на поезде. Правда в Варшаве, когда нам нужно было переехать с одного вокзала на другой, нас арестовали контролеры и слупили огромный штраф. Когда мы приехали к Свете Мюллер, агенту «TaMtAm»'а в Берлине, мы получили известие о том, что клуб закрыт.
Часть четырнадцатая
Первым импульсом было все бросить и мчать домой. Но я позвонил Лене, и она меня сразу успокоила. Я знал, что она сделает все, что в этой ситуации потребуется, а я всё равно ничего не смогу изменить. И на следующий день мы из Берлина поехали в Гамбург. Мой друг Валера Сорокин, который к этому времени уже несколько лет жил в Берлине, как раз перегонял автомобиль по этому маршруту, он также вписал своего брата Юру, и мы на двух роскошных автомобилях мигом домчали до Бергедорфа, где нас ждали Кирстен с Андреем. Нас как обычно разместили по друзьям. Эдик же сговорился со своим дружком Бумо, который специально к нему приехал из Швейцарии, и они поехали в Гамбург ночевать в сквоте. Вообще Эдик существовал абсолютно независимо от остальных музыкантов группы. И мне с большим трудом удавалось найти к нему доступ. И в этом, наверное, была моя основная ошибка. Я пытался его искать, в то время, как музыканты группы этого не делали и поэтому до сих пор вместе и играли. Эдик был очень наивен и для меня был кристально чистым человеком. У него был период, когда он был очень сильно зависим от наркотиков и совершенно посадил себе печень. Но я никогда не помню, чтобы он был зол или агрессивен. Он исчезал на несколько дней, и я волновался, что он может не придти или опоздает на концерт, но музыканты группы были совершенно спокойны, они знали, что Эдик проявится.
Молодежные центры в Бергедорфе и Бильштедте, где проходили концерты, были не самыми подходящими местами для такого рода музыки. И мы искали возможности выступить в каком-нибудь реальном месте, и Кирстен удалось сговориться с клубом «Stortebecker», в котором «Химера» разогревала канадскую группу «Propaghandi». Не смотря на то, что все пришли на канадцев, «Химеру» очень хорошо принимали.
Мы прекрасно проводили время, и однажды мы катаясь на лодке по реке Билке, мои друзья затеяли возню и перевернули лодку. По счастью было не очень холодно и не так далеко от берега, но я утопил свой фотоаппарат. Наш приятель Ульф притащил багор, и Андрей с Боссом пытались прочесать дно, пока не утопили и этот багор. Я очень любил этот фотоаппарат и очень расстроился – иногда у меня получались интересные снимки, к тому же в нём осталась целая пленка с «Химерой». В этот же день мне надо было ехать в Гамбург на деловую встречу, и вся моя одежда была совершенно мокрая. Ульф нашёл мне сандалии, старые белые расклешенные штаны и какой-то свитер. Я распустил волосы и в таком виде поехал в Гамбург. Было очень смешно я выглядел так двадцать лет назад, когда путешествовал автостопом. Я как будто окунулся в прошлое, тем более в этом удивительном городе можно одеваться как угодно и никто на тебя не обратит никакого внимания.
Пока мы были в Гамбурге, Света Мюллер сговорилась на концерт в сквоте на Линиен штрассе в бывшем Восточном Берлине. Этот квартал почти весь захватили сквоттеры, и он оказался в самом центре объединенного Берлина. Я уже бывал в таких местах, и каждый раз меня восхищало то, как независимо живут эти люди. Я знал, что я принадлежу этому миру, но мой поезд уже проехал эту остановку. Зал находился в наполовину затопленном подвале, и пройти в него можно было только через пролом в стене по автомобильным покрышкам, брошенным в воду. Посреди двора на костре в большом котле готовилась еда. Мои берлинские друзья, которых я пригласил на концерт своей любимой группы, воспользовались разными предлогами и слили. Из всех щелей выползал дикий люд, который постепенно заполнил весь подвал. Самое интересное, что всё-таки пришло много внешней публики и было продано достаточное количество билетов. Сначала играли две классические немецкие группы, и люди расслабленно тусовались, кто-то танцевал. Но когда заиграла «Химера», вдруг все пришло в движение. Появились какие-то люди с факелами и бутылками керосина в руках, которые стали изрыгать огонь. Трехметровые языки пламени носились под потолком и всех обдавало жаром так, что приходилось приседать. Через какое-то время все пространство было заполнено горячими парами керосина и дымом. И когда воздуха не осталось совсем, публика ломанулась наружу. Я тоже сломался и выполз на воздух. В проходах было темно и ничего не было видно. Это был натуральный ад. Но из под земли ещё долго доносились звуки «Химеры». Они вышли последними, когда в зале не осталось ни одного человека. Как выяснилось, таким образом группе было выказано наивысочайшее одобрение. И потом даже заплатили денег. Ничего подобного я ни в каких Америках не видывал.
