Гайворонская Елена Михайловна. Пепел звезд

 
   С самого утра непроспавшийся и злой майор Сухоруков «писал кипятком» на все отделение.
   – Ну, спасибо тебе, Фролов, удружил! Помог товарищам! Ты видел этого адвокатишку? Вцепился, как бульдог. Такой все дело развалит.
   – Это кто протокол составлял: «Труп найден без признаков жизни. Ноги расположены вдоль туловища…» – Громко заржал Гриценко.
   – Ну я, – отозвался Соломатин, – а че? Где еще ноги-то должны быть?
   – До Нового года неделя, – сокрушался майор, – где я новых подозреваемых возьму?
   – А вам легче отправить девчонку по этапу, чем пережить потерю премии? – до сих пор невозмутимо-безмолвный Фролов выпустил в окно порцию едкого «Примного» дыма.
   – А если она виновна?
   – Соберем доказательства – посадим. Только их собрать сперва надо.
   – Юр, – сказал Гриценко, – у тебя тут грамматическая ошибка…
   – Небось, не одна. Исправь.
   – Зато адвокат, наверно, грамотный! – продолжал разоряться майор.
   Докурив, Фролов выбросил окурок в окно и вышел из кабинета.
   – В тир, – предположил Гриценко.
   – На хер, – выдвинул свою точку зрения майор.
   – Палыч, ты че жене подаришь? – полюбопытствовал Соломатин.
   – Хер, – выразительно сообщил майор и, вслед за Фроловым, покинул кабинет.
   – А что? – сказал Гриценко. – Хороший подарок.
 
   Разговор за столом не клеился. Мать была неестественно-оживлена и все норовила подложить Лене лишний кусочек. Отец, как-то особенно сдавший за последние дни, был хмур и сосредоточен.
   – Ты сегодня не работаешь, пап?
   – Нет, дочка, – фальшиво-бодрым тоном произнес отец. – Решил, наконец, последовать твоему совету и отдохнуть. Сколько можно пахать?
   – Ты уволился? Что-то случилось…
   – Ничего не случилось, – упрямо стоял на своем отец, – просто устал.
   – Это из-за меня? – с грустью спросила Лена, осененная догадкой.
   – Ты тут совершенно ни при чем, – отчеканил отец. – Эти засранцы посмели мне сказать, что я им по гроб жизни должен быть благодарен, и видишь ли, моя работа связана с охраной, а дочь все-таки почти под следствием… Другие бы давно меня уволили… Ну, я им все высказал. Плюнул и ушел.
   Отец достал из серванта бутылку «Столичной» и пузатую рюмку.
   – Зачем? – тоскливо спросила мать.
   – Что я, алкоголик какой? – обиженно нахмурился отец. – Дочь приехала, а я выпить не могу? Будешь? – он вопросительно глянул на Лену.
   – Нет, – она опустила глаза, – я лучше чай.
   – Наверно, надо адвоката… – робко сказала мать.
   – Я как раз хотела… – встрепенулась Лена. – Помните Диму Грачевского?
   – Еще бы, – отозвался отец. – У нас пока нет склероза. Из-за него вся твоя жизнь пошла кувырком.
   Эх, попадись мне этот мерзавец…
   – Папа, подожди, – Лена устремила на мать умоляющий взгляд. – Дело в том, что мой адвокат – Дмитрий. Он меня защищает. Мы снова вместе. И, когда все кончится, поженимся, – выпалила она на одном дыхании.
   Отец поперхнулся и закашлялся.
   – Ну, дочка, – крякнул он, нацеживая другую рюмку, – я думал, ты умнее. Только круглый дурак наступает дважды на одни и те же грабли. Я тебе вот что скажу – ноги этого негодяя в моем доме не будет. Вот так.
 
   Охранник, дежуривший в подъезде дома на Плющихе в вечер убийства Олега, был внушительного сложения человеком лет пятидесяти, с грустными, как у бродячего пса, глазами и усами, опущенными книзу. Он подтвердил Дмитрию, что видел Лену, выходившую около одиннадцати.
