Гамильтон Лорел. Ласка сумрака

   – Придворные Нисевин перестали быть только гонцами королевы или Кела. Нельзя сохранить уважение к себе, превратившись лишь в угрозу.
   – Не понимаю. Почему – угрозу? Вы же сказали, что феи-крошки не могут нам угрожать.
   – Я этого не говорил, – заметил Дойл. – Но в любом случае то, что феи-крошки сделали с Галеном, случилось не впервые, хотя на этот раз все было более... жестоко. Раны более серьезны, чем бывало раньше.
   Гален при этих словах отвернулся и занялся чем-то в раковине, споласкивал тарелки, ставил их в посудомоечную машину. Он производил больше шума, чем это было необходимо, словно не хотел слушать этот разговор.
   – Ты знаешь, что пошедший против желания королевы может оказаться в Зале Смертности, в умелых руках Иезекииля и его красных колпаков.
   – Да.
   – Сейчас она временами угрожает отдать провинившегося феям-крошкам. В сущности, двор Нисевин, когда-то уважаемый двор фейри со всеми присущими двору обычаями, превратился просто в очередное пугало, вынырнувшее из тьмы, чтобы терзать других.
   – Слуа – не просто пугало, – возразила я, – и двор у них тоже имеет свои обычаи. Но они тысячу лет были одной из страшнейших угроз в арсенале неблагих.
   – Значительно дольше, – поправил Дойл.
   – Но они сохранили свое влияние, свои обычаи, свою власть.
   – Слуа – это то, что осталось от исходного Неблагого Двора. Они были неблагими еще до того, как появилось это слово. Не они примкнули к нам, а мы – к ним. Хотя среди нас очень немного тех, кто это помнит или хочет помнить.
   – Я согласен с теми, кто считает слуа сутью Неблагого Двора и утверждает, что мы погибнем, если они уйдут, – произнес Холод. – Это они, а не феи-крошки, хранят нашу первичную силу.
   – Никто не знает наверняка, – сказал Дойл.
   – Не думаю, что королева станет рисковать, чтобы это выяснить, – заметил Рис.
   – Не станет, – кивнул Дойл.
   – А это значит, что феи-крошки занимают положение, сходное с Воинством, – подытожила я.
   Дойл взглянул на меня:
   – Поясни.
   Внезапная тяжесть его темного взгляда чуть не заставила меня поежиться, но я удержалась. Я уже не была ребенком, пугавшимся высокого черного человека рядом с моей тетей.
   – Королева сделает едва ли не все, чтобы сохранить поддержку Воинства и обеспечить себе их услуги, но разве нельзя сказать то же самое и о феях-крошках? Если она действительно опасается, что их уход вынудит неблагих деградировать еще быстрее, чем сейчас, разве она не пойдет почти на все, чтобы удержать их при дворе?
   Дойл смотрел на меня очень долго, как мне показалось, а потом медленно моргнул.
   – Возможно. – Он наклонился ко мне, сцепив перед собой руки на почти пустом столе. – Гален и Холод правы в одном. Реакции Нисевин отличаются от реакций сидхе. Она привыкла следовать приказам другой королевы – в сущности, пожертвовала своим королевским достоинством в пользу другого монарха. Мы должны заставить ее воспринимать тебя так же, как Андаис.
   – Что ты имеешь в виду? – спросила я.
   – Нам нужно всеми способами напоминать ей, что ты – наследница Андаис.
   – До меня все еще не доходит.
   – Когда Кел обращается к феям-крошкам, он делает это как сын своей матери. Его приказы обычно столь же кровавы, как приказы его матери, если не более. Но ты просишь об исцелении, о помощи. Это автоматически ставит нас в позицию слабых, поскольку мы просим содействия Нисевин и не слишком многое можем предложить ей взамен.
   – Хорошо, я поняла, но что я могу с этим поделать?
   – Расположись в постели со своими мужчинами. Окружи себя нами напоказ, как это делает королева. Это способ показаться сильной, потому что Нисевин завидует толпе мужчин вокруг королевы.
