Гейман Нил. Задверье

   — Ты! — Эрл пронзил воздух огромным узловатым пальцем. — Я знаю, кто ты есть, де Карабас. Я не забыл. Может, я и стар, но я не забыл.
   Маркиз поклонился.
   — Могу я напомнить твоей светлости, — учтиво сказал он, — что мы заключили сделку? Я добился мирного договора между твоим фьефом и Вороньим двором. А взамен ты согласился оказать небольшую услугу.
   «Значит, Вороний двор все-таки существует, — констатировал про себя Ричард. — Интересно, какой он?»
   — Небольшую услугу? — взревел эрл. Лицо у него стало темно-ревеневым. — Вот как ты это называешь? В отступлении от Белого Города я из-за твоего безрассудства потерял десяток человек. Я глаза лишился!
   — И если мне будет позволено сказать, твоя светлость, — любезно вставил маркиз, — повязка тебе весьма идет. Прекрасно оттеняет твое лицо.
   — Я поклялся… — гремел, вздыбив бороду, эрл. — Я поклялся… что, если ты когда-либо еще покажешься в моих владениях, я… — Он умолк… Потряс головой… И продолжил: — Ну да ладно, вспомню. Я ничего не забываю.
   — И это ты называешь: «Возможно, эрл будет не слишком рад меня видеть»? — прошептала углом рта де Карабасу д'Верь.
   — Как видишь, — пробормотал в ответ он. Д'Верь снова выступила вперед.
   — Твоя светлость, — громко и внятно произнесла она, стараясь привлечь внимание эрла, — де Карабас здесь как мой гость и спутник. Ради крепких уз, когда-то связывавших наши семьи, ради дружбы между моим отцом и…
   — Он злоупотребил моим гостеприимством, — загремел эрл. — Я поклялся, что… если… он когда-либо ступит в мои владения, я велю его выпотрошить и высушить… как… как то, что однажды… м-м-м… сначала выпотрошили, а потом… э-э-э… высушили… м-м-м…
   — Скажем, вяленая селедка, дядюшка? — предложил шут.
   — Какая разница, — пожал плечами эрл. — Стража, взять его.
   Стражники взяли. Хотя все они уже отпраздновали свое шестидесятилетие, каждый прицелился в маркиза из арбалета, и руки у них не дрожали — ни от страха, ни от старости. Ричард посмотрел на Охотника. Происходящее как будто нисколько ее не встревожило: она наблюдала точно человек, смотрящий специально ради него поставленную пьесу.
   Сложив руки на груди, д'Верь выпрямилась и вздернула острый подбородок. Сейчас она уже почти не напоминала потрепанную побродяжку, а скорее походила на человека, привыкшего настоять на своем. Многоцветные глаза сверкнули.
   — Твоя светлость, маркиз пришел сюда со мной, он сопровождает меня в моем походе. Наши семьи дружат уже многие годы…
   — Да, дружат… — любезно прервал эрл. — Сотни лет. Века и века. Я еще твоего дедушку знал. Забавный был старикан. Немного того, — доверительно сообщил он.
   — Но вынуждена сказать, что любое проявление насилия по отношению к моим спутникам буду рассматривать как акт агрессии против меня и моего дома.
   Девушка смерила старика взглядом. Он же высился над ней, точно сторожевая башня. Так они и стояли, замерев на несколько мгновений. Наконец он возбужденно подергал рыжеватую с сединой бороду. Потом как маленький ребенок выпятил нижнюю губу.
   — Я его тут не потерплю, — пророкотал он.
   Маркиз достал золотые карманные часы, которые нашел в кабинете Портико, и, беспечно откинув крышку, равнодушно взглянул на циферблат и как ни в чем не бывало повернулся к д'Вери.
   — Миледи, — начал он. — Совершенно очевидно, от меня тебе будет больше пользы за пределами этого поезда, чем в нем. И мне нужно исследовать другие возможности добиться нашей цели.
   — Нет, — твердо возразила она. — Если ты уйдешь, мы все уйдем.
