Страница:
– Проблема состоит в том, что у меня слишком тощий кошелек! – крикнул Том откуда-то. Пандора услышала шум кофеварки.
– Какой вам кофе? – осведомился Том, присев с ней на диван.
– Черный. Вы когда-нибудь бывали в Южной Америке?
– Возможно, я скоро туда отправлюсь – хочу пройти старым маршрутом инков из Перу в Северную Аргентину. А вы что, собираетесь в Южную Америку?
– Собиралась, – грустно улыбнулась Пандора. – Я хотела, чтобы Джеральдина отправила меня в командировку в Аргентину с целью поиска материала для очерка о миссис де ла Форс, одной очень богатой особе, с которой я познакомилась здесь, в Нью-Йорке. Но Джеральдина отказала, правда, очень вежливо.
– Вам следовало бы знать, что ваша подруга не любит тратить деньги, если не уверена в результате, – усмехнулся Том. – Иногда она ошибается, но доказать это можно, только написав и опубликовав материал. Короче говоря, все та же проблема яиц и курицы.
Пандора отхлебнула кофе.
– Она определенно считает, что я не смогу снести ей золотое яичко.
– А вы что думаете?
– Если бы думала так же, как она, я бы об этом сказала, – резковато заметила Пандора.
– В таком случае ей же хуже, и уберите ваш пистолет обратно в кобуру.
Том откинулся на подушки дивана, и Пандора сквозь тонкую ткань блузки почувствовала тепло его руки. Она не шелохнулась. Выждав немного и убедившись, что Том не собирается убирать руку с ее плеча, Пандора взглянула на него и впервые заметила в карих глазах золотистые крапинки. Поднявшись, он отошел в угол комнаты и принялся рыться в стопке компакт-дисков.
Зазвучала медленная музыка, которая тут же заставила Пандору насторожиться. Вернувшись к дивану, Том снова сел рядом, но она поднялась.
– Извините, но мне действительно пора.
Том проводил ее до двери, помог надеть пальто. Затем он взял за плечи и повернул лицом к себе. Пандора вцепилась взглядом в расстегнутый ворот рубашки, открывавший его шею, которая была всего в нескольких дюймах от ее лица.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – пробормотал Том.
Отстранившись, Пандора открыла дверь.
– Хорошо. Я вам позвоню. – И она закрыла за собой дверь.
Она торопливо спустилась по лестнице, радуясь, что наконец осталась одна. Том нравился Пандоре, но она не видела никакой необходимости торопить события. Усилием воли она заставила себя переключиться на обдумывание завтрашних дел. Шагая прочь от дома Кансино, она то и дело озиралась в надежде поймать такси. Дойдя до угла, она остановилась, и мысли ее снова вернулись к Тому.
Внезапно она подумала, что, по всей видимости, бессознательно стремилась сохранить иллюзию того, что в ее жизни ничего не изменилось. Но Пандора давно перестала быть миссис Джон Лайонс. Пустынная нью-йоркская улица напомнила ей об этом. Повернувшись, она быстро пошла обратно.
– Это я, – сказала она, услышав голос Тома в динамике домофона, и без всяких колебаний распахнула дверь подъезда.
Глава 23
Глава 24
– Какой вам кофе? – осведомился Том, присев с ней на диван.
– Черный. Вы когда-нибудь бывали в Южной Америке?
– Возможно, я скоро туда отправлюсь – хочу пройти старым маршрутом инков из Перу в Северную Аргентину. А вы что, собираетесь в Южную Америку?
– Собиралась, – грустно улыбнулась Пандора. – Я хотела, чтобы Джеральдина отправила меня в командировку в Аргентину с целью поиска материала для очерка о миссис де ла Форс, одной очень богатой особе, с которой я познакомилась здесь, в Нью-Йорке. Но Джеральдина отказала, правда, очень вежливо.
– Вам следовало бы знать, что ваша подруга не любит тратить деньги, если не уверена в результате, – усмехнулся Том. – Иногда она ошибается, но доказать это можно, только написав и опубликовав материал. Короче говоря, все та же проблема яиц и курицы.
Пандора отхлебнула кофе.
– Она определенно считает, что я не смогу снести ей золотое яичко.
– А вы что думаете?
– Если бы думала так же, как она, я бы об этом сказала, – резковато заметила Пандора.
– В таком случае ей же хуже, и уберите ваш пистолет обратно в кобуру.
Том откинулся на подушки дивана, и Пандора сквозь тонкую ткань блузки почувствовала тепло его руки. Она не шелохнулась. Выждав немного и убедившись, что Том не собирается убирать руку с ее плеча, Пандора взглянула на него и впервые заметила в карих глазах золотистые крапинки. Поднявшись, он отошел в угол комнаты и принялся рыться в стопке компакт-дисков.
Зазвучала медленная музыка, которая тут же заставила Пандору насторожиться. Вернувшись к дивану, Том снова сел рядом, но она поднялась.
– Извините, но мне действительно пора.
Том проводил ее до двери, помог надеть пальто. Затем он взял за плечи и повернул лицом к себе. Пандора вцепилась взглядом в расстегнутый ворот рубашки, открывавший его шею, которая была всего в нескольких дюймах от ее лица.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – пробормотал Том.
Отстранившись, Пандора открыла дверь.
– Хорошо. Я вам позвоню. – И она закрыла за собой дверь.
Она торопливо спустилась по лестнице, радуясь, что наконец осталась одна. Том нравился Пандоре, но она не видела никакой необходимости торопить события. Усилием воли она заставила себя переключиться на обдумывание завтрашних дел. Шагая прочь от дома Кансино, она то и дело озиралась в надежде поймать такси. Дойдя до угла, она остановилась, и мысли ее снова вернулись к Тому.
Внезапно она подумала, что, по всей видимости, бессознательно стремилась сохранить иллюзию того, что в ее жизни ничего не изменилось. Но Пандора давно перестала быть миссис Джон Лайонс. Пустынная нью-йоркская улица напомнила ей об этом. Повернувшись, она быстро пошла обратно.
– Это я, – сказала она, услышав голос Тома в динамике домофона, и без всяких колебаний распахнула дверь подъезда.
Глава 23
Нью-Йорк
Май 1987 года
– Доброе утро, мисс Глория.
Горничная в униформе поставила накрытый розовой салфеткой поднос на столик рядом с кроватью Глории де ла Форс. Затем она подошла к окну, раздернула в стороны шелковые занавески.