   – А в дом не могут войти посторонние?
   – Ни в коем случае. Все посетители обязаны сообщить мне о своем визите, а я по телефону связываюсь с хозяином. Все визиты записываются вот в этот журнал, – он показал Дмитрию большую «домовую книгу». – Видите, они расписываются вот здесь. Я уже рассказывал милиции.
   – Вы работаете в паре?
   – Обычно – да. Но в тот день я был один. Мой напарник неожиданно заболел.
   – Значит, Вы могли отлучаться: в туалет, например?
   – Я никуда не уходил, – упрямо сказал охранник. – К чему вы клоните?
   – Вы работали целый день один и ни разу не отходили, ни поесть, ни попить? Вы хотите, чтобы я этому поверил? Вы понимаете, что из-за вашей лжи может пострадать невинный? Вы отлучались с дежурства, и в этот момент в дом проник преступник.
   – Вы не докажете этого, – охранник затравленно вобрал голову в плечи. Он был больше Дмитрия раза в три, но сейчас скукожился и стал совсем маленьким.
   – Я могу потребовать вашего вызова в суд, если до этого дойдет.
   – Я и там повторю то же самое, – он вовсе съежился.
   – А я опрошу жильцов, всегда найдется парочка человек, видевших, что ваша будка раз или два пустовала в течение того дня. И попрошу привлечь вас за лжесвидетельство – ст. 307 ч. I – арест до трех месяцев.
   – Пожалуйста, – умоляюще проговорил охранник. – Мне пятьдесят один. Жена инвалид. Сын остался без работы. Если меня уволят, на что мы будем жить?
   Дмитрию стало жаль этого немолодого усталого напуганного человека.
   – Я сделаю все возможное, чтобы вас не трогали, – сказал он. – Но если судьба моей клиентки будет зависеть только от ваших показаний – тут я ничего не могу обещать. Я пойду до конца. Имейте это в виду.
   Он развернулся и пошел, не оборачиваясь, зная, что этот человек смотрит ему вслед.
 
   В коридорах модельного агентства «Звезды», куда Фролов заявился днем, царила предпраздничная суматоха. Туда-сюда сновали такие красотки, что впору было позабыть о цели визита. По правде сказать, Фролов и сам до конца не знал, что ему следует здесь «ловить».
   Предыдущую неделю группа Сухорукова выдерживала бури и натиски прокурора, комиссий всех мастей и рангов, репортеров, поклонников и обличителей опальной манекенщицы. «Последней соломинкой» стал для майора визит пожилого господина в лохматой ушанке и бесформенным рыжим портфелем, который держал подмышкой, как огромную ценность. Представившись директором школы Самойловым Евгением Семеновичем, посетитель принялся извлекать из оного портфеля на свет Божий разнокалиберные бумаги, причитая, что знает Леночку Веденееву «вот с таких лет», мол, закончила их школу, а теперь спонсирует – выделила собственные деньги на ремонт, оборудовала компьютерный класс, лингафонный кабинет… И ни в чем она не виновата.
   После его ухода майор долго вертел в пальцах карандаш, а потом с тоской во взоре изрек:
   – Ну, прям, мать Тереза, блин. Деньги ей уже некуда девать! Лучше б мне на ремонт отстегнула…
   Майор развивал эту тему минут двадцать. В ходе обсуждения выяснилось, что еще он не прочь бы поменять мебель, а, заодно, и автомобиль. И что Веденеева дура – тратит бабки на какого-то сраного адвоката. А следовало бы просто зайти к майору, поговорить по душам… После произнесенной речи, смачно сплюнув в единственный цветочный горшок с жирным кактусом, майор принялся опрашивать оперов, не нашли ли чего новенького.
