Гайворонская Елена Михайловна. Пепел звезд

   Он накинул железную цепочку, приоткрыл дверь на полступни, и озадаченно замер…
   На него, холодно и надменно, глянуло чёрное дуло.
 
   Лежа на кровати, подперев ладонью щеку, Лена наблюдала за монотонным движением металлических шариков на коротких изогнутых палочках – мобиле. Сон не приходил, а мысли, помимо воли, возвращались к Олегу. Его поведение было более чем странным, и сам он сегодня не был тем Олегом – самоуверенным, безразличным ко всему «пофигистом», которого она знала. «Странный звонок, разбитая машина, свежие ссадины на лице… Неужели он сбил кого-то? И этот непонятный, ни к чему не ведущий разговор…
   «Ты все еще его любишь…»
   Господи, зачем она позволила ему разворошить могильник прошлого? Ведь даже очень старые рубцы болят к перемене погоды…
 
   В тот яркий сентябрьский день, когда рыжие листья слепили глаза миллионами крохотных солнц, ей предложили годовой контракт с Домом моделей Лагерфельда. На лицах остальных претенденток читалась немая жгучая зависть. Каждая из них готова была отдать десяток лет жизни, лишь бы оказаться на месте Лены Веденеевой, которая стояла, растерянно хлопая зелеными глазами, не зная, что ответить, пока не выдавила, наконец:
   – Разрешите подумать до завтра…
   Все, что до сих пор было только интересной игрой, стало вдруг чересчур реальным…
   Через две недели она должна была стать Еленой Грачевской…
   «– Ты хочешь быть моделью? Пожалуйста. Но без меня. Я не желаю, чтобы картинка с изображением моей жены висела в сортире у какого-нибудь извращенца, и он дрочил на нее…
   – Как ты можешь говорить мне такие пошлости?
   – Приготовься – на работе, которую ты хочешь выбрать, услышишь и не такое…»
   И тогда она решила отказаться. От контракта.
   Лифт не работал. Взбежав по лестнице на седьмой, Лена остановилась между пролетами перевести дыхание.
   Дверь его квартиры отворилась. Она услыхала приглушенный смех, голоса: мужской и женский…
   Чмоканье.
   Мужской голос принадлежал Димке…
   Хорошенькая шатенка в элегантном наряде, дорогих туфлях, с изящной сумочкой через плечо неторопливо продефилировала мимо Лены, обдав ее сладковатым запахом «Пуазона».
   Стены, потолок и перила покачнулись… Последний пролет Лена преодолевала дольше, чем предыдущие шесть с половиной этаже.
   «Здесь какая-то ошибка, ДОЛЖНА быть ошибка…»
   Димка выглядел по-домашнему в вытертом спортивном костюме. В коридоре еще витал омерзительно-приторный запах.
   – Привет новоявленной Клаудии Шиффер! – его губы сложились в нарочито-холодную улыбку. Глаза смотрели отчужденно.
   – Кто эта женщина? – прошептала она, потому что голос внезапно исчез.
   – А в чем, собственно, дело? Неужели ты думаешь, что, пока ты будешь демонстрировать свои прелести за границей, я должен терпеливо ожидать? Ошибаешься, я не готов к добровольному постригу в монахи.
   Выбирай: или – или.
   Лена повернулась и молча стала спускаться по ступеньках вниз, вниз…
   Утром следующего дня Лена улетела в Париж.
 
   Париж… Всхлипнув, Лена поднялась, прошла в комнату-кабинет, достала из ящика стола текст контракта с Домом Монтана, поставила в конце подпись, запихнула бумагу в факс и, набрав нужный номер, нажала кнопку. Факсовый аппарат ворчливо заскрежетал и принялся неохотно поглощать содержимое.
   Вернувшись в спальню, Лена остановила бесполезное движение мобиле.
 
   «Мы ведем репортаж из здания суда, где только что были отпущены на свободу два наркоторговца из Таджикистана, убившие своего подельника. Суд вынес условный приговор, и теперь эти граждане смогут вернуться к прежнему занятию. Столь радостному события мы в немалой степени обязаны блестящей работе известного адвоката, господина Грачевского.»
