Гейман Нил. Задверье

   — Дай им пройти, — велел голос.
   Охотник ступила на мост первой. На горбу их ждал другой монах: брат Фулигин. Он был моложе и меньше того, с которым они уже столкнулись, но одет в такой же плащ. Кожа у него была насыщенного темно-коричневого цвета. В нескольких футах за ним маячили едва различимые в желтом тумане другие фигуры в черном. «Так вот они, Чернецы», — подумал Ричард. Второй монах с секунду пристально смотрел на пришедших, а потом сказал:
   — Голову я поверну, иди куда хочешь, Поверну ее снова, стучать не захочешь. Ни лица нет, ни выи, Зубья есть, но они кривые. Получить меня можно, правда твоя. А теперь угадай, кто я?
   Вперед выступила д'Верь, облизнула губы, прикрыла глаза.
   — Голову я поверну… — повторила она, отгадывая про себя. — Зубья кривые… иди куда хочешь… — Потом ее лицо осветила улыбка, и она подняла глаза на брата Фулигина. — Ключ, — сказала она. — Ответ: ключ.
   — Мудрая девушка, — отозвался Чернец. — Два шага сделаны. Остался еще один.
   Из желтого тумана выступил и осторожно направился к ним, одной узловатой рукой держась за каменный парапет моста, дряхлый старец. Поравнявшись е братом Фулигином, он остановился. От катаракты глаза у него были молочно-белыми. Ричарду он понравился с первого взгляда.
   — Сколько их тут? — спросил он молодого монаха глубоким, успокаивающим голосом.
   — Трое, отец настоятель.
   — И один из них одолел первого хранителя врат?
   — Да, отец настоятель.
   — А еще один верно ответил второму хранителю врат?
   — Да, отец настоятель.
   — Значит, остался один, которому предстоит пройти Испытание Ключом. — В голосе старика звучало сожаление. — Пусть он или она выйдет вперед.
   — Только не это! — вырвалось у д'Вери.
   — Позвольте мне занять его место, — сказала Охотник. — Я пройду испытание.
   Брат Фулигин покачал головой.
   — Этого мы не можем допустить.
   Когда Ричард был совсем маленьким, его однажды взяли на школьную экскурсию в местный замок. Вместе с классом он поднялся на много-много ступенек на самую высокую точку замка, на полуобвалившуюся башню. Наверху ученики сгрудились теснее, а учитель показывал им расстилающиеся внизу окрестности. Даже в том возрасте Ричард побаивался высоты. Он вцепился в ограждение, зажмурился и попытался не смотреть. Учительница сказала, что от вершины башни до подножия холма, на котором стоял замок, около трехсот футов. А еще она сказала, что, если бросить со смотровой площадки монетку в пенни, она наберет скорость достаточную, чтобы воткнуться в череп человека, стоящего у подножия холма, и войдет в его голову, как пуля. В ту ночь, лежа в постели, Ричард не мог заснуть: все воображал себе монетку, обрушивающуюся, как удар молнии. Она все равно оставалась пенни, но какой же убийственный пенни это был, когда падал.
   ИСПЫТАНИЕ!
   Наконец до Ричарда дошло: на него упал как раз такой убийственный пенни.
   — Минутку, минутку, — сказал он. — М-м… испытание. Кое-кого ждет испытание. Кого-то, кто не барахтался в грязи, кому не выпало отвечать на загадку вроде «Мои первые колебания, но не в постели…». — Он бессвязно лепетал. Сам слышал, что бессвязно лепечет, но ему было все равно. — Это ваше испытание… — обратился он к настоятелю. — Что считать испытанием? Такое, как, скажем, навестить вздорную престарелую родственницу, или это скорее как опустить руку в кипящую воду, чтобы проверить, как быстро слезет кожа?
   — Сюда, пожалуйста, — сказал настоятель.
   — Вам нужен не он, — вмешалась д'Верь. — Возьмите одну из нас.
   — Вас пришло трое. Испытаний три. На каждого по одному, это справедливо, — возразил настоятель. — Если он выдержит свое, то к вам вернется.
