Страница:
– Все, – произнесла она в шумное многоголосье огромного мрачного города. – Он значит для меня все.
– Я боялся, ты не придешь.
– Я всегда держу слово.
Ада прошла в гостиную, огляделась. В углу потрескивал камин, отбрасывая на стены неясные тени.
Возле него на полу – медвежья шкура со свирепой мордой. Мебель на резных пузатых ножках. В центре комнаты – изящный столик, сервированный на двоих. Цветы. Извилистые свечи.
– Тебя, наверно, частенько пытаются пригласить на подобные ужины, – сказал Борис, как ни странно, смущенно.
– Не спорь, снова проиграешь.
– Всегда бы так проигрывать.
– Где твоя мама?
– Она здесь не живет. У нее давно другая семья. Это моя квартира.
– Здесь мило.
– Спасибо. Знаешь, как трудно навести порядок к приходу принцессы?
Зазвучала музыка. Плавная, чуть печальная. В черных глазах мужчины, сидящего напротив, мерцали отблески пламени свечи. Она чувствовала волнение и никак не могла с ним справиться. Борис разлил золотистое шампанское.
– За Новый год?
– Нет. За то, что ты пришла…
– Кто это все сделал?
– Я. Тебе нравится?
– Да. Ты здорово готовишь.
– Когда сильно постараюсь. Или когда «достанут» гамбургеры.
– А я – не очень. К тому же боюсь поправиться. Издержки профессии.
– Если ты выйдешь за меня замуж, – полушутя-полусерьезно сказал Борис, – обещаю стряпать по выходным. Низкокалорийные блюда.
– Звучит заманчиво, – рассмеялась Ада. – Буду иметь в виду.
Все слишком романтично. Чересчур красиво. Нереально. Игра полусвета-полутени… Все это надо прекратить. Пока не поздно…
– Могу я пригласить на танец самую прекрасную девушку в мире?
Завороженная блеском его глаз, она молча встала, подала руку… Даже через черный бархат платья она ощущала жар его ладоней. Сердце вновь заколотилось, готовое выпрыгнуть прочь. Как перед первым выходом на подиум. Но ведь она уже не девочка, чтобы трепетать от пристального мужского взгляда…
Да и что в этом парне особенного? Самый обыкновенный. Не красавец, не богач, не знаменитость…
Он наклонился к ее уху и, едва касаясь губами, опаляя дыханием, прошептал:
– Я влюбился в тебя с первого взгляда.
Горячая волна прокатилась по телу, стало нечем дышать. Она хотела отодвинуться, но лишь покачнулась, замерев, не в силах отвести затуманенного взгляда от его полуоткрытых чувственных губ…
Он поцеловал ее. Не как пресыщенный плейбой. Но как мужчина, который долго, упрямо, страстно желал именно ее и никого больше. Его рука осторожно скользнула под тонкую бретельку платья – слишком ненадежную защиту от страсти ночного огня…
«Что ты делаешь? Неужели ты так безнравственна, что позволишь ЭТО первому встречному? Как самка, желающая лишь одного – быстрого необременительного секса? Разве этого ты хочешь от жизни? Ты так глупа, что готова начать все сначала?»
Ада, вздрогнув, отпрянула. Необходимо вырваться из этого густого обволакивающего тумана. Стряхнуть гибельное наваждение красоты и гармонии этого вечера. Потому что потом останутся лишь унижение и боль. И пустота. Она шагнула к окну. Потянула на себя раму. Колючий злой ветер ударил в лицо и грудь, остужая губы, рассыпая волосы, пробуждая мозг.
– Простудишься, – подошедший сзади Борис прикрыл окно. Она продолжала упрямо смотреть на раскачивающиеся верхушки облезлых тополей.
– Я хочу уйти.
– Почему? Я совсем тебе не нравлюсь?
– Дело не в этом. Просто… у меня уже было кое-что в прошлом. Я больше не желаю быть девушкой на одну ночь.
– У каждого есть в прошлом то, о чем больно вспоминать. Но это не значит, что нет настоящего и будущего. Посмотри на меня, Ада… Если хочешь – можешь уйти. Я тебя провожу. Но ведь ты не хочешь? Ты никогда не была и не будешь для меня девушкой на одну ночь… Мне нужен не просто секс. Мне нужна ТЫ.
Она медленно повернулась, подчиняясь его мягкому голосу, требовательным рукам, медленным чарующим звукам музыки…
Они опустились прямо на лохматую шкуру около камина. Потрескивали, плавились угли. Плясали на потолке неясные тени. То ли скалилась, то ли улыбалась на полу медвежья морда…
– Ада?
– Что?
Его ладонь медленно скользила вдоль ее гибкой обнаженной спины.
«Сейчас он поднимется, оденется, закурит… Она даже не знает, курит ли он? Заговорит о чем-нибудь банальном. Например, о неожиданной оттепели. Проводит ее до машины… Пару раз позвонит. Все.»
– Выходи за меня замуж.
– Что?! – она встрепенулась, стараясь вникнуть в услышанное.
– Я прошу тебя стать моей женой.
– О Боже! – она неожиданно рассмеялась, покраснев, как девчонка, уткнувшись в ладони разгоряченным лицом.
– Я сказал что-то смешное?
– Не обижайся… Но мы же совсем не знаем друг друга.
– Кто кого вообще знает? Что, существуют инструкции, по которым люди должны знакомиться, влюбляться? Однажды, после развода, я сказал себе: «Больше никогда…» Но увидел тебя, и мир перевернулся… Нам хорошо вместе – вот главное.
– Ты слишком торопишься.
– Потому, что у меня мало времени. Скоро я возвращаюсь в Штаты. И мне невыносима мысль о том, что наша встреча была всего лишь мимолетной связью. Не можешь дать ответ сегодня – хорошо. Но не говори сразу: «Нет». Позволь мне звонить тебе из Кливленда. Я буду ждать, когда ты решишься ответить: «Да». Поверь, я смогу сделать тебя счастливой.
– Я не знаю, не знаю… Ты нравишься мне, но это так неожиданно… Я еще не разобралась в себе, – она просительно улыбнулась. – Давай я пока буду просто твоей девушкой. А там увидим…
– Ну что ж, – вздохнул Борис, – по крайней мере, я знаю, о чем просить Деда Мороза.
– Будь осторожнее в своих желаниях, – Ада внезапно погрустнела. – Иногда они могут исполниться… Но дорогой ценой.
Глава 4
Часть IV
Глава 1
– Я боялся, ты не придешь.
– Я всегда держу слово.
Ада прошла в гостиную, огляделась. В углу потрескивал камин, отбрасывая на стены неясные тени.
Возле него на полу – медвежья шкура со свирепой мордой. Мебель на резных пузатых ножках. В центре комнаты – изящный столик, сервированный на двоих. Цветы. Извилистые свечи.
