Страница:
— Думаешь, нас заметили? — спросила Дженнифер.
— Будем надеяться.
«Ауди» развернулся в их сторону, подъехал к домику, притормозил, подняв клуб пыли; распахнулась задняя дверца.
Чарли вдруг представил себе, как Дженнифер садится в машину, дверца захлопывается, и лимузин уезжает, оставив его в гордом одиночестве на пустом аэродроме.
— Я первый, — проговорил он. За рулем сидел человек в пилотке и сером комбинезоне без каких бы то ни было эмблем и нашивок. Нельзя было даже определить, солдат он или офицер. Едва прилетевшие уселись на сиденья, «ауди» тронулся. Чарли поинтересовался:
— Куда мы едем? — Водитель нахмурился, надул щеки и передернул плечами.
— Вы говорите по-английски? — справилась Дженнифер.
Водитель снова пожал плечами, потом включил магнитофон. Из скрытых динамиков полилась музыка, затем зазвучал голос популярной египетской певицы Оум Кальтум. Чарли был про нее наслышан: она активно поддерживала Организацию освобождения Палестины. «Ауди» миновал последний домик, скорость машины заметно возросла. Чарли посмотрел в заднее окно. Сквозь поляризованное стекло местность выглядела до отвращения серой и унылой. Через границу они проехали без остановки. Над караульным помещением трепетал на ветру, который поднимал большой электрический вентилятор, красно-бело-черный ливийский флаг. Даже в салоне лимузина, хотя все окна были закрыты, можно было различить гудение двигателя и скрежет лопастей. Через несколько миль они свернули с шоссе на боковую дорогу, которая, прихотливо извиваясь, бежала к морю мимо купы акаций. Деревья накрывала сверху буро-зеленая камуфляжная сетка. Внезапно автомобиль выскочил из не слишком густой тени на свет. Близ обочины дороги, на лужайке, стоял вертолет, «Августа А-109 Хирундо» итальянского производства. Пилот, должно быть, заметил машину: двигатель пронзительно взвыл, винт начал медленно вращаться. «Ауди» затормозил. Водитель вылез наружу, распахнул заднюю дверцу и протянул Дженнифер руку.
Вертолет доставил их в расположенный в пустыне городок Абдун-Нассер, где обоих посадили в русский штурмовик «Су-20/22», в кабине которого было не повернуться из-за обилия электронных приборов.
Чарли и Дженнифер уселись на откидные сиденья, напротив разместился человек, который назвался Халимом, — низкорослый, коренастый, лысый; у него не было ни бороды, ни даже волос на руках. Халим застегнул ремень. Послышался рев двигателей, корпус штурмовика завибрировал; пилот убрал тормоза, и самолет рванулся по взлетной полосе.
У трапа Чарли, Дженнифер и Халима ожидал зеленый «мерседес», на котором их отвезли к зданию аэропорта. Там гостей встретил высокий и худой мужчина: зачесанные назад волосы, рябое лицо, набрякшие веки. Он сказал, что его зовут Мустафа, и протянул Чарли руку. Ладонь Мустафы оказалась горячей и влажной, как у младенца. Следом за ним они прошли через несколько ярко освещенных коридоров и очутились в просторном конференц-зале. Едва Чарли и Дженнифер вошли внутрь, как на какой-то миг установилась тишина, а потом те люди, что находились в зале, загомонили на доброй дюжине языков, защелкали затворами, повыставляли вперед диктофоны.
— Что за черт? — пробормотал Чарли.
— Пресс-конференция. — Мустафа с улыбкой похлопал его по плечу, как будто Чарли был маленьким мальчиком, которому следовало придать уверенности.
— Я думал, мы устроим пресс-конференцию после разговора с полковником Каддафи.
— К сожалению, лидер занят. Нам пришлось слегка перекроить программу. Пожалуйста, постарайтесь нас понять.
Халим вывел американцев на небольшую сцену, на краю которой ощетинился микрофонами плексигласовый подиум.
В зале, как заметил Чарли, имелись две телекамеры — одна на сцене, другая у дальней стены. Корреспонденты снова принялись выкрикивать вопросы, однако Халим жестом призвал их к молчанию, представил Дженнифер и Чарли на арабском, французском, английском, немецком и итальянском, а затем указал на смуглокожего человека, который чуть выдвинулся вперед. Тот прокашлялся и сказал:
— Ибн-Саад, газета «Аль-сиясах». Миссис Макфи, правда ли, что вы прибыли в Ливию по личному приглашению полковника Каддафи?
— Правда, — ответил за Дженнифер Халим. — Мистер и миссис Макфи — гости ливийского народа.
— Как долго вы намерены пробыть в Ливии? — справился другой журналист.
Дженнифер заколебалась, повернулась к Чарли. Халим по» дошел к подиуму и проговорил в микрофоны:
— Миссис Макфи и ее муж могут оставаться на территории Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии столько, сколько пожелают. Народ Ливии принимает их со всем радушием, на какое способен. — Он театральным жестом обнял Чарли и Дженнифер за плечи. — Пока они находятся в нашей стране, им разрешается ездить и ходить куда угодно, хотя мы, разумеется, дадим нашим гостям сопровождающего, который ознакомит их с достопримечательностями славного города Тарабулуса, — Халим улыбнулся. — Или Триполи, как его называют на Западе.
Пресс-конференция продолжалась. Какое-то время спустя до Чарли дошло, что все организовано заранее; отрепетированные ответы на загодя подготовленные вопросы должны были способствовать поднятию престижа Ливии на мировой арене. Господи, разве Дауни не знал, что все сложится именно так? Чарли выступил из-за спины Халима и произнес:
— Мы с женой очень устали, поскольку наше путешествие было долгим и утомительным. Нам нужно отдохнуть. Если не возражаете, мы ответим на ваши вопросы в другой раз.
— Наши гости остановятся в отеле «Баб-аль-Мадина», — нахмурясь, сообщил Халим. — Это гостиница высшего разряда. Пятизвездочный уровень.
Чарли взял Дженнифер за руку и повел за собой со сцены, не зная, куда идет, сознавая лишь, что хочет убраться отсюда. И как только Дауни прошляпил? Ведь он просто обязан был догадаться, что ливийцы не преминут организовать такую вот пресс-конференцию! Вдобавок Чарли беспокоила еще одна неувязка. Почему никто из журналистов не спросил об отце Дженнифер? Халим растолкал репортеров и фотографов, провел мнимых супругов сквозь ослепительное сияние софитов. Ему явно не понравилось поведение Чарли.
— До встречи с лидером осталось два часа. Как раз достаточно, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок, не так ли?
