Страница:
Однако надо сознаться, что многочисленность и разнообразие причин, часто действующих на нас без нашего ведома, делают невозможным или по крайней мере очень трудным делом добраться до истинных мотивов наших собственных поступков и тем более поступков других людей. Эти поступки часто зависят от столь мимолетных или столь далеких от своих последствий причин, которые так мало сходны и так мало связаны с ними, что необходима исключительная проницательность, чтобы вскрыть такие причины. Вот что делает столь трудным изучение духовной жизни человека. Вот почему его сердце - это бездна, глубин которой мы часто не можем измерить. Мы вынуждены поэтому довольствоваться знанием общих и необходимых законов, управляющих человеческим сердцем; законы эти одни и те же у всех людей и видоизменяются лишь в зависимости от особенностей их организации и ее модификаций, которые не бывают и не могут быть строго одинаковыми. Нам достаточно знать, что всякий человек в силу своей сущности стремится к самосохранению и счастью. Если нам удастся понять это, то, каковы бы ни были поступки человека, мы никогда не обманемся относительно их мотивов, ибо доберемся до первого принципа, до общего и необходимого двигателя всех наших желаний. Конечно, за недостатком опыта и рассудительности человек часто ошибается в выборе средств, ведущих к указанной цели. Случается, что эти средства нам не нравятся, будучи невыгодны для нас; бывает, наконец, что они кажутся нам бессмысленными, потому что удаляют человека от цели его стремлений. Но, каковы бы ни были эти средства, их целью всегда необходимым образом является реальное или воображаемое, длительное или мимолетное счастье, соответствующее образу жизни, чувствам и взглядам данного человека. Не зная этой истины, большинство моралистов писали скорее роман, чем историю человеческого сердца. Они приписали его действия вымышленным причинам, не сумев открыть необходимых мотивов его поведения. В том же неведении находились политики и законодатели. Вернее, надо сказать, что обманщики предпочли реальным побудительным силам воображаемые. Они предпочли запугать людей всякого рода страшными призраками, чем вести их к добродетели дорогой счастья, столь соответствующей естественной склонности человеческих душ. Ведь заблуждение никогда не может быть полезно человеческому роду!
Как бы то ни было, в мире физических явлений мы различаем - или думаем, что различаем,- необходимую связь следствий с их причинами отчетливее, чем в человеческом сердце. Так, мы во всяком случае наблюдаем, что, если обстановка сходна, видимые причины всегда производят одни и те же видимые действия. Благодаря этому мы без всякого колебания считаем физические явления необходимыми и в то же время отказываемся признать эту необходимость в актах человеческой воли, источник которых без всякого основания искали в каком-то двигателе, действующем в силу собственной энергии, способном видоизменяться без помощи внешних причин и отличном от всех физических и материальных существ. Культивирование почвы основывается на вытекающей из опыта уверенности, что мы можем заставить возделанную и засеянную известным образом землю, обладающую к тому же требуемыми качествами, дать нам зерно и плоды, необходимые для нашего существования или приятные нашему вкусу. Если смотреть на вещи без предвзятости, то можно заметить, что в духовной области воспитание есть не что иное, как культивирование духа, и мы можем с уверенностью сказать, что душа подобно земле в зависимости от своих природных склонностей, от ее возделывания, от брошенных в нее семян, от более или менее благоприятных для их созревания условий произведет пороки или добродетели - эти моральные плоды, полезные или вредные обществу. Нравственность есть наука об отношениях, существующих между умами, волями и поступками людей, подобно тому как геометрия есть наука об отношениях, существующих между телами. Нравственность была бы химерой, если бы она не основывалась на знании мотивов, которые должны необходимым образом влиять на волю людей и определять их поступки.
