Гамильтон Лорел. Ласка сумрака

   Три их рта были словно три якоря, не дающих мне ускользнуть. Холод опустился на пол рядом с Китто и засунул мой палец себе в рот. Наверное, он старался скрыть свои действия от Тараниса. Я не поняла, зачем он это сделал, и мне было все равно, если честно. Его рот ощущался как бархатная перчатка на коже.
   Я испустила дрожащий вздох – и снова обрела способность думать, хоть и с трудом. Дойл погладил меня пальцами от затылка до макушки и начал массировать кожу головы под волосами. Это должно было чертовски отвлекать, но только прояснило мне рассудок.
   – Я пыталась соблюдать вежливость, Таранис, но твоя магия была намного грубее, чем будут сейчас мои слова. Почему для тебя так важно увидеть меня вообще и особенно – до Йоля?
   – Ты – моя родственница. Я хочу возобновить нашу привязанность. Йоль – это время согласия и единения.
   – Ты едва замечал мое существование все время, сколько я себя помню. Отчего ты теперь хочешь сближения?
   Его сила заполнила комнату, сгустила воздух. Стало трудно дышать, глаза ничего не видели. Мир сузился до одного лишь света. Свет был везде.
   Резкая боль выдернула меня в сознание так внезапно, что я закричала. Китто укусил меня за ногу, как собака, пытающаяся привлечь внимание. Это помогло. Я наклонилась и погладила его по лицу.
   – Беседа закончена, Таранис. Ты был поразительно груб. Ни один сидхе не позволит себе такого по отношению к другому сидхе, только к низшим фейри.
   Холод поднялся на ноги, чтобы погасить зеркало, но Таранис проговорил:
   – До меня дошло много слухов о тебе, Мередит. Я хочу увидеть своими глазами, кем ты стала.
   – Что ты видишь сейчас, Таранис? – спросила я.
   – Я вижу женщину там, где прежде была девчонка. Я вижу сидхе там, где раньше была низшая фейри. Я многое вижу, но на многие вопросы я не получу ответа, пока не встречусь с тобой во плоти. Приди ко мне, Мередит, приди и дай нам обоим узнать друг друга.
   – Правда в том, Таранис, что я едва могу дышать перед лицом твоей мощи. Я это знаю, и ты это знаешь. И это – на расстоянии. Я буду дурой, если позволю тебе применить ее ко мне вживую.
   – Я даю тебе слово, что не стану досаждать тебе подобным образом, если ты прибудешь к моему двору до Йоля.
   – Почему до Йоля?
   – А почему – после?
   – Потому что ты хочешь этого так очевидно, что я начинаю подозревать тебя в дурных намерениях.
   – Значит, если я чего-то слишком хочу, ты откажешь мне просто потому, что я этого хочу?
   – Нет, твои желания меня пугают, потому что они слишком сильны, и ты готов сделать все, что в твоей власти, чтобы получить желаемое.
   Даже сквозь золотую маску я различила, как он нахмурился. Он не улавливал мою логику, хотя мне самой она казалась очевидной.
   – Ты напугал меня, Таранис. Только и всего. Я не отдамся на твою милость, разве что ты дашь мне очень серьезные клятвы... о том, что ты будешь вести себя очень правильно со мной и с моими сопровождающими.
   – Если ты приедешь до Йоля, я пообещаю все, что ты захочешь.
   – Я не приеду до Йоля, но ты все же пообещаешь то, что я захочу. Иначе я не приеду вовсе.
   Его свет разгорелся ярче, красные волосы заблистали, как свежая кровь.
   – Ты отказываешься повиноваться мне?
   – Я не могу отказать тебе в повиновении, потому что я тебе не повинуюсь. Я – не твоя подданная.
   – Я – Ард-Ри, верховный король!
   – Нет, Таранис, ты – верховный король Благого Двора, как Андаис – верховная королева двора Неблагого. Но мне ты не Ард-Ри. Я не принадлежу к твоему двору. Ты мне это хорошо объяснил, когда я была ребенком.
   – Ты припоминаешь старые обиды, Мередит, когда я протягиваю руку мира.
   – Меня не переубедить красивыми словами, Таранис, как и красивым зрелищем. Ты однажды едва не забил меня до смерти. Не стоит теперь винить меня в том, что я тебя боюсь, ведь ты приложил столько усилий, чтобы научить меня себя бояться.
   – Не этому я хотел тебя научить, – сказал он, не пытаясь отрицать, что он меня бил. Хотя бы в этом он был честен.