   Легкий бриз немного разогнал туман. Темные фигуры, как верно догадался Ричард оказались остальными Чернецами. Каждый держал в руках арбалет. И каждый арбалет был нацелен на Ричарда, или на Охотника, или на д'Верь. Чернецы сомкнули ряды, отрезая Ричарда от Охотника и д'Вери.
   — Мы ищем ключ… — вполголоса начал Ричард.
   — Знаю, — ответил настоятель.
   — Он нужен ангелу, — объяснил Ричард.
   — Знаю, — ответил настоятель.
   Пошарив, он нашел сгиб локтя брата Фулигина.
   — Послушайте, — еще больше понизил голос Ричард, — нельзя же отказать ангелу, особенно в вашем положении, вы же священнослужитель… Почему бы нам не опустить испытание? Если вы сейчас отдадите ключ, я скажу, что вы все сделали как надо.
   Настоятель начал подниматься на мост, в конце которого его ждала распахнутая дверь. Пригнувшись, Ричард следом за монахами шагнул внутрь. Иногда просто ничего не поделаешь.
   — Когда был основан наш орден, нам доверили на хранение ключ. Это одна из самых могущественных реликвий, подлинная святыня. Мы должны передать его, но только тому, кто выдержит испытание и выкажет себя достойным.
   Они прошли по нескольким узким извилистым коридорам. Оборачиваясь назад, Ричард видел свои собственные черные следы.
   — А если я не пройду испытания, мы ключ не получим, так?
   — Верно, сын мой.
   Ричард на мгновение задумался.
   — А я мог бы вернуться и попытаться во второй раз? Брат Фулигин закашлялся.
   — Боюсь, что нет, сын мой, — ответил настоятель. — Случись тебе потерпеть поражение, ты, вероятнее всего, будешь… — Он помешкал, но все же сказал: — Тебе уже будет не до ключа. Но не тревожь себя, быть может, ты как раз тот, кто добудет ключ.
   Его голос прозвучал мертвящим утешением, которое показалось Ричарду страшнее любой попытки напугать.
   — Вы меня убьете?
   Настоятель смотрел перед собой глазами цвета подкисшего молока. Теперь в его голос закралась тень упрека:
   — Мы праведные монахи. Нет, тебя убьет испытание.
   Они поднялись по каким-то ступеням и попали в низкую, похожую на крипту комнату со странными украшениями по стенам.
   — А теперь, — сказал настоятель, — улыбнись! Электрически зажужжала и хлопнула вспышка, на мгновение ослепив Ричарда. Когда его глаза снова привыкли к полумраку, брат Фулигин уже опускал старый, видавший виды «полароид», вынимая из него фотографию. Подождав, когда она проявится, Чернец пришпилил ее к стене.
   — Это наша «стена славы» тех, кто потерпел поражение, — вздохнул настоятель. — Мы снимаем их, чтобы убедиться, что никто не будет забыт. Это наше бремя: помнить и замаливать.
   Ричард воззрился на лица. Несколько «полароидных» снимков; двадцать — тридцать других фотографий, отпечатки сепией и дагерротипы, а после портреты карандашом и акварелью, а еще миниатюры. Лица занимали всю стену. Чернецы ведали мемориалом очень, очень долго.
 
   Д'Верь поежилась.
   — Какая же я была дура, — бормотала она. — Мне следовало бы знать. Три человека. Ни за что нельзя было приходить прямо сюда.
   Охотник чуть заметно поворачивала голову из стороны в сторону. Она определила, где стоит каждый Чернец, откуда на девушку нацелен каждый арбалет. Она рассчитала шансы «за» и «против» того, чтобы доставить д'Верь на ту сторону моста сначала невредимой, потом лишь с незначительными ранами и, наконец, со значительным увечьем для себя и незначительными ранами для нее. Сейчас приходилось рассчитывать заново.
   — А если бы доподлинно знала, что бы ты сделала иначе? — спросила она.
