– Мара…
Она захлопнула окно, повернулась навстречу входящему мужчине, жесткая деловая брюнетка с холодным прищуром стальных глаз.
– Да.
– Я все сделал. Проехал по всем объектам, пистонов кое-где навставлял…
– Где?
– Нефтянка.
– Проблема?
– Налоговики.
– Оборзели. Я разберусь, – она накинула строгий черный пиджак. – По детдомам деньги развез?
– Да.
– Что будет за воровство, предупредил?
– Предупредил. Только на кой нам тратить…
Пристальный повелительный взгляд. Женщина достала тонкую сигару. Мужчина, замолчав, щелкнул зажигалкой.
– А по адресу… ездил?
– Да. Все, как ты сказала. Оставил конверт с бабками. Сообщил, – он завел глаза, тщательно цитируя, – что такова последняя воля отца. Сын будет получать деньги ежемесячно при условии отличной учебы в университете и получения «красного» диплома.
– А что за семья? – опустив глаза, уже не в повелительном тоне, с тенью легкой задумчивости на лице, спросила Марина.
– Да, – Вован, шмыгнув носом, презрительно фыркнул, – голь перекатная. Мужик после инсульта, с палкой еле ползает, баба вся зачуханная, то ли маляр, то ли штукатур… На хрена им такие бабки? Она, когда в конверт глянула, я думал и ее кондрашка хватит, будут с мужем на пару улыбаться…
– А сына… – голос Марина предательски дрогнул, она вновь отвернулась к окну, – видел?
– Да, прошмыгнул. Такой… невысокий, темный.
– Иногда я думаю… – тихо промолвила Марина, и в ее потемневших глазах отразилась неизбывная печаль, – у нас с Антоном мог бы быть сын… И все сложилось бы иначе…
– Мара… – он шагнул к ней, поддавшись порыву острой нежности, стремлению обнять, утешить, – его нет уже полгода… Сколько ты будешь себя изводить?
Но она тут же сделалась чужой, колючей, холодной, как мертвая звезда.
– Еще с терминала в Шереметьево звонили. Там руководство поменялось, какие-то вопросы. Съезди ты вначале. Если что, позвони. Я пока к нефтяникам, потом ещё в пару мест Ступай, предупреди шофера, что я выхожу. И охрану.
– Хорошо, – он шумно вздохнул и покорно покинул кабинет, столкнувшись в дверях с входящим Аркадием, хмуро буркнув ему: «Здорово».
– Мариночка! Свежа, как это майское утро!
– Профессор! – Марина улыбнулась, – как всегда, галантен и элегантен, как рояль. Кофе?
– Нет, благодарю. Утром пил. Больше чашки в день – ни-ни. Вредно. Пару минут.
– Для тебя хоть целый день.
– А может, целую ночь? – партнер подмигнул дружески-лукаво.
– Это повредит твоему драгоценному здоровью, – со смехом парировала Марина, – ладно, какие проблемы?
– А проблемы наши, дорогуша, в таджиках, – делаясь вновь серьезным, проговорил Профессор.
Марина тотчас насупилась.
– Обижаются ребята. Мы договаривались о сотрудничестве на всей территории.
– Наркоту в школы я не разрешу, – зло отрезала Марина.
– Ма-ри-на, – отчеканил Профессор, – иногда с тобой тяжело работать. Ты слишком много на себя берешь. Напомнить тебе, чем закончил один из владивостокских королей? Или почитаешь на ночь Пьюзо?*[8] Торопишься попасть к Антону? Это не игра, дорогая. Здесь делают деньги. Большие грязные деньги. Не тебе это объяснять.
– Но это же дети, Профессор! Это же… будущее… Черт! – в порыве бессильной ярости она смахнула с компьютерного столика карандаши, бумаги, дискеты.
– А об этом, дорогая, должны думать родители и соответствующие органы. Или ты впрямь надеялась изменить к лучшему этот мир? – на лице Профессора, породистом, почти благородном, появилась саркастическая усмешка, – тогда ты встала не на тот путь.
– Я сама поговорю еще с таджиками, – упрямо сказала Марина, – а насчет «соответствующих органов»… В Чечне опять взяли заложников.
– Наших отпустили.
– А «не наших»? Сколько это может продолжаться? – снова взорвалась Марина. – Пара ракет и взвод крепких ребят – и от этих террористов мокрое место останется. Меня уже просили о помощи.
– Кто, федералы?
– Нет. Просто люди. Матери. Как-то на меня вышли.
– Это не наше дело. У них есть президент. Пусть к нему идут.
– У меня иногда руки чешутся нажать кнопку, – стиснула зубы Марина.
– Я те нажму! – рявкнул Профессор. – Ты кто, Министр обороты? Премьер? А, может быть, президент?! Они – официальная власть, мы – параллельная. Антон это понимал, а до тебя, почему-то никак не дойдет. Ты же не дура!
– Слушай, Профессор, – в глазах женщины запрыгали бесовские огоньки, – а ты бы хотел стать президентом? Ведь ты вполне мог бы им стать. С твоими деньгами, связями, опытом…
– Ха-ха-ха! – упав в кресло, расхохотался Профессор, – ну и рассмешила! Нет, честное слово, иногда ты такое скажешь! – он достал платок, снял очки и промокнул слезинки, – еврей, миллиардер, десять лет в лагерях…
– Ты же по экономическим сидел…
– Да лучше по уголовным… – Профессор снова рассмеялся, – поезжай-ка ты лучше к нефтяникам…
Лицо Марины сделалось напряженным, рот дернулся вбок.
– Слушай, Профессор, а если я? Высшее образование, три языка, судимостей не имею, могу купить пол-Европы… А? Почему не легализоваться? Кротов не был идиотом. Поддержи меня, Профессор, вдвоем мы «сделаем» всю страну!
Аркадий резко перестал смеяться и посмотрел на Марину очень пристально.
– На тебя так весна действует? – он многозначительно покрутил пальцем у виска, – съезди куда-нибудь, отдохни. Тебе нужно выспаться, – но в его глазах, даже за шорами дымчатых стекол, Марина заметила промелькнувший, но тщательно запрятанный вглубь интерес. Как зимой, в больнице, куда озлобленная и отчаявшаяся, она пришла просить о помощи…
– Ладно, – сказал Аркадий, – побеседуй еще разок с таджиками, но очень вежливо, не перегибая палку. И, если что, иди на их условия. Иначе мне придется самому всем заниматься, поняла?
– Да.
– Увидимся, – он снова улыбнулся. – Тебе очень к лицу черный цвет.
– Если это тонкий намек на мое прозвище, – парировала в ответ Марина, – то оно мне только льстит. Паук «Черная вдова» крайне ядовит.
– Тебе мейл, – кивнул на запищавший компьютер Профессор и плотно прикрыл за собой дверь.
– Кто там еще, – пробормотала Марина, выходя на видеосвязь, – о, – губы ее сложились в тонкую ироничную улыбку, – привет Петровке!
– Здравствуй, Марина, – почтительно произнесло лицо с экрана. – Хочу предупредить, под тебя копают.
– И кто же?
– Новый сотрудник. Капитан Юрий Фролов.
Затерянная в Швейцарских Альпах клиника скорее напоминала фешенебельный курорт. Небольшие комфортабельные корпуса утопали в буйной зелени, благоухании цветов и птичьем гомоне. По аллее сада, опираясь на костыли, шла высокая стройная девушка с красивым чувственным лицом. Видно было, что каждый шаг давался ей с огромным трудом; яркие полные губы искусаны в кровь, на лице нет-нет, да и появлялись мелкие капельки пота, которые она смахивала нетерпеливым жестом, заодно откидывая с высокого лба непослушную прядь коротких темных волос. Она добрела до увитой плющом беседки, отставила в сторону костыли и села, с наслаждением переводя дыхание.
Мужчина, подкравшийся сзади, закрыл ей глаза ладонями, игриво спросив:
– Угадай, кто?
Девушка, рассмеявшись, шаловливо шлепнула его по рукам. Перемахнув через невысокую резную спинку, мужчина уселся рядом, горделиво поинтересовавшись:
– Ну, как?
