Страница:
Богатая церковь, расположенная в засушливом, малонаселенном районе, вскоре была забыта всеми, кроме местного населения. Огромные размеры территории Валье-дель-Оро обеспечивали скромное, но достаточно безбедное существование дону Луису и его семье, однако ее название – в переводе с испанского «Долина золота» – в большей степени отражало оптимизм первых поселенцев, нежели реальное положение вещей. Никакого золота в долине никто так и не нашел, а почвы из-за нехватки влаги были малопригодными для земледелия.
Де ла Форсы были весьма уважаемой в провинции семьей. Однако со временем фамилия вырождалась – на свет появлялись преимущественно девочки.
У Педро де ла Форса, последнего мужчины рода, было четыре дочери. Супруга его умерла вскоре после рождения младшей. Дон Педро так и остался вдовцом, но уже в довольно преклонном возрасте сделал своей любовницей одну из горничных-индианок. Та, к ужасу его дочерей, которые уже сами имели детей, забеременела. А затем, к вящему испугу их мужей, дон Педро пообещал любовнице сделать ее законной женой, если она произведет на свет мальчика.
В положенный срок молодая индианка родила здорового младенца мужского пола, получившего имя Симон. Дон Педро был счастлив. Как только мать наследника оправилась после родов, состоялась довольно скромная свадебная церемония. Увы, бурная радость, пережитая доном Педро в связи с рождением сына, оказалась роковой: в тот же вечер, сидя в кресле-качалке на галерее, глава рода де ла Форсов, чувствовавший себя на вершине блаженства, вдруг уронил голову на грудь и перестал дышать. Сердечный приступ убил его мгновенно, как пуля.
Зятья дона Педро использовали все свои связи, и в результате раздел имущества произошел в полном соответствии с буквой аргентинских законов, но отнюдь не с их духом. Дочери получили в свое владение небольшие, но весьма плодородные имения, а новорожденный сын умершего стал единственным хозяином Валье-дель-Оро – десятков тысяч гектаров бесплодных земель, на которых росли только кактусы. Права Симона защищать было некому – его мать была неграмотной крестьянкой.
Симон вырос в ненависти ко всем, кто его окружал. Мать он ненавидел за то, что она индианка, остальных членов семьи – за их холодное к нему отношение, друзей родственников – за то, что те презирали его, считая недостойным носить фамилию де ла Форс. Симон был готов на что угодно, лишь бы доказать, что он не только не хуже, но несравненно лучше любого из них, и мечтал о том, как заставит своих врагов умолять о прощении. Чтобы осуществить эту мечту, ему нужны были деньги или власть, а лучше всего и то и другое.
Мать сделала все возможное, чтобы дать сыну надлежащее воспитание и образование. Ей и сыну постоянно не хватало денег. Мебели и ценных вещей в доме оставалось все меньше – их приходилось продавать. Тем не менее Мария понимала, что сам дом и земли долины неприкосновенны.
В 1943 году на политическом горизонте Аргентины появилась серьезная и значительная фигура – полковник Перон. Симон де ла Форс одним из первых вступил в ряды перонистов, чем больше усугубил презрение, с которым относились к нему родственники, все как один активные сторонники консервативной партии.
В ходе президентской предвыборной кампании в конце 1945 года, когда Хуан Перон и его молодая жена, популярная актриса Эва Дуарте, посетили штаб-квартиру движения в Сальте, Симон де ла Форс был членом комитета по подготовке к встрече с лидером и потому имел честь коротко побеседовать с сеньорой Перон. Симону и Эвите потребовалось всего несколько секунд для того, чтобы признать друг в друге родство душ. В результате Эва обещала оказать привлекшему ее внимание молодому человеку посильную помощь и поддержку, одарив его ослепительной улыбкой. Оказавшийся рядом фотограф запечатлел этот момент.
Перон был избран президентом 12 февраля 1946 года. Уже 13 февраля Эва развила бурную деятельность, в результате которой впоследствии стала одной из наиболее влиятельных женщин своего времени. В ночь после того, как стало известно о победе Перона, Симон де ла Форс отпер замок изгороди, окружавшей святилище на холме Янби, и впервые со времен своего детства вошел в заброшенную церковь. Держа в руке фонарь, он взобрался на алтарь и снял с шеи Пресвятой девы Марии ожерелье с изумрудами.
На следующее утро он отправился в банк и снял все деньги со своего скромного счета, а уже ночью ехал в поезде в Буэнос-Айрес.
Он никогда раньше не был в столице, и для него было сюрпризом, что жизнь огромного города замерла еще в январе, когда от жары на улицах стал плавиться асфальт. Летнее затишье продолжалось до марта, и Симон был вынужден потратить значительную часть сбережений на проживание в весьма скромном отеле. Он терпеливо ждал, когда снова откроются ювелирные магазины. Чтобы не тратить времени даром, Симон снял один из изумрудов с ожерелья и отнес его на оценку в муниципальный банк: ему хотелось знать, сколько может стоить такой камень. Когда ему назвали цифру, молодой человек с трудом поверил своим ушам.
Симон остановил свой выбор на роскошном ювелирном магазине «Ричьярди». Надев лучший костюм, он прошел в торговый зал и заявил, что ему необходимо переговорить с управляющим. Бросив беглый взгляд на плохо одетого мужчину, продавец хотел было выставить его за дверь, но что-то в облике необычного посетителя – явно метис и к тому же деревенщина! – подсказало ему, что просьбу лучше удовлетворить. Он проводил Симона в кабинет владельца магазина.
Не говоря ни слова, Симон вынул из кармана пять громадных камней, завернутых в тряпку, и выложил их на стол. Хозяин буквально потерял дар речи – таких великолепных изумрудов ему никогда в жизни не приходилось видеть. Тип их огранки был очень старомодным, но камни были обработаны безупречно. Не дожидаясь вопросов, Симон положил на стол фотографию, на которой он был снят рядом с Эвитой.
– Это, – сказал он, указывая на камни, – подарок сеньоре от жителей Валье-дель-Оро, и я хочу, чтобы вы превратили эти изумруды в самое красивое ожерелье, какое только можно найти в Аргентине.
Ювелир, который разбирался в людях так же хорошо, как в драгоценных камнях, заглянул Симону в глаза:
– Вам понравится то, что мы сделаем, сеньор…
– Де ла Форс, – подсказал Симон.
