Гейман Нил. Задверье

   Маркиз потихоньку спрятал статуэтку во внутренний карман пальто.
   Девушка остановилась перед высоким шифоньером.
   — Здесь, — сказала она.
   Стоило ей дотронуться, раздался щелчок, и небольшая филенка в боку шифоньера отодвинулась. Сунув руку в образовавшееся отверстие, она достала предмет, размером и формой напоминающий крокетный шар, и протянула его маркизу. Это была сфера из старинной латуни и полированного дерева с накладками из начищенной меди и выгнутыми линзами.
   — Это он? — спросил маркиз, повертев шар в руках. Она кивнула.
   — Молодец.
   Внезапно д'Верь посерьезнела.
   — Не знаю, как я могла пропустить его в прошлый раз.
   — Ты была расстроена, — ответил маркиз. — Я нисколько не сомневался, что мы найдем его здесь. А я не часто ошибаюсь. Ну а теперь…
   Он поднял шар повыше. Свет отразился в линзах, заиграл на латуни и меди. И хотя незнание уязвляло и вызывало досаду, он все же спросил:
   — Как он включается?
 
   Анастезия привела Ричарда в небольшой сквер по другую сторону реки, оттуда они спустились по идущей в стене лесенке. На нижней площадке она снова зажгла свечку в бутылке. Открыв дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», она аккуратно закрыла ее за ними, и их поглотила тьма, разгоняемая неверным мерцанием свечки в импровизированном фонаре.
   — Есть одна девушка по имени д'Верь, — сказал Ричард, пока они спускались по еще одной темной лестнице. — Она чуть моложе тебя. Ты ее знаешь?
   — Леди д'Верь. Я про нее слышала.
   — Так из какой она… м-м… баронии?
   — Не из какой. Она из Дома Порогов. Раньше ее семья имела большой вес.
   — Раньше? А что, теперь уже нет?
   — Кто-то их убил.
   Да, теперь он вспомнил: маркиз что-то говорил про это.
   У них под ногами проскочила крыса. Остановившись на ступеньках, Анастезия присела в глубоком реверансе. Крыса помедлила.
   — Сэр, — обратилась девушка к крысе.
   — Привет, — сказал Ричард.
   Крыса с мгновение смотрела на них, потом сиганула вниз по лестнице.
   — А что такое Передвижная Ярмарка? — спросил Ричард.
   — Она очень большая, — ответила девушка. — Но крысословы почти никогда туда не ходят. Правду сказать… — Она помешкала. — Не-а. Ты надо мной посмеешься.
   — Ни за что, — искренне пообещал Ричард.
   — Понимаешь, — замялась худая девушка, — мне немного страшно.
   — Ты боишься? — переспросил Ричард. — Ярмарки? Лестница кончилась. Помедлив секунду, Анастезия повернула налево.
   — Да нет. На Ярмарке — Перемирие. Если кто-нибудь кого-нибудь покалечит или обидит, на них ополчится весь Под-Лондон.
   — Тогда чего ты боишься?
   — Дороги туда. Ярмарку всякий раз устраивают в другом месте. Она передвигается. А чтобы попасть туда, где она будет сегодня… — Она нервно потеребила кварцевые бусины у себя на шее. — Нам придется пройти через по-настоящему жуткие места. — В ее голосе звучал неподдельный страх.
   Ричард подавил желание обнять ее за плечи.
   — И где же нам нужно пройти? — спросил он. Повернувшись к нему, она смахнула волосы со лба и сказала:
   — Через Черномост.
   — Извини?
   — Через Черный Найтов мост.
   — Через Найтсбридж, — повторил Ричард и невольно засмеялся, вспомнив, как разглагольствовал Наполеон Ноттингхилльский [8] о древних рыцарях на этом мосту.
   — Через Черномост. — Она отвернулась. — Вот видишь? Я же говорила, ты посмеешься.