   — Для начала не привела бы сюда его, — сказала д'Верь. — Сперва надо было отыскать маркиза.
   Охотник склонила голову набок.
   — Ты ему доверяешь? — спросила она напрямик, и д'Верь поняла, что она говорит не про Ричарда, а про де Карабаса.
   — Да, — ответила она. — Более или менее доверяю.
   Д'Вери всего два дня назад исполнилось пять лет. Ту Ярмарку устроили в ботаническом саду Кью, и отец взял ее с собой — в подарок на день рождения. Это была ее первая Ярмарка.
   Они как раз были в оранжерее с бабочками, и вокруг билась целая радуга невесомых крыльев, которые зачаровывали, завораживали ее, когда отец вдруг присел на корточки, и его лицо оказалось вровень с ее.
   — Д'Верь, — строго сказал он. — Медленно обернись и посмотри вон туда, на дверь.
   Она обернулась и посмотрела. Смуглый человек с завязанными в хвост черными волосами, в объемистом черном пальто, стоя у двери, разговаривал с двумя золотокожими близнецами — юношей и девушкой. Девушка плакала, как плачут взрослые: держа слезы в себе и ненавидя себя, когда они вырываются наружу, — от этого взрослые всегда становятся одновременно смешными и некрасивыми.
   Д'Верь вернулась к созерцанию бабочек.
   — Ты его видела? — спросил отец. Она кивнула.
   — Это маркиз де Карабас, — сказал он. — Он мошенник и плут и, возможно, в чем-то чудовище. Если когда-либо попадешь в беду, обратись к нему. Он защитит тебя, девочка. Он мой должник.
   И д'Верь поглядела на человека еще раз. Положив руки на плечи близнецам, он выводил их из оранжереи, но прежде чем уйти, обернулся через плечо, посмотрел прямо на нее и улыбнулся огромной белозубой улыбкой. А еще он ей подмигнул.
   Окружавшие их Чернецы казались в тумане темными призраками.
   — Прошу прощения, брат, — окликнула, повысив голос, д'Верь Соболя. — Если наш друг, который пошел за ключом, не выдержит испытания, что будет с нами?
   Он сделал шаг к ним, помедлил, но все же сказал:
   — Мы проводим вас до края топи и отпустим с миром.
   — А как же Ричард? — спросила она.
   Она едва разглядела, как под капюшоном он скорбно, покачал головой.
   — Мне следовало привести маркиза, — пробормотала д'Верь, спрашивая себя, где он, что сейчас делает.
 
   Маркиза де Карабаса распинали на большой деревянной конструкции в форме буквы «X», которую мистер Вандермар сколотил из нескольких старых коек, куска стула, деревянной калитки и еще какого-то предмета, возможно, бывшего некогда колесом от телеги. Еще он пустил в дело большую коробку ржавых гвоздей. Взобравшись на стремянку, Вандермар прилаживал свое творение на отведенное ему место.
   — Чуть повыше, — посоветовал мистер Круп, наблюдавший за его трудами снизу. — Чуть левее. Да. Вот так. Великолепно.
   Давненько им не выпадало кого-нибудь распять.
   Руки и ноги маркиза де Карабаса были распялены на перекладинах «X». Гвозди вбили ему в ладони и ступни. Поперек талии привязали веревкой. После всего, что с ним сотворили, он теперь все равно был без сознания.
   Все сооружение было подвешено на веревках к потолку в помещении, служившем некогда столовой для больничного персонала. На пол под его ногами мистер Круп сносил в большую груду всевозможные острые предметы, начиная от бритв и кухонных ножей и кончая использованными скальпелями и ланцетами и целым рядом любопытных штуковин, которые мистер Вандермар отыскал в бывшем отделении стоматологии. Тут была даже кочерга из котельной.
   — Почему бы вам не взглянуть, как у него дела, мистер Вандермар? — спросил мистер Круп.
   Протянув молоток, мистер Вандермар для пробы ткнул им маркиза.