   — Не думаю, — отозвался маркиз. — Пока ты остаешься в Под-Лондоне, Охотник о тебе позаботится. Мы встретимся на следующей Ярмарке. А до тех пор постарайся не делать глупостей.
   Поезд остановился на какой-то станции.
   Д'Верь пригвоздила эрла взглядом: с бледного треугольного личика сверкали огромные многоцветные глаза, в которых было нечто гораздо более древнее и могущественное, чем позволяли предположить ее юные годы. Ричард заметил, что всякий раз, когда она открывала рот, все в вагоне замолкали.
   — Ты позволишь ему уйти с миром, твоя светлость? — спросила она.
   Эрл провел по лицу руками, потер здоровый глаз и даже повязку и поглядел на девушку.
   — Пусть он удалится, — велел он и устремил на маркиза свирепый взор. — Но в следующий раз, — узловатым толстым пальцем он провел себе по адамовому яблоку, — вяленая селедка.
   Маркиз низко поклонился.
   — Можете меня не провожать, — сказал он стражникам, делая шаг к открытой двери.
   Подняв арбалет, Холвард нацелил его в спину маркизу. Протянув руку, Охотник пригнула арбалет и болт к полу. Маркиз ступил на платформу и, повернувшись, иронично помахал всем на прощание. Двери с шипением закрылись.
   Эрл тяжело опустился в свое огромное кресло в конце вагона, но ничего не сказал. Поезд гремел и лязгал по темному туннелю.
   — Где мои манеры? — пробормотал эрл себе под нос и уставился на гостей одним налитым кровью глазом. Потом повторил снова, взревев столь отчаянно, что у Ричарда завибрировало в желудке — так иногда бывает, когда ощущаешь всем телом удары в большой медный гонг: — ГДЕ МОИ МАНЕРЫ?!!
   Он поманил к себе одного из престарелых стражников:
   — Они, наверное, голодны с дороги, Дагвард. И не удивлюсь, если их мучит жажда.
   — Да, твоя светлость.
   — Остановите поезд! — повелел эрл.
   Двери с шипением раздвинулись, и Дагвард шмыгнул на платформу. Ричард наблюдал за стоявшими там людьми. Никто даже не попытался войти в вагон. Никто как будто не заметил ничего необычного.
   Подойдя к автомату в конце платформы, Дагвард снял шлем и кулаком в кольчужной перчатке бухнул в бок машины.
   — По приказу эрла, — сказал он. — Шок'ладки.
   В недрах машины затрещало, заурчало, и автомат начал один за другим выплевывать десятки шоколадных батончиков «Кэдбери». Дагвард ловил их в свой стальной шлем, который подставил под отверстие. Двери начали закрываться — Холвард заклинил их концом пики, они открылись снова и начали хлопать взад-вперед по древку пики.
   — Освободите двери, — сказал голос из динамика. — Поезд не может тронуться, пока не закроются все двери.
   Одним здоровым глазом эрл искоса рассматривал д'Верь.
   — М-да… И что же привело тебя ко мне? Она облизнула губы.
   — В некотором смысле смерть моего отца, твоя светлость.
   Он медленно кивнул:
   — Да. Ты жаждешь отмщения. И совершенно справедливо. — Прокашлявшись, он глубоким басом продекламировал: — «Серп жатвы сеч Сек вежи с плеч А ран рогач Лил красный плач И стали рдяны От стали рдяной доспехи…» что-то там. Да.
   — Отмщения? — Д'Верь на минуту задумалась. — Да. Об этом и мой отец говорил. Но главное, я просто хочу понять, что произошло и как мне защитить себя. У моей семьи не было врагов.
   Спотыкаясь под тяжестью шоколадных батончиков и банок с «кокой», которые грозили вывалиться из его шлема, в вагон вернулся Дагвард. Дверям позволили закрыться, и поезд двинулся снова.
 
   Еще расстеленное на асфальте в переходе пальто было завалено монетами и банкнотами и уставлено башмаками. Башмаки были на ногах: раскидывали монеты, пачкали и рвали банкноты, раздирали подкладку. Под ногами лежали деньги.
