Страница:
Он потряс перед клеткой стиснутыми кулаками и, не находя больше слов, да и не желая терять ни минуты, кинулся к железной двери, на ходу вынимая кинжал из ножен. Он постучал в нее сначала рукояткой кинжала, затем, повернувшись спиной, принялся колотить ногою. Дверь отзывалась гулким грохотом.
Чатури следил за ним, припав к прутьям клетки, и в круглых глазах его светилась тоска.
- Такая безделица, - выплевывал сквозь зубы Баламут, без устали работая ногой, - такая вшивая чепуха! И я сидел тут дурак дураком... ну, подожди, птичка! Я еще доберусь до тебя... я тебе крылышки пообрываю, перышки повыщипываю!
- Никто тебя не слышит, - жалобно сказал чатури, улучив паузу между ударами. - Они далеко внизу...
- К черту!
- Подожди, Баламут, нам скоро принесут еду...
- Заткнись!
Доркину все-таки пришлось остановиться, чтобы перевести дух. И в этот момент загремели отпираемые замки.
Лицо королевского шута мгновенно просветлело. Прежде чем открылась дверь, он быстрым движением полоснул кинжалом по своей левой руке от локтя до кисти. И угрожающе поднял перед собой окровавленное лезвие.
Чатури тоненько, по-птичьи, вскрикнул и отшатнулся в глубину клетки.
Появившийся в дверях стражник с подносом в руках застыл как вкопанный при виде кинжала, зависшего в воздухе в нескольких сантиметрах от его лица.
- Ну, - скалясь, сказал Баламут. - Как тебе это нравится?
Он засмеялся коротким возбужденным смехом.
- Пошел вон, быстро!
И стражник медленно начал отступать, глядя на кинжал так, словно был совершенно загипнотизирован видом крови. Он запнулся о порог, едва не упал и начал пятиться быстрее, ибо Баламут двинулся за ним, продолжая держать кинжал в непосредственной близости от его лица и по-прежнему зловеще скалясь. И когда они оказались на крыше, Доркин метнул кинжал не целясь.
- На тебе!
Стражник закричал, но крик тут же оборвался. Ибо не успело лезвие, вымазанное кровью, коснуться его груди, как мощная фигура его с квадратными плечами вспыхнула сверху донизу синевато-бледным пламенем и растаяла в нем меньше чем через секунду. Кинжал, пролетев насквозь, упал и заскользил по черепице, и Баламут едва успел, прыгнув, как кошка, подхватить его на самом краю крыши.
Еле удержавшись сам, он поспешно отступил от края, выпрямился и незамедлительно заново вымазал лезвие своею кровью, сочившейся из узкого пореза на руке. Ибо именно таково было безотказное и единственное средство против нежити, прислуживавшей Хорасу, - живая человеческая кровь. Она уничтожала их мгновенно. И этот-то нехитрый секрет проклятая вещая птица замалчивала до последнего!
- Уж не знаю, как он вообще решился расстаться с ним, - проворчал Доркин, разглядывая лезвие. - Можно было бы подумать, что в нем проснулась совесть... если б она у него была, эта совесть!
Тут он услышал жалобный зов чатури, донесшийся из-за распахнутой двери их бывшей общей тюрьмы.
- Баламут!
Но Доркин только стиснул зубы и настороженно огляделся.
Крыша была пуста, не следа ни осталось от караулившего их верзилы с безмозглой головой, кроме подноса да раскиданных мисок. Неподалеку от входа в башню темнел круглый люк. Под ним была винтовая лестница, ведущая вниз, но спускаться туда Баламуту совсем не хотелось. Он окинул взглядом далеко простиравшиеся окрестности - лес, лес и лес... дымок от чьего-то костра. Кто бы это мог быть?
Он осторожно приблизился к краю крыши, вытянул шею и уставился из-под руки в сторону дыма. Что-то там смутно белело между деревьев, похожее на шатер, и вроде бы двигался кто-то... Баламут напряг глаза, прищурился изо всех сил. Сердце у него екнуло. Там были люди, и один из них - словно бы с пышным серым шарфом, обмотанным вокруг головы... неужели?
Он судорожно оглянулся на люк. Спокойно, спокойно... в одном чатури прав - спускаться туда практически бессмысленно. От стражи, положим, можно отбиться - ее распугает один только вид крови, но есть еще Хорас, и вряд ли Хорас сейчас мирно спит в своей кровати... если он вообще когда-нибудь спит. И хорошо, если это исчадие ада всего лишь закинет его обратно в башню, а то как пришибет на месте... И Баламут осторожно двинулся вдоль края крыши, страстно желая отыскать хоть какую-то возможность спуститься с нее, минуя Хораса.
Но почти сразу же ему стало понятно, что без веревки и крюка дело это немыслимое - черепичный скат сильно выдавался наружу, и нечего было и думать о том, чтобы, повиснув на его краю, дотянуться до какого-нибудь окна или до кирпичной кладки стен. И водосточные трубы отчего-то не были предусмотрены в конструкции сего здания. Да и веревка, будь она под рукой, понадобилась бы весьма приличная. Сколько тут было этажей, Доркин не знал, но и без того было видно, что земля очень далеко...
Покусывая губы, он обошел крышу по периметру, не преминув обследовать остальные три башни, громоздившиеся по углам, и убедился, что толку от них не больше, чем от той, где сидели они с чатури. Единственными ходами вниз были люки в самой крыше, но все они, кроме первого, были закрыты тяжелыми железными крышками, запертыми изнутри на засовы.
Так он воротился туда, откуда начал. Из башни не доносилось ни звука коварный чатури, должно быть, предавался отчаянию.
Что же, ничего другого не оставалось. Баламут взглянул на кинжал. Кровь на нем уже подсохла. Он, поморщившись, расширил порез на руке и, обновив таким образом оружие, решительно шагнул к люку.
И в этот момент до слуха его неожиданно донесся звук рога, трубящего вызов. Баламут порывисто вскинул голову, и то, что он увидел, заставило его замереть на месте.
Из-за деревьев на расчищенную перед крепостью площадь вышел белоснежный конь, покрытый алым с золотом чепраком, неся на себе седока незнакомого стройного воина в легкой кольчуге и в шлеме, тускло отблескивавших серебром под сумеречным небом этого мира вечной осени. Шлем не закрывал лица, и воин поднес рог к губам и протрубил еще раз. Держась чуть поодаль, следом за ним из лесу вышел пеший человек. Всмотревшись в него, Баламут Доркин на сей раз без всяких сомнений узнал Босоногого колдуна.
Он все понял сразу и подался всем телом вперед, отчаянно желая каким-нибудь чудом оказаться сейчас рядом с ними. Ибо это было чистое безумие... стало быть, рыцарь и есть тот самый Никса Маколей, который ничего не знает про уготованную ему участь, и колдун... пробрался-таки сюда, желая помочь, но не сможет этого сделать!