Он достал из кармана шестой изумруд.
– Вот плата за вашу работу. Я знаю, сколько стоят эти камушки, и когда ожерелье будет готово, отдам его на оценку. Если вы попытаетесь меня надуть, это будет большая глупость с вашей стороны. Благодарность сеньоры может стать для вас дополнительной наградой.
Ожерелье было готово в двухмесячный срок. Оно было исполнено в виде цветов с лепестками из бриллиантов. Центр каждого бутона венчал великолепный изумруд. Как только Симону сообщили, что работа закончена, он попросил аудиенции у Эвы Перон.
Встреча состоялась в резиденции президента. Симону пришлось ожидать в отделанном мрамором зале вместе с десятками других людей, жаждущих переговорить с супругой главы государства. Его вызвали всего через час – это ясно говорило о том, что Эва помнит его.
– Какого черта тебе надо, Симон? – спросила Эвита, увидев де ла Форса. Она ко всем обращалась с грубоватой фамильярностью, кто бы перед ней ни был – скромный проситель или посол.
Симон достал из-под мышки папку и положил перед ней.
– Сеньора, здесь планы строительства дамбы на Рио-Дульсе. Этот проект долгие годы пылился на полке. Если жители Валье-дель-Оро не получат этой дамбы в самом скором времени, долина умрет. Я с нетерпением буду ждать того дня, когда вы приедете на открытие дамбы имени Эвы Перон и спасете нас от окончательного разорения.
Эва раскрыла папку и быстро перелистала документы.
– А это что такое? – осведомилась она, указывая на большую бархатную коробку, которую Симон поставил перед ней, после того как рассказал о плане строительства плотины.
– Выражение нашей благодарности, сеньора.
Плотина была построена в рекордно короткий срок. Ее официальное открытие Эвой Перон произошло 20 ноября 1948 года. К тому времени правительство полностью контролировало финансовую систему страны, и банковские кредиты могли получить только те, к кому оно благоволило. Симон де ла Форс был из их числа.
Долину орошали не только воды реки, но и выгодные банковские займы. В Валье-дель-Оро были сооружены ирригационные и дренажные системы, проложены шоссе и построена сеть железных дорог. Ставшие плодородными земли были обильно засажены черенками сахарного тростника. Четырнадцать месяцев спустя на плантациях собрали первый урожай.
Полученные прибыли были вложены в заводы, работавшие на дешевом электричестве – на плотине построили гидроэлектростанцию. Заводы стали превращать волокнистые отходы тростника, оставшиеся после производства сахара, в бумагу и картон. Были построены винокуренные заводы, где патоку перегоняли в технический спирт. То, что оставалось после перегонки патоки, использовалось для производства кормов, удобрений. Каждый листок и каждый стебелек, росший в огромной долине, приносил доход, и очень скоро Симон де ла Форс превратился в самого богатого человека на северо-западе Аргентины.
Он активно скупал земельные угодья, вложил значительные средства в производство стали, текстиля, проник в банковскую сферу не только Латинской Америки, но и – весьма дальновидно – послевоенной Франции и Испании.
К 1955 году Симон де ла Форс стал богатейшим человеком Аргентины. После падения правительства Перона ему пришлось на некоторое время уйти в тень, но он уже обладал слишком большим влиянием и деньгами, чтобы его интересы могли серьезно пострадать в результате изменений на политической арене страны.
Симон забыл о своих обидах на родственников – они были слишком мелкими людишками. Он давно разорил их, использовав свои связи в перонистской партии. Со временем, однако, он завел привычку посылать к сестрам своего шофера, который развозил банковские чеки. Суммы были не особенно большими – Симон не хотел обижать сестричек сомнениями в их благополучии.
Когда ему исполнилось сорок шесть, Симон де ла Форс решил, что пришло время подумать о наследниках.
Самой красивой девушкой Буэнос-Айреса в то время была Долорес де Ансорена. Вскоре состоялась их свадьба, которую тут же назвали свадьбой года. В подарок невесте Симон преподнес лучший набор драгоценностей из магазина «Ричьярди» и когда-то построенный для него дедом Долорес, архитектором, роскошный дом на самой фешенебельной улице аргентинской столицы.
После медового месяца, проведенного в Европе, супруги зажили в Буэнос-Айресе. Симон хотел, чтобы у них как можно скорее родился сын.
Глава 12
Глава 13
Де ла Форсы были весьма уважаемой в провинции семьей. Однако со временем фамилия вырождалась – на свет появлялись преимущественно девочки.
У Педро де ла Форса, последнего мужчины рода, было четыре дочери. Супруга его умерла вскоре после рождения младшей. Дон Педро так и остался вдовцом, но уже в довольно преклонном возрасте сделал своей любовницей одну из горничных-индианок. Та, к ужасу его дочерей, которые уже сами имели детей, забеременела. А затем, к вящему испугу их мужей, дон Педро пообещал любовнице сделать ее законной женой, если она произведет на свет мальчика.
В положенный срок молодая индианка родила здорового младенца мужского пола, получившего имя Симон. Дон Педро был счастлив. Как только мать наследника оправилась после родов, состоялась довольно скромная свадебная церемония. Увы, бурная радость, пережитая доном Педро в связи с рождением сына, оказалась роковой: в тот же вечер, сидя в кресле-качалке на галерее, глава рода де ла Форсов, чувствовавший себя на вершине блаженства, вдруг уронил голову на грудь и перестал дышать. Сердечный приступ убил его мгновенно, как пуля.
Зятья дона Педро использовали все свои связи, и в результате раздел имущества произошел в полном соответствии с буквой аргентинских законов, но отнюдь не с их духом. Дочери получили в свое владение небольшие, но весьма плодородные имения, а новорожденный сын умершего стал единственным хозяином Валье-дель-Оро – десятков тысяч гектаров бесплодных земель, на которых росли только кактусы. Права Симона защищать было некому – его мать была неграмотной крестьянкой.