– Спасибо, Корасон.
С раннего детства Глорию приучили к тому, что к прислуге надо относиться с уважением. Намазав мармеладом горячий рогалик, она стала перебирать письма и открытки. Приглашения на показы коллекций Джигли и Версаче, которые должны были состояться в Милане в следующем месяце, на свадьбы двух школьных подруг (одна звала ее в Женеву, другая – в Каракас), на танцевальный вечер в Англию, в поместье, находившееся неподалеку от Аскота… Глория глубоко вздохнула – у нее явно не хватало сил, чтобы всюду успеть.
Отхлебнув глоток черного кофе, она взяла ручку и написала «нет» на приглашении в Каракас; в это время года она в любом случае не могла туда поехать. К подруге, обосновавшейся в Женеве, она относилась очень хорошо и потому вывела на ее открытке «да». Взяв в руки приглашение в Англию, она несколько секунд колебалась. Танцевальный вечер совпадал по времени с неделей скачек в Аскоте. Глория подумала, что, пожалуй, могла бы показаться там в одном из замечательных платьев от Лакруа, и тут же решила черкнуть Кристиану пару строк и попросить сшить для нее что-нибудь особенное. Однако, подумав, что в последнее время на ипподромах бывает полно каких-то крайне неприятных личностей, она написала на открытке из Англии «может быть». Затем сложила почту в стопку и позвонила. Минуту спустя, постучав, в комнату вошла Корасон.
– Пожалуйста, передайте все это Кейзи, – распорядилась Глория.
– Я оставлю это на ее столе, мисс Глория, но она звонила рано утром и сказала, что приболела, – сообщила горничная, забирая с кровати поднос.
– А она не сказала, когда появится? – осведомилась Глория с ноткой раздражения в голосе. – Должен же кто-то заниматься моей почтой! Завтра я поговорю с Кейзи сама, – заключила она, знаком отпуская горничную.
Когда Корасон ушла, Глория подняла глаза к окну, из которого открывался прекрасный вид на Центральный парк, уже одевшийся зеленым покрывалом молодой листвы. Она любила Нью-Йорк в это время года, особенно когда рядом не было матери. Иногда от этого в душе возникало чувство вины. Однако быть дочерью такой женщины, как Ариан де ла Форс, было очень трудно. Огромное состояние вызывало постоянное внимание всего мира к персоне Ариан, а красота ее была почти столь же грандиозной, как и богатство. Глория подозревала, что все невольно сравнивали ее с матерью, и прекрасно понимала, что сравнение было отнюдь не в ее пользу. Глория носила фамилию де ла Форс только потому, что после смерти Симона ее взяла Ариан. Право Глории на состояние Симона было таким же сомнительным, как и право на это имя. Она не раз пыталась выяснить у матери ее девичью фамилию, пока Ариан раз не обмолвилась, что на самом деле она не де ла Форс, а Соса. Это была весьма распространенная португальская фамилия – во всяком случае, достаточно распространенная, чтобы по ней нельзя было найти никаких концов. Еще более скупой Ариан была на сведения об отце Глории: по ее словам, в один прекрасный день этот человек просто ушел, и больше она никогда его не видела и не получала от него никаких известий.
Глория потянулась под пуховым одеялом. Она наслаждалась ощущением тепла, чистоты и мягкости постельного белья, ласкавшего кожу. Тело значило для Глории очень много: оно льстило ее самолюбию, было инструментом, доставлявшим ей плотские удовольствия, и оружием, которое она использовала против матери. Благодаря напряженным тренировкам и собственному упорству Глория сумела превратить свою довольно невыразительную фигуру в почти идеальную. Это потребовало, помимо всего прочего, огромного количества времени и денег, но у нее не было недостатка ни в том, ни в другом.
Задолго до того, как тело стало предметом ее гордости, Глория открыла для себя ни с чем не сравнимое удовольствие физической близости с представителями сильного пола – особенно с мужчинами куда более зрелого возраста, чем она сама. Удовольствие стало еще более острым, когда она обнаружила, что матери неприятна ее необузданная сексуальность и что особенно Ариан расстраивает то, что в свои любовные забавы Глория нередко вовлекает обслуживающий персонал. Открытие это Глория сделала в возрасте четырнадцати лет, когда Нана застала ее в помещении бассейна с одним из садовников.
Именно после того эпизода в бассейне Глория начала чувствовать, что Нана становится все более отчужденной, и это задело ее куда сильнее, чем нотации Ариан. Всю сознательную жизнь Глории Нана была с ней рядом.
Глория вспомнила один случай, который произошел, когда ей было лет пять. Мать была в отъезде, а Глория осталась в Буэнос-Айресе, в их громадном доме на авенида Альвеар. Дело, судя по всему, происходило поздней весной, в ноябре, потому что деревья в саду утопали в цвету. Было около полудня. В доме стояла тишина.
После ленча Глорию отвели в ее комнату, чтобы она, как обычно, немного поспала. Но заснуть так и не смогла. Осторожно выбравшись из детской, она пробралась до самого конца галереи, ведущей в главный зал, а затем проникла в комнаты матери, куда ее не пускали.
Сначала она оказалась в обувной комнате. Вдоль стен ее шли длинные полки, сделанные из медных полос. На полках аккуратными рядами стояли туфли. На специальных вешалках, прикрепленных к стенам, висели сумочки, по цвету соответствовавшие туфлям, выставленным под ними.
Глорию увиденное привело в восторг. Она принялась брать и разглядывать туфли, а затем швырять их на пол. Арка в стене обувной комнаты вела в следующее помещение, где хранились десятки платьев – каждое на широкой полке из ароматного кедрового дерева. Справа и слева от входа располагались два огромных, от пола до потолка, зеркала. Глория остановилась перед одним из них и, глядя на свое отражение, стала корчить рожи. Погримасничав всласть, она двинулась дальше.
Миновав еще пару комнат, заполненных самой разнообразной одеждой, Глория наконец очутилась в спальне матери. Девочка пересекла огромное помещение и, подойдя к кровати с балдахином, провела ладошкой по вышитому покрывалу. Внимание ее привлекла фотография, стоявшая на прикроватной тумбочке. На ней была изображена молодая женщина с двумя детьми. Глория взяла снимок в руки. В этот момент отворилась боковая дверь, которую девочка поначалу даже не заметила, и вошла Нана.