Доркин повернулся и в последней надежде ринулся в башню.
При его появлении чатури встрепенулся.
- Послушай, ты, - грозно сказал Баламут, останавливаясь перед клеткой. - Ты молчал, сукин сын, ладно... Я прощу тебе это! Только скажи, как мне спуститься с крыши... немедленно, сейчас! Если ты хоть что-то знаешь - не мешкай! Дорога каждая секунда... не молчи, ради всего святого!
Чатури всхорохорился было, но, видно, и сам понял, что дело не терпит отлагательства. Вызывающее выражение в круглых желтых глазах сменилось беспокойством. Он открыл клюв, но то, что он сказал, прозвучало для Доркина полной неожиданностью. Более того - издевательством.
- Прыгай, Баламут!
Доркин отшатнулся. Мгновение он смотрел на чатури, затем, не сказавши ни слова, повернулся и выбежал вон.
Ему хотелось рычать от ярости.
Но всадник уже в третий раз подносил к губам рог. И Доркин решился. Он подбежал к краю крыши и свистнул в три пальца с такою оглушительной силой, что, водись в этом лесу птицы, они сорвались бы со своих мест все до единой. Но птиц здесь не было. Зато конь под молодым королем тревожно вскинул голову и захрапел, а Босоногий колдун даже подскочил на месте. Затем почтенный старец тоже вскинул голову и устремил взгляд из-под руки на крышу крепости, безошибочно определив направление звука. При виде Баламута он подскочил еще раз и отчаянно замахал руками. Доркин, не зная, что могут означать сии телодвижения, решил все-таки, что без помощи старец его не оставит. Он набрал в грудь воздуху, зажмурился, выругался и прыгнул.
Уже в полете, похолодев с головы до ног, он подумал, что в жизни не совершал большей глупости. И весь напрягся, пытаясь подтянуть ноги к животу и готовясь к последнему страшному удару о землю. Ветер свистел в ушах... но тут что-то случилось. Как бывает во сне, когда вдруг начинаешь падать в бездну, стремительно кружась, и просыпаешься, сильно вздрогнув всем телом... так и Баламут, содрогнувшись, открыл глаза и обнаружил, что стоит на земле. Никакого удара он не почувствовал вовсе, и хотя ноги держали его не слишком уверенно, однако обе были целы. Голова кружилась, и белый всадник с колдуном виделись маленькими, словно находились на краю земли. Доркин с трудом заставил себя сделать первый шаг и затем побежал им навстречу.
* * *
Услышав боевой рог, принцесса Маэлиналь вздрогнула и невольным движением приложила руку к сердцу. Хорас припал к окну вплотную.
- Как он спешит!
Демон на мгновение оглянулся на принцессу, и при виде его лица, искаженного нечестивой радостью, ей сделалось совсем дурно.
- Ничего, подождет!
Он снова уткнулся в окно. А Маэлиналь дрожащими губами беззвучно зашептала слова молитвы.
Рог прозвучал второй раз. Хорас не шевелился.
Ей очень хотелось уйти отсюда, но она не могла сдвинуться с места. Кровь стучала в висках, и все, что она сейчас могла - это просить вышние силы сделать так, чтобы молодой король опомнился, ушел, отказался от боя. Хотя бы отсрочки!.. пусть Хорас ищет его и не может найти!
И тут Хорас внезапно отпрянул от окна.
- Идите к себе, - резко сказал он, глядя на принцессу без тени своей обычной насмешливости, скорее даже злобно. - Время настало. Черт... как я не подумал, что проклятая птица может проболтаться!
Он стремительными шагами вышел из комнаты, как будто забыв о Маэлиналь. Но нет - на смену ему тотчас явились стражники, готовые сопровождать принцессу до ее покоев.
Что-то произошло, поняла она, что-то, непредусмотренное злым духом, и робкая надежда проснулась в ее сердце. И как ни мала была эта надежда, она придала девушке силы подняться и поспешить к себе.
В покои свои она почти вбежала, не заботясь о королевском достоинстве. Фируза и Овечкин, уже стоявшие у широкого окна, забранного решеткой, повернули к ней взволнованные лица и поспешно расступились, давая место. Приникнув к окну, принцесса Маэлиналь увидела медленно движущегося белого всадника, ожидающего ответа на свой вызов. Поодаль от него, на краю предназначенного для ристалища поля, стояли еще два человека. Но стала ли она всматриваться в их лица и узнала ли своего верного друга Баламута, вырвавшегося-таки из заточения, осталось неизвестным, ибо она не проронила ни звука...
* * *
Маколей готовился уже протрубить в третий раз, когда услышал пронзительный свист и предостерегающий крик Босоногого колдуна. Он отвел руку и успел увидеть головокружительный прыжок Баламута - весьма странный прыжок с резким замедлением падения в полуметре от земли, - и, не зная, друг это или враг, мгновенно схватился за меч.
Босоногий колдун кинулся было навстречу Доркину, но, спохватившись, остановился и поднял руки в магическом жесте, защищающем того от могущего последовать в спину удара.
- Это свой, Никса, - задыхаясь от напряжения, бросил он молодому королю. - Погодите трубить!
Баламут Доркин принялся кричать еще на бегу:
- Колдун, поворачивай назад! Назад... останови этого самоубийцу!
Аркадий Степанович все-таки пробежал несколько шагов, приобнял его на мгновение, но тут же, схватив за руку, оттащил в сторону с пути белого коня.
- Поздно, пожалуй, - сердито сказал он. - Что случилось?
Смотрел он при этом мимо Баламута, в сторону крепости Хораса, и Никса Маколей смотрел туда же. Баламут оглянулся.
Черная кованая решетка, закрывавшая арку проезда в центре здания, медленно расходилась.
- Нельзя ему драться, колдун! - отчаянно выкрикнул Доркин. - Хорас победит... послушай же меня! Он - из мира голодных духов и собирается вселиться в человеческое тело... в его тело! - он ткнул рукою в сторону Маколея. - И у него есть камень стау!
Баламут добился своего - босоногий старец, позабыв о раздвигающейся решетке, повернулся к нему.
- Камень стау! - выдохнул он. - Господи, спаси и помилуй!
Все краски сбежали с его лица, и он бросил испуганный взгляд на Никсу Маколея. Тот, словно не слыша ничего, по-прежнему не отводил глаз от ворот.
- Никса!
- Поздно, - лаконично ответил молодой король и крепче сжал рукоять меча.
- Следи за его свободной рукой! - крикнул старец. - Ты понял - за свободной рукой! Не давай ему ничего бросить в тебя! Не думай о его рогах... пропади все пропадом... следи за рукой!
- Я понял.