Симон вырос в ненависти ко всем, кто его окружал. Мать он ненавидел за то, что она индианка, остальных членов семьи – за их холодное к нему отношение, друзей родственников – за то, что те презирали его, считая недостойным носить фамилию де ла Форс. Симон был готов на что угодно, лишь бы доказать, что он не только не хуже, но несравненно лучше любого из них, и мечтал о том, как заставит своих врагов умолять о прощении. Чтобы осуществить эту мечту, ему нужны были деньги или власть, а лучше всего и то и другое.
Мать сделала все возможное, чтобы дать сыну надлежащее воспитание и образование. Ей и сыну постоянно не хватало денег. Мебели и ценных вещей в доме оставалось все меньше – их приходилось продавать. Тем не менее Мария понимала, что сам дом и земли долины неприкосновенны.
В 1943 году на политическом горизонте Аргентины появилась серьезная и значительная фигура – полковник Перон. Симон де ла Форс одним из первых вступил в ряды перонистов, чем больше усугубил презрение, с которым относились к нему родственники, все как один активные сторонники консервативной партии.
В ходе президентской предвыборной кампании в конце 1945 года, когда Хуан Перон и его молодая жена, популярная актриса Эва Дуарте, посетили штаб-квартиру движения в Сальте, Симон де ла Форс был членом комитета по подготовке к встрече с лидером и потому имел честь коротко побеседовать с сеньорой Перон. Симону и Эвите потребовалось всего несколько секунд для того, чтобы признать друг в друге родство душ. В результате Эва обещала оказать привлекшему ее внимание молодому человеку посильную помощь и поддержку, одарив его ослепительной улыбкой. Оказавшийся рядом фотограф запечатлел этот момент.
Перон был избран президентом 12 февраля 1946 года. Уже 13 февраля Эва развила бурную деятельность, в результате которой впоследствии стала одной из наиболее влиятельных женщин своего времени. В ночь после того, как стало известно о победе Перона, Симон де ла Форс отпер замок изгороди, окружавшей святилище на холме Янби, и впервые со времен своего детства вошел в заброшенную церковь. Держа в руке фонарь, он взобрался на алтарь и снял с шеи Пресвятой девы Марии ожерелье с изумрудами.
На следующее утро он отправился в банк и снял все деньги со своего скромного счета, а уже ночью ехал в поезде в Буэнос-Айрес.
Он никогда раньше не был в столице, и для него было сюрпризом, что жизнь огромного города замерла еще в январе, когда от жары на улицах стал плавиться асфальт. Летнее затишье продолжалось до марта, и Симон был вынужден потратить значительную часть сбережений на проживание в весьма скромном отеле. Он терпеливо ждал, когда снова откроются ювелирные магазины. Чтобы не тратить времени даром, Симон снял один из изумрудов с ожерелья и отнес его на оценку в муниципальный банк: ему хотелось знать, сколько может стоить такой камень. Когда ему назвали цифру, молодой человек с трудом поверил своим ушам.
Симон остановил свой выбор на роскошном ювелирном магазине «Ричьярди». Надев лучший костюм, он прошел в торговый зал и заявил, что ему необходимо переговорить с управляющим. Бросив беглый взгляд на плохо одетого мужчину, продавец хотел было выставить его за дверь, но что-то в облике необычного посетителя – явно метис и к тому же деревенщина! – подсказало ему, что просьбу лучше удовлетворить. Он проводил Симона в кабинет владельца магазина.
Не говоря ни слова, Симон вынул из кармана пять громадных камней, завернутых в тряпку, и выложил их на стол. Хозяин буквально потерял дар речи – таких великолепных изумрудов ему никогда в жизни не приходилось видеть. Тип их огранки был очень старомодным, но камни были обработаны безупречно. Не дожидаясь вопросов, Симон положил на стол фотографию, на которой он был снят рядом с Эвитой.
– Это, – сказал он, указывая на камни, – подарок сеньоре от жителей Валье-дель-Оро, и я хочу, чтобы вы превратили эти изумруды в самое красивое ожерелье, какое только можно найти в Аргентине.
Ювелир, который разбирался в людях так же хорошо, как в драгоценных камнях, заглянул Симону в глаза:
– Вам понравится то, что мы сделаем, сеньор…
– Де ла Форс, – подсказал Симон.
Он достал из кармана шестой изумруд.
– Вот плата за вашу работу. Я знаю, сколько стоят эти камушки, и когда ожерелье будет готово, отдам его на оценку. Если вы попытаетесь меня надуть, это будет большая глупость с вашей стороны. Благодарность сеньоры может стать для вас дополнительной наградой.
Ожерелье было готово в двухмесячный срок. Оно было исполнено в виде цветов с лепестками из бриллиантов. Центр каждого бутона венчал великолепный изумруд. Как только Симону сообщили, что работа закончена, он попросил аудиенции у Эвы Перон.
Встреча состоялась в резиденции президента. Симону пришлось ожидать в отделанном мрамором зале вместе с десятками других людей, жаждущих переговорить с супругой главы государства. Его вызвали всего через час – это ясно говорило о том, что Эва помнит его.
– Какого черта тебе надо, Симон? – спросила Эвита, увидев де ла Форса. Она ко всем обращалась с грубоватой фамильярностью, кто бы перед ней ни был – скромный проситель или посол.
Симон достал из-под мышки папку и положил перед ней.
– Сеньора, здесь планы строительства дамбы на Рио-Дульсе. Этот проект долгие годы пылился на полке. Если жители Валье-дель-Оро не получат этой дамбы в самом скором времени, долина умрет. Я с нетерпением буду ждать того дня, когда вы приедете на открытие дамбы имени Эвы Перон и спасете нас от окончательного разорения.
Эва раскрыла папку и быстро перелистала документы.
– А это что такое? – осведомилась она, указывая на большую бархатную коробку, которую Симон поставил перед ней, после того как рассказал о плане строительства плотины.
– Выражение нашей благодарности, сеньора.
Плотина была построена в рекордно короткий срок. Ее официальное открытие Эвой Перон произошло 20 ноября 1948 года. К тому времени правительство полностью контролировало финансовую систему страны, и банковские кредиты могли получить только те, к кому оно благоволило. Симон де ла Форс был из их числа.
Долину орошали не только воды реки, но и выгодные банковские займы. В Валье-дель-Оро были сооружены ирригационные и дренажные системы, проложены шоссе и построена сеть железных дорог. Ставшие плодородными земли были обильно засажены черенками сахарного тростника. Четырнадцать месяцев спустя на плантациях собрали первый урожай.
