Страница:
Приехал Славка из Монреаля, который тут же поселился вместе с ними, а Ливерпулец в этот раз приехать не смог. Настя с Лизой и Девушки из «Колибри» жили этажом выше в более комфортабельных условиях, но они были в дурном настроении, теплые отношения с ними как-то не сложились, и мы тусовались раздельно. В первый же вечер мы с Текилой пошли гулять и зашли в CBGB. Играли какие-то средние группы, но все ребята были в восторге. На следующее утро, когда мы просто болтались, мы снова зашли в CBGB и «Continental», оставили CD, и в обоих клубах мгновенно сговорились о концертах.
Фестиваль проходил в моем любимом клубе «Cooler». И почти на всех концертах был аншлаг. Дэвид был счастлив. Мне дико понравился Отомо Йошихиде, которого я уже слышал в Петербурге и группа «Silver Apples». Их всего два человека, и один из них играл на синтезаторе, сконструированном им самим ещё в шестидесятые годы. Звук был невероятный, но меня больше всего потряс барабанщик, который играл с фантастическим драйвом. На концерт «Колибри» пришёл Бенни Кэй, музыкант, который участвовал в записи альбома «Лилит». Мы разговорились. Он пригласил меня пообедать, и естественно разговор зашел о нашем хорошем знакомом. Он подарил мне версию альбома под названием «Black Moon», на запись которого он был приглашен как продюсер. Но, к сожалению, Боб об этом позабыл и, вернувшись в Россию, выпустил свою версию альбома, забыв упомянуть Бенни Кэя. Когда же Бенни Кэй только закончил мастеринг, этот альбом уже появился на Брайтон Бич. Мне было интересно послушать этот альбом не только потому, что там играет группа «The Band». Мне всегда было интересно послушать, что делает Боб в любом составе. Как правило, не имея новых собственно музыкальных идей, он прибегал к давно испытанному способу смены состава. И в данном случае «The Band» выглядел всего лишь новым составом «Аквариума». Конечно же каждая группа имеет свою ауру и свое звучание. Но я думаю, что такую ауру имела и группа «Аквариум», которая ничем существенным от «The Band» не отличалась, просто это была группа «The Band», которая жила и развивалась в других условиях. Мы даже поговорили с Бенни о том, почему бы Бобу Дилану не записать свой следующий альбом с «Аквариумом». Причем он высказал предположение, что результат мог бы быть не хуже. Другое дело, что эта группа на сегодняшний момент представляет? Я с безмерным уважением отношусь ко всем тем музыкантам, которых Боб одарил этим именем. И никогда не позволю себе бестактность, лишить кого-либо этого имени. Поэтому отобрать какой-нибудь вариант состава для такого проекта я не смог бы. Оставим подобного рода привилегию за Бобом. Да и вступать с ним в единоборство было бы глупо.
Я пытался воспользоваться ситуацией и сделать промоушн «Вермишели». Бенни Кэй предложил отправить пластинку Полу Уинтеру. Я отнес пластинки в «World Music Institute» и Дэвиду Бёрну в «Todo Mundo». К сожалению самого Дэвида не оказалось в городе. Также я встречался с журналистом Ларри Бернбаумом, который пишет для журнала «Rythm Music». Он послушал альбом и сказал, что с удовольствием написал бы рецензию, но коль скоро у «Whitehorse» нет дистрибьюции в Америке, то писать бессмысленно. Также мы с Дэвидом ходили на американское отделение «Shanachie» к Тайсону Догерти, который приходил на концерт «Tequilajazzz». Но, к сожалению, ни от кого из них я не получил никаких ответов. А бомбить людей я не умею. Хотя в Америке, говорят, принято напоминать о себе.
Андрюша Алякринский повел себя самым странным образом, он вдруг захандрил и попросил меня поменять билет, чтобы улететь раньше. Это было трудно объяснимо. Естественно проявился Димка Гусев. К сожалению они расстались с Гулей, но продолжали играть вместе. Их дети повзрослели, и их старший сын Гленн очень эффектно играл на барабанах. Димка, будучи всегда полон планов, предложил сделать импровизированный концерт на крыше у Сальваторе. Они притащили барабаны и два комбика и средь бела дня устроили джем на крыше. Прямо как в «Let It Be». Я, к сожалению, на нём не был, поскольку должен был ехать в агентство менять билеты, потому что «Колибри» решили остаться на неделю. Говорят, что через десять минут появился полицейский вертолет. Который повисел, подумал, да полетел дальше. «Tequilajazzz» сыграла в абсолютно пустом клубе «Continental» и при немногочисленном скоплении русских в CBGB, после чего все абсолютно счастливые полетели домой.
По приезде, я сразу приступил к репетициям. В июне Антея Ино предложила «Вермишели» сыграть в одном концерте с Майклом Найманом во Дворце Белосельских-Белозерских. С ним приехал Артем Троицкий, и заранее было оговорено, что мы должны играть не более сорока минут. Но Сережа был готов рубиться за каждую минуту и предлагал сыграть минут пятьдесят. Убеждать его в обратном было нереально. Репетируя на Орбели, мы пытались прохронометрировать программу, но в процессе репетиции поссорились из-за того, что в паузе я завел разговор с Олегом о том, что мне на Пушкинской, 10 предложили снять репетиционную точку. Это почему-то вызвало гнев Сережи, и на этом репетиция закончилась. Концерт мы всё-таки сыграли, но он был никаким, все пришли на Майкла Наймана. Так всегда бывает, когда ты играешь на разогреве. И всегда нужно чувствовать тот момент, когда люди теряют внимание, потому что они пришли за другим. Мы же затянули минут на пятьдесят. Артем Троицкий делал мне знаки, что пора заканчивать, но Сережа этого, конечно, не видел. Но если бы я попробовал ему подсказать, что мы уже переиграли, то вызвал бы его гнев. Мы играли очень громко и долго и перетянули баланс на себя. Майкл Найман во втором отделении, играя один на фортепьяно, показался скучен. К тому же рояль был не в порядке и в антракте между нашими выступлениями его долго пытались подстроить. В тот же день я уехал в Москву, и мне удалось сходить на его концерт в Большом зале Консерватории, где он играл уже со своим оркестром, от чего я был в полном восторге. Я видел и слышал, как мог бы звучать наш оркестр.