   Те накануне проявили изрядную прыть, обегав родственников, многочисленных друзей, приятелей и знакомых Крылова-младшего. Даже Соломатин пошевелил ногами. Все рисовали примерно одинаковый портрет безобидного, недалекого лоботряса, который вряд ли мог кому перейти дорогу. О Веденеевой знали от самого Олега, да из газет. На их тусовках она не появлялась. В последнее время что-то у них разладилось, и Олег, похоже, сильно переживал. Хотя и старался не подавать вида. Кто-то вспомнил, что Крылов пару раз встретился с подружкой Лены, Юлей. Той самой, с которой произошел несчастный случай. Вызванная в который раз в отделение Веденеева выглядела измученной. На вопрос, знала ли об отношениях Крылова с Величко, вытаращила глаза, покачала головой и заметила, что, если это и так, то ее, Лену, это мало интересует. Она разглядывала свои ненакрашенные, с голубоватым отливом ногти, а Фролов наблюдал за ней. Не фальшивила девчонка, хоть ты тресни!
   Паззл «Елена Веденеева» упорно рассыпался в голове Фролова. Инсинуации майора про ревность казались ему смешными. А проблемы и чаяния премиальных и карьерного роста Сухорукова волновали не сильнее дождей на Сейшелах. Но что-то зацепило Фролова в этом деле, как аквалангиста – неизведанный грот. И потому, придя в агентство, он полагался скорее на интуицию, нежели на логику и факты.
   Вскоре он наткнулся на рослую суровую даму, режиссера показов, которая громоподобным голосом принялась обвинять Фролова в том, что лучшая модель временно отказалась от работы, так как, по милости работников органов, ей не давали проходу репортеры, фанаты, обличители и прочие придурки.
   На вопрос, не видела ли она покойного в вечер убийства в «Арлекино», дама, негодующе фыркнув, заявила, мол, у нее были дела поважнее, чем приглядывать за чужими поклонниками, которые толпами трутся около раздевалки. Охрана и та не всегда справляется. Лена, правда, никогда ничего лишнего на работе не позволяла. Забегал тут еще красавчик. Высокомерный такой. Высокий шатен. Глаза у него запомнились, цвет очень необычный, фиалковый. Откуда ей знать, кто? Может, Марина в курсе, визажист. Они с Леной дружат. Спросите. Она должна уже быть на месте. Вторая дверь налево.
   – Здравствуйте, можно?
   – Добрый день. Заходите.
   В гримерной витал едва уловимый аромат горьковатых духов. Почему-то пришло на память лето и равнина, закутанная в полынь… Медленно заползающий за горные зубцы оранжевый солнечный блин…
   В кабинете неожиданная обстановка делового аскетизма – никаких фотографий, плакатов, вазочек-цветочков. Только баночки-скляночки в несколько рядов на огромном трюмо. Да кисточки всех размеров, как в художественной студии. И чистота. Стерильная. Будто в послеоперационной.
   Невысокая стройная шатенка в кипенно-белом халатике. Стрижка – волосок к волоску.
   Внимательный взгляд чуть раскосых темно-серых глаз. Она казалась чересчур серьезной, даже строгой. Но Фролову неожиданно понравилось на нее смотреть после пестрой яркой толпы модельных красоток. Как после изобилия экзотических фруктов тянет на простое яблоко «Белый налив». Было в ней что-то неумолимо-притягательное. Ни игры, ни апломба.
   – Вы Марина, визажист?
   – Да.
   – Капитан Фролов. Криминальная милиция. Отдел по расследованию убийств.
   – Пожалуйста, присаживайтесь, – сдержанным жестом она указала на кресло. Сама села напротив.
   – У вас можно курить? – спросил Фролов.
   – Да. Только окно приоткройте.
   Сама она тоже достала какие-то длиннющие тонкие сигареты. Как в фильмах про миллионеров. Черт возьми, Фролов уже забыл, когда в последний раз обращал внимание на аккуратный маникюр, золотую цепочку, видневшуюся в расстегнутом вороте на нежной шее, округлость колен и утонченность щиколоток… Хмуро кашлянув, он сперва сосредоточился на «Приме» и уж потом перешел к делу.