   – А разве Нисевин не подбирает себе такую же свиту из фей-крошек?
   – Нет, у нее трое детей от одного партнера, и он – ее король. Она не может освободиться от него.
   – Я не знал, что у Нисевин есть король, – удивился Рис.
   – Это знают немногие. Он – король лишь по имени.
   Мысль заслуживала рассмотрения. Спать со всеми моими стражами было славно, но быть обязанной выйти за одного из них замуж только потому, что он стал отцом моего ребенка... Что, если отцом станет тот, кого я не уважаю? Мысль о том, что я могу оказаться навеки привязанной к нежному Никке, была пугающей. На него было приятно смотреть, но он не был достаточно силен или властен, чтобы обеспечить мне поддержку в качестве короля. Он скорее оказался бы жертвой, чем помощником. Что напомнило мне...
   – Никка еще занят на работе телохранителя?
   – Да, – ответил Дойл. – Вместо Холода.
   – Клиент не возражал против такой замены лошадей на переправе?
   Дойл взглянул на Холода, и тот пожал плечами.
   – Ей на самом деле ничего не грозит. Она просто хотела иметь рядом воина-сидхе, чтобы показать, какая она большая звезда. Для этой цели один сидхе ничем не хуже другого.
   – Насколько пышное шоу мы должны устроить для Нисевин? – спросила я.
   – Насколько ты сможешь вынести, – сказал Дойл.
   Я удивленно подняла брови и попыталась подумать.
   – Меня не включайте, – бросил Гален. – Я видеть не хочу ни одну из этих тварей, даже на расстоянии. – Он загрузил посудомоечную машину и включил ее, так что тихое бурчание механизма сопровождало его на пути к стулу. Видимо, он собирался помочь нам в планировании, раз уж участвовать в действе не намеревался.
   – Это создает сложности. Ты и Рис – как раз те двое, кто действительно не стесняется публичного флирта. И Холод, и Дойл на публике предпочитают вести себя прилично.
   – Сегодня я изменю своим правилам, – сказал Дойл.
   Холод посмотрел на него.
   – Ты станешь развратничать перед этой мелкотой?
   Дойл пожал плечами.
   – Думаю, это необходимо.
   – Я буду в постели, как уже бывал, когда мы общались с королевой, но развратничать не стану, не для Нисевин.
   – Это твой выбор. Но если ты не намерен изображать любовника Мередит, которым являешься на самом деле, то не порти зрелище, которое будут представлять остальные. Может, тебе стоит подождать в гостиной, пока мы будем разговаривать с "мелкотой".
   Серые глаза Холода сузились.
   – Ты отодвинул меня в сторону сегодня, когда я должен был услужить Мередит. Ты дважды отодвигал меня в сторону. Теперь ты предлагаешь мне отсутствовать в ее постели, когда ты разыгрываешь ее любовника. Что дальше, Мрак? Ты наконец прервешь свое воздержание и отберешь мою ночь в ее постели на самом деле, а не только ради притворства?
   – Я вправе это сделать.
   Тут я вытаращилась на Дойла. Его лицо ничего не выражало. Он и вправду только что сказал, что сегодня разделит со мной постель, или просто возражал Холоду?
   Холод вскочил и навис над столом. Дойл остался сидеть, спокойно глядя на него снизу вверх.
   – Думаю, мы должны позволить Мередит самой решить, кто разделит с ней постель этой ночью.
   – Мы здесь не для того, чтобы Мередит сделала выбор. Наша задача – обеспечить ей ребенка. Вы трое провели с ней три месяца, а она все еще не беременна. Ты действительно откажешь ей в шансе завести ребенка и стать королевой, зная, что, если Кел преуспеет, а Мередит проиграет, он убьет ее?
   Эмоции сменялись на лице Холода слишком быстро, чтобы я успела за ними проследить. Наконец он опустил голову.
   – Я никогда не пожелаю зла Мередит.