Но мне уже было не суждено в нём играть. Когда я вернулся из Москвы, то случайно встретил своего тренера по теннису Иру Варфоломееву. Мы давно не виделись и разговорились. У неё уже было двое детей, и она давно не тренировала. Она живет в Лисьем носу, и неподалеку от дома, в Александровской, она нашла корты и подыскивала кого-нибудь на работу. В теннис я прекратил играть с тех пор, как закрылось наше место на Каменном острове, но поскольку я не имел никаких планов, то решил заехать к ней посмотреть. Приехав туда, я сразу согласился работать. Таким образом начался новый этап моей жизни. В очередной раз я взялся за лопату и почувствовал огромное облегчение. Оказывается я очень устал. Последняя фаза репетиций с «Вермишелью» совершенно выбила меня из колеи, и после первой недели работы я позвонил Сереже и заявил о своем уходе. Он это ожидал и не был удивлен. Впервые за несколько месяцев мы говорили спокойно. Мы оба надеялись, что через некоторое время мы сможем восстановить по крайней мере наши дружеские отношения.
Корты находились на территории мотеля «Ретур», который расположен прямо на берегу залива, сразу за дамбой. Наверное это не самое красивое место на побережье, но зато оно оказалось совершенно спокойным. На территории мотеля был полный набор буржуазных развлечений – ресторан, шашлыки, бар, бильярд, баня и открытый бассейн. Пожалуй, самым привлекательным в этом месте было наличие бассейна, которые ещё не получили широкого распространения в России. Корты были в состоянии средней запущенности, и в первую очередь их надо было привести в порядок. Ирина рассчитывала постепенно перетянуть туда теннисную тусовку из города, что оказалось не так легко. В городе было полно кортов, и к этому времени настолько взвинтили расценки на аренду кортов, что предложение стало превышать спрос. Отдыхающие же в мотеле играли крайне редко, и почти никто не приезжал туда специально поиграть в теннис из города, что оказалось существенным фактором для меня и Лены. Место охранялось, и хотя вход туда был свободный, это отпугивало местных жителей. За долгие годы я немного устал от постоянной тусовки и в этом случае значительным плюсом было то, что это место достаточно далеко от города. Нам же добираться было очень удобно, поскольку мы живем недалеко от Ланской, и дорога занимала всего час. Поскольку моим работодателем была Ирина, я не имел никакого отношения собственно к мотелю, и мы могли совсем не вступать ни в какие отношения с его администрацией, главное было просто соблюдать дистанцию. Как обычно, мы стали обзаводиться своим хозяйством. Почти все время, когда Лена бывала свободна, мы туда ездили вместе. Мы привыкли к кочевому образу жизни, и это нас абсолютно устраивало. Единственным неудобством было то, что у нас не было никакого навеса, и, в случае дождя, надо было укрываться в кафе. Я стал немного тренироваться и быстро восстановил какую-то форму. Больше я ничего не хотел делать.
Но к этому времени Настя Курёхина получила грант от Фонда Сороса на проведение фестиваля, и пора было приступать к его организации. Она рассталась со своими помощницами, и получалось так, что почти всей организацией предстояло заниматься мне. Но единственным местом, где мне хотелось быть, была Александровская. Конечно же мы виделись с дружками, и когда мы уже обосновались, то решили устроить традиционный велопробег, на который собралось человек двадцать, и мы все прикатили туда. Мы до вечера валяли дурака, и я думал, что мне это поставят на вид, но все обошлось и постепенно все вернулось на круги своя – место стало работать независимо от нас. Наших многочисленных знакомых не смущало расстояние, все время кто-нибудь приезжал, и таким образом на нашей «даче» стала опять концентрироваться тусовка.
Несколько лет после смерти брата Андрея я собирался съездить в Москву со своим племянниками. Они успели вырасти, но тут наконец, появился подходящий повод для осуществления задуманного – в Москву приезжают «Rolling Stones». Конечно же я поехал бы в любом случае и предполагал взять с собой Василия. Но, когда племянница Ольга узнала, что мы едем, настояла на том, чтобы мы взяли её с собой. Алик Кан приехал в Москву в командировку, и я попросил его купить мне три билета. Накануне отъезда я узнал, что наша подруга Катя Голицина будет работать переводчицей у их менеджера Руперта Лоуенстайна, и я попросил её, если будет возможность, купить билеты с более удобными местами. На вокзале мы встретили массу знакомого народа, который пробирался в Москву. Не надо было спрашивать – понятно, что все ехали на «Rolling Stones». Мы встретили Севу Грача, который с компанией метался про платформе, пытаясь договориться с проводниками. Я опрометчиво сказал в каком вагоне мы едем, и, когда мы уже трогались, в наш плацкартный вагон ввалилась вся их компания во главе с дьяконом, отцом Александром. Они сговорились с проводником, и пока тот разбирался куда их поместить, они дружно расположились в нашем купе и стали пить. Через некоторое время мы все же предприняли попытку лечь, но они так и остались. Иногда я просыпался от того, что у меня в ногах нестройный хор тихо мурлыкал: «Hey, Hey, Hey, That's what I say», но это меня почему-то не возмущало. В эту ночь всем можно было все простить. Рассчитывая на то, что у меня будут билеты с хорошими местами, мне нужно было успеть продать те, что мне купил Алик, и я обрадовался, что Грач охотно согласился их купить. Правда деньги он обещал отдать по возвращении домой, что вселяло в меня слабую надежду. Когда мы приехали и позвонили Кате, выяснилось, что она сумела достать нам персональные проходки с очень дорогими, но бесплатными билетами. Весь день шёл дождь, но мы поехали в Парк Горького кататься на каруселях и американских горах, ведь мы столько лет планировали эту поездку. Потом мы поехали на Арбат, и когда проголодались съели какую-то несъедобную дешевую пиццу