   Произнесшая язвительным тоном эти слова коротко остриженная девушка с покрасневшим от мороза носиком, сунула выходящему из здания Дмитрию микрофон в мохнатом чехле.
   – Скажите, вы одобряете наркотики?
   – Нет, – смерив ее усталым взглядом, сухо произнес Дмитрий, – ни в коей мере.
   – Тогда почему вы защищали этих людей?
   – Такова моя работа. Решение выносит суд, а не адвокат.
   – Но именно ваше выступление стало решающим…
   – Вы преувеличиваете мои скромные способности.
   – Но это ваша фраза: «Закон подобен сыру – чем он лучше, тем больше в нем дыр»?
   – Ну и что?
   – Вы манипулируете законом в интересах тех, кто платит вам деньги?
   – Иногда я занимаюсь этим бесплатно и в интересах честных граждан. Хотите пример? Около года назад я выиграл дело «обманутых вкладчиков» против АО «Северный город.» Директор, господин Затирновский, собрал миллионы долларов, обещая москвичам квартиры в строящихся домах. Затем объявил себя банкротом, хотя успешно продолжает свою деятельность, открыв новое предприятие.
   Несмотря на решение суда, господин Затирновский никому не выплатил до сих пор ни копейки. Таким образом, – Дмитрий усмехнулся прямо в камеру, – дело не в адвокате. И даже не в законе. А в его исполнении, обязательном для всех и каждого. Пока этого нет – ваши вопросы и мои ответы будут бессмысленны. Извините. Вам лучше накинуть капюшон, на улице сильный мороз.
   Обогнув озадаченную корреспондентку, Дмитрий быстрым шагом направился к машине.
   «Я старею, – глядя на экран, подумал Дмитрий, – полнею, морщин прибавилось… Может, и вправду, принять предложение этого мафиози, Кротова? Отхватить миллион зеленых и зажить припеваючи? Или жениться, нарожать кучу детей? Или вернуться обратно, в маленький городок Ставрополья?»
   Дмитрий щелкнул пультом, изображение исчезло.
   «Нет, нужно просто лечь и выспаться. Завтра будет новый день. И следует постараться не думать о нем, как о бесполезном и никчемном…»

Глава 3

   В одном из многочисленных кабинетов отделения криминальной милиции на стене красовался огромный уходящего года календарь, на котором умопомрачительная блондинка в зашибенном бикини приглашала всех желающих насладиться красотами острова Тенерифе. Под ним старший лейтенант Соломатин, тощий и долговязый, как светофор, вытянув длинные ноги навстречу обогревателю «Де Лонги», тыкал обветренными пальцами по клавиатуре компьютера, занимаясь интеллектуальной игрой в «Тетрис», от души поругиваясь, если очередная загогулина упорно отказывалась занимать причитавшееся ей место. Рядом, мирно покачиваясь на крутящемся офисном стуле, ворковал по телефону с очередной пассией темнокудрый, чернобровый красавчик, лейтенант Гриценко. Соломатин, нет-нет, да и поглядывал с завистью в его сторону – и где он их находит в таком количестве?
   Скрипнув, будто вздохнув, отворилась дверь. Твердой военной поступью вошел майор Сухоруков. У него был унылый вид, как у старого башмака, вид человека, недовольного работой, зарплатой, погодой, начальством, склочной мегерой-женой и многим-многим другим.
   – Че такой мрачный, Палыч? – оторвавшись от «Тетриса», поинтересовался Соломатин.
   – Ща я вас развеселю, – сдвинув брови, пообещал майор, плюхаясь в единственное кресло. – Убийство сынка банкира Крылова на нас вешают.
   Гриценко, закруглив разговор, воззрился на шефа.
   – А почему именно на нас? – недовольно скривился Соломатин.
   – А мы, видишь ли, самые свободные! – майор развел руками, выпучив глаза и так похоже передразнил скрипучую интонацию высокого милицейского начальства, что жизнерадостный Гриценко прыснул.