– Тебя, наверно, частенько пытаются пригласить на подобные ужины, – сказал Борис, как ни странно, смущенно.
– Не спорь, снова проиграешь.
– Всегда бы так проигрывать.
– Где твоя мама?
– Она здесь не живет. У нее давно другая семья. Это моя квартира.
– Здесь мило.
– Спасибо. Знаешь, как трудно навести порядок к приходу принцессы?
Зазвучала музыка. Плавная, чуть печальная. В черных глазах мужчины, сидящего напротив, мерцали отблески пламени свечи. Она чувствовала волнение и никак не могла с ним справиться. Борис разлил золотистое шампанское.
– За Новый год?
– Нет. За то, что ты пришла…
– Кто это все сделал?
– Я. Тебе нравится?
– Да. Ты здорово готовишь.
– Когда сильно постараюсь. Или когда «достанут» гамбургеры.
– А я – не очень. К тому же боюсь поправиться. Издержки профессии.
– Если ты выйдешь за меня замуж, – полушутя-полусерьезно сказал Борис, – обещаю стряпать по выходным. Низкокалорийные блюда.
– Звучит заманчиво, – рассмеялась Ада. – Буду иметь в виду.
Все слишком романтично. Чересчур красиво. Нереально. Игра полусвета-полутени… Все это надо прекратить. Пока не поздно…
– Могу я пригласить на танец самую прекрасную девушку в мире?
Завороженная блеском его глаз, она молча встала, подала руку… Даже через черный бархат платья она ощущала жар его ладоней. Сердце вновь заколотилось, готовое выпрыгнуть прочь. Как перед первым выходом на подиум. Но ведь она уже не девочка, чтобы трепетать от пристального мужского взгляда…
Да и что в этом парне особенного? Самый обыкновенный. Не красавец, не богач, не знаменитость…
Он наклонился к ее уху и, едва касаясь губами, опаляя дыханием, прошептал:
– Я влюбился в тебя с первого взгляда.
Горячая волна прокатилась по телу, стало нечем дышать. Она хотела отодвинуться, но лишь покачнулась, замерев, не в силах отвести затуманенного взгляда от его полуоткрытых чувственных губ…
Он поцеловал ее. Не как пресыщенный плейбой. Но как мужчина, который долго, упрямо, страстно желал именно ее и никого больше. Его рука осторожно скользнула под тонкую бретельку платья – слишком ненадежную защиту от страсти ночного огня…
«Что ты делаешь? Неужели ты так безнравственна, что позволишь ЭТО первому встречному? Как самка, желающая лишь одного – быстрого необременительного секса? Разве этого ты хочешь от жизни? Ты так глупа, что готова начать все сначала?»
Ада, вздрогнув, отпрянула. Необходимо вырваться из этого густого обволакивающего тумана. Стряхнуть гибельное наваждение красоты и гармонии этого вечера. Потому что потом останутся лишь унижение и боль. И пустота. Она шагнула к окну. Потянула на себя раму. Колючий злой ветер ударил в лицо и грудь, остужая губы, рассыпая волосы, пробуждая мозг.
– Простудишься, – подошедший сзади Борис прикрыл окно. Она продолжала упрямо смотреть на раскачивающиеся верхушки облезлых тополей.
– Я хочу уйти.
– Почему? Я совсем тебе не нравлюсь?
– Дело не в этом. Просто… у меня уже было кое-что в прошлом. Я больше не желаю быть девушкой на одну ночь.
– У каждого есть в прошлом то, о чем больно вспоминать. Но это не значит, что нет настоящего и будущего. Посмотри на меня, Ада… Если хочешь – можешь уйти. Я тебя провожу. Но ведь ты не хочешь? Ты никогда не была и не будешь для меня девушкой на одну ночь… Мне нужен не просто секс. Мне нужна ТЫ.
Она медленно повернулась, подчиняясь его мягкому голосу, требовательным рукам, медленным чарующим звукам музыки…
Они опустились прямо на лохматую шкуру около камина. Потрескивали, плавились угли. Плясали на потолке неясные тени. То ли скалилась, то ли улыбалась на полу медвежья морда…
– Ада?
– Что?
Его ладонь медленно скользила вдоль ее гибкой обнаженной спины.
«Сейчас он поднимется, оденется, закурит… Она даже не знает, курит ли он? Заговорит о чем-нибудь банальном. Например, о неожиданной оттепели. Проводит ее до машины… Пару раз позвонит. Все.»
– Выходи за меня замуж.
– Что?! – она встрепенулась, стараясь вникнуть в услышанное.
– Я прошу тебя стать моей женой.
– О Боже! – она неожиданно рассмеялась, покраснев, как девчонка, уткнувшись в ладони разгоряченным лицом.
– Я сказал что-то смешное?
– Не обижайся… Но мы же совсем не знаем друг друга.
– Кто кого вообще знает? Что, существуют инструкции, по которым люди должны знакомиться, влюбляться? Однажды, после развода, я сказал себе: «Больше никогда…» Но увидел тебя, и мир перевернулся… Нам хорошо вместе – вот главное.
– Ты слишком торопишься.
– Потому, что у меня мало времени. Скоро я возвращаюсь в Штаты. И мне невыносима мысль о том, что наша встреча была всего лишь мимолетной связью. Не можешь дать ответ сегодня – хорошо. Но не говори сразу: «Нет». Позволь мне звонить тебе из Кливленда. Я буду ждать, когда ты решишься ответить: «Да». Поверь, я смогу сделать тебя счастливой.
– Я не знаю, не знаю… Ты нравишься мне, но это так неожиданно… Я еще не разобралась в себе, – она просительно улыбнулась. – Давай я пока буду просто твоей девушкой. А там увидим…
– Ну что ж, – вздохнул Борис, – по крайней мере, я знаю, о чем просить Деда Мороза.
– Будь осторожнее в своих желаниях, – Ада внезапно погрустнела. – Иногда они могут исполниться… Но дорогой ценой.
Глава 4
Новый год – это, пожалуй, единственный праздник, в который даже самые циничные люди вдруг впадают в детство. Устроившись поудобнее, за столом изысканным или скромным, добросовестно выслушав традиционное обращение президента, под бой телевизионных курантов, они наполняют свой бокал и, осушив его до дна, начинают с волнением ждать. Волшебства. Давно забытой сказки. Несбывшейся мечты. Или просто появления чего-то нового, чистого, светлого, если не в жизни, то хотя бы в собственной душе…
Вечер тридцать первого декабря у каждого шел своим чередом.
Квартира Дмитрия находилась в новом высотном доме в одном из обжитых районов мегаполиса. На последнем этаже.
– Зачем ты так высоко забрался? – стоя на пороге лоджии, тоскливо спросила Лена.