в расчете на то, что до поезда нам будет уже не поесть. В означенный час мы приехали в гостиницу «Балчук Кемпинский». Нас встретили Катя с Иваном Бахуриным, который приехал к ней на несколько дней, и Алик Кан. Но к сожалению, Алику не достался пропуск, и на концерт он поехал самостоятельно. Группа уже уехала на саундчек, а мы погрузились в автобус со всеми их родственниками и гостями. Мы подьехали прямо к стадиону и пошли по коридорам, по которым сновал обслуживающий персонал. Были открыты все двери, и мне было интересно видеть всю эту кухню изнутри, мы проходили мимо гигантской залы, которая была гардеробом группы, где висели тысячи костюмов, которые артисты комбинировали по ходу годичного тура. Первый человек, который стоял возле тента, где расположились музыканты, был Чарли Уоттс. Он оказался очень маленьким дядечкой, и мне очень хотелось задержаться, но все прошли мимо, как будто это был рабочий сцены. Все гости прошли в бар, который группа привезла с собой. Проводя полжизни в турах, они привыкли окружать себя привычным комфортом. У них была целая служба, декораторы, которые организовывали пространство, в котором им было бы удобно находиться. С ними ездили повара, которые готовили еду для них и всех гостей группы. Это было пространство, куда не допускаются журналисты и тусовщики, а место, в котором группа хочет видеть только своих друзей. Таким образом мы оказались в святая святых. Было удивительно оказаться среди большого числа людей и не встретить никого из знакомых. Единственным человеком, которого я узнал, оказался Бари Алибасов, который сидел в окружении юных блондинов. Он посмотрел в мою сторону, и я не понял узнал ли он меня? Мы с ним познакомились ещё на фестивале в Тбилиси восемнадцать лет назад, и за это время прожили очень разные жизни. Я не являюсь поклонником его питомцев, но не подойти к нему было бы глупо. Тем более, что ситуация была настолько иррациональная, что можно было совершать любые безрассудные действия. Он узнал меня и для приличия спросил, как я поживаю, было бессмысленно рассказывать, как я это делаю, и на этом наш разговор был исчерпан. Там оказалось такое количество вкусной еды, что мы с горечью вспоминали про пиццу, которая до сих пор ещё стояла поперек горла. Но отступать было нельзя, и мы кинулись дегустировать. Когда я накладывал себе очередную порцию салата с артишоками, то лицом к лицу столкнулся с Китом Ричардсом, и тарелка чуть не выпала у меня из рук. Он улыбнулся и сказал: «Hi!» Я ответил: «Hi!» Когда мы перешли к десерту, начал играть «Сплин», выступление которого можно было смотреть по гигантскому телевизору. Но я уже не понимал, что происходит и забыл, зачем мы приехали и где оказались. Когда все же мы свыклись с ситуацией и стали чувствовать себя уверенней, Катя представила меня Мику Джеггеру, как музыканта из Петербурга. Он переспросил ещё раз моё имя и сказал: «Hi, Sieva!» Я же потерял дар речи и опомнился уже когда объявили их выход на сцену, и всех гостей попросили удалиться. Ольга вышла в туалет и потерялась, и мы с Васей пошли на свою трибуну, надеясь найти её там. Шел проливной дождь, но проходя через полупустое поле мы решили, что за каким хреном идти на трибуны, когда мы пришли на концерт «Rolling Stones», а сцена так близко. Я знал, что в середине будет сюрприз, и знал, в чем он заключается, и мы расположились прямо перед малой сценой, на которую они перекидывают мост. Нет смысла рассказывать о том, каким был концерт, об этом уже было много написано. Сказать, что это был лучший концерт в моей жизни, может быть я слукавлю. Я очень восторженный человек, и все концерты, которые я видел, были лучшими концертами в моей жизни. Но это был особенный концерт, за полчаса до этого Мик Джеггер смотрел мне прямо в глаза. И в этот день, находясь среди тысяч людей, я знал, что этот концерт для меня. Неожиданно в толпе, перед собой, я увидел дьякона Александра, который прыгал и вместе со всеми подпевал. Мы были абсолютно мокрыми и счастливыми и жалели только, что с нами нет Оли. Слава Богу, она оказалась благоразумной, и ждала нас при выходе со своей трибуны. Выяснилось, что Алик Кан вместе с Плюхой был в десяти метрах от нас с обратной стороны малой сцены.
Как-то, приехав в Белоостров, я решил зайти к Плюхе. Мы выросли в одном дачном поселке, но в разное время. Я лет на десять старше его, и мы почти не пересекались, но оба сохранили романтическое отношение к этому месту. Иногда мы встречались в городе, но никогда не дружили. Несколько лет он прожил в Москве, где играл в группе «Лолита». К сожалению, я не застал эту группу во время её московского периода, но один раз они попытались сыграть в «TaMtAm»'е в слегка усеченном составе. Но количество выпитого перед выходом на сцену превысило разумную дозу, и музыканты группы, вероятно, плохо слышали друг друга. Прекрасный знаток музыки и настоящий коллекционер пластинок, несколько лет назад Плюха основал магазин «Нирвана» на Пушкинской, 10, который стал самым интересным музыкальным магазином города. Я ещё был весь полон своими впечатлениями от последних концертов, и мы с ним попили чаю, обменявшись впечатлениями. Это было плодовитое лето, незадолго до этого приезжал Ринго Старр, на концерт которого мы ходили с Леной. Это тоже было очень трогательно, правда этот концерт у меня не вызвал никакой ассоциации с «Beatles», а скорее было похож на Васинский праздник. Кстати, Васин сидел прямо перед нами и ворчал, что другие музыканты слишком много поют. Джек Брюс оказался очень смешным, и когда он пел «White Room», то это выглядело как-то карикатурно, он почему-то пытался заводить зал, хотя зал и так был в состоянии абсолютной готовности и покорности. Что сразу стало видно, когда запел Гари Брукер, и, таким образом, кульминацией концерта стала «Whiter Shade Of Pale». Получилось, что для меня этот концерт прошел под девизом «Procol Harum – Forever!»