   — Оставьте меня в покое, — молил Лир, вжимаясь в стену туннеля. По его лицу текла кровь, алыми каплями капая в бороду. Покрытый царапинами и вмятинами саксофон неуклюже, безвольно висел у него на груди.
   Его окружила небольшая толпа — больше двадцати, но меньше пятидесяти человек толкались и пихались, вот только это были уже даже не люди, а лишенная разума свора, пустыми глазами уставившаяся перед собой. И все пихали и драли друг друга в отчаянной попытке отдать Лиру свои деньги.
   На плитках стены тоже темнела кровь — там Лир ударился головой. Лир отмахнулся от женщины средних лет с отрытой сумочкой и протянутой ему пригоршней пятерок. В жажде навязать ему свои сбережения она царапала ему лицо. Уворачиваясь от ее денег и ногтей, он потерял равновесие и упал.
   Кто-то наступил ему на руку. Его лицо вдавили в россыпь монет. Зарыдав, Лир стал проклинать все вокруг.
   — Я же предупреждал тебя не усердствовать, — произнес поблизости аристократический голос. — Ты меня не послушал.
   — Помоги мне, — из последних сил выдохнул Лир.
   — Что ж, обратное заклинание существует, — почти неохотно признал голос.
   Толпа придвинулась еще ближе. Брошенный пятипенсовик распорол ему щеку. Сжавшись в комок, Лир зарылся лицом в колени, обхватив их руками.
   — Сыграй ее, черт бы тебя побрал, — выдавил он сквозь слезы. — Все что хочешь… Только останови их…
   Мягкая мелодия на свистульке эхом разнеслась по подземному переходу. Простая музыкальная фраза повторялась снова и снова и с каждым разом звучала чуть иначе: тема с вариациями от маркиза де Карабаса. Шаги стали удаляться. Поначалу медленно шаркая, потом все быстрее. Лир открыл глаза.
   Прислонившись к стене, де Карабас играл на свистульке. Увидев, что Лир смотрит на него, он отнял ее от губ и убрал во внутренний карман пальто. Лиру он бросил льняной носовой платок с отделкой из кружев и заплаткой посередине. Лир отер кровь со лба и бороды.
   — Они бы меня убили, — обвиняюще сказал он.
   — Я ведь тебя предупредил, — отозвался де Карабас. — Считай, тебе повезло, что я возвращался этой дорогой. — Он помог Лиру сесть. — А вот теперь, — сказал маркиз, — за тобой еще один должок.
   Лир подобрал свое пальто — рваное, грязное, с отпечатками многочисленных подошв. Внезапно ему стало очень холодно, и он накинул эти жалкие лохмотья себе на плечи. Со звоном попадали на пол монеты, закружились банкноты. Он оставил их лежать.
   — Действительно ли мне так повезло? Или ты меня подставил?
   Вид у маркиза стал почти оскорбленный.
   — Не знаю, как ты мог даже подумать такое.
   — Потому что я тебя знаю. Вот почему. Ну и что на сей раз? Кража? Поджог? Убийство? — Прозвучали эти слова грустно. Лир как будто смирился.
   Де Карабас забрал у него свой платок.
   — Боюсь, кража. Ты с первого раза угадал, — сказал он. — В настоящее время мне, оказывается, срочно нужна статуэтка династии Тан.
   Поежившись, Лир медленно кивнул.
 
   Ричарду выдали шоколадный батончик с орехами «Кэдбери» из автомата и большой серебряный кубок, украшенный по ободу синими камнями — кажется, сапфирами. Кубок был наполнен «кока-колой». Престарелый шут, которого, кажется, звали Тули, громко откашлялся.
   — Я хотел бы поднять тост за наших гостей, — провозгласил он. — За дитя, за головореза, за глупца. Пусть каждый получит по заслугам.
   — А кто из них я? — шепотом спросил у Охотника Ричард.
   — Глупец, конечно, — прошептала она в ответ.
   — В старые времена, — сказал уныло, отхлебнув «колы», Холвард, — мы пили вино. Я вино предпочитаю. Не такое липкое.
   — Все автоматы выбрасывают вам еду? — поинтересовался Ричард.