   – Да, Олег приезжал на показ в «Арлекино». Я его видела. Постойте! Он тогда, кажется, повздорил еще с одним парнем, Ником. Я еще пошутила, что из-за Веденеевой начались дуэли…
   – Ник? Высокий красивый шатен?
   – Да. Вы уже знаете?
   – Только то, что он – один из приятелей Веденеевой.
   – Ник Португал никогда не был приятелем Лены, – она затянулась и, помолчав, произнесла выразительно:
   – Он редкостное дерьмо. Хотя за это не сажают.
 
   – Даже и не знаю, – вздохнула Ада, – правильно ли мы поступили, что сообщили этому капитану про Ника. Он тут не при чем. Будут у человека неприятности.
   – А Ленка при чем? Ты предпочитаешь, чтобы неприятности были только у нее?
   – Ник будет думать, что я ему в отместку…
   – А тебе не наплевать, что он будет думать?
   – Может, ты и права…
   – Ада, это тебе!
   Отдуваясь, Миша тащил огромную корзину пурпурно-алых роз.
   – От кого? – удивилась девушка и, достав визитку, сделала недовольную гримаску. – Борис Эдельман…
   – Кто это? – перевесилась через плечо Марина.
   – Один случайный знакомый.
   – Только не делай вид, что ты не польщена. Твой дорогой Ник никогда не снисходил до таких широких жестов.
   – Да будет тебе.
   – Опа! – обернувшись на внезапное оживление, удивилась Марина, – а это что за явление?
   Старательно выпроваживаемый охранником, в дверях в раздевалку стоял Борис, размахивая руками, как ветряная мельница.
   – Здравствуйте, Ада! Это я!
   – Еще не легче. Я вижу! – заметила Ада, выходя к неожиданному визитеру. – Как же вы меня нашли?
   – Не поверите! Перевернул всю Тверскую и узнал, что самые красивые девушки работают в модельном агентстве «Звезды».
   – Не верю. Натали разболтала. Спасибо за цветы. Надеюсь, больше вы не собираетесь меня провожать?
   – Как раз собираюсь! Завтра вы как работаете?
   – А что?
   – Я хочу пригласить вас в консерваторию.
   – Ку-да? – Ада невольно заинтересовалась.
   – Вы же любите классическую музыку?
   – У вас хорошие осведомители.
   – Первоклассные. Так вы пойдете?
   – Нет, – приготовилась ответить Ада и уже открыла рот, но вместо этого спросила: «А что за концерт?»
   – Позже узнаете. Когда спуститесь. Жду вас внизу. Кстати, вам очень идет этот халатик!
   – Спасибо, – фыркнула Ада. – Только это – шелковое пальто из последней коллекции Юдашкина.
 
   В ту ночь Марине не спалось.
   Внизу хлопнула дверь. Раздались голоса. Громче и громче.
   Марина накинула пеньюар и спустилась по черной лестнице. Перебранка доносилась из холла.
   – Я понятия не имею, кто заказал Соленого! – голос невидимого оппонента срывался на крик. – Оставь меня в покое, Гром. Лучше наведи порядок на своей территории!
   – Не указывай мне, Крот! – рявкнул в ответ Антон. – Ты пока не Президент. И никогда им не станешь.
   – Стану, Гром! Вот увидишь.
   – Интересно, какие дела у будущего президента могут быть с лидером чеченских боевиков Хаттабом и известным киллером по кличке Тарантино, которого ищет весь Интерпол? – вкрадчиво поинтересовался Антон.
   – Откуда ты знаешь? – насмешливо произнес Антон. – Чего ты так испугался? Какого черта тебе надо в официальной власти? Легализоваться захотел? Ждут тебя там. Я не Бог весть какой патриот, но если ты наверх пролезешь, всему хана настанет, и нам, и стране.
   – Я собираюсь навести порядок в этой стране.