И Маколей, сжав губы, двинул коня вперед. Босоногий колдун и Доркин уставились на ворота.
Из-под арки медленно выехал всадник в черных латах, на черном коне. Нагрудную пластину его панциря украшало нанесенное белой фосфоресцирующей краской изображение смерти с косою - изображение мастерское, невольно притягивающее взгляд.
Босоногий колдун сплюнул и отвернулся.
- Я же говорил, - с тоскою и отвращением сказал он. - Любитель театральных эффектов...
ГЛАВА 21
Будь Хорас обычным человеком, отнюдь не уверенным в исходе боя, его, пожалуй, могло бы смутить ставшее вдруг совершенно безмятежным выражение лица молодого короля. На губах Никсы Маколея заиграла даже беззаботная улыбка, словно он выехал всего лишь поразмяться в дружеском поединке. И под улыбкою этой, в сдержанности его движений, в искрящихся весельем глазах таилась такая угроза, что насторожился бы всякий, даже очень уверенный в себе человек.
Но Хорас обычным человеком не был, в оценке сил своего противника не нуждался, и потому ничто его не насторожило. Тем неожиданней явилось для него нападение, ибо Маколей вдруг резко пришпорил своего коня и бросился вперед, презрев все вступительные церемониалы битвы. И улыбка молодого короля стала страшной, когда с первых же секунд обнаружилось, что кем бы там ни был Хорас - духом или не духом, - но мечом по сравнению с Никсой он владеет неважно. И будь он обычным человеком, с ним все было бы кончено в полминуты.
Меч Маколея был, казалось, повсюду вокруг него, обратившись в сверкающий вихрь. Автоматически начав защищаться и отступая, Хорас сразу же пропустил несколько страшных ударов, которые, впрочем, не причинили ему ни малейшего вреда, разрубив только латы и беспрепятственно пройдя сквозь нематериальную плоть. В числе их был и удар по голове, смявший вороненый шлем, магический удар, которого должен был дожидаться Босоногий колдун.
Однако и Аркадия Степановича стремительная атака молодого короля захватила врасплох, и он замешкался в удивлении, ибо давненько не видывал ничего подобного на своем долгом веку. Перед ним был истинный мастер меча, владеющий не только сложнейшими приемами этого искусства, но и умеющий вводить себя перед боем в то единственное состояние духа, которое безотказно дарует победу. Только равный мастер мог бы устоять перед ним... или бессмертный.
Баламут Доркин попросту застыл в восхищении, позабыв обо всем напрочь при виде столь великолепного зрелища. Ибо каждое движение Маколея было настолько прекрасным в своей точности, словно рука его и меч были единым целым, и даже конь под ним следовал ритму и грации наносимых ударов, слившись со своим всадником и его оружием в одно немыслимое существо. И только когда Баламут начал неистово орать, приветствуя каждый выпад короля, Босоногий колдун очнулся и вспомнил о собственной роли в этом трагическом спектакле, обреченном на провал. Он увидел вмятину на шлеме Хораса, глубина которой явственно свидетельствовала о нечеловеческой сущности владельца, ибо ударом такой силы человек был бы сразу сметен с коня, и, обругав себя, полностью сосредоточился на ожидании следующего удара.
Казалось, у Хораса не было ни единого шанса. Ни убить Маколея, ни бросить в него камень стау. То есть бросить-то он мог, конечно, но вот попасть... Демону потребовалось некоторое время, чтобы понять это. И следом он понял, что Никса знает о камне. Со своею по-прежнему пугающе-безмятежной улыбкой Маколей стерег его левую руку, и ясно было, что при первой же попытке броска камень улетит, откинутый мечом, в неизвестном направлении. Но Маколей не просто стерег его руку. Хорас, опомнившись от первоначального ошеломления, обнаружил, что тот попеременно целит ему то в голову, то в левый кулак, пытаясь выбить камень, раз уж отрубить руку невозможно. Оставалось только парировать удары, поскольку о нападении нечего было и думать. Позволить себе такую роскошь, как убить Маколея, Хорас не мог, и молодой король знал это, а промахнуться, бросая камень, было слишком рискованно. Но на стороне Хораса было время... рано или поздно смертный должен устать. И тогда... Подумав об этом, демон усмехнулся и позволил себе слегка расслабиться.
И тут же получил удар в голову, показавший ему, что расслабляться не следует. Ибо в самый момент прикосновения меча к шлему Хорас ощутил магическое воздействие и понял, зачем король тратит силы на эти заведомо бессмысленные попытки. Продолжая защищаться, он быстрым взглядом окинул окрестности поля и без труда определил источник воздействия... хилый старичок с седою бородой, стоявший на краю площади, был магом. И заклинания его были довольно сильны. Они были не способны остановить Хораса, но ослабить могли. И демону пришлось начать защищаться всерьез.
Вскоре после того Аркадий Степанович, убедившись, что заклинания его на Хораса почти не действуют, обнаружил новую беду. Демон начал применять контр-заклинания, направленные на Маколея и предназначенные для того, чтобы сковать движения молодого короля. Уже и конь под Никсою споткнулся несколько раз... и Босоногий колдун немедленно бросил все свои силы на защиту Маколея от вражеских чар.
Видимо, именно это и переполнило чашу. Небо давно уже потемнело над сражающими, воздух сгустился и потрескивал слабыми электрическими разрядами, на что, впрочем, никто не обращал внимания, кроме Босоногого колдуна. Но тут мощный взрыв потряс землю под ногами, вокруг обоих всадников полыхнуло сопровождавшееся страшным грохотом ослепительное сияние, заставившее зажмуриться всех зрителей. Аркадий Степанович, не слышный в этом грохоте, вскрикнул от ужаса. Ибо то взорвались, не выдержав напряжения противодействия, оба талисмана - Грамель и Тамрот. Силою взрыва всадников сбросило с коней и разметало в разные стороны. И на какое-то мгновение свет дня сменился кромешной мглою...
Когда тьма рассеялась, Хорас и Никса были уже на ногах и озирались в поисках друг друга. Но дух легче перенес внезапное потрясение, чем человек из плоти и крови. И прежде чем молодой король нашел глазами своего врага, тот уже метнул камень стау, роковой камень, долженствующий разлучить его душу с телом.
Босоногий колдун закричал в голос и кинулся вперед, простирая руки в защищающем жесте. Но Маколей и сам все-таки успел. Сверкнул клинок его меча, камень отлетел в сторону, и Никса бросился к нему. Хорас только зловеще оскалился, а Босоногий колдун снова отчаянно закричал:
- Не трогай! Не прикасайся к нему!
Никса, опомнившись, отдернул руку от камня, как от ядовитой змеи, и резко выпрямился. Лицо его было мертвенно-бледным, и кровь выступала между звеньями разорванной на груди кольчуги.
