Гейман Нил. Задверье

   — Тогда мне бы хотелось попытать счастья.
   — Очень хорошо, — после едва заметной заминки сказал маркиз и, отступив на шаг, снова запрыгнул на стеклянный купол прилавка копченой лососины, где устроился поудобнее, готовясь наблюдать за поединком.
   Варни был, без сомнения, грозным противником, не говоря уже о том, что он был задирой, садистом и вообще крайне опасным для здоровья всех, кто бы его ни окружал. Но вот большой сообразительностью он не отличался. Он пялился на маркиза, пока до него доходило, и доходило, и все еще доходило, но наконец все же дошло, и он в полнейшем недоумении спросил:
   — Это с ней мне придется драться?
   — Да, — ответила женщина в крапчатой коже. — Если, конечно, ты не предпочтешь сперва передохнуть.
   Варни рассмеялся — маниакальным смешком. Но умолк мгновение спустя, когда женщина с силой ударила его ногой в солнечное сплетение, и он рухнул, как поваленное дерево.
   В опилках ему подвернулся лом, которым он сражался с карликом. Схватив его, он обрушил железяку прямо в лицо противницы — или обрушил бы, если бы она не увернулась и тут же сама не нанесла ему быстрый удар по ушам открытыми ладонями. Лом полетел через весь зал мяса и рыбы. Еще покачиваясь от боли в ушах, Варни выхватил из сапога нож. Он не мог бы сказать наверняка, что случилось затем: просто мир вдруг ушел у него из-под ног, а потом он оказался лицом в опилках, из ушей у него лилась кровь, горло укололо острие его собственного ножа, а голос маркиза де Карабаса произнес:
   — Достаточно!
   Все еще держа нож Варни у его горла, женщина подняла глаза. — И?
   — Впечатляет. Весьма, — изрек маркиз. Д'Верь кивнула.
   Ричард стоял как громом пораженный: это было все равно что смотреть на Эмму Пил, Брюса Ли и на редкость скверный торнадо, соединенные в одно целое и сдобренные солидной порцией профессиональной киносъемки, — однажды он видел такой ролик в программе «Дикая природа», где мангуст прикончил королевскую кобру. Вот как она двигалась. Вот как она сражалась.
   Обычно проявления неприкрытого насилия выбивали Ричарда из колеи. Но глядя на эту женщину в действии, он испытал ликование, будто она соответствовала какой-то части его самого, о которой он даже не подозревал. Казалось бесконечно правильным и справедливым, что в этом нереальном отражении того Лондона, который он знал, он с ней встретился, и оказалось, что она умеет так хорошо драться.
   Она принадлежала Под-Лондону. Теперь он это понимал. А подумав про это, подумал и про Над-Лондон, про мир, в котором никто вот так, как она, не дерется, никому не нужно вот так, как она, драться, — мир безопасности и здравого смысла, и на мгновение тоска по дому прошибла его, как пот.
   Женщина перевела взгляд на Варни.
   — Благодарю вас, мистер Варни, — вежливо сказала она. — Боюсь, ваши услуги нам все же не понадобятся.
   Убрав колено с его спины, она заткнула его нож себе за ремень.
   — И звать тебя? — спросил маркиз.
   — Зови меня Охотник. Никто не произнес ни слова. Потом д'Верь с запинкой спросила:
   — Тот… Тот самый Охотник?
   — Вот именно, — отозвалась Охотник, отряхивая с кожаных штанов опилки. — Я вернулась.
   Где-то вдалеке дважды ударил колокол, гудение было таким низким, что у Ричарда завибрировали зубы.
   — Пять минут, — пробормотал маркиз, а затем, обращаясь к немногим оставшимся претендентам и зрителям, сказал: — Полагаю, мы нашли того, кого искали. Всем спасибо. Больше смотреть не на что.
   Подойдя к д'Вери, Охотник осмотрела ее с головы до ног.
   — Ты сумеешь помешать меня убить? — спросила девушка.