   Маркиз де Карабас не был добрым или хорошим человеком и себя знал достаточно, чтобы быть уверенным: он не храбрец. Он уже давно решил, что мир, будь то Над или Под, сам желает быть обманутым, и потому взял себе в имя ложь из детской сказки и создал себя — свою одежду, манеры и повадки — как огромную шутку.
   Запястья и стопы терзала тупая боль, понемногу становилось трудно дышать. Пожалуй, разыгрывая потерю сознания, ничего больше не выиграешь. Веки маркиза дрогнули, глаза открылись. Набрав в грудь воздуха, он выплюнул в лицо мистеру Вандермару сгусток алой крови.
   «Храбрый жест, — подумал маркиз. — И глупый». Возможно, не сделай он так, они дали бы ему умереть спокойно.
   — Шалун, — строго пожурил его мистер Круп. На самом деле он был весьма доволен.
   Практиковаться в метании по мишени гораздо интереснее, когда мишень в полном сознании.
 
   Чайник без крышки неистово кипел. Глядя, как бурлит вода, Ричард спрашивал себя, что монахи намереваются с ним делать. Воображение подбросило сразу несколько ответов, каждый из которых подразумевал мучительную боль.
   Как оказалось, все были неверные.
   Кипяток налили в заварочный чайник, куда брат Фулигин отмерил три чайные ложки заварки. Получившуюся жидкость через ситечко налили в три фарфоровые чашки.
   Подняв слепые глаза, настоятель потянул носом воздух и улыбнулся.
   — Первая часть Испытания Ключом, — сказал он. — Добрая чашка чая. Ты с сахаром пьешь?
   — Спасибо, без, — настороженно ответил Ричард. Брат Фулигин долил немного молока и передал чашку с блюдцем Ричарду.
   — Он отравлен? — спросил Ричард.
   Вид у настоятеля стал почти оскорбленный.
   — Господи помилуй! Конечно же, нет!
   Ричард пригубил чай, который на вкус более или менее напоминал обычный чай.
   — Но это действительно часть испытания?
   Взяв руку настоятеля, брат Фулигин вложил в нее чашку с чаем.
   — Так сказать. Нам нравится перед началом поить соискателей чаем. Эта часть испытания для нас. Не для тебя. — Настоятель отпил глоток, по его древнему лицу разлилась блаженная улыбка. — Недурной чай, учитывая ситуацию.
   Ричард поставил на блюдце свою почти нетронутую чашку.
   — Тогда вы не против, если мы сразу перейдем к испытанию?
   Он встал, и все трое прошли к двери в дальнем углу комнаты.
   — Вовсе нет, — отозвался настоятель. — Вовсе нет.
   — Есть что-нибудь… — Ричард помедлил, пытаясь решить, что, собственно, хочет спросить. — Вы что-нибудь можете мне рассказать про испытание?
   Настоятель покачал головой.
   Что тут скажешь? Он провожает соискателей до двери. А потом ждет в коридоре снаружи. Ждет час или два. Потом снова заходит внутрь и забирает из часовни останки соискателя, чтобы затем похоронить их в катакомбах. А иногда бывает еще хуже: соискатель не мертв, хотя и то, что от него осталось, живым не назовешь. Об этих несчастных Чернецы заботятся по мере сил.
   — Ладно, — сказал Ричард. Неубедительно улыбнулся и добавил: — Тогда веди, Макдуф.
   Брат Фулигин снял с двери засовы, которые отошли с грохотом, как от пистолетного выстрела. Затем он с немалым усилием оттянул на себя дверь.
   Ричард вошел внутрь, и, навалившись всем весом, брат Фулигин закрыл за ним дверь и снова заложил засовы. Он подвел настоятеля к стулу и снова вложил в руку старика чашку с чаем. Настоятель прихлебывал чай в молчании, но спустя несколько минут с искренним сожалением сказал:
   — Надо отметить, что правильно будет «Начнем, Макдуф…» [22]. Но у меня не хватило духу его поправить. Такой милый молодой человек.