Если в духовном мире, как и в мире физическом, всякая причина, действие которой не нарушено, необходимо сопровождается своим следствием, то разумное, основанное на истине воспитание, мудрые законы, с юности внушенные людям добродетельные принципы, благие примеры, уважение и награда за заслуги и достойные поступки, позор, презрение, наказание за порок и за преступление - вот причины, которые необходимым образом будут воздействовать на волю людей и побудят большинство из них к добродетели. Но если религия, политика, пример, общественное мнение стараются сделать людей дурными и порочными; если они душат и делают бесполезными благие принципы, внушенные людям воспитанием; если само это воспитание служит лишь распространению пороков, предрассудков, ложных и опасных взглядов; если оно разжигает в людях только гибельные для них самих и для других страсти, то воля большинства людей неизбежно направляется к злу. Многие авторы поняли всю важность хорошего воспитания, но не поняли, что хорошее воспитание совершенно несовместимо с суевериями, извращающими ум людей; с деспотическими правительствами, заставляющими своих подданных пресмыкаться и боящимися их просвещения; с законами, так часто противоречащими справедливости; с установившимися обычаями, противными здравому смыслу; с общественным мнением, неблагоприятным для добродетели; с бездарностью наставников, способных сообщить своим ученикам лишь ложные идеи, которыми они пропитаны сами. Вот" несомненно, подлинный источник всеобщей испорченности, на которую с полным основанием жалуются моралисты, не умеющие, однако, вскрыть ее настоящих и необходимых причин. Они нападают на человеческую природу, называют ее развращенной, порицают человека за то, что он любит самого себя и стремится к счастью. Учение, утверждающее, будто наша природа развращенна и необходима благодать свыше, чтобы творить добро, безусловно, вредно. Оно неизбежным образом обескураживает людей, толкает их в ожидании этой благодати на путь апатии или отчаяния. Если бы люди были хорошо воспитаны и ими хорошо управляли, то они всегда обладали бы этой благодатью. Странной моралью обладают теологи, приписывающие все моральное зло первородному греху, а все делаемое нами добро благодати свыше! Нет ничего удивительного, если мораль, основывающаяся на столь смехотворных гипотезах, не имеет действенной силы (см, ч. II, гл. VIII этого сочинения). Они уверяют, будто ему необходима сверхъестественная помощь, чтобы творить добро, и, приписывая ему свободу, в то же время утверждают, будто необходимо содействие самого всевышнего, чтобы уничтожить дурные наклонности его сердца. Но, увы! Даже сам всемогущий ничего не может поделать с дурными склонностями, которые при существующем роковом строе вещей сообщаются воле людей наиболее сильными мотивами, и с пагубным направлением, принимаемым их природными страстями. Нам без конца твердят о необходимости бороться с этими страстями; нас призывают задушить их, изгнать их из нашего сердца. Но разве не ясно, что природные страсти необходимо присущи нашей природе, полезны нашему самосохранению, так как их цель - заставить нас избегать того, что нам вредно, и добиваться того, что может быть нам выгодно? Наконец, разве не ясно, что если как следует направить эти страсти, сделать их целью вещи, полезные для нас самих и для наших ближних, то они будут с необходимостью содействовать реальному и длительному благополучию общества? Человеческие страсти подобны огню, который, с одной стороны, необходим для жизни, а с другой - способен произвести самые ужасные опустошения. Сами теологи поняли необходимость страстей. См. книгу отца Сено5 (Senault), озаглавленную ("О назначении страстей").
Все может стать импульсом для воли; иногда достаточно одного слова, чтобы изменить весь ход жизни человека и навсегда определить его наклонности. Если ребенок слишком близко придвинет палец к свечке и обожжется, это навсегда послужит ему уроком, предостерегая от повторения подобных попыток. Человек, совершивший какой-нибудь бесчестный поступок и наказанный за это всеобщим презрением, не решится повторить его. Словом, с какой бы стороны ни взглянуть на человека, мы увидим, что он всегда действует согласно импульсам, сообщенным его воле физическими причинами или чужой волей. Особенности организации определяют характер этих импульсов; души действуют на родственные души; пылкое воображение влияет на сильные страсти и на легко загорающееся воображение; поразительное действие энтузиазма, заражающее влияние фанатизма, передача суеверий по наследству, распространение от расы к расе религиозных преследований, жар, с которым люди хватаются за чудеса,- все это следствия, столь же необходимые, как и следствия, вытекающие из взаимодействия физических тел.