Бросившись через всю спальню, она вырвала у Глории фотографию и принялась громко ее отчитывать. Девочка расплакалась. Лицо Наны сразу смягчилось. Она принялась гладить Глорию по голове, приговаривая: «Все хорошо, малышка, твоя Нана всегда будет с тобой». Затем она отвела ее обратно в детскую. Гораздо позже, когда Глории было позволено свободно передвигаться по всему дому, она, зайдя в спальню матери, обнаружила, что фотография исчезла.
Прошло много лет с той поры, когда Глория чувствовала, что одна лишь Нана – по-настоящему близкий ей человек…
Вдруг Глория чертыхнулась и одним прыжком соскочила с кровати – вспомнила, что через час должна была прийти Милка, чтобы сделать ей эпиляцию. Накинув халат, она направилась в тренажерный зал.
Войдя туда, Глория увидела Чарлза – он качал мышцы рук и груди. Она хотела было ретироваться, но подавила это желание, чтобы не дать Чарлзу повода подумать, будто она уступает ему преимущественное право пользоваться залом.
Чарлз, руки которого были оттянуты назад рукоятками тренажера, приветливо улыбнулся Глории. Футболка на его груди пропиталась потом и прилипла к телу.
– Доброе утро, – жизнерадостно сказал он.
– Вам не следует тренироваться, если вы неважно себя чувствуете, – заметила Глория, проигнорировав приветствие.
– С чего ты решила, что я неважно себя чувствую? – спросил Чарлз.
Забота Глории о его здоровье показалась ему несколько странной, но в то же время польстила его самолюбию.
– Просто вы встали необычно рано, вот я и подумала, что вы нездоровы, – буркнула Глория, поворачиваясь к нему спиной.
Чарлз молча ухмыльнулся. Глория между тем сбросила халат прямо на пол. Под халатом на ней не было ничего, кроме тоненьких трусиков.
– Не надо возбуждаться, вы не в первый раз это видите, – сказала она, почувствовав, что Чарлз внимательно ощупывает глазами ее тело.
Ступив на бегущую дорожку, Глория повернула ручку регулятора и начала бег на месте. Чарлз улегся поперек скамьи неподалеку от нее. Поставив таймер своих часов на двенадцатисекундный интервал, он сцепил пальцы на затылке и принялся качать брюшной пресс, поочередно поднимая то туловище, то ноги, и одновременно глядя на Глорию в зеркало.
– Глория, – сказал он, закончив серию движений и расслабив мышцы, – я хочу извиниться за нашу небольшую схватку.
Девушка повернула ручку регулятора, увеличив нагрузку. Шум беговой дорожки стал заметно громче.
– Не слышу! – крикнула она.
Чарлз, ничего больше не пытаясь сказать, продолжил выполнение своего комплекса из пятидесяти упражнений, а Глория, закончив пробежку, приступила к разминке.
Завершив первую часть тренировки, Глория надела пуанты и отошла в противоположный конец зала к станку. Положив руку на перекладину, она начала делать махи ногами. Чарлз же, встав со скамейки, направился к большому мячу, лежавшему в паре ярдов позади Глории, и принялся ритмично прыгать через него.
– Ты должна войти в мое положение, – с трудом выдохнул он, глядя на Глорию в зеркало.
– Ну разумеется, – с издевкой процедила она.
Мердок сделал печальное лицо и прекратил свои прыжки.
– Ты делаешь мне больно, Глория. Мы знаем друг друга уже двенадцать лет. Я понимаю, что ты не слишком высокого мнения обо мне, но я люблю тебя, и мне хотелось бы, чтобы мы были друзьями.
Сказав это, Чарлз занялся наклонами в стороны. Глория прервала выполнение очередного упражнения на середине. Примирительный тон Мердока ее озадачил – она прекрасно понимала, что должна быть какая-то причина. Что ж, решила девушка, будет интересно сделать вид, будто она попалась на крючок, и выяснить, что ему надо.
– Я рада слышать это, Чарлз. Нам нет смысла враждовать. В конце концов, мы почти родственники. – Держа руки на перекладине станка, она наклонилась к зеркалу, глядя Мердоку прямо в глаза. – Я тоже хотела бы дружить с вами.
Глория не могла поверить, что Чарлзу настолько приспичило переспать с женщиной, что он предпримет попытку заняться любовью с ней. С другой стороны, это была бы отличная возможность избавиться от него – раз и навсегда.
– Значит, будем дружить, – сказал Чарлз и почти сразу же отвел глаза в сторону. Не надо спешить, сказал он сам себе. – А сейчас лично я собираюсь попариться в сауне.
Сняв футболку, Мердок направился к душевой кабине, расположенной за мраморной перегородкой. Сняв шорты, некоторое время постоял под сильными струями воды, затем вышел из душа, взял верхнее из полотенец, стопкой лежавших на мраморной полке, и открыл тяжелую деревянную дверь в парную.
Глория была уже там. Она растянулась на скамье у стены. Шевельнувшись, девушка медленно согнула одну ногу в колене и улыбнулась, глядя в глаза Мердоку.
– Ваша идея насчет сауны мне очень понравилась, – проворковала она.
Чарлз скользнул глазами по ее покрытому мелкими капельками пота телу, жадно вбирая взглядом все его округлости. Затем, сбросив полотенце, обернутое вокруг бедер, расстелил его на скамье у противоположной стены, после чего повернулся к Глории лицом.
– Я рад, что ты решила последовать моему примеру. Сауна действительно творит чудеса, – сказал он и, сев на скамью, закрыл глаза.
Внезапно Глория подумала, что понимает, почему ее мать в течение целых двенадцати лет терпела рядом с собой этого человека: его мужское достоинство было на редкость внушительных размеров. Будет приятно поиграть с ним немного, прежде чем известить мамочку о шалостях ее любовника, подумала она. А потом – прощайте, Чарлз…
– Вы не разотрете меня маслом? – томно спросила Глория, махнув рукой в сторону столика, накрытого влажной тканью.
– С удовольствием. Каким?
Глория перевернулась на живот.
– Мое любимое – «Жасмин Кипра», – пробормотала она.
– Что ж, значит, возьмем «Жасмин Кипра», – ответил Чарлз, по очереди поднося флаконы к свету. Он подошел совсем близко к Глории – настолько близко, что чувствовал ее дыхание на своих ногах. Вытащив из флакона пробку, наклонился над девушкой и тонкой струйкой вылил немного масла на ее плечи и спину. Отвернув лицо к стене, Глория закрыла глаза.