   — О да, — ответил старик. — Они подчиняются эрлу, сам понимаешь. Эрл правит Подземкой. Всем, что связано с поездами. Он владетель Центральной, Серкл, Джабилии, Победной, Бейкерлу… Ну, всем, за исключением Подмирной ветки.
   — А что такое «Подмирная ветка»? — не удержался от вопроса Ричард.
   Но Холвард только поджал губы и покачал головой. Кончиками пальцев Охотник тронула Ричарда за плечо:
   — Помнишь, что я тебе говорила про пастухов в Пастушьих Кустах?
   — Ты сказала, что мне лучше бы с ними не встречаться, даже о них не спрашивать, и что есть вещи, о которых мне, вероятно, лучше не знать.
   — Молодец. А теперь прибавь к списку этих вещей еще и Подмирную ветку.
   По проходу к ним шла д'Верь. Ричард сразу заметил, что она улыбается.
   — Эрл согласился нам помочь. Пошли. Он ждет нас в библиотеке.
   Ричард был почти горд тем, что не спросил: «В какой библиотеке?» или не указал, что в поездах библиотек не бывает. Чем дольше он тут находился, тем большее готов был принимать за чистую монету. Он просто обошел вслед за д'Верью пустой трон и через дверь купе попал… в библиотеку.
   Это была огромная каменная зала с высоченным дощатым потолком. Все стены расчерчены полками. Каждая полка заставлена всякой всячиной. Да, книги тут были. Но помимо них полки загромождали самые разные вещи: теннисные ракетки, хоккейные клюшки, зонтики, лопата, ноутбук, деревянная нога, несколько кружек, десятки ботинок, бинокль, средних размеров бревно, шесть кукол-рукавичек, различные CD-диски, старинные и современные грампластинки, видео— и аудиокассеты, игральные кости, игрушечные машинки, разномастные вставные челюсти, часы, фонарики, набор из четырех глиняных гномов для сада (два рыбачат, один стоит с мечтательным лицом), стопы газет, журналов, путеводители, трехногие табуретки, коробка сигар, пластмассовая кивающая восточноевропейская овчарка, носки… Подлинное царство утерянных вещей.
   — Это его настоящие владения, — пробормотала Охотник. — Вещи утерянные. Вещи забытые.
   В каменной стене имелись узкие окна. Через них Ричарду была видна лязгающая тьма и мелькающие фонари в туннелях.
   Эрл сидел, раздвинув ноги, на полу, гладил волкодава, почесывал его под подбородком. Рядом со сконфуженным видом стоял шут. Увидев гостей, эрл, уцепившись за шута, с трудом поднялся на ноги. Собрал морщинами лоб.
   — Ага. Вот и вы. Так, была какая-то причина, почему я попросил вас сюда прийти… сейчас вспомню.
   Он потянул себя за рыжевато-седую бороду — странно мелкий жест для такого огромного человека.
   — Ангел Ислингтон, твоя светлость, — вежливо напомнила д'Верь.
   — Ах да. У твоего отца было, знаешь ли, множество идей, все твердил про перемены. То и дело спрашивал у меня совета. Но я переменам не доверяю. Я послал его к Ислингтону. — Он умолк, моргнул единственным глазом. — Я тебе это уже говорил?
   — Да, твоя светлость. Но нам-то как попасть к Ислингтону?
   Гигант кивнул, будто она сказала нечто глубокомысленное.
   — Только один раз коротким путем. А после длинным путем вниз. Опасным.
   — И каков же короткий путь? — терпеливо спросила д'Верь.
   — Нет-нет. Нужен открывающий, чтобы им пройти. Путь годится только для семьи Портико. — Он опустил ей на плечо огромную лапищу. Потом его пальцы скользнули к ее щеке. — У меня тебе лучше будет. Согреешь старика ночью, а? — Ощерившись, он стариковскими пальцами погладил ее спутанные волосы.
   Охотник сделала шаг к д'Вери, но девушка подняла руку, жестом показывая: еще рано. Не сводя глаз с эрла, д'Верь сказала:
   — Но я и есть старшая дочь лорда Портико, твоя светлость. Как мне попасть к ангелу Ислингтону?