   – Очень смешно! – рявкнул Сухоруков. – Это в канун-то Нового года! Не какой-нибудь простой смертный – Крылов! Соображать надо! Он уже всех на уши поднял, только что с Петровки звонили.
   Вот, – он с размаху припечатал к столу бумагу, – отчет экспертизы. Два выстрела из пистолета системы ТТ с самодельным глушителем.
   – Так быстро? – изумился Гриценко.
   – Да, похоже дело пахнет… – вздохнул Соломатин.
   – А я о чем?! Главное, как «газон» новый – так Смольскому, а его ребята до сих пор Стрелка не взяли, в который раз от них ушел.
   – Снова? – поднял красивые брови Гриценко.
   – Ну! Только что прибыли. Тот подстрелил двоих наших и смысля через окно, гад. Ох и влупят Смольскому… А следом – нам. Полкан так сказал: «До Нового года убийцу не вычислите и „следокам“ не сдадите – вот нам всем „тринадцатая“, и „газон“ и прочие льготы».
   Майор соорудил из волосатых пальцев комбинацию, именуемую в народе фигой, и поочередно продемонстрировал сотрудникам.
   – Ни хрена! – взвился Соломатин. – Мы что ль его шлепнули?!
   – Я бы сам этого Крылова пристукнул с удовольствием, – конфедициально поведал Сухоруков. – Нахапают миллионы, гады… Фролов где?
   – Он может быть только в двух местах: на «деле» или в тренажерке, – заметил Гриценко. – Да еще в тире… Его бы рвение к работе да в бизнес – давно бы всех олигархов обошел.
   – Жмуриком, должно быть, последним занимается. Хохлом на Герцена. Говорю ему – брось: «висяк»… Ни в какую.
   – Всех бы к нам таких, как Фролов. Раскрываемость была бы – «сто», – назидательно заметил майор.
   – На всех Чечни не хватит, – усмехнулся Соломатин.
   – Ладно, – нахмурился Сухоруков, – какие у нас зацепки?
   – Эксперты утверждают – попал в аварию приблизительно часа за три до происшествия, – отозвался Гриценко. – Свежие шрамы, порезы на лице, руках. В гараже машину нашли разбитую. Может, врубился в какого крутого, а платить отказался? Или сбил, а его – в отместку…
   – Поменьше детективов смотри, – с сожалением отозвался майор. – «Платить отказался». Что у него, денег нет? Папаша вмиг бы все уладил. И насчет жертв: столкновение в ГИБДД никакой информации. В другом месте искать надо. Что сказал охранник?
   – Некая Веденеева Елена, подруга покойного выходила из дома во время, примерно совпадающее со временем убийства, – вставил Соломатин.
   – Молодец, – улыбнулся Гриценко, – возьми банку пива из холодильника. – Она что, убегала, пряталась, в окно пыталась вылезти?
   – Нет, – удивленно сказал Соломатин, – ушла как обычно. Попрощалась.
   – Пристрелила любовника и удалилась через главный вход с улыбкой на ангельском личике? Да вы сами-то верите в этот вздор? Это мотив – истерика жирной банкирши, кричавшей, что «эта бесстыжая девка» убила ее ненаглядного сыночка потому, что он на ней не женился? Такой мотив стоит не больше дохлого таракана.
   – Всякое бывает… – пожал плечами Соломатин.
   – Ну, вот что, – решительно отрезал майор. – Мне головоломки решать некогда. Новый год на носу. И без копейки я его встречать не собираюсь. Мне не двадцать один, – он метнулся в сторону Гриценко недовольный взгляд. Сейчас пойду, оформлю ордер на обыск, и поедем к Веденеевой. Может, где и зацепимся, а там – передадим «следакам» – пусть разбираются. Сочтут невиноватой – отпустят. Ясно?
   Гриценко открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал, остановленный толчком ноги Соломатина под столом.
   – Да нам-то че, Палыч? Сделаем, как скажешь. Фролов только вот упереться может. Он же у нас принципиальный.
   Майор Сухоруков скривился так, точно разжевал пригоршню кислющего винограда.