Когда мы вернулись на Родину, ко мне пришли почти все ребята из нашей команды решать, что делать дальше. Меня все ждали и надеялись, что я что-нибудь придумаю. Но я знал, что все кончено, я не стану бороться за это место, для меня игра закончилась. Хотелось устроить заключительную акцию, во время которой раздать валики и кисти и покрасить стены в салатный цвет, которым они были выкрашены к моменту нашего появления в Молодежном центре, и таким образом стереть матрицу. Но с новыми хозяевами не хотелось вступать ни в какие переговоры, и это естественно не получилось. Саша Кострикин уговаривал нас не забирать вещи, дескать не все ещё потеряно. Он работал в Мэрии и рассчитывал на поддержку Собчака. Но мы всё-таки решили собраться и уехать. Обидчики дали нам на это три дня. Понятно было, что они не станут использовать наш интерьер в своих целях, но мы всё равно купили несколько банок краски, и Лена с Лёшей Михеевым стали закрашивать созданные Лёшей фрески. Это было не легко. Да и для того, чтобы это сделать тщательно, нужна была бочка краски и вообще это огромная работа, которую трудно выполнять только ради принципа. Они сломались, заляпали стены кое-как, и на этом мы закончили. Все скамейки и ноги Комсомолки мы вынесли в садик напротив. А неподъемные железобетонные ноги Матроса мы смогли вытащить только на тротуар перед входом. Я туда больше не ездил, но говорят Матрос исчез на следующий день, видимо он воссоединился со своей половиной, а скамейки растащили по соседним дворам.
Собчак действительно тормознул деятельность этой организации и пообещал Кострикину, что после выборов он разберется. Но он не удержался в кресле, а через некоторое время своего кресла лишился и Саша Кострикин.
«Химера» приступила к записи альбома на «Мелодии». Я уговорил Ершова в процессе записи организовать видеосъемку. Он согласился, и я сговорился с Сашей Розановым, помочь нам в этом. Саша как раз только что получил грант от Фонда Сороса на съемку фильма о петербургской независимой музыке. Также мы с «Химерой» предприняли поездку в Москву на фестиваль «Учитесь плавать». Это был реальный шанс для группы мелькнуть в московской тусовке. У группы не было своего звукорежиссера, и я уговаривал поехать Андрея Алякринского, который хорошо знал звук этой группы. Но Андрюша поехать не смог, и с нами поехала Ольга Ходаковская. Она тоже хорошо делает звук, но в той ситуации требовалась мобильность. Надо было отстроить звук группы в течение получасового саундчека, а потом быстро перестроиться во время короткого перерыва, и Ольга немного растерялась. В результате группа не прозвучала, и её выступление никого не впечатлило.
В этот момент до меня дошел слух о болезни Курёхина, но я несколько дней не мог дозвониться до Насти. Дозвонившись один раз до её родителей, я узнал, что ему сделали операцию, и сразу же поехал к нему в больницу. С этого дня я уже не мог думать ни о чём другом. Хотелось верить в то, что ещё что-то можно сделать. Во второй раз в жизни я соприкоснулся с ужасом ситуации, когда на твоих глазах умирает близкий человек. Хотелось быть рядом с ним и хотелось просто убежать. Хотелось помочь Насте, которая цеплялась за любую ниточку, которая давала надежду. Но эти ниточки обрывались одна за одной. Она неотступно дежурила у постели Сергея и, когда она совсем валилась от усталости, её сменял «профессор» Волков. Он был близким другом Сергея, с которым они познакомились в то время, как я углубился в свой клуб, и мы с ним почти не были знакомы. Но в эти тяжелые дни мы очень сблизились. Также, приходя в больницу, я неизменно встречал Сережу Дебижева, которого тоже ноги сами приносили туда. В какое-то время Сергею стало чуть легче и его перевели в Кардиологический центр на улице Пархоменко. Там его постоянно навещали друзья, и в день его рождения мы устроили настоящую вечеринку с шампанским, конфетами и пирожными. Но, выходя из больницы, все ревели горючим слезами.