 
   Глубинные туннели были построены в двадцатых годах для участка Северной линии. Во время Второй мировой войны тут расквартировали несколько тысяч солдат, чьи отходы надо было насосами откачивать в канализацию, проходившую уровнем выше. По обеим сторонам туннеля тянулись ряды металлических коек. Поначалу планировалось включить туннели в систему высокоскоростного движения, но из этого ничего не вышло, и, когда война окончилась, койки остались на прежнем месте, а на их сетчатой основе стали хранить картонные коробки, заполненные письмами, папками и документами: секретами самого скучного свойства, которые свезли сюда, чтобы забыть раз и навсегда. В начале 1990-х из-за экономического спада глубинные туннели закрыли окончательно. Коробки с секретами вывезли, сами тайны отсканировали и загрузили в компьютеры, а документы пустили в бумагорезки или сожгли.
   Варни устроил себе дом в самом дальнем глубинном туннеле, глубоко под станцией «Кэмден-Таун». Перед единственным входом в свою берлогу он навалил сорванные со стен металлические койки. Потом украсил сами стены. Варни любил оружие. Он мастерил его из всего, что удавалось найти, отнять или украсть. Запчасти к автомобилям и спасенные со свалок детали механизмов он превращал в секачи и финки, самострелы и арбалеты, маленькие баллисты и требушеты для ломания стен, дубинки, палаши и булавы. Они висели по стенам глубинного туннеля или стояли по углам и смотрелись весьма грозно.
   Сам Варни походил на быка, если, спилив рога, этого быка побрить, покрыть татуировками, а потом сделать жертвой стоматологической катастрофы. Еще он храпел. Масляная лампа возле его изголовья была прикручена так, что горела совсем слабо. Варни спал на груде тряпья, храпел и сопел. У него под рукой покоилась на земле рукоять двуручного меча.
   Чья-то рука выкрутила фитиль масляной лампы.
   Рукоять меча оказалась в руке Варни еще до того, как он открыл глаза. Моргнув, он огляделся по сторонам. В туннеле никого не было: ничто не потревожило гору коек, блокирующих вход. Он начал опускать меч.
   — Пс-ст! — прошипел чей-то голос.
   — Хм? — спросил Варни.
   — Сюрприз! — улыбнулся, выступая в круг света, мистер Круп.
   Варни сделал шаг назад — большая ошибка. У его виска возник нож, острие очутилось совсем рядом с глазом.
   — Дальнейшие движения не рекомендованы, — любезно сказал мистер Круп. — У мистера Вандермара может приключиться несчастный случай с его любимой булавкой для насаживания головастиков. Большинство несчастных случаев происходит дома. Разве не так, мистер Вандермар?
   — Не доверяю я статистике, — произнес безжизненный голос мистера Вандермара. Из-за спины Варни высунулась рука в перчатке и, раздавив меч, уронила покореженную железяку на пол.
   — Как поживаете, Варни? — спросил мистер Круп. — Надеюсь, в добром здравии? Да? В отличной форме? Причепурились, настрополились и намылились идти на сегодняшнюю Ярмарку? Вам известно, кто мы?
   Варни изобразил подобие кивка, которое не требовало ни малейшего движения мускулов. Он знал, кто такие господа Круп и Вандермар. Его глаза обшаривали стены. Ага, вот он, моргенштерн: деревянный, утыканный гвоздями шар на цепи в дальнем углу его берлоги…
   — Поговаривают, одна юная леди сегодня вечером будет устраивать пробу кандидатам в телохранители. Вам не приходило в голову предложить на это место себя? — Мистер Круп поковырял в зубах. — Произносите внятно.
   Варни мысленно схватил моргенштерн. Это был его Особый Трюк. Так, теперь осторожно… медленно… Заставив моргенштерн слезть с крюка на стене, потянул его вверх к своду туннеля…
   А губами произнес:
   — Варни — лучший головорез и телохранитель Подмирья. Говорят, я лучший со времен Охотника.
   Мысленно Варни задвинул моргенштерн в тени над головой мистера Крупа и чуть сзади.