Полученные прибыли были вложены в заводы, работавшие на дешевом электричестве – на плотине построили гидроэлектростанцию. Заводы стали превращать волокнистые отходы тростника, оставшиеся после производства сахара, в бумагу и картон. Были построены винокуренные заводы, где патоку перегоняли в технический спирт. То, что оставалось после перегонки патоки, использовалось для производства кормов, удобрений. Каждый листок и каждый стебелек, росший в огромной долине, приносил доход, и очень скоро Симон де ла Форс превратился в самого богатого человека на северо-западе Аргентины.
Он активно скупал земельные угодья, вложил значительные средства в производство стали, текстиля, проник в банковскую сферу не только Латинской Америки, но и – весьма дальновидно – послевоенной Франции и Испании.
К 1955 году Симон де ла Форс стал богатейшим человеком Аргентины. После падения правительства Перона ему пришлось на некоторое время уйти в тень, но он уже обладал слишком большим влиянием и деньгами, чтобы его интересы могли серьезно пострадать в результате изменений на политической арене страны.
Симон забыл о своих обидах на родственников – они были слишком мелкими людишками. Он давно разорил их, использовав свои связи в перонистской партии. Со временем, однако, он завел привычку посылать к сестрам своего шофера, который развозил банковские чеки. Суммы были не особенно большими – Симон не хотел обижать сестричек сомнениями в их благополучии.
Когда ему исполнилось сорок шесть, Симон де ла Форс решил, что пришло время подумать о наследниках.
Самой красивой девушкой Буэнос-Айреса в то время была Долорес де Ансорена. Вскоре состоялась их свадьба, которую тут же назвали свадьбой года. В подарок невесте Симон преподнес лучший набор драгоценностей из магазина «Ричьярди» и когда-то построенный для него дедом Долорес, архитектором, роскошный дом на самой фешенебельной улице аргентинской столицы.
После медового месяца, проведенного в Европе, супруги зажили в Буэнос-Айресе. Симон хотел, чтобы у них как можно скорее родился сын.
Глава 12
Буэнос-Айрес
Июль 1967 года
– «…И будущее нашей великой страны, господа, зависит от вас».
Министр сельского хозяйства сложил листки своей речи и снял очки. Загремели аплодисменты.
Ежегодная выставка общества «Сосьедад рураль», объединявшего крупнейших аргентинских аграрных производителей, была важнейшим событием для страны, где сельское хозяйство было основой социальной и экономической стабильности и являлось главной экспортной отраслью. День был торжественный: вскоре должен был начаться парад, после которого жюри предстояло выбрать быка-чемпиона в каждой породе. Никто из собравшихся не приложил больше усилий для того, чтобы быть отмеченным таким образом, чем Симон де ла Форс.
Неторопливо направившись к месту проведения парада, Симон заметил поджидавшую его Долорес. К этому моменту он успел полностью охладеть к супруге. До сих пор она не родила ему наследника, с ней было неинтересно разговаривать, а заниматься любовью было все равно что ласкать бревно. Тем не менее после трех выкидышей его жена снова была беременна. Долорес выглядела весьма импозантно в накидке из шкуры ягуара. Рядом с ней стояли Мария Карретас и Малена Хамильтон, две другие королевы высшего света аргентинской столицы.
Симон почувствовал прилив гордости собственника; распространяя вокруг себя крепкий аромат сигар и благоухание туалетной воды, он направился к элегантной троице, время от времени отвечая на приветствия знакомых.
– Дорогой, у меня для тебя сюрприз, но надо поторопиться, – сказала Долорес, взяв мужа под руку. – Пока, милые, увидимся позже.
Она расцеловалась с подругами, после чего те ушли. Симон посмотрел на часы и нахмурился.
– Нам пора, парад вот-вот начнется.
– Это займет всего минуту. – Долорес увлекла Симона в сторону павильона, где чистили и украшали перед выходом на публику быков.
Они прошли туда, где разместили быков с фермы Сан-Симон.
– Ну разве это не чудо? – гордо спросила Долорес, указывая на великолепного белого бугая во втором стойле.
Бык по кличке Маршал был лучшим из шортгорнов де ла Форса в 1967 году и являлся одним из кандидатов на звание чемпиона породы. Вскинув огромную благородную голову, он равнодушно смотрел вперед, в то время как Губерт, лучший домашний парикмахер Буэнос-Айреса (во многом обязанный своей профессиональной славой Долорес), украшал кончик его хвоста сахарной ватой. За манипуляциями цирюльника с ненавистью в глазах наблюдали двое гаучо, которым было поручено присматривать за животным.
– Я решила помочь тебе одержать победу, дорогой, – прощебетала Долорес мужу.
Тот вздохнул и взял ее за руку.
– Пойдем, – сказал он и повел супругу к трибуне.
Это был день триумфа. К четырем часам де ла Форс получил три чемпионских приза – его быки были признаны лучшими среди животных шортгорнской, герефордской и абердинской породы. Приз за лучшего абердинца, считавшийся главной наградой выставки, вручал сам министр. Симон и Долорес спустились с трибуны под аккомпанемент рукоплесканий и поздравлений собравшихся.
Наконец быков стали уводить с арены. Принц Руперт из Валье-дель-Оро, чемпион-абердинец, увешанный венками и букетами, поджидал своего хозяина.
Симон галантно передал Долорес веревку, пропущенную через кольцо в носу бугая. Оркестр заиграл марш, начался парад победителей.
Торжественная церемония внезапно была прервана: на полпути к выходу с арены Долорес споткнулась, ухватилась обеими руками за живот и, пронзительно закричав, рухнула на землю.
– Врача! Скорее врача! – послышалось в толпе зрителей. Лучшие в стране ветеринары готовы были прийти на помощь, но Симон не позволил никому из них даже прикоснуться к своей жене. Вызвали «скорую помощь», и через двадцать минут Долорес была доставлена в клинику «Пекенья компаниа де Мария», где всем распоряжались монахини.
В течение двух часов сеньору де ла Форс осмотрели лучшие в стране гинекологи, а на следующий день из Цюриха прибыл профессор Лино фон Кести. Мнения аргентинских специалистов и европейского светилы совпали: предотвратить выкидыш было невозможно, и к тому же Долорес де ла Форс навсегда лишилась способности иметь детей.