– Молодец. Как новенький. А мне еще предстоит, – она кивнула на костыли.
– Ты не слишком себя изнуряешь?
– Ерунда, – девушка вновь кокетливо рассмеялась. – Я намерена осенью вальсировать на собственной свадьбе.
Мужчина нахмурился. Меж бровей пролегла озабоченная морщинка. Он был очень хорош собой: рослый, атлетическм сложенный блондин с пронзительно-голубыми глазами и несколько хищным носом и крохотной ямочкой на волевом подбородке. Истинный ариец! Он говорил на ломаном английском.
– Значит, ты так и не сказала своему жениху о нас…
– Нет. И не собираюсь.
– Ада! – в голубых глазах отразились гнев, возмущение, обида.
– Маттиас… – она ласково улыбнулась, похлопав длинными ресницами, как невинная школьница, – не сердись. Но Борис так меня любит… Он даже хочет усыновить ребенка, зная, что я не могу после аварии иметь детей. Как я могу подложить ему такую свинью?
– Страсть – это прекрасно, – она вздохнула, сделавшись серьезной, – но мне этого недостаточно. Я хочу тихой гавани. Домик, лужайку под окном и клумбу с голландскими тюльпанами…
– А как же я? – положив широкую ладонь на колено девушки, растерянно спросил Матиас.
– Ты, – она вновь улыбнулась, нежно погладив его руку, – вернешься в большой спорт, будешь снова гонять, как безумный, затмишь этого зазнайку Шумахера. Обещаю болеть за тебя, – она кокетливо подмигнула, – когда мужа не будет рядом.
– Ада… – прошептал он, качая головой, все еще не веря в услышанное. Молниеносно гонщик заключил девушку в объятия, настойчиво и страстно целуя в полураскрытые влажные губы. Но ладони Ады требовательно уперлись в его грудь.
– Перестань! – воскликнула она сердито, поправляя растрепавшиеся кудри. – Нас могут увидеть! Я, хоть уже и не Модель года, но случается всякое. Не хочу получить от какого-нибудь папарацци в качестве предсвадебного подарка наши фотографии. Я сейчас не настолько богата, чтобы себе это позволить.
– Черт возьми! – Маттиас в бешенстве ударил кулаком по скамье. – Знал, что красивые и знаменитые женщины стервы, но от тебя подобного не ожидал!
– А чего ты ждал? – живо откликнулась Ада. – Что я стану твоей очередной подружкой, забавой, тенью великого спортсмена? Нет, спасибо. А насчет стервы – для меня это комплимент. Прежде я не была такой. Но однажды мне довелось заново…
Оперуполномоченный ГУВД отдела по борьбе с организованной преступностью капитан Юрий Фролов находился в своем новом кабинете на Петровке. Сидя за компьютером, напряженно вглядывался то в бегущие по экрану буквы, то в лежащие перед ним на столе материалы.
Пожары. Взрывы. Перестрелки. Пострадавшие. Жертвы. Трупы. Обугленные, как сухие деревья с черными скрюченными ветками-конечностями. Окровавленные куски человеческого мяса, разбросанные по выдранной искореженной земле. Простреленные черепа, животы с кишками наружу…
Ему и прежде не раз приходилось наблюдать подобное. И не только в кошмарных снах и бессонных воспоминаниях. Нелепо, отвратительно, несправедливо, как любая насильственная смерть. Но то была война. Гадкое, зыбкое, но все же какое-то оправдание.
А это – в мирном огромном городе. Столице одного из крупнейших в мире государств. Что там Оруэлл с его слабенькой фантастикой? Зима 1999. Город Москва. Вот это – да, криминальный бестселлер.
Кровь. Столько, что, тает снег, превращаясь в грязно-бурую реку. И никаких улик. Великий передел города окончен.
«Продолжаем работать в обычном режиме».
Именно эта фраза руководства больше всего взбесила Фролова. Подумаешь, плевое дело – собрались некие темные личности, может, даже милые, обаятельные люди, покурили, поболтали и – раз! – переделили Москву. Как праздничный торт. Разрезали на кусочки. Только вместо свечей и фейерверка – треск автоматных очередей да залпы гранатометов. Но все позади. Успокойтесь, ребята. Работайте в обычном режиме.
Но было и иное. То, во что разум (или чувства?) Юрия Фролова никак не хотел верить. Но верить приходилось. Потом что сперва несмело, а затем все громче, увереннее, среди имен людей, развязавших эту чудовищную бойню, звучало единственное женское – Марина Громова.
Законная вдова. Наследница громадного криминального капитала.
Черт! Мозг всякий раз, как в карусели, по кругу, возвращался к одной и той же прилипчивой мысли:
«Почему – она?!»
«Вам тогда казалось, что вы тоже мертвы?»
Наверно, в этом вопросе и есть ответ. Разгадка. Паззл «Марина Субботина» разлетелся вдребезги. Его уже не собрать. Строгая сероглазая шатенка, девушка в белом халатике мертва. И похоронена вместе с мужем. Осталась Марина Громова. «Черная вдова».
«К-к-к»… Какой же противный звук у двери этого кабинета…
Фролов нажал клавишу. Изображение погасло.
Вошел маленький Селезнев в новой рубашке с модным остроконечным воротом, щегольских штиблетах со скошенными мысками и неизменным носовым платком.
– Здорово, – сказал Фролов. – Вроде, весна на дворе, а у тебя все насморк.
– Аллергия, – поведал Селезнев. – Слушай, Юр, я вот по какому делу… Ты отдай мне досье на Гриневича-Громову.
– Зачем?
Селезнев вернулся к двери, повернул ключ в замке и, оперевшись костяшками сжатых в кулаки пальцев о компьютерный стол Фролова, привстав на мысочки, веско проговорил:
– Не стоит трогать этих людей.
– Что?! – Фролов медленно поднимался со стула. По сравнению с маленьким Селезневым он выглядел гигантом. – Ты понимаешь, что говоришь?! Они преступники, бандиты, их место за решеткой, и я намерен туда их упрятать!
– Подожди, Юра, не горячись – Селезнев медленно прошелся по кабинету. – От нас с тобой мало, что зависит. Там, – он показал большим пальцем на потолок, – никогда не дадут хода этому делу.
– Будут доказательства, дадут. Я не намерен, как собака, ждать свистка сверху.
– Юра, к чему нам неприятности? – Селезнев потряс в воздухе сложенными ладошками. Поверь мне, в лучшем случае, твое досье просто потеряют.
– А в худшем?
– К чему сразу о плохом? Эти люди могущественны и богаты, понимаешь? За ма-алюсенькую дискетку они заплатят бо-ольшие деньги. Не нам, так кому-то другому. Так почему бы не нам? Сколько ты имеешь в месяц?
– Та-ак… – неестественно спокойно проговорил Фролов. И вдруг, одним прыжком очутившись возле приятеля, сгреб его за остроконечный ворот и принялся методично трясти. – Значит, вот кто стукач. А я-то думаю, голову ломаю, откуда у бандитов такая осведомленность о наших рейдах?! С кем ты «сотрудничаешь», кто тебе платит, говори: Гриневич? Громова?! Кто?!
– Отпусти! – прохрипел Селезнев.
Высвободившись из нежных объятий коллеги, он вновь шумно высморкался.
– Дурак ты, Юрка. Я с тобой по-дружески… А если ты дашь этому делу ход, будет по-другому. Там, – он молитвенно поднял глаза к потолку, – ставки гораздо выше. Знаешь пословицу «О мертвых или хорошо, или – никак». Так вот, здесь наоборот – покойник стерпит. А живых лучше не трогать… Слышал, какая у Громовой кличка? Черная вдова. Она самая умная, хитрая и жестокая баба, какую я когда-либо видел. Ее покойный муженек по сравнению с ней – ангел. Махровые уголовники перед ней пасуют. Это именно она развязала новый передел. Рассказать, как они с Гриневичем получили свой кусок города? Просто поставили в компьютер маленькую дискетку. А на ней, – глаза Селезнева сузились, лицо стало каменным, голос вкрадчивым, – списочек: имен, фамилий, адресов… Родителей, детишек, братьев, сестер, жен, любовниц… Всех присутствовавших. Понимаешь? Человеческая жизнь – тьфу. Для нее и ее отморозков-камикадзе нет ничего святого, лишь власть и деньги, деньги и власть.