К нему приходил его старый знакомый священник, отец Константин, настоятель храма Спаса Нерукотворного Образа, и после этого Настя решила крестить Федю, их сына, которому было только полтора года, и решила покреститься сама. Сергей захотел, чтобы я был крестным его сына. И хотя я зарекся больше не брать на себя такую ответственность, тут у меня не было выбора и у меня появился ещё один крестник.
В эти дни в Россию должен был приехать Дэвид Боуи, и Артем Троицкий предложил мне встретиться с ним и протусоваться, пока он будет в Петербурге. Было даже запланировано открыть Эрмитаж в выходной день, чтобы он мог побродить по нему в одиночестве. Я же не знал, что с ним делать, и хотел привести его в больницу к Курёхину, я считаю, что это лучшее, что он мог в этом городе увидеть. Но в последний момент все сорвалось. Я получил факс от Иры Шумович, которая сотрудничала с Антеей Ино, что в Токио, откуда Дэвид должен был лететь в Петербург, произошла катастрофа, и рейс отменили. Он просидел там лишний день и полетел прямо в Москву. Я не был в настроении ехать в Москву на его концерт. Но Настя попросила меня выполнить несколько поручений, и я решил поехать. На концерте в Кремле был весь бомонд, Боуи был в плохом настроении, но концерт оказался блестящим, особенно по сравнению с тем, на которым я был раньше. Я был переполнен эмоциями, а на песне «All The Young Dudes» просто расплакался. Но этого по счастью никто не видел. Единственным человеком, который в этот момент был способен меня понять, оказался Миша Шишков, которого я встретил на выходе в таком же состоянии. Приехав домой, я сразу же поехал к Курёхину в больницу. Он очень сожалел, что сам не мог поехать и с нетерпением ждал рассказов о концерте.
Меня снова позвали на Форум Лидеров Бизнеса Под Эгидой Принца Уэлльского в Будапешт. Я ехать не хотел – клуб закрыт, и я больше не могу представлять этот проект. Но они настояли, потому что к этому времени последняя группа закончила обучение, и всем должны были вручать дипломы об окончании. Я приехал в Будапешт, и его красота в это раз меня нисколько не тронула. Три дня я провел в полузабытьи, не участвуя в происходящем. И конечно же была заключительная вечеринка, но я больше не пел про трактористов, а просто пошел спать.
Когда я вернулся, то Курёхина перевели в Покровскую больницу прямо напротив ДК Кирова, где был офис «Куриццы». Я ехал на велосипеде в больницу, после этого заходил к Ершову и ехал дальше в студию, где писалась «Химера». И так меня мотало целыми днями. У «Химеры» была мощнейшая программа, и группа находилась в блестящей форме. Андрюша с Сашей Докшиным увлеченно делали свое дело, и мне было приятно наблюдать за тем, что все эти люди знают, что делают. И Саша Розанов снял на видео несколько смен звукозаписи. Но я не мог сконцентрироваться на происходящем, и мои мысли были о другом. Через какое-то время Лёша Ершов, будучи продюсером, стал давать советы, каким ему хотелось видеть их альбом. Он говорил, что альбом слишком тяжелый и надо добавить несколько акустических песен. Я стал протестовать и приводить доводы в защиту того, что группа знает, что делать. Но Ершов настоял на том, чтобы они всё-таки записали несколько спокойных песен. Материала получалось на два альбома, и я не понимал, как из этих разных песен можно склеить один. Лена меня поддержала, но группе похоже было всё равно. По завершении записи мы решили сделать концерт «Химеры» в Молодежном театре на Фонтанке, и Саша Розанов отснял весь концерт на две камеры, а мы сделали запись на DAT магнитофон прямо с пульта. Лёша Ершов предложил Андрюше влиться в «Куриццу», и Андрюша с готовностью согласился. Также туда поступили на службу Шурик Рунёв и Ольга Ходаковская, и какое-то время все динамично развивалось. Курицца выпустила альбом «Югендштиля» и «Улиц» на CD, но с «Пауками» оказалось сложнее. Пока было непонятно, как будет с продажами альбомов первых двух групп, и Ершов не рисковал выпускать «Пауков» на CD, а ограничился лишь кассетами. «Пауки» немного обиделись, в этом была дискриминация. Но продюсер оставлял за собой право решать. Мы не заметили, как вступили в капиталистические отношения, предусмотренные контрактом.