– Мне хотелось быть ближе к звездам. Видишь, мне удалось. Здесь замечательно. Такая тишина! Никакого городского шума. Лишь изредка – вой ветра, пение дождя, шелест снега… А в Новогоднюю ночь слышен бой Курантов.
– Не может быть.
– Ты сама сможешь услышать. Если захочешь.
Огненно-красный «Феррари» подкатил к неказистой «хрущевке». Высокая яркая брюнетка в строгом черном пальто, отделанном норкой изнутри, с большим праздничным пакетом в руке шагнула по разбитой дорожке к покосившемуся крылечку подъезда.
Ватага обвешанных мохнатой разноцветной мишурой подростков, прокричал: «С новым годом!» обсыпала Аду дождем пестрых конфетти. Рассмеявшись, она помахала им в ответ. Поднялась по стесанной лестнице на четвертый. Надавила на кнопку звонка. За дверью раздались шаркающие шаги.
Мать отворила, даже не спросив: «Кто?»
– Здравствуй, мама, с праздником.
– И тебя тоже. Ты теперь – модель года?
– Да. Я могу войти?
– Входи.
Марина крутилась перед зеркалом, как школьница. Конечно, ведь это будет первый в ее жизни настоящий Новый год. Дом. Телевизор с традиционно-поднадоевшим «С легким паром». Накрытый «экономкой» стол. Не хватало елки, но стоит ли обращать внимание на подобные мелочи?
Внизу раздался страшный грохот. Затем набор изощренных ругательств.
– Антон! – крикнула она, перегибаясь через перила лестницы, – это ты?
– Нет, блин, Дед Мороз! – ворчливо донеслось в ответ. – Гляди, че принес!
Марина сбежала вниз и, всплеснув руками, ахнула: посреди холла величаво покоилась, источая аромат неведомых лесов, огромная пушистая красавица-елка.
– Все руки исколол об нее, заразу.
– Вот это да! – просияла Марина. – А как ее ставить?
– Черт его знает, – почесал за ухом Антон. – Я никогда этим не занимался.
– Я тоже, – призналась Марина.
– Ладно, щас что-нибудь придумаем. Здоровая, блин, еле допер. В тачку не лезет! Антон старался выглядеть озабоченным, но во всем облике ощущалась гордость.
– Зато настоящая! Да?
– Да! – Марина, подпрыгнув, повисла на муже, целуя его в прохладные с мороза, губы.
– Тащим ее в гостиную, к чему-нибудь привяжем. К батарее, например.
– Ребят позвать на помощь?
– Ни в коем случае, – возразила Марина. – Это наш Новый год и наша елка. Могу я сегодня обойтись без их рож?
– Разумеется.
Для батареи елка оказалась велика.
– Черт, – сказал Антон. – Что с ней делать?
Запиликал домофон. На мониторе видеонаблюдения возникла физиономия Аркадия.
– Антон, ты дома?
– Нет, меня нет. Но раз пришел, входи. Разве ты не улетел к своим?
– И прилетел. Срочное дело, – в дверях возник Профессор с кейсом в руке.
– У меня тоже. Ты знаешь, как поставить эту заразу?
Глаза Профессора зашкалили за оправу очков, все же он постарался сохранить невозмутимость.
– Ведро с песком нужно. И крест.
– Ты че, Профессор? – покрутил пальцем у виска Антон. – Перебрал? Какой крест?
– Сам ты! – обиделся Профессор. – Говорю, так слушай, раз сам не рубишь. Крест или треногу такую, – он растопырил три пальца, – для устойчивости. До таких лет дожил… Погляди вот документы…
– Какие бумажки на Новый год? – взъерепенился Антон. – Ведро, может, я и найду. Земли тоже можно нарыть. А треногу где взять?
– Эх, молодежь… – глубокомысленно изрек Профессор. – Поехали.
Прибыли они через час. Антон тащил ведро с песком. За ним Профессор торжественно, как знамя на параде, нес железный треножник.
– Где взяли?
– Там уж нет, – загадочно улыбнулся Антон. – Отойди, женщина, не мешай.
– Подумаешь! – фыркнула Марина, демонстративно поворачиваясь к ним спиной, прибавляя громкость в телевизоре.
Мужчины возились с таежной красавицей, как студенты на практике, веселясь, подначивая друг дружку.
– А в Сибирской тайге ох, какие ели!
– Соскучился?
– Ужасно! Марин, а «шампунь» достала?
– Шампанское пить собрался? – изумился Аркадий.
– Как положено! «Круг.» Что мы, хуже людей?
– Да, – ехидничал Профессор. – Что у нас, денег нет?
– Вот именно.
– Вот! – вскорости отрапортовал Антон. – Как вкопанная! У всех бы мужиков так стоял! Марин, врубай президента.
– Скоро Крот там трепаться будет: «Дорогие россияне, а, в особенности, Антон Викторович Громов, по кличке Гром…»
– …и Аркадий Самуилович Гриневич, по кличке Профессор, и другие официальные лица… – подхватил Антон.
Они оба покатились со смеху и ржали все «Обращение», точно по телевизору передавали концерт Хазанова. Их веселье передалось и Марине.
– Марин, давай мы и тебе прозвище придумаем! Черный бриллиант! – Антон ущипнул жену за щеку.
– Да иди ты! – беззлобно отмахнулась она. – Садитесь за стол, «дорогие россияне», скоро Куранты бить начнут.
– А ведь это наш первый Новый год, – задумчиво улыбаясь, произнесла Лена. – Я просто неприлично счастлива…
– Первый, но не последний. Я тоже счастлив. Нереально. Фантастически. Как не бывает!
– Я хочу услышать, как бьют Куранты. Там, с улицы.
– Ты же боишься высоты.
– Рядом с тобой – нет.
Они вышли на лоджию. Крепко вцепившись в руку Дмитрия, Лена чуть высунулась наружу.
– Я слышу, слышу!
И, вправду, до них донеслось отчетливое: «Бомм! Бомм!»
Возможно, это был включенный в соседней комнате телевизор. Или звуки и впрямь донес бродяга-ветер, кто знает? Да и какое это имело значение, когда по Земле робкими, неуклюжими шажками ступал самый настоящий Новый год…
– С Новым годом, любимая, – сказал Дмитрий.
– С Новым счастьем…
Их бокалы и губы соединились.
– Значит, ты выйдешь замуж?
– Еще не решила.
– Все приличные девушки в твоем возрасте давно замужем.
– Я за них рада, – сказала Ада, – Ты не возражаешь, мама, если все проблемы мы обсудим после? А еще лучше, оставим их в старом году. А сейчас просто встретим Новый?
В закрытом темно-синем, в мелкую клеточку, платье от Сони Рикель Ада выглядела просто и вместе с тем изысканно.
– Почему ты не можешь быть, как все? – упрямо спросила мать, – почему?