Номер, который им отвели, находился на верхнем этаже отеля. Чарли подошел к окну и уставился на море. Не столь давно он устал от пустыни, а теперь начал уставать и от моря. Дженнифер приблизилась к нему, обняла, поцеловала в губы. Чарли не пошевелился, словно был не человеком, а деревянной колодой.
— Что стряслось? — спросила Дженнифер.
— Пресс-конференция, черт бы ее побрал! Почему вдруг они все переиграли? И почему никто и словом не упомянул о твоем отце?
— Да, я заметила.
— Господи, неужели тебя ничто не тревожит?
— Чарли, я хочу, чтобы ты был сильным. — Дженнифер привлекла его к себе, поцеловала снова, потом еще раз. — Халим сказал, что у нас в запасе два часа. Времени не так уж много, поэтому давай проведем его с пользой. Будет о чем вспомнить.
В самый разгар приятного времяпрепровождения зазвонил стоявший на тумбочке возле кровати телефон. Халим сообщил, что находится в фойе, а снаружи ждет машина, которую прислал Каддафи.
— Сейчас спустимся, — проговорил Чарли. Дженнифер укусила его за плечо.
— Полковник Каддафи не любит ждать, — отозвался Халим.
— А какой полковник любит?
Как оказалось, за ними прислали тот же самый «мерседес», который привез их в гостиницу из аэропорта. Задняя дверца была открыта; ее придерживал толстяк в мятом белом костюме: длинные обвислые усы, равнодушный взгляд, ногти на руках обгрызены до мяса. Чарли и Дженнифер сели на сиденье и немало удивились, когда толстяк влез следом.
— Это Ад ем Джедалла, — сказал Халим. — Он из бедуинов и, подобно своим соплеменникам, чрезвычайно дорожит тем, чем владеет. — Халим рассмеялся, как будто отпустил остроумную шутку. «Мерседес» тронулся. Джедалла сел поудобнее, и Чарли заметил, что у него из-под пиджака выпирает пистолет в наплечной кобуре.
Они выехали на улицу Аль-Курниш, проехали мимо здания Исламского общества, свернули на улицу Аль-Фатх, миновали гавань, рынок и Старый Замок в форме корабля, что высился на пересечении улиц Аль-Фатх и Умар-аль-Мухтар.
Дальше начались кварталы новостроек, улицы были запружены автомобилями — итальянскими «фиатами» и русскими «зилами». Машины с открытыми окнами попадались крайне редко, ибо воздух в Триполи был такой, что кондиционеры воспринимались здесь не как роскошь, а как суровая необходимость. «Мерседес» доехал до конца улицы Аль-Фатх, которая упиралась в бульвар Аш-Шариф, пересекавший посольский квартал, свернул направо, выполнил еще один правый поворот и очутился на улице Сиди-Исса. Водитель припарковал машину у высокого здания из серого кирпича.
— Тут расположен следственный отдел, — сообщил с улыбкой Халим.
Это здание построили уже после переворота 1969 года, а потому его стены походили толщиной на крепостные.
В холле Дженнифер и Чарли попали в руки фотографа, который походил на провинциального цирюльника. Он несколько раз щелкнул «Поляроидом», приклеил фотографии на пропуска с диагональными желто-зелеными полосами, прицепил те к одежде американцев, после чего Халим повел своих подопечных к лифту.
— Неужели полковник Каддафи примет нас здесь? — спросила Дженнифер.
— Не говорите глупостей.
— Что вы имеете в виду? — удивился Чарли.
— Терпение, друг мой, терпение, — Халим усмехнулся.
Лифт остановился, створки двери разошлись в стороны.
Прямо от лифта начинался узкий коридор с черным кафельным полом, серыми стенами и таким же потолком. В коридоре было пусто. Джедалла двинулся вперед. Через каждые двадцать футов то в одной, то в другой стене возникала зеленая дверь. Халим остановился у второй слева, открыл и жестом пригласил Чарли заходить. Чарли посмотрел на Дженнифер.
— Она пойдет с Джедаллой. Разделяй и властвуй, правильно?
— Я хочу видеть британского консула, — проговорила Дженнифер.
Джедалла положил руку ей на плечо и подтолкнул, словно говоря: давай шагай. Чарли двинулся на него. Джедалла быстро отступил и вытащил пистолет. Он нацелил оружие сначала в лицо Чарли, потом опустил ствол ниже, еще ниже и снова поднял на уровень лица. Чарли попятился.
— Молодец, — со смешком одобрил Халим. — Будешь вести себя разумно, проживешь, быть может, подольше.
За зеленой дверью находилась каморка футов двенадцати в длину и восьми в ширину. Окон не было и в помине, зато одна из стен представляла собой огромное, от пола до потолка, зеркало. В каморке присутствовали двое мужчин, оба широкоплечие и мускулистые.
— Если ты человек с головой, — сказал Халим, — тебе бояться нечего.
Каморку освещали лампы дневного света; обстановку составляли металлический стол и четыре стула.
— Сидеть, — произнес Халим, будто обращаясь к собаке.
Чарли сел на ближайший стул. — Не сюда. Это мой. — Чарли пересел на соседний, однако Халим снова согнал его с места. — Нам лучше сесть напротив друг друга. Я хочу смотреть тебе в глаза. Понял? — Халим пошарил в кармане, достал пакетик мятных леденцов, вытащил один и протянул Чарли.
— Спасибо, не надо.
— Я бы взял.
— Почему?
— Тогда бы между нами сразу установился контакт. — Халим постучал пальцем по виску. — Психология. Кстати говоря, весьма полезная наука для людей моей профессии. ;
— Где Дженнифер? — Болтовня ливийца раздражала Чарли, выбивала его из колеи. — Почему вы разлучили нас?
— Эти помещения, — сообщил Халим, кладя в рот леденец, — используются только для допросов особо важных преступников — убийц или политических экстремистов вроде вас.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите!
— Заткнись, ублюдок! — В наступившей тишине Чарли отчетливо услышал хруст: Халим в возбуждении смял в кулаке пакетик с леденцами. — Ты заметил, как здесь чисто, хотя зданию без малого двадцать лет? А знаешь почему? Да потому, что всякий раз нам приходится отмывать стены и даже потолок. — Леденец застрял у Халима между передними зубами. Он вытащил конфету и продолжил лекцию:
— Тут мы обычно допрашиваем иностранцев, в частности, тех, которые работают на буровых платформах. Американцы слишком много пьют, итальянцы чуть что лезут в драку… Но приятнее всего допрашивать террориста. Как правило, это бедные, заблудшие и очень опасные люди.
— Я не террорист.