   – Ох, мне этот Фролов! Одна головная боль.
   – А представляешь, если бы все такими у нас были? – лукаво осведомился Гриценко.
 
   Юрий Фролов шел по длинному, испещренному кабинетами, коридору. Высокий, атлетического сложения, он мог бы считаться красивым, если бы не рваный шрам через левую щеку – память о необъявленной войне. Ему было двадцать пять. Огненно-рыжие волосы Фролова, как бы коротко он не стригся топорщились упрямым ежом, а темные глаза за коротким частоколом каштановых ресниц смотрели серьезно, даже строго, будто до сих пор продолжали видеть то, что остальным людям, на их счастье, увидеть не довелось.
   – Слышь, Фролов, закурить есть?
   У окна стоял понурый Смольский, опер из соседнего отдела, яркий блондин, совершенно не оправдывавший фамилии. В руке он комкал пустую пачку «LM».
   – «Прима» подойдет?
   – Не графья.
   Смольский судорожно затянулся. Пальцы его вздрагивали.
   – Говорят, ребята пострадали? – осторожно спросил Фролов.
   Он знал, как Смольскому сейчас нелегко. Знал, лучше других, как тяжело терять товарищей по оружию. И менее всего хотел сыпать соль на свежую рану. Все они, опера, в одной упряжке. Только толстые задницы в кожаных кабинетах забыли об этом.
   Смольский мрачно кивнул.
   – Костя и Саша Вашенкин. В больнице оба. Он их с автомата, сука…
   Он снова затянулся, роняя пепел на потертые джинсы.
   – Полкан говорит: «Мы вам новый» газон «дали.» Что нам «газон»! У Стрелка на «Мерине» пятилитровый движок… Сам бы попробовал угнаться, старый козел… Хотя я, конечно, виноват… Не нужно было ребят у окна ставить…
   – Ничего, образуется…
   Что он еще мог сказать?
   – Спасибо, Юра. Тебя, вроде, майор искал.
   – Иду.
   – Слышь, Фролов, – окликнул его слова вслед Смольский, – я сам возьму эту сволочь. Веришь? Лично. И башку ему отстрелю. Как на войне. Как это ТАМ у вас называлось – месть?
   – То на войне, – сказал Фролов.
   – Так и сейчас война. И тоже – необъявленная. Не согласен?
   – Согласен, – тихо проронил Фролов.
   – Я возьму этого сраного киллера. Веришь?
   – Верю, Коля, – Фролов хлопнул коллегу по плечу и собранной бесшумной походкой направился в свой отдел.
   – Где тебя носит?! – взвился при виде Фролова майор Сухоруков. Он все еще пребывал в состоянии возбужденного раздражения. – Едем по делу Крылова. С обыском.
   – Я работаю по убийству на Герцена. – Возразил Фролов.
   – Отставить Герцена! Подумаешь, важность – хохлы-челноки. Сдай в архив.
   – А для меня все покойники равны, – жестко выговорил Фролов.
   – Это приказ! – побагровев, заорал Сухоруков. – Отныне занимаемся только делом Крылова! Ясно?!
   – Так точно, – усмехнулся Фролов. – Разрешите идти?
   В самой глубине ледяных глаз скрывалось презрение. Но майор был слишком занят мыслями об уплывающей «тринадцатой», чтобы это заметить.
   – Да ладно тебе… – сказал он примирительно, – не обижайся.
   Глядя вслед уходящему Фролову, он не мог понять, отчего иногда рядом с этим совсем «зеленым» парнем он частенько ощущал неловкость.
 
   Случилось то, чего Юлька менее всего ожидала – ее вызвали на опознание. В тюремный госпиталь.
   – Нарвались на спортсменов, те их отделали по первое число, – объяснил немолодой усталый следователь. – Да переборщили – один из бандюг копыта отбросил. Жаль ребят – теперь их могут осудить за превышение самообороны. Но, вроде, адвокат у них дельный. Глядишь, обойдется.