Положив ладони ей на лопатки, Чарлз стал втирать масло в кожу – сначала осторожно, затем чуть сильнее. Потом его ладони стали опускаться ниже, пока не достигли впадины в поясничной области. Нащупав под тонкой кожей позвонки, Мердок осторожно, но сильно нажал на них большими пальцами. Раздался легкий хруст, и Глория издала стон наслаждения.
– Тебе не было больно? – спросил Чарлз, остановившись на секунду, но при этом по-прежнему касаясь ее спины ладонями.
Приподняв со скамьи голову, Глория взглянула на него. Массивная головка его пениса была в каких-нибудь нескольких дюймах от ее лица. Запретный плод, подумала она. Ничто так ее не возбуждало, как это.
– Мне было приятно, – успокоила она Мердока, откровенно разглядывая его. – Жарко, – простонала девушка и стала жадно хватать ртом воздух, стараясь, чтобы Чарлз почувствовал ее дыхание на своей плоти. Она не спускала глаз, ожидая хоть какой-нибудь реакции его естества, но ее не последовало.
– Можно убавить температуру, – сказал Мердок после небольшой паузы, и рука его снова скользнула вниз по ее спине. – А можно, наоборот, поддать жару. – С этими словами он вылил немного масла на ягодицы Глории, так, что оно стало стекать во впадину между ними и просачиваться меж сомкнутых бедер. – Что ты предпочитаешь? – спросил он едва слышно.
Глория снова опустила голову на скамью.
– А как можно поддать жару? – пробормотала она, слегка раздвигая ноги.
– Очень просто, – ответил Мердок, и, взявшись за деревянную ручку заслонки, открыл ее и плеснул на раскаленные камни немного воды. Вдруг зазвонил телефон, укрепленный на стене. Продолжая левой рукой массировать девушку, Мердок правой снял трубку.
– Привет, дорогая! – сказал он, растирая бедра Глории и касаясь большим пальцем их внутренней поверхности. – Как там у тебя дела? Глория? Она здесь, в гимнастическом зале, выполняет свой комплекс.
Как только Мердок произнес последнюю фразу, Глория словно невзначай уронила руку со скамьи и коснулась запястьем его члена. Чарлз, однако, даже не шелохнулся.
– Да, я рано встал, – проговорил он в трубку и посмотрел на часы. – Сейчас здесь около десяти.
Глория вскочила и выбежала из сауны. Она совсем забыла об эпиляции, а ведь ей перед этой процедурой надо было еще принять ванну. Милка не любила ждать, ее услуги пользовались большим спросом. Как-никак она была лучшим специалистом в Нью-Йорке.
– Мне пора в аэропорт, – сказала Ариан. – Буду дома вечером. До свидания.
Положив трубку, она в последний раз окинула взглядом свою любимую комнату и вышла за дверь. Стоя на лестничной площадке, она сквозь узкое окно в толстой каменной стене некоторое время смотрела на воды Лагуна-дель-Саусе, блестевшие вдали. Ей не хотелось думать об этой своей поездке как о прощальной, но в известном смысле так оно и было.
Глория, бывшая когда-то самым важным человеком в ее жизни, превратилась в бомбу замедленного действия. Через год она в соответствии с аргентинскими законами должна была достичь совершеннолетия и стать единственной наследницей имущества Ариан, находившегося на территории этой страны. Никто и ничто не могло помешать ей распоряжаться этим имуществом, как заблагорассудится, – ни опекуны, ни попечительские советы, ни какие-либо другие препятствия, существующие в других государствах для защиты собственности богатых родителей от их отпрысков, появившихся на свет в результате «ошибок молодости». Ариан знала Глорию. Она также знала, какой будет реакция Чарлза на ее отказ выйти за него замуж и какие мысли в этой ситуации могут прийти ему в голову. Ариан не питала в отношении Глории никаких иллюзий и прекрасно сознавала, что та может пойти на все, чтобы насолить ей.
Сложившееся положение требовало от Ариан полного контроля над ситуацией. Первым делом надо было избавиться от собственности в Аргентине – это автоматически лишало Глорию значительной части наследства. Чтобы решить эту задачу, Ариан пришлось в течение трех недель вести переговоры едва ли не по двадцать четыре часа в сутки. В конце концов ей удалось договориться о продаже фирмы Сан-Симон – головной компании, владевшей почти миллионом акров первоклассных земель и контролировавшей весь сельскохозяйственный бизнес в Аргентине, за исключением производства и сбыта сахара.
В течение последних лет она время от времени получала предложения о продаже компании. Приняв решение, Ариан тут же прощупала их позиции. Выбор ее в конечном итоге пал на двух из них: японскую компанию с большими интересами в Южной Америке и итало-аргентинский концерн.
Переговоры с японцами оказались безрезультатными. Итальянцы предложили более низкую цену, зато переговорный процесс пошел весьма быстро. Сорок пять миллионов долларов должны были быть выплачены Ариан в Аргентине, а еще триста двадцать семь миллионов концерну следовало перевести на счет некой компании в Лихтенштейне. Перевод нужно было осуществить через компанию-посредника, зарегистрированную на Каймановых островах. Установить, что фактическим владельцем лихтенштейнской фирмы является Ариан, было так же невозможно, как и отследить перекачку денег по банковским каналам.
Однако все это имело смысл только в случае продажи еще и Валье-дель-Оро, а для этого Ариан еще не созрела. Колебания ее можно было объяснить чисто финансовыми соображениями, но не они были главной причиной ее нерешительности. Для Ариан де ла Форс долина Валье-дель-Оро стала своеобразным символом триумфа, напоминанием о том, что она сумела принять вызов, брошенный Симоном, и, несмотря ни на что, одержать победу в игре, которая велась по его правилам. Продав земли долины, Ариан могла предвосхитить и расстроить план Чарлза, если она правильно его себе представляла. Но в то же время для нее это значило бы окончательно признать тот факт, что Глория и она стали врагами.
Нана ждала ее на нижней площадке лестницы, одетая, как всегда, в черное. Ариан обняла ее.
– Береги себя, Нана. Я постараюсь скоро вернуться.
– Да благословит тебя Господь, – ответила Нана и побрела прочь.
Внезапно у Ариан возникло предчувствие, что они никогда больше не увидятся, но она тут же отогнала прочь неприятную мысль.
Май 1987 года
– Доброе утро, мисс Глория.
Горничная в униформе поставила накрытый розовой салфеткой поднос на столик рядом с кроватью Глории де ла Форс. Затем она подошла к окну, раздернула в стороны шелковые занавески.