Глава двенадцатая

   Ричард Мейхью огляделся по сторонам. Платформа метро. Станции он не узнал, но это определенно была линия Дистрикт, на табличке значилось:
 
   чернецы.
 
   Платформа была пуста. Где-то грохотал поезд, гоня по платформе призрачный ветер, разметавший на отдельные страницы желтую газету «Сан»: четырехцветные фотогруди и черно-белые сплетни суетливо поползли прочь, полетели на рельсы.
   Ричард дошел до конца платформы, сел на скамейку и стал ждать, чтобы что-нибудь произошло.
   Ничего не произошло.
   Он потер затылок, испытывая легкое головокружение. Шаги по платформе где-то поблизости. Он поднял глаза: мимо шло чопорное с виду дитя, рука об руку с женщиной, казавшейся увеличенной, постаревшей версией девочки. Они поглядели на него, потом — довольно нарочито — отвели взгляд.
   — Не подходи к нему, Мелани, — очень громким шепотом посоветовала женщина.
   Мелани уставилась на Ричарда, как свойственно впериваться детям, — без тени застенчивости или смущения. Потом перевела взгляд на мать.
   — И почему такие люди не умирают? — с любопытством спросила она.
   — У них не хватает смелости со всем покончить, — объяснила ее мама.
   Мелани еще раз рискнула бросить взгляд на Ричарда.
   — Жалкий, — сказала она.
   Их шаги прошлепали прочь по платформе, и вскоре на ней снова стало пусто.
   Может, ему только привиделось? Он попытался вспомнить, зачем вообще здесь оказался. Наверное, поезда ждет? И куда же он едет?
   Он не знал. Ответ — где-то у него в голове, где-то под рукой. Пойти куда-нибудь? Нет, проще остаться сидеть. Может, это все сон? Он пощупал пластмассовую скамейку под собой, потопал по платформе кроссовками с коркой засохшей грязи (а грязь-то откуда взялась?), коснулся своего лица… Нет, не сон. Где бы он ни был, это реальное место. Но чувства он испытывал странные: отстраненность, подавленность и ужасную, неизбывную печаль. Кто-то сел рядом с ним на скамейку. Ричард не поднял глаз, не повернул головы.
   — Привет, — произнес знакомый голос. — Как жизнь, Дик? С тобой все в порядке?
   Ричард поднял взгляд и почувствовал, как его лицо морщинит улыбка, как надежда обрушивается на него, точно удар под дых.
   — Гарри? — спросил он с испугом. А потом добавил: — Ты меня видишь?
   — Ты всегда был шутником, — усмехнулся Гарри. — Смешной человечек, смешной.
   Гарри был в костюме и при галстуке. Чисто выбритый, и волосы лежат волосок к волоску. Тут до Ричарда дошло, как, собственно, выглядит он сам: грязный, встрепанный, небритый, одежда изжевана…
   — Гарри? Послушай, я… Я знаю, на что похож. Я все могу объяснить. — Он на мгновение задумался. — Нет… Не могу. Такое, в сущности, не объяснишь.
   — Ну и ладно, — сказал Гарри. Голос у него такой успокаивающий, такой здравый. — Даже не знаю, как тебе и сказать. Неловко немножко. — Он помешкал. — Ну… — Но решил все же попытаться: — На самом деле меня тут нет.
   — Да нет же, ты здесь, — возразил Ричард. Гарри сочувственно покачал головой.
   — Нет, — сказал он. — Меня тут нет. Я — плод твоего воображения. Ты с самим собой разговариваешь.
   Ричард недоуменно спросил себя: может, это одна из шуточек Гарри.
   — Ну, может, вот это поможет… — сказал Гарри, поднял руки к лицу и стал мять его, тискать, формировать. Лицо сплющилось, как пластилиновое.
   — Так лучше? — спросил человек, только что бывший Гарри. Голос действовал на нервы своей знакомостью.