   Сначала он размозжит череп Крупу, а потом возьмется за Вандермара…
   Моргенштерн нырнул к голове мистера Крупа, Варни бросился ничком на пол, подальше от острия ножа у своего глаза. Мистер Круп даже взгляда не поднял. Даже не повернулся. Он просто подвинул голову — непристойно быстро, — и, пролетев мимо, моргенштерн обрушился на пол, выщербив куски кирпича и бетона. Мистер Вандермар поднял Варни одной рукой.
   — Увечим? — спросил он своего партнера.
   Мистер Круп покачал головой: пока нет, и, обращаясь к Варни, сказал:
   — Неплохо. Итак, «лучший головорез и телохранитель», мы хотим, чтобы сегодня вы отправились на Ярмарку. Мы хотим, чтобы вы сделали все, что потребуется, дабы стать личным телохранителем означенной молодой особы. Потом, когда вы получите этот пост, кое-что вы должны запомнить намертво. Вы можете охранять ее от остального мира, но когда она нам понадобится, мы ее заберем. Понятно?
   Варни провел языком по обломкам зубов.
   — Вы меня подкупаете? — спросил он.
   Мистер Вандермар подобрал с пола моргенштерн и свободной рукой стал разрывать цепь — звено за звеном, а оторванные куски смятого металла бросать на пол. «Звяк».
   — Нет, — ответил мистер Вандермар. «Звяк». — Мы вас запугиваем. — «Звяк». — И если вы не сделаете, как просит вас мистер Круп, мы… — «звяк», — очень сильно больно… — «звяк», — вас покалечим прежде, — «звяк», — чем убить, — «звяк», — еще больнее.
   — А, — протянул Варни. — Выходит, я работаю на вас, так?
   — Да, вы работаете на нас, — сказал мистер Круп. — Боюсь, искупающих черт характера у нас нет.
   — Меня это не смущает.
   — Прекрасно, — отозвался мистер Круп. — Добро пожаловать в команду.
 
   Это было довольно громоздкое, но элегантное устройство, сконструированное из полированного ореха и дуба, стекла и латуни, зеркал и инкрустации слоновой костью, из кварцевых призм и латунных шестеренок, из пружин и рычажков. Раскрывшись, шар стал больше широкоформатного телевизора, хотя по диагонали экранчик был всего шесть дюймов. Выпуклая линза перед ним увеличивала изображение. Из бока выступала большая металлическая труба, как у антикварного граммофона. Все в целом напоминало телевизор и видеомагнитофон в одном — если бы его изобрел и построил триста лет назад сэр Исаак Ньютон. Собственно говоря, так оно и было.
   — Смотри, — сказала д'Верь.
   Она поставила деревянный шар на специальную подставку возле стола. Луч света из внутренностей машины ударил в шар, от чего он начал сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее вращаться.
   Яркими красками загорелся экранчик, в котором возникло аристократичное лицо. С запозданием в полсекунды из трубы затрещало, и с полуфразы включился звук:
   — …что два города так близки и одновременно во всех прочих отношениях неизмеримо далеки друг от друга: наверху — владеющие собственностью, внизу — мы, собственности лишенные, мы, обитающие меж мирами, провалившиеся в щели.
   Побледнев как полотно, д'Верь не отрывала глаз от экрана, ее лицо было непроницаемо.
   — …все же я упорствую в своем мнении, что нас, обитателей Подмирья, умаляет не Надмир, а наша собственная мелочная тяга к обособлению. Система бароний и фьефов вызывает распри и рознь, а потому неразумна.
   Лорд Портико был одет в потертую домашнюю куртку и ермолку. Его голос доносился словно из глубины веков, как будто он говорил сквозь столетия, а не всего несколько дней или неделю назад. Он кашлянул, прочищая горло.
   — И в своих убеждениях я не одинок. С другой стороны, есть такие, кто желает сохранить существующее положение вещей. Но есть и другие, кто жаждет его ухудшения. Есть такие…
   — А промотать вперед нельзя? — спросил маркиз. — Найти последнюю запись?