— ТЫ работаешь на ЦРУ и тебя прислали сюда с заданием убить нашего лидера. Ты — несостоявшийся убийца. Ваш план известен нам во всех подробностях. Тебе остается только признать свою вину и подписать протокол допроса.
— Произошла какая-то ошибка!
Халим расхохотался, стукнул ладонью по стулу, отчего пакетик с леденцами подпрыгнул высоко в воздух, двое молчаливых наблюдателей позволили себе усмехнуться.
— Давай-ка я опишу тебе наши методы. Сперва мы попытаемся вразумить тебя словами, потом, если ничего не выйдет, применим силу. — Халим посерьезнел и указал на двоих амбалов у себя за спиной. — У них свой подход. Я не садист и не одобряю их тактики, но, должен признать, она весьма эффективна.
— Я не террорист, — повторил Чарли. — Мы с женой не причастны к тому, в чем вы нас обвиняете.
— С кем? — с ухмылкой переспросил Халим…
— С Дженнифер. Если бы вы…
— Успокойся, приятель, и постарайся мыслить здраво. Я даю тебе двадцать минут, а чтобы ты не заскучал, оставлю вместо себя своих помощников. — Халим направился к двери, остановился и прибавил:
— Насчет тебя я не знаю. Быть может, ты из тех, кто обожает, когда им делают больно.
Однако если Дженнифер Форсайт тебе не безразлична, ты наверняка не станешь упрямиться. В общем, подумай, Чарли. — Он открыл дверь.
— Подождите, — Чарли привстал со стула, и тут ему в затылок врезался кулак, и он с размаху ударился лицом о стол. Халим вышел из комнаты. Чарли сгорбился на стуле и принялся размышлять. Он знал, что Халим, характеризуя Адема Джедаллу, ничуть не преувеличивал, и догадывался, что ливийцам неизвестны те комплексы, которые на Западе зачастую выручают женщин, очутившихся в том положении, в каком сейчас оказалась Дженнифер. Он вспомнил, каким взглядом смотрел на Дженнифер Джедалла — как на игрушку или как на муху, которой собирается оторвать крылышки.
Полчаса спустя, едва переступив порог комнаты, Халим понял, что Чарли умерил пыл и что теперь допрос пойдет более-менее гладко. Эта новость его не столько обрадовала, сколько разочаровала. Ему еще не приходилось допрашивать американского шпиона, и Халим заранее предвкушал, как применит на практике все то, чему научили сотрудников Бюро внешней безопасности чехословацкие наставники. Но Чарли Макфи, хоть и крепкий с виду, был внутри мягче воска.
Халим видел по глазам американца, что тот вот-вот сломается. Жаль; а он-то надеялся на упорный поединок, в конце которого рассчитывал лишить противника всяческих иллюзий.
Впрочем, не все так плохо. За время своего отсутствия Халим успел побывать в той комнате, где Джедалла допрашивал женщину; точнее, в комнату он не заходил — наблюдал из коридора через стеклянную стену, которая изнутри представлялась громадным зеркалом. Джедалла не торопился переходить к решительным действиям, стремясь, как видно, растянуть удовольствие. Это его слабое место — он чересчур наслаждается тем, что делает. Как бы то ни было, Джедалла справится с женщиной, а Каддафи тем временем прочитает рапорт Халима, из которого узнает все, что ему нужно, о Дженнифер Форсайт и трусе Чарли Макфи.
— Раздевайся. — Чарли поднял голову, недоуменно моргнул. — Снимай одежду, — произнес Халим. Он тщательно выговаривал звуки, словно обращался к умственно отсталому ребенку. Чарли поднялся, начал расстегивать пуговицы на рубашке. Неужели Дженнифер приходится терпеть то же самое?
Чувствуя себя совершенно беспомощным, он швырнул рубашку на пол. Халим усмехнулся:
— Не мальчик, но муж.
Чего еще желать? — Он похлопал Чарли по плечу, стараясь ничем не выдать своих истинных чувств. На деле же Халим отчаянно завидовал Джедалле: ведь допрашивать женщину куда приятней…
Глава 32
— Будем надеяться.
«Ауди» развернулся в их сторону, подъехал к домику, притормозил, подняв клуб пыли; распахнулась задняя дверца.
Чарли вдруг представил себе, как Дженнифер садится в машину, дверца захлопывается, и лимузин уезжает, оставив его в гордом одиночестве на пустом аэродроме.
— Я первый, — проговорил он. За рулем сидел человек в пилотке и сером комбинезоне без каких бы то ни было эмблем и нашивок. Нельзя было даже определить, солдат он или офицер. Едва прилетевшие уселись на сиденья, «ауди» тронулся. Чарли поинтересовался:
— Куда мы едем? — Водитель нахмурился, надул щеки и передернул плечами.
— Вы говорите по-английски? — справилась Дженнифер.
Водитель снова пожал плечами, потом включил магнитофон. Из скрытых динамиков полилась музыка, затем зазвучал голос популярной египетской певицы Оум Кальтум. Чарли был про нее наслышан: она активно поддерживала Организацию освобождения Палестины. «Ауди» миновал последний домик, скорость машины заметно возросла. Чарли посмотрел в заднее окно. Сквозь поляризованное стекло местность выглядела до отвращения серой и унылой. Через границу они проехали без остановки. Над караульным помещением трепетал на ветру, который поднимал большой электрический вентилятор, красно-бело-черный ливийский флаг. Даже в салоне лимузина, хотя все окна были закрыты, можно было различить гудение двигателя и скрежет лопастей. Через несколько миль они свернули с шоссе на боковую дорогу, которая, прихотливо извиваясь, бежала к морю мимо купы акаций. Деревья накрывала сверху буро-зеленая камуфляжная сетка. Внезапно автомобиль выскочил из не слишком густой тени на свет. Близ обочины дороги, на лужайке, стоял вертолет, «Августа А-109 Хирундо» итальянского производства. Пилот, должно быть, заметил машину: двигатель пронзительно взвыл, винт начал медленно вращаться. «Ауди» затормозил. Водитель вылез наружу, распахнул заднюю дверцу и протянул Дженнифер руку.
Вертолет доставил их в расположенный в пустыне городок Абдун-Нассер, где обоих посадили в русский штурмовик «Су-20/22», в кабине которого было не повернуться из-за обилия электронных приборов.
Чарли и Дженнифер уселись на откидные сиденья, напротив разместился человек, который назвался Халимом, — низкорослый, коренастый, лысый; у него не было ни бороды, ни даже волос на руках. Халим застегнул ремень. Послышался рев двигателей, корпус штурмовика завибрировал; пилот убрал тормоза, и самолет рванулся по взлетной полосе.