Молодежные центры в Бергедорфе и Бильштедте, где проходили концерты, были не самыми подходящими местами для такого рода музыки. И мы искали возможности выступить в каком-нибудь реальном месте, и Кирстен удалось сговориться с клубом «Stortebecker», в котором «Химера» разогревала канадскую группу «Propaghandi». Не смотря на то, что все пришли на канадцев, «Химеру» очень хорошо принимали.
Мы прекрасно проводили время, и однажды мы катаясь на лодке по реке Билке, мои друзья затеяли возню и перевернули лодку. По счастью было не очень холодно и не так далеко от берега, но я утопил свой фотоаппарат. Наш приятель Ульф притащил багор, и Андрей с Боссом пытались прочесать дно, пока не утопили и этот багор. Я очень любил этот фотоаппарат и очень расстроился – иногда у меня получались интересные снимки, к тому же в нём осталась целая пленка с «Химерой». В этот же день мне надо было ехать в Гамбург на деловую встречу, и вся моя одежда была совершенно мокрая. Ульф нашёл мне сандалии, старые белые расклешенные штаны и какой-то свитер. Я распустил волосы и в таком виде поехал в Гамбург. Было очень смешно я выглядел так двадцать лет назад, когда путешествовал автостопом. Я как будто окунулся в прошлое, тем более в этом удивительном городе можно одеваться как угодно и никто на тебя не обратит никакого внимания.
Пока мы были в Гамбурге, Света Мюллер сговорилась на концерт в сквоте на Линиен штрассе в бывшем Восточном Берлине. Этот квартал почти весь захватили сквоттеры, и он оказался в самом центре объединенного Берлина. Я уже бывал в таких местах, и каждый раз меня восхищало то, как независимо живут эти люди. Я знал, что я принадлежу этому миру, но мой поезд уже проехал эту остановку. Зал находился в наполовину затопленном подвале, и пройти в него можно было только через пролом в стене по автомобильным покрышкам, брошенным в воду. Посреди двора на костре в большом котле готовилась еда. Мои берлинские друзья, которых я пригласил на концерт своей любимой группы, воспользовались разными предлогами и слили. Из всех щелей выползал дикий люд, который постепенно заполнил весь подвал. Самое интересное, что всё-таки пришло много внешней публики и было продано достаточное количество билетов. Сначала играли две классические немецкие группы, и люди расслабленно тусовались, кто-то танцевал. Но когда заиграла «Химера», вдруг все пришло в движение. Появились какие-то люди с факелами и бутылками керосина в руках, которые стали изрыгать огонь. Трехметровые языки пламени носились под потолком и всех обдавало жаром так, что приходилось приседать. Через какое-то время все пространство было заполнено горячими парами керосина и дымом. И когда воздуха не осталось совсем, публика ломанулась наружу. Я тоже сломался и выполз на воздух. В проходах было темно и ничего не было видно. Это был натуральный ад. Но из под земли ещё долго доносились звуки «Химеры». Они вышли последними, когда в зале не осталось ни одного человека. Как выяснилось, таким образом группе было выказано наивысочайшее одобрение. И потом даже заплатили денег. Ничего подобного я ни в каких Америках не видывал.