– Спасибо, Корасон.
С раннего детства Глорию приучили к тому, что к прислуге надо относиться с уважением. Намазав мармеладом горячий рогалик, она стала перебирать письма и открытки. Приглашения на показы коллекций Джигли и Версаче, которые должны были состояться в Милане в следующем месяце, на свадьбы двух школьных подруг (одна звала ее в Женеву, другая – в Каракас), на танцевальный вечер в Англию, в поместье, находившееся неподалеку от Аскота… Глория глубоко вздохнула – у нее явно не хватало сил, чтобы всюду успеть.
Отхлебнув глоток черного кофе, она взяла ручку и написала «нет» на приглашении в Каракас; в это время года она в любом случае не могла туда поехать. К подруге, обосновавшейся в Женеве, она относилась очень хорошо и потому вывела на ее открытке «да». Взяв в руки приглашение в Англию, она несколько секунд колебалась. Танцевальный вечер совпадал по времени с неделей скачек в Аскоте. Глория подумала, что, пожалуй, могла бы показаться там в одном из замечательных платьев от Лакруа, и тут же решила черкнуть Кристиану пару строк и попросить сшить для нее что-нибудь особенное. Однако, подумав, что в последнее время на ипподромах бывает полно каких-то крайне неприятных личностей, она написала на открытке из Англии «может быть». Затем сложила почту в стопку и позвонила. Минуту спустя, постучав, в комнату вошла Корасон.
– Пожалуйста, передайте все это Кейзи, – распорядилась Глория.
– Я оставлю это на ее столе, мисс Глория, но она звонила рано утром и сказала, что приболела, – сообщила горничная, забирая с кровати поднос.
– А она не сказала, когда появится? – осведомилась Глория с ноткой раздражения в голосе. – Должен же кто-то заниматься моей почтой! Завтра я поговорю с Кейзи сама, – заключила она, знаком отпуская горничную.
Когда Корасон ушла, Глория подняла глаза к окну, из которого открывался прекрасный вид на Центральный парк, уже одевшийся зеленым покрывалом молодой листвы. Она любила Нью-Йорк в это время года, особенно когда рядом не было матери. Иногда от этого в душе возникало чувство вины. Однако быть дочерью такой женщины, как Ариан де ла Форс, было очень трудно. Огромное состояние вызывало постоянное внимание всего мира к персоне Ариан, а красота ее была почти столь же грандиозной, как и богатство. Глория подозревала, что все невольно сравнивали ее с матерью, и прекрасно понимала, что сравнение было отнюдь не в ее пользу. Глория носила фамилию де ла Форс только потому, что после смерти Симона ее взяла Ариан. Право Глории на состояние Симона было таким же сомнительным, как и право на это имя. Она не раз пыталась выяснить у матери ее девичью фамилию, пока Ариан раз не обмолвилась, что на самом деле она не де ла Форс, а Соса. Это была весьма распространенная португальская фамилия – во всяком случае, достаточно распространенная, чтобы по ней нельзя было найти никаких концов. Еще более скупой Ариан была на сведения об отце Глории: по ее словам, в один прекрасный день этот человек просто ушел, и больше она никогда его не видела и не получала от него никаких известий.
Глория потянулась под пуховым одеялом. Она наслаждалась ощущением тепла, чистоты и мягкости постельного белья, ласкавшего кожу. Тело значило для Глории очень много: оно льстило ее самолюбию, было инструментом, доставлявшим ей плотские удовольствия, и оружием, которое она использовала против матери. Благодаря напряженным тренировкам и собственному упорству Глория сумела превратить свою довольно невыразительную фигуру в почти идеальную. Это потребовало, помимо всего прочего, огромного количества времени и денег, но у нее не было недостатка ни в том, ни в другом.
Задолго до того, как тело стало предметом ее гордости, Глория открыла для себя ни с чем не сравнимое удовольствие физической близости с представителями сильного пола – особенно с мужчинами куда более зрелого возраста, чем она сама. Удовольствие стало еще более острым, когда она обнаружила, что матери неприятна ее необузданная сексуальность и что особенно Ариан расстраивает то, что в свои любовные забавы Глория нередко вовлекает обслуживающий персонал. Открытие это Глория сделала в возрасте четырнадцати лет, когда Нана застала ее в помещении бассейна с одним из садовников.
Именно после того эпизода в бассейне Глория начала чувствовать, что Нана становится все более отчужденной, и это задело ее куда сильнее, чем нотации Ариан. Всю сознательную жизнь Глории Нана была с ней рядом.
Глория вспомнила один случай, который произошел, когда ей было лет пять. Мать была в отъезде, а Глория осталась в Буэнос-Айресе, в их громадном доме на авенида Альвеар. Дело, судя по всему, происходило поздней весной, в ноябре, потому что деревья в саду утопали в цвету. Было около полудня. В доме стояла тишина.
После ленча Глорию отвели в ее комнату, чтобы она, как обычно, немного поспала. Но заснуть так и не смогла. Осторожно выбравшись из детской, она пробралась до самого конца галереи, ведущей в главный зал, а затем проникла в комнаты матери, куда ее не пускали.
Сначала она оказалась в обувной комнате. Вдоль стен ее шли длинные полки, сделанные из медных полос. На полках аккуратными рядами стояли туфли. На специальных вешалках, прикрепленных к стенам, висели сумочки, по цвету соответствовавшие туфлям, выставленным под ними.
Глорию увиденное привело в восторг. Она принялась брать и разглядывать туфли, а затем швырять их на пол. Арка в стене обувной комнаты вела в следующее помещение, где хранились десятки платьев – каждое на широкой полке из ароматного кедрового дерева. Справа и слева от входа располагались два огромных, от пола до потолка, зеркала. Глория остановилась перед одним из них и, глядя на свое отражение, стала корчить рожи. Погримасничав всласть, она двинулась дальше.
Миновав еще пару комнат, заполненных самой разнообразной одеждой, Глория наконец очутилась в спальне матери. Девочка пересекла огромное помещение и, подойдя к кровати с балдахином, провела ладошкой по вышитому покрывалу. Внимание ее привлекла фотография, стоявшая на прикроватной тумбочке. На ней была изображена молодая женщина с двумя детьми. Глория взяла снимок в руки. В этот момент отворилась боковая дверь, которую девочка поначалу даже не заметила, и вошла Нана.