Хорас, лишившийся всех своих лат, разлетевшихся при взрыве талисмана, ухмыляясь, медленно приближался к нему, поигрывая мечом. Никса ответил ему все еще безмятежной улыбкой и поднял свое оружие.
Клинки, скрестившись, зазвенели.
- Как жаль, что ты ранен! - участливо сказал Хорас под этот звон.
Дыхание демона было совершенно ровным, и голос звучал спокойно, как у неторопливо прогуливающегося человека. Никсе пришлось приложить немалое усилие, чтобы ответить столь же ровно.
- Не сожалей - тебе не придется ухаживать за мною.
Хорас насмешливо поднял брови.
- Ты так уверен в этом?
Он без труда отвел очередной выпад, направленный в голову, и сделал шаг вперед. Маколей перехватил свой клинок второй рукою за лезвие и с силой отбросил Хораса обратно.
- Живым ты меня не получишь, - сказал он с ослепительной улыбкой, ничем не выдавая своей усталости.
- Посмотрим, - ухмыльнулся демон.
Баламут встревоженно следил за ними.
- Послушай, колдун, сотвори и мне какое-нибудь оружие! Ему надо помочь... он ранен!
Босоногий старец отмахнулся.
- Тебя Хорас сметет в две секунды. Это Никсу он убивать не хочет, а уж тебя-то...
- Ну, сделай ты что-нибудь! - взорвался Доркин. - Этот камень...
- Не будь идиотом! К этому камню ни ты, ни я не смеем прикоснуться. Не мешай мне!
Босоногий колдун выглядел сейчас устрашающе. Всех сил его едва хватало, чтобы прикрывать Маколея от чар Хораса, а демон, окончательно успокоившись, старался вовсю, пытаясь заставить короля выронить меч - и колдовством, и простою физической силой. По лицу почтенного старца градом катился пот, борода стояла торчком, глаза пламенели дивным синим огнем, и все его хрупкое тело непрерывно сотрясала дрожь.
Силы же Никсы убывали прямо на глазах. Взрыв талисмана не прошел для него даром, и держался молодой король одной только волей - это уже становилось заметно. Улыбка его сделалась механической, грудь тяжело вздымалась, хотя движения еще были легки и даже изящны, но все, что он мог делать сейчас - это не подпускать Хораса к камню стау.
- Брось, Маколей! Не трать мои силы! Мне еще предстоит прикончить твоих соратников, когда я войду в тебя! - Хорас пренебрежительно качнул головой в сторону Доркина и колдуна. - Хоть это и нетрудно, но все же...
Никса промолчал. Теперь он берег дыхание. Отчего же колдун так ничего и не сделал... видно, не сумел. Наверное, и вправду надо было дать старику время подготовиться...
Сквозь застилавший глаза туман изнеможения он вдруг увидел, что Хорас поднял меч над своей головой, прикрыв ее таким образом от ударов и перестав защищаться. Лицо демона исказила злобная радость, и он не торопясь двинулся прямо на клинок Маколея.
Это был конец. Никса бессильно опустил оружие. Все было напрасно... весь этот бой был пустой забавой для Хораса. Он мог поступить так с самого начала - прикрыть голову, подойти спокойно и сделать свое дело. Никто не смог бы ему помешать. Но демон решил развлечься...
Что ж, оставался еще последний удар. Никса уступил Хорасу дорогу и, наблюдая краем глаза, как тот приближается к роковому камню, перевернул меч и упер его рукоятью в землю, направив острие клинка в собственную грудь...
* * *
Михаил Анатольевич понял, что медлить долее нельзя.
Он давно уже судорожно сжимал в кармане брошку Фирузы, но до сих пор надеялся на невозможное, на чудо. Чуда не случилось. Никса Маколей был великим воином, это было понятно даже столь неискушенному человеку, как Овечкин, но и он не мог совершить невозможное. Исход боя определился, намерение Никсы было ясным, как Божий день... времени не осталось совсем.
Михаил Анатольевич бросил быстрый взгляд на принцессу Май. Та, белая, как мел, припала к оконной решетке, и в прекрасных глазах ее стоял нескрываемый ужас. Фируза выглядела нисколько не лучше. На Овечкина никто не смотрел.
Он достал из кармана брошь, раскрыл ее и, стараясь не думать о том, что делает, вогнал иглу замка как можно глубже в кончик пальца левой руки. Неуместная, дурацкая мысль промелькнула в голове - что-то о металлическом перышке, с помощью которого берут в поликлинике анализы крови... Михаил Анатольевич выдернул иглу, и на пальце его послушно выступила толстая и увесистая капля. Он сунул брошь обратно в карман и, продолжая думать о медсестрах из поликлиники, несколько раз надавил на палец, чтобы крови выступило побольше. Потом выглянул в окно.
Хорас и Маколей все еще оставались на тех же местах. Никса придерживая клинок, направленный в собственную грудь, Хорас - протягивая к нему руку и что-то говоря с угрожающим видом. Что именно - разумеется, не было слышно, да, собственно говоря, и не имело уже никакого значения для Михаила Анатольевича. Он перевел взгляд на горизонт. "Останется пленником в пределах того, что видит глаз", - вспомнил он и постарался вместить в этот свой последний взгляд как можно больше пространства... дотянуться до верхушек самых отдаленных деревьев...
Палец горел огнем. Михаил Анатольевич дернул рукою, стряхивая кровь, и торопливо произнес про себя слова заклинания. И пока выговаривал их, его обуял настоящий ужас. Он и до этого как-то не очень верил в их силу, может, потому и пошел на опыт сравнительно спокойно, но сейчас... Слова эти были непонятны, чуточку смешны, похожи на какую-нибудь детскую считалочку... что если это действительно всего лишь дурацкая шутка, розыгрыш злой птицы, и не более того, чушь какая-то, и ничего из этого не выйдет?!
И едва успев выговорить последний слог, он оторвался от горизонта и в панике уставился вниз, на поле злосчастного боя.
На первый взгляд там как будто ничего не произошло. Маколей, не изменив положения, стоял неподвижно и, улыбаясь, смотрел в лицо Хорасу. Демон медленно поднимал свой меч.
И вдруг Хорас пошатнулся. Он выронил меч и обеими руками схватился за грудь. А затем, словно влекомый какой-то неведомой силой, он повернул голову и устремил свой взор в одно из окон крепости, то самое, за которым стоял Овечкин. Михаил Анатольевич невольно вздрогнул. А в следующую секунду задрожал весь, с ног до головы, потому что прямо перед ним вдруг появились глаза Хораса, словно демон вознесся к самому окну и смотрел теперь ему в лицо. Михаил Анатольевич не видел больше ничего, кроме этих глаз. А в них горела смертная ненависть... и еще тоска... такая тоска, что Овечкина пронзило насквозь сознание чего-то непоправимого... бесконечного несчастья, безмерного зла, причиненного им другому живому существу. Жуткий миг этот, казалось, длился вечность ...