   Я сделала шаг вперед и коснулась его руки. Прикосновение заставило его взглянуть на меня. Его глаза были полны такого страдания, что я поняла – Холод меня ревнует. Как бы я к нему ни относилась, он еще не имел права так ревновать меня. Пока нет. Хотя я осознала с изумлением, что мысль о том, чтобы больше никогда не держать его в своих объятиях, была очень болезненной. Я могла справиться с тянущим чувством потери не больше, чем он – с ревностью.
   – Холод... – начала я, и не знаю, что бы я сказала, потому что из спальни послышался резкий звон. Как будто кто-то взял нежный звук серебряных колокольчиков и превратил его в сигнал тревоги. От этого звука мой пульс ускорился, и нехорошо ускорился. Я выпустила руку Холода. Мы стояли, глядя друг на друга, пока Дойл и Рис двинулись в спальню.
   – Мне нужно идти, Холод. – Я начала было извиняться, но передумала. Он не заслужил извинений, а я их не задолжала.
   – Я с тобой, – сказал он.
   Я расширила глаза.
   – Я сделаю для моей королевы то, чего не сделал бы ни для кого другого.
   И я в этот момент знала, что он не имел в виду Андаис.

Глава 17

   Когда мы с Холодом вошли в комнату, Дойл стоял коленями на винного цвета простынях, разговаривая с зеркалом.
   – Я открою вид на комнату, как только войдет принцесса, королева Нисевин.
   В зеркале клубился туман. Я проползла по постели, так что Дойл оказался за моей спиной и чуть сбоку. Рис сидел позади нас обоих, у изголовья, зарывшись в подушки винного, пурпурного, ярко– и бледно-розового и черного цветов. Не знаю наверняка, но он казался обнаженным под парочкой продуманно размещенных подушек. Понятия не имею, как он сумел так быстро раздеться.
   Холод полуприсел-полуулегся на постели сбоку и сзади меня, так что я оказалась между ним и Дойлом.
   Дойл повел рукой, и туман рассеялся. Нисевин сидела в изящном деревянном кресле, вырезанном так, что ее крылья свободно проходили сквозь прорези в спинке. Почти треугольное личико было белокожим, но не той белизны, как у меня, Холода или Риса, – в ней улавливался серый оттенок. Светло-пепельные локоны завивались аккуратными кольцами, как у старинных кукол. Крошечная корона удерживала кудри над лицом, сияя ледяным огнем, как могут сиять только бриллианты. Платье – белое и струящееся. Свободная одежда могла бы скрывать очертания ее тела, вот только была совершенно прозрачной – так что видны были маленькие остренькие груди, почти болезненная хрупкость ребер, изящные скрещенные ножки. На ногах были домашние туфельки, на вид – сделанные из розовых лепестков. У ножки кресла сидела белая мышь, казавшаяся рядом с Нисевин размером с немецкую овчарку. Королева гладила ее шерстку между ушей.
   Троица фрейлин стояла позади кресла, каждая в платье под цвет крыльев: алое, как роза; желтое, как нарциссы; и лиловое, как ирисы. Волосы у них были черные, золотистые и каштановые соответственно.
   Нисевин явно дольше и тщательней выстраивала свой антураж, чем мы.
   Я почувствовала себя серенькой мышью в моем деловом костюмчике. Но не слишком распереживалась. В конце концов, это был деловой звонок.
   – Королева Нисевин, как любезно с твоей стороны ответить на наш зов.
   – По совести, принцесса Мередит, три месяца уж минуло, как ожидаю я твоего зова. Твое пристрастие к зеленому рыцарю при дворе хорошо известно. Я в высшей мере удивлена, что тебе понадобилось времени столь много, дабы воззвать ко мне.