Саша Кострикин не оставил идеи восстановления Молодежного центра и получил новое помещение, почти прямо напротив старого. Как это часто бывает в этой стране – старое помещение так и стоит пустым. Каким-то образом Плюха оказался вовлечен в деятельность новоиспеченного ВМЦ. Он был полон энергии и воодушевился новой идеей. Я же рассказал ему про фестиваль, который мы делаем с Настей Курёхиной. Ему было интересно, и он предложил помощь, которую я охотно принял. Я познакомил его с Настей, хотя они уже много лет были знакомы, и скоро к нам также присоединился Паша Литвинов. Мне стало значительно легче. Я очень любил Сергея и безмерно уважаю Настю. Но в эти годы, что я оказался вовлечен в эту деятельность, я всегда искал повод, чтобы уйти. Делом моей жизни она, по многим причинам, стать не сможет, и я никогда не смогу воспринимать её, как свою работу. Поэтому я был очень рад, когда встретил людей, которые оказались готовы разделить эту деятельность со мной. Мы уже имели опыт двух фестивалей в Нью-Йорке, а каким должен быть фестиваль в России до последнего момента оставалось загадкой. Мы начали фантазировать и постепенно разработали концепцию. Уже были концерты и другие мероприятия памяти Сергея, наверное будут ещё. Этот фестиваль должен был стать фестивалем не памяти Сергея, а фестивалем, носящем его имя. И эти фестивали потеряют всякий смысл, если они не дадут взойти росткам всего нового и самобытного, что рождается в этом городе. «Поп-механика» включала в себя все жанры современной музыки, которые Курёхин смешивал с традиционными формами, военными оркестрами, циркачами, фокусниками и животными. Мы же решили дать возможность всем этим элементам существовать параллельно в одном пространстве, но в своем времени и темпе, подчиняясь внутреннему закону жанра. При этом никто не должен брать на себя функцию дирижера и режиссера. В этом была мера отношения к гению Курёхина. Только он один мог свести это воедино и сделать из этих элементов произведение искусства. Мы собрали все самое живое, странное и причудливое, что попалось в поле нашего зрения, и пригласили всех старых дружков, которые участвовали в «Поп-мехниках». И таким образом, во Дворце Молодежи состоялся странный фестиваль. Много был не так, много было неточностей и технических сбоев, но, в целом, нам удалось воссоздать атмосферу мира, в котором жил и творил наш великий современник.
Незадолго до фестиваля мы встретились со Щураковым и решили, что по прошествии некоторого времени мы можем снова попробовать играть вместе. И «Vermicelli Orchestra» тоже выступил на фестивале. У меня не было времени как следует разыграться и почти не было времени для репетиций. И хотя за это время без меня сделали только одну новую песню, Сережа решил, что я смогу выйти на сцену и присоединиться к оркестру только на трех последних песнях. Я был немного удивлен, но не возражал. После фестиваля я присоединился к группе, и мы снова начали репетировать. За это время они нашли точку в районной библиотеке для ветеранов на улице Рубинштейна, прямо напротив «Рок-клуба». Все шло своим чередом, но в конце октября семью Насти постигло ещё одно большое горе. В результате несчастного случая скоропостижно скончалась её дочь Лиза. Её отпели в том же храме Спаса Нерукотворного Образа, что и её отца, и похоронили рядом с ним, на кладбище в Комарово. На похоронах были все друзья Сергея, которые пришли поддержать Настю и предложить ей дружескую помощь. Бедная Настя стоически перенесла этот удар судьбы. Всё потеряло всякий смысл. Казалось, что все, что она затеяла во имя Сергея, было зря. Что тот источник, из которого она черпала силы все эти годы, иссяк. Но жизнь продолжалась, и ей нужно было найти силы, чтобы снова начать жить ради сына Федора, её единственной отдушины. Никто их нас не верил в то, что у Насти достанет сил продолжать деятельность, связанною с Фондом и организацией фестивалей. И мы все были восхищены ею, когда через некоторое время она, мобилизовав все силы, решила продолжать. Это ещё больше сплотило вокруг неё друзей Сергея, которые постепенно стали и её друзьями.
Мой бесконечный ремонт зашел в тупик, я вынужден был расстаться с Денисом, и нашёл новых рабочих. Также туда въехал Витя Волков с сыном Жорой, который стал помогать с ремонтом и следить за порядком. Я почти каждый день ездил на Восстания и везде натыкался на афиши концертов Бориса Гребенщикова и группы «Аквариум». Это было какое-то наваждение. Как-то я ехал в метро и при выходе на станции «Лесная» меня сдавило в толпе. Прямо над моей головой из плоского аквариума, который водрузили на будку, в которой сидят тетечки, на меня взирал мой старый друг, который почему-то выглядел лет на десять моложе. Так меня мотало несколько минут, пока наконец не втянуло на эскалатор. И тут среди прочей ерунды, которой тебе забивают голову, я услышал, что в «Октябрьском» зале состоятся традиционные рождественские концерты классического «Аквариума» с программой «Электрический пес». Мне стало очень грустно от того, что постепенно переписывается история. Та группа, с которой он сейчас играет, уже стала классической, только между ним и ею появилась буква И. По счастью мы не дожили вместе до того дня, когда нас стала разделять эта буква. Я вернулся домой и написал Бобу электрическое письмо. Писать оказалось легко, не могу себе представить, что мы когда-нибудь смогли бы говорить о том, что он делает, и почему он делает именно так? Его же никогда не интересовало то, что делаю я или кто-то из нас. Он неожиданно быстро ответил. Впервые за много лет появилась эмоция. Казалось он был искренне рад, что мы случайно нашли способ общаться, но только мои вопросы заставили его защищаться, и это долго продолжаться не могло, мы быстро исчерпали все темы возможного разговора, и наша переписка оборвалась. Это был конец. Скорее всего это конец нашей дружбы, и почему она кончилась именно так, я не знаю. Почему я среагировал так именно в этот момент времени? Ведь прошло столько лет и мы редко, но пересекались. Всё было в убийственной интонации, которой эти концерты были объявлены в метро. Это был итог, это был финал, это было то, ради чего стоило делать все это, все те и эти годы. Жалко, что Боб не ездит на метро, я посоветовал бы ему разок спуститься и послушать.
За то время, что я не играл в оркестре, Сережа пригласил виолончелиста Васю Попова из Заслуженного оркестра Филармонии. Он ознакомился со всеми партиями и должен был принять участие в записи второго альбома. Но у него не было времени репетировать с оркестром и выступать, и Сережа продолжал репетировать со мной. Наши отношения были лояльными, но что-то безвозвратно ушло, и они не были особенно теплыми. Всё зависело только от его настроения. Он был в постоянном напряжении и мог сорваться в любую минуту. Сразу после Нового девяносто девятого года предстояла запись нового альбома. Он сразу оговорил, что я смогу сыграть только в одной песне. Я знал, что могу сыграть не только в одной песне, но не стал настаивать. Запись проходила на «Мелодии», и звукорежиссером был наш старый друг Саша Докшин. Сережа приглашал меня приезжать в студию в процессе записи, но я не вникал в происходящее, а просто ждал своей очереди.