   Кивнув, д'Верь тронула рычажок из слоновой кости в боку устройства, изображение пошло полосами, распалось, сложилось снова.
   Теперь на Портико было длинное пальто, ермолка исчезла. На виске кровоточила рана. Он уже сидел не откинувшись на спинку кресла, а на самом краешке, и говорил не размеренно, а тихой скороговоркой:
   — Не знаю, кто это увидит, не знаю, кто это найдет. Но кто бы вы ни были, пожалуйста, отдайте это моей дочери леди д'Вери, если она еще жива…
   Изображение и звук сотряс порыв статики.
   — Д'Верь? Плохи дела, девочка. Не знаю, сколько у меня еще времени, пока они не найдут эту комнату. Думаю, моя бедная Порталия и твои сестра и брат мертвы.
   Изображение и звук начали распадаться. Маркиз бросил взгляд на д'Верь.
   Лицо у нее было мокрым: наворачиваясь на глаза, слезы, поблескивая, катились по щекам. Она как будто не замечала, что плачет, не пыталась их утереть — просто смотрела на изображение отца, слушала его голос.
   Треск. Наплыв. Треск.
   — Слушай меня внимательно, девочка, — сказал ее покойный отец. — Иди к Ислингтону… На Ислингтона можно положиться… Ты должна мне поверить… Ислингтон…
   Изображение пошло рябью. Со лба и виска на глаза ему капала кровь, он отер ее тыльной стороной ладони.
   — Отомсти за нас, д'Верь. Отомсти за свою семью. Через граммофонную трубу донеслись грохот и треск.
   Лорд Портико отвернулся, чтобы посмотреть куда-то за экран, в его лице читались недоумение и страх.
   — Что?
   Он вышел за кадр. С мгновение изображение оставалось неизменным: письменный стол, за ним — белая стена. Потом на стену плеснула струя яркой крови. Щелчком опустив рычаг, д'Верь погасила экран и отвернулась.
   — Вот возьми. — Маркиз де Карабас протянул ей носовой платок.
   — Спасибо. — Вытерев слезы, она громко высморкалась. Уставилась перед собой невидящим взглядом. — Ислингтон, — сказала она наконец.
   — Я никогда не вел дел с Ислингтоном, — сказал маркиз.
   — Я думала, он всего лишь легенда, — пробормотала она.
   — Отнюдь. — Протянув мимо нее руку, он взял с письменного стола золотые карманные часы, большим пальцем откинул крышку. — Отличная работа, — заметил он.
   Д'Верь кивнула.
   — Отец их очень любил.
   Щелкнув крышкой, он их закрыл.
   — Пора отправляться на Ярмарку. Она уже скоро начнется. Мистер Время не на нашей стороне.
   Она высморкалась еще раз, поглубже засунула руки в карманы кожаной куртки. Потом вдруг повернулась к маркизу: личико эльфа нахмурено, многоцветные глаза блестят.
   — Ты правда думаешь, что мы сможем найти телохранителя, который сумеет выстоять против Крупа и Вандермара?
   Маркиз усмехнулся, показав белые зубы.
   — Со времен Охотника не было никого, у кого был хотя бы один шанс из ста. Нет, меня устроит такой, который мог бы дать тебе достаточно времени, чтобы сбежать.
   Закрепив замок цепочки на петельке жилета, он опустил часы в карман.
   — Что ты делаешь? — возмутилась д'Верь. — Это часы моего отца.
   — Но он же ими больше не пользуется, правда? — Он поправил золотую цепочку. — Ну вот. По-моему, смотрится элегантно.
   Он глядел, как на ее лице мелькают, сменяясь, разные чувства: горе, гнев, покорность судьбе.
   — Нам пора идти, — сказала она.
 
   — До Черномоста теперь уже недалеко, — объяснила Анастезия.
   Ричарду так хотелось ей поверить. Догорала третья свеча. Стены мерцали и сочились влагой, туннели как будто тянулись вечно. Больше всего Ричарда изумляло, что они все еще под Лондоном: ведь казалось, они прошли полпути если не до края земли, то до мыса Лэнд-Энд [9].