   – Какой порядок? Где ты его видел? На Колыме? Ты можешь сто раз переписать свое досье, но все равно найдется тот, кто докопается.
   – Уже копали. Только где они теперь? – тон собеседника стал угрожающим. – И ты не вздумай мне мешать, Гром.
   – А ты не смей мне угрожать, Крот. – В холле скопилось столько пороха, что, чиркни кто спичкой – неминуемо последовал бы взрыв. – За свою жизнь я не таких перевидал.
   «Какого черта я это слушаю? Меня не касается», – подумала Марина, но что-то мешало ей уйти.
   – Ладно, Антон, – примирительно сказал невидимый оппонент, – давай договоримся. Пусть каждый идет своей дорогой. Лады?
   – Ты первым полез на рожон. Хочешь совет напоследок – если уж ты полез в параллельные структуры – избавься от «фени». А то иногда проскальзывает.
   – Ну, спасибо, кореш… пардон, коллега.
   – На здоровье.
   Марина быстро поднялась обратно наверх. Выглянула в окно. Во дворе стояли три черные иномарки. В «шестисотый» садился человек годам к пятидесяти. В две другие рассаживалась, судя по всему, охрана. Крепкие бритоголовые ребята. Банально до тошноты. Марина подумала, что много бы отдала за возможность разглядеть в подобной свите хоть одно нормальное человеческое лицо. Еще секунду соображала, где она прежде видела этого господина. И тут ее осенило – по телевизору, в какой-то политической передаче, краем глаза увиденной утром за завтраком.
   Антон сидел на лестнице, курил, стряхивая пепел прямо вниз. Когда Марина подошла, поднял голову, и она внутренне сжалась от его взгляда, полного странной пронзительной тоски. Затем он загасил сигарету о ступеньку, где закончился ковер, поднялся, стиснул девушку за плечи, на мгновение отчаянно прижав к груди, а потом произнес негромко, внятно, словно отдавал приказ:
   – Ты должна уехать.
   – Что?!
   – Ты должна уехать отсюда. Я куплю тебе квартиру. Завтра же. И мы временно перестанем видеться.
   Для нее это было равносильно пощечине. Или плевку в лицо. Или удару в тот момент, когда меньше всего ожидаешь. Как четырнадцать лет назад…
   На миг она закрыла глаза, собираясь с духом и мыслями. Потом молча повернулась, прошла в спальню, открыла шкаф, откопала на дне старые джинсы и свитер – видно, в глубине души всегда знала, что придется возвращаться назад, в ту, прежнюю жизнь, раз сохранила сумку с косметичкой, расческой, зубной щеткой. Все.
   – Что это значит? – Антон застыл в дверях.
   – Я готова. Прощай, дорогой, мне было хорошо с тобой.
   Ничто в жизни прежде не давалось так тяжело, как теперь эта наигранная легкость.

 
«Если раньше били по морде,
То теперь вся в крови душа…»^[7]
 

   – Ты куда? – Антон преградил ей дорогу, силой втолкнув обратно.
   – Домой. В Химки.
   Он вырвал сумку из ее рук, швырнул в угол и, крепко стискивая девушку в объятиях, прошептал:
   – Дурочка… Я же не хотел тебя обидеть… Ну, прости, прости меня. Я только не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось… Со мной сейчас небезопасно, понимаешь? Я боюсь за тебя…
   Он отпустил ее и, сев на кровать, сдавил руками голову. Однажды Марина уже видела его таким. В ТУ ночь. Когда он пришел рассказать о гибели друга.
   – Это… из-за человека, что приходил к тебе сейчас?
   – Ты видела?
   – Да. Кто он?
   – Виталий Кротов. Он опаснее гремучей змеи, – Антон потер виски, тяжело вздохнув.
   – Так и стоит перед глазами дурацкая сцена из того фильма… Как его? «Крестный отец»? Смотрела? Девчонка, жена, садится в машину, и все разлетается вдребезги… Ты делаешь меня уязвимым, понимаешь?