– Потому, что я – личность. Нет понятия «все», каждый индивидуален по-своему. Только проще этого не замечать. Тебе это не приходило в голову, мама? Может, я лучшая? По крайней мере, в своей работе. Даже если она не всем нравится. Давай, я налью шампанское. Сейчас начнут бить Куранты.
Мать на секунду замешкалась, потом, вздохнув, произнесла:
– Хорошо, дочка.
– Ну что, дорогие россияне, – весьма похоже изрек Антон, – разрешите начать празднование Нового года. Выпьем за…
Раздался треск. Все трое обернулись и тотчас отпрыгнули в разные стороны, расплескивая пузырящееся шампанское из бокалов.
Дробя изысканные яства в мелкое крошево винегрета, прямо на праздничный стол рухнула красавица-елка.
Вечер тридцать первого декабря у каждого шел своим чередом.
Квартира Дмитрия находилась в новом высотном доме в одном из обжитых районов мегаполиса. На последнем этаже.
– Зачем ты так высоко забрался? – стоя на пороге лоджии, тоскливо спросила Лена.
– Мне хотелось быть ближе к звездам. Видишь, мне удалось. Здесь замечательно. Такая тишина! Никакого городского шума. Лишь изредка – вой ветра, пение дождя, шелест снега… А в Новогоднюю ночь слышен бой Курантов.
– Не может быть.
– Ты сама сможешь услышать. Если захочешь.
Огненно-красный «Феррари» подкатил к неказистой «хрущевке». Высокая яркая брюнетка в строгом черном пальто, отделанном норкой изнутри, с большим праздничным пакетом в руке шагнула по разбитой дорожке к покосившемуся крылечку подъезда.
Ватага обвешанных мохнатой разноцветной мишурой подростков, прокричал: «С новым годом!» обсыпала Аду дождем пестрых конфетти. Рассмеявшись, она помахала им в ответ. Поднялась по стесанной лестнице на четвертый. Надавила на кнопку звонка. За дверью раздались шаркающие шаги.
Мать отворила, даже не спросив: «Кто?»
– Здравствуй, мама, с праздником.
– И тебя тоже. Ты теперь – модель года?
– Да. Я могу войти?
– Входи.
Марина крутилась перед зеркалом, как школьница. Конечно, ведь это будет первый в ее жизни настоящий Новый год. Дом. Телевизор с традиционно-поднадоевшим «С легким паром». Накрытый «экономкой» стол. Не хватало елки, но стоит ли обращать внимание на подобные мелочи?
Внизу раздался страшный грохот. Затем набор изощренных ругательств.
– Антон! – крикнула она, перегибаясь через перила лестницы, – это ты?
– Нет, блин, Дед Мороз! – ворчливо донеслось в ответ. – Гляди, че принес!
Марина сбежала вниз и, всплеснув руками, ахнула: посреди холла величаво покоилась, источая аромат неведомых лесов, огромная пушистая красавица-елка.
– Все руки исколол об нее, заразу.
– Вот это да! – просияла Марина. – А как ее ставить?
– Черт его знает, – почесал за ухом Антон. – Я никогда этим не занимался.
– Я тоже, – призналась Марина.
– Ладно, щас что-нибудь придумаем. Здоровая, блин, еле допер. В тачку не лезет! Антон старался выглядеть озабоченным, но во всем облике ощущалась гордость.
– Зато настоящая! Да?
– Да! – Марина, подпрыгнув, повисла на муже, целуя его в прохладные с мороза, губы.
– Тащим ее в гостиную, к чему-нибудь привяжем. К батарее, например.
– Ребят позвать на помощь?
– Ни в коем случае, – возразила Марина. – Это наш Новый год и наша елка. Могу я сегодня обойтись без их рож?
– Разумеется.
Для батареи елка оказалась велика.
– Черт, – сказал Антон. – Что с ней делать?
Запиликал домофон. На мониторе видеонаблюдения возникла физиономия Аркадия.
– Антон, ты дома?
– Нет, меня нет. Но раз пришел, входи. Разве ты не улетел к своим?
– И прилетел. Срочное дело, – в дверях возник Профессор с кейсом в руке.
– У меня тоже. Ты знаешь, как поставить эту заразу?
Глаза Профессора зашкалили за оправу очков, все же он постарался сохранить невозмутимость.
– Ведро с песком нужно. И крест.
– Ты че, Профессор? – покрутил пальцем у виска Антон. – Перебрал? Какой крест?
– Сам ты! – обиделся Профессор. – Говорю, так слушай, раз сам не рубишь. Крест или треногу такую, – он растопырил три пальца, – для устойчивости. До таких лет дожил… Погляди вот документы…
– Какие бумажки на Новый год? – взъерепенился Антон. – Ведро, может, я и найду. Земли тоже можно нарыть. А треногу где взять?
– Эх, молодежь… – глубокомысленно изрек Профессор. – Поехали.
Прибыли они через час. Антон тащил ведро с песком. За ним Профессор торжественно, как знамя на параде, нес железный треножник.
– Где взяли?
– Там уж нет, – загадочно улыбнулся Антон. – Отойди, женщина, не мешай.
– Подумаешь! – фыркнула Марина, демонстративно поворачиваясь к ним спиной, прибавляя громкость в телевизоре.
Мужчины возились с таежной красавицей, как студенты на практике, веселясь, подначивая друг дружку.
– А в Сибирской тайге ох, какие ели!
– Соскучился?
– Ужасно! Марин, а «шампунь» достала?
– Шампанское пить собрался? – изумился Аркадий.
– Как положено! «Круг.» Что мы, хуже людей?
– Да, – ехидничал Профессор. – Что у нас, денег нет?
– Вот именно.
– Вот! – вскорости отрапортовал Антон. – Как вкопанная! У всех бы мужиков так стоял! Марин, врубай президента.
– Скоро Крот там трепаться будет: «Дорогие россияне, а, в особенности, Антон Викторович Громов, по кличке Гром…»
– …и Аркадий Самуилович Гриневич, по кличке Профессор, и другие официальные лица… – подхватил Антон.
Они оба покатились со смеху и ржали все «Обращение», точно по телевизору передавали концерт Хазанова. Их веселье передалось и Марине.
– Марин, давай мы и тебе прозвище придумаем! Черный бриллиант! – Антон ущипнул жену за щеку.
– Да иди ты! – беззлобно отмахнулась она. – Садитесь за стол, «дорогие россияне», скоро Куранты бить начнут.
– А ведь это наш первый Новый год, – задумчиво улыбаясь, произнесла Лена. – Я просто неприлично счастлива…
– Первый, но не последний. Я тоже счастлив. Нереально. Фантастически. Как не бывает!
– Я хочу услышать, как бьют Куранты. Там, с улицы.
– Ты же боишься высоты.