Чатури следил за ним, припав к прутьям клетки, и в круглых глазах его светилась тоска.
- Такая безделица, - выплевывал сквозь зубы Баламут, без устали работая ногой, - такая вшивая чепуха! И я сидел тут дурак дураком... ну, подожди, птичка! Я еще доберусь до тебя... я тебе крылышки пообрываю, перышки повыщипываю!
- Никто тебя не слышит, - жалобно сказал чатури, улучив паузу между ударами. - Они далеко внизу...
- К черту!
- Подожди, Баламут, нам скоро принесут еду...
- Заткнись!
Доркину все-таки пришлось остановиться, чтобы перевести дух. И в этот момент загремели отпираемые замки.
Лицо королевского шута мгновенно просветлело. Прежде чем открылась дверь, он быстрым движением полоснул кинжалом по своей левой руке от локтя до кисти. И угрожающе поднял перед собой окровавленное лезвие.
Чатури тоненько, по-птичьи, вскрикнул и отшатнулся в глубину клетки.
Появившийся в дверях стражник с подносом в руках застыл как вкопанный при виде кинжала, зависшего в воздухе в нескольких сантиметрах от его лица.
- Ну, - скалясь, сказал Баламут. - Как тебе это нравится?
Он засмеялся коротким возбужденным смехом.
- Пошел вон, быстро!
И стражник медленно начал отступать, глядя на кинжал так, словно был совершенно загипнотизирован видом крови. Он запнулся о порог, едва не упал и начал пятиться быстрее, ибо Баламут двинулся за ним, продолжая держать кинжал в непосредственной близости от его лица и по-прежнему зловеще скалясь. И когда они оказались на крыше, Доркин метнул кинжал не целясь.
- На тебе!
Стражник закричал, но крик тут же оборвался. Ибо не успело лезвие, вымазанное кровью, коснуться его груди, как мощная фигура его с квадратными плечами вспыхнула сверху донизу синевато-бледным пламенем и растаяла в нем меньше чем через секунду. Кинжал, пролетев насквозь, упал и заскользил по черепице, и Баламут едва успел, прыгнув, как кошка, подхватить его на самом краю крыши.
Еле удержавшись сам, он поспешно отступил от края, выпрямился и незамедлительно заново вымазал лезвие своею кровью, сочившейся из узкого пореза на руке. Ибо именно таково было безотказное и единственное средство против нежити, прислуживавшей Хорасу, - живая человеческая кровь. Она уничтожала их мгновенно. И этот-то нехитрый секрет проклятая вещая птица замалчивала до последнего!
- Уж не знаю, как он вообще решился расстаться с ним, - проворчал Доркин, разглядывая лезвие. - Можно было бы подумать, что в нем проснулась совесть... если б она у него была, эта совесть!
Тут он услышал жалобный зов чатури, донесшийся из-за распахнутой двери их бывшей общей тюрьмы.
- Баламут!
Но Доркин только стиснул зубы и настороженно огляделся.
Крыша была пуста, не следа ни осталось от караулившего их верзилы с безмозглой головой, кроме подноса да раскиданных мисок. Неподалеку от входа в башню темнел круглый люк. Под ним была винтовая лестница, ведущая вниз, но спускаться туда Баламуту совсем не хотелось. Он окинул взглядом далеко простиравшиеся окрестности - лес, лес и лес... дымок от чьего-то костра. Кто бы это мог быть?
Он осторожно приблизился к краю крыши, вытянул шею и уставился из-под руки в сторону дыма. Что-то там смутно белело между деревьев, похожее на шатер, и вроде бы двигался кто-то... Баламут напряг глаза, прищурился изо всех сил. Сердце у него екнуло. Там были люди, и один из них - словно бы с пышным серым шарфом, обмотанным вокруг головы... неужели?
Он судорожно оглянулся на люк. Спокойно, спокойно... в одном чатури прав - спускаться туда практически бессмысленно. От стражи, положим, можно отбиться - ее распугает один только вид крови, но есть еще Хорас, и вряд ли Хорас сейчас мирно спит в своей кровати... если он вообще когда-нибудь спит. И хорошо, если это исчадие ада всего лишь закинет его обратно в башню, а то как пришибет на месте... И Баламут осторожно двинулся вдоль края крыши, страстно желая отыскать хоть какую-то возможность спуститься с нее, минуя Хораса.
Но почти сразу же ему стало понятно, что без веревки и крюка дело это немыслимое - черепичный скат сильно выдавался наружу, и нечего было и думать о том, чтобы, повиснув на его краю, дотянуться до какого-нибудь окна или до кирпичной кладки стен. И водосточные трубы отчего-то не были предусмотрены в конструкции сего здания. Да и веревка, будь она под рукой, понадобилась бы весьма приличная. Сколько тут было этажей, Доркин не знал, но и без того было видно, что земля очень далеко...
Покусывая губы, он обошел крышу по периметру, не преминув обследовать остальные три башни, громоздившиеся по углам, и убедился, что толку от них не больше, чем от той, где сидели они с чатури. Единственными ходами вниз были люки в самой крыше, но все они, кроме первого, были закрыты тяжелыми железными крышками, запертыми изнутри на засовы.
Так он воротился туда, откуда начал. Из башни не доносилось ни звука коварный чатури, должно быть, предавался отчаянию.
Что же, ничего другого не оставалось. Баламут взглянул на кинжал. Кровь на нем уже подсохла. Он, поморщившись, расширил порез на руке и, обновив таким образом оружие, решительно шагнул к люку.
И в этот момент до слуха его неожиданно донесся звук рога, трубящего вызов. Баламут порывисто вскинул голову, и то, что он увидел, заставило его замереть на месте.
Из-за деревьев на расчищенную перед крепостью площадь вышел белоснежный конь, покрытый алым с золотом чепраком, неся на себе седока незнакомого стройного воина в легкой кольчуге и в шлеме, тускло отблескивавших серебром под сумеречным небом этого мира вечной осени. Шлем не закрывал лица, и воин поднес рог к губам и протрубил еще раз. Держась чуть поодаль, следом за ним из лесу вышел пеший человек. Всмотревшись в него, Баламут Доркин на сей раз без всяких сомнений узнал Босоногого колдуна.
Он все понял сразу и подался всем телом вперед, отчаянно желая каким-нибудь чудом оказаться сейчас рядом с ними. Ибо это было чистое безумие... стало быть, рыцарь и есть тот самый Никса Маколей, который ничего не знает про уготованную ему участь, и колдун... пробрался-таки сюда, желая помочь, но не сможет этого сделать!
Доркин повернулся и в последней надежде ринулся в башню.