   — Вот теперь мне по-настоящему страшно, — продолжала она. — Я никогда раньше не ходила через мост.
   — А мне казалось, ты говорила, что уже бывала на этой вашей Ярмарке? — удивленно переспросил он.
   — Это же Передвижная Ярмарка, дурачок. Я ведь тебе говорила. Она передвигается. Всякий раз ее устраивают в другом месте. Та, на которой я была в прошлый раз, проходила в большой башне с часами. Биг-что-то-там… А потом была еще одна в…
   — Биг-Бен?
   — Наверное. Мы были внутри, а вокруг нас крутились громадные колеса, тогда я и приобрела вот это…
   Она приподняла ожерелье. Свет свечи отразился от блестящего кварца, мигнул желтым, точно солнечный зайчик. Анастезия улыбнулась с гордостью ребенка.
   — Нравится? — спросила она.
   — Просто чудесное. Дорого обошлось?
   — Выменяла кое на что. У нас так заведено. Мы меняемся.
   Тут они свернули за угол, и перед ними предстал мост. На первый взгляд, это вполне мог быть какой-нибудь мост над Темзой пятьсот лет назад, подумал Ричард. Огромный каменный мост, который пролег над пропастью и уходил в ночь. Только вот над ним не было неба, а под ним — воды. Он поднимался во тьму. Ричард спросил себя, кто его построил и когда это было. Он спросил себя, как нечто подобное вообще может существовать под центром Лондона так, чтобы никто про него не знал. А еще у него вдруг засосало под ложечкой: он сообразил, что бесконечно, жалко боится самого моста.
   — А нам обязательно через него идти? — спросил он. — Нельзя попасть на Ярмарку каким-нибудь другим путем?
   Они остановились у начала моста. Анастезия покачала головой.
   — Мы можем попасть в то место, где она должна быть. Но Ярмарки там не будет.
   — Как так? Чушь какая-то! Я хочу сказать, нечто или есть, или его нет. Ведь так?
   Но в ответ она только снова покачала головой. Позади них раздалось и стало нарастать гудение голосов.
   Кто-то сбил Ричарда с ног. Он поднял глаза. Сверху вниз на него бесстрастно воззрился покрытый грубыми татуировками здоровяк в самодельной одежде из резины и кожи, которые словно вырезали из салонов десятка автомобилей. За ним сгрудилась еще дюжина фигур. Мужчины и женщины выглядели так, будто собрались на костюмированную вечеринку, куда пускают в самых дешевых нарядах из агентства проката.
   — Кое-кто, — просипел Варни, у которого было не слишком хорошее настроение, — стал у меня на пути. Кое-кому следует смотреть, куда он идет.
   Однажды, еще школьником, Ричард, возвращаясь домой, увидел крысу: столкнулся с ней нос к носу в канаве у обочины. Заметив Ричарда, крыса стала на задние лапы, зашипела и прыгнула прямо на него, чем повергла его в невыразимый ужас. Он отступил, удивляясь, как такой маленький зверек готов драться с кем-то настолько больше себя.
   Между Ричардом и Варни заступила Анастезия. Уставилась гневно на здоровяка и зашипела, точь-в-точь рассерженная крыса. Варни подался назад. Не зная, куда девать глаза, он плюнул Ричарду на кроссовки. Потом отвернулся и во главе своей ватаги ушел по мосту в темноту.
   — Ты цел? — спросила Анастезия, помогая Ричарду подняться.
   — Все в порядке, — ответил он. — А ты очень храбрая. Она застенчиво опустила взгляд.
   — Не слишком-то, — сказала она. — Я все равно боюсь моста. Даже те громилы его испугались. Вот почему они сбились в кучу. Вместе безопаснее. А ведь это дюжие задиры!
   — Если вы собираетесь пересечь мост, я пойду с вами, — произнес из темноты женский голос, густой, как сливки, и сладкий, как мед.