Несмотря на фантастические представления о свободе, несмотря на иллюзии мнимого внутреннего чувства, которое вопреки опыту будто бы подсказывает людям, что они властны над своей волей, в действительности все человеческие учреждения основаны на необходимости. Здесь, как и в бесчисленных других случаях, практика расходится с теорией. Действительно, если бы не предполагали, что известные мотивы могут с необходимостью определять волю людей, сдерживать их страсти, направлять их к определенной цели, видоизменять их, то для чего нужно было бы слово? Какую цену имели бы тогда воспитание, законодательство, мораль, религия? К чему сводится роль воспитания, как не к тому, что оно сообщает первые импульсы воле людей, заставляет их усваивать и сохранять известные привычки, доставляет им правильные или неправильные мотивы поведения? Когда отец грозит сыну наказанием или обещает ему награду, разве он не убежден, что его слова окажут воздействие на волю ребенка? А разве законодательство не сообщает членам общества тех мотивов, которые, по его мнению, необходимы, чтобы побудить их делать известные вещи и не делать других? Разве задача морали не в доказательстве людям того, что во имя собственного интереса они должны подавлять мимолетные страсти ради блага, более длительного и истинного, чем удовлетворение скоропреходящих желаний? А разве религия всех стран не предполагает, что человеческий род и вся природа подчинены непреклонной воле необходимого верховного существа, которое направляет судьбу всех существ согласно вечным законам своей непреложной мудрости? Разве тот бог, которому поклоняются люди, не признается абсолютным господином их судеб? Разве не он избирает одних людей и отвергает других? Разве угрозы и обетования, которыми религия заменяет истинные мотивы разумной политики, не основаны на представлении о воздействиях, которые эти химеры должны с необходимостью оказывать на невежественных, робких, жадных до чудесного людей? Наконец, разве благодетельное божество, вдохнувшее жизнь в свои творения, не заставляет их помимо их ведома и вопреки им разыгрывать представления, которые могут повлечь за собой их вечное блаженство или вечное несчастье? Всякая религия очевидным и бесспорным образом основана на фатализме. Греческая религия считала, что люди терпят наказания за свои неизбежные проступки, как это видно на примере Ореста, Элппа.6 и пр., которые совершили преступления, предсказанные оракулом. Христиане тщетно пытались оправдать божество, взвалив вину за проступки человека на свободу воли, которую невозможно примирить с фаталистическим учением о предопределении, разделяемом теми же христианами. Эта трудность не может быть устранена учением о благодати, так как бог простирает благодать лишь на тех, на кого ему угодно. Во всех странах основой религии являются лишь роковые повеления верховного существа, произвольным образом решающего судьбу своих творений. Все теологические гипотезы вертятся в кругу этих идей, и теологи, считающие систему фатализма ложной или опасной, не замечают, что падение ангелов, первородный грех, учение о предопределении и о благодати, незначительное количество избранных и так далее неопровержимо доказывают, что религия есть настоящий фатализм.
Таким образом, воспитание представляет собой лишь необходимость, преподанную детям. Законодательство - это необходимость, преподанная членам некоторого политического целого. Мораль - это необходимость известных существующих между людьми отношений, преподанная разумным существам. Наконец, религия - это закон некоторого необходимого существа или же необходимость, преподанная невежественным и малодушным существам. Одним словом, во всем, что делают люди, они предполагают необходимость, когда думают, что опираются на надежный опыт, и вероятность, когда не знают необходимой связи причин и следствий. Люди не поступали бы так, как поступают, если бы они не были убеждены в том, что их действия с необходимостью вызовут определенные следствия, или не предполагали этого. Моралист проповедует разумное поведение, потому что считает его необходимым для людей. Философ пишет, так как предполагает, что истина должна необходимым образом рано или поздно одолеть ложь. Теолог и тиран неизбежно ненавидят и преследуют разум и истину, так как считают их вредными для своих интересов. Монарх, который устрашает преступников своими законами, но еще чаще делает преступление полезным и необходимым, предполагает, что применяемые им силы достаточны, чтобы удержать его подданных. Словом, все одинаково рассчитывают на силу и необходимость выдвигаемых ими мотивов и с основанием или без него надеются влиять на поведение людей. Воспитание людей вообще так дурно и безрезультатно потому, что его направляют лишь предрассудки; если же оно осуществляется хорошо, то вскоре встает в противоречие с жизнью и его воздействие уничтожается всем тем, что происходит в обществе. Законодательство и политика часто бывают несправедливы; они зажигают в сердцах людей страсти, которых не могут потом подавить. Великое искусство моралиста должно состоять в том, чтобы показать людям и тем, кто руководит их волей, что их интересы тождественны, их взаимное счастье зависит от гармонии их страстей, а безопасность, могущество, длительность существования государств необходимым образом зависят от духа и смысла идей, которые распространяют среди народов, от добродетелей, которые сеют и культивируют в сердцах граждан. Религия была бы допустима лишь в том случае, если бы она действительно укрепляла благие мотивы, если бы было возможно, чтобы ложь могла оказать реальную помощь истине. Но в том несчастном состоянии, в какое повергли человеческий род распространенные повсюду заблуждения, люди в большинстве случаев вынуждены быть злыми или вредить своим ближним, так как все внушаемые им мотивы побуждают их поступать дурно. Религия делает их бесполезными, низкими и трусливыми существами или готовит из них жестоких, бесчеловечных нетерпимых фанатиков. Верховная власть подавляет людей, заставляет их пресмыкаться и погрязать в пороках. Закон наказывает лишь мелкие преступления и не может справиться с порождаемыми самим правительством злоупотреблениями. Наконец, воспитание находится в загоне, отдано в руки обманщиков-попов или безнравственных и непросвещенных родителей, передающих своим воспитанникам терзающие их самих пороки и ложные взгляды, внушать которые выгодно этим горе-воспитателям.