Когда мы вернулись на Родину, ко мне пришли почти все ребята из нашей команды решать, что делать дальше. Меня все ждали и надеялись, что я что-нибудь придумаю. Но я знал, что все кончено, я не стану бороться за это место, для меня игра закончилась. Хотелось устроить заключительную акцию, во время которой раздать валики и кисти и покрасить стены в салатный цвет, которым они были выкрашены к моменту нашего появления в Молодежном центре, и таким образом стереть матрицу. Но с новыми хозяевами не хотелось вступать ни в какие переговоры, и это естественно не получилось. Саша Кострикин уговаривал нас не забирать вещи, дескать не все ещё потеряно. Он работал в Мэрии и рассчитывал на поддержку Собчака. Но мы всё-таки решили собраться и уехать. Обидчики дали нам на это три дня. Понятно было, что они не станут использовать наш интерьер в своих целях, но мы всё равно купили несколько банок краски, и Лена с Лёшей Михеевым стали закрашивать созданные Лёшей фрески. Это было не легко. Да и для того, чтобы это сделать тщательно, нужна была бочка краски и вообще это огромная работа, которую трудно выполнять только ради принципа. Они сломались, заляпали стены кое-как, и на этом мы закончили. Все скамейки и ноги Комсомолки мы вынесли в садик напротив. А неподъемные железобетонные ноги Матроса мы смогли вытащить только на тротуар перед входом. Я туда больше не ездил, но говорят Матрос исчез на следующий день, видимо он воссоединился со своей половиной, а скамейки растащили по соседним дворам.
Собчак действительно тормознул деятельность этой организации и пообещал Кострикину, что после выборов он разберется. Но он не удержался в кресле, а через некоторое время своего кресла лишился и Саша Кострикин.
«Химера» приступила к записи альбома на «Мелодии». Я уговорил Ершова в процессе записи организовать видеосъемку. Он согласился, и я сговорился с Сашей Розановым, помочь нам в этом. Саша как раз только что получил грант от Фонда Сороса на съемку фильма о петербургской независимой музыке. Также мы с «Химерой» предприняли поездку в Москву на фестиваль «Учитесь плавать». Это был реальный шанс для группы мелькнуть в московской тусовке. У группы не было своего звукорежиссера, и я уговаривал поехать Андрея Алякринского, который хорошо знал звук этой группы. Но Андрюша поехать не смог, и с нами поехала Ольга Ходаковская. Она тоже хорошо делает звук, но в той ситуации требовалась мобильность. Надо было отстроить звук группы в течение получасового саундчека, а потом быстро перестроиться во время короткого перерыва, и Ольга немного растерялась. В результате группа не прозвучала, и её выступление никого не впечатлило.
В этот момент до меня дошел слух о болезни Курёхина, но я несколько дней не мог дозвониться до Насти. Дозвонившись один раз до её родителей, я узнал, что ему сделали операцию, и сразу же поехал к нему в больницу. С этого дня я уже не мог думать ни о чём другом. Хотелось верить в то, что ещё что-то можно сделать. Во второй раз в жизни я соприкоснулся с ужасом ситуации, когда на твоих глазах умирает близкий человек. Хотелось быть рядом с ним и хотелось просто убежать. Хотелось помочь Насте, которая цеплялась за любую ниточку, которая давала надежду. Но эти ниточки обрывались одна за одной. Она неотступно дежурила у постели Сергея и, когда она совсем валилась от усталости, её сменял «профессор» Волков. Он был близким другом Сергея, с которым они познакомились в то время, как я углубился в свой клуб, и мы с ним почти не были знакомы. Но в эти тяжелые дни мы очень сблизились. Также, приходя в больницу, я неизменно встречал Сережу Дебижева, которого тоже ноги сами приносили туда. В какое-то время Сергею стало чуть легче и его перевели в Кардиологический центр на улице Пархоменко. Там его постоянно навещали друзья, и в день его рождения мы устроили настоящую вечеринку с шампанским, конфетами и пирожными. Но, выходя из больницы, все ревели горючим слезами.
К нему приходил его старый знакомый священник, отец Константин, настоятель храма Спаса Нерукотворного Образа, и после этого Настя решила крестить Федю, их сына, которому было только полтора года, и решила покреститься сама. Сергей захотел, чтобы я был крестным его сына. И хотя я зарекся больше не брать на себя такую ответственность, тут у меня не было выбора и у меня появился ещё один крестник.