Бросившись через всю спальню, она вырвала у Глории фотографию и принялась громко ее отчитывать. Девочка расплакалась. Лицо Наны сразу смягчилось. Она принялась гладить Глорию по голове, приговаривая: «Все хорошо, малышка, твоя Нана всегда будет с тобой». Затем она отвела ее обратно в детскую. Гораздо позже, когда Глории было позволено свободно передвигаться по всему дому, она, зайдя в спальню матери, обнаружила, что фотография исчезла.
Прошло много лет с той поры, когда Глория чувствовала, что одна лишь Нана – по-настоящему близкий ей человек…
Вдруг Глория чертыхнулась и одним прыжком соскочила с кровати – вспомнила, что через час должна была прийти Милка, чтобы сделать ей эпиляцию. Накинув халат, она направилась в тренажерный зал.
Войдя туда, Глория увидела Чарлза – он качал мышцы рук и груди. Она хотела было ретироваться, но подавила это желание, чтобы не дать Чарлзу повода подумать, будто она уступает ему преимущественное право пользоваться залом.
Чарлз, руки которого были оттянуты назад рукоятками тренажера, приветливо улыбнулся Глории. Футболка на его груди пропиталась потом и прилипла к телу.
– Доброе утро, – жизнерадостно сказал он.
– Вам не следует тренироваться, если вы неважно себя чувствуете, – заметила Глория, проигнорировав приветствие.
– С чего ты решила, что я неважно себя чувствую? – спросил Чарлз.
Забота Глории о его здоровье показалась ему несколько странной, но в то же время польстила его самолюбию.
– Просто вы встали необычно рано, вот я и подумала, что вы нездоровы, – буркнула Глория, поворачиваясь к нему спиной.
Чарлз молча ухмыльнулся. Глория между тем сбросила халат прямо на пол. Под халатом на ней не было ничего, кроме тоненьких трусиков.
– Не надо возбуждаться, вы не в первый раз это видите, – сказала она, почувствовав, что Чарлз внимательно ощупывает глазами ее тело.
Ступив на бегущую дорожку, Глория повернула ручку регулятора и начала бег на месте. Чарлз улегся поперек скамьи неподалеку от нее. Поставив таймер своих часов на двенадцатисекундный интервал, он сцепил пальцы на затылке и принялся качать брюшной пресс, поочередно поднимая то туловище, то ноги, и одновременно глядя на Глорию в зеркало.
– Глория, – сказал он, закончив серию движений и расслабив мышцы, – я хочу извиниться за нашу небольшую схватку.
Девушка повернула ручку регулятора, увеличив нагрузку. Шум беговой дорожки стал заметно громче.
– Не слышу! – крикнула она.
Чарлз, ничего больше не пытаясь сказать, продолжил выполнение своего комплекса из пятидесяти упражнений, а Глория, закончив пробежку, приступила к разминке.
Завершив первую часть тренировки, Глория надела пуанты и отошла в противоположный конец зала к станку. Положив руку на перекладину, она начала делать махи ногами. Чарлз же, встав со скамейки, направился к большому мячу, лежавшему в паре ярдов позади Глории, и принялся ритмично прыгать через него.
– Ты должна войти в мое положение, – с трудом выдохнул он, глядя на Глорию в зеркало.
– Ну разумеется, – с издевкой процедила она.
Мердок сделал печальное лицо и прекратил свои прыжки.
– Ты делаешь мне больно, Глория. Мы знаем друг друга уже двенадцать лет. Я понимаю, что ты не слишком высокого мнения обо мне, но я люблю тебя, и мне хотелось бы, чтобы мы были друзьями.
Сказав это, Чарлз занялся наклонами в стороны. Глория прервала выполнение очередного упражнения на середине. Примирительный тон Мердока ее озадачил – она прекрасно понимала, что должна быть какая-то причина. Что ж, решила девушка, будет интересно сделать вид, будто она попалась на крючок, и выяснить, что ему надо.
– Я рада слышать это, Чарлз. Нам нет смысла враждовать. В конце концов, мы почти родственники. – Держа руки на перекладине станка, она наклонилась к зеркалу, глядя Мердоку прямо в глаза. – Я тоже хотела бы дружить с вами.
Глория не могла поверить, что Чарлзу настолько приспичило переспать с женщиной, что он предпримет попытку заняться любовью с ней. С другой стороны, это была бы отличная возможность избавиться от него – раз и навсегда.
– Значит, будем дружить, – сказал Чарлз и почти сразу же отвел глаза в сторону. Не надо спешить, сказал он сам себе. – А сейчас лично я собираюсь попариться в сауне.
Сняв футболку, Мердок направился к душевой кабине, расположенной за мраморной перегородкой. Сняв шорты, некоторое время постоял под сильными струями воды, затем вышел из душа, взял верхнее из полотенец, стопкой лежавших на мраморной полке, и открыл тяжелую деревянную дверь в парную.
Глория была уже там. Она растянулась на скамье у стены. Шевельнувшись, девушка медленно согнула одну ногу в колене и улыбнулась, глядя в глаза Мердоку.
– Ваша идея насчет сауны мне очень понравилась, – проворковала она.
Чарлз скользнул глазами по ее покрытому мелкими капельками пота телу, жадно вбирая взглядом все его округлости. Затем, сбросив полотенце, обернутое вокруг бедер, расстелил его на скамье у противоположной стены, после чего повернулся к Глории лицом.
– Я рад, что ты решила последовать моему примеру. Сауна действительно творит чудеса, – сказал он и, сев на скамью, закрыл глаза.
Внезапно Глория подумала, что понимает, почему ее мать в течение целых двенадцати лет терпела рядом с собой этого человека: его мужское достоинство было на редкость внушительных размеров. Будет приятно поиграть с ним немного, прежде чем известить мамочку о шалостях ее любовника, подумала она. А потом – прощайте, Чарлз…
– Вы не разотрете меня маслом? – томно спросила Глория, махнув рукой в сторону столика, накрытого влажной тканью.
– С удовольствием. Каким?
Глория перевернулась на живот.
– Мое любимое – «Жасмин Кипра», – пробормотала она.
– Что ж, значит, возьмем «Жасмин Кипра», – ответил Чарлз, по очереди поднося флаконы к свету. Он подошел совсем близко к Глории – настолько близко, что чувствовал ее дыхание на своих ногах. Вытащив из флакона пробку, наклонился над девушкой и тонкой струйкой вылил немного масла на ее плечи и спину. Отвернув лицо к стене, Глория закрыла глаза.