Таким образом, все доказывает нам необходимость добраться до первоначального источника человеческих заблуждений, если мы желаем искоренить зло. Бесполезно думать об исправлении людей до тех пор, пока не будут раскрыты истинные мотивы их поведения и опасные или лишенные действенности мотивы, к которым всегда прибегали, не будут заменены более реальными, полезными и надежными мотивами. Те, кто является господами человеческих стремлений, те, кто направляет судьбы народов, обязаны искать эти мотивы, которые раскроет им только разум. Хорошая книга, тронувшая сердце великого государя, может стать могущественной причиной, которая с необходимостью повлияет на поведение целого народа и счастье известной части человечества.
Из всего сказанного в этой главе вытекает, что человек не свободен ни одну минуту своей жизни. Он не властен над своей организацией, полученной им от природы. Он не властен над своими идеями или над модификациями своего мозга, происходящими под влиянием причин, которые постоянно действуют на него без его ведома и вопреки ему. Он не властен не любить или не желать того, что он находит желательным и достойным любви. Он не властен не обдумывать, когда не уверен в тех действиях, которые окажут на него вещи. Он не властен не выбирать того, что считает более выгодным, не властен поступить иначе, чем поступает в момент, когда его воля определяется его выбором. Когда же человек бывает свободен, то есть является хозяином своих поступков? Вот к чему можно свести вопрос о свободе человека. Свобода не может относиться ни к одной из известных функций нашей души, ибо душа в тот момент, когда она действует, не может действовать иначе; в тот момент, когда выбирает, не может выбирать иначе; в тот момент, когда обдумывает, не может обдумывать иначе; в тот момент, когда желает, не может желать иначе, так как ни одна вещь не может существовать и не существовать в одно и то же время. Но ведь моя воля, такая, какова она есть, заставляет меня обдумывать; мое обдумывание, такое, каково оно есть, заставляет меня выбирать; мой выбор, такой, каков он есть, заставляет меня действовать; мое решение такое, каково оно есть, заставляет меня исполнять то, что заставило меня выбрать мое обдумывание, а обдумывал я лишь потому, что имел мотивы, которые побудили меня к этому действию, которое не могло свершиться помимо моего желания.
Таким образом, свобода не заключается ни в воле, ни в обдумывании, ни в выборе, ни в действии. Теологи не вправе связывать свободу ни с одной из этих операций души, так как в противном случае мы натолкнулись бы на внутреннее противоречие. Но если душа не свободна ни тогда, когда она желает, ни тогда, когда обдумывает, ни тогда, когда выбирает, ни тогда, когда действует, то когда же она может обнаружить свою свободу? Пусть теологи ответят нам на этот вопрос.