В эти дни в Россию должен был приехать Дэвид Боуи, и Артем Троицкий предложил мне встретиться с ним и протусоваться, пока он будет в Петербурге. Было даже запланировано открыть Эрмитаж в выходной день, чтобы он мог побродить по нему в одиночестве. Я же не знал, что с ним делать, и хотел привести его в больницу к Курёхину, я считаю, что это лучшее, что он мог в этом городе увидеть. Но в последний момент все сорвалось. Я получил факс от Иры Шумович, которая сотрудничала с Антеей Ино, что в Токио, откуда Дэвид должен был лететь в Петербург, произошла катастрофа, и рейс отменили. Он просидел там лишний день и полетел прямо в Москву. Я не был в настроении ехать в Москву на его концерт. Но Настя попросила меня выполнить несколько поручений, и я решил поехать. На концерте в Кремле был весь бомонд, Боуи был в плохом настроении, но концерт оказался блестящим, особенно по сравнению с тем, на которым я был раньше. Я был переполнен эмоциями, а на песне «All The Young Dudes» просто расплакался. Но этого по счастью никто не видел. Единственным человеком, который в этот момент был способен меня понять, оказался Миша Шишков, которого я встретил на выходе в таком же состоянии. Приехав домой, я сразу же поехал к Курёхину в больницу. Он очень сожалел, что сам не мог поехать и с нетерпением ждал рассказов о концерте.
Меня снова позвали на Форум Лидеров Бизнеса Под Эгидой Принца Уэлльского в Будапешт. Я ехать не хотел – клуб закрыт, и я больше не могу представлять этот проект. Но они настояли, потому что к этому времени последняя группа закончила обучение, и всем должны были вручать дипломы об окончании. Я приехал в Будапешт, и его красота в это раз меня нисколько не тронула. Три дня я провел в полузабытьи, не участвуя в происходящем. И конечно же была заключительная вечеринка, но я больше не пел про трактористов, а просто пошел спать.
Когда я вернулся, то Курёхина перевели в Покровскую больницу прямо напротив ДК Кирова, где был офис «Куриццы». Я ехал на велосипеде в больницу, после этого заходил к Ершову и ехал дальше в студию, где писалась «Химера». И так меня мотало целыми днями. У «Химеры» была мощнейшая программа, и группа находилась в блестящей форме. Андрюша с Сашей Докшиным увлеченно делали свое дело, и мне было приятно наблюдать за тем, что все эти люди знают, что делают. И Саша Розанов снял на видео несколько смен звукозаписи. Но я не мог сконцентрироваться на происходящем, и мои мысли были о другом. Через какое-то время Лёша Ершов, будучи продюсером, стал давать советы, каким ему хотелось видеть их альбом. Он говорил, что альбом слишком тяжелый и надо добавить несколько акустических песен. Я стал протестовать и приводить доводы в защиту того, что группа знает, что делать. Но Ершов настоял на том, чтобы они всё-таки записали несколько спокойных песен. Материала получалось на два альбома, и я не понимал, как из этих разных песен можно склеить один. Лена меня поддержала, но группе похоже было всё равно. По завершении записи мы решили сделать концерт «Химеры» в Молодежном театре на Фонтанке, и Саша Розанов отснял весь концерт на две камеры, а мы сделали запись на DAT магнитофон прямо с пульта. Лёша Ершов предложил Андрюше влиться в «Куриццу», и Андрюша с готовностью согласился. Также туда поступили на службу Шурик Рунёв и Ольга Ходаковская, и какое-то время все динамично развивалось. Курицца выпустила альбом «Югендштиля» и «Улиц» на CD, но с «Пауками» оказалось сложнее. Пока было непонятно, как будет с продажами альбомов первых двух групп, и Ершов не рисковал выпускать «Пауков» на CD, а ограничился лишь кассетами. «Пауки» немного обиделись, в этом была дискриминация. Но продюсер оставлял за собой право решать. Мы не заметили, как вступили в капиталистические отношения, предусмотренные контрактом.