   Марина молча опустилась рядом. Нет, пока она ни черта не могла понять. Он боится за нее?
   – Зачем я жил? Как я жил? – Антон беспомощно рубанул ладонью воздух. – Все думал, будут деньги, все приложится. А как, какой ценой – не важно. Только теперь понял, в какой угол сам себя загнал. Я же, по-прежнему, в зоне. Смотрю на мир сквозь бронированное стекло, хожу с конвоем, только называется иначе – охраной. Общаюсь с личностями вроде Кротова. И любовь к женщине для меня, оказывается, тоже непозволительная роскошь…
   – Что?! – прошептала Марина, – что ты сказал?
   – А что я сказал?
   – Ты сказал, что любишь меня… Нет?
   Его лицо озарилось улыбкой, полной неизъяснимой грусти.
   – Да.
   – Тогда, – решительно заявила Марина, – я никуда не уйду. Можешь выселять меня с милицией.
   Потому что я тоже люблю тебя, болван.
   Он провел пальцем по ее щеке.
   – Первый раз вижу, как ты плачешь.
   – Ты все врешь. Я никогда не плачу.
   – Ты вышла бы за меня замуж?
   – Когда?
   – Завтра утром. Точнее, уже сегодня.
   – Да.
   – Только лучше, чтобы об этом пока никто не знал.
   – Да.
   – Хотя я мечтаю увидеть тебя в белом платье. Ослепительно-белом, чтоб аж больно глазам…
   – Белый не мой цвет.
   – А медовый месяц мы совместим с Новогодним праздником. Куда ты хочешь поехать?
   – Новый год… – задумчиво проговорила Марина. – Всегда его ненавидела. Домашний семейный праздник. Именно в эту ночь одиночество ранит больнее всего. Ты не обидишься, если я попрошусь остаться здесь? Впервые за всю жизнь у меня есть настоящий, мой дом и семья – ты.

Глава 2

   Накручивая километры по городу, Дмитрий напряженно размышлял.
   Ник Португал казался фантомом. Существом неуловимым, мифическим.
   Перед законом абсолютно чист. По месту прописки не проживает. На его работе, в посольстве, строгая девушка в очках и брючном костюме сказала, что пару недель назад Николай взял отпуск и появится только после праздников. Куда он отправился – неизвестно. По выражению всех ее четырех глаз Дмитрий понял: если и знает – не скажет. Посольские свято оберегают свой обособленный мирок.
   В снимаемой Ником квартире, адрес которой дала Ада, Дмитрий застал хозяина, сокрушенно разведя руками, объявившего, что господин Португал недавно съехал – нашел, мол, лучший вариант и наотрез отказался даже от снижения платы. Жаль. Прекрасный был жилец. Деньги вносит исправно. Аккуратный. От соседей никаких жалоб – культурный, спокойный.
   И вот последняя зацепка: адрес Португал Г.А., матери Ника, выуженный из Центрального компьютера, благодаря ветвистым связям Дмитрия. Правда, Ада сказала, что сын давно с матерью не поддерживает никаких отношений. Почему, не знает. Но это лучше, чем ничего.
   Галина Андреевна Португал проживала на Чистых прудах. Изрядно попотев в поисках нужного поворота, Дмитрий отыскал старый, царской застройки дом, не ремонтируемый, видимо, с тех же времен. Нашел массивную дверь с домофоном, набрал номер. Ответили не сразу. Хрипловатый женский голос пригласил подниматься на четвертый этаж.
   Огромный скрипучий лифт доставил Дмитрия на высоту, вполне сошедшую бы в современном доме на уровень восьмого.
   – Галина Андреевна?
   – Да, это я.
   Перед Дмитрием предстала высокая худощавая женщина неопределенных лет с бледным одутловатым лицом в неряшливой раме каштановых, с проседью, волос. Когда-то, несомненно, она была красива, но, похоже, много и крепко выпивала. Выделялись глаза: огромные, необычного пронзительно-фиалкового цвета. На ней был заляпанный разноцветными красками старый спортивный костюм.