Учение о свободе воли было придумано, очевидно, для того, чтобы снять с божества ответственность за совершающееся в мире зло; однако это учение нисколько не снимает ее. Действительно, если человек получил свою свободу от бога, то он получил от бога и способность выбирать зло и уклоняться от добра. Таким образом, либо побуждение к греху исходит от бога, либо свобода по существу принадлежит человеку и независима от бога. См. "Le Traitй des Systиmes", p. 124. ("Трактат о системах", стр. 124,)7
То, что человек собирается делать, всегда есть следствие того, что он делал до своего поступка, кем он был и кем является. Все наше наличное существо, рассматриваемое при всех возможных обстоятельствах, содержит в себе сумму всех мотивов того поступка, который мы собираемся совершить. Истинность этого принципа не может отрицать ни один мыслящий человек. Наша жизнь есть последовательный ряд необходимых моментов и наше поведение хорошее или дурное, добродетельное или порочное, полезное или вредное нам самим или другим - есть цепь действий, столь же необходимых, как все моменты нашей жизни. Жить - значит необходимым образом существовать в течение сменяющих друг друга необходимым образом моментов длительности. Желать - значит соглашаться или не соглашаться оставаться тем, чем мы являемся. Быть свободным - значит уступать необходимым мотивам, которые мы носим в самих себе. - Если бы нам был известен скрытый механизм наших органов, если бы мы могли вспомнить все испытанные нами импульсы или модификации и все произведенные ими действия, то увидели бы, что все наши поступки подчинены фатальной необходимости, управляющей как нашей частной системой, так и совокупной системой вселенной. В нас, как и в природе, ничто не происходит случайно, ибо случай, как мы это доказали, представляет собой лишенное смысла слово. Все, что происходит в нас или осуществляется нами, равно как и все, что происходит в природе или что мы ей приписываем, зависит от необходимых причин, которые действуют по необходимым законам и производят необходимые следствия, порождающие другие следствия.
Фатальность - это вечный, незыблемый, необходимый, установленный в природе порядок, или необходимая связь действующих причин с производимыми ими действиями. Согласно этому порядку тяжелые тела падают, легкие тела поднимаются" сходные вещества притягиваются, противоположные отталкиваются; люди объединяются в общества, видоизменяют друг друга, становятся хорошими или дурными, счастливыми или несчастными, необходимым образом любят или ненавидят друг друга сообразно способу их взаимного воздействия. Отсюда ясно, что необходимость, управляющая движениями физического мира, управляет также всеми движениями мира духовного, в котором, следовательно, все подчинено фатальности. Двигаясь - часто помимо своего ведома и даже вопреки себе - по предначертанному нам природой пути, мы уподобляемся пловцам, вынужденным плыть по уносящему их течению. Мы считаем себя свободными на том основании, что то соглашаемся, то не соглашаемся следовать увлекающему нас потоку; мы считаем себя господами своей судьбы потому лишь, что вынуждены шевелить руками из страха утонуть. ("Рок ведет за собой добровольно подчиняющегося и влечет сопротивляющегося". Сенека).
Ложные представления о свободе вообще основаны на том, что, с одной стороны, существуют события, признаваемые нами необходимыми, потому что мы видим их постоянную и неизменную связь с известными причинами, действию которых ничто не может помешать, или потому, что мы замечаем, как нам кажется, цепь причин и следствий, порождающих эти события; с другой же стороны, нам кажутся случайными события, причин, связей и способов действия которых мы не знаем. Но в природе, где все связано, не существует действия без причины, и в физическом мире, равно как и в духовном, все происходящее является необходимым следствием видимых или скрытых причин, которые должны действовать согласно своей сущности. Для человека свобода есть не что иное, как заключенная в нем самом необходимость8.
Глава 12. РАЗБОР УТВЕРЖДЕНИЯ, ЧТО СИСТЕМА ФАТАЛИЗМА ОПАСНА.