   Охотник указала кивком на Ричарда:
   — Его жизнь я спасла сегодня дважды: на мосту и когда мы шли на Ярмарку.
   Варни же, с трудом поднявшись на ноги, мысленно подхватил лом. Маркиз наблюдал за ним и ломом, но не произнес ни слова.
   На губах д'Вери играла призрачная улыбка.
   — Забавно, — сказала она. — А Ричард решил, что ты… Но ее новая телохранительница так и не узнала, кем считал ее Ричард. К ее голове, со свистом разрезая воздух, летел лом. Она же просто подняла руку и его поймала: с удовлетворительным уханьем он лег ей в ладонь.
   Повернувшись на каблуках, Охотник, помахивая ломом, направилась к Варни.
   — Это твое? — вежливо спросила она.
   Он только ощерился, показывая желтые, черные и бурые зубы.
   — В настоящий момент, — продолжала Охотник, — действует Ярмарочное Перемирие. Но если ты еще раз попытаешься выкинуть нечто подобное, я забуду про Перемирие, обломаю тебе обе руки, и домой ты их понесешь в зубах. А теперь, — сказала она, выворачивая ему руку, — извинись по-хорошему.
   — О-ух!! — взвыл Варни.
   — Да? — поощрила она.
   — Извини, — выплюнул он, точно эти слова из него вырвали клещами.
   Она его отпустила.
   Пятясь и не спуская с Охотника глаз, разъяренный и напуганный Варни быстро шмыгнул на безопасное расстояние. Но дойдя до дверей продуктовых залов, задержался, чтобы крикнуть:
   — Ты труп! Черт бы тебя побрал, ты труп! — В его голосе звучали слезы. На том он повернулся и выбежал прочь.
   — Ох уж эти любители, — вздохнула Охотник.
 
   Уходили они тем же путем, каким пришел Ричард. Колокол бил теперь низко и непрерывно. Подойдя ближе, Ричард увидел, что колокол медный и просто гигантский, а подвешен он к деревянной раме. Рама была установлена возле прилавка деликатесных заливных «Харродс», язык колокола раскачивал крупный негр в черном плаще доминиканского монаха.
   Сколь бы грандиозной и впечатляющей ни была Передвижная Ярмарка, еще больше поразило Ричарда то, с какой скоростью ее разобрали, сложили и убрали. На глазах исчезали малейшие свидетельства того, что она вообще когда-либо тут была: прилавки, козлы и палатки разбирали, взваливали на спины и утаскивали прочь. Ричард заметил, как, спотыкаясь, бредет нагруженный своими топорными вывесками и птичьими клетками Старый Бейли. Счастливо помахав Ричарду, старик исчез в ночи.
   Толпа поредела. Ярмарка исчезла. Первый этаж «Харродс» выглядел теперь как обычно — таким же скучным и благопристойным, как в любой из уик-эндов, когда он ходил по нему с Джессикой. Ярмарки словно никогда и не бывало.
   — Разумеется, я про тебя слышал, Охотник, — сказал маркиз. — Где ты обреталась все это время?
   — Охотилась, — просто ответила она, а у д'Вери спросила: — Ты приказы исполнять умеешь?
   — Если необходимо, — кивнула д'Верь.
   — Хорошо. Тогда, может быть, я сумею сохранить тебя в живых, — сказала Охотник. — В том случае, если приму ваше предложение.
   Остановившись как вкопанный, маркиз недоверчивым взглядом обшарил ее лицо.
   — Ты сказала, если примешь наше предложение…
   Охотник толкнула дверь, и все четверо ступили на ночную лондонскую улицу. Пока они были на Ярмарке, прошел дождь, и свет фонарей, сияя, отражался в мокром асфальте.
   — Я его приняла, — ответила Охотник.
   Ричард во все глаза смотрел на сверкающую после дождя улицу. Она казалась такой обычной, такой мирной, такой нормальной. На мгновение ему подумалось: чтобы вернуть назад прежнюю жизнь, достаточно просто остановить такси и попросить отвезти его домой. А тогда он выспится до утра в собственной кровати. Но он знал, что такси не только перед ним не остановится, но даже его не увидит, а впрочем, если бы и остановилось, дома у него все равно нет.