   – Проходите, смотрите.
   Посмотреть было на что – уже начиная с коридора, выцветшие стены увешаны большими и маленькими картинами. Яркими, аляповатыми. Обнаженные женщины и мужчины, цветы, геометрические фигуры – все вперемешку. Дмитрий никогда не был силен в живописи, преклоняясь перед людьми, умеющими держать кисть. Поэтому на вопрос:
   – Вам что-нибудь нравится?
   Ответил многозначительно:
   – М-да…
   – Что именно? – глаза женщины возбужденно заблестели.
   – Вот это, – Дмитрий указал на первое попавшееся небольшое пестрое «нечто».
   – Сто долларов! – радостно выпалила художница и, видя замешательство гостя, поспешно заметила:
   – Могу уступить.
   – Вообще-то, – корректно начал Дмитрий, – я институтский друг Ника, вашего сына. Только что из-за кордона. Год как в России не был. Все так изменилось! Ужасно хочу встретиться с Ником. Выпить, поболтать о том, о сем… А он, как назло, будто сквозь землю провалился. Вы не знаете, где он?
   Свет в фиалковых глазах потух, сменившись разочарованием.
   – Ах, Вы Колю ищете? – в бесцветном голосе прорезалась горечь. – Тут я вам ничем не могу помочь… Я уж сама не помню, когда его видела… На похороны б пришел…
   Отвернувшись к стене, она тихо всхлипнула. Каштановые пряди рассыпались по скукоженным плечам. Немолодая, одинокая, жалкая женщина.
   – Мне понравились ваши картины, – сказал Дмитрий, преодолевая возникшее чувство неловкости. – Я возьму эту. Держите.
   Он достал из портмоне стодолларовую купюру.
   Женщина проворно сцапала зеленую бумажку, пошуршала по ней сухими пальцами, проверяя на подлинность, и тотчас утащила, словно боясь, что Дмитрий передумает. Появилась снова с рулоном оберточной бумаги.
   – Я вам сейчас заверну.
   – Большое спасибо, – проникновенно раскланялся Дмитрий. – Вы замечательный художник. Я порекомендую вас своим знакомым. Значит, Вы не знаете, где может быть Николай. Очень жаль…
   Женщина наморщила лобик, изо всех сил что-то прикидывая.
   – Гараж у него есть?
   – Да, был гараж у моего покойного мужа. В Крылатском, он там жил.
   – На улице Крылатские холмы? Где прописан Ник?
   – Да, дом 18. Вы там были?
   – Заходил. Но Ника не застал.
   – Вы, наверно, знаете, он очень любил отца. – Женщина помолчала. – Больше, чем меня. Наверно, я это заслужила… Он говорил: «Не смогу жить здесь – все напоминает о смерти…» Он такой впечатлительный… Есть еще дом в Переделкино, но Коля никогда туда не ездил. Терпеть не мог дачи, загород…
   – Вы не дадите мне адреса?
   – Конечно, – женщина оторвала клок от оберточной бумаги и, Прислонив его к стене, что-то нацарапала. – Вот.
   Дмитрий уже был в дверях, когда она вновь окликнула его:
   – Молодой человек! Извините… Если вы встретитесь с Колей, может, вас не затруднит позвонить мне, рассказать, как он…
 
   Подойдя к машине, Дмитрий развернул картину, только теперь заметил название: «Мальчик с собакой за городом.»
   – М-да… Куда мне девать эту прелесть? Шефу подарить на Новый год? Уволит без выходного пособия. В кабинете повесить? Не стоит. Народ пошел нервный, реакция может быть неадекватной. Ладно, что-нибудь придумаю.
   – Живописью интересуешься?
   Дмитрий поднял глаза. Перед ним стоял один из оперов, занимающихся делом Крылова. Рыжий, со шрамом. Погруженный в созерцание шедевра, Дмитрий и не заметил, как тот подкатил на своей видавшей виды «девятке».