   Ричард поймал себя на том, что восхищается д'Верью: как же ей удается не терять терпения, видя, как эрл явно проигрывает в битве с синдромом Альцгеймера.
   Эрл серьезно подмигнул единственным глазом — точь-в-точь склонивший голову набок старый сокол. Убрал руку с ее волос.
   — Верно. Верно. Дочь Портико. Как твой милый папа? Надеюсь, в добром здравии? Отличный человек. Добрый человек.
   — Как нам попасть к ангелу Ислингтону? — повторила свой вопрос д'Верь, на сей раз ее голос дрогнул.
   — Гм-м? С помощью «Ангелуса», разумеется.
   Ричард вдруг представил себе, как выглядел эрл шестьдесят, восемьдесят, пятьсот лет назад: могучий воин, коварный стратег, любимец женщин, надежный друг, устрашающий враг. Все это еще скрывалось где-то под увечьями, нанесенными временем. Вот почему происходящее было столь ужасно и столь печально.
   Эрл порылся на полках, отодвигая в сторону авторучки и курительные трубки, рогатки и карты, маленьких горгулий и сухие листья. Потом, как случайно наткнувшийся на мышь престарелый кот, схватил небольшой свиток, который протянул девушке.
   — Вот тебе, красавица, — сказал он. — Тут все черным по белому написано. И, полагаю, нам лучше подбросить тебя туда, куда тебе нужно попасть.
   — Подбросить? — не поверил своим ушам Ричард. — На поезде?
   Эрл огляделся в поисках того, откуда раздался вопрос, остановил взгляд на Ричарде и улыбнулся во весь рот.
   — Брось, невелика важность, — пророкотал он. — Для дочери Портико нам ничего не жалко.
   Д'Верь крепко — победно — сжимала в кулачке свиток.
   Ричард почувствовал, что поезд сбавляет ход, потом его, Охотника и д'Верь вывели из каменной залы назад в вагон.
   Поезд тормозил, и Ричард выглянул на платформу.
   — Прошу прощения, какая это станция? — спросил он.
   Двери поезда оказались как раз против таблички, которая гласила: британский музей. Почему-то эта странность стала последней каплей. Он мог смириться с существованием твари по имени Осторожно-Зазор, и Эрлова двора, и даже его странной библиотеки. Но, как любой лондонец, он же знает схему метро, черт бы ее побрал! Это уж слишком.
   — Станции «Британский музей» не существует, — твердо сказал он.
   — Не существует? — пророкотал эрл. — Тогда… м-м-м… вам нужно быть очень осторожными, когда будете сходить с поезда. — На этом он радостно гоготнул и хлопнул по плечу своего шута. — Ты это слышал, Тули? Я отпускаю шутки не хуже тебя.
   Шут улыбнулся — самой хмурой улыбкой на свете.
   — Живот у меня вот-вот надорвется, ребра треснут, и хохота мне ни за что не сдержать, дядюшка, — ответил он.
   С шипением открылись двери.
   — Спасибо, — улыбнулась эрлу д'Верь.
   — Идите-идите, — замахал огромный старик, выпроваживая д'Верь, Ричарда и Охотника из теплого дымного вагона на пустую платформу.
   Потом двери закрылись, поезд тронулся, и Ричард обнаружил, что пялится на табличку, которая — сколько бы он ни моргал, сколько бы ни отводил взгляд и ни переводил его снова, чтобы застать ее врасплох, — упрямо гласила:
 
   БРИТАНСКИЙ МУЗЕЙ

Глава восьмая

   Был ранний вечер, и безоблачное небо мутировало из темно-синего в сумрачно-лиловое с мазками огненно-оранжевого и лаймово-зеленого над Паддингтоном в четырех милях к западу, где недавно — во всяком случае, с точки зрения обзора Старого Бейли, — село солнце.