   — Я устал, — сказал он.
   Никто ему не ответил. Д'Верь старалась не встречаться с ним взглядом, маркиз его весело игнорировал, а Охотник обращалась как с ничтожной букашкой. Он почувствовал себя маленьким, никому не нужным ребенком, который тащится за большими детьми, и от этого на него накатило раздражение.
   — Послушайте, — прочистив горло, сказал он, — не хочу показаться надоедливым, но как же я?
   Повернувшись, маркиз уставился на него, в темноте его глаза показались Ричарду огромными и совсем белыми.
   — Ты? — переспросил он. — А что с тобой такое?
   — Но… — От удивления Ричард даже начал заикаться. — Но как мне вернуться к нормальной жизни? Я словно в кошмарный сон попал. Еще на прошлой неделе все было разумно и логично, а теперь никакой логики… — Он смолк, тяжело сглотнул. — Я просто хочу вернуться к прежней жизни, — объяснил он.
   — Путешествуя с нами, Ричард, ты к ней не вернешься, — сказала д'Верь. — Для тебя и так все будет очень тяжело. Мне… мне правда очень жаль.
   Охотник, шедшая впереди, опустилась на колени посреди мостовой. Сняв с пояса небольшой предмет, она открыла им канализационный люк. Оттащив люк в сторону, заглянула в дыру, настороженно подождала с полминуты, потом спустилась на несколько перекладин сама и поторопила спускаться д'Верь.
   Д'Верь даже не оглянулась на Ричарда, прежде чем исчезнуть внизу. Маркиз же почесал нос.
   — Существует два Лондона, молодой человек, — сказал он. — Есть Над-Лондон, там ты жил, и есть Под-Лондон, Подмирье, населенное людьми, провалившимися в трещины мироздания. Теперь ты один из них. Доброй ночи.
   И на том он начал спускаться по скобам в шахте под люком.
   — Минутку! — воскликнул Ричард, схватился за крышку за мгновение до того, как она закрылась, и последовал за маркизом вниз.
   Пахло как в водостоке. В канализации витал мертвый, мыльный капустный запах. Ричард решил, что, когда они спустятся ниже, вонь усилится, но она почему-то рассеялась, и довольно скоро. Внизу, по дну каменного туннеля, бежал серый поток, неглубокий, но быстрый. Ричард тут же намочил штанины. Ему были видны фонари ушедших вперед, и, расплескивая воду, он побежал, пока не нагнал их.
   — Уходи, — приказал маркиз.
   — Нет.
   Д'Верь подняла на него глаза.
   — Мне правда очень жаль, — повторила она.
   С удивившей Ричарда ловкостью маркиз заступил между ними.
   — Ты не можешь вернуться ни в свою старую квартиру, ни к своей прежней работе, ни к своей прежней жизни, — сказал он почти мягко. — Всего этого больше не существует. Там, наверху, тебя самого больше не существует.
   Они вышли к перекрестку: округлой каморке, куда сходились три туннеля. Не оглядываясь, Охотник и д'Верь направились по одному из них, по тому, где не бежала вода. Маркиз же помедлил.
   — Тебе просто придется устраиваться тут, внизу, как сможешь. В канализационных туннелях, среди магии и темноты. — Тут он вдруг широко улыбнулся, одарил Ричарда мимолетной, монументальной в своей яркости улыбкой. — Ну… рад был снова тебя повидать. Удачи. Если сумеешь выжить ближайшие день-два, — доверительно сообщил он, — протянешь, наверное, целый месяц.
   С этими словами он повернулся и зашагал в туннель вслед за Охотником и д'Верью.
   Прислонившись к стене, Ричард слушал, как удаляются шаги, как их разносит эхом, как мимо бежит, направляясь к насосным станциям Восточного Лондона, вода.
   — Вот черт! — пробормотал он.