   Она очень строго соблюдала формальности. Я осознала, что формальной была не только манера речи. Она была в короне – на мне короны не было, пока не было. Она сидела на своем троне, а я – посреди едва разобранной постели. За ней, будто молчаливый хор в греческом театре, стояли фрейлины. И мышь, не забудьте мышь! У меня были только Дойл и Холод по обе стороны и Рис, закопавшийся в подушки позади. Нисевин пыталась поставить меня в невыгодное положение. Ну-ну.
   – Честно говоря, мы искали помощи целителей из мира смертных. Лишь недавно нам пришлось признать, что обращения к тебе не избежать.
   – Это чистое упрямство с твоей стороны, принцесса.
   – Возможно, но теперь тебе известно, зачем я к тебе взываю и чего желаю.
   – Я не из богинь, что свершают желания, Мередит. – Она опустила мой титул – преднамеренное оскорбление. Прелестно. Мы обе можем не стесняться.
   – Как тебе угодно, Нисевин. В таком случае ты знаешь, чего я хочу.
   – Ты хочешь лекарства для своего зеленого рыцаря, – протянула она, ведя рукой по розовому краю мышиного уха.
   – Да.
   – Принц Кел очень настаивал на том, чтобы Гален оставался нездоровым.
   – Ты как-то сказала мне, что принц Кел еще не правит Неблагим Двором.
   – Это верно, но совсем еще не ясно, проживешь ли ты так долго, чтобы стать королевой, Мередит. – Она снова не употребила титул.
   Дойл подвинулся от меня к Рису, подставив ему спину. Он рассчитал движение так, чтобы по-прежнему находиться на краю кровати – на пределе моего периферийного зрения, но вполне в поле зрения королевы. Будто сговорившись с ним заранее, Рис поднялся из подушек на колени, предъявив всем свою наготу. Он перебрал руками длинную косу Дойла до ее кончика и принялся развязывать скреплявшую ее ленту.
   Глаза Нисевин стрельнули мне за спину, затем вновь вернулись к моему лицу.
   – Чем они заняты?
   – Готовятся в постель, – ответила я, хотя и не была на сто процентов в этом уверена.
   Изящные пепельные бровки насупились.
   – Сейчас... сколько?.. девять часов там, где вы находитесь. Слишком ранний вечер, чтобы тратить его на сон.
   – Я не сказала, что мы собрались спать. – Мой голос оставался спокойным.
   Она вздохнула так глубоко, что я заметила, как поднялась и опала ее худенькая грудь. Она попыталась удержать внимание на мне, но ее взгляд то и дело перебегал на мужчин. Рис расплетал толстую косу Дойла. До сих пор я лишь однажды видела волосы Дойла распущенными. Только однажды они живым темным плащом укрывали его тело.
   Нисевин исподтишка глазела на них, обращая на меня очень немного внимания. Не знаю точно, что ее занимало больше – волосы Дойла или нагота Риса. Сомневаюсь, что нагота, потому что это не такое уж необычное зрелище при дворе. Впрочем, она могла оценивать рельефные мускулы на животе Риса или то, что находилось прямо под ними. Холод сел, снял пиджак и начал стаскивать наплечную кобуру. Ее глаза метнулись к нему.
   – Нисевин, – тихо позвала я. И повторила ее имя дважды, прежде чем она все же взглянула на меня. – Как мне излечить Галена?
   – Нет уверенности, что ты станешь королевой, а если королем станет принц Кел, он затаит зло на меня за помощь тебе.
   – А если я стану королевой, я затаю зло за то, что ты мне не помогла.
   Она улыбнулась.
   – Значит, я оказалась меж двух огней. Что ж, я помогу тебе ныне, поскольку я помогла Келу ранее. Это уравняет весы.
   Я вспомнила крик Галена и боль в его глазах во все последние месяцы и подумала, что весы это все равно не уравняет. Если она исправит то, что она сама и разрушила, это и близко не возместит ущерб. Но мы занимались политикой фейри, а не психоанализом, так что я ничего не сказала. Молчание – не ложь. Грех умолчания, но не ложь. По нашим правилам, утаивать можно столько, сколько тебе удастся.
   – Как можно вылечить Галена? – спросила я.