Фролов заглянул в желтые точечки-глаза Селезнева и понял, что тот не лжет. На душе почему-то сделалось тоскливо.
– Ты хорошо осведомлен.
– Работа такая, – коллега растянул губы в фальшивой улыбке.
– Я ничего и никого не боюсь, – сказал Фролов.
– Но у тебя старая мать, – возразил Селезнев. – Да и голову свою чего ради подставлять под пули? Не Громова – еще кто-то появится. Свято место пусто не бывает.
– А нельзя ли устранить само место? Разве это не наша работа?
Селезнев развел руками. Лицо его стало беспомощным.
– Мы лишь мелкие сошки. Поверь, я бы и сам их с удовольствием упрятал. Но ТАМ, – он снова поднял глаза к потолку, – считают иначе. Так что, – обезоруживающе улыбаясь, он покровительственно похлопал Фролова по плечу, – отдай мне досье… И можешь назвать свою цену.
– Она слишком высока.
– Сколько? – он вытащил платок и принялся сморкаться, считая неприятный разговор оконченным.
Фролов включил компьютер. Изуродованные тела во весь монитор.
– Вот она. Можешь вернуть им жизнь?
Селезнев вздрогнул, прекратил сморкаться и, медленно сложив платок, бережно убрал в карман.
– Я думал, мы поняли друг друга… – В его голосе прорезались зловещие нотки.
Фролов покачал головой.
– Значит, не отдашь?
– Нет.
– А если я прикажу? Как старший по званию.
Фролов молча вытащил дискету из компьютера, сгреб лежащие на столе бумаги, сунул во внутренний карман, отпер дверь.
– Ты куда? – Селезневу не понравился странный блеск в глазах коллеги.
Все так же молча он кивнул на потолок.
Когда дверь за Фроловым затворилась, на лице Селезнева появился злобный оскал.
– Дурак, – процедил он сквозь реденькие зубы и, сняв трубку внутреннего аппарата, принялся набирать номер.
Спустя полчаса капитан Юрий Фролов вернулся в кабинет. Сложил бумаги, дискеты, ручку и желтую чашку в спортивную сумку и, не оглядываясь, оставив дверь нараспашку, решительно шагнул в гудящий московский май.
– Димка! – закричала Лена с порога, – Димочка! Поздравь, меня восстановили! Я снова студентка!
Третий курс Ленинского пединститута, отделения психологии! Ты чего такой… – она осеклась, вглядываясь в его пасмурное лицо.
– Вот, – он протянул несколько бумажных листов с гербовыми печатями. – Тебе факс пришел.
Текст был на двух языках. Лена читала вслух:
«Парижский Дом Моделей Клода Монтана… поздравляет с благополучным исходом событий… выражает надежду на дальнейшее сотрудничество… Контракт прилагается… Двадцать пять миллионов французских франков годовых…»
– Удвоили, – упавшим голосом произнесла Лена.
Дмитрий вышел на кухню. Взял пачку «Мальборо».
– Ты же бросил…
Он закурил. Затем проговорил тихо, делая паузы, так как каждое слово давалось с трудом:
– Если для тебя это важно, поезжай. Ничего не изменится в наших отношениях. Я буду тебя ждать…
Лена шагнула к нему. В глазах опрокинулось купающееся в молодой листве солнце.
– Для меня сейчас важно только одно – через неделю наша свадьба, – она улыбнулась так, как ни разу не улыбалась ни для «ВОГа», ни для Монтана. Ослепительно. Счастливо. – Я сделала выбор. Хороший психолог ничуть не менее важен, чем манекенщица или модель. Когда-нибудь это поймут и остальные. И, может, тогда Ник Португал не повторится…
Лена вытащила сигарету из пальцев Дмитрия и осторожно поднесла к бумажному краю листа. Затем опустила контракт в пепельницу. Обнявшись, они смотрели, как, кукожась, опадает, превращается в серый пепел погасшая звезда. А потом распахнули окно и растворились в возбуждающем аромате жасмина, вечерних соловьиных трелях и нежно-розовом закате, напоминавшем о погожем завтрашнем дне.
Черный кортеж из пяти надменных иномарок с бронированным «шестисотым» по центру подъехал к шлагбауму коттеджного поселка. Высокий рыжеволосый широкоплечий парень с неровным шрамом через левую щеку, в вытертой «джинсе», поднял руку. Недоуменно моргнув фарами, «Мерс» выехал из ряда, остановился. Замер и весь кортеж. Темное стекло бесшумно опустилось.
– В чем дело, капитан? Мы нарушили правила или похожи на такси?
Тонко очерченные губы сероглазой брюнетки сложились в ироничную улыбку. Помимо воли, Фролов почувствовал, как что-то ухнуло внутри и разозлился еще больше.
– Какой у вас эскорт, мадам. Как у президента. А ножками слабо прогуляться? Насколько я помню, они у вас красивые.
Черные ниточки-брови картинно приподнялись. Усмехнувшись, она открыла дверь, продемонстрировав и впрямь безупречно-округлое нежно-бронзовое колено. Когда она стояла рядом, то едва доходила ему до плеча. Уверенный, жесткий взгляд. Маленькие руки – в карманах строгого черного пиджака.
– Пройдемтесь, – предложил он.
Она молча пожала плечами. Походка твердая, властная.
– Почему вы держите руки в карманах? Потому, что они в крови? Мадам «Черная вдова»…
– Что?! – она моментально собралась в клубок, подобно змее, готовой к броску. Потемневшие глаза сузились, уголок рта дернулся.
– Не понимаю, о чем вы.
– Брось. Все ты понимаешь. На мне нет «жучков», гляди, – усмехнувшись сквозь стиснутые зубы, он ернически расстегнул рубашку. – Твои псы могут меня обыскать, оружия тоже нет. Я лишь хочу спросить, зачем тебе все это? Как молодая женщина может так хладнокровно убивать?
– Я никого не убила. Что за бред?
– Не ты лично, но по твоей команде, за твои грязные деньги, которые муженек твой сколотил на торговле наркотиками и оружием?! Черт с ним, он получил свое, но ты – ты зачем ввязалась в это дерьмо?
– Заткнись! – прошипела она, с вызовом выплевывая слова ему в лицо. – Не тебе меня осуждать, Фролов. Ты сам убивал!
Он едва сдержался, чтобы не влепить ей затрещину, как мужику, потому, что она ударила первой. И – ниже пояса. Не рукой, но словами, хлестнувшими сильнее взрывной волны, как повторяющийся ночной кошмар.
– Сука ты! То была война!
– И это была война! Не я ее развязала, они первыми убили моего мужа! Они лишь получили по заслугам!
– А невинные жертвы? Как насчет случайных прохожих, рабочих в горевшем заводе, отдыхающих во взорванном ресторане?
– Я не хотела этого. На любой войне страдают неповинные люди. А вы? Где были вы в то время? Милиция, власть? Почему не остановили, не защитили, позволили, почему? Тогда и сейчас. Что молчишь? Я тебе отвечу – потому, что вы работаете на нас. Ты собрал досье на меня, Фролов? Отправил наверх? – ее губы искривились в презрительной усмешке. – Завтра оно будет на моем столе. Потому что вы такие же, как мы. И вас тоже интересуют деньги и власть тех, кто их дает. Когда-то я тоже была маленькой и слабой. И никто за меня не вступился. Ни разу. Теперь я «поимею» всех вас. Всю вашу гребаную систему!