   Небеса, с некоторым удовлетворением думал Старый Бейли. Никогда не бывает двух одинаковых. Ни днем, ни ночью. Старый Бейли считал себя знатоком небес, а вот эти были особенно хороши. На сегодняшнюю ночь Старый Бейли разбил свою палатку на крыше здания напротив собора Святого Павла в центре лондонского Сити.
   Он любил собор Святого Павла — вот уж что, во всяком случае, за последние триста лет мало изменилось. Собор был построен из белого портлендского камня, который на задымленном лондонском воздухе постепенно почернел от сажи и грязи, а теперь, после чистки Лондона в семидесятых, снова стал более или менее белым, но все же остался старым привычным собором.
   Об остальном лондонском Сити Старый Бейли такого бы не сказал. Оторвавшись от созерцания любимых небес, он заглянул за край крыши и перевел взгляд на залитую натриевым светом мостовую внизу. Ему были видны прикрепленные к стенам камеры видеонаблюдения и немногие машины, а еще — один запоздалый служащий, который, закрыв дверь конторы, поспешил к станции метро.
   Бр-р! От одной мысли о том, чтобы спуститься под землю, Старого Бейли передернуло. Он был крышный человек и этим гордился, так давно бежал от мира на уровне земли…
   Старый Бейли еще помнил те времена, когда в лондонском Сити действительно жили, а не только работали: жили и вожделели, хохотали до упаду и строили дома впритирку один к другому, и каждый был полон людских голосов. Ба, да ведь шум, грязь, вонь и песни из проулка неподалеку (известного тогда, во всяком случае — среди простого люда, как Дерьмовый переулок) стали в свое время легендой. Теперь в Сити никто не жил. Он стал холодным и безрадостным пристанищем офисов и контор, людей, которые работали днем, а по вечерам уезжали к себе домой куда-то еще. Здесь уже не место для жизни. Старый Бейли даже тосковал по вони.
   Последний мазок оранжевого поблек до ночного пурпура.
   Старик прикрыл клетки, чтобы птицы немного вздремнули. Птицы поворчали, потом заснули. Почесав нос, Старый Бейли направился в свою палатку, где достал почерневший котелок, немного воды, морковки и картошки, соль и пару дохлых ощипанных скворцов. Он вышел на крышу, развел в закопченной банке из-под растворимого кофе костерок и как раз ставил вариться похлебку, когда почувствовал, что кто-то наблюдает за ним, укрывшись в тени дымовой трубы.
   Схватив большую вилку для поджаривания на огне гренок, он угрожающе взмахнул ею в сторону трубы.
   — Кто там?
   Из тени выступил маркиз де Карабас и, небрежно поклонившись, сверкнул великолепной белозубой улыбкой. Старый Бейли опустил свою грозную вилку.
   — Ах, это ты, — сказал он. — Ну, зачем пожаловал? За птицами? Или за информацией?
   Подойдя к костерку, маркиз выловил из похлебки Старого Бейли кусок морковки и с удовольствием начал его жевать.
   — Должен признаться, за информацией.
   — Ха! — довольно хмыкнул Старый Бейли. — Ну надо же, внезапное возвращение тяги к знанию! — Тут он подался к маркизу: — А что ты мне дашь взамен?
   — Что тебе нужно?
   — Может, мне следует поступить, как ты? Попросить об услуге — когда-нибудь. Эдакое капиталовложение на будущее. — Старый Бейли усмехнулся.
   — В конечном итоге выходит слишком дорого, — без тени юмора ответил маркиз.
   Старый Бейли кивнул. Теперь, когда солнце зашло, начинало холодать — и к тому же очень быстро.
   — Тогда башмаки. И меховую шапку. — Он осмотрел свои митенки — сплошная дыра, а не перчатки. — И новые митенки. Зима будет просто сволочная.
   — Прекрасно. Я их тебе принесу. — Из внутреннего кармана маркиз де Карабас извлек — как фокусник розу из воздуха — черную фигурку зверя, которую забрал из кабинета Портико. — Что ты мне можешь об этом рассказать?
   Нацепив на нос очки, Старый Бейли взял у маркиза статуэтку. Она была холодной на ощупь. Сев на короб вентиляции, он повертел обсидиановую фигурку в руках и лишь потом объявил:
   — Это Великий Лондонский Зверь.