   Она покачала головой, так что локоны запрыгали, и световые блики заиграли, отражаясь от короны.
   – О нет, сперва обсудим плату. Что дашь ты мне за исцеление зеленого рыцаря?
   Холод и Дойл почти одновременно выросли за моей спиной.
   – Ты приобретешь расположение королевы неблагих, и этого довольно, – сказал Холод голосом холодным, как его имя.
   – Она еще не королева, Убийственный Холод. – Тон Нисевин был полон ледяной ярости. В нем чувствовался отголосок старой вражды. Личной вражды с Холодом?
   Я заметила, как Дойл потянулся было к Холоду, – и остановила его взглядом. Между ними сегодня было достаточно напряжения. Внутренние разногласия не заставят нас выглядеть сильнее. Дойл остался на месте, только взгляд не отвел от Холода. Не слишком дружелюбный взгляд.
   Я коснулась локтя Холода, чуть сжав его. Он напрягся от неожиданности, взглянул сначала на Дойла и лишь потом понял, что это моя рука. Он думал, что это Дойл. Он медленно расслабился. Глубоко и тихо вздохнул и едва заметно сдвинулся назад.
   Я вновь повернулась к зеркалу – к проницательному, выжидающему лицу Нисевин. Я почти ждала, что она что-нибудь скажет, но она промолчала. Просто сидела и ждала, пока я сама себя скомпрометирую.
   – Чего хочет королева фей-крошек Нисевин от принцессы Неблагого Двора Мередит в возмещение за исцеление ее рыцаря? – Я намеренно упомянула оба наших титула, подчеркивая: я осознаю, что она – королева, а я – нет. Я надеялась загладить впечатление от вспышки Холода.
   Она смотрела на меня несколько секунд, затем слегка кивнула.
   – Что нам предложит принцесса Мередит из Неблагого Двора?
   – Ты сказала однажды, что многое отдала бы за возможность испить моей крови.
   Ей с трудом удалось вернуть выражение лица к обычной придворной непроницаемости, так она была поражена. Когда она наконец смогла владеть собой, то произнесла:
   – Кровь есть кровь, принцесса. С чего мне желать именно твоей?
   Ну, это она просто вредничала.
   – Ты говорила, что у моей крови вкус высокой магии и секса. Или ты забыла меня столь скоро, королева Нисевин? – Я повесила голову, опустила взгляд. – Неужели это значит для тебя так мало?
   Я повела плечами, и мои свежеотросшие до плеч волосы упали мне на лицо. Я заговорила из-за занавеса волос, сверкавших будто ограненные рубины.
   – Если кровь наследницы трона ничего для тебя не значит, мне нечего предложить. – Я снова обратила к ней взгляд, отлично представляя эффект, производимый моими трехцветными золотисто-зелеными глазами в раме из кроваво-красных волос, в сочетании с блеском кожи, подобной полированному алебастру. Я выросла среди женщин и мужчин, использовавших свою красоту как оружие. Мне и в голову не пришло бы проделать такое по отношению к другому сидхе, потому что все они были красивее меня, но с Нисевин, с ее голодным взором, прикованным к моим мужчинам, – с ней я могла использовать собственную иномирность, как она пыталась использовать свою.
   Она шлепнула маленькими ладошками по подлокотникам кресла так сильно, что белая мышь подпрыгнула.
   – Во имя Флоры, ты – кровь и плоть твоей тети! Принц Кел никогда не умел так пользоваться своей красотой, как Андаис или ты.
   Я слегка поклонилась – кланяться сидя всегда бывает неловко.
   – Очаровательный комплимент от прекрасной королевы.
   Она самодовольно улыбнулась, поглаживая мышь, откинулась назад в кресле так, чтобы прозрачное платье открыло еще больше. Тело ее перешло за грань тонкого в сторону скелетообразного, так что казалось, будто она постоянно недоедает. Но она считала свое тело прекрасным, и я никак не могла показать, что думаю иначе.