Она выглядела почти безумной, с горящими глазами и подергивающимся ртом. Внезапно его бешенство иссякло. На смену пришло опустошение и усталость. И непонятная грусть. Зачем он шел сюда? Чего ожидал? Слез раскаяния на его груди? Смешно. Слезы были лишь однажды. Но не по нем. Не для него. Он ведь всегда знал, что эта женщина не из тех, кто растекается соленой лужей по грязному асфальту…
Марина вытащила, наконец, руки из карманов. Очень гладкие, абсолютно чистые, с безукоризненным маникюром, в тон неяркой помаде. И медленно провела ими по лицу, точно стирая незримую паутину горьких ненужных воспоминаний. На безымянном пальце правой руки зловеще блеснул черный камень.
– Красивое кольцо, – сказал он тупо, потому что больше было нечего сказать. Но все внутри него противилось тому, чтобы она ушла. Еще немного… Минуту… Секунду…
– Обручальное.
Марина достала сигареты, такие длинные, тонкие, скорее, сигары. Фролов – свои. Чиркнул зажигалкой. Она сказала:
– Спасибо.
Сквозь жесткие черты «железной леди» неожиданно проглянули прежние – милой сероглазой девушки в кипенно-белом халатике, женщины, плачущей у двери морга… Он старался презирать ее, ненавидеть. Но не мог.
– Почему ты не бросишь все? Муж отмщен, у тебя куча денег. Исчезни, растворись, начни все сначала…
– А какой смысл? Разве убежишь от себя?
Она медленно, но верно возвращалась в свое новое обличье. Хладнокровной богатой властной женщины.
– Работай на меня, Фролов. Я хорошо плачу.
– Вот как? И какие услуги я должен буду оказывать? Альфонс – не моя профессия.
Марина сердито сжала губы, произнесла металлическим тоном:
– Не люблю, когда мне хамят.
– Тогда мы не сработаемся, – он рассмеялся.
– У тебя комплекс? – произнесла она ехидно. – Ты боишься женщин?
Он хотел ответить ей колкостью, но слова застряли на языке и выговорилось иное:
– Однажды я встретил потрясающую девушку. Она стала моей мечтой. У нее были самые удивительные в мире глаза – цвета штормового моря. Но я ошибся. Ты не женщина. Ты монстр. На, возьми на память.
Фролов вытащил из нагрудного кармана дискету и несколько смятых бумажек. – Мне это больше не пригодится. Посмотри на сон грядущий. Я мог бы остановить тебя, или пристрелить… но зачем? Каждый достоин того, что имеет. Может быть, ты и впрямь станешь президентом. И «поимеешь» всю страну. Но ко мне это не будет иметь никакого отношения.
– Куда ты? – спросила Марина неожиданно для себя.
– На Балканы. Хочу завербоваться к миротворцам. Я здесь лишний.
Вот такой Фролов и хотел ее запомнить – капельку растерянной, немного обескураженной, чуточку печальной, с задумчивостью во взгляде и немым вопросом на полураскрытых нежных губах…
– Неправда, – сказала Марина, – ты нужен здесь. Ты спас жизнь моей подруге и ее жениху. Ты должен через неделю гулять у них на свадьбе.
– Передай им мои поздравления. Но через неделю я буду далеко.
Он уже сделал шаг, обернулся, стремясь использовать единственный призрачный шанс:
– Брось все это. Останься со мной. Начнем все сначала. У нас получится. Я люблю тебя.
Ее глаза изумленно расширились, смуглые скулы тронул легкий румянец; она с улыбкой прикусила губу, но, вздохнув, покачала головой:
– Прости. Но уезжать из-за меня не надо.
– Я это делаю из-за себя. Прощай.
Он сделал несколько шагов, когда услышал:
– Фролов!
– Да?! – внутри все обрушилось.
– Если что… приезжай на мои похороны.
Огромный, как спрут, черный «Мерс» в зловещих красноватых отблесках заходящего солнца на дымчатых стеклах поглотил маленькую женщину и похоронил в мешке своего бронированного брюха. Навсегда.
– Девочки, атас! – за кулисы концертного зала «Россия» влетел розовощекий помреж Миша.
Мэтр Высокой Моды, господин Рабанн, элегантный и небрежный, как истинный парижанин, с демонической улыбкой появляется за кулисами. Ему предстоит завершить показ, по традиции выйти на подиум с одной из манекенщиц. Двенадцать пар прекрасных глаз с надеждой взирают на знаменитого кутюрье…
Он подает руку одной из девушек. У нее великолепные рыжие волосы, блестящие голубые глаза и подходящее имя – Виктория.
На небосклоне Высокой Моды загорелась новая звезда.
Заключение
Она захлопнула окно, повернулась навстречу входящему мужчине, жесткая деловая брюнетка с холодным прищуром стальных глаз.
– Да.
– Я все сделал. Проехал по всем объектам, пистонов кое-где навставлял…
– Где?
– Нефтянка.
– Проблема?
– Налоговики.
– Оборзели. Я разберусь, – она накинула строгий черный пиджак. – По детдомам деньги развез?
– Да.
– Что будет за воровство, предупредил?
– Предупредил. Только на кой нам тратить…
Пристальный повелительный взгляд. Женщина достала тонкую сигару. Мужчина, замолчав, щелкнул зажигалкой.
– А по адресу… ездил?
– Да. Все, как ты сказала. Оставил конверт с бабками. Сообщил, – он завел глаза, тщательно цитируя, – что такова последняя воля отца. Сын будет получать деньги ежемесячно при условии отличной учебы в университете и получения «красного» диплома.
– А что за семья? – опустив глаза, уже не в повелительном тоне, с тенью легкой задумчивости на лице, спросила Марина.
– Да, – Вован, шмыгнув носом, презрительно фыркнул, – голь перекатная. Мужик после инсульта, с палкой еле ползает, баба вся зачуханная, то ли маляр, то ли штукатур… На хрена им такие бабки? Она, когда в конверт глянула, я думал и ее кондрашка хватит, будут с мужем на пару улыбаться…
– А сына… – голос Марина предательски дрогнул, она вновь отвернулась к окну, – видел?
– Да, прошмыгнул. Такой… невысокий, темный.
– Иногда я думаю… – тихо промолвила Марина, и в ее потемневших глазах отразилась неизбывная печаль, – у нас с Антоном мог бы быть сын… И все сложилось бы иначе…
– Мара… – он шагнул к ней, поддавшись порыву острой нежности, стремлению обнять, утешить, – его нет уже полгода… Сколько ты будешь себя изводить?
Но она тут же сделалась чужой, колючей, холодной, как мертвая звезда.
– Еще с терминала в Шереметьево звонили. Там руководство поменялось, какие-то вопросы. Съезди ты вначале. Если что, позвони. Я пока к нефтяникам, потом ещё в пару мест Ступай, предупреди шофера, что я выхожу. И охрану.
– Хорошо, – он шумно вздохнул и покорно покинул кабинет, столкнувшись в дверях с входящим Аркадием, хмуро буркнув ему: «Здорово».
– Мариночка! Свежа, как это майское утро!
– Профессор! – Марина улыбнулась, – как всегда, галантен и элегантен, как рояль. Кофе?
– Нет, благодарю. Утром пил. Больше чашки в день – ни-ни. Вредно. Пару минут.
– Для тебя хоть целый день.
– А может, целую ночь? – партнер подмигнул дружески-лукаво.
– Это повредит твоему драгоценному здоровью, – со смехом парировала Марина, – ладно, какие проблемы?
– А проблемы наши, дорогуша, в таджиках, – делаясь вновь серьезным, проговорил Профессор.
Марина тотчас насупилась.
– Обижаются ребята. Мы договаривались о сотрудничестве на всей территории.
– Наркоту в школы я не разрешу, – зло отрезала Марина.
– Ма-ри-на, – отчеканил Профессор, – иногда с тобой тяжело работать. Ты слишком много на себя берешь. Напомнить тебе, чем закончил один из владивостокских королей? Или почитаешь на ночь Пьюзо?*[8] Торопишься попасть к Антону? Это не игра, дорогая. Здесь делают деньги. Большие грязные деньги. Не тебе это объяснять.
– Но это же дети, Профессор! Это же… будущее… Черт! – в порыве бессильной ярости она смахнула с компьютерного столика карандаши, бумаги, дискеты.