   – А чему же?
   – Не задавать вопросов королю.
   Я растворилась в ощущении рук и губ Дойла на моем затылке, языка Холода, вылизывавшего мою ладонь, зубов Китто, мягко покусывавших мою ногу.
   – Ты мне не король, Таранис. Моя королева – Андаис, а короля у меня нет.
   – Ты ищешь короля, Мередит, или так утверждают слухи.
   – Я ищу отца своего ребенка, и он станет королем Неблагого Двора.
   – Я давно твержу Андаис, что все зло для нее – в том, что она не имеет короля, настоящего короля.
   – И этот король – ты, Таранис?
   – Да, – ответил он с полной уверенностью.
   Я не знала, что на это сказать. Наконец я решилась:
   – В таком случае я ищу другого короля. Такого, который понимает, что настоящая королева стоит любого количества королей.
   – Ты меня оскорбляешь, – сказал он, и свет, до сих пор приятный, стал резким, так что я пожалела, что не надела солнечные очки.
   – Нет, Таранис, это ты оскорбляешь меня, мою королеву и мой двор. Если у тебя нет лучших предложений, то нам нечего больше обсуждать. – Я кивнула Холоду, и он погасил зеркало прежде, чем Таранис успел хотя бы шевельнуться.
   Мы молчали еще пару секунд, потом Дойл сказал:
   – Он всегда считал, что умеет обращаться с женщинами...
   – Хочешь сказать, что это была попытка соблазнения?
   Я почувствовала, что Дойл пожал плечами, потом его руки обвили меня, прижимая к нему.
   – Таранис воспринимает любого, кто им не восхищается, как занозу в ноге. Он должен добраться до каждого, кто его не обожает. Он должен выдернуть его, удалить, как соринку из глаза, или она будет мучить его все время.
   – Поэтому Андаис всегда говорит с ним обнаженная и заваленная мужчинами?
   – Да, – подтвердил Холод.
   Я перевела взгляд на него, все еще стоящего у зеркала.
   – Но ведь это оскорбительно – так поступать с другим правителем?
   Он пожал плечами.
   – Они веками пытаются если не соблазнить, так убить друг друга.
   – Убить или соблазнить – а другой альтернативы нет?
   – Они нашли третий вариант, – шепнул Дойл мне на ухо. – Беспокойный мир. Думаю, Таранис пытается найти способ управлять тобой, а через тебя – когда-нибудь – Неблагим Двором.
   – Почему он так упирал на Йоль? – по-прежнему недоумевала я.
   – Когда-то во время Йоля приносились жертвы, – тихо сказал Китто. – Чтобы обеспечить возвращение света, убивали короля Остролиста. Тогда мог родиться король Дуба, мог заново родиться свет.
   Мы переглянулись. Холод первым отважился сказать:
   – Думаете, у пэров его двора наконец появились подозрения о его бесплодии?
   – Я не слышал и малейшего намека на такие слухи, – сказал Дойл. Что значило, что у него при том дворе есть собственные шпионы.
   – В жертву всегда приносили короля, – посмотрел на нас Китто, – не королеву.
   – Может, Таранис пожелал изменить обычай, – предположил Дойл, прижимая меня покрепче. – Ты не поедешь к Благому Двору до Йоля. На это нет разумных причин.
   Я откинулась назад, позволив себе расслабиться и успокоиться в надежном кольце его рук.
   – Согласна, – тихо сказала я. – Что бы ни задумал Таранис, я с ним играть не буду.
   – Значит, решили, – подытожил Холод.
   – Да, – кивнул Китто.
   Решение было единогласным, но почему-то это не очень успокаивало.

Глава 38

   Выйдя в гостиную, мы обнаружили там детектива Люси Тейт. Люси сидела на розовом крутящемся стуле, попивала чай и выглядела крайне недовольной.
   Гален сидел на диване, пытаясь ее обаять, что обычно без труда ему удавалось с любыми женщинами. Только не с Люси. Все – от напряженных плеч и до постукивающей по полу ноги – выдавало ее беспокойство, а может, злость или то и другое сразу.
   – Не прошло и полгода, – буркнула она, когда я показалась из спальни. Она обвела нас троих недовольным взглядом. – Что-то вы слишком разодеты для полуденных забав.