Фестиваль проходил в моем любимом клубе «Cooler». И почти на всех концертах был аншлаг. Дэвид был счастлив. Мне дико понравился Отомо Йошихиде, которого я уже слышал в Петербурге и группа «Silver Apples». Их всего два человека, и один из них играл на синтезаторе, сконструированном им самим ещё в шестидесятые годы. Звук был невероятный, но меня больше всего потряс барабанщик, который играл с фантастическим драйвом. На концерт «Колибри» пришёл Бенни Кэй, музыкант, который участвовал в записи альбома «Лилит». Мы разговорились. Он пригласил меня пообедать, и естественно разговор зашел о нашем хорошем знакомом. Он подарил мне версию альбома под названием «Black Moon», на запись которого он был приглашен как продюсер. Но, к сожалению, Боб об этом позабыл и, вернувшись в Россию, выпустил свою версию альбома, забыв упомянуть Бенни Кэя. Когда же Бенни Кэй только закончил мастеринг, этот альбом уже появился на Брайтон Бич. Мне было интересно послушать этот альбом не только потому, что там играет группа «The Band». Мне всегда было интересно послушать, что делает Боб в любом составе. Как правило, не имея новых собственно музыкальных идей, он прибегал к давно испытанному способу смены состава. И в данном случае «The Band» выглядел всего лишь новым составом «Аквариума». Конечно же каждая группа имеет свою ауру и свое звучание. Но я думаю, что такую ауру имела и группа «Аквариум», которая ничем существенным от «The Band» не отличалась, просто это была группа «The Band», которая жила и развивалась в других условиях. Мы даже поговорили с Бенни о том, почему бы Бобу Дилану не записать свой следующий альбом с «Аквариумом». Причем он высказал предположение, что результат мог бы быть не хуже. Другое дело, что эта группа на сегодняшний момент представляет? Я с безмерным уважением отношусь ко всем тем музыкантам, которых Боб одарил этим именем. И никогда не позволю себе бестактность, лишить кого-либо этого имени. Поэтому отобрать какой-нибудь вариант состава для такого проекта я не смог бы. Оставим подобного рода привилегию за Бобом. Да и вступать с ним в единоборство было бы глупо.
Я пытался воспользоваться ситуацией и сделать промоушн «Вермишели». Бенни Кэй предложил отправить пластинку Полу Уинтеру. Я отнес пластинки в «World Music Institute» и Дэвиду Бёрну в «Todo Mundo». К сожалению самого Дэвида не оказалось в городе. Также я встречался с журналистом Ларри Бернбаумом, который пишет для журнала «Rythm Music». Он послушал альбом и сказал, что с удовольствием написал бы рецензию, но коль скоро у «Whitehorse» нет дистрибьюции в Америке, то писать бессмысленно. Также мы с Дэвидом ходили на американское отделение «Shanachie» к Тайсону Догерти, который приходил на концерт «Tequilajazzz». Но, к сожалению, ни от кого из них я не получил никаких ответов. А бомбить людей я не умею. Хотя в Америке, говорят, принято напоминать о себе.
Андрюша Алякринский повел себя самым странным образом, он вдруг захандрил и попросил меня поменять билет, чтобы улететь раньше. Это было трудно объяснимо. Естественно проявился Димка Гусев. К сожалению они расстались с Гулей, но продолжали играть вместе. Их дети повзрослели, и их старший сын Гленн очень эффектно играл на барабанах. Димка, будучи всегда полон планов, предложил сделать импровизированный концерт на крыше у Сальваторе. Они притащили барабаны и два комбика и средь бела дня устроили джем на крыше. Прямо как в «Let It Be». Я, к сожалению, на нём не был, поскольку должен был ехать в агентство менять билеты, потому что «Колибри» решили остаться на неделю. Говорят, что через десять минут появился полицейский вертолет. Который повисел, подумал, да полетел дальше. «Tequilajazzz» сыграла в абсолютно пустом клубе «Continental» и при немногочисленном скоплении русских в CBGB, после чего все абсолютно счастливые полетели домой.
По приезде, я сразу приступил к репетициям. В июне Антея Ино предложила «Вермишели» сыграть в одном концерте с Майклом Найманом во Дворце Белосельских-Белозерских. С ним приехал Артем Троицкий, и заранее было оговорено, что мы должны играть не более сорока минут. Но Сережа был готов рубиться за каждую минуту и предлагал сыграть минут пятьдесят. Убеждать его в обратном было нереально. Репетируя на Орбели, мы пытались прохронометрировать программу, но в процессе репетиции поссорились из-за того, что в паузе я завел разговор с Олегом о том, что мне на Пушкинской, 10 предложили снять репетиционную точку. Это почему-то вызвало гнев Сережи, и на этом репетиция закончилась. Концерт мы всё-таки сыграли, но он был никаким, все пришли на Майкла Наймана. Так всегда бывает, когда ты играешь на разогреве. И всегда нужно чувствовать тот момент, когда люди теряют внимание, потому что они пришли за другим. Мы же затянули минут на пятьдесят. Артем Троицкий делал мне знаки, что пора заканчивать, но Сережа этого, конечно, не видел. Но если бы я попробовал ему подсказать, что мы уже переиграли, то вызвал бы его гнев. Мы играли очень громко и долго и перетянули баланс на себя. Майкл Найман во втором отделении, играя один на фортепьяно, показался скучен. К тому же рояль был не в порядке и в антракте между нашими выступлениями его долго пытались подстроить. В тот же день я уехал в Москву, и мне удалось сходить на его концерт в Большом зале Консерватории, где он играл уже со своим оркестром, от чего я был в полном восторге. Я видел и слышал, как мог бы звучать наш оркестр.