При его появлении чатури встрепенулся.
- Послушай, ты, - грозно сказал Баламут, останавливаясь перед клеткой. - Ты молчал, сукин сын, ладно... Я прощу тебе это! Только скажи, как мне спуститься с крыши... немедленно, сейчас! Если ты хоть что-то знаешь - не мешкай! Дорога каждая секунда... не молчи, ради всего святого!
Чатури всхорохорился было, но, видно, и сам понял, что дело не терпит отлагательства. Вызывающее выражение в круглых желтых глазах сменилось беспокойством. Он открыл клюв, но то, что он сказал, прозвучало для Доркина полной неожиданностью. Более того - издевательством.
- Прыгай, Баламут!
Доркин отшатнулся. Мгновение он смотрел на чатури, затем, не сказавши ни слова, повернулся и выбежал вон.
Ему хотелось рычать от ярости.
Но всадник уже в третий раз подносил к губам рог. И Доркин решился. Он подбежал к краю крыши и свистнул в три пальца с такою оглушительной силой, что, водись в этом лесу птицы, они сорвались бы со своих мест все до единой. Но птиц здесь не было. Зато конь под молодым королем тревожно вскинул голову и захрапел, а Босоногий колдун даже подскочил на месте. Затем почтенный старец тоже вскинул голову и устремил взгляд из-под руки на крышу крепости, безошибочно определив направление звука. При виде Баламута он подскочил еще раз и отчаянно замахал руками. Доркин, не зная, что могут означать сии телодвижения, решил все-таки, что без помощи старец его не оставит. Он набрал в грудь воздуху, зажмурился, выругался и прыгнул.
Уже в полете, похолодев с головы до ног, он подумал, что в жизни не совершал большей глупости. И весь напрягся, пытаясь подтянуть ноги к животу и готовясь к последнему страшному удару о землю. Ветер свистел в ушах... но тут что-то случилось. Как бывает во сне, когда вдруг начинаешь падать в бездну, стремительно кружась, и просыпаешься, сильно вздрогнув всем телом... так и Баламут, содрогнувшись, открыл глаза и обнаружил, что стоит на земле. Никакого удара он не почувствовал вовсе, и хотя ноги держали его не слишком уверенно, однако обе были целы. Голова кружилась, и белый всадник с колдуном виделись маленькими, словно находились на краю земли. Доркин с трудом заставил себя сделать первый шаг и затем побежал им навстречу.
* * *
Услышав боевой рог, принцесса Маэлиналь вздрогнула и невольным движением приложила руку к сердцу. Хорас припал к окну вплотную.
- Как он спешит!
Демон на мгновение оглянулся на принцессу, и при виде его лица, искаженного нечестивой радостью, ей сделалось совсем дурно.
- Ничего, подождет!
Он снова уткнулся в окно. А Маэлиналь дрожащими губами беззвучно зашептала слова молитвы.
Рог прозвучал второй раз. Хорас не шевелился.
Ей очень хотелось уйти отсюда, но она не могла сдвинуться с места. Кровь стучала в висках, и все, что она сейчас могла - это просить вышние силы сделать так, чтобы молодой король опомнился, ушел, отказался от боя. Хотя бы отсрочки!.. пусть Хорас ищет его и не может найти!
И тут Хорас внезапно отпрянул от окна.
- Идите к себе, - резко сказал он, глядя на принцессу без тени своей обычной насмешливости, скорее даже злобно. - Время настало. Черт... как я не подумал, что проклятая птица может проболтаться!
Он стремительными шагами вышел из комнаты, как будто забыв о Маэлиналь. Но нет - на смену ему тотчас явились стражники, готовые сопровождать принцессу до ее покоев.
Что-то произошло, поняла она, что-то, непредусмотренное злым духом, и робкая надежда проснулась в ее сердце. И как ни мала была эта надежда, она придала девушке силы подняться и поспешить к себе.
В покои свои она почти вбежала, не заботясь о королевском достоинстве. Фируза и Овечкин, уже стоявшие у широкого окна, забранного решеткой, повернули к ней взволнованные лица и поспешно расступились, давая место. Приникнув к окну, принцесса Маэлиналь увидела медленно движущегося белого всадника, ожидающего ответа на свой вызов. Поодаль от него, на краю предназначенного для ристалища поля, стояли еще два человека. Но стала ли она всматриваться в их лица и узнала ли своего верного друга Баламута, вырвавшегося-таки из заточения, осталось неизвестным, ибо она не проронила ни звука...
* * *
Маколей готовился уже протрубить в третий раз, когда услышал пронзительный свист и предостерегающий крик Босоногого колдуна. Он отвел руку и успел увидеть головокружительный прыжок Баламута - весьма странный прыжок с резким замедлением падения в полуметре от земли, - и, не зная, друг это или враг, мгновенно схватился за меч.
Босоногий колдун кинулся было навстречу Доркину, но, спохватившись, остановился и поднял руки в магическом жесте, защищающем того от могущего последовать в спину удара.
- Это свой, Никса, - задыхаясь от напряжения, бросил он молодому королю. - Погодите трубить!
Баламут Доркин принялся кричать еще на бегу:
- Колдун, поворачивай назад! Назад... останови этого самоубийцу!
Аркадий Степанович все-таки пробежал несколько шагов, приобнял его на мгновение, но тут же, схватив за руку, оттащил в сторону с пути белого коня.
- Поздно, пожалуй, - сердито сказал он. - Что случилось?
Смотрел он при этом мимо Баламута, в сторону крепости Хораса, и Никса Маколей смотрел туда же. Баламут оглянулся.
Черная кованая решетка, закрывавшая арку проезда в центре здания, медленно расходилась.
- Нельзя ему драться, колдун! - отчаянно выкрикнул Доркин. - Хорас победит... послушай же меня! Он - из мира голодных духов и собирается вселиться в человеческое тело... в его тело! - он ткнул рукою в сторону Маколея. - И у него есть камень стау!
Баламут добился своего - босоногий старец, позабыв о раздвигающейся решетке, повернулся к нему.
- Камень стау! - выдохнул он. - Господи, спаси и помилуй!
Все краски сбежали с его лица, и он бросил испуганный взгляд на Никсу Маколея. Тот, словно не слыша ничего, по-прежнему не отводил глаз от ворот.
- Никса!
- Поздно, - лаконично ответил молодой король и крепче сжал рукоять меча.
- Следи за его свободной рукой! - крикнул старец. - Ты понял - за свободной рукой! Не давай ему ничего бросить в тебя! Не думай о его рогах... пропади все пропадом... следи за рукой!
- Я понял.
И Маколей, сжав губы, двинул коня вперед. Босоногий колдун и Доркин уставились на ворота.