   Я посмотрела на Галена на диване и Риса с Никкой, подпирающих стены. Китто сразу же забрался обратно в свою конуру, не промолвив и слова. Шалфей не показывался – наверное, был на улице, у вазонов с зацветающей зеленью. Гачен купил несколько горшков с растениями, чтобы доставить ему удовольствие. Насчет удовольствия не очень получилось, но Шалфей на самом деле проводил немало времени, нежась в цветах. Оставшаяся троица поглядела на меня с невинным видом. Слишком невинным.
   – Что вы ей наговорили?
   Рис пожал плечами и отклеился от стены.
   – Что ты занимаешься сексом с Дойлом и Холодом сразу. Только это удержало ее от немедленного штурма и дало тебе возможность закончить разговор.
   Люси вскочила и ткнула чашкой с чаем в сторону Галена. Тот едва успел ее подхватить. Лицо Люси загорелось нездоровым румянцем.
   – Вы что, хотите сказать, что я битый час ждала здесь, пока она закончит трепаться по телефону?
   Голос у нее был опасно тихим, она выговаривала каждое слово очень четко и очень спокойно.
   Гален встал и понес чашку на кухню. Из чашки капало, и Гален держал руку под донышком, чтобы не оставлять за собой чайный след.
   – Это были деловые переговоры с двором фейри, – пояснила я. – Поверь, я бы предпочла, чтобы ты ввалилась к нам в разгар оргии, чем во время этого звонка.
   Кажется, она только сейчас разглядела меня по-настоящему.
   – Ты вся трясешься.
   Я пожала плечами.
   – Родственнички... Люблю я их.
   Она долго мерила меня взглядом, почти минуту, словно пытаясь что-то решить. Наконец она качнула головой.
   – Рис прав. Только угроза застать тебя в неприличной ситуации могла продержать меня здесь так долго. Но семейные разборки – не дело полиции, так что черт с ними.
   – Вы пришли по полицейским надобностям? – спросил Дойл, изящно проскальзывая в гостиную мимо меня.
   – Да, – заявила она, разворачиваясь к нему лицом – для этого ей пришлось обойти диван.
   Дойл сделал еще пару шагов к обеденному столу, чтобы их противостояние не казалось столь очевидным, но Люси именно конфронтации и хотела. Она так воинственно сложила руки на груди, словно только и искала повод для драки.
   – Что случилось, Люси? – спросила я, направляясь к дальнему концу дивана. Если она хотела посмотреть мне в глаза, ей пришлось бы обойти диван снова. Она так и сделала, неловко усевшись на свой прежний стул.
   Она наклонилась вперед, сцепив руки и крепко переплетя пальцы, словно в попытке справиться с собой.
   Я повторила вопрос:
   – Что такое, Люси?
   – Еще одно массовое убийство. Вчера вечером.
   Обычно Люси смотрела в глаза, но сегодня она рыскала взглядом по всей квартире, ни на чем не останавливаясь надолго.
   – Такое же, как мы видели?
   Она кивнула, на миг задержав взгляд на мне, и тут же повернулась к телевизору, а потом к травам, которые Гален выращивал на подоконнике.
   – Точно такое же, только в другом месте.
   Дойл опустился на колени за диваном, наверное, чтобы не нависать над нами. Его руки на спинке легонько касались моих плеч.
   – Джереми сообщил нам, что к этому делу не допущен ни один служащий его агентства. Кажется, ваш лейтенант нам не рад.
   – Не знаю, что за шлея попала под хвост Петерсону. И пытаюсь понять, есть ли мне до этого дело. Я рискую работой, если выдам вам служебный секрет. – Она вскочила и забегала по комнате, слишком маленькой для этого занятия: от витражного окна до ее стула, воткнутого между диваном и белой деревянной горкой для электроники.
   – Я всю жизнь хотела только одного – быть копом. – Она покачала головой, запустив пальцы в густую темную шевелюру. – Но лучше я потеряю работу, чем увижу еще одну такую бойню.
   Она с размаху бросилась на стул и уставилась на меня во все глаза. Глаза были широко открыты, а лицо – сосредоточенное. Она приняла решение, вот что было написано на этом лице.
   – Вы следили за делом – по газетам или теленовостям?
   – В новостях случай в клубе объяснили утечкой газа. – Дойл уперся подбородком мне в плечо. Его низкий голос вибрировал у меня по коже, по позвоночнику.
   Мне пришлось приложить усилия, чтобы не показать, как это на меня подействовало. Вроде бы мне это удалось.
   – Второй случай был в одном из этих кочующих клубов... притонов, вернее, с прорвой наркотиков.
   Она кивнула.