Триполи
Чуть более часа спустя штурмовик совершил посадку в международном аэропорту Тарабулус.У трапа Чарли, Дженнифер и Халима ожидал зеленый «мерседес», на котором их отвезли к зданию аэропорта. Там гостей встретил высокий и худой мужчина: зачесанные назад волосы, рябое лицо, набрякшие веки. Он сказал, что его зовут Мустафа, и протянул Чарли руку. Ладонь Мустафы оказалась горячей и влажной, как у младенца. Следом за ним они прошли через несколько ярко освещенных коридоров и очутились в просторном конференц-зале. Едва Чарли и Дженнифер вошли внутрь, как на какой-то миг установилась тишина, а потом те люди, что находились в зале, загомонили на доброй дюжине языков, защелкали затворами, повыставляли вперед диктофоны.
— Что за черт? — пробормотал Чарли.
— Пресс-конференция. — Мустафа с улыбкой похлопал его по плечу, как будто Чарли был маленьким мальчиком, которому следовало придать уверенности.
— Я думал, мы устроим пресс-конференцию после разговора с полковником Каддафи.
— К сожалению, лидер занят. Нам пришлось слегка перекроить программу. Пожалуйста, постарайтесь нас понять.
Халим вывел американцев на небольшую сцену, на краю которой ощетинился микрофонами плексигласовый подиум.
В зале, как заметил Чарли, имелись две телекамеры — одна на сцене, другая у дальней стены. Корреспонденты снова принялись выкрикивать вопросы, однако Халим жестом призвал их к молчанию, представил Дженнифер и Чарли на арабском, французском, английском, немецком и итальянском, а затем указал на смуглокожего человека, который чуть выдвинулся вперед. Тот прокашлялся и сказал:
— Ибн-Саад, газета «Аль-сиясах». Миссис Макфи, правда ли, что вы прибыли в Ливию по личному приглашению полковника Каддафи?
— Правда, — ответил за Дженнифер Халим. — Мистер и миссис Макфи — гости ливийского народа.
— Как долго вы намерены пробыть в Ливии? — справился другой журналист.
Дженнифер заколебалась, повернулась к Чарли. Халим по» дошел к подиуму и проговорил в микрофоны:
— Миссис Макфи и ее муж могут оставаться на территории Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии столько, сколько пожелают. Народ Ливии принимает их со всем радушием, на какое способен. — Он театральным жестом обнял Чарли и Дженнифер за плечи. — Пока они находятся в нашей стране, им разрешается ездить и ходить куда угодно, хотя мы, разумеется, дадим нашим гостям сопровождающего, который ознакомит их с достопримечательностями славного города Тарабулуса, — Халим улыбнулся. — Или Триполи, как его называют на Западе.
Пресс-конференция продолжалась. Какое-то время спустя до Чарли дошло, что все организовано заранее; отрепетированные ответы на загодя подготовленные вопросы должны были способствовать поднятию престижа Ливии на мировой арене. Господи, разве Дауни не знал, что все сложится именно так? Чарли выступил из-за спины Халима и произнес:
— Мы с женой очень устали, поскольку наше путешествие было долгим и утомительным. Нам нужно отдохнуть. Если не возражаете, мы ответим на ваши вопросы в другой раз.
— Наши гости остановятся в отеле «Баб-аль-Мадина», — нахмурясь, сообщил Халим. — Это гостиница высшего разряда. Пятизвездочный уровень.
Чарли взял Дженнифер за руку и повел за собой со сцены, не зная, куда идет, сознавая лишь, что хочет убраться отсюда. И как только Дауни прошляпил? Ведь он просто обязан был догадаться, что ливийцы не преминут организовать такую вот пресс-конференцию! Вдобавок Чарли беспокоила еще одна неувязка. Почему никто из журналистов не спросил об отце Дженнифер? Халим растолкал репортеров и фотографов, провел мнимых супругов сквозь ослепительное сияние софитов. Ему явно не понравилось поведение Чарли.
— До встречи с лидером осталось два часа. Как раз достаточно, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок, не так ли?
Номер, который им отвели, находился на верхнем этаже отеля. Чарли подошел к окну и уставился на море. Не столь давно он устал от пустыни, а теперь начал уставать и от моря. Дженнифер приблизилась к нему, обняла, поцеловала в губы. Чарли не пошевелился, словно был не человеком, а деревянной колодой.
— Что стряслось? — спросила Дженнифер.
— Пресс-конференция, черт бы ее побрал! Почему вдруг они все переиграли? И почему никто и словом не упомянул о твоем отце?
— Да, я заметила.
— Господи, неужели тебя ничто не тревожит?
— Чарли, я хочу, чтобы ты был сильным. — Дженнифер привлекла его к себе, поцеловала снова, потом еще раз. — Халим сказал, что у нас в запасе два часа. Времени не так уж много, поэтому давай проведем его с пользой. Будет о чем вспомнить.
В самый разгар приятного времяпрепровождения зазвонил стоявший на тумбочке возле кровати телефон. Халим сообщил, что находится в фойе, а снаружи ждет машина, которую прислал Каддафи.
— Сейчас спустимся, — проговорил Чарли. Дженнифер укусила его за плечо.
— Полковник Каддафи не любит ждать, — отозвался Халим.
— А какой полковник любит?
Как оказалось, за ними прислали тот же самый «мерседес», который привез их в гостиницу из аэропорта. Задняя дверца была открыта; ее придерживал толстяк в мятом белом костюме: длинные обвислые усы, равнодушный взгляд, ногти на руках обгрызены до мяса. Чарли и Дженнифер сели на сиденье и немало удивились, когда толстяк влез следом.
— Это Ад ем Джедалла, — сказал Халим. — Он из бедуинов и, подобно своим соплеменникам, чрезвычайно дорожит тем, чем владеет. — Халим рассмеялся, как будто отпустил остроумную шутку. «Мерседес» тронулся. Джедалла сел поудобнее, и Чарли заметил, что у него из-под пиджака выпирает пистолет в наплечной кобуре.
Они выехали на улицу Аль-Курниш, проехали мимо здания Исламского общества, свернули на улицу Аль-Фатх, миновали гавань, рынок и Старый Замок в форме корабля, что высился на пересечении улиц Аль-Фатх и Умар-аль-Мухтар.
Дальше начались кварталы новостроек, улицы были запружены автомобилями — итальянскими «фиатами» и русскими «зилами». Машины с открытыми окнами попадались крайне редко, ибо воздух в Триполи был такой, что кондиционеры воспринимались здесь не как роскошь, а как суровая необходимость. «Мерседес» доехал до конца улицы Аль-Фатх, которая упиралась в бульвар Аш-Шариф, пересекавший посольский квартал, свернул направо, выполнил еще один правый поворот и очутился на улице Сиди-Исса. Водитель припарковал машину у высокого здания из серого кирпича.