   Закрученная в бинты кукла с сине-буро-черной опухолью вместо лица являлась жалкой пародией на человеческое существо, ничем не напоминая циничного бандита. Но в заплывших щелках глаз на миг мелькнул затравленно-злобный болотный огонек. В момент в Юльке все перевернулось. Страх, боль, унижение, ненависть – всколыхнулись с новой силой, заставив ее впиться длиннющими ногтями в собственные ладони, чтобы удержаться от искушения вонзить их в отвратительное месиво морды налетчика.
   Он тоже ее узнал. В болотных прорезях застыло пугливое ожидание.
   – Он? – спросил следователь.
   – Он самый! – Юлька склонилась над коконом. – Ты помнишь меня, мразь? Я станцую рок-н-ролл на могиле твоего дружка!
   – И сколько ему дадут? – поинтересовалась Юлька, выйдя из палаты.
   – Трудно сказать… Будет суд. Хорошо, если лет десять.
   – Всего?! – вскинулась Юлька. – За убийство?!
   – Девушка, дорогая, – грустно вздохнул немолодой усталый следователь, – в какой, извините, стране вы живете? Кем наши законы писаны, знаете? А парень этот, если инвалидом останется, вовсе много не получит. Вспомните мое слово. Так-то… – он повертел в руках шариковую ручку. – Величко ваша фамилия? Как у думца одного, горлопана. Все выступает за смягчение законодательства. Не родственник Ваш случайно?
   – Нет… – на мгновение серые Юлькины глаза наполнились горечью. – Однофамилец.
 
   Всеми силами стараясь игнорировать возмущенные жесты и взгляды лихачей-водителей, жаждущих быстрой езды, которую, как известно, уважает всякий, и старый, и новый русский, на новехоньком «Мерседесном» джипе Марина ползла по московским дорогам, периодически останавливаясь поглядеть в карту автомобилиста.
   – Третья скорость… Знак «уступи дорогу»… – шептала она про себя, словно «отче наш», – перекресток… Стоп.
   Загорелся «зеленый».
   – Первая скорость, вторая… Твою мать!
   Откуда ни возьмись, нарушив все возможные правила, огромный черный джипарь, нагло «подрезав» поток, вылетел прямо перед носом Марины. Растерявшись, вместо тормоза она ударила ногой по «газу». И сразу же за этим последовал страшный толчок и душераздирающий скрежет. Ремень безопасности отбросил Марину назад, девушка в ужасе заслонилась ладонями и, как в тумане, ощутила неприятный удар вылетевшей подушки безопасности.
   – Эй, ты там! Открывай, коза, блин!
   Приоткрыв глаза, Марина увидела, как огромный белобрысый детина, коротко остриженный, в расстегнутом «пилоте», невзирая на мороз, обнаживший грудь с болтавшимся на ней внушительных размеров крестом на толстенной золотой цепи, разъяренно барабанил в дверь.
   В момент на смену шоку пришло бешенство. Единственным, о чем Марина могла думать, был новенький, подаренный Антоном автомобиль, в секунду превращенный в металлолом волею возомнившего себя Шумахером дебила.
   Вне себя от ярости, Марина распахнула дверь, едва не зашибив буйного молодца.
   – Ты что наделал, скотина?! Куда прешь?! Зеленый от красного не отличаешь, дальтоник чертов?!
   Печальный автомобиль подмигивал раскуроченной фарой, и Марина не скупилась на выражения.
   Ошалевший от такого напора детина, сдал назад, бормоча:
   – Ну, ты… того… полегче…
   – Да пошел ты, дубина!
   Чуть не плача, она рылась по карманам в поисках сигарет, воображая выражение лица Антона, когда ему станет известно о результате ее первого самостоятельного выезда.
   – Ты какого хрена не тормозила? – вновь приблизился сбоку детина. – Че решать-то будем? Время, понимаешь, – деньги. – И он как-то по-детски повел носом вбок. И это едва уловимое движение показалось вдруг до боли знакомым. Рука с сигаретой опустилась вниз, и, пока Марина напряженно вглядывалась в лицо виновника аварии, счетчик ее памяти лихорадочно отстукивал годы в обратном направлении..
   – Вован… Полуянов, это ты?!