– Рядом с тобой – нет.
Они вышли на лоджию. Крепко вцепившись в руку Дмитрия, Лена чуть высунулась наружу.
– Я слышу, слышу!
И, вправду, до них донеслось отчетливое: «Бомм! Бомм!»
Возможно, это был включенный в соседней комнате телевизор. Или звуки и впрямь донес бродяга-ветер, кто знает? Да и какое это имело значение, когда по Земле робкими, неуклюжими шажками ступал самый настоящий Новый год…
– С Новым годом, любимая, – сказал Дмитрий.
– С Новым счастьем…
Их бокалы и губы соединились.
– Значит, ты выйдешь замуж?
– Еще не решила.
– Все приличные девушки в твоем возрасте давно замужем.
– Я за них рада, – сказала Ада, – Ты не возражаешь, мама, если все проблемы мы обсудим после? А еще лучше, оставим их в старом году. А сейчас просто встретим Новый?
В закрытом темно-синем, в мелкую клеточку, платье от Сони Рикель Ада выглядела просто и вместе с тем изысканно.
– Почему ты не можешь быть, как все? – упрямо спросила мать, – почему?
– Потому, что я – личность. Нет понятия «все», каждый индивидуален по-своему. Только проще этого не замечать. Тебе это не приходило в голову, мама? Может, я лучшая? По крайней мере, в своей работе. Даже если она не всем нравится. Давай, я налью шампанское. Сейчас начнут бить Куранты.
Мать на секунду замешкалась, потом, вздохнув, произнесла:
– Хорошо, дочка.
– Ну что, дорогие россияне, – весьма похоже изрек Антон, – разрешите начать празднование Нового года. Выпьем за…
Раздался треск. Все трое обернулись и тотчас отпрыгнули в разные стороны, расплескивая пузырящееся шампанское из бокалов.
Дробя изысканные яства в мелкое крошево винегрета, прямо на праздничный стол рухнула красавица-елка.
Часть IV
Глава 1
Праздники хороши тем, что в них не обязательно работать.
С утра Марина наслаждалась жизнью – поплескалась в бассейне, посидела в сауне с маской на лице. Это оказалось кстати: ближе к обеду позвонил Антон, сказал, что заказал на вечер столик в ресторане, отметить грядущее Рождество. Замечательно! На днях Марина приобрела после показа новой коллекции сногсшибательное платье, строгое и сексуальное одновременно. Ему должно понравиться! Вот только волосы… Жесткие, непослушные, с упрямым, как у хозяйки, норовом, они постоянно создавали проблемы. С ними мог справиться один Семен – классный мастер из салона, куда бегали наводить красоту все «Звездочки». Бедолага! Для него-то праздники были самыми тяжелыми трудовыми
буднями.
Марина сперва хотела вызвать Семена на дом, но передумала. Какой смысл торчать целый день в этом каменном мешке? Проще приехать самой, а, заодно прогуляться по центру, перекусить что-нибудь в ожидании вечера… Поэтому, позвонив в салон и предупредив о визите, она вызвала шофера – неохота было портить настроение необходимостью торчать за рулем, таращась на дорожные знаки, светофоры и злобных водителей, – и, запрыгнув в кишку-лимузин, с удовольствием откинулась на кожаном диванчике, уютно вытянув ноги.
Семен был настоящим кудесником. Когда он колдовал над волосами, они казались живыми.
– Ты здорово изменилась в последнее время.
– Надеюсь, к лучшему? – она радостно рассмеялась. Конечно, она знала об этом. Да, она стала мягче, женственней, сексуальней. И дело вовсе не в появившихся деньгах. А в том безграничном ощущении счастья, которое она уже почти неделю носила в себе как талисман.
– Спасибо, Семен. Ты просто волшебник, – Марина кокетливо покрутилась перед зеркалом.
– Куда-то идешь?
– На свидание.
– Кто счастливчик?
«Мой муж!» – Хотелось крикнуть ей на весь свет.
– Мужчина.
– И когда же свадьба? Ты будешь ослепительна в белом.
– Я буду в черном, – отшутилась Марина.
– У тебя телефон звонит?
– Кажется, да. – В крохотную сумочку она умудрялась впихивать кошелёк, мобильник, пудреницу и массу прочих полезных вещей.
– Алло. Это я. Что?!
Маленькая серая трубка выпала из руки молодой женщины, гулко ударившись о пол. Марина покачнулась и, обведя встревожившихся парикмахеров помертвевшим туманным взглядом, сделав два неверных шага, сломанной куклой рухнула следом.
Покуривая и позевывая, Фролов торчал у входа в Лефортовский морг. «Элитный, блин! Кругом ковры. У работников – торжественно-скорбные лица. Никаких тебе „Вась, с пятой полки“, лазаний родственников по холодильнику – „Ну, где тут твой?“ Компьютер. На мониторе – лица прибывших в последнее пристанище – профиль, анфас. Простым смертным, извините за каламбур, чтобы сюда попасть, нужно загнуться именно в микрорайоне Лефортово. Не дальше. А вот „крутых“ всех мастей и рангов пачками везут. Потому и контингент особый, сплошь „огнестрельные“. Вот и сегодня одного привезли. Криминальный авторитет. В Чечне, на которой он „бабки“ свои отмывал, пацанов с „огнестрельными“, как собак, в общую яму сбрасывали. А этого на руках через весь город понесут. Много, значит, отмыть успел. От крови. Теперь и сам замарался. Ничего. Червям наплевать, насколько ты был крут. Любого сожрут за милую душу… Ща этого „опознают“ – и в ЦКБ. Там дружок его еще дышит. А на кой ляд Фролов ему нужен? Сплошные формальности. Галочку поставить. „Опознание“!
Да его уж все по разу опознали. Громов Антон. Кличка – Гром. Список судимостей – как речь Брежнева. По размеру. Вон, лимузин белый тащится. Наверно, его баба…»
Поток сознания Фролова прервался и заглох.
– ВЫ?
«Строгая сероглазая шатенка в кипенно-белом халатике… Таким сейчас было ее лицо. И взгляд… из ночного кошмара. Зачем он выбрал эту работу?!»
– Я – Марина. Мне сказали, здесь мой муж, Антон Громов…
– Пройдемте.
Он вспоминал ее. Иногда. Даже чаще. Думал, что неплохо было бы встретиться. Но не так…
Работник морга защелкал по клавишам компьютера.
– Этот?
Марина тупо вглядывалась в лицо на экране.
– Покажите мне его.
– Простите?
– Я хочу его видеть. – Ее голос взвивался и опадал. – Я что, не имею права видеть своего мужа?
– Вы хотите взглянуть на тело?
Ее лицо исказила гримаса отчаяния. Правый уголок рта дернулся вбок.
– Отведите ее туда! – рявкнул на работника Фролов.