– А об этом, дорогая, должны думать родители и соответствующие органы. Или ты впрямь надеялась изменить к лучшему этот мир? – на лице Профессора, породистом, почти благородном, появилась саркастическая усмешка, – тогда ты встала не на тот путь.
– Я сама поговорю еще с таджиками, – упрямо сказала Марина, – а насчет «соответствующих органов»… В Чечне опять взяли заложников.
– Наших отпустили.
– А «не наших»? Сколько это может продолжаться? – снова взорвалась Марина. – Пара ракет и взвод крепких ребят – и от этих террористов мокрое место останется. Меня уже просили о помощи.
– Кто, федералы?
– Нет. Просто люди. Матери. Как-то на меня вышли.
– Это не наше дело. У них есть президент. Пусть к нему идут.
– У меня иногда руки чешутся нажать кнопку, – стиснула зубы Марина.
– Я те нажму! – рявкнул Профессор. – Ты кто, Министр обороты? Премьер? А, может быть, президент?! Они – официальная власть, мы – параллельная. Антон это понимал, а до тебя, почему-то никак не дойдет. Ты же не дура!
– Слушай, Профессор, – в глазах женщины запрыгали бесовские огоньки, – а ты бы хотел стать президентом? Ведь ты вполне мог бы им стать. С твоими деньгами, связями, опытом…
– Ха-ха-ха! – упав в кресло, расхохотался Профессор, – ну и рассмешила! Нет, честное слово, иногда ты такое скажешь! – он достал платок, снял очки и промокнул слезинки, – еврей, миллиардер, десять лет в лагерях…
– Ты же по экономическим сидел…
– Да лучше по уголовным… – Профессор снова рассмеялся, – поезжай-ка ты лучше к нефтяникам…
Лицо Марины сделалось напряженным, рот дернулся вбок.
– Слушай, Профессор, а если я? Высшее образование, три языка, судимостей не имею, могу купить пол-Европы… А? Почему не легализоваться? Кротов не был идиотом. Поддержи меня, Профессор, вдвоем мы «сделаем» всю страну!
Аркадий резко перестал смеяться и посмотрел на Марину очень пристально.
– На тебя так весна действует? – он многозначительно покрутил пальцем у виска, – съезди куда-нибудь, отдохни. Тебе нужно выспаться, – но в его глазах, даже за шорами дымчатых стекол, Марина заметила промелькнувший, но тщательно запрятанный вглубь интерес. Как зимой, в больнице, куда озлобленная и отчаявшаяся, она пришла просить о помощи…
– Ладно, – сказал Аркадий, – побеседуй еще разок с таджиками, но очень вежливо, не перегибая палку. И, если что, иди на их условия. Иначе мне придется самому всем заниматься, поняла?
– Да.
– Увидимся, – он снова улыбнулся. – Тебе очень к лицу черный цвет.
– Если это тонкий намек на мое прозвище, – парировала в ответ Марина, – то оно мне только льстит. Паук «Черная вдова» крайне ядовит.
– Тебе мейл, – кивнул на запищавший компьютер Профессор и плотно прикрыл за собой дверь.
– Кто там еще, – пробормотала Марина, выходя на видеосвязь, – о, – губы ее сложились в тонкую ироничную улыбку, – привет Петровке!
– Здравствуй, Марина, – почтительно произнесло лицо с экрана. – Хочу предупредить, под тебя копают.
– И кто же?
– Новый сотрудник. Капитан Юрий Фролов.
Затерянная в Швейцарских Альпах клиника скорее напоминала фешенебельный курорт. Небольшие комфортабельные корпуса утопали в буйной зелени, благоухании цветов и птичьем гомоне. По аллее сада, опираясь на костыли, шла высокая стройная девушка с красивым чувственным лицом. Видно было, что каждый шаг давался ей с огромным трудом; яркие полные губы искусаны в кровь, на лице нет-нет, да и появлялись мелкие капельки пота, которые она смахивала нетерпеливым жестом, заодно откидывая с высокого лба непослушную прядь коротких темных волос. Она добрела до увитой плющом беседки, отставила в сторону костыли и села, с наслаждением переводя дыхание.
Мужчина, подкравшийся сзади, закрыл ей глаза ладонями, игриво спросив:
– Угадай, кто?
Девушка, рассмеявшись, шаловливо шлепнула его по рукам. Перемахнув через невысокую резную спинку, мужчина уселся рядом, горделиво поинтересовавшись:
– Ну, как?
– Молодец. Как новенький. А мне еще предстоит, – она кивнула на костыли.
– Ты не слишком себя изнуряешь?
– Ерунда, – девушка вновь кокетливо рассмеялась. – Я намерена осенью вальсировать на собственной свадьбе.
Мужчина нахмурился. Меж бровей пролегла озабоченная морщинка. Он был очень хорош собой: рослый, атлетическм сложенный блондин с пронзительно-голубыми глазами и несколько хищным носом и крохотной ямочкой на волевом подбородке. Истинный ариец! Он говорил на ломаном английском.
– Значит, ты так и не сказала своему жениху о нас…
– Нет. И не собираюсь.
– Ада! – в голубых глазах отразились гнев, возмущение, обида.
– Маттиас… – она ласково улыбнулась, похлопав длинными ресницами, как невинная школьница, – не сердись. Но Борис так меня любит… Он даже хочет усыновить ребенка, зная, что я не могу после аварии иметь детей. Как я могу подложить ему такую свинью?
– Страсть – это прекрасно, – она вздохнула, сделавшись серьезной, – но мне этого недостаточно. Я хочу тихой гавани. Домик, лужайку под окном и клумбу с голландскими тюльпанами…
– А как же я? – положив широкую ладонь на колено девушки, растерянно спросил Матиас.
– Ты, – она вновь улыбнулась, нежно погладив его руку, – вернешься в большой спорт, будешь снова гонять, как безумный, затмишь этого зазнайку Шумахера. Обещаю болеть за тебя, – она кокетливо подмигнула, – когда мужа не будет рядом.
– Ада… – прошептал он, качая головой, все еще не веря в услышанное. Молниеносно гонщик заключил девушку в объятия, настойчиво и страстно целуя в полураскрытые влажные губы. Но ладони Ады требовательно уперлись в его грудь.
– Перестань! – воскликнула она сердито, поправляя растрепавшиеся кудри. – Нас могут увидеть! Я, хоть уже и не Модель года, но случается всякое. Не хочу получить от какого-нибудь папарацци в качестве предсвадебного подарка наши фотографии. Я сейчас не настолько богата, чтобы себе это позволить.
– Черт возьми! – Маттиас в бешенстве ударил кулаком по скамье. – Знал, что красивые и знаменитые женщины стервы, но от тебя подобного не ожидал!
– А чего ты ждал? – живо откликнулась Ада. – Что я стану твоей очередной подружкой, забавой, тенью великого спортсмена? Нет, спасибо. А насчет стервы – для меня это комплимент. Прежде я не была такой. Но однажды мне довелось заново…
Оперуполномоченный ГУВД отдела по борьбе с организованной преступностью капитан Юрий Фролов находился в своем новом кабинете на Петровке. Сидя за компьютером, напряженно вглядывался то в бегущие по экрану буквы, то в лежащие перед ним на столе материалы.
Пожары. Взрывы. Перестрелки. Пострадавшие. Жертвы. Трупы. Обугленные, как сухие деревья с черными скрюченными ветками-конечностями. Окровавленные куски человеческого мяса, разбросанные по выдранной искореженной земле. Простреленные черепа, животы с кишками наружу…
Ему и прежде не раз приходилось наблюдать подобное. И не только в кошмарных снах и бессонных воспоминаниях. Нелепо, отвратительно, несправедливо, как любая насильственная смерть. Но то была война. Гадкое, зыбкое, но все же какое-то оправдание.
А это – в мирном огромном городе. Столице одного из крупнейших в мире государств. Что там Оруэлл с его слабенькой фантастикой? Зима 1999. Город Москва. Вот это – да, криминальный бестселлер.
Кровь. Столько, что, тает снег, превращаясь в грязно-бурую реку. И никаких улик. Великий передел города окончен.