   Ни тогда, ни потом Ричард не сумел разобрать по выговору, откуда она родом. В тот момент он решил, что она, наверное, канадка или американка. Позднее думал, что, быть может, африканка, или австралийка, или даже индианка. Он так и не распознал.
   Это была высокая женщина с длинными рыжевато-русыми волосами и кожей цвета темной карамели. Одета она была в крапчатую серую с коричневым кожу. На плече висела видавшая виды кожаная дорожная сума. В руке у нее был посох, на поясе — нож, а к запястью прикреплен на ремне электрический фонарик. Без сомнения, это была самая красивая женщина, какую когда-либо видел Ричард.
   — Вместе безопаснее. Добро пожаловать, присоединяйтесь, — сказал он после минутной заминки. — Меня зовут Ричард Мейхью. А это Анастезия. Из нас двоих именно она знает, что делает.
   Крысословка приосанилась.
   Незнакомка в коже смерила его изучающим взглядом.
   — Ты из Над-Лондона, — заключила она.
   — Да. — Сколь бы потерянным он ни чувствовал себя в этом странном подземном мире, но хотя бы понемногу учился играть по его правилам. Его разум точно отключился, и он даже не пытался определить, где и почему оказался, мог лишь следовать правилам, их узнавая.
   — Путешествуешь с крысословкой. Подумать только!
   — Я его провожатая, — ринулась в бой Анастезия. — А ты кто? Кому на верность присягала?
   Незнакомка улыбнулась.
   — Я ни одному человеку верностью не обязана, крысо-девочка. Кому-нибудь из вас доводилось переходить Черномост?
   Анастезия покачала головой.
   — М-да. То еще удовольствие. Они направились к мосту.
   — Возьми. — Анастезия протянула Ричарду фонарь.
   — Спасибо. — Ричард перевел взгляд на женщину в коже. — А тут вообще есть чего бояться?
   — Только ночи на мосту.
   — Той, которая ходит в доспехах? — усмехнулся Ричард, снова вспомнив рыцарей-найтов.
   — Той, которая наступает, когда уходит день. Ричард почувствовал, как пальцы Анастезии нашли и сжали его ладонь. Он осторожно взял ее крохотную ручку в свою. Девушка благодарно улыбнулась. А потом они ступили на мост, и Ричард начал постигать: темнота — это нечто плотное и реальное, тьма — это много больше, чем просто отсутствие света. Он чувствовал, как она касается его кожи, шарит по ней, ползает, исследует, забирается ему в мысли. Она проскользнула ему в легкие, погладила за глазными яблоками глазницы, залилась в рот…
   С каждым шагом огонек свечи все тускнел… Он сообразил, что то же происходит и с фонарем незнакомки. Как будто не свет тускнел, а уплотнялась тьма.
   Тьма — кромешная, бесконечная.
   Звуки. Шелест, шорох. Ричард моргнул, ослепленный ночью.
   Звуки становились все неприятнее, в них чудилось что-то голодное. Ричарду показалось, он слышит голоса… Орда великанских безобразных троллей сидит под мостом…
   Что-то проползло мимо них в темноте.
   — Что это? — пискнула Анастезия. Ее пальцы в его руке дрожали.
   — Тихо, — прошептала незнакомка. — Не то оно тебя заметит.
   — Что происходит? — так же шепотом спросил Ричард.
   — Тьма, — чуть слышно ответила незнакомка. — Ночь. А с ней страшные сны, которые выходили в мир на закате с тех самых пещерных времен, когда, дрожа от страха, мы жались друг к другу ради безопасности и тепла. Сейчас время страха перед темнотой.
   Ричард знал: что-то вот-вот проползет по его лицу, — и закрыл глаза. Какая разница, увидит он это или почувствует, — тьма была непроглядной.
   И тут начались видения.
 
   Он видел, как через ночь к нему падает некто… падает, кружится, его крылья и волосы пылают огнем.
   Он выбросил вверх руки — ничего.
   Джессика смотрит на него, во взгляде застыло презрение. Ему хотелось докричаться до нее, сказать, что ему очень жаль, извиниться.