Почему-то ему было невыносимо ощущать боль этой женщины.
В помещении пахло карболкой. И чем-то еще. Она забыла название. о запах был знаком. Так пахнет облагороженная смерть.
Железные ящики. Как в камере хранения. Работник выдвинул один.
– Вот.
Она не могла заставить себя взглянуть. «Господи, пусть это будет не он.»
– Смотрите.
Это был он. Ее Антон. Такой, как всегда. Только очень бледный. И губы почти черные. А светлая рубашка – они вместе ее покупали – на груди была красновато-бурой…
Она сказала:
– Оставьте нас одних. Пожалуйста.
Работник, пожав плечами, вышел.
Марина взяла мужа за руку. Она была ледяной.
– Вставай, Антон, пойдем домой. Здесь собачий холод.
Он не ответил. Он был мертв. И тогда она поняла: Бога нет.
Его нет, и не было никогда. Потому что иначе он бы не позволил выбросить ее двадцать пять лет назад как мусор на помойку бессмысленной и жестокой фантасмагории под названием «Жизнь». И не стал бы забирать подряд всех, кого она любила: Вику, Юльку… И теперь не оставил бы наедине с железным ящиком, в который сколько ни бейся головой, все равно не получишь ответа на разрывающее мозг: «За что?!»
Сзади дипломатично кашлянул работник морга.
– У нас есть успокоительное.
– Не нужно.
– Вашего мужа надо привести в порядок, подгримировать…
– Я сама.
Он вытаращил глазенки: – Не положено.
Она это уже слышала. Однажды. «Холеная рука, срывающая цепочку с тонкой шейки изуродованного ребенка…» Теперь ей есть, чем заплатить. Марина достала стодолларовую бумажку – ключ, отпирающий любые двери. А когда их много, то можно все. Кроме одного – воскресить из мертвых.
– Принесите все необходимое. Новое. Я врач-косметолог. Все сделаю сама. Вот только выйду, покурю и вернусь. Не трогайте его.
Дневной свет ударил по глазам. Она достала сигарету, но никак не могла найти зажигалку. Подошел рыжеволосый капитан, молча протянул свою.
Она сказала:
– Спасибо. Ему было больно?
– Нет, – соврал Фролов.
– Как ЭТО произошло?
– Их расстреляли из автомата в упор…
– Их?
– Вашего мужа и Аркадия Гриневича.
– Профессор тоже…
– Вы его знаете?
– Да.
– Ему повезло.
– Значит, он жив. Где он?
– Я не имею права этого говорить.
– А киллер?
– Скрылся.
– Конечно…
Ее лицо снова дернулось вбок. По щеке ленивой влажной лентой сползала капля. Редкие снежинки падали на эффектную прическу. Умело подведенные губы судорожно цеплялись за сигарету. Она казалась совсем девчонкой. Маленькой, хрупкой. Что связывало ее с человеком, стывшим сейчас за дверьми Лефортовского морга?
Фролов сказал:
– Мне жаль.
Она ответила:
– Неправда. Для вас он был только бандитом.
Ее остановившиеся глаза были черны, как московское зимнее небо.
Он произнес неожиданно для себя, о чем старался не разговаривать вообще:
– Я знаю, что такое терять близких. Я был в Чечне.
Она впервые сфокусировала на нем прозрачный взгляд.
– Вам тогда казалось, что вы тоже мертвы?
Он не умел успокаивать. Особенно плачущих женщин. Он ответил:
– Потом станет легче…
Может, он и придумал бы, что еще сказать, но в этот момент, ощетинясь мигалками, завывая так, что чертям в аду, должно быть, тошно стало, подъехала к зданию морга вереница черных автомобилей. Немногочисленные прохожие испуганно расступились, дав дорогу делегации хмурых дорого одетых мужчин. Со стороны Фролов наблюдал, как они подошли к Марине, почтительно склонили головы. Он знал каждого в лицо, как всякий уважающий себя опер криминальной милиции. А они его – нет. Они не знали ни в лицо, ни поименно никого из миллионов тех, за чей счет выстраивали свою империю, чьими жизнями бросались легко, как кеглями в кегельбане, чтобы потом, когда придет время, столь же просто распрощаться со своими…
– Это вы были женщиной Антона? – спросил один у Марины.
– Да. Теперь уже была.
– Мы его партнеры. По бизнесу. Хотим, чтобы вы не беспокоились ни о чем. Мы похороним его, как полагается. На Новодевичьем. Все за наш счет – процессия, отпевание…
– Зачем отпевание? Он не был верующим.
– Понимаете, – он говорил проникновенно, убедительно, как с неразумным ребенком. – Никто не знает, что ТАМ. Лучше отпеть.
– Вы всерьез полагаете, что два часа в церкви обеспечат вам пропуск в рай, несмотря ни на что?
Но, увидев в глазах этих людей замешательство и непонимание, Марина махнула рукой.
– Делайте, что хотите. Только не трогайте его больше. Не трогайте…
В небольшой бар «У Теда» в деловом квартале Кливленда ходили, в основном, завсегдатаи – холостяки и те, кто не слишком торопился к домашнему очагу, нарушая тем самым иллюзии об идеальных американских семьях. Здесь можно было слопать хороший бифштекс, поиграть в бильярд и пинг-понг, поглазеть сразу в несколько широкоформатных телевизоров, посплетничать о хорошеньких женщинах, словом, расслабиться после рабочего дня.
Борис Эдельман потягивал «Джин-тоник», одним глазом отслеживая футбольный матч «Хорватия – Италия», другим – Си Эн Эн, при этом успевая выслушивать сетования коллеги на супружескую жизнь.
– Ты правильно делаешь, что не женишься больше. Я бы сто раз развелся, но здесь это так дорого…
– Да уж, – посочувствовал Борис. – В России нужно было оставаться. Там бы и разводился, сколько влезет.
– Ты правильно сделал, что развелся.
– Тьфу, заладил, – в сердцах сплюнул Борис. – Я из-за тебя гол пропустил. Да я, если хочешь знать, такую потрясающую девушку в Москве встретил. Знай раньше, что с ней познакомлюсь – не уехал бы сюда, честное слово!
– И что?
– Пока ничего. Пока.
– Ты правильно делаешь, что ищешь в России… – снова затянул коллега.
– Да никого я не искал! – рассердился Борис.
«На канале СиЭнЭн – события в России. Всемирно известная топ-модель Ада Беркер…»
– Эй, Тедди! – завопил Борис на весь бар, – сделай погромче!
«…имеет все шансы выиграть процесс, возбужденный ею по факту оскорбления чести и достоинства против трех молодых людей, принадлежащих к организации неофашистского толка „Русское национальное единство“…
– Молодец, крошка! – заметил кто-то из завсегдатаев.