Июль 1967 года
– «…И будущее нашей великой страны, господа, зависит от вас».
Министр сельского хозяйства сложил листки своей речи и снял очки. Загремели аплодисменты.
Ежегодная выставка общества «Сосьедад рураль», объединявшего крупнейших аргентинских аграрных производителей, была важнейшим событием для страны, где сельское хозяйство было основой социальной и экономической стабильности и являлось главной экспортной отраслью. День был торжественный: вскоре должен был начаться парад, после которого жюри предстояло выбрать быка-чемпиона в каждой породе. Никто из собравшихся не приложил больше усилий для того, чтобы быть отмеченным таким образом, чем Симон де ла Форс.
Неторопливо направившись к месту проведения парада, Симон заметил поджидавшую его Долорес. К этому моменту он успел полностью охладеть к супруге. До сих пор она не родила ему наследника, с ней было неинтересно разговаривать, а заниматься любовью было все равно что ласкать бревно. Тем не менее после трех выкидышей его жена снова была беременна. Долорес выглядела весьма импозантно в накидке из шкуры ягуара. Рядом с ней стояли Мария Карретас и Малена Хамильтон, две другие королевы высшего света аргентинской столицы.
Симон почувствовал прилив гордости собственника; распространяя вокруг себя крепкий аромат сигар и благоухание туалетной воды, он направился к элегантной троице, время от времени отвечая на приветствия знакомых.
– Дорогой, у меня для тебя сюрприз, но надо поторопиться, – сказала Долорес, взяв мужа под руку. – Пока, милые, увидимся позже.
Она расцеловалась с подругами, после чего те ушли. Симон посмотрел на часы и нахмурился.
– Нам пора, парад вот-вот начнется.
– Это займет всего минуту. – Долорес увлекла Симона в сторону павильона, где чистили и украшали перед выходом на публику быков.
Они прошли туда, где разместили быков с фермы Сан-Симон.
– Ну разве это не чудо? – гордо спросила Долорес, указывая на великолепного белого бугая во втором стойле.
Бык по кличке Маршал был лучшим из шортгорнов де ла Форса в 1967 году и являлся одним из кандидатов на звание чемпиона породы. Вскинув огромную благородную голову, он равнодушно смотрел вперед, в то время как Губерт, лучший домашний парикмахер Буэнос-Айреса (во многом обязанный своей профессиональной славой Долорес), украшал кончик его хвоста сахарной ватой. За манипуляциями цирюльника с ненавистью в глазах наблюдали двое гаучо, которым было поручено присматривать за животным.
– Я решила помочь тебе одержать победу, дорогой, – прощебетала Долорес мужу.
Тот вздохнул и взял ее за руку.
– Пойдем, – сказал он и повел супругу к трибуне.
Это был день триумфа. К четырем часам де ла Форс получил три чемпионских приза – его быки были признаны лучшими среди животных шортгорнской, герефордской и абердинской породы. Приз за лучшего абердинца, считавшийся главной наградой выставки, вручал сам министр. Симон и Долорес спустились с трибуны под аккомпанемент рукоплесканий и поздравлений собравшихся.
Наконец быков стали уводить с арены. Принц Руперт из Валье-дель-Оро, чемпион-абердинец, увешанный венками и букетами, поджидал своего хозяина.
Симон галантно передал Долорес веревку, пропущенную через кольцо в носу бугая. Оркестр заиграл марш, начался парад победителей.
Торжественная церемония внезапно была прервана: на полпути к выходу с арены Долорес споткнулась, ухватилась обеими руками за живот и, пронзительно закричав, рухнула на землю.
– Врача! Скорее врача! – послышалось в толпе зрителей. Лучшие в стране ветеринары готовы были прийти на помощь, но Симон не позволил никому из них даже прикоснуться к своей жене. Вызвали «скорую помощь», и через двадцать минут Долорес была доставлена в клинику «Пекенья компаниа де Мария», где всем распоряжались монахини.
В течение двух часов сеньору де ла Форс осмотрели лучшие в стране гинекологи, а на следующий день из Цюриха прибыл профессор Лино фон Кести. Мнения аргентинских специалистов и европейского светилы совпали: предотвратить выкидыш было невозможно, и к тому же Долорес де ла Форс навсегда лишилась способности иметь детей.
Глава 13
Париж
Май 1968 года
Каждое утро Ариан предвкушала момент, когда она сможет пешком отправиться на работу. Эти прогулки были для нее единственным временем, когда она имела возможность побыть наедине с собой. Дома она либо ухаживала за Глорией, либо обсуждала бытовые дела и вопросы с Наной, которая в смысле ведения домашнего хозяйства была мастером на все руки. Ариан нравилось купать девочку, но очень редко удавалось вернуться домой, когда малышка еще не спала. Баленсиага обладал феноменальной работоспособностью. Он умудрялся просматривать по сто восемьдесят платьев за день, и при этом внимание его не ослабевало ни на секунду – там он отрывал рукав, там менял линию ворота. Ни одна из моделей не могла уйти до того момента, пока маэстро наконец не оставался доволен.
После январского показа очередной коллекции Ариан стала звездой. Париж был ослеплен ее красотой, ее элегантностью, ее холодной отстраненностью от публики, и на топ-модель дождем посыпались приглашения на всевозможные светские мероприятия и вечеринки.
В предложениях иного рода тоже недостатка не было. Богатые, влиятельные, властные, уверенные в себе мужчины – все они хотели как минимум показаться с ней на людях. Впрочем, большинство из них, разумеется, желали оказаться в постели с самой красивой моделью Парижа – хотя бы только для того, чтобы похвастаться этим в узком кругу. Ариан неизменно отвергала их ухаживания. Секс кое-что значил для нее, когда она была с Рубеном, но затем стал всего лишь инструментом, необходимым для выживания. Теперь мужчины не привлекали ее, хотя не вызывали и отвращения – она была к ним просто равнодушна.
Репутация холодной и безразличной женщины становилась все более прочной, но это не наносило Ариан никакого вреда. Мужчины лишь распалялись, каждый надеялся добиться успеха там, где многие потерпели поражение. Как-то один весьма настойчивый немецкий миллионер прислал ей массивный золотой браслет с предложением поужинать в ресторане «Максим». Прежде чем вернуть подарок, Ариан решила показать его своей подруге Камелине, манекенщице-англичанке, которая также работала на Баленсиагу, но собиралась увольняться: в скором времени она должна была стать женой божественно красивого итальянского князя.