Положив ладони ей на лопатки, Чарлз стал втирать масло в кожу – сначала осторожно, затем чуть сильнее. Потом его ладони стали опускаться ниже, пока не достигли впадины в поясничной области. Нащупав под тонкой кожей позвонки, Мердок осторожно, но сильно нажал на них большими пальцами. Раздался легкий хруст, и Глория издала стон наслаждения.
– Тебе не было больно? – спросил Чарлз, остановившись на секунду, но при этом по-прежнему касаясь ее спины ладонями.
Приподняв со скамьи голову, Глория взглянула на него. Массивная головка его пениса была в каких-нибудь нескольких дюймах от ее лица. Запретный плод, подумала она. Ничто так ее не возбуждало, как это.
– Мне было приятно, – успокоила она Мердока, откровенно разглядывая его. – Жарко, – простонала девушка и стала жадно хватать ртом воздух, стараясь, чтобы Чарлз почувствовал ее дыхание на своей плоти. Она не спускала глаз, ожидая хоть какой-нибудь реакции его естества, но ее не последовало.
– Можно убавить температуру, – сказал Мердок после небольшой паузы, и рука его снова скользнула вниз по ее спине. – А можно, наоборот, поддать жару. – С этими словами он вылил немного масла на ягодицы Глории, так, что оно стало стекать во впадину между ними и просачиваться меж сомкнутых бедер. – Что ты предпочитаешь? – спросил он едва слышно.
Глория снова опустила голову на скамью.
– А как можно поддать жару? – пробормотала она, слегка раздвигая ноги.
– Очень просто, – ответил Мердок, и, взявшись за деревянную ручку заслонки, открыл ее и плеснул на раскаленные камни немного воды. Вдруг зазвонил телефон, укрепленный на стене. Продолжая левой рукой массировать девушку, Мердок правой снял трубку.
– Привет, дорогая! – сказал он, растирая бедра Глории и касаясь большим пальцем их внутренней поверхности. – Как там у тебя дела? Глория? Она здесь, в гимнастическом зале, выполняет свой комплекс.
Как только Мердок произнес последнюю фразу, Глория словно невзначай уронила руку со скамьи и коснулась запястьем его члена. Чарлз, однако, даже не шелохнулся.
– Да, я рано встал, – проговорил он в трубку и посмотрел на часы. – Сейчас здесь около десяти.
Глория вскочила и выбежала из сауны. Она совсем забыла об эпиляции, а ведь ей перед этой процедурой надо было еще принять ванну. Милка не любила ждать, ее услуги пользовались большим спросом. Как-никак она была лучшим специалистом в Нью-Йорке.
– Мне пора в аэропорт, – сказала Ариан. – Буду дома вечером. До свидания.
Положив трубку, она в последний раз окинула взглядом свою любимую комнату и вышла за дверь. Стоя на лестничной площадке, она сквозь узкое окно в толстой каменной стене некоторое время смотрела на воды Лагуна-дель-Саусе, блестевшие вдали. Ей не хотелось думать об этой своей поездке как о прощальной, но в известном смысле так оно и было.
Глория, бывшая когда-то самым важным человеком в ее жизни, превратилась в бомбу замедленного действия. Через год она в соответствии с аргентинскими законами должна была достичь совершеннолетия и стать единственной наследницей имущества Ариан, находившегося на территории этой страны. Никто и ничто не могло помешать ей распоряжаться этим имуществом, как заблагорассудится, – ни опекуны, ни попечительские советы, ни какие-либо другие препятствия, существующие в других государствах для защиты собственности богатых родителей от их отпрысков, появившихся на свет в результате «ошибок молодости». Ариан знала Глорию. Она также знала, какой будет реакция Чарлза на ее отказ выйти за него замуж и какие мысли в этой ситуации могут прийти ему в голову. Ариан не питала в отношении Глории никаких иллюзий и прекрасно сознавала, что та может пойти на все, чтобы насолить ей.
Сложившееся положение требовало от Ариан полного контроля над ситуацией. Первым делом надо было избавиться от собственности в Аргентине – это автоматически лишало Глорию значительной части наследства. Чтобы решить эту задачу, Ариан пришлось в течение трех недель вести переговоры едва ли не по двадцать четыре часа в сутки. В конце концов ей удалось договориться о продаже фирмы Сан-Симон – головной компании, владевшей почти миллионом акров первоклассных земель и контролировавшей весь сельскохозяйственный бизнес в Аргентине, за исключением производства и сбыта сахара.
В течение последних лет она время от времени получала предложения о продаже компании. Приняв решение, Ариан тут же прощупала их позиции. Выбор ее в конечном итоге пал на двух из них: японскую компанию с большими интересами в Южной Америке и итало-аргентинский концерн.
Переговоры с японцами оказались безрезультатными. Итальянцы предложили более низкую цену, зато переговорный процесс пошел весьма быстро. Сорок пять миллионов долларов должны были быть выплачены Ариан в Аргентине, а еще триста двадцать семь миллионов концерну следовало перевести на счет некой компании в Лихтенштейне. Перевод нужно было осуществить через компанию-посредника, зарегистрированную на Каймановых островах. Установить, что фактическим владельцем лихтенштейнской фирмы является Ариан, было так же невозможно, как и отследить перекачку денег по банковским каналам.
Однако все это имело смысл только в случае продажи еще и Валье-дель-Оро, а для этого Ариан еще не созрела. Колебания ее можно было объяснить чисто финансовыми соображениями, но не они были главной причиной ее нерешительности. Для Ариан де ла Форс долина Валье-дель-Оро стала своеобразным символом триумфа, напоминанием о том, что она сумела принять вызов, брошенный Симоном, и, несмотря ни на что, одержать победу в игре, которая велась по его правилам. Продав земли долины, Ариан могла предвосхитить и расстроить план Чарлза, если она правильно его себе представляла. Но в то же время для нее это значило бы окончательно признать тот факт, что Глория и она стали врагами.
Нана ждала ее на нижней площадке лестницы, одетая, как всегда, в черное. Ариан обняла ее.
– Береги себя, Нана. Я постараюсь скоро вернуться.
– Да благословит тебя Господь, – ответила Нана и побрела прочь.
Внезапно у Ариан возникло предчувствие, что они никогда больше не увидятся, но она тут же отогнала прочь неприятную мысль.