   – Экстази навалом, ага. По крайней мере эту версию мы скормили прессе. Журналистам надо было бросить кость, чтобы им не пришло в голову сложить два и два и начать всеобщую панику. Но в притоне было точно то же, что и в первых двух случаях.
   – Первых двух? – переспросила я.
   Она опять кивнула.
   – Самый первый случай, наверное, не заметили бы, если б это не произошло в богатеньком районе. Всего шестеро взрослых людей, скромный ужин, кончившийся на редкость плохо. Дело до сих пор валялось бы у кого-то на столе в папке с дохлыми висяками. Вот только жертвы были из высоких кругов, и когда такое повторилось с целым клубом, кто-то допетрил, в чем дело, и прислал нам команду поддержки. Нам это очень кстати, но не будь кто-то из первых жертв в дружбе с высокими чинами – скорее всего в полиции тоже, – то фиг бы мы получили подкрепление так скоро. – В ее усталом голосе сквозила горечь.
   – Первые убийства произошли в частном доме? – спросила я.
   Люси кивнула. Пальцы ее теперь были просто переплетены, не крепко сжаты. Усталость и подавленность никуда не делись, но она стала поспокойней.
   – Да, и насколько мы смогли докопаться, это был действительно первый случай. И думать не хочется, что где-то может стоять заброшенный дом или дешевая лавочка, где убийства были еще раньше. Если мы найдем несколько десятков мертвых тел... в нынешнюю жару... Только одно может быть хуже сцены недавнего убийства – это сцена давнего убийства. – Она качнула головой, провела рукой по волосам и вновь встряхнула головой, растрепав только что приглаженные волосы. – Ладно. В общем, первый случай был в частном доме, все верно. Мы нашли жившую там пару, двух гостей и двух слуг.
   – Этот дом далеко от того клуба, где мы были? – спросила я.
   – До Холмби-Хиллз от клуба примерно час.
   Я почувствовала, как замер Дойл. Тишина будто расходилась от нас кругами. Мы все вытаращились на нее, думаю, в попытке не смотреть друг на друга.
   – Холмби-Хиллз, ты сказала?
   Она удивленно посмотрела на нас.
   – Да. С чего это вы так переполошились?
   Я поглядела на Дойла, а он – на меня. Рис снова прислонился к стене как ни в чем не бывало, только на лице его все равно было заметно возбуждение. Тайна росла, а может, наоборот, мельчала, если это слово сюда подходит. Рис не мог совладать с собой, он получал от этого удовольствие.
   Гален выглянул из кухни и снова скрылся, прихватив посудное полотенце. Холод подошел и сел на диван рядом со мной, постаравшись не потеснить Дойла. На лице Холода ничего было не прочитать. Никка выглядел искренне озадаченным, и я припомнила, что он не знает, где живет Мэви Рид. Он помогал в подготовке ритуала плодородия, но ее адрес при этом не упоминался.
   – Ну нет, – сказала Люси. – Я не дам вам сидеть здесь с такими невинными рожами. Когда я сказала "Холмби-Хиллз", у вас всех был такой вид, словно я вляпалась во что-то по-настоящему скверное. Вы не имеете права теперь пытаться скрыть, что происходит.
   – Мы не всегда можем сделать то, что хотелось бы, – заметил Дойл.
   Она посмотрела на меня.
   – Вы что, оставите меня пытаться прошибить стену лбом? Я рискнула карьерой, чтобы прийти сюда и поговорить с вами!
   – Этот вопрос тоже нас занимает, – пробасил Дойл. – Зачем вам рисковать карьерой ради беседы с нами? У вас есть отчет Терезы и заверение Джереми в том, что там применялись чары. Что еще вы надеетесь получить от нас?
   Она пристально поглядела на него.
   – Я не идиотка, Дойл. Куда ни сунься в этом деле – наткнешься на фейри. Петерсон просто не желает этого видеть. Первый инцидент был на Холмби-Хиллз, рукой подать от дома Мэви Рид. А она – сидхе королевского рода. Изгнанница или нет, она все равно фейри. Мы обзвонили все окрестные больницы в поисках пациентов со сходными симптомами и наткнулись на одного больного. Мертвых больше не было.
   – Есть выживший? – заинтересовался Рис. Люси сверкнула на него глазами и снова повернулась ко мне и Дойлу.
   – Мы не уверены. Он жив и поправляется. – Она пристально смотрела на нас. – Может, вы поделитесь со мной информацией, если я скажу, что этот выживший – фейри?
   Не знаю, как остальные, а я даже не попыталась скрыть изумление.