«В интервью, данном российской прессе, Ада заявила, что граждане России периодически сталкиваются с различными видами унижения и грубости, как с высоких политических трибун, так и со стороны „трамвайных“ хамов, которым вы имели несчастье чем-то не понравиться, будь то национальностью, внешностью, вашим родом занятий или формой одежды.
К сожалению, подобные процессы – редкость в стране, где люди не настолько богаты, чтобы защищать свою честь в суде. Однако известная манекенщица надеется стать «первой ласточкой» и обещает помочь тем, кто решится пойти по ее пути.
РНЕ прислало в суд своего представителя, который принес Аде Беркер публичные извинения за выходку не в меру активных членов и заявил, что защита подсудимых – личное дело их самих…
Мораль сей истории такова – на всякий яд неизбежно находится сыворотка. А у цивилизованного мира появилось твердое убеждение, что зарождающийся в России нацизм получит, наконец, достойный отпор.»
– Эй! – восторженно заорал Борис, тыча пальцем в появившуюся на экране темноволосую красавицу.
С утра Марина наслаждалась жизнью – поплескалась в бассейне, посидела в сауне с маской на лице. Это оказалось кстати: ближе к обеду позвонил Антон, сказал, что заказал на вечер столик в ресторане, отметить грядущее Рождество. Замечательно! На днях Марина приобрела после показа новой коллекции сногсшибательное платье, строгое и сексуальное одновременно. Ему должно понравиться! Вот только волосы… Жесткие, непослушные, с упрямым, как у хозяйки, норовом, они постоянно создавали проблемы. С ними мог справиться один Семен – классный мастер из салона, куда бегали наводить красоту все «Звездочки». Бедолага! Для него-то праздники были самыми тяжелыми трудовыми
буднями.
Марина сперва хотела вызвать Семена на дом, но передумала. Какой смысл торчать целый день в этом каменном мешке? Проще приехать самой, а, заодно прогуляться по центру, перекусить что-нибудь в ожидании вечера… Поэтому, позвонив в салон и предупредив о визите, она вызвала шофера – неохота было портить настроение необходимостью торчать за рулем, таращась на дорожные знаки, светофоры и злобных водителей, – и, запрыгнув в кишку-лимузин, с удовольствием откинулась на кожаном диванчике, уютно вытянув ноги.
Семен был настоящим кудесником. Когда он колдовал над волосами, они казались живыми.
– Ты здорово изменилась в последнее время.
– Надеюсь, к лучшему? – она радостно рассмеялась. Конечно, она знала об этом. Да, она стала мягче, женственней, сексуальней. И дело вовсе не в появившихся деньгах. А в том безграничном ощущении счастья, которое она уже почти неделю носила в себе как талисман.
– Спасибо, Семен. Ты просто волшебник, – Марина кокетливо покрутилась перед зеркалом.
– Куда-то идешь?
– На свидание.
– Кто счастливчик?
«Мой муж!» – Хотелось крикнуть ей на весь свет.
– Мужчина.
– И когда же свадьба? Ты будешь ослепительна в белом.
– Я буду в черном, – отшутилась Марина.
– У тебя телефон звонит?
– Кажется, да. – В крохотную сумочку она умудрялась впихивать кошелёк, мобильник, пудреницу и массу прочих полезных вещей.
– Алло. Это я. Что?!
Маленькая серая трубка выпала из руки молодой женщины, гулко ударившись о пол. Марина покачнулась и, обведя встревожившихся парикмахеров помертвевшим туманным взглядом, сделав два неверных шага, сломанной куклой рухнула следом.
Покуривая и позевывая, Фролов торчал у входа в Лефортовский морг. «Элитный, блин! Кругом ковры. У работников – торжественно-скорбные лица. Никаких тебе „Вась, с пятой полки“, лазаний родственников по холодильнику – „Ну, где тут твой?“ Компьютер. На мониторе – лица прибывших в последнее пристанище – профиль, анфас. Простым смертным, извините за каламбур, чтобы сюда попасть, нужно загнуться именно в микрорайоне Лефортово. Не дальше. А вот „крутых“ всех мастей и рангов пачками везут. Потому и контингент особый, сплошь „огнестрельные“. Вот и сегодня одного привезли. Криминальный авторитет. В Чечне, на которой он „бабки“ свои отмывал, пацанов с „огнестрельными“, как собак, в общую яму сбрасывали. А этого на руках через весь город понесут. Много, значит, отмыть успел. От крови. Теперь и сам замарался. Ничего. Червям наплевать, насколько ты был крут. Любого сожрут за милую душу… Ща этого „опознают“ – и в ЦКБ. Там дружок его еще дышит. А на кой ляд Фролов ему нужен? Сплошные формальности. Галочку поставить. „Опознание“!
Да его уж все по разу опознали. Громов Антон. Кличка – Гром. Список судимостей – как речь Брежнева. По размеру. Вон, лимузин белый тащится. Наверно, его баба…»
Поток сознания Фролова прервался и заглох.
– ВЫ?
«Строгая сероглазая шатенка в кипенно-белом халатике… Таким сейчас было ее лицо. И взгляд… из ночного кошмара. Зачем он выбрал эту работу?!»
– Я – Марина. Мне сказали, здесь мой муж, Антон Громов…
– Пройдемте.
Он вспоминал ее. Иногда. Даже чаще. Думал, что неплохо было бы встретиться. Но не так…
Работник морга защелкал по клавишам компьютера.
– Этот?
Марина тупо вглядывалась в лицо на экране.
– Покажите мне его.
– Простите?
– Я хочу его видеть. – Ее голос взвивался и опадал. – Я что, не имею права видеть своего мужа?
– Вы хотите взглянуть на тело?
Ее лицо исказила гримаса отчаяния. Правый уголок рта дернулся вбок.
– Отведите ее туда! – рявкнул на работника Фролов.
Почему-то ему было невыносимо ощущать боль этой женщины.
В помещении пахло карболкой. И чем-то еще. Она забыла название. о запах был знаком. Так пахнет облагороженная смерть.
Железные ящики. Как в камере хранения. Работник выдвинул один.
– Вот.
Она не могла заставить себя взглянуть. «Господи, пусть это будет не он.»
– Смотрите.
Это был он. Ее Антон. Такой, как всегда. Только очень бледный. И губы почти черные. А светлая рубашка – они вместе ее покупали – на груди была красновато-бурой…
Она сказала:
– Оставьте нас одних. Пожалуйста.
Работник, пожав плечами, вышел.
Марина взяла мужа за руку. Она была ледяной.
– Вставай, Антон, пойдем домой. Здесь собачий холод.
Он не ответил. Он был мертв. И тогда она поняла: Бога нет.