   Вот это лицо Ричард знал. С окончания школы брил его почти каждое утро по будням, а иногда и по выходным. Чистил ему зубы, давил из него угри и временами жалел, что оно слишком мало похоже на лицо Тома Круза или Джона Леннона. Да вообще ни на кого не похоже. Было это, разумеется, его собственное лицо.
   — Ты вовсе не у Чернецов, а на станции «Блэкфрайерз» в час пик, — небрежно бросил второй Ричард. — И разговариваешь сам с собой. А сам знаешь, что говорят о тех, кто разговаривает сам с собой. Просто сейчас ты на шаг отступил от безумия.
   Ричард, промокший и грязный, уставился на Ричарда, чистого и хорошо одетого.
   — Не знаю, кто ты, не знаю, чего ты добиваешься, — сказал он. — Но получается у тебя не слишком убедительно: ты на меня даже не похож.
   Он лгал и прекрасно это сознавал. Его двойник печально улыбнулся, подумал и покачал головой.
   — Я — это ты, Ричард. Я все, что осталось в твоей психике нормального.
   Это было не постыдное отражение своего голоса, которое он слышал из автоответчика, с аудиопленок и домашних видеозаписей, не жуткая пародия на голос, сходивший за его собственный, нет, человек говорил самым настоящим голосом Ричарда, тем самым, который он слышал у себя в голове, когда открывал рот, — реальным и гулким.
   Он вгляделся в его лицо.
   — Возьми себя в руки! — крикнул человек с лицом Ричарда. — Посмотри вокруг, попытайся увидеть людей, узреть правду… Сейчас ты к реальности ближе, чем был за всю неделю…
   — Чушь собачья, — в отчаянии огрызнулся Ричард. Он покачал головой, отмахиваясь от всего, что говорило его второе «Я», но все же поглядел на платформу, спрашивая себя, что же все-таки ему полагается увидеть. Что-то мигнуло — на самом краю периферийного зрения. Ричард повернулся рассмотреть, что именно, но оно исчезло.
   — Видишь? — прошептал двойник слишком хорошо знакомым Ричарду голосом.
   — Вижу — что?
   Он стоял на пустой, плохо освещенной платформе, не живое место, а унылый мавзолей.
   И вдруг…
   Шум и свет обрушились на него, как удар бутылкой в лицо: он стоял на станции «Блэкфрайерз» в час пик. Мимо спешили люди… Буйство огней и звуков, бурление мельтешащей человеческой массы. У платформы ждал поезд. В одном окне Ричард увидел свое отражение. И вот как он выглядел. Взгляд безумный. Недельная щетина. Вокруг рта и в бороде корка засохшей пищи. Один глаз недавно подбили, он почернел и заплыл, на ноздре набухал нарыв, воспаленно-красный карбункул. Вид запущенный, лицо и руки покрыты коростой грязи, забившейся в поры и поселившейся под ногтями. Глаза затуманенные и покрасневшие. В свалявшихся волосах какой-то мусор. Сумасшедший бомж стоял в толчее на платформе метро в самый час пик. Ричард закрыл лицо руками.
   А когда отнял их, люди исчезли. На платформе снова было темно и пусто. Ни души.
   Чьи-то пальцы нашарили его руку, подержали, сжали. Женская ладонь. Запах знакомых духов. Слева сидел другой Ричард. Справа, держа его за руку, обеспокоенно ища его взгляд, — Джессика. Он никогда не видел у нее на лице такого выражения.
   — Джесс? — спросил он.
   Покачав головой, Джессика отпустила его руку.
   — Боюсь, что нет, — сказала она. — Я все еще ты. Но тебе нужно прислушаться, дорогой. Сейчас ты к реальности ближе, чем был за…
   — Вы, ребята, все твердите «ближе к реальности» да «ближе к реальности», не знаю, что вы там… — Он остановился. Тут ему кое-что вспомнилось. Он поглядел на другую версию себя, на любимую женщину. — Это часть испытания? — потребовал он ответа.
   — Испытания? — переспросила Джессика и обменялась встревоженным взглядом с другим Ричардом.