   Ставь одну ногу перед другой.
   Маленький мальчик идет из школы домой. По темной улице, где нет ни одного фонаря. Сколько бы раз он тут ни ходил, все так же скверно, все так же скользко, все так же страшно.
   Глубокие канализационные туннели. Он затерян в их лабиринте. Его ждет-поджидает Зверь. Кап-кап, капает где-то вода. Он знает: Зверь ждет.
   Перехватив поудобнее, он крепче сжимает копье…
   Низкий горловой рык у него за спиной. Повернуться. Медленно, мучительно медленно из темноты нападает Зверь.
   Нападает…
   Он умер.
   И продолжал идти.
   Медленно, мучительно медленно он снова и снова нападает из темноты…
 
   Потрескивание. От яркой вспышки больно глазам. Щурясь, Ричард споткнулся. Свет шел от свечки в самодельном фонаре в бутылке из-под лимонада. Он никогда бы не подумал, что простая свечка может гореть так ярко. И с гордостью поднял повыше свой фонарь, охая, хватая ртом воздух, дрожа от облегчения. Сердце глухо ухало и тряслось у него в груди.
   — Сдается, мы перешли благополучно, — сказала незнакомка.
   Сердце у Ричарда все еще так колотилось, что несколько мгновений он просто не в силах был говорить. Он заставил себя дышать размеренно, заставил себя успокоиться. Они стояли в просторной передней, в точности похожей на ту, из которой они вышли на той стороне моста. Более того, у Ричарда появилось странное ощущение, что они вернулись в то самое место, откуда только что вышли. И все же тени здесь были отчетливее, и перед глазами у Ричарда еще плавали круги, какие иногда бывают после фотовспышки фотоаппарата.
   — Полагаю, — запинаясь, сказал он, — никакая опасность нам, собственно, не грозила. Это как дом с привидениями… немного шума и свиста в темноте. Остальное достраивает твое воображение. Там ведь на самом деле нечего было бояться, правда?
   Незнакомка посмотрела на него почти жалостливо, и тут Ричард сообразил, что за руку его никто не держит.
   — Анастезия?!
   Из темноты на горбу моста раздался слабый шум, точно шелест или чей-то вздох. По скату к ним, рассыпаясь, запрыгало с десяток неровных кварцевых бусин. Ричард подобрал одну. Она была из ожерелья крысословки. Его рот невольно открылся для крика, но из него не вырвалось ни звука. Наконец он сумел выдавить:
   — Нам лучше… нам нужно вернуться. Она… Подняв руку, незнакомка посветила на мост. Брусчатка, парапет… Мост просматривался до противоположной стороны. И был пуст.
   — Где она?
   — Пропала, — безжизненно ответила незнакомка. — Ее забрала тьма.
   — Но мы должны что-то сделать! — возразил Ричард.
   — Например?
   Он открыл рот. Снова закрыл. Повертел в пальцах округлый кусочек кварца, поглядел рассыпанные у его ног остальные.
   — Она пропала, — повторила незнакомка. — Мост забирает свою дань. Скажи спасибо, что он не забрал и тебя. Но если ты еще хочешь на Ярмарку, это туда, вон по той дороге. Идешь?
   Она махнула в сторону узкого туннеля, который полого уходил впереди вверх и в темноту, едва разгоняемую лучом ее фонаря.
   Ричард не шелохнулся. Он словно оцепенел. Трудно, невозможно было поверить, что девушка исчезла — утеряна, утрачена или украдена, а может, оступилась, потерялась или… А еще труднее было поверить, что женщина в коже может вести себя так, будто не случилось ничего необычного, будто все это абсолютно нормально. Анастезия не может быть мертва.
   Он додумал эту мысль до конца. Она не может быть мертва — ведь если она мертва, то это его вина. Она не просилась с ним идти, ее заставили. Он так крепко сжал бусину, что стало больно руке, и подумал, с какой гордостью показывала ему ожерелье Анастезия, как он к ней привязался за немногие часы их знакомства.