— Тут расположен следственный отдел, — сообщил с улыбкой Халим.
Это здание построили уже после переворота 1969 года, а потому его стены походили толщиной на крепостные.
В холле Дженнифер и Чарли попали в руки фотографа, который походил на провинциального цирюльника. Он несколько раз щелкнул «Поляроидом», приклеил фотографии на пропуска с диагональными желто-зелеными полосами, прицепил те к одежде американцев, после чего Халим повел своих подопечных к лифту.
— Неужели полковник Каддафи примет нас здесь? — спросила Дженнифер.
— Не говорите глупостей.
— Что вы имеете в виду? — удивился Чарли.
— Терпение, друг мой, терпение, — Халим усмехнулся.
Лифт остановился, створки двери разошлись в стороны.
Прямо от лифта начинался узкий коридор с черным кафельным полом, серыми стенами и таким же потолком. В коридоре было пусто. Джедалла двинулся вперед. Через каждые двадцать футов то в одной, то в другой стене возникала зеленая дверь. Халим остановился у второй слева, открыл и жестом пригласил Чарли заходить. Чарли посмотрел на Дженнифер.
— Она пойдет с Джедаллой. Разделяй и властвуй, правильно?
— Я хочу видеть британского консула, — проговорила Дженнифер.
Джедалла положил руку ей на плечо и подтолкнул, словно говоря: давай шагай. Чарли двинулся на него. Джедалла быстро отступил и вытащил пистолет. Он нацелил оружие сначала в лицо Чарли, потом опустил ствол ниже, еще ниже и снова поднял на уровень лица. Чарли попятился.
— Молодец, — со смешком одобрил Халим. — Будешь вести себя разумно, проживешь, быть может, подольше.
За зеленой дверью находилась каморка футов двенадцати в длину и восьми в ширину. Окон не было и в помине, зато одна из стен представляла собой огромное, от пола до потолка, зеркало. В каморке присутствовали двое мужчин, оба широкоплечие и мускулистые.
— Если ты человек с головой, — сказал Халим, — тебе бояться нечего.
Каморку освещали лампы дневного света; обстановку составляли металлический стол и четыре стула.
— Сидеть, — произнес Халим, будто обращаясь к собаке.
Чарли сел на ближайший стул. — Не сюда. Это мой. — Чарли пересел на соседний, однако Халим снова согнал его с места. — Нам лучше сесть напротив друг друга. Я хочу смотреть тебе в глаза. Понял? — Халим пошарил в кармане, достал пакетик мятных леденцов, вытащил один и протянул Чарли.
— Спасибо, не надо.
— Я бы взял.
— Почему?
— Тогда бы между нами сразу установился контакт. — Халим постучал пальцем по виску. — Психология. Кстати говоря, весьма полезная наука для людей моей профессии. ;
— Где Дженнифер? — Болтовня ливийца раздражала Чарли, выбивала его из колеи. — Почему вы разлучили нас?
— Эти помещения, — сообщил Халим, кладя в рот леденец, — используются только для допросов особо важных преступников — убийц или политических экстремистов вроде вас.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите!
— Заткнись, ублюдок! — В наступившей тишине Чарли отчетливо услышал хруст: Халим в возбуждении смял в кулаке пакетик с леденцами. — Ты заметил, как здесь чисто, хотя зданию без малого двадцать лет? А знаешь почему? Да потому, что всякий раз нам приходится отмывать стены и даже потолок. — Леденец застрял у Халима между передними зубами. Он вытащил конфету и продолжил лекцию:
— Тут мы обычно допрашиваем иностранцев, в частности, тех, которые работают на буровых платформах. Американцы слишком много пьют, итальянцы чуть что лезут в драку… Но приятнее всего допрашивать террориста. Как правило, это бедные, заблудшие и очень опасные люди.
— Я не террорист.
— ТЫ работаешь на ЦРУ и тебя прислали сюда с заданием убить нашего лидера. Ты — несостоявшийся убийца. Ваш план известен нам во всех подробностях. Тебе остается только признать свою вину и подписать протокол допроса.
— Произошла какая-то ошибка!
Халим расхохотался, стукнул ладонью по стулу, отчего пакетик с леденцами подпрыгнул высоко в воздух, двое молчаливых наблюдателей позволили себе усмехнуться.
— Давай-ка я опишу тебе наши методы. Сперва мы попытаемся вразумить тебя словами, потом, если ничего не выйдет, применим силу. — Халим посерьезнел и указал на двоих амбалов у себя за спиной. — У них свой подход. Я не садист и не одобряю их тактики, но, должен признать, она весьма эффективна.
— Я не террорист, — повторил Чарли. — Мы с женой не причастны к тому, в чем вы нас обвиняете.
— С кем? — с ухмылкой переспросил Халим…
— С Дженнифер. Если бы вы…
— Успокойся, приятель, и постарайся мыслить здраво. Я даю тебе двадцать минут, а чтобы ты не заскучал, оставлю вместо себя своих помощников. — Халим направился к двери, остановился и прибавил:
— Насчет тебя я не знаю. Быть может, ты из тех, кто обожает, когда им делают больно.
Однако если Дженнифер Форсайт тебе не безразлична, ты наверняка не станешь упрямиться. В общем, подумай, Чарли. — Он открыл дверь.
— Подождите, — Чарли привстал со стула, и тут ему в затылок врезался кулак, и он с размаху ударился лицом о стол. Халим вышел из комнаты. Чарли сгорбился на стуле и принялся размышлять. Он знал, что Халим, характеризуя Адема Джедаллу, ничуть не преувеличивал, и догадывался, что ливийцам неизвестны те комплексы, которые на Западе зачастую выручают женщин, очутившихся в том положении, в каком сейчас оказалась Дженнифер. Он вспомнил, каким взглядом смотрел на Дженнифер Джедалла — как на игрушку или как на муху, которой собирается оторвать крылышки.
Полчаса спустя, едва переступив порог комнаты, Халим понял, что Чарли умерил пыл и что теперь допрос пойдет более-менее гладко. Эта новость его не столько обрадовала, сколько разочаровала. Ему еще не приходилось допрашивать американского шпиона, и Халим заранее предвкушал, как применит на практике все то, чему научили сотрудников Бюро внешней безопасности чехословацкие наставники. Но Чарли Макфи, хоть и крепкий с виду, был внутри мягче воска.
Халим видел по глазам американца, что тот вот-вот сломается. Жаль; а он-то надеялся на упорный поединок, в конце которого рассчитывал лишить противника всяческих иллюзий.