Но мне уже было не суждено в нём играть. Когда я вернулся из Москвы, то случайно встретил своего тренера по теннису Иру Варфоломееву. Мы давно не виделись и разговорились. У неё уже было двое детей, и она давно не тренировала. Она живет в Лисьем носу, и неподалеку от дома, в Александровской, она нашла корты и подыскивала кого-нибудь на работу. В теннис я прекратил играть с тех пор, как закрылось наше место на Каменном острове, но поскольку я не имел никаких планов, то решил заехать к ней посмотреть. Приехав туда, я сразу согласился работать. Таким образом начался новый этап моей жизни. В очередной раз я взялся за лопату и почувствовал огромное облегчение. Оказывается я очень устал. Последняя фаза репетиций с «Вермишелью» совершенно выбила меня из колеи, и после первой недели работы я позвонил Сереже и заявил о своем уходе. Он это ожидал и не был удивлен. Впервые за несколько месяцев мы говорили спокойно. Мы оба надеялись, что через некоторое время мы сможем восстановить по крайней мере наши дружеские отношения.
Корты находились на территории мотеля «Ретур», который расположен прямо на берегу залива, сразу за дамбой. Наверное это не самое красивое место на побережье, но зато оно оказалось совершенно спокойным. На территории мотеля был полный набор буржуазных развлечений – ресторан, шашлыки, бар, бильярд, баня и открытый бассейн. Пожалуй, самым привлекательным в этом месте было наличие бассейна, которые ещё не получили широкого распространения в России. Корты были в состоянии средней запущенности, и в первую очередь их надо было привести в порядок. Ирина рассчитывала постепенно перетянуть туда теннисную тусовку из города, что оказалось не так легко. В городе было полно кортов, и к этому времени настолько взвинтили расценки на аренду кортов, что предложение стало превышать спрос. Отдыхающие же в мотеле играли крайне редко, и почти никто не приезжал туда специально поиграть в теннис из города, что оказалось существенным фактором для меня и Лены. Место охранялось, и хотя вход туда был свободный, это отпугивало местных жителей. За долгие годы я немного устал от постоянной тусовки и в этом случае значительным плюсом было то, что это место достаточно далеко от города. Нам же добираться было очень удобно, поскольку мы живем недалеко от Ланской, и дорога занимала всего час. Поскольку моим работодателем была Ирина, я не имел никакого отношения собственно к мотелю, и мы могли совсем не вступать ни в какие отношения с его администрацией, главное было просто соблюдать дистанцию. Как обычно, мы стали обзаводиться своим хозяйством. Почти все время, когда Лена бывала свободна, мы туда ездили вместе. Мы привыкли к кочевому образу жизни, и это нас абсолютно устраивало. Единственным неудобством было то, что у нас не было никакого навеса, и, в случае дождя, надо было укрываться в кафе. Я стал немного тренироваться и быстро восстановил какую-то форму. Больше я ничего не хотел делать.
Но к этому времени Настя Курёхина получила грант от Фонда Сороса на проведение фестиваля, и пора было приступать к его организации. Она рассталась со своими помощницами, и получалось так, что почти всей организацией предстояло заниматься мне. Но единственным местом, где мне хотелось быть, была Александровская. Конечно же мы виделись с дружками, и когда мы уже обосновались, то решили устроить традиционный велопробег, на который собралось человек двадцать, и мы все прикатили туда. Мы до вечера валяли дурака, и я думал, что мне это поставят на вид, но все обошлось и постепенно все вернулось на круги своя – место стало работать независимо от нас. Наших многочисленных знакомых не смущало расстояние, все время кто-нибудь приезжал, и таким образом на нашей «даче» стала опять концентрироваться тусовка.
Несколько лет после смерти брата Андрея я собирался съездить в Москву со своим племянниками. Они успели вырасти, но тут наконец, появился подходящий повод для осуществления задуманного – в Москву приезжают «Rolling Stones». Конечно же я поехал бы в любом случае и предполагал взять с собой Василия. Но, когда племянница Ольга узнала, что мы едем, настояла на том, чтобы мы взяли её с собой. Алик Кан приехал в Москву в командировку, и я попросил его купить мне три билета. Накануне отъезда я узнал, что наша подруга Катя Голицина будет работать переводчицей у их менеджера Руперта Лоуенстайна, и я попросил её, если будет возможность, купить билеты с более удобными местами. На вокзале мы встретили массу знакомого народа, который пробирался в Москву. Не надо было спрашивать – понятно, что все ехали на «Rolling Stones». Мы встретили Севу Грача, который с компанией метался про платформе, пытаясь договориться с проводниками. Я опрометчиво сказал в каком вагоне мы едем, и, когда мы уже трогались, в наш плацкартный вагон ввалилась вся их компания во главе с дьяконом, отцом Александром. Они сговорились с проводником, и пока тот разбирался куда их поместить, они дружно расположились в нашем купе и стали пить. Через некоторое время мы все же предприняли попытку лечь, но они так и остались. Иногда я просыпался от того, что у меня в ногах нестройный хор тихо мурлыкал: «Hey, Hey, Hey, That's what I say», но это меня почему-то не возмущало. В эту ночь всем можно было все простить. Рассчитывая на то, что у меня будут билеты с хорошими местами, мне нужно было успеть продать те, что мне купил Алик, и я обрадовался, что Грач охотно согласился их купить. Правда деньги он обещал отдать по возвращении домой, что вселяло в меня слабую надежду. Когда мы приехали и позвонили Кате, выяснилось, что она сумела достать нам персональные проходки с очень дорогими, но бесплатными билетами. Весь день шёл дождь, но мы поехали в Парк Горького кататься на каруселях и американских горах, ведь мы столько лет планировали эту поездку. Потом мы поехали на Арбат, и когда проголодались съели какую-то несъедобную дешевую пиццу