   Парень вытаращил, насколько возможно, глаза и, снова шмыгнув носом, растопырив лапищи, заорал на всю округу:
   – Мара! Это ж Мара, блин! Субботина!
   Даже видавшие виды гаишники остолбенели от подобной сцены – на фоне разгромленных гигантов-джипов здоровенный детина, приподняв, закружил радостно смеющуюся девушку в коротком норковом пальто.
   – Ну, ты, медведь, поставь на место!
   – Во, дела! – присвистнул Вован, восхищенно оглядывая бывшую подружку. – Тебя, прям, не узнать! Королева, блин!
   – А ты совсем не изменился, все тот же сорвиголова и грубиян!
   – И ругаться ты не разучилась! Как музыку слушать можно!
   Они оба снова дружно захохотали.
   – И тачка у тебя крутая!
   – Была! Твоей милостью! – снова взъерепенилась Марина. – Знаешь, во сколько ремонт станет?!
   – Ниче, – Вован миролюбиво похлопал девушку по плечу, – мы ща вмиг это разрешим, без базара.
   Он достал мобильник и, тыча пальцами по кнопкам, принялся набирать номер, другой рукой отмахиваясь от подошедшего инспектора ГИБДД:
   – Все нормально, братан. Претензий нет ни у кого. Ага, так и напиши в своей бумажке. Где расписаться? Мар, вон там крест поставь… Але! Ванёк! Вован говорит, узнал? Тачку грохнул. Ну! Подружку детства, можно сказать, встретил, прикидываешь? Ага, хавку-то раскрыл и ба-бах. Не, обе я плачу. Давай!
   – Ну, все путем, – обратился он к Марине. – Подлатают твой джипарь – будет, как новенький. Кореш у меня в автосервисе. А мы пойдем, посидим в кабачке, встречу отпразднуем. Это ж какая встреча! Раз в жизни бывает, и то не у каждого!
 
   Солнечный луч, падающий из окна на большое трюмо, дробясь, рассыпался на сотню веселых радостных зайчиков, точно потеснил хмурые зимние месяцы, расцепив их стылые, в мохнатых рукавицах, ладони, весельчак-июль.
   Воскресенье. «Родительский день». По телевизору шла простенькая, но довольно забавная комедия, и Лена, иногда поглядывая на экран, смеялась. Единственным, омрачавшим этот день, была мысль о предстоящем разговоре с отцом и матерью по поводу ее нового контракта. Ей вновь придется уехать. На год. А, может быть, и больше. Они, похоже, решили, что, наконец, их блудная дочь осядет, успокоится. А там, глядишь, и замуж, внучат даст понянчить…
   Лена закусила губу и принялась раскладывать деньги в три конверта: родителям к Новому году, двоюродной сестре, племяннику…
   Заулюлюкал домофон.
   – Елена Веденеева здесь проживает?
   – Да, это я.
   – Откройте, милиция.
   – Майор Сухоруков, – с порога представился небритый человек в помятом синем галстуке. – Капитан Фролов. Старший лейтенант Соломатин. Разрешите войти?
   – Пожалуйста, – обескураженная девушка посторонилась, пропуская незваных гостей. – Проходите в гостиную.
   – У вас и гостиная есть… – с нескрываемой завистью протянул майор. Одна живете?
   – Да. А что?
   У длинного, как жердь, Соломатина был такой вид, точно он сейчас уснет, облокотившись на мягкую кожу дивана. Третий, молодой рыжеволосый, облику которого мог бы позавидовать Ван Дам, если бы не рваный шрам на щеке, глядел вокруг холодным, непроницаемым взглядом.
   – У нас к вам пара вопросов, – усевшись поудобнее, поправив галстук, начал майор. – Вы приятельница Олега Крылова, сына известного банкира?
   – Мы друзья.
   Соломатин многозначительно кашлянул.
   – Разве вы не собирались пожениться?
   Майор искренне считал, что задавая прямые, «в лоб», вопросы, он загоняет подозреваемого в угол – очень хорошая тактика.
   – С каких пор милиция интересуется моей личной жизнью?