«Продолжаем работать в обычном режиме».
Именно эта фраза руководства больше всего взбесила Фролова. Подумаешь, плевое дело – собрались некие темные личности, может, даже милые, обаятельные люди, покурили, поболтали и – раз! – переделили Москву. Как праздничный торт. Разрезали на кусочки. Только вместо свечей и фейерверка – треск автоматных очередей да залпы гранатометов. Но все позади. Успокойтесь, ребята. Работайте в обычном режиме.
Но было и иное. То, во что разум (или чувства?) Юрия Фролова никак не хотел верить. Но верить приходилось. Потом что сперва несмело, а затем все громче, увереннее, среди имен людей, развязавших эту чудовищную бойню, звучало единственное женское – Марина Громова.
Законная вдова. Наследница громадного криминального капитала.
Черт! Мозг всякий раз, как в карусели, по кругу, возвращался к одной и той же прилипчивой мысли:
«Почему – она?!»
«Вам тогда казалось, что вы тоже мертвы?»
Наверно, в этом вопросе и есть ответ. Разгадка. Паззл «Марина Субботина» разлетелся вдребезги. Его уже не собрать. Строгая сероглазая шатенка, девушка в белом халатике мертва. И похоронена вместе с мужем. Осталась Марина Громова. «Черная вдова».
«К-к-к»… Какой же противный звук у двери этого кабинета…
Фролов нажал клавишу. Изображение погасло.
Вошел маленький Селезнев в новой рубашке с модным остроконечным воротом, щегольских штиблетах со скошенными мысками и неизменным носовым платком.
– Здорово, – сказал Фролов. – Вроде, весна на дворе, а у тебя все насморк.
– Аллергия, – поведал Селезнев. – Слушай, Юр, я вот по какому делу… Ты отдай мне досье на Гриневича-Громову.
– Зачем?
Селезнев вернулся к двери, повернул ключ в замке и, оперевшись костяшками сжатых в кулаки пальцев о компьютерный стол Фролова, привстав на мысочки, веско проговорил:
– Не стоит трогать этих людей.
– Что?! – Фролов медленно поднимался со стула. По сравнению с маленьким Селезневым он выглядел гигантом. – Ты понимаешь, что говоришь?! Они преступники, бандиты, их место за решеткой, и я намерен туда их упрятать!
– Подожди, Юра, не горячись – Селезнев медленно прошелся по кабинету. – От нас с тобой мало, что зависит. Там, – он показал большим пальцем на потолок, – никогда не дадут хода этому делу.
– Будут доказательства, дадут. Я не намерен, как собака, ждать свистка сверху.
– Юра, к чему нам неприятности? – Селезнев потряс в воздухе сложенными ладошками. Поверь мне, в лучшем случае, твое досье просто потеряют.
– А в худшем?
– К чему сразу о плохом? Эти люди могущественны и богаты, понимаешь? За ма-алюсенькую дискетку они заплатят бо-ольшие деньги. Не нам, так кому-то другому. Так почему бы не нам? Сколько ты имеешь в месяц?
– Та-ак… – неестественно спокойно проговорил Фролов. И вдруг, одним прыжком очутившись возле приятеля, сгреб его за остроконечный ворот и принялся методично трясти. – Значит, вот кто стукач. А я-то думаю, голову ломаю, откуда у бандитов такая осведомленность о наших рейдах?! С кем ты «сотрудничаешь», кто тебе платит, говори: Гриневич? Громова?! Кто?!
– Отпусти! – прохрипел Селезнев.
Высвободившись из нежных объятий коллеги, он вновь шумно высморкался.
– Дурак ты, Юрка. Я с тобой по-дружески… А если ты дашь этому делу ход, будет по-другому. Там, – он молитвенно поднял глаза к потолку, – ставки гораздо выше. Знаешь пословицу «О мертвых или хорошо, или – никак». Так вот, здесь наоборот – покойник стерпит. А живых лучше не трогать… Слышал, какая у Громовой кличка? Черная вдова. Она самая умная, хитрая и жестокая баба, какую я когда-либо видел. Ее покойный муженек по сравнению с ней – ангел. Махровые уголовники перед ней пасуют. Это именно она развязала новый передел. Рассказать, как они с Гриневичем получили свой кусок города? Просто поставили в компьютер маленькую дискетку. А на ней, – глаза Селезнева сузились, лицо стало каменным, голос вкрадчивым, – списочек: имен, фамилий, адресов… Родителей, детишек, братьев, сестер, жен, любовниц… Всех присутствовавших. Понимаешь? Человеческая жизнь – тьфу. Для нее и ее отморозков-камикадзе нет ничего святого, лишь власть и деньги, деньги и власть.
Фролов заглянул в желтые точечки-глаза Селезнева и понял, что тот не лжет. На душе почему-то сделалось тоскливо.
– Ты хорошо осведомлен.
– Работа такая, – коллега растянул губы в фальшивой улыбке.
– Я ничего и никого не боюсь, – сказал Фролов.
– Но у тебя старая мать, – возразил Селезнев. – Да и голову свою чего ради подставлять под пули? Не Громова – еще кто-то появится. Свято место пусто не бывает.
– А нельзя ли устранить само место? Разве это не наша работа?
Селезнев развел руками. Лицо его стало беспомощным.
– Мы лишь мелкие сошки. Поверь, я бы и сам их с удовольствием упрятал. Но ТАМ, – он снова поднял глаза к потолку, – считают иначе. Так что, – обезоруживающе улыбаясь, он покровительственно похлопал Фролова по плечу, – отдай мне досье… И можешь назвать свою цену.
– Она слишком высока.
– Сколько? – он вытащил платок и принялся сморкаться, считая неприятный разговор оконченным.
Фролов включил компьютер. Изуродованные тела во весь монитор.
– Вот она. Можешь вернуть им жизнь?
Селезнев вздрогнул, прекратил сморкаться и, медленно сложив платок, бережно убрал в карман.
– Я думал, мы поняли друг друга… – В его голосе прорезались зловещие нотки.
Фролов покачал головой.
– Значит, не отдашь?
– Нет.
– А если я прикажу? Как старший по званию.
Фролов молча вытащил дискету из компьютера, сгреб лежащие на столе бумаги, сунул во внутренний карман, отпер дверь.
– Ты куда? – Селезневу не понравился странный блеск в глазах коллеги.
Все так же молча он кивнул на потолок.
Когда дверь за Фроловым затворилась, на лице Селезнева появился злобный оскал.
– Дурак, – процедил он сквозь реденькие зубы и, сняв трубку внутреннего аппарата, принялся набирать номер.
Спустя полчаса капитан Юрий Фролов вернулся в кабинет. Сложил бумаги, дискеты, ручку и желтую чашку в спортивную сумку и, не оглядываясь, оставив дверь нараспашку, решительно шагнул в гудящий московский май.
– Димка! – закричала Лена с порога, – Димочка! Поздравь, меня восстановили! Я снова студентка!
Третий курс Ленинского пединститута, отделения психологии! Ты чего такой… – она осеклась, вглядываясь в его пасмурное лицо.
– Вот, – он протянул несколько бумажных листов с гербовыми печатями. – Тебе факс пришел.
Текст был на двух языках. Лена читала вслух:
«Парижский Дом Моделей Клода Монтана… поздравляет с благополучным исходом событий… выражает надежду на дальнейшее сотрудничество… Контракт прилагается… Двадцать пять миллионов французских франков годовых…»
– Удвоили, – упавшим голосом произнесла Лена.
Дмитрий вышел на кухню. Взял пачку «Мальборо».
– Ты же бросил…
Он закурил. Затем проговорил тихо, делая паузы, так как каждое слово давалось с трудом:
– Если для тебя это важно, поезжай. Ничего не изменится в наших отношениях. Я буду тебя ждать…
Лена шагнула к нему. В глазах опрокинулось купающееся в молодой листве солнце.