в расчете на то, что до поезда нам будет уже не поесть. В означенный час мы приехали в гостиницу «Балчук Кемпинский». Нас встретили Катя с Иваном Бахуриным, который приехал к ней на несколько дней, и Алик Кан. Но к сожалению, Алику не достался пропуск, и на концерт он поехал самостоятельно. Группа уже уехала на саундчек, а мы погрузились в автобус со всеми их родственниками и гостями. Мы подьехали прямо к стадиону и пошли по коридорам, по которым сновал обслуживающий персонал. Были открыты все двери, и мне было интересно видеть всю эту кухню изнутри, мы проходили мимо гигантской залы, которая была гардеробом группы, где висели тысячи костюмов, которые артисты комбинировали по ходу годичного тура. Первый человек, который стоял возле тента, где расположились музыканты, был Чарли Уоттс. Он оказался очень маленьким дядечкой, и мне очень хотелось задержаться, но все прошли мимо, как будто это был рабочий сцены. Все гости прошли в бар, который группа привезла с собой. Проводя полжизни в турах, они привыкли окружать себя привычным комфортом. У них была целая служба, декораторы, которые организовывали пространство, в котором им было бы удобно находиться. С ними ездили повара, которые готовили еду для них и всех гостей группы. Это было пространство, куда не допускаются журналисты и тусовщики, а место, в котором группа хочет видеть только своих друзей. Таким образом мы оказались в святая святых. Было удивительно оказаться среди большого числа людей и не встретить никого из знакомых. Единственным человеком, которого я узнал, оказался Бари Алибасов, который сидел в окружении юных блондинов. Он посмотрел в мою сторону, и я не понял узнал ли он меня? Мы с ним познакомились ещё на фестивале в Тбилиси восемнадцать лет назад, и за это время прожили очень разные жизни. Я не являюсь поклонником его питомцев, но не подойти к нему было бы глупо. Тем более, что ситуация была настолько иррациональная, что можно было совершать любые безрассудные действия. Он узнал меня и для приличия спросил, как я поживаю, было бессмысленно рассказывать, как я это делаю, и на этом наш разговор был исчерпан. Там оказалось такое количество вкусной еды, что мы с горечью вспоминали про пиццу, которая до сих пор ещё стояла поперек горла. Но отступать было нельзя, и мы кинулись дегустировать. Когда я накладывал себе очередную порцию салата с артишоками, то лицом к лицу столкнулся с Китом Ричардсом, и тарелка чуть не выпала у меня из рук. Он улыбнулся и сказал: «Hi!» Я ответил: «Hi!» Когда мы перешли к десерту, начал играть «Сплин», выступление которого можно было смотреть по гигантскому телевизору. Но я уже не понимал, что происходит и забыл, зачем мы приехали и где оказались. Когда все же мы свыклись с ситуацией и стали чувствовать себя уверенней, Катя представила меня Мику Джеггеру, как музыканта из Петербурга. Он переспросил ещё раз моё имя и сказал: «Hi, Sieva!» Я же потерял дар речи и опомнился уже когда объявили их выход на сцену, и всех гостей попросили удалиться. Ольга вышла в туалет и потерялась, и мы с Васей пошли на свою трибуну, надеясь найти её там. Шел проливной дождь, но проходя через полупустое поле мы решили, что за каким хреном идти на трибуны, когда мы пришли на концерт «Rolling Stones», а сцена так близко. Я знал, что в середине будет сюрприз, и знал, в чем он заключается, и мы расположились прямо перед малой сценой, на которую они перекидывают мост. Нет смысла рассказывать о том, каким был концерт, об этом уже было много написано. Сказать, что это был лучший концерт в моей жизни, может быть я слукавлю. Я очень восторженный человек, и все концерты, которые я видел, были лучшими концертами в моей жизни. Но это был особенный концерт, за полчаса до этого Мик Джеггер смотрел мне прямо в глаза. И в этот день, находясь среди тысяч людей, я знал, что этот концерт для меня. Неожиданно в толпе, перед собой, я увидел дьякона Александра, который прыгал и вместе со всеми подпевал. Мы были абсолютно мокрыми и счастливыми и жалели только, что с нами нет Оли. Слава Богу, она оказалась благоразумной, и ждала нас при выходе со своей трибуны. Выяснилось, что Алик Кан вместе с Плюхой был в десяти метрах от нас с обратной стороны малой сцены.
Как-то, приехав в Белоостров, я решил зайти к Плюхе. Мы выросли в одном дачном поселке, но в разное время. Я лет на десять старше его, и мы почти не пересекались, но оба сохранили романтическое отношение к этому месту. Иногда мы встречались в городе, но никогда не дружили. Несколько лет он прожил в Москве, где играл в группе «Лолита». К сожалению, я не застал эту группу во время её московского периода, но один раз они попытались сыграть в «TaMtAm»'е в слегка усеченном составе. Но количество выпитого перед выходом на сцену превысило разумную дозу, и музыканты группы, вероятно, плохо слышали друг друга. Прекрасный знаток музыки и настоящий коллекционер пластинок, несколько лет назад Плюха основал магазин «Нирвана» на Пушкинской, 10, который стал самым интересным музыкальным магазином города. Я ещё был весь полон своими впечатлениями от последних концертов, и мы с ним попили чаю, обменявшись впечатлениями. Это было плодовитое лето, незадолго до этого приезжал Ринго Старр, на концерт которого мы ходили с Леной. Это тоже было очень трогательно, правда этот концерт у меня не вызвал никакой ассоциации с «Beatles», а скорее было похож на Васинский праздник. Кстати, Васин сидел прямо перед нами и ворчал, что другие музыканты слишком много поют. Джек Брюс оказался очень смешным, и когда он пел «White Room», то это выглядело как-то карикатурно, он почему-то пытался заводить зал, хотя зал и так был в состоянии абсолютной готовности и покорности. Что сразу стало видно, когда запел Гари Брукер, и, таким образом, кульминацией концерта стала «Whiter Shade Of Pale». Получилось, что для меня этот концерт прошел под девизом «Procol Harum – Forever!»