Его нет, и не было никогда. Потому что иначе он бы не позволил выбросить ее двадцать пять лет назад как мусор на помойку бессмысленной и жестокой фантасмагории под названием «Жизнь». И не стал бы забирать подряд всех, кого она любила: Вику, Юльку… И теперь не оставил бы наедине с железным ящиком, в который сколько ни бейся головой, все равно не получишь ответа на разрывающее мозг: «За что?!»
Сзади дипломатично кашлянул работник морга.
– У нас есть успокоительное.
– Не нужно.
– Вашего мужа надо привести в порядок, подгримировать…
– Я сама.
Он вытаращил глазенки: – Не положено.
Она это уже слышала. Однажды. «Холеная рука, срывающая цепочку с тонкой шейки изуродованного ребенка…» Теперь ей есть, чем заплатить. Марина достала стодолларовую бумажку – ключ, отпирающий любые двери. А когда их много, то можно все. Кроме одного – воскресить из мертвых.
– Принесите все необходимое. Новое. Я врач-косметолог. Все сделаю сама. Вот только выйду, покурю и вернусь. Не трогайте его.
Дневной свет ударил по глазам. Она достала сигарету, но никак не могла найти зажигалку. Подошел рыжеволосый капитан, молча протянул свою.
Она сказала:
– Спасибо. Ему было больно?
– Нет, – соврал Фролов.
– Как ЭТО произошло?
– Их расстреляли из автомата в упор…
– Их?
– Вашего мужа и Аркадия Гриневича.
– Профессор тоже…
– Вы его знаете?
– Да.
– Ему повезло.
– Значит, он жив. Где он?
– Я не имею права этого говорить.
– А киллер?
– Скрылся.
– Конечно…
Ее лицо снова дернулось вбок. По щеке ленивой влажной лентой сползала капля. Редкие снежинки падали на эффектную прическу. Умело подведенные губы судорожно цеплялись за сигарету. Она казалась совсем девчонкой. Маленькой, хрупкой. Что связывало ее с человеком, стывшим сейчас за дверьми Лефортовского морга?
Фролов сказал:
– Мне жаль.
Она ответила:
– Неправда. Для вас он был только бандитом.
Ее остановившиеся глаза были черны, как московское зимнее небо.
Он произнес неожиданно для себя, о чем старался не разговаривать вообще:
– Я знаю, что такое терять близких. Я был в Чечне.
Она впервые сфокусировала на нем прозрачный взгляд.
– Вам тогда казалось, что вы тоже мертвы?
Он не умел успокаивать. Особенно плачущих женщин. Он ответил:
– Потом станет легче…
Может, он и придумал бы, что еще сказать, но в этот момент, ощетинясь мигалками, завывая так, что чертям в аду, должно быть, тошно стало, подъехала к зданию морга вереница черных автомобилей. Немногочисленные прохожие испуганно расступились, дав дорогу делегации хмурых дорого одетых мужчин. Со стороны Фролов наблюдал, как они подошли к Марине, почтительно склонили головы. Он знал каждого в лицо, как всякий уважающий себя опер криминальной милиции. А они его – нет. Они не знали ни в лицо, ни поименно никого из миллионов тех, за чей счет выстраивали свою империю, чьими жизнями бросались легко, как кеглями в кегельбане, чтобы потом, когда придет время, столь же просто распрощаться со своими…
– Это вы были женщиной Антона? – спросил один у Марины.
– Да. Теперь уже была.
– Мы его партнеры. По бизнесу. Хотим, чтобы вы не беспокоились ни о чем. Мы похороним его, как полагается. На Новодевичьем. Все за наш счет – процессия, отпевание…
– Зачем отпевание? Он не был верующим.
– Понимаете, – он говорил проникновенно, убедительно, как с неразумным ребенком. – Никто не знает, что ТАМ. Лучше отпеть.
– Вы всерьез полагаете, что два часа в церкви обеспечат вам пропуск в рай, несмотря ни на что?
Но, увидев в глазах этих людей замешательство и непонимание, Марина махнула рукой.
– Делайте, что хотите. Только не трогайте его больше. Не трогайте…
В небольшой бар «У Теда» в деловом квартале Кливленда ходили, в основном, завсегдатаи – холостяки и те, кто не слишком торопился к домашнему очагу, нарушая тем самым иллюзии об идеальных американских семьях. Здесь можно было слопать хороший бифштекс, поиграть в бильярд и пинг-понг, поглазеть сразу в несколько широкоформатных телевизоров, посплетничать о хорошеньких женщинах, словом, расслабиться после рабочего дня.
Борис Эдельман потягивал «Джин-тоник», одним глазом отслеживая футбольный матч «Хорватия – Италия», другим – Си Эн Эн, при этом успевая выслушивать сетования коллеги на супружескую жизнь.
– Ты правильно делаешь, что не женишься больше. Я бы сто раз развелся, но здесь это так дорого…
– Да уж, – посочувствовал Борис. – В России нужно было оставаться. Там бы и разводился, сколько влезет.
– Ты правильно сделал, что развелся.
– Тьфу, заладил, – в сердцах сплюнул Борис. – Я из-за тебя гол пропустил. Да я, если хочешь знать, такую потрясающую девушку в Москве встретил. Знай раньше, что с ней познакомлюсь – не уехал бы сюда, честное слово!
– И что?
– Пока ничего. Пока.
– Ты правильно делаешь, что ищешь в России… – снова затянул коллега.
– Да никого я не искал! – рассердился Борис.
«На канале СиЭнЭн – события в России. Всемирно известная топ-модель Ада Беркер…»
– Эй, Тедди! – завопил Борис на весь бар, – сделай погромче!
«…имеет все шансы выиграть процесс, возбужденный ею по факту оскорбления чести и достоинства против трех молодых людей, принадлежащих к организации неофашистского толка „Русское национальное единство“…
– Молодец, крошка! – заметил кто-то из завсегдатаев.
«В интервью, данном российской прессе, Ада заявила, что граждане России периодически сталкиваются с различными видами унижения и грубости, как с высоких политических трибун, так и со стороны „трамвайных“ хамов, которым вы имели несчастье чем-то не понравиться, будь то национальностью, внешностью, вашим родом занятий или формой одежды.
К сожалению, подобные процессы – редкость в стране, где люди не настолько богаты, чтобы защищать свою честь в суде. Однако известная манекенщица надеется стать «первой ласточкой» и обещает помочь тем, кто решится пойти по ее пути.
РНЕ прислало в суд своего представителя, который принес Аде Беркер публичные извинения за выходку не в меру активных членов и заявил, что защита подсудимых – личное дело их самих…
Мораль сей истории такова – на всякий яд неизбежно находится сыворотка. А у цивилизованного мира появилось твердое убеждение, что зарождающийся в России нацизм получит, наконец, достойный отпор.»
– Эй! – восторженно заорал Борис, тыча пальцем в появившуюся на экране темноволосую красавицу.