– Для меня сейчас важно только одно – через неделю наша свадьба, – она улыбнулась так, как ни разу не улыбалась ни для «ВОГа», ни для Монтана. Ослепительно. Счастливо. – Я сделала выбор. Хороший психолог ничуть не менее важен, чем манекенщица или модель. Когда-нибудь это поймут и остальные. И, может, тогда Ник Португал не повторится…
Лена вытащила сигарету из пальцев Дмитрия и осторожно поднесла к бумажному краю листа. Затем опустила контракт в пепельницу. Обнявшись, они смотрели, как, кукожась, опадает, превращается в серый пепел погасшая звезда. А потом распахнули окно и растворились в возбуждающем аромате жасмина, вечерних соловьиных трелях и нежно-розовом закате, напоминавшем о погожем завтрашнем дне.
Черный кортеж из пяти надменных иномарок с бронированным «шестисотым» по центру подъехал к шлагбауму коттеджного поселка. Высокий рыжеволосый широкоплечий парень с неровным шрамом через левую щеку, в вытертой «джинсе», поднял руку. Недоуменно моргнув фарами, «Мерс» выехал из ряда, остановился. Замер и весь кортеж. Темное стекло бесшумно опустилось.
– В чем дело, капитан? Мы нарушили правила или похожи на такси?
Тонко очерченные губы сероглазой брюнетки сложились в ироничную улыбку. Помимо воли, Фролов почувствовал, как что-то ухнуло внутри и разозлился еще больше.
– Какой у вас эскорт, мадам. Как у президента. А ножками слабо прогуляться? Насколько я помню, они у вас красивые.
Черные ниточки-брови картинно приподнялись. Усмехнувшись, она открыла дверь, продемонстрировав и впрямь безупречно-округлое нежно-бронзовое колено. Когда она стояла рядом, то едва доходила ему до плеча. Уверенный, жесткий взгляд. Маленькие руки – в карманах строгого черного пиджака.
– Пройдемтесь, – предложил он.
Она молча пожала плечами. Походка твердая, властная.
– Почему вы держите руки в карманах? Потому, что они в крови? Мадам «Черная вдова»…
– Что?! – она моментально собралась в клубок, подобно змее, готовой к броску. Потемневшие глаза сузились, уголок рта дернулся.
– Не понимаю, о чем вы.
– Брось. Все ты понимаешь. На мне нет «жучков», гляди, – усмехнувшись сквозь стиснутые зубы, он ернически расстегнул рубашку. – Твои псы могут меня обыскать, оружия тоже нет. Я лишь хочу спросить, зачем тебе все это? Как молодая женщина может так хладнокровно убивать?
– Я никого не убила. Что за бред?
– Не ты лично, но по твоей команде, за твои грязные деньги, которые муженек твой сколотил на торговле наркотиками и оружием?! Черт с ним, он получил свое, но ты – ты зачем ввязалась в это дерьмо?
– Заткнись! – прошипела она, с вызовом выплевывая слова ему в лицо. – Не тебе меня осуждать, Фролов. Ты сам убивал!
Он едва сдержался, чтобы не влепить ей затрещину, как мужику, потому, что она ударила первой. И – ниже пояса. Не рукой, но словами, хлестнувшими сильнее взрывной волны, как повторяющийся ночной кошмар.
– Сука ты! То была война!
– И это была война! Не я ее развязала, они первыми убили моего мужа! Они лишь получили по заслугам!
– А невинные жертвы? Как насчет случайных прохожих, рабочих в горевшем заводе, отдыхающих во взорванном ресторане?
– Я не хотела этого. На любой войне страдают неповинные люди. А вы? Где были вы в то время? Милиция, власть? Почему не остановили, не защитили, позволили, почему? Тогда и сейчас. Что молчишь? Я тебе отвечу – потому, что вы работаете на нас. Ты собрал досье на меня, Фролов? Отправил наверх? – ее губы искривились в презрительной усмешке. – Завтра оно будет на моем столе. Потому что вы такие же, как мы. И вас тоже интересуют деньги и власть тех, кто их дает. Когда-то я тоже была маленькой и слабой. И никто за меня не вступился. Ни разу. Теперь я «поимею» всех вас. Всю вашу гребаную систему!
Она выглядела почти безумной, с горящими глазами и подергивающимся ртом. Внезапно его бешенство иссякло. На смену пришло опустошение и усталость. И непонятная грусть. Зачем он шел сюда? Чего ожидал? Слез раскаяния на его груди? Смешно. Слезы были лишь однажды. Но не по нем. Не для него. Он ведь всегда знал, что эта женщина не из тех, кто растекается соленой лужей по грязному асфальту…
Марина вытащила, наконец, руки из карманов. Очень гладкие, абсолютно чистые, с безукоризненным маникюром, в тон неяркой помаде. И медленно провела ими по лицу, точно стирая незримую паутину горьких ненужных воспоминаний. На безымянном пальце правой руки зловеще блеснул черный камень.
– Красивое кольцо, – сказал он тупо, потому что больше было нечего сказать. Но все внутри него противилось тому, чтобы она ушла. Еще немного… Минуту… Секунду…
– Обручальное.
Марина достала сигареты, такие длинные, тонкие, скорее, сигары. Фролов – свои. Чиркнул зажигалкой. Она сказала:
– Спасибо.
Сквозь жесткие черты «железной леди» неожиданно проглянули прежние – милой сероглазой девушки в кипенно-белом халатике, женщины, плачущей у двери морга… Он старался презирать ее, ненавидеть. Но не мог.
– Почему ты не бросишь все? Муж отмщен, у тебя куча денег. Исчезни, растворись, начни все сначала…
– А какой смысл? Разве убежишь от себя?
Она медленно, но верно возвращалась в свое новое обличье. Хладнокровной богатой властной женщины.
– Работай на меня, Фролов. Я хорошо плачу.
– Вот как? И какие услуги я должен буду оказывать? Альфонс – не моя профессия.
Марина сердито сжала губы, произнесла металлическим тоном:
– Не люблю, когда мне хамят.
– Тогда мы не сработаемся, – он рассмеялся.
– У тебя комплекс? – произнесла она ехидно. – Ты боишься женщин?
Он хотел ответить ей колкостью, но слова застряли на языке и выговорилось иное:
– Однажды я встретил потрясающую девушку. Она стала моей мечтой. У нее были самые удивительные в мире глаза – цвета штормового моря. Но я ошибся. Ты не женщина. Ты монстр. На, возьми на память.
Фролов вытащил из нагрудного кармана дискету и несколько смятых бумажек. – Мне это больше не пригодится. Посмотри на сон грядущий. Я мог бы остановить тебя, или пристрелить… но зачем? Каждый достоин того, что имеет. Может быть, ты и впрямь станешь президентом. И «поимеешь» всю страну. Но ко мне это не будет иметь никакого отношения.
– Куда ты? – спросила Марина неожиданно для себя.
– На Балканы. Хочу завербоваться к миротворцам. Я здесь лишний.
Вот такой Фролов и хотел ее запомнить – капельку растерянной, немного обескураженной, чуточку печальной, с задумчивостью во взгляде и немым вопросом на полураскрытых нежных губах…
– Неправда, – сказала Марина, – ты нужен здесь. Ты спас жизнь моей подруге и ее жениху. Ты должен через неделю гулять у них на свадьбе.
– Передай им мои поздравления. Но через неделю я буду далеко.
Он уже сделал шаг, обернулся, стремясь использовать единственный призрачный шанс:
– Брось все это. Останься со мной. Начнем все сначала. У нас получится. Я люблю тебя.
Ее глаза изумленно расширились, смуглые скулы тронул легкий румянец; она с улыбкой прикусила губу, но, вздохнув, покачала головой:
– Прости. Но уезжать из-за меня не надо.
– Я это делаю из-за себя. Прощай.
Он сделал несколько шагов, когда услышал:
– Фролов!
– Да?! – внутри все обрушилось.
– Если что… приезжай на мои похороны.
Огромный, как спрут, черный «Мерс» в зловещих красноватых отблесках заходящего солнца на дымчатых стеклах поглотил маленькую женщину и похоронил в мешке своего бронированного брюха. Навсегда.
– Девочки, атас! – за кулисы концертного зала «Россия» влетел розовощекий помреж Миша.