– Зачем обижать беднягу, возвращая ему браслет? – сказала Камелина. – Это же просто подарок. Смотри на это так, как если бы он подарил тебе коробку шоколадных конфет. И потом, нет никаких причин отказываться от его приглашения. Поужинаешь с ним, скажешь «спасибо» – и все дела.
Последовав совету подруги, Ариан поужинала с немцем и приняла браслет, но на душе остался неприятный осадок.
За каких-нибудь несколько месяцев в жизни ее произошли колоссальные изменения. Больше всего она гордилась тем, что обеспечила приличные условия существования для Глории. Она сняла небольшую квартиру на рю Бонапарт. По утрам Нана гуляла с девочкой в Люксембургском саду, а Ариан наслаждалась прогулками из дома на работу – сначала на набережную и дальше вдоль Сены.
Однако в последние две недели прогулки эти стали куда менее приятными. По улицам бродили группы взбудораженных студентов.
На фасадах зданий были видны черные следы от бутылок с горючей смесью. Повсюду было полно полицейских. По радио сказали, что президент выехал из Парижа.
Ариан не на шутку встревожилась и в душе молила Бога, чтобы из-за всех этих событий не отложили показ очередной коллекции маэстро.
Ариан вышла на подиум. Она на секунду остановилась в центре, затем сделала быстрый поворот и прошла к краю помоста, где уронила с плеч длинную шаль. Держа ее кончиками пальцев, она небрежно тащила ее за собой. Едва успев скрыться за занавесом, она попала в руки девушек, молниеносно освободивших ее от платья, затем бросилась к своему туалетному столику и уселась перед ним. Парикмахер быстро изменил ей прическу, а Жак Вилетт, не теряя времени, освежил грим и подправил отклеившийся уголок одной из накладных ресниц.
Когда Ариан снова появилась на подиуме, в зале раздались оглушительные аплодисменты. Она присоединилась к остальным одиннадцати манекенщицам. Аплодисменты переросли в овацию и продолжались до того момента, пока неожиданно среди девушек не появился сам маэстро. Зрители примолкли в ожидании чего-то совершенно необычного.
– Я должен объявить, что вы видели мою последнюю коллекцию, – проговорил Баленсиага в наступившей тишине. – Показы будут продолжаться еще месяц, и мой дом выполнит все заказы, сделанные в течение этого периода. Однако в конце июля мы прекращаем свою деятельность. Хочу поблагодарить всех моих сотрудников и всех моих клиентов, которые оказывали мне постоянную поддержку… – Голос маэстро дрогнул. – Большое вам всем спасибо.
Растерянность публики двумя короткими фразами выразила молодая герцогиня де Бри-Монтваль, громко прошептавшая на ухо своему спутнику:
– Сначала беспорядки, а теперь еще и это. Боже, куда катится мир?
В отличие от герцогини Ариан не волновали судьбы мира в целом – ее беспокоило, что будет с ее маленьким мирком. Значение слов маэстро для нее означало одно: Ариан потеряла работу.
Лицо ее, когда она вместе со всеми шла к выходу, было непроницаемым, как всегда. Остановившись около бархатного занавеса, Ариан повернулась к зрителям и сделала глубокий реверанс. Белые шелковые юбки взметнулись вверх, словно павлиний хвост. Она улыбнулась публике – в первый и в последний раз. В конце концов, скорее всего Ариан прощалась с карьерой модели.
Вбежав в раздевалку, она увидела, что мадам Флоретт с полными слез глазами обнимает других девушек. Ариан молча подошла к своему туалетному столику и стала ждать, пока помощница расстегнет на ней платье. В это время подошел Жак. Лицо у него было задумчивое.
– Нам нужно искать работу, – сказала Ариан, глядя на его отражение в зеркале.
– Это мне надо искать работу. А на твоем месте, милая, я бы поискал себе миллионера, пока ты еще высоко котируешься.
– Сам поищи себе миллионера! А мне никто не нужен – я сама могу себя содержать.
Подавив раздражение, она уже более спокойно рассказала Жаку о своих намерениях. Он с сомнением покачал головой, хотя и признал, что идея неплоха.
– Оревуар, милый, – сказала красавица, наклонившись, чтобы поцеловать Симона в губы. При этом жемчужное ожерелье коснулось его шеи. Прежде чем уйти, девушка бросила взгляд на обнаженного де ла Форса, лежавшего на кровати, и улыбнулась. Светлые, до плеч, волосы мягко колыхались, словно блестящий шелковый занавес, реагируя на каждое движение ее головы. Симон тоже напоследок окинул ее взглядом и снова пришел к выводу, что ноги просто великолепны. По сравнению с ней все подружки Долорес казались уродками. И в постели она была просто богиней. Что и говорить, девушки от мадам Клод стоили тех денег, которые приходилось выкладывать за их услуги.
Супруги де ла Форс провели в Париже уже почти неделю, и каждый день, когда Долорес отправлялась в очередной дом моды, он проводил время с очередной девицей по вызову. По сравнению с расходами Долорес его забавы стоили копейки, а после четырех недель, проведенных с супругой на Ривьере и Лазурном берегу, ему было необходимо расслабиться.
Их врач в Буэнос-Айресе посоветовал Симону свозить жену в длительное путешествие, чтобы помочь ей справиться с депрессией, которая развилась у нее после выкидыша. Тот долго медлил, но в конце концов уступил настояниям доктора и обеспокоенного тестя.
Поездка в самом деле сотворила с Долорес чудо – она вновь заинтересовалась светской жизнью. Долорес посещала все рауты, какие только могла. В этот день она договорилась встретиться в ресторане «Максим» с Зу-Зу Лобос и другими своими знакомыми из Аргентины и вместе пойти на очередной показ мод.
Было уже около четырех. Де ла Форсов пригласили на чай супруги Ганай, и Симону не хотелось опаздывать. Он несколько раз повторил Долорес, что в половине пятого она должна ожидать его у выхода из дома моды.