   Люси улыбнулась. Улыбка была почти самодовольная, словно она поняла, что поймала нас на крючок.
   – Этот фейри не желает общаться с "Бюро по делам людей и фей". Всячески стремится этого избежать. Лейтенант Петерсон повторяет, что фейри к этому делу никаким боком не причастны, что соседство первых жертв с Мэви Рид – только совпадение. Он допросил выжившего, но говорит, что по фейри никогда не скажешь, что с ними не так, и что, если бы с ним случилось то же, что и с прочими жертвами, он бы не выжил.
   Она обвела нас взглядом.
   – Я так не думаю. Я видела, как фейри исцеляются от ран, которые убили бы любого человека. Я видела, как один из ваших упал с небоскреба, встал и пошел себе. – Она снова покачала головой. – Нет, это все как-то связано с вашим миром, правда?
   Мне было трудно не смотреть на остальных.
   – Вы расскажете мне правду, если я проведу вас к пострадавшему фейри? Лейтенант Петерсон объявил во всеуслышание, что фейри к делу не причастны. Так что формально, даже если все всплывет, у него не будет повода меня уволить. Да и вообще наказать. Собственно, историю с этим фейри я могу использовать как прикрытие: раз уж он не хочет общаться со своими чиновниками, я ищу кого-то, с кем он сможет поговорить и кто поможет ему адаптироваться к большому городу.
   – Ты считаешь, он жил не в городе? – спросила я.
   – О да, он к городу совершенно непривычен. Он взвизгнул, когда его кардиомонитор в первый раз запищал. – Она встряхнула своей густой гривой. – Он откуда-то, где в глаза не видели современной техники. Медсестры говорят, что им пришлось убрать телевизор из его палаты, потому что у него случился припадок, когда телевизор заработал.
   Она поглядела на нас всех по очереди и наконец повернулась снова ко мне, Дойлу и Холоду.
   – Расскажи мне, Мерри, пожалуйста. Я не скажу лейтенанту. Я так больше не могу. Помоги мне это остановить, что бы это ни было.
   Я посмотрела на Дойла, Холода, Риса. Гален тоже вышел из кухни, но он широко развел руки и пожал плечами.
   – Я в последнее время не слишком активно занимался детективной работой. Так что вроде как не имею права голосовать.
   Никка подал голос, удивив нас всех.
   – Королеве это не понравится. – Его голос звучал вполне отчетливо, слышный на всю комнату, но почему-то казался тихим, как у ребенка, который шепчет в темноте и боится, что его подслушают.
   – Она не запрещала нам делиться Информацией с людской полицией, – сказал Дойл.
   – Точно? – Голос Никки казался слишком тонким, слишком юным для его высокого мощного тела.
   Я повернулась, чтобы он мог видеть меня в лицо.
   – Точно. Королева не запрещала нам обращаться в полицию, Никка.
   Он испустил глубокий вздох.
   – О'кей. – И междометие детское. Взрослые сказали, что ему беспокоиться нечего, он и поверил.
   Мы еще раз обменялись взглядами, и я велела:
   – Рис, расскажи ей о чарах.
   Он рассказал. Он подчеркнул, что мы не знаем, есть ли при дворах кто-то, все еще способный на такие чары, и что преступником мог быть человек – ведьма или колдун. Что мы уверены только, что это не кто-то из Неблагого Двора.
   – Откуда у вас такая уверенность? – спросила Люси.
   Мы опять переглянулись.
   – Знаешь, Люси, королева не слишком заботится о правах человека или законности своих методов допросов. Поверь, она очень дотошна.
   Она поглядела на нас изучающе.
   – А насколько дотошны можете быть вы, ребята?
   Я нахмурилась.
   – Что ты имеешь в виду?
   – До меня долетал и слухи о том, что делает с людьми ваша королева. Вы можете добиться того же эффекта, не оставляя видимых следов?
   У меня брови полезли на лоб.
   – Ты и правда просишь нас проделать то, что мне показалось?
   – Я прошу вас остановить то, что происходит. Фейри из госпиталя не говорит с полицией, отказался говорить с социальным работником, которого прислало "Бюро по делам людей и фей". Он просто взбесился, когда я предложила связаться непосредственно с посольством, если ему неудобно разговаривать с социальным работником-человеком. Я подумала, что раз он так перепугался при мысли о беседе с послом, то вас он может испугаться еще больше.
   – Почему? – удивилась я.
   – Посол – не сидхе.
   – Чего вы ожидаете от нашего визита к этому фейри? – спросил Дойл.