Впрочем, не все так плохо. За время своего отсутствия Халим успел побывать в той комнате, где Джедалла допрашивал женщину; точнее, в комнату он не заходил — наблюдал из коридора через стеклянную стену, которая изнутри представлялась громадным зеркалом. Джедалла не торопился переходить к решительным действиям, стремясь, как видно, растянуть удовольствие. Это его слабое место — он чересчур наслаждается тем, что делает. Как бы то ни было, Джедалла справится с женщиной, а Каддафи тем временем прочитает рапорт Халима, из которого узнает все, что ему нужно, о Дженнифер Форсайт и трусе Чарли Макфи.
— Раздевайся. — Чарли поднял голову, недоуменно моргнул. — Снимай одежду, — произнес Халим. Он тщательно выговаривал звуки, словно обращался к умственно отсталому ребенку. Чарли поднялся, начал расстегивать пуговицы на рубашке. Неужели Дженнифер приходится терпеть то же самое?
Чувствуя себя совершенно беспомощным, он швырнул рубашку на пол. Халим усмехнулся:
— Не мальчик, но муж.
Чего еще желать? — Он похлопал Чарли по плечу, стараясь ничем не выдать своих истинных чувств. На деле же Халим отчаянно завидовал Джедалле: ведь допрашивать женщину куда приятней…
Глава 32
Зувара
Мунго наблюдал, как ливийцы устанавливали камеру — «панафлекс» на высокой деревянной треноге. Камера явно не относилась к шедеврам кинотехники; впрочем, следовало признать, что съемки ведутся с известным размахом. Многочисленная массовка, множество солдат в мундирах, шум и гам, толпа мальчишек с автоматами — эти охраняли Мартина и Свитса. Пацаны нервничали, хотя на ногах у американцев были колодки, а руки находились в наручниках, приваренных к борту танка Т-72. Мунго смотрел, как люди возятся с камерой, регулируя то ли фокус, то ли что-то еще, и ему вдруг вспомнились слова популярной песенки: «Я хочу в кино сниматься, я хочу „звездою“ стать…»
— Знаешь, когда я был маленьким, матушка учила меня ходить в туалет, — проговорил Мартин. Один из солдат немедленно ткнул его под ребра автоматом. Мунго окинул юнца выразительным взглядом. Тот попятился. — Так вот, она пела песню…
— Никак соскучился?
— Постараюсь вспомнить. — Мунго неожиданно запел; голос его сорвался на фальцет — возможно, это было проделано сознательно:
— В небе звездочка сияет, мой малыш в «пи-пи» играет…
— Если она пела таким голосом, — заметил Свитс, — то я удивляюсь, как у тебя не лопнул от страха мочевой пузырь.
Съемки фильма продолжались около получаса. Ливийцы снимали под разными углами солдат с оружием в руках, бронемашины, танк, дымящиеся останки «мерседеса», брали крупным планом лица старших офицеров. Когда все наконец кончилось, с американцев сняли наручники и колодки и усадили обратно в «ситроен».
— А что теперь? — справился Свитс, вновь очутившись за рулем.
— Может, они сообразили, что ошиблись, и хотят нас отпустить?
— Ага, — Свитс взглянул в пыльное, залитое кровью лобовое стекло. На капот «ситроена» забрался один из солдат, который держал в руках тряпку. Свитс заметил, что камеру переставили на новое место, а вокруг пикапа кишат люди в форме, и тяжело вздохнул:
— Нам придется все повторить.
— То есть?
— Выехать из-за поворота, увидеть танк, попытаться удрать, — словом, опять разыграть из себя идиотов. Только теперь нас запечатлеют на пленку.
— А как насчет Андре? Его что, взорвут снова?
— Ставлю пять баксов, что да.
— Не заводись, Хьюби. Мы с тобой ничего не можем поделать.
Съемка затянулась едва не до вечера. Последний кадр был просто потрясающим: Мунго и Свитса вывели из «ситроена», поставили возле обломков «мерса» и велели махать крохотными американскими флажками.
— Знаешь, чего мне хочется? — проговорил Мунго.
— Нет.
— Чтобы кто-нибудь одолжил нам экземпляр сценария, и мы бы хоть знали, что будет дальше.
— Напоследок нас привяжут к столбам, дадут по сигарете, тут появится расстрельная команда, нам предложат завязать глаза, мы гордо откажемся и предложим завязать глаза им. Они согласятся, и… — Свитс неожиданно замолчал.
— Что? — спросил Мунго. Внезапно он тоже услышал низкий, рокочущий звук. Мартин обернулся и увидел, что над съемочной площадкой, словно собираясь нанести ракетный удар, завис вертолет — «Белл-121», изготовленный в старых добрых Соединенных Штатах. — Думаешь, нас сейчас спасут?
— Раз они достаточно тупы, чтобы летать на американском вертолете, значит, у них не хватит ума нарисовать на нем свои опознавательные знаки.
— Пожалуй, ты прав. — Мунго скатал флажок, сунул тот в карман рубашки и застегнул клапан.
— Зачем он тебе понадобился?
— Сохраню на память.
Вертолет доставил их в пустыню, в город Сабха, что отстоял от Зувары на четыреста миль. Во время перелета Мунго крепко спал, однако едва вертолет совершил посадку, мгновенно проснулся, посмотрел на часы — и увидел, что те куда-то исчезли. Мартин потер запястье, а потом повернулся к Свитсу и с подозрением взглянул на приятеля.
— Чего уставился? Я тут ни при чем.
— А кто причем?
Свитс показал пальцем на лейтенанта в буро-зеленом комбинезоне.
— Эй, — произнес Мунго, — а ну отдавай мои часы. — Лейтенант нахмурился. Мунго встал. — Давай-давай, возвращай! Это же «Сейко»! Они обошлись мне в полторы сотни баксов!
— Он забрал и мой «Ролекс», — прибавил Свитс.
— Хьюби, хоть мне-то лапшу на уши не вешай.
— Ладно, пускай «Таймекс». Но забрать забрал, а возвращать не возвращает.
Мунго ткнул пальцем в запястье. Лейтенант сунул руку в карман, вытащил оттуда часы Мартина, улыбнулся, шагнул вперед и помахал теми перед носом Мунго.
— Осторожней, — предупредил Свитс. — Сдается мне, он хочет загипнотизировать тебя. Вон как оскалился!
Лейтенант отдал приказ. Свитса и Мартина вытолкали из вертолета, запихнули в черный бразильский бронетранспортер «ЕЕ-9 Уруту». Люк захлопнулся. Мунго ударился головой о стенку. Корпус машины завибрировал, и она рванулась с места. Мартин присмотрелся к охранникам: те выглядели постарше и поопытней солдат, которые конвоировали их со Свитсом с того момента, как «ситроен» угодил в западню на дороге. Мунго пошевелил руками, напряг мышцы ног.