Саша Кострикин не оставил идеи восстановления Молодежного центра и получил новое помещение, почти прямо напротив старого. Как это часто бывает в этой стране – старое помещение так и стоит пустым. Каким-то образом Плюха оказался вовлечен в деятельность новоиспеченного ВМЦ. Он был полон энергии и воодушевился новой идеей. Я же рассказал ему про фестиваль, который мы делаем с Настей Курёхиной. Ему было интересно, и он предложил помощь, которую я охотно принял. Я познакомил его с Настей, хотя они уже много лет были знакомы, и скоро к нам также присоединился Паша Литвинов. Мне стало значительно легче. Я очень любил Сергея и безмерно уважаю Настю. Но в эти годы, что я оказался вовлечен в эту деятельность, я всегда искал повод, чтобы уйти. Делом моей жизни она, по многим причинам, стать не сможет, и я никогда не смогу воспринимать её, как свою работу. Поэтому я был очень рад, когда встретил людей, которые оказались готовы разделить эту деятельность со мной. Мы уже имели опыт двух фестивалей в Нью-Йорке, а каким должен быть фестиваль в России до последнего момента оставалось загадкой. Мы начали фантазировать и постепенно разработали концепцию. Уже были концерты и другие мероприятия памяти Сергея, наверное будут ещё. Этот фестиваль должен был стать фестивалем не памяти Сергея, а фестивалем, носящем его имя. И эти фестивали потеряют всякий смысл, если они не дадут взойти росткам всего нового и самобытного, что рождается в этом городе. «Поп-механика» включала в себя все жанры современной музыки, которые Курёхин смешивал с традиционными формами, военными оркестрами, циркачами, фокусниками и животными. Мы же решили дать возможность всем этим элементам существовать параллельно в одном пространстве, но в своем времени и темпе, подчиняясь внутреннему закону жанра. При этом никто не должен брать на себя функцию дирижера и режиссера. В этом была мера отношения к гению Курёхина. Только он один мог свести это воедино и сделать из этих элементов произведение искусства. Мы собрали все самое живое, странное и причудливое, что попалось в поле нашего зрения, и пригласили всех старых дружков, которые участвовали в «Поп-мехниках». И таким образом, во Дворце Молодежи состоялся странный фестиваль. Много был не так, много было неточностей и технических сбоев, но, в целом, нам удалось воссоздать атмосферу мира, в котором жил и творил наш великий современник.
Незадолго до фестиваля мы встретились со Щураковым и решили, что по прошествии некоторого времени мы можем снова попробовать играть вместе. И «Vermicelli Orchestra» тоже выступил на фестивале. У меня не было времени как следует разыграться и почти не было времени для репетиций. И хотя за это время без меня сделали только одну новую песню, Сережа решил, что я смогу выйти на сцену и присоединиться к оркестру только на трех последних песнях. Я был немного удивлен, но не возражал. После фестиваля я присоединился к группе, и мы снова начали репетировать. За это время они нашли точку в районной библиотеке для ветеранов на улице Рубинштейна, прямо напротив «Рок-клуба». Все шло своим чередом, но в конце октября семью Насти постигло ещё одно большое горе. В результате несчастного случая скоропостижно скончалась её дочь Лиза. Её отпели в том же храме Спаса Нерукотворного Образа, что и её отца, и похоронили рядом с ним, на кладбище в Комарово. На похоронах были все друзья Сергея, которые пришли поддержать Настю и предложить ей дружескую помощь. Бедная Настя стоически перенесла этот удар судьбы. Всё потеряло всякий смысл. Казалось, что все, что она затеяла во имя Сергея, было зря. Что тот источник, из которого она черпала силы все эти годы, иссяк. Но жизнь продолжалась, и ей нужно было найти силы, чтобы снова начать жить ради сына Федора, её единственной отдушины. Никто их нас не верил в то, что у Насти достанет сил продолжать деятельность, связанною с Фондом и организацией фестивалей. И мы все были восхищены ею, когда через некоторое время она, мобилизовав все силы, решила продолжать. Это ещё больше сплотило вокруг неё друзей Сергея, которые постепенно стали и её друзьями.
Мой бесконечный ремонт зашел в тупик, я вынужден был расстаться с Денисом, и нашёл новых рабочих. Также туда въехал Витя Волков с сыном Жорой, который стал помогать с ремонтом и следить за порядком. Я почти каждый день ездил на Восстания и везде натыкался на афиши концертов Бориса Гребенщикова и группы «Аквариум». Это было какое-то наваждение. Как-то я ехал в метро и при выходе на станции «Лесная» меня сдавило в толпе. Прямо над моей головой из плоского аквариума, который водрузили на будку, в которой сидят тетечки, на меня взирал мой старый друг, который почему-то выглядел лет на десять моложе. Так меня мотало несколько минут, пока наконец не втянуло на эскалатор. И тут среди прочей ерунды, которой тебе забивают голову, я услышал, что в «Октябрьском» зале состоятся традиционные рождественские концерты классического «Аквариума» с программой «Электрический пес». Мне стало очень грустно от того, что постепенно переписывается история. Та группа, с которой он сейчас играет, уже стала классической, только между ним и ею появилась буква И. По счастью мы не дожили вместе до того дня, когда нас стала разделять эта буква. Я вернулся домой и написал Бобу электрическое письмо. Писать оказалось легко, не могу себе представить, что мы когда-нибудь смогли бы говорить о том, что он делает, и почему он делает именно так? Его же никогда не интересовало то, что делаю я или кто-то из нас. Он неожиданно быстро ответил. Впервые за много лет появилась эмоция. Казалось он был искренне рад, что мы случайно нашли способ общаться, но только мои вопросы заставили его защищаться, и это долго продолжаться не могло, мы быстро исчерпали все темы возможного разговора, и наша переписка оборвалась. Это был конец. Скорее всего это конец нашей дружбы, и почему она кончилась именно так, я не знаю. Почему я среагировал так именно в этот момент времени? Ведь прошло столько лет и мы редко, но пересекались. Всё было в убийственной интонации, которой эти концерты были объявлены в метро. Это был итог, это был финал, это было то, ради чего стоило делать все это, все те и эти годы. Жалко, что Боб не ездит на метро, я посоветовал бы ему разок спуститься и послушать.
За то время, что я не играл в оркестре, Сережа пригласил виолончелиста Васю Попова из Заслуженного оркестра Филармонии. Он ознакомился со всеми партиями и должен был принять участие в записи второго альбома. Но у него не было времени репетировать с оркестром и выступать, и Сережа продолжал репетировать со мной. Наши отношения были лояльными, но что-то безвозвратно ушло, и они не были особенно теплыми. Всё зависело только от его настроения. Он был в постоянном напряжении и мог сорваться в любую минуту. Сразу после Нового девяносто девятого года предстояла запись нового альбома. Он сразу оговорил, что я смогу сыграть только в одной песне. Я знал, что могу сыграть не только в одной песне, но не стал настаивать. Запись проходила на «Мелодии», и звукорежиссером был наш старый друг Саша Докшин. Сережа приглашал меня приезжать в студию в процессе записи, но я не вникал в происходящее, а просто ждал своей очереди.