   А потом, к своему собственному удивлению и впервые с тех пор, как умер его отец, Ричард Мейхью, оставшись один в темноте, заплакал.
 
   На подземной платформе было совершенно пусто и совершенно темно. Варни шел по ней, держась поближе к стене и время от времени бросая нервные взгляды вперед, назад и по сторонам.
   Станцию он выбрал наугад, добрался до нее по крышам, через темные закоулки, путал следы, чтобы стряхнуть возможный хвост. Он направлялся не в свою берлогу в глубинных туннелях под Кэмден-Тауном. Слишком рискованно. Были и другие места, где Варни припрятал оружие и еду. Он ненадолго заляжет на дно: пока буря не утихнет.
   Застыв у билетного автомата, он прислушался к темноте: полнейшая тишина. Несколько успокоившись, что, кроме него, тут никого нет, он позволил себе расслабиться. Винтовая лестница уводила в темноту, и на верхней ее ступеньке он, остановившись, вдохнул полной грудью.
   Из-за спины у него елейно-масляный голос дружелюбно произнес:
   — Варни — лучший головорез и телохранитель всего Подмирья. Это всем известно. Сам мистер Варни нам это сказал.
   А из-за другого его плеча безжизненно отозвался второй:
   — Лгать нехорошо, мистер Круп.
   В кромешной тьме мистер Круп с жаром взялся рассуждать на данную тему.
   — Верно, мистер Вандермар. Должен сказать, что рассматриваю это как предательство лично меня и глубоко этим обижен. И разочарован. А когда у тебя нет искупающих черт характера, ты плохо умеешь мириться с разочарованием, как по-вашему, мистер Вандермар?
   — Весьма плохо, мистер Круп.
   Бросившись вперед, Варни опрометью затопотал по винтовой лестнице.
   С верхней ступеньки ему вслед полетели слова мистера Крупа:
   — Если придерживаться истины, это следует считать убийством из милосердия.
   Топот сапог Варни эхом разносился по всей лестнице. Варни отдувался и пыхтел, обдирал о стены плечи, слепо несся в темноту. Он выскочил на площадку внизу, где табличка предупреждала пассажиров, что до верха ровно 259 ступеней и что подниматься по ней следует только людям крепкого здоровья. Всем остальным табличка предлагала воспользоваться лифтом.
   «Лифтом?»
   Что-то лязгнуло, двери лифта открылись с величественной медлительностью. Упавший из кабины свет залил коридор. Варни попытался нашарить нож и выругался, вспомнив, что он остался у этой суки, у Охотника. И потянулся за мачете в заплечных ножнах. Мачете на месте не было.
   Услышав у себя за спиной вежливое покашливание, Варни обернулся.
   На ступеньках внизу винтовой лестницы сидел мистер Вандермар.
   И чистил ногти мачете Варни.
   А потом на него бросился мистер Круп — сплошь зубы, когти и мелкие клинки: у Варни не было даже шанса вскрикнуть.
   — Прощайте, — не отрываясь от своего занятия, бесстрастно сказал мистер Вандермар.
   И тут потекла кровь. Горячая красная кровь в огромных количествах, ведь Варни был крупным мужчиной и всю ее держал в себе. Однако, когда господа Круп и Вандермар закончили, пришлось бы немало потрудиться, чтобы заметить крохотное пятнышко у подножия винтовой лестницы. В следующий же раз, когда мыли полы, и оно исчезло.
   Охотник шла первой. Д'Верь — в середине. Маркиз прикрывал тылы. С тех пор, как они полчаса назад оставили Ричарда, никто не произнес не слова. Внезапно д'Верь остановилась.
   — Мы не можем так поступить, — решительно сказала она. — Не можем его бросить.
   — Конечно, можем, — возразил маркиз. — Уже бросили.
   Она покачала головой. С той самой минуты, как увидела на испытаниях лежащего под Пагубой Подгузником Ричарда, она чувствовала себя виноватой и глупой. И устала от этого ощущения.
   — Не глупи, — сказал маркиз.