Мэтр Высокой Моды, господин Рабанн, элегантный и небрежный, как истинный парижанин, с демонической улыбкой появляется за кулисами. Ему предстоит завершить показ, по традиции выйти на подиум с одной из манекенщиц. Двенадцать пар прекрасных глаз с надеждой взирают на знаменитого кутюрье…
Он подает руку одной из девушек. У нее великолепные рыжие волосы, блестящие голубые глаза и подходящее имя – Виктория.
На небосклоне Высокой Моды загорелась новая звезда.
Заключение
Май 2000 г.
Ада Беркер. Осенью 1999 г. вышла замуж за программиста Бориса Эдельмана. Проживает в пригороде Кливленда, в частном доме. Воспитывает приемных сына и дочь. После аварии ездит с минимальной скоростью. В свободное время пишет сценарии и музыку, занимается разведением тюльпанов. Одним из ее мюзиклов под названием «Звездопад» заинтересовался известный голливудский продюсер, предложив Аде сыграть в нем главную роль. Возможно, ее ожидает иная, не менее головокружительная карьера…
Елена Веденеева. Весной 1999 г. вышла замуж за Дмитрия Грачевского. Продолжает учебу в институте. В свободное время оказывает бесплатные консультации психолога в школе. В будущем мечтает о ребенке и создании собственной Службы психологической помощи. Все предложения о возвращении в модельный бизнес категорически отвергает… Ее отец вновь работает в охране…
Марина Громова. Зимой 1999 г. победила на выборах в Государственную Думу. Активно занимается благотворительностью – спонсирует детские дома, больницы, реабилитационные и кризисные Центры. Создала блок «Россия». Выступает в амплуа жесткого политика. Надеется победить на президентских выборах 2000 г. По данным опросов социологов, ее рейтинг достаточно высок…
Дмитрий Грачевский. Летом 1999 г. открыл частную адвокатскую контору. По-прежнему, считается одним из лучших адвокатов Москвы. Крайне разборчив в выборе клиентов. Оказывает юридические консультации некоторым политическим деятелям. На стене его кабинета висит странная картина малоизвестной художницы…
Аркадий Гриневич. По неофициальным данным считается одним из самых богатых и влиятельных людей в мире. Имеет собственный банк. Является владельцем и совладельцем крупных российских и иностранных компаний.
Владимир Полуянов. Работает на Марину Громову. Официальная должность – телохранитель…
Юрий Фролов. Был замечен в составе одного из подразделений миротворческих войск в Приштине летом 1999 г. Далее его судьба не прослеживается…
Майор Сухоруков. Получил звание подполковника. Зимой 1999 г.
Старший лейтенант Соломатин. Получил звание капитана.
Лейтенант Гриценко. Получил звание старшего лейтенанта.
Татьяна Маслова. Работает библиотекарем. Одна воспитывает дочь Аню. На лето отправляет ее к родителям погибшего мужа, которые с трудом оправились от смерти единственного сына. Дело Маслова так и осталось нераскрытым.
Юлия Величко. Зимой 1998 г. похоронена на Новодевичьем кладбище. На ее могиле установлен памятник работы известного московского скульптора. Девушка в полупрозрачном платье с лицом, устремленным ввысь. Поклонники приносят к ее ногам живые цветы. В их памяти она осталась вечно молодой и прекрасной.
Антон Громов. Зимой 1999 г. похоронен на том же кладбище, но чуть дальше. На строгом черном обелиске под датами высечены слова: «Люблю. Помню. Жена.»
Егор Громов. Учится на юридическом факультете МГУ им. Ломоносова. Специализация – адвокат. Мечтает стажироваться у «самого Грачевского». Еще мечтает когда-нибудь отдать долг памяти отца, которого не знал, но по завещанию которого раз в месяц его мать получает конверт с очень крупной денежной суммой…
Стефан Вольский, певец. Находился под следствием по делу о гибели Юлии Величко. Был оправдан. Осенью 1999 г. скончался от передозировки героина. В возрасте двадцати семи лет…
На кастинги модельного агентства «Звезды» ежегодно приходят тысячи юных красавиц, искренне полагающих, что яркая внешность и круглый банковский счет смогут решить все проблемы нелёгкой современной жизни.
Все события, описанные в этом романе, являются вымышленными, а совпадения с реальным фактами – случайными.
Ноябрь 1998 г. – август 1999 г.
Ада Беркер. Осенью 1999 г. вышла замуж за программиста Бориса Эдельмана. Проживает в пригороде Кливленда, в частном доме. Воспитывает приемных сына и дочь. После аварии ездит с минимальной скоростью. В свободное время пишет сценарии и музыку, занимается разведением тюльпанов. Одним из ее мюзиклов под названием «Звездопад» заинтересовался известный голливудский продюсер, предложив Аде сыграть в нем главную роль. Возможно, ее ожидает иная, не менее головокружительная карьера…
Елена Веденеева. Весной 1999 г. вышла замуж за Дмитрия Грачевского. Продолжает учебу в институте. В свободное время оказывает бесплатные консультации психолога в школе. В будущем мечтает о ребенке и создании собственной Службы психологической помощи. Все предложения о возвращении в модельный бизнес категорически отвергает… Ее отец вновь работает в охране…
Марина Громова. Зимой 1999 г. победила на выборах в Государственную Думу. Активно занимается благотворительностью – спонсирует детские дома, больницы, реабилитационные и кризисные Центры. Создала блок «Россия». Выступает в амплуа жесткого политика. Надеется победить на президентских выборах 2000 г. По данным опросов социологов, ее рейтинг достаточно высок…
Дмитрий Грачевский. Летом 1999 г. открыл частную адвокатскую контору. По-прежнему, считается одним из лучших адвокатов Москвы. Крайне разборчив в выборе клиентов. Оказывает юридические консультации некоторым политическим деятелям. На стене его кабинета висит странная картина малоизвестной художницы…
Аркадий Гриневич. По неофициальным данным считается одним из самых богатых и влиятельных людей в мире. Имеет собственный банк. Является владельцем и совладельцем крупных российских и иностранных компаний.
Владимир Полуянов. Работает на Марину Громову. Официальная должность – телохранитель…
Юрий Фролов. Был замечен в составе одного из подразделений миротворческих войск в Приштине летом 1999 г. Далее его судьба не прослеживается…
Майор Сухоруков. Получил звание подполковника. Зимой 1999 г.
Старший лейтенант Соломатин. Получил звание капитана.
Лейтенант Гриценко. Получил звание старшего лейтенанта.
Татьяна Маслова. Работает библиотекарем. Одна воспитывает дочь Аню. На лето отправляет ее к родителям погибшего мужа, которые с трудом оправились от смерти единственного сына. Дело Маслова так и осталось нераскрытым.
Юлия Величко. Зимой 1998 г. похоронена на Новодевичьем кладбище. На ее могиле установлен памятник работы известного московского скульптора. Девушка в полупрозрачном платье с лицом, устремленным ввысь. Поклонники приносят к ее ногам живые цветы. В их памяти она осталась вечно молодой и прекрасной.
Антон Громов. Зимой 1999 г. похоронен на том же кладбище, но чуть дальше. На строгом черном обелиске под датами высечены слова: «Люблю. Помню. Жена.»
Егор Громов. Учится на юридическом факультете МГУ им. Ломоносова. Специализация – адвокат. Мечтает стажироваться у «самого Грачевского». Еще мечтает когда-нибудь отдать долг памяти отца, которого не знал, но по завещанию которого раз в месяц его мать получает конверт с очень крупной денежной суммой…
Стефан Вольский, певец. Находился под следствием по делу о гибели Юлии Величко. Был оправдан. Осенью 1999 г. скончался от передозировки героина. В возрасте двадцати семи лет…
На кастинги модельного агентства «Звезды» ежегодно приходят тысячи юных красавиц, искренне полагающих, что яркая внешность и круглый банковский счет смогут решить все проблемы нелёгкой современной жизни.
Все события, описанные в этом романе, являются вымышленными, а совпадения с реальным фактами – случайными.
Ноябрь 1998 г. – август 1999 г.