«Уруту» резко свернул налево и тут же затормозил. Пленников выгнали наружу, и они увидели, что находятся на ярко освещенном дворе, обнесенном высокой стеной. Солдаты сняли с них кандалы. К американцам приблизился худой коротышка в мешковатом коричневом костюме. Он коротко кивнул. Лейтенант не поднимал головы. Мунго и Хьюби повели через двор в направлении приземистого, вытянутого в длину здания. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что стены здания толщиной как минимум восемнадцать дюймов, а дверь изготовлена из листовой стали.
— Похоже, мы изрядно промахнулись, — проговорил Свитс.
Человек в коричневом костюме усмехнулся.
— Вы говорите по-английски? — спросил Мунго.
— Разумеется, — араб улыбнулся. — Меня зовут доктор Абдель Хамид Асфар. Уверяю вас, вы не забудете моего имени до конца своих дней, который, как мне представляется, не замедлит наступить.
Свитс в притворном ужасе закатил глаза.
Лифт опустил их под землю, на второй уровень. Американцев повели по широкому коридору, вдоль одной из серых бетонных стен которого тянулись три параллельных полосы — красная, зеленая и желтая. Слышался гул невидимого двигателя, над головами потрескивали лампы дневного света.
Доктор Асфар остановился перед двустворчатой металлической дверью, щелкнул пальцами. Кто-то из солдат шагнул, вперед. Сработал фотоэлемент, створки разошлись; за дверью располагалась просторная комната — анатомический театр, хирургическая операционная. Доктор Асфар жестом пригласил американцев входить. Пол комнаты — равно как и стены до уровня плеча — был выложен белым кафелем.
Под потолком висели чрезмерно яркие лампы дневного света.
В операционной находилось шесть столов, каждый из которых покрывала белоснежная простыня. У подножия ближайшего стола стоял стерилизатор из нержавеющей стали, из которого струйкой поднимался пар. Доктор Асфар подошел к стерилизатору, открыл верхнее отделение, продемонстрировал изобилие скальпелей и прочих режущих инструментов, которые засверкали на свету, затем взял один скальпель и зажал его между большим и указательным пальцами руки.
— Наш госпиталь маленький, — сообщил он, — однако оборудование в нем вполне современное. Его построили на случай военных действий, но пока нам приходится в основном лечить офицеров и солдат, которые заболевают или получают травмы в ходе службы. — Асфар улыбнулся: улыбка вышла кривой и злобной. — В данный момент госпиталь в нашем с вами полном распоряжении. Нам никто не помешает.
— Прошу прощения, — проговорил Свитс, — но, как мне кажется, произошла ошибка. Мы абсолютно здоровы.
— Пока здоровы, — ответил Асфар. В спину Свитсу уткнулось дуло автомата. — Не двигаться, иначе тебя пристрелят. — Асфар провел скальпелем по веку Свитса и отступил на шаг назад. К острой боли прибавился страх — Хьюби решил, что его сейчас ослепят, а потому, когда напряжение более-менее спало, задрожал с головы до ног. Кровь из пореза заливала ему глаз, бежала по щеке. Асфар сказал:
— Нам нужно, чтобы вы сами чистосердечно во всем признались. И вы признаетесь, будьте спокойны.
— Ив чем же нам надо признаться? — спросил Мунго.
— В том, что вы — агенты ЦРУ, работали под прямым руководством каирского резидента Ричарда Фостера. В вашу задачу входило убийство нашего лидера.
— Понятно. А что потом?
— Потом вас казнят.
— Не слишком приятная перспектива, док.
— Я уверен, скоро она покажется вам весьма привлекательной, — заметил Асфар. Пленников вытолкали в коридор, подняли на лифте на один уровень вверх, провели по очередному коридору; чтобы попасть в него, пришлось отпереть дверь в виде стальной решетки; за дверью начинались тюремные камеры.
Свитса запихнули в первую. Дверь захлопнулась за ним с глухим стуком, который напомнил Хьюби старенький «десото» его отца. Размеры камеры составляли футов восемь в длину и шесть в ширину. Потолок нависал так низко, что невозможно было выпрямиться в полный рост. Свет в камеру проникал из коридора через крохотное окошечко над дверью.
— Знаешь, когда я был маленьким, матушка учила меня ходить в туалет, — проговорил Мартин. Один из солдат немедленно ткнул его под ребра автоматом. Мунго окинул юнца выразительным взглядом. Тот попятился. — Так вот, она пела песню…
— Никак соскучился?
— Постараюсь вспомнить. — Мунго неожиданно запел; голос его сорвался на фальцет — возможно, это было проделано сознательно:
— В небе звездочка сияет, мой малыш в «пи-пи» играет…
— Если она пела таким голосом, — заметил Свитс, — то я удивляюсь, как у тебя не лопнул от страха мочевой пузырь.
Съемки фильма продолжались около получаса. Ливийцы снимали под разными углами солдат с оружием в руках, бронемашины, танк, дымящиеся останки «мерседеса», брали крупным планом лица старших офицеров. Когда все наконец кончилось, с американцев сняли наручники и колодки и усадили обратно в «ситроен».
— А что теперь? — справился Свитс, вновь очутившись за рулем.
— Может, они сообразили, что ошиблись, и хотят нас отпустить?
— Ага, — Свитс взглянул в пыльное, залитое кровью лобовое стекло. На капот «ситроена» забрался один из солдат, который держал в руках тряпку. Свитс заметил, что камеру переставили на новое место, а вокруг пикапа кишат люди в форме, и тяжело вздохнул:
— Нам придется все повторить.
— То есть?
— Выехать из-за поворота, увидеть танк, попытаться удрать, — словом, опять разыграть из себя идиотов. Только теперь нас запечатлеют на пленку.
— А как насчет Андре? Его что, взорвут снова?
— Ставлю пять баксов, что да.
— Не заводись, Хьюби. Мы с тобой ничего не можем поделать.
Съемка затянулась едва не до вечера. Последний кадр был просто потрясающим: Мунго и Свитса вывели из «ситроена», поставили возле обломков «мерса» и велели махать крохотными американскими флажками.
— Знаешь, чего мне хочется? — проговорил Мунго.
— Нет.
— Чтобы кто-нибудь одолжил нам экземпляр сценария, и мы бы хоть знали, что будет дальше.
— Напоследок нас привяжут к столбам, дадут по сигарете, тут появится расстрельная команда, нам предложат завязать глаза, мы гордо откажемся и предложим завязать глаза им. Они согласятся, и… — Свитс неожиданно замолчал.