   — Он спас мне жизнь, — отрезала она. — Он мог бы оставить меня на тротуаре. Но не оставил.
   Это все ее вина. Какие тут могут быть отговорки? Она открыла дверь к кому-то, кто мог бы ей помочь, и он ей помог. Он отнес ее в тепло, заботился о ней, привел ей на помощь других. И эта помощь, эта доброта выбросила его из его собственного мира в ее.
   Глупо даже думать о том, чтобы взять его с собой. Они не могут себе этого позволить: она даже сомневалась, смогут ли они трое позаботиться о себе в предстоящем пути.
   Тут ей пришло в голову, а просто ли это была открытая ею дверь? Позволила ли эта дверь ему заметить ее на тротуаре, или тут кроется нечто большее?
   Маркиз поднял бровь: отстраненный, беспристрастный — воплощение иронии.
   — Моя прекрасная леди, — сказал он. — В эту экспедицию мы пассажиров с собой не берем.
   — Оставь покровительственный тон, де Карабас, — ощетинилась д'Верь, голос у нее звучал устало. — Думается, мне решать, кто пойдет с нами. Ты ведь работаешь на меня, так? Или мы поменялись местами? — Горе по родным и усталость истощили ее терпение. Она нуждается в де Карабасе, не может себе позволить с ним поссориться, но всему есть предел.
   Он уставился на нее с ледяным гневом.
   — Он с нами не пойдет, — бесстрастно заявил он. — Да и вообще он скорее всего уже мертв.
 
   Ричард не был мертв. Он сидел в темноте на уступе, идущем вдоль канализационного канала, и размышлял, что ему делать, в насколько более безвыходную ситуацию он вообще способен попасть. До сего дня жизнь, решил он, прекрасно подготовила его для работы с ценными бумагами, покупок в супермаркете, просмотра послеобеденного футбольного матча в воскресенье, включения обогревателя, если похолодает. И замечательнейшим образом провалилась во всем, что касается подготовки его к жизни невидимки, обитающего на крышах и в канализации Лондона, к жизни в холоде, влажности и темноте.
   Замерцал огонек. К нему приближались шаги. Если это банда убийц, каннибалов или монстров, он даже обороняться не станет. Пусть они за него все сделают; с него довольно. Он уставился в темноту, приблизительно туда, где полагалось быть его ногам. Шаги послышались еще ближе.
   — Ричард? — позвал голос д'Вери.
   Он даже подскочил на месте, а потом решил усердно не обращать на нее внимания. «Если бы не ты…» — подумал он.
   — Ричард?
   Он даже глаз не поднял.
   — Что? — не выдержал он наконец.
   — Послушай, — сказала она. — Если бы не я, ты ведь не попал бы в такой переплет. («Ох как верно!» — подумал он.) И правду сказать, сомневаюсь, что с нами ты будешь в большей безопасности. Но… Ну… — Она пожала плечами. Сделала глубокий вдох. — Извини. Честное слово. Ты идешь?
   Он поглядел на нее: маленькое создание, с бледного личика сердечком напряженно смотрят огромные глаза. «Ладно, — сказал он самому себе, — пожалуй, прямо сейчас умереть я не готов».
   — Что ж, ничем особенно важным я в данный момент не занят, — сказал он с напускным безразличием, граничащим с истерией. — Почему бы и нет.
   Ее лицо преобразилось, бросившись ему на грудь, она крепко его обняла.
   — Мы попытаемся вернуть тебя назад, — пообещала она. — Честное слово. Как только найдем то, что я ищу.
   Он спросил себя, искренне ли она говорит, — ему впервые пришло в голову: а ведь то, что она предлагает, вероятно, невозможно. Но от этой мысли он отмахнулся. Они пошли по туннелю. Ричард смутно различал фигуры дожидающихся их у жерла туннеля Охотника и маркиза. Вид у маркиза был такой, будто его вынудили проглотить раздавленный лимон.
   — А что, собственно, ты ищешь? — спросил Ричард, немного повеселев.