Глава 24
Нью-Йорк
Июнь 1987 года
– Разумеется, я могу помочь вашему племяннику, Родни. Рада слышать, что он хочет стать журналистом. Честно говоря, мне даже немного обидно: как вы могли сомневаться в том, что я окажу ему содействие?
Выслушав в ответ слова благодарности и комплименты, Джеральдина положила трубку. У нее возникла серьезная проблема.
Родни Гибсон был председателем совета директоров крупнейшей в Америке корпорации по производству косметических средств, которая ежегодно покупала в журнале сорок страниц рекламного пространства. Естественно, отказать ему в его просьбе пристроить на работу племянника было бы глупо. Но не менее глупо было бы игнорировать тот факт, что Конни ван Наалт была членом того же комитета содействия развитию балета, что и миссис Грин, владелица «Шика». Как и все богатые люди, миссис Грин имела свои пунктики, одним из которых была маниакальная боязнь слишком раздуть штат редакции. Она даже бровью не вела, когда журнал расходовал десятки тысяч долларов на какую-нибудь вечеринку или прием, но при этом регулярно просматривала список сотрудников и задавала весьма въедливые вопросы. Конни наверняка не упустила бы возможности обратить внимание миссис Грин на беспечность Джеральдины в этом отношении.
Она медленно обошла пустые комнаты, проверяя, все ли электроприборы выключены. В этом не было необходимости – она уже сделала это во время своего первого визита, но ей нравилось чувствовать себя в роли хозяйки квартиры Тома. Наполнив водой кувшин и удостоверившись, что вода не слишком холодная, Пандора опорожнила его в огромную кадку, где росло большое фикусовое дерево, предусмотрительно установленное под световым люком. Том очень гордился своим фикусом. Он рассказал Пандоре, что купил его четыре года назад. «Он был вот таким», – сказал Том, держа ладонь на уровне своей талии. Теперь широкие глянцевые листья растения почти касались стеклянной поверхности светового люка, с наружной стороны запачканной сажей. Пандора отметила про себя, что на следующей неделе надо будет предложить Тому вместе забраться на крышу и помыть стекло. Дело было сделано – можно было уходить, но Пандора решила еще немного побыть в квартире Тома, где ей было так хорошо и уютно.
Подойдя к кровати, она легла на нее с той стороны, где обычно ложился Том, и потерлась щекой о его подушку. Ткань еще хранила слабый запах его туалетной воды. Полежав немного с закрытыми глазами, она решила, что, пожалуй, пора.
Усевшись, Пандора случайно взглянула на прикроватную тумбочку, и ее внимание привлекло мигание красных огоньков на корпусе автоответчика, которых она скорее всего не заметила бы, если бы на улице было светло. Но уже темнело, а лампу она так и не включила. Машинально Пандора нажала на клавишу прослушивания сообщений.
Какая-то женщина весьма сердитым тоном пыталась выяснить, куда запропастился Том. Следующее сообщение было от другой особы, которая вкрадчивым голосом довольно подробно описала, что она проделает с телом Тома во время их следующей встречи.
Июнь 1987 года
– Разумеется, я могу помочь вашему племяннику, Родни. Рада слышать, что он хочет стать журналистом. Честно говоря, мне даже немного обидно: как вы могли сомневаться в том, что я окажу ему содействие?
Выслушав в ответ слова благодарности и комплименты, Джеральдина положила трубку. У нее возникла серьезная проблема.
Родни Гибсон был председателем совета директоров крупнейшей в Америке корпорации по производству косметических средств, которая ежегодно покупала в журнале сорок страниц рекламного пространства. Естественно, отказать ему в его просьбе пристроить на работу племянника было бы глупо. Но не менее глупо было бы игнорировать тот факт, что Конни ван Наалт была членом того же комитета содействия развитию балета, что и миссис Грин, владелица «Шика». Как и все богатые люди, миссис Грин имела свои пунктики, одним из которых была маниакальная боязнь слишком раздуть штат редакции. Она даже бровью не вела, когда журнал расходовал десятки тысяч долларов на какую-нибудь вечеринку или прием, но при этом регулярно просматривала список сотрудников и задавала весьма въедливые вопросы. Конни наверняка не упустила бы возможности обратить внимание миссис Грин на беспечность Джеральдины в этом отношении.
* * *
Пандора повозилась с незнакомым замком и, не без усилий отперев его, вошла в подъезд. Том на несколько дней уехал с детьми в Вермонт и попросил присматривать за квартирой и поливать цветы. Пандора обрадовалась просьбе. Она с каждым днем все сильнее привязывалась к нему, хотя ни за что не призналась бы в этом. Если поначалу Пандора воспринимала свои отношения с Томом как бегство от одиночества, то теперь была почти уверена, что ей нужен именно этот мужчина, и никто другой.Она медленно обошла пустые комнаты, проверяя, все ли электроприборы выключены. В этом не было необходимости – она уже сделала это во время своего первого визита, но ей нравилось чувствовать себя в роли хозяйки квартиры Тома. Наполнив водой кувшин и удостоверившись, что вода не слишком холодная, Пандора опорожнила его в огромную кадку, где росло большое фикусовое дерево, предусмотрительно установленное под световым люком. Том очень гордился своим фикусом. Он рассказал Пандоре, что купил его четыре года назад. «Он был вот таким», – сказал Том, держа ладонь на уровне своей талии. Теперь широкие глянцевые листья растения почти касались стеклянной поверхности светового люка, с наружной стороны запачканной сажей. Пандора отметила про себя, что на следующей неделе надо будет предложить Тому вместе забраться на крышу и помыть стекло. Дело было сделано – можно было уходить, но Пандора решила еще немного побыть в квартире Тома, где ей было так хорошо и уютно.
Подойдя к кровати, она легла на нее с той стороны, где обычно ложился Том, и потерлась щекой о его подушку. Ткань еще хранила слабый запах его туалетной воды. Полежав немного с закрытыми глазами, она решила, что, пожалуй, пора.
Усевшись, Пандора случайно взглянула на прикроватную тумбочку, и ее внимание привлекло мигание красных огоньков на корпусе автоответчика, которых она скорее всего не заметила бы, если бы на улице было светло. Но уже темнело, а лампу она так и не включила. Машинально Пандора нажала на клавишу прослушивания сообщений.
Какая-то женщина весьма сердитым тоном пыталась выяснить, куда запропастился Том. Следующее сообщение было от другой особы, которая вкрадчивым голосом довольно подробно описала, что она проделает с телом Тома во время их следующей встречи.