   Холод чуть позади меня оставался неподвижным. Он снял поясной ремень, наплечную кобуру и пиджак – но ничего больше. Даже ботинки не снял. Он не собирался раздеваться в присутствии Нисевин.
   Дойл, по другую руку от меня, освободился от кобуры, снял брючный ремень и рубашку. Серебряное колечко в его левом соске блестело так, что Нисевин было видно, хоть он и был повернут к ней боком. Рис продолжал возиться с водопадом густых черных волос, словно разглаживал шлейф у платья.
   Мужчины в согласии двигались вокруг меня, словно фрейлины, готовящиеся ко сну. Они оставили мне самой разбираться с Нисевин. Что означало, что я справляюсь. Приятно осознавать.
   Я продемонстрировала ей изгиб губ, красных, как алая-алая роза, без всякой помады.
   – Моя кровь за лечение моего рыцаря. Ты согласна?
   – Ты очень легко предлагаешь свои соки, принцесса. – Она была настороже.
   – Я предлагаю лишь то, чем владею.
   – Принц думает, будто владеет всем двором.
   – Я знаю, что владею лишь телом, в котором обитаю. Все большее – гордыня.
   Королева рассмеялась.
   – Ты вернешься домой ради моей трапезы?
   – Ты согласна, что твоя трапеза – достаточная плата за лечение моего рыцаря?
   – Согласна, – кивнула она.
   – Тогда чего будет стоить такая трапеза каждую неделю?
   Я почувствовала, как напряглись мужчины за моей спиной. Воздух в комнате вдруг сгустился. Я поборола желание оглянуться. Я – принцесса, и мне не нужно спрашивать разрешения у моих стражей. Либо я правлю, либо нет.
   Глаза Нисевин сузились в язычки бледного пламени.
   – Что ты имеешь в виду, говоря "трапеза каждую неделю"?
   – Именно то, что сказала.
   – Отчего ты предлагаешь мне свою кровь еженедельно?
   – Ради союза между нами.
   Холод подался ко мне по постели:
   – Мередит, нет...
   Он вот-вот сказал бы что-то неуместное и все разрушил. Я уловила хвостик мысли, и она показалась мне неплохой.
   – Нет, Холод, – сказала я. – Ты не говоришь мне "нет". Я говорю тебе «нет» или «да». Не забывай. – Я одарила его взглядом, надеюсь, вполне понятным. Заткнись, черт побери, и не порти дело. Он сжал губы в тонкую черточку, очевидно, задетый, но сел, надувшись. Ну, хотя бы промолчал.
   Я услышала, как перевел дыхание Дойл, и бросила на него взгляд. Единственного взгляда было достаточно. Он едва заметно кивнул и отдался на волю Риса, расчесывавшего его длинные волосы. Их черные пряди были волнистыми, наверное, из-за того, что были только что заплетены в косу: мне помнилось, что волосы у Дойла прямые. Я отвлеклась на миг, глядя на Риса, сплошь – бледное совершенство на фоне этой черноты. Покашливание Дойла заставило меня вздрогнуть и вновь повернуться к зеркалу.
   Нисевин смеялась колокольчиком, но колокольчики ее смеха звучали чуть-чуть не в тон, словно тень уродства легла на что-то прекрасное.
   – Прошу прощения за мою невнимательность, королева Нисевин.
   – Ну, если бы меня ожидал такой приз, я постаралась бы завершить беседу поскорее.
   – А как насчет приза в виде моей крови, ожидающего тебя?
   Ее личико посерьезнело.
   – Ты настойчива. Очень не похоже на фейри.
   – Я частью брауни, а мы – более упорный народ, чем сидхе.
   – Ты еще и отчасти человек.
   Я улыбнулась.
   – Люди в этом похожи на сидхе: есть более упорные, есть менее.
   Она не улыбнулась в ответ.
   – Я вылечу твоего зеленого рыцаря в обмен на твою кровь, но на том все. Одна трапеза, одно исцеление – и мы квиты.