   Д'Верь сделала глубокий вдох, потом, помолчав, все же ответила:
   — Долго рассказывать. В настоящий момент мы ищем ангела по имени Ислингтон.
   Ричард расхохотался. Просто не мог ничего с собой поделать. К смеху примешивалась истерика, но еще больше в нем было от смертельной усталости человека, которому загадочным образом удалось за последние двадцать четыре часа поверить в двенадцать невозможных вещей, так как следует и не позавтракав. Эхо разнесло его смех по туннелю.
   — Ангела? — переспросил он, беспомощно хихикая. — По имени Ислингтон?
   — Нам предстоит дальний путь, — ответила д'Верь. Чувствуя себя выжатым, опустошенным и измотанным, Ричард тряхнул головой.
   — Ну надо же, ангел! — истерически прошептал он в темноту туннелей и повторил: — Ангел!
 
   Свечи ждали по всему Великом залу. Свечи стояли у основания чугунных колонн, поддерживающих крышу. Свечи столпились у водопада, лившего струи по одной из стен в маленькое каменное озерцо. Свечи сгрудились у скальных выступов. Свечи жались к полу. Свечи белели в подсвечниках у огромной двери, возвышавшейся между двумя темными чугунными колоннами. Дверь была высечена из черного кремния и украшена серебряной окантовкой, которая за столетия потемнела и сама, в свой черед, стала почти черной. Свечи были не зажжены, но когда высокая фигура проходила мимо, вспыхивали язычками пламени. Никакая рука их не касалась, никакой огонь не лизал фитиля. Одеяние было простым и белым — или больше, чем белым. Скорее это было отсутствие всех цветов, оттенок столь яркий, что слепил глаза. Босые ноги ступали по холодному камню Великого зала. Лицо было бледным, мудрым и мягким и, быть может, чуть одиноким.
   И очень красивым.
   Вскоре горели все до единой свечи. Он помедлил у каменного озерца, опустился возле воды на колени и, сложив руки чашей, погрузил их в прозрачную воду, поднял, испил. Вода была холодной, но очень чистой. Допив ее, он на мгновение, будто благословляя, закрыл глаза. Потом встал и отправился той же дорогой, которой пришел, и когда его одеяние шелестело мимо них, свечи гасли, как делали это десятки тысяч лет. Крыльев у него не было, но все же это был, без сомнения, ангел.
   Ислингтон покинул Великий зал, последняя свеча угасла, вернулась тьма.

Глава шестая

   Ричард добавил новую запись в воображаемый дневник.

 
   «Дорогой Дневник, — начал он. — В пятницу у меня были работа, невеста, дом и жизнь, которая имела какой-то смысл. (Ну, настолько, насколько в жизни вообще есть смысл.) Потом я нашел раненую девушку, которая истекала кровью на тротуаре, и попытался быть добрым самарянином. Теперь у меня нет невесты, нет дома, нет работы, и я иду в нескольких сотнях футов под улицами Лондона с такими же шансами на долгую жизнь, как у суицидной дрозофилы».
   — Сюда, — сказал маркиз, указав вправо. Изящно встрепенулась грязная кружевная манжета.
   — По мне, так все туннели одинаковы. Как ты отличаешь, какой из них какой? — поинтересовался Ричард, занося в память свою дневниковую запись.
   — Никак, — скорбно ответил маркиз. — Мы безнадежно заблудились. Нас никто больше не увидит. Через несколько дней мы перебьем друг друга и съедим.
   — Правда? — Уже открыв рот, Ричард возненавидел себя, что проглотил приманку.
   — Нет.
   Выражение у него на лице говорило, что мучить этого бедного глупца слишком уж просто, даже неинтересно. Ричард же обнаружил, что с течением времени ему все более становится все равно, что думают о нем эти люди. Кроме, быть может, д'Вери.
   Ричард вернулся к своему воображаемому дневнику.