   — Да. Испытания. У Чернецов, которые живут под Лондоном, — пояснил Ричард. И стоило ему произнести эти слова, как происходящее снова обрело смысл. — Мне нужно достать ключ для ангела по имени Ислингтон. Если я принесу ему ключ, он отправит меня домой… — Тут во рту у него пересохло, и он умолк.
   — Послушай, ну что ты мелешь? — сказал другой Ричард. — Ты что, сам не понимаешь, насколько нелепо это звучит?
   Вид у Джессики стал такой, будто она изо всех сил сдерживает слезы. Глаза у нее заблестели.
   — Ты не проходишь никакого испытания, Ричард. Ты… У тебя был нервный срыв. Несколько недель назад. Думаю, ты просто сломался. Я разорвала нашу помолвку, ведь ты так странно себя вел, будто стал совсем другим человеком, я… я не смогла этого выносить… а потом… потом ты исчез.
   По щекам у нее заструились слезы, и она замолчала, сморкаясь в бумажный носовой платок. Затем вступил другой Ричард:
   — Я бродил, одинокий и сумасшедший, по улицам Лондона, спал под каким-то мостом, ел то, что находил в мусорных баках и урнах. Трясущийся, потерянный, одинокий. Бормотал себе под нос, говорил с теми, кого не существует…
   — Мне очень жаль, Ричард.
   Она заплакала. Некрасиво скривившись, лицо утратило привлекательность. Тушь потекла унылыми струйками, нос покраснел. Он никогда не видел ее такой расстроенной, такой ранимой и только тут осознал, как же ему хочется взять на себя ее боль. Ричард протянул к ней руку, желая ее обнять, утешить и подбодрить, но мир накренился, ускользнул, искривился и изменился…
   Кто-то на него наткнулся, выругался и пошел своей дорогой. Он лежал навзничь на платформе, над головой — яростное свечение ламп в час пик. Одна половина лица липкая и холодная. С трудом отлепив голову от асфальта, он понял, что лежит в луже собственной блевотины. Во всяком случае, хотелось надеяться, что это его собственная. В глазах проходящих мимо читалось отвращение, или, точнее, они даже не смотрели на него, а, быстро скользнув взглядом, поскорей его отводили.
   Отерев лицо руками, он попытался сесть, но не смог вспомнить, как это делается. Ричард заскулил. Зажмурил покрепче глаза и решил никогда больше их не открывать. А когда все же открыл — тридцать секунд, или час, или день спустя — платформа была погружена в полумрак.
   Он с трудом поднялся на ноги. Никого.
   — Эй? — позвал он. — Помогите. Пожалуйста.
   На скамейке, наблюдая за ним, все еще сидел Гарри.
   — Ну, тебе все еще нужно, чтобы тебе говорили, что делать?
   Оттолкнувшись от скамейки, Гарри сделал несколько шагов к столбу, возле которого стоял Ричард.
   — Ричард, — настойчиво сказал он. — Я — это ты. И посоветовать тебе я могу только то, что говоришь себе ты сам. Вот только, быть может, тебе слишком страшно и ты себя не слушаешь.
   — Ты — не я, — упорствовал Ричард, хотя сам уже в это не верил.
   — Потрогай меня, — предложил Гарри.
   Ричард протянул руку — она вошла прямо в лицо Гарри, раздавила, расплющила, точно ткнулась в теплую жвачку. В воздухе вокруг нее Ричард ничего не почувствовал.
   И поспешно убрал руку из этого лица.
   — Вот видишь? — спросил Гарри. — Меня тут нет. Есть только ты один: ходишь взад-вперед по платформе, говоришь сам с собой, пытаешься набраться храбрости, чтобы…
   Ричард не собирался ничего говорить, но его губы задвигались сами собой, а голос произнес:
   — Пытаюсь набраться храбрости, чтобы что?..
   — Управление лондонского транспорта приносит извинения за задержку поездов, — сказал низкий голос из громкоговорителя и, искаженный эхом, разнесся по платформе, — вызванную несчастным случаем на станции «Блэкфрайерз».