Из-под арки медленно выехал всадник в черных латах, на черном коне. Нагрудную пластину его панциря украшало нанесенное белой фосфоресцирующей краской изображение смерти с косою - изображение мастерское, невольно притягивающее взгляд.
Босоногий колдун сплюнул и отвернулся.
- Я же говорил, - с тоскою и отвращением сказал он. - Любитель театральных эффектов...
ГЛАВА 21
Будь Хорас обычным человеком, отнюдь не уверенным в исходе боя, его, пожалуй, могло бы смутить ставшее вдруг совершенно безмятежным выражение лица молодого короля. На губах Никсы Маколея заиграла даже беззаботная улыбка, словно он выехал всего лишь поразмяться в дружеском поединке. И под улыбкою этой, в сдержанности его движений, в искрящихся весельем глазах таилась такая угроза, что насторожился бы всякий, даже очень уверенный в себе человек.
Но Хорас обычным человеком не был, в оценке сил своего противника не нуждался, и потому ничто его не насторожило. Тем неожиданней явилось для него нападение, ибо Маколей вдруг резко пришпорил своего коня и бросился вперед, презрев все вступительные церемониалы битвы. И улыбка молодого короля стала страшной, когда с первых же секунд обнаружилось, что кем бы там ни был Хорас - духом или не духом, - но мечом по сравнению с Никсой он владеет неважно. И будь он обычным человеком, с ним все было бы кончено в полминуты.
Меч Маколея был, казалось, повсюду вокруг него, обратившись в сверкающий вихрь. Автоматически начав защищаться и отступая, Хорас сразу же пропустил несколько страшных ударов, которые, впрочем, не причинили ему ни малейшего вреда, разрубив только латы и беспрепятственно пройдя сквозь нематериальную плоть. В числе их был и удар по голове, смявший вороненый шлем, магический удар, которого должен был дожидаться Босоногий колдун.
Однако и Аркадия Степановича стремительная атака молодого короля захватила врасплох, и он замешкался в удивлении, ибо давненько не видывал ничего подобного на своем долгом веку. Перед ним был истинный мастер меча, владеющий не только сложнейшими приемами этого искусства, но и умеющий вводить себя перед боем в то единственное состояние духа, которое безотказно дарует победу. Только равный мастер мог бы устоять перед ним... или бессмертный.
Баламут Доркин попросту застыл в восхищении, позабыв обо всем напрочь при виде столь великолепного зрелища. Ибо каждое движение Маколея было настолько прекрасным в своей точности, словно рука его и меч были единым целым, и даже конь под ним следовал ритму и грации наносимых ударов, слившись со своим всадником и его оружием в одно немыслимое существо. И только когда Баламут начал неистово орать, приветствуя каждый выпад короля, Босоногий колдун очнулся и вспомнил о собственной роли в этом трагическом спектакле, обреченном на провал. Он увидел вмятину на шлеме Хораса, глубина которой явственно свидетельствовала о нечеловеческой сущности владельца, ибо ударом такой силы человек был бы сразу сметен с коня, и, обругав себя, полностью сосредоточился на ожидании следующего удара.
Казалось, у Хораса не было ни единого шанса. Ни убить Маколея, ни бросить в него камень стау. То есть бросить-то он мог, конечно, но вот попасть... Демону потребовалось некоторое время, чтобы понять это. И следом он понял, что Никса знает о камне. Со своею по-прежнему пугающе-безмятежной улыбкой Маколей стерег его левую руку, и ясно было, что при первой же попытке броска камень улетит, откинутый мечом, в неизвестном направлении. Но Маколей не просто стерег его руку. Хорас, опомнившись от первоначального ошеломления, обнаружил, что тот попеременно целит ему то в голову, то в левый кулак, пытаясь выбить камень, раз уж отрубить руку невозможно. Оставалось только парировать удары, поскольку о нападении нечего было и думать. Позволить себе такую роскошь, как убить Маколея, Хорас не мог, и молодой король знал это, а промахнуться, бросая камень, было слишком рискованно. Но на стороне Хораса было время... рано или поздно смертный должен устать. И тогда... Подумав об этом, демон усмехнулся и позволил себе слегка расслабиться.
И тут же получил удар в голову, показавший ему, что расслабляться не следует. Ибо в самый момент прикосновения меча к шлему Хорас ощутил магическое воздействие и понял, зачем король тратит силы на эти заведомо бессмысленные попытки. Продолжая защищаться, он быстрым взглядом окинул окрестности поля и без труда определил источник воздействия... хилый старичок с седою бородой, стоявший на краю площади, был магом. И заклинания его были довольно сильны. Они были не способны остановить Хораса, но ослабить могли. И демону пришлось начать защищаться всерьез.
Вскоре после того Аркадий Степанович, убедившись, что заклинания его на Хораса почти не действуют, обнаружил новую беду. Демон начал применять контр-заклинания, направленные на Маколея и предназначенные для того, чтобы сковать движения молодого короля. Уже и конь под Никсою споткнулся несколько раз... и Босоногий колдун немедленно бросил все свои силы на защиту Маколея от вражеских чар.
Видимо, именно это и переполнило чашу. Небо давно уже потемнело над сражающими, воздух сгустился и потрескивал слабыми электрическими разрядами, на что, впрочем, никто не обращал внимания, кроме Босоногого колдуна. Но тут мощный взрыв потряс землю под ногами, вокруг обоих всадников полыхнуло сопровождавшееся страшным грохотом ослепительное сияние, заставившее зажмуриться всех зрителей. Аркадий Степанович, не слышный в этом грохоте, вскрикнул от ужаса. Ибо то взорвались, не выдержав напряжения противодействия, оба талисмана - Грамель и Тамрот. Силою взрыва всадников сбросило с коней и разметало в разные стороны. И на какое-то мгновение свет дня сменился кромешной мглою...
Когда тьма рассеялась, Хорас и Никса были уже на ногах и озирались в поисках друг друга. Но дух легче перенес внезапное потрясение, чем человек из плоти и крови. И прежде чем молодой король нашел глазами своего врага, тот уже метнул камень стау, роковой камень, долженствующий разлучить его душу с телом.
Босоногий колдун закричал в голос и кинулся вперед, простирая руки в защищающем жесте. Но Маколей и сам все-таки успел. Сверкнул клинок его меча, камень отлетел в сторону, и Никса бросился к нему. Хорас только зловеще оскалился, а Босоногий колдун снова отчаянно закричал:
- Не трогай! Не прикасайся к нему!
Никса, опомнившись, отдернул руку от камня, как от ядовитой змеи, и резко выпрямился. Лицо его было мертвенно-бледным, и кровь выступала между звеньями разорванной на груди кольчуги.
Хорас, лишившийся всех своих лат, разлетевшихся при взрыве талисмана, ухмыляясь, медленно приближался к нему, поигрывая мечом. Никса ответил ему все еще безмятежной улыбкой и поднял свое оружие.