   «В этом другом Лондоне живут сотни людей. А может быть, тысячи. Те, кто отсюда родом, и те, кто провалился в трещины реальности. Я путешествую с девушкой по имени д'Верь, ее телохранительницей и ее великим визирем-психопатом. Прошлую ночь мы провели в крохотном отростке туннеля, который, по словам д'Вери, раньше был одной из сточных канав эпохи Регентства. Когда я заснул, телохранительница не спала, и когда меня разбудили — тоже. По-моему, она вообще никогда не спит. На завтрак мы ели фруктовый пирог, огромный его кусок нашелся у маркиза в кармане. И зачем люди носят в кармане кусок пирога? Пока я спал, мои кроссовки почти высохли.
   Я хочу домой».
   Потом он трижды мысленно подчеркнул последнюю фразу, переписал ее огромными заглавными буквами красными чернилами, обвел в кружок и лишь после этого добавил дюжину восклицательных знаков на воображаемых полях.
   Хорошо еще в туннеле, по которому они шли теперь, было сухо. Это был высокотехнологичный туннель: сплошь серебристые трубки и белые стены. Маркиз и д'Верь шли бок о бок впереди. Ричард обычно держался на пару шагов позади них, а Охотник постоянно перемещалась: кралась позади, то сбоку от одного или другого, то сливалась с тенями немного впереди. Когда она двигалась, не было слышно ни звука, что приводило Ричарда в некоторое замешательство.
   Перед ними замаячила узенькая полоска света.
   — Ну вот и пришли, — сказал маркиз. — Станция «Бэнк», самый центр Сити. Вполне подходящее место для начала поисков.
   — Ты лишился рассудка, — возразил Ричард. Эта фраза ни для чьих ушей не предназначалась, но даже самый sotto voce [12] эхом отдавался в темноте.
   — Правда? — осведомился маркиз.
   Бетонные плиты у них под ногами завибрировали: где-то поблизости шел поезд метро.
   — Хватит, Ричард, — предостерегающе сказала д'Верь. Но слова сами слетали у него с языка.
   — Вы оба сдурели. Такой штуки, как ангелы, просто не существует.
   — Ага, — протянул маркиз. — Теперь я тебя понял. Такой штуки, как ангелы, просто не существует. Как не существует Под-Лондона, крысословов и пастухов в Пастушьих Кустах.
   — Никаких пастухов в районе Шепхердз-Буш, если ты о нем говоришь, не существует, — решительно отрезал Ричард. — Я там бывал. Там есть только дома, магистрали и Би-би-си-2. Ничего больше.
   — Вот и нет, — ответила из темноты прямо над ухом Ричарда Охотник. — Молись, чтобы ты никогда их не встретил. — Ее предостережение прозвучало совершенно серьезно.
   — И все равно, — упорствовал Ричард, — я не верю, что тут, внизу, обретаются стада ангелов.
   — Не обретаются, — согласился маркиз. — Ангел здесь только один. — Они достигли конца туннеля и оказались перед запертой дверью. Маркиз отступил на шаг. — Миледи? — с поклоном обратился он к д'Вери.
   Она на мгновение приложила ладонь к двери, и дверь беззвучно открылась.
   — Наверное, мы говорим о разных вещах, — не унимался Ричард. — У тех, кого я имею в виду, есть крылья, нимбы, трубы и благая весть всему человечеству.
   — Вот именно, — согласилась д'Верь. — Ты правильно понимаешь. Ангелы.
   Они переступили порог.
   Ричард невольно зажмурился. Столько света: он ударил ему в голову, точно вино или мигрень. Когда его глаза привыкли к свету, Ричард сообразил, что стоит в длинном пешеходном туннеле, соединяющем станции «Монумент» и «Бэнк». В обе стороны лениво тащились на пересадку пассажиры, не удостаивая четверку даже взглядом. Эхо разносило по туннелю дерзкое рыдание саксофона: кто-то вполне сносно играл «Я никогда больше не влюблюсь» Берта Барнаха и Хола Дэвидса. Ричард подавил в себе желание подпеть. Оглядевшись по сторонам, маркиз повел их к «Бэнк».