   – За глоток моей крови царь гоблинов Кураг стал моим союзником на шесть месяцев.
   Тонкие бровки приподнялись.
   – Это дела гоблинов и сидхе, но не наши. Мы – феи-крошки. Никого не заботит союз с нами. Мы не сражаемся в битвах. Мы не вызываем на дуэли. Мы занимаемся своими делами, и пусть все прочие думают о своих.
   – Так ты отвергаешь союз?
   – Думаю, осторожность будет здесь лучшей доблестью, принцесса, насколько бы ты ни была вкусна.
   В торговле всегда лучше вначале попробовать любезность, но если она не помогает, есть и другие возможности.
   – Никто не принимает вас во внимание, королева Нисевин, поскольку считают слишком маленькими, чтобы брать в расчет.
   – Принц Кел счел нас достаточно большими, чтобы разрушить твои планы на зеленого рыцаря. – В ее голосе появился первый намек на гнев.
   – Да, но что предложил он вам за эти труды?
   – Вкус плоти сидхе, крови сидхе, крови рыцаря. Мы пировали той ночью, принцесса.
   – Он платил вам чужой кровью, тогда как его тело полно крови, всего на шаг уступающей крови самой королевы. Ты пробовала королеву хоть однажды?
   Лицо у Нисевин стало встревоженное, почти испуганное.
   – Королева делится лишь со своими любовниками или своими пленниками.
   – Как это должно тебя мучить: видеть, как пропадает впустую столь драгоценный дар.
   Нисевин поджала крошечные серебристые губки.
   – Если бы только она пожелала взять в свою постель кого-нибудь из моего народа... Но мы слишком...
   – Маленькие, – закончила я за нее.
   – Да, – прошипела она, – да, всегда слишком маленькие. Слишком малая сила, чтобы заключать с нами союз. Слишком малая сила, чтобы нас использовать для чего-то, кроме подлого вынюхивания.
   Маленькие бледные ладошки сжались в кулачки. Белая мышь попятилась от нее, словно знала, что последует дальше. Даже троица фрейлин за спинкой трона задрожала, будто под дыханием ледяного ветра.
   – И вот ты делаешь грязную работу для ее сына, – подытожила я. Мой голос был намеренно спокойным, почти ласковым.
   – По крайней мере он хотел, чтобы мы делали его работу. – Злоба в этом маленьком, нежном теле была пугающей. От ярости королева будто увеличивалась, будто становилась больше, чем позволяли законы физики. Она была по-настоящему царственна в своем гневе.
   – Я предлагаю тебе то, что не предлагает королева. То, что не предлагает ее сын.
   – И что же?
   – Королевскую кровь. Кровь самого трона Неблагого Двора. Войди в союз со мной, королева Нисевин, и ты эту кровь получишь. Не один только раз, а много больше.
   Ее глаза вновь превратились в узкие щелочки, сверкая огнем еще более холодным, чем бриллианты в ее короне.
   – Что каждая из нас приобретет от такого альянса?
   – Ты получишь внимание и помощь моих союзников.
   – Мы имеем мало дел с гоблинами.
   – А сидхе?
   – А что сидхе?
   – Как союзники одного из наследников вы получите определенный статус. Никто не сможет больше пренебрегать вами – из опасения, что вы затаите злобу и нашепчете мне что-нибудь.
   Она продолжала сверлить меня светящимися глазами.
   – А что от союза приобретешь ты?
   – Вы могли бы шпионить для меня, как и для королевы.
   – А для Кела?
   – Вы откажетесь от шпионажа для него.
   – Ему это не понравится.
   – Это его проблемы. Если вы станете моими союзниками, то тронуть вас – значит оскорбить меня. Королева объявила, что я нахожусь под ее защитой. Поднять на меня руку – это сейчас означает смертный приговор.
   – Значит, если он оскорбит меня, ты за меня вступишься. И что потом?
   – Угрожай перенести весь свой двор ко мне, в Лос-Анджелес.