— Что? — спросил Мунго. Внезапно он тоже услышал низкий, рокочущий звук. Мартин обернулся и увидел, что над съемочной площадкой, словно собираясь нанести ракетный удар, завис вертолет — «Белл-121», изготовленный в старых добрых Соединенных Штатах. — Думаешь, нас сейчас спасут?
— Раз они достаточно тупы, чтобы летать на американском вертолете, значит, у них не хватит ума нарисовать на нем свои опознавательные знаки.
— Пожалуй, ты прав. — Мунго скатал флажок, сунул тот в карман рубашки и застегнул клапан.
— Зачем он тебе понадобился?
— Сохраню на память.
Вертолет доставил их в пустыню, в город Сабха, что отстоял от Зувары на четыреста миль. Во время перелета Мунго крепко спал, однако едва вертолет совершил посадку, мгновенно проснулся, посмотрел на часы — и увидел, что те куда-то исчезли. Мартин потер запястье, а потом повернулся к Свитсу и с подозрением взглянул на приятеля.
— Чего уставился? Я тут ни при чем.
— А кто причем?
Свитс показал пальцем на лейтенанта в буро-зеленом комбинезоне.
— Эй, — произнес Мунго, — а ну отдавай мои часы. — Лейтенант нахмурился. Мунго встал. — Давай-давай, возвращай! Это же «Сейко»! Они обошлись мне в полторы сотни баксов!
— Он забрал и мой «Ролекс», — прибавил Свитс.
— Хьюби, хоть мне-то лапшу на уши не вешай.
— Ладно, пускай «Таймекс». Но забрать забрал, а возвращать не возвращает.
Мунго ткнул пальцем в запястье. Лейтенант сунул руку в карман, вытащил оттуда часы Мартина, улыбнулся, шагнул вперед и помахал теми перед носом Мунго.
— Осторожней, — предупредил Свитс. — Сдается мне, он хочет загипнотизировать тебя. Вон как оскалился!
Лейтенант отдал приказ. Свитса и Мартина вытолкали из вертолета, запихнули в черный бразильский бронетранспортер «ЕЕ-9 Уруту». Люк захлопнулся. Мунго ударился головой о стенку. Корпус машины завибрировал, и она рванулась с места. Мартин присмотрелся к охранникам: те выглядели постарше и поопытней солдат, которые конвоировали их со Свитсом с того момента, как «ситроен» угодил в западню на дороге. Мунго пошевелил руками, напряг мышцы ног.
«Уруту» резко свернул налево и тут же затормозил. Пленников выгнали наружу, и они увидели, что находятся на ярко освещенном дворе, обнесенном высокой стеной. Солдаты сняли с них кандалы. К американцам приблизился худой коротышка в мешковатом коричневом костюме. Он коротко кивнул. Лейтенант не поднимал головы. Мунго и Хьюби повели через двор в направлении приземистого, вытянутого в длину здания. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что стены здания толщиной как минимум восемнадцать дюймов, а дверь изготовлена из листовой стали.
— Похоже, мы изрядно промахнулись, — проговорил Свитс.
Человек в коричневом костюме усмехнулся.
— Вы говорите по-английски? — спросил Мунго.
— Разумеется, — араб улыбнулся. — Меня зовут доктор Абдель Хамид Асфар. Уверяю вас, вы не забудете моего имени до конца своих дней, который, как мне представляется, не замедлит наступить.
Свитс в притворном ужасе закатил глаза.
Лифт опустил их под землю, на второй уровень. Американцев повели по широкому коридору, вдоль одной из серых бетонных стен которого тянулись три параллельных полосы — красная, зеленая и желтая. Слышался гул невидимого двигателя, над головами потрескивали лампы дневного света.
Доктор Асфар остановился перед двустворчатой металлической дверью, щелкнул пальцами. Кто-то из солдат шагнул, вперед. Сработал фотоэлемент, створки разошлись; за дверью располагалась просторная комната — анатомический театр, хирургическая операционная. Доктор Асфар жестом пригласил американцев входить. Пол комнаты — равно как и стены до уровня плеча — был выложен белым кафелем.
Под потолком висели чрезмерно яркие лампы дневного света.
В операционной находилось шесть столов, каждый из которых покрывала белоснежная простыня. У подножия ближайшего стола стоял стерилизатор из нержавеющей стали, из которого струйкой поднимался пар. Доктор Асфар подошел к стерилизатору, открыл верхнее отделение, продемонстрировал изобилие скальпелей и прочих режущих инструментов, которые засверкали на свету, затем взял один скальпель и зажал его между большим и указательным пальцами руки.
— Наш госпиталь маленький, — сообщил он, — однако оборудование в нем вполне современное. Его построили на случай военных действий, но пока нам приходится в основном лечить офицеров и солдат, которые заболевают или получают травмы в ходе службы. — Асфар улыбнулся: улыбка вышла кривой и злобной. — В данный момент госпиталь в нашем с вами полном распоряжении. Нам никто не помешает.
— Прошу прощения, — проговорил Свитс, — но, как мне кажется, произошла ошибка. Мы абсолютно здоровы.
— Пока здоровы, — ответил Асфар. В спину Свитсу уткнулось дуло автомата. — Не двигаться, иначе тебя пристрелят. — Асфар провел скальпелем по веку Свитса и отступил на шаг назад. К острой боли прибавился страх — Хьюби решил, что его сейчас ослепят, а потому, когда напряжение более-менее спало, задрожал с головы до ног. Кровь из пореза заливала ему глаз, бежала по щеке. Асфар сказал:
— Нам нужно, чтобы вы сами чистосердечно во всем признались. И вы признаетесь, будьте спокойны.
— Ив чем же нам надо признаться? — спросил Мунго.
— В том, что вы — агенты ЦРУ, работали под прямым руководством каирского резидента Ричарда Фостера. В вашу задачу входило убийство нашего лидера.
— Понятно. А что потом?
— Потом вас казнят.
— Не слишком приятная перспектива, док.
— Я уверен, скоро она покажется вам весьма привлекательной, — заметил Асфар. Пленников вытолкали в коридор, подняли на лифте на один уровень вверх, провели по очередному коридору; чтобы попасть в него, пришлось отпереть дверь в виде стальной решетки; за дверью начинались тюремные камеры.
Свитса запихнули в первую. Дверь захлопнулась за ним с глухим стуком, который напомнил Хьюби старенький «десото» его отца. Размеры камеры составляли футов восемь в длину и шесть в ширину. Потолок нависал так низко, что невозможно было выпрямиться в полный рост. Свет в камеру проникал из коридора через крохотное окошечко над дверью.