   – Я хочу, чтобы вы добились, чтобы он заговорил. Чего бы это ни стоило. У нас больше пяти сотен трупов, Дойл, ближе к шести вообще-то. И если правда то, что рассказал Рис, если этих тварей не остановить, если просто позволить им питаться – они регенерируют или что-то вроде. Я не хочу, чтобы по моему городу бродила стая свежевозродившихся древних божеств с пристрастием к убийству. Их надо остановить сейчас, пока не стало поздно.
   Мы согласились пойти с ней, но сначала нам нужно было сделать телефонный звонок. Мы позвонили Мэви Рид и оповестили ее, что на нее натравили призраков мертвых богов. А значит, сделал это кто-то из Благого Двора, и более того – он имел на это разрешение короля.

Глава 39

   Люси пришлось вовсю сверкать своим значком, чтобы провести нас – с нашими мечами, ножами и пистолетами – в обход металлодетекторов. Дежурная сестра отказывалась пропустить нас на нужный этаж, пока мужчины не предъявили удостоверения королевских телохранителей. Но в конце концов мы прорвались и стояли сейчас у кровати этого человека... нет, человеком назвать это было трудно. Шалфей совсем крошечный, но пропорции у него идеальные. Можно сказать, он рассчитан на свой размер; а в существе, лежавшем на постели с подоткнутыми под него простынями, с первого взгляда чудилось что-то неправильное.
   Я из Неблагого Двора, и для меня привычны и даже приятны очень разные фигуры, но в этой было что-то, от чего у меня на голове волосы зашевелились. Захотелось отвернуться, словно он был отвратителен, хотя вообще-то с виду он таким не был.
   Проблемы возникли не только у меня. Рис и Холод повернулись к нему спинами, едва взглянув на него. По их реакции можно было понять, что они либо знали его, либо знали, что с ним случилось. Они будто хотели отстраниться от того, что видели. Может быть, он нарушил какое-то древнее табу? Дойл взгляда не отвел, но он вообще никогда взгляда не отводил... Гален обменялся со мной взглядом, говорившим, что он так же озадачен и расстроен, как и я. Китто стоял рядом со мной – он это себе вытребовал, – ухватившись за мою руку, как испуганный ребенок.
   Я заставила себя не отворачиваться и попыталась определить, что же в этом маленьком мужчине было такого, что мне хотелось зажмуриться? В нем было чуть больше двух футов роста^[18], крошечные ступни едва возвышались под простыней. Его тело казалось словно укороченным в перспективе, словно мы смотрели на него издалека и под странным углом, хоть он и лежал прямо перед нами. Голова слишком большая для худенького торса. Глаза, влажные и большие, были уж слишком велики для его лица. Как будто глаза достались ему от кого-то другого. Нос по размеру подходил к глазам, но поскольку все остальное было уменьшено, он тоже казался слишком большим. Вот так это выглядело: словно нос и глаза остались неизменными, а все остальное уменьшилось – сжалось и съежилось.
   Никка бросился вперед между нами, протягивая к нему руки.
   – Ох, Букка, что сталось с тобой?!
   Крошечный человечек на постели несколько секунд оставался неподвижным. Потом, очень медленно, он поднял руку – тоненькую, будто сухая веточка. Он приложил бледно-коричневую крошечную ладонь к сильной коричневой ладони Никки.
   Китто поднял вверх лицо, блестящее от слез.
   – Букка-Ду, Букка-Ду, что же ты теперь?
   Я подумала сперва, что Китто недоговорил фразу; потом я поняла, что это не так. Он спросил именно то, что хотел узнать.
   – Вы оба его знаете, – сказал Дойл скорее утвердительно, чем с вопросом.
   Никка кивнул, с мучительной нежностью поглаживая крошечную ладонь. Он горячо и быстро заговорил со странными певучими интонациями одного из старых кельтских языков. Речь была слишком быстрой, чтобы я различила слова, но это не был ни валлийский, ни гэльский – шотландский или ирландский, – что, впрочем, оставляло достаточно большой выбор диалектов, да и настоящих языков.
   Китто присоединился к беседе, и речь его похожа была на речь Никки, но не совсем – другой диалект, а может, другая эпоха, – различия как между средневековым английским и современным.
   Я видела непонимание и горе на лице Китто. Было ясно, что он крайне опечален, найдя этого мужчину в его нынешнем состоянии, но это и все, что я сумела понять.
   Наконец Дойл заговорил на современном английском. Может, мои сопровождающие все поняли, но я – нет.