   Маркиз промолчал. Его взгляд нетерпеливо перескакивал с фигурки на Старого Бейли и обратно. А Старый Бейли, упиваясь тем, что подцепил маркиза на крючок и что маркиз об этом знает, продолжил:
   — Так вот. Говорят, давно — во время первого короля Карла, того, кто дал себе голову отрубить, дурачина, — еще до пожара и чумы, у Большого рва, где потом построили тюрьму Флит, жил мясник и держал у себя какое-то несчастное существо, которое откармливал к Рождеству. (Одни говорят, это был поросенок, другие — дескать, совсем нет, а третьи — я себя к ним причисляю, — что это вообще неизвестно кто был.) Однажды декабрьской ночью зверь сбежал, угодил во Флитов ров и исчез в сточных канавах. Он питался отбросами и рос… и рос… и рос… становился все злее и опаснее. Время от времени вниз посылали отряды охотников, чтобы с ним разделаться.
   Маркиз поджал губы.
   — Он, наверное, сдох лет триста назад.
   — Такие, как он, слишком злобные, чтобы умереть, — покачал головой Старый Бейли. — Они слишком старые, большие и опасные.
   — Я думал, это всего лишь легенда, — вздохнул маркиз. — Как аллигаторы в нью-йоркской канализации.
   Старый Бейли с умудренным видом кивнул.
   — Ты про этих больших белых шельмецов? Ну да, они там есть, не сумневайся. Повстречав их, один мой друг головы лишился. — Повисло молчание. Старый Бейли отдал маркизу статуэтку, а потом вдруг поднял руки и щелкнул сложенными пальцами по большому на манер крокодиловой пасти перед носом де Карабаса. — Не боись, — усмехнулся он самой страшной, какой только умел, ухмылкой, — у него была запасная.
   Маркиз фрыкнул, не уверенный, не водит ли его Старый Бейли за нос, сделал неуловимое движение, и статуэтка исчезла в недрах его черного пальто.
   — Подожди, — велел Старый Бейли.
   Нырнув в свою бурую палатку, он вернулся с серебряным ларчиком, который маркиз оставил ему на хранение в их прошлую встречу. Ларчик он протянул маркизу.
   — А как насчет этого? — спросил он. — Ты готов взять его назад? У меня мурашки по коже бегают от того, что он со мной рядом.
   Пройдя к краю крыши, маркиз спрыгнул на восемь футов и приземлился на соседнее здание.
   — Возьму, когда все закончится, — крикнул он. — Будем надеяться, что тебе не придется его использовать.
   Старый Бейли перегнулся через край крыши:
   — А как я узнаю, если придется?
   — Узнаешь, — отозвался маркиз. — Крысы тебе скажут, что с ним делать.
   На том он перемахнул через скат и буквально заскользил вниз по стене, используя уступы и водосточные трубы как опоры для рук и ног.
   — Надеюсь, я никогда не узнаю, вот и весь мой вам сказ, — проворчал сам себе Старый Бейли, ибо спящие птицы не могли его слышать. Потом ему в голову пришла ужасная мысль. — Эй! — крикнул он, обращаясь к ночи и Сити. — Не забудь про башмаки и митенки!
 
   Плакаты рекламировали освежающие и укрепляющие солодовые напитки, двухшиллинговые железнодорожные экскурсии на побережье, соленую сельдь, воск для усов и ваксу для штиблет. Это были почерневшие от дыма реликты конца двадцатых или начала тридцатых годов. Ричард смотрел на них, не веря своим глазам.
   Станция казалась совершенно заброшенной — Богом забытое место.
   — Это действительно станция «Британский музей», — признал Ричард. — Но… но такой станции никогда не было. Это все неправильно.
   — Она была закрыта в тридцать третьем и опечатана, — сказала д'Верь.
   — Все страньше и страньше, — пробормотал Ричард. Это было все равно что ходить по живой истории. До него доносилось эхо проходящих по соседним туннелям поездов, поднятый ими ветер лохматил волосы. — А еще такие станции есть?