Для существ, вынужденных по своей природе постоянно стремиться к самосохранению и счастью, необходим опыт; без него они не могут открыть истины, которая, как мы сказали, есть лишь познание постоянных отношений, существующих между человеком и действующими на него предметами. Сообразно нашему опыту мы называем полезными те предметы, которые доставляют нам постоянное благополучие, а приятными - те, которые доставляют нам более или менее длительное удовольствие. Сама истина является предметом наших желаний лишь потому, что мы считаем ее полезной; мы боимся ее, когда думаем, что она может повредить нам. Но может ли в действительности истина вредить? Возможно ли, чтобы правильное знание отношений или вещей, которые человеку важно знать в интересах обеспечения счастья, оказалось для него злом? Разумеется, нет. Ценность истины и ее права основаны на ее полезности. Она может иногда быть неприятной отдельным индивидам, противореча их интересам, но она всегда будет полезна человечеству в целом, интересы которого вовсе не тождественны интересам людей, обманутых собственными страстями и считающих выгодным вводить в заблуждение других. Таким образом, польза является пробным камнем для систем, взглядов и поступков людей. Она есть мерило того уважения и любви, которыми мы обязаны самой истине. Наиболее полезные истины более всего достойны уважения. Наиболее важные для человечества истины мы называем великими. Но есть и другого рода истины, которые мы презираем и называем бесплодными. Их полезность сводится к развлечению нескольких лиц, идеи, образ мысли, потребности которых не сходны с нашими.
Сообразно этому мерилу и надо судить об установленных в этом произведении принципах. Те, кто поймет, как необъятна цепь бедствий, порожденных ошибочными учениями суеверия, поймут и то, насколько важно противопоставить им более истинные теории, почерпнутые из природы и основанные на опыте. Лица, заинтересованные или считающие себя заинтересованными в установленной веками лжи, с ужасом будут смотреть на преподносимые им истины. Наконец, те, кто не видит бедствий, причиняемых теологическими предрассудками, сочтут все наши принципы бесполезными или бесплодными истинами, пригодными в лучшем случае, чтобы развлечь на досуге нескольких праздных философов.
Не будем удивляться разнообразию суждений, которое мы находим у людей: так как их интересы, а также их понятия о полезном никогда не бывают одинаковы, то они осуждают все то, что не согласно с их собственными взглядами, или пренебрегают этим. Постараемся выяснить, исходя из этой точки зрения, найдет ли бескорыстный человек, свободный от предрассудков и чувствительный к счастью всех представителей нашего вида, полезным или опасным учение фатализма. Посмотрим, в самом ли деле оно представляет собой бесполезное умозрение, неспособное оказать никакого влияния на счастье человечества. Мы уже видели, что это учение должно было доставить морали и политике истинные и реальные мотивы, необходимые для того, чтобы привести в действие волю людей. Мы видели также, что оно должно было простым образом объяснить механизм человеческих поступков и явления человеческой души. С другой стороны, если наши идеи только бесплодное умозрение, они не могут представлять интереса для счастья человеческого рода. Человек независимо от того, считает ли он себя свободным или признает необходимость вещей, в обоих случаях всегда следует наклонностям своей души. Человека могут сделать добрым разумное воспитание, добродетельные привычки, мудрые теории, справедливые законы, правильно распределяемые награды и наказания, а не хитроумные рассуждения, которые в лучшем случае способны оказать влияние лишь на лиц, привыкших мыслить.
Как бы то ни было, в мире физических явлений мы различаем - или думаем, что различаем,- необходимую связь следствий с их причинами отчетливее, чем в человеческом сердце. Так, мы во всяком случае наблюдаем, что, если обстановка сходна, видимые причины всегда производят одни и те же видимые действия. Благодаря этому мы без всякого колебания считаем физические явления необходимыми и в то же время отказываемся признать эту необходимость в актах человеческой воли, источник которых без всякого основания искали в каком-то двигателе, действующем в силу собственной энергии, способном видоизменяться без помощи внешних причин и отличном от всех физических и материальных существ. Культивирование почвы основывается на вытекающей из опыта уверенности, что мы можем заставить возделанную и засеянную известным образом землю, обладающую к тому же требуемыми качествами, дать нам зерно и плоды, необходимые для нашего существования или приятные нашему вкусу. Если смотреть на вещи без предвзятости, то можно заметить, что в духовной области воспитание есть не что иное, как культивирование духа, и мы можем с уверенностью сказать, что душа подобно земле в зависимости от своих природных склонностей, от ее возделывания, от брошенных в нее семян, от более или менее благоприятных для их созревания условий произведет пороки или добродетели - эти моральные плоды, полезные или вредные обществу. Нравственность есть наука об отношениях, существующих между умами, волями и поступками людей, подобно тому как геометрия есть наука об отношениях, существующих между телами. Нравственность была бы химерой, если бы она не основывалась на знании мотивов, которые должны необходимым образом влиять на волю людей и определять их поступки.