   Фролов исподволь, делая вид, что разглядывает комнату, наблюдал за девушкой. Он несколько иначе представлял себе известную фотомодель. Худенькая, бледненькая, минимум косметики… Держится вполне естественно. Или она – очень хорошая актриса, или ни при чем.
   – Вы были позавчера у Олега Крылова между половиной одиннадцатого и одиннадцатью?
   – Да, была.
   – Вы не заметили ничего особенного в его поведении?
   – Что он натворил?
   – Вопросы здесь задаем мы! – возмутился майор.
   – А на каком, простите, основании? Или вы объясните мне, в чем дело, или, – Лена решительно поднялась, – я попрошу вас уйти.
   – Если ваш друг что и натворил, – сказал Фролов, – то нам предстоит это выяснить. Он, к сожалению, нам помочь уже не сможет. Он умер.
   Побледнев так, что стали заметны голубоватые жилочки на ее висках и запястьях, Лена опустилась обратно на диван. Услышанное было чудовищно нереальным… Эти трое мужчин наверняка пытались ее разыграть.
   – Если это розыгрыш, – глубоко вздохнув и выдохнув, произнесла она, – то он злой и бестактный. И ничуть не смешной…
   – К сожалению, – весело сообщил майор, – это правда. Взгляните!
   Он достал пухлый конверт и высыпал на колени девушки фотографии с места происшествия. Серое лицо с приоткрытым ртом, обнаженная грудь с пулевым отверстием под левым соском…
   – Уберите! – вскрикнула Лена, отбрасывая снимки прочь. Она сидела, сдавив пальцами виски, голубоватые губы судорожно вздрагивали. Из уголка глаз выкатилась слезинка и растворилась на белом джемпере.
   – Кто его? – спросила она прерывающимся голосом.
   – Мы думали, вы нам расскажете, – ласково произнес майор тоном священника на исповеди.
   Лена обвела сидящих перед ней мужчин удивленным прозрачным взглядом.
   – Я не знаю…
   – Вы были в близких отношениях, не так ли?
   На щеках девушки выступил яркий румянец. Фролов с изумлением подумал, что не ожидал, что в конце двадцатого века девица ее профессии может так краснеть от банального, в общем-то, вопроса.
   – Это было раньше. Потом мы расстались.
   – Он отказался жениться на вас?
   Лена удивленно поглядела на майора.
   – Вовсе нет. Он делал мне предложение, но я отказала.
   – Вот как? У нас на этот счет несколько иные сведения.
   – Я вас не понимаю.
   – Мать покойного утверждает, будто вы настаивали на свадьбе…
   – Какая глупость! – глаза девушки, до сих пор подернутые печальной поволокой, возмущенно засверкали. – Его мать?! Мы даже не знакомы! И вообще, какое все это имеет значение теперь! Почему, вместо того, чтобы искать убийцу, вы роетесь в грязном белье?! Среди вас есть репортер?
   – Нет, – оскорбился майор, – среди нас нет репортера. Мы, как раз, и ищем убийцу. Если, по вашим словам, вас с Крыловым ничего уже не связывало, может, вы объясните, что делали у него дома позавчера вечером, во время, совпадающее с моментом убийства?
   – Вы хотите сказать… – прошептала, не веря своим ушам, Лена, – что Олег был… убит… сразу после того, как я ушла?
   – Пожалуйста, – сказал Фролов, – расскажите как можно подробнее о вашей встрече.
   – Я пришла с работы. Очень устала. Он позвонил. Попросил приехать…
   – Зачем?
   «Хороший вопрос. Действительно, зачем? Зачем, поддавшись на его странные сбивчивые уговоры, вместо того, чтобы, напившись горячего чая, упасть в мягкую постель и забыться после двенадцати часов работы, когда ноет все тело, от корешков волос до кончиков пят, зачем ей нужно было лететь сквозь декабрьскую метель к человеку, с которым их, в общем-то, ничего не связывало и прежде, а, тем более, в тот момент… Зачем? Если бы все в жизни поддавалось четкой логике здравого смысла…»