Клинки, скрестившись, зазвенели.
- Как жаль, что ты ранен! - участливо сказал Хорас под этот звон.
Дыхание демона было совершенно ровным, и голос звучал спокойно, как у неторопливо прогуливающегося человека. Никсе пришлось приложить немалое усилие, чтобы ответить столь же ровно.
- Не сожалей - тебе не придется ухаживать за мною.
Хорас насмешливо поднял брови.
- Ты так уверен в этом?
Он без труда отвел очередной выпад, направленный в голову, и сделал шаг вперед. Маколей перехватил свой клинок второй рукою за лезвие и с силой отбросил Хораса обратно.
- Живым ты меня не получишь, - сказал он с ослепительной улыбкой, ничем не выдавая своей усталости.
- Посмотрим, - ухмыльнулся демон.
Баламут встревоженно следил за ними.
- Послушай, колдун, сотвори и мне какое-нибудь оружие! Ему надо помочь... он ранен!
Босоногий старец отмахнулся.
- Тебя Хорас сметет в две секунды. Это Никсу он убивать не хочет, а уж тебя-то...
- Ну, сделай ты что-нибудь! - взорвался Доркин. - Этот камень...
- Не будь идиотом! К этому камню ни ты, ни я не смеем прикоснуться. Не мешай мне!
Босоногий колдун выглядел сейчас устрашающе. Всех сил его едва хватало, чтобы прикрывать Маколея от чар Хораса, а демон, окончательно успокоившись, старался вовсю, пытаясь заставить короля выронить меч - и колдовством, и простою физической силой. По лицу почтенного старца градом катился пот, борода стояла торчком, глаза пламенели дивным синим огнем, и все его хрупкое тело непрерывно сотрясала дрожь.
Силы же Никсы убывали прямо на глазах. Взрыв талисмана не прошел для него даром, и держался молодой король одной только волей - это уже становилось заметно. Улыбка его сделалась механической, грудь тяжело вздымалась, хотя движения еще были легки и даже изящны, но все, что он мог делать сейчас - это не подпускать Хораса к камню стау.
- Брось, Маколей! Не трать мои силы! Мне еще предстоит прикончить твоих соратников, когда я войду в тебя! - Хорас пренебрежительно качнул головой в сторону Доркина и колдуна. - Хоть это и нетрудно, но все же...
Никса промолчал. Теперь он берег дыхание. Отчего же колдун так ничего и не сделал... видно, не сумел. Наверное, и вправду надо было дать старику время подготовиться...
Сквозь застилавший глаза туман изнеможения он вдруг увидел, что Хорас поднял меч над своей головой, прикрыв ее таким образом от ударов и перестав защищаться. Лицо демона исказила злобная радость, и он не торопясь двинулся прямо на клинок Маколея.
Это был конец. Никса бессильно опустил оружие. Все было напрасно... весь этот бой был пустой забавой для Хораса. Он мог поступить так с самого начала - прикрыть голову, подойти спокойно и сделать свое дело. Никто не смог бы ему помешать. Но демон решил развлечься...
Что ж, оставался еще последний удар. Никса уступил Хорасу дорогу и, наблюдая краем глаза, как тот приближается к роковому камню, перевернул меч и упер его рукоятью в землю, направив острие клинка в собственную грудь...
* * *
Михаил Анатольевич понял, что медлить долее нельзя.
Он давно уже судорожно сжимал в кармане брошку Фирузы, но до сих пор надеялся на невозможное, на чудо. Чуда не случилось. Никса Маколей был великим воином, это было понятно даже столь неискушенному человеку, как Овечкин, но и он не мог совершить невозможное. Исход боя определился, намерение Никсы было ясным, как Божий день... времени не осталось совсем.
Михаил Анатольевич бросил быстрый взгляд на принцессу Май. Та, белая, как мел, припала к оконной решетке, и в прекрасных глазах ее стоял нескрываемый ужас. Фируза выглядела нисколько не лучше. На Овечкина никто не смотрел.
Он достал из кармана брошь, раскрыл ее и, стараясь не думать о том, что делает, вогнал иглу замка как можно глубже в кончик пальца левой руки. Неуместная, дурацкая мысль промелькнула в голове - что-то о металлическом перышке, с помощью которого берут в поликлинике анализы крови... Михаил Анатольевич выдернул иглу, и на пальце его послушно выступила толстая и увесистая капля. Он сунул брошь обратно в карман и, продолжая думать о медсестрах из поликлиники, несколько раз надавил на палец, чтобы крови выступило побольше. Потом выглянул в окно.
Хорас и Маколей все еще оставались на тех же местах. Никса придерживая клинок, направленный в собственную грудь, Хорас - протягивая к нему руку и что-то говоря с угрожающим видом. Что именно - разумеется, не было слышно, да, собственно говоря, и не имело уже никакого значения для Михаила Анатольевича. Он перевел взгляд на горизонт. "Останется пленником в пределах того, что видит глаз", - вспомнил он и постарался вместить в этот свой последний взгляд как можно больше пространства... дотянуться до верхушек самых отдаленных деревьев...
Палец горел огнем. Михаил Анатольевич дернул рукою, стряхивая кровь, и торопливо произнес про себя слова заклинания. И пока выговаривал их, его обуял настоящий ужас. Он и до этого как-то не очень верил в их силу, может, потому и пошел на опыт сравнительно спокойно, но сейчас... Слова эти были непонятны, чуточку смешны, похожи на какую-нибудь детскую считалочку... что если это действительно всего лишь дурацкая шутка, розыгрыш злой птицы, и не более того, чушь какая-то, и ничего из этого не выйдет?!
И едва успев выговорить последний слог, он оторвался от горизонта и в панике уставился вниз, на поле злосчастного боя.
На первый взгляд там как будто ничего не произошло. Маколей, не изменив положения, стоял неподвижно и, улыбаясь, смотрел в лицо Хорасу. Демон медленно поднимал свой меч.
И вдруг Хорас пошатнулся. Он выронил меч и обеими руками схватился за грудь. А затем, словно влекомый какой-то неведомой силой, он повернул голову и устремил свой взор в одно из окон крепости, то самое, за которым стоял Овечкин. Михаил Анатольевич невольно вздрогнул. А в следующую секунду задрожал весь, с ног до головы, потому что прямо перед ним вдруг появились глаза Хораса, словно демон вознесся к самому окну и смотрел теперь ему в лицо. Михаил Анатольевич не видел больше ничего, кроме этих глаз. А в них горела смертная ненависть... и еще тоска... такая тоска, что Овечкина пронзило насквозь сознание чего-то непоправимого... бесконечного несчастья, безмерного зла, причиненного им другому живому существу. Жуткий миг этот, казалось, длился вечность ...