Если в духовном мире, как и в мире физическом, всякая причина, действие которой не нарушено, необходимо сопровождается своим следствием, то разумное, основанное на истине воспитание, мудрые законы, с юности внушенные людям добродетельные принципы, благие примеры, уважение и награда за заслуги и достойные поступки, позор, презрение, наказание за порок и за преступление - вот причины, которые необходимым образом будут воздействовать на волю людей и побудят большинство из них к добродетели. Но если религия, политика, пример, общественное мнение стараются сделать людей дурными и порочными; если они душат и делают бесполезными благие принципы, внушенные людям воспитанием; если само это воспитание служит лишь распространению пороков, предрассудков, ложных и опасных взглядов; если оно разжигает в людях только гибельные для них самих и для других страсти, то воля большинства людей неизбежно направляется к злу. Многие авторы поняли всю важность хорошего воспитания, но не поняли, что хорошее воспитание совершенно несовместимо с суевериями, извращающими ум людей; с деспотическими правительствами, заставляющими своих подданных пресмыкаться и боящимися их просвещения; с законами, так часто противоречащими справедливости; с установившимися обычаями, противными здравому смыслу; с общественным мнением, неблагоприятным для добродетели; с бездарностью наставников, способных сообщить своим ученикам лишь ложные идеи, которыми они пропитаны сами. Вот" несомненно, подлинный источник всеобщей испорченности, на которую с полным основанием жалуются моралисты, не умеющие, однако, вскрыть ее настоящих и необходимых причин. Они нападают на человеческую природу, называют ее развращенной, порицают человека за то, что он любит самого себя и стремится к счастью. Учение, утверждающее, будто наша природа развращенна и необходима благодать свыше, чтобы творить добро, безусловно, вредно. Оно неизбежным образом обескураживает людей, толкает их в ожидании этой благодати на путь апатии или отчаяния. Если бы люди были хорошо воспитаны и ими хорошо управляли, то они всегда обладали бы этой благодатью. Странной моралью обладают теологи, приписывающие все моральное зло первородному греху, а все делаемое нами добро благодати свыше! Нет ничего удивительного, если мораль, основывающаяся на столь смехотворных гипотезах, не имеет действенной силы (см, ч. II, гл. VIII этого сочинения). Они уверяют, будто ему необходима сверхъестественная помощь, чтобы творить добро, и, приписывая ему свободу, в то же время утверждают, будто необходимо содействие самого всевышнего, чтобы уничтожить дурные наклонности его сердца. Но, увы! Даже сам всемогущий ничего не может поделать с дурными склонностями, которые при существующем роковом строе вещей сообщаются воле людей наиболее сильными мотивами, и с пагубным направлением, принимаемым их природными страстями. Нам без конца твердят о необходимости бороться с этими страстями; нас призывают задушить их, изгнать их из нашего сердца. Но разве не ясно, что природные страсти необходимо присущи нашей природе, полезны нашему самосохранению, так как их цель - заставить нас избегать того, что нам вредно, и добиваться того, что может быть нам выгодно? Наконец, разве не ясно, что если как следует направить эти страсти, сделать их целью вещи, полезные для нас самих и для наших ближних, то они будут с необходимостью содействовать реальному и длительному благополучию общества? Человеческие страсти подобны огню, который, с одной стороны, необходим для жизни, а с другой - способен произвести самые ужасные опустошения. Сами теологи поняли необходимость страстей. См. книгу отца Сено5 (Senault), озаглавленную ("О назначении страстей").
Все может стать импульсом для воли; иногда достаточно одного слова, чтобы изменить весь ход жизни человека и навсегда определить его наклонности. Если ребенок слишком близко придвинет палец к свечке и обожжется, это навсегда послужит ему уроком, предостерегая от повторения подобных попыток. Человек, совершивший какой-нибудь бесчестный поступок и наказанный за это всеобщим презрением, не решится повторить его. Словом, с какой бы стороны ни взглянуть на человека, мы увидим, что он всегда действует согласно импульсам, сообщенным его воле физическими причинами или чужой волей. Особенности организации определяют характер этих импульсов; души действуют на родственные души; пылкое воображение влияет на сильные страсти и на легко загорающееся воображение; поразительное действие энтузиазма, заражающее влияние фанатизма, передача суеверий по