Когда шофер арендованного лимузина притормозил у здания дома моды Баленсиаги, Долорес в условленном месте не оказалось. Симон взглянул на часы – они показывали четыре часа тридцать одну минуту. Опустив стекло, он крикнул, обращаясь к швейцару в униформе:
– Что, мадам де ла Форс ждет меня внутри? Попросите ее немедленно выйти сюда!
Швейцар поклонился и дотронулся до своей фуражки.
– Извините, месье, но в фойе никого нет.
– Тогда пойдите наверх и скажите, чтобы она вышла, черт побери!
– Прошу простить, месье, но у нас строгие инструкции от месье Баленсиаги ни в коем случае не мешать во время показа. Я уверен, мадам с минуты на минуту будет здесь.
Симон не ожидал отказа от какого-то швейцара, одетого словно опереточный персонаж. Гнев магната плеснул через край. Сжав зубами кончик сигары, он выскочил из машины и, оттолкнув швейцара, влетел в святая святых великого кутюрье словно разъяренный бык. Подбежав к лифту, отпихнул в сторону какую-то весьма импозантную даму.
– Вези меня наверх, придурок! – рявкнул он лифтеру.
Выскочив из роскошной кабины на втором этаже, де ла Форс лицом к лицу столкнулся с безукоризненно элегантной дамой – директором салона, главной обязанностью которой было мгновенно и точно определять настроение, в котором находился клиент. Она поняла, что оказавшийся перед ней человек представляет собой серьезную проблему.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, месье? – осведомилась она, перебирая наманикюренными пальцами жемчужины своего колье.
Симон оттолкнул женщину с такой силой, что она пролетела через всю комнату и упала на один из диванов эпохи Людовика XV. Сам же де ла Форс устремился к роскошным двойным белым дверям, украшенным позолотой.
Дверями Симон ошибся. В зал, где проходили показы, вели три двери, однако выбранная им центральная обычно была заперта, поскольку подиум заканчивался прямо перед ней. Клиентов пускали в зал через боковые входы. Однако взбешенному Симону было не до таких тонкостей. Нажав на ручку и почувствовав, что она не поддается, он без колебаний разбежался и изо всех сил ударил в дверь ногой.
Май 1968 года
Каждое утро Ариан предвкушала момент, когда она сможет пешком отправиться на работу. Эти прогулки были для нее единственным временем, когда она имела возможность побыть наедине с собой. Дома она либо ухаживала за Глорией, либо обсуждала бытовые дела и вопросы с Наной, которая в смысле ведения домашнего хозяйства была мастером на все руки. Ариан нравилось купать девочку, но очень редко удавалось вернуться домой, когда малышка еще не спала. Баленсиага обладал феноменальной работоспособностью. Он умудрялся просматривать по сто восемьдесят платьев за день, и при этом внимание его не ослабевало ни на секунду – там он отрывал рукав, там менял линию ворота. Ни одна из моделей не могла уйти до того момента, пока маэстро наконец не оставался доволен.
После январского показа очередной коллекции Ариан стала звездой. Париж был ослеплен ее красотой, ее элегантностью, ее холодной отстраненностью от публики, и на топ-модель дождем посыпались приглашения на всевозможные светские мероприятия и вечеринки.
В предложениях иного рода тоже недостатка не было. Богатые, влиятельные, властные, уверенные в себе мужчины – все они хотели как минимум показаться с ней на людях. Впрочем, большинство из них, разумеется, желали оказаться в постели с самой красивой моделью Парижа – хотя бы только для того, чтобы похвастаться этим в узком кругу. Ариан неизменно отвергала их ухаживания. Секс кое-что значил для нее, когда она была с Рубеном, но затем стал всего лишь инструментом, необходимым для выживания. Теперь мужчины не привлекали ее, хотя не вызывали и отвращения – она была к ним просто равнодушна.
Репутация холодной и безразличной женщины становилась все более прочной, но это не наносило Ариан никакого вреда. Мужчины лишь распалялись, каждый надеялся добиться успеха там, где многие потерпели поражение. Как-то один весьма настойчивый немецкий миллионер прислал ей массивный золотой браслет с предложением поужинать в ресторане «Максим». Прежде чем вернуть подарок, Ариан решила показать его своей подруге Камелине, манекенщице-англичанке, которая также работала на Баленсиагу, но собиралась увольняться: в скором времени она должна была стать женой божественно красивого итальянского князя.
– Зачем обижать беднягу, возвращая ему браслет? – сказала Камелина. – Это же просто подарок. Смотри на это так, как если бы он подарил тебе коробку шоколадных конфет. И потом, нет никаких причин отказываться от его приглашения. Поужинаешь с ним, скажешь «спасибо» – и все дела.
Последовав совету подруги, Ариан поужинала с немцем и приняла браслет, но на душе остался неприятный осадок.
За каких-нибудь несколько месяцев в жизни ее произошли колоссальные изменения. Больше всего она гордилась тем, что обеспечила приличные условия существования для Глории. Она сняла небольшую квартиру на рю Бонапарт. По утрам Нана гуляла с девочкой в Люксембургском саду, а Ариан наслаждалась прогулками из дома на работу – сначала на набережную и дальше вдоль Сены.
Однако в последние две недели прогулки эти стали куда менее приятными. По улицам бродили группы взбудораженных студентов.
На фасадах зданий были видны черные следы от бутылок с горючей смесью. Повсюду было полно полицейских. По радио сказали, что президент выехал из Парижа.
Ариан не на шутку встревожилась и в душе молила Бога, чтобы из-за всех этих событий не отложили показ очередной коллекции маэстро.
* * *
– Номер 243, «Мелодия», вечерний туалет.Ариан вышла на подиум. Она на секунду остановилась в центре, затем сделала быстрый поворот и прошла к краю помоста, где уронила с плеч длинную шаль. Держа ее кончиками пальцев, она небрежно тащила ее за собой. Едва успев скрыться за занавесом, она попала в руки девушек, молниеносно освободивших ее от платья, затем бросилась к своему туалетному столику и уселась перед ним. Парикмахер быстро изменил ей прическу, а Жак Вилетт, не теряя времени, освежил грим и подправил отклеившийся уголок одной из накладных ресниц.
Когда Ариан снова появилась на подиуме, в зале раздались оглушительные аплодисменты. Она присоединилась к остальным одиннадцати манекенщицам. Аплодисменты переросли в овацию и продолжались до того момента, пока неожиданно среди девушек не появился сам маэстро. Зрители примолкли в ожидании чего-то совершенно необычного.
– Я должен объявить, что вы видели мою последнюю коллекцию, – проговорил Баленсиага в наступившей тишине. – Показы будут продолжаться еще месяц, и мой дом выполнит все заказы, сделанные в течение этого периода. Однако в конце июля мы прекращаем свою деятельность. Хочу поблагодарить всех моих сотрудников и всех моих клиентов, которые оказывали мне постоянную поддержку… – Голос маэстро дрогнул. – Большое вам всем спасибо.
Растерянность публики двумя короткими фразами выразила молодая герцогиня де Бри-Монтваль, громко прошептавшая на ухо своему спутнику:
– Сначала беспорядки, а теперь еще и это. Боже, куда катится мир?
В отличие от герцогини Ариан не волновали судьбы мира в целом – ее беспокоило, что будет с ее маленьким мирком. Значение слов маэстро для нее означало одно: Ариан потеряла работу.
Лицо ее, когда она вместе со всеми шла к выходу, было непроницаемым, как всегда. Остановившись около бархатного занавеса, Ариан повернулась к зрителям и сделала глубокий реверанс. Белые шелковые юбки взметнулись вверх, словно павлиний хвост. Она улыбнулась публике – в первый и в последний раз. В конце концов, скорее всего Ариан прощалась с карьерой модели.
Вбежав в раздевалку, она увидела, что мадам Флоретт с полными слез глазами обнимает других девушек. Ариан молча подошла к своему туалетному столику и стала ждать, пока помощница расстегнет на ней платье. В это время подошел Жак. Лицо у него было задумчивое.
– Нам нужно искать работу, – сказала Ариан, глядя на его отражение в зеркале.
– Это мне надо искать работу. А на твоем месте, милая, я бы поискал себе миллионера, пока ты еще высоко котируешься.
– Сам поищи себе миллионера! А мне никто не нужен – я сама могу себя содержать.
Подавив раздражение, она уже более спокойно рассказала Жаку о своих намерениях. Он с сомнением покачал головой, хотя и признал, что идея неплоха.
– Оревуар, милый, – сказала красавица, наклонившись, чтобы поцеловать Симона в губы. При этом жемчужное ожерелье коснулось его шеи. Прежде чем уйти, девушка бросила взгляд на обнаженного де ла Форса, лежавшего на кровати, и улыбнулась. Светлые, до плеч, волосы мягко колыхались, словно блестящий шелковый занавес, реагируя на каждое движение ее головы. Симон тоже напоследок окинул ее взглядом и снова пришел к выводу, что ноги просто великолепны. По сравнению с ней все подружки Долорес казались уродками. И в постели она была просто богиней. Что и говорить, девушки от мадам Клод стоили тех денег, которые приходилось выкладывать за их услуги.
Супруги де ла Форс провели в Париже уже почти неделю, и каждый день, когда Долорес отправлялась в очередной дом моды, он проводил время с очередной девицей по вызову. По сравнению с расходами Долорес его забавы стоили копейки, а после четырех недель, проведенных с супругой на Ривьере и Лазурном берегу, ему было необходимо расслабиться.
Их врач в Буэнос-Айресе посоветовал Симону свозить жену в длительное путешествие, чтобы помочь ей справиться с депрессией, которая развилась у нее после выкидыша. Тот долго медлил, но в конце концов уступил настояниям доктора и обеспокоенного тестя.
Поездка в самом деле сотворила с Долорес чудо – она вновь заинтересовалась светской жизнью. Долорес посещала все рауты, какие только могла. В этот день она договорилась встретиться в ресторане «Максим» с Зу-Зу Лобос и другими своими знакомыми из Аргентины и вместе пойти на очередной показ мод.
Было уже около четырех. Де ла Форсов пригласили на чай супруги Ганай, и Симону не хотелось опаздывать. Он несколько раз повторил Долорес, что в половине пятого она должна ожидать его у выхода из дома моды.
Когда шофер арендованного лимузина притормозил у здания дома моды Баленсиаги, Долорес в условленном месте не оказалось. Симон взглянул на часы – они показывали четыре часа тридцать одну минуту. Опустив стекло, он крикнул, обращаясь к швейцару в униформе:
– Что, мадам де ла Форс ждет меня внутри? Попросите ее немедленно выйти сюда!
Швейцар поклонился и дотронулся до своей фуражки.
– Извините, месье, но в фойе никого нет.
– Тогда пойдите наверх и скажите, чтобы она вышла, черт побери!
– Прошу простить, месье, но у нас строгие инструкции от месье Баленсиаги ни в коем случае не мешать во время показа. Я уверен, мадам с минуты на минуту будет здесь.
Симон не ожидал отказа от какого-то швейцара, одетого словно опереточный персонаж. Гнев магната плеснул через край. Сжав зубами кончик сигары, он выскочил из машины и, оттолкнув швейцара, влетел в святая святых великого кутюрье словно разъяренный бык. Подбежав к лифту, отпихнул в сторону какую-то весьма импозантную даму.
– Вези меня наверх, придурок! – рявкнул он лифтеру.
Выскочив из роскошной кабины на втором этаже, де ла Форс лицом к лицу столкнулся с безукоризненно элегантной дамой – директором салона, главной обязанностью которой было мгновенно и точно определять настроение, в котором находился клиент. Она поняла, что оказавшийся перед ней человек представляет собой серьезную проблему.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, месье? – осведомилась она, перебирая наманикюренными пальцами жемчужины своего колье.
Симон оттолкнул женщину с такой силой, что она пролетела через всю комнату и упала на один из диванов эпохи Людовика XV. Сам же де ла Форс устремился к роскошным двойным белым дверям, украшенным позолотой.
Дверями Симон ошибся. В зал, где проходили показы, вели три двери, однако выбранная им центральная обычно была заперта, поскольку подиум заканчивался прямо перед ней. Клиентов пускали в зал через боковые входы. Однако взбешенному Симону было не до таких тонкостей. Нажав на ручку и почувствовав, что она не поддается, он без колебаний разбежался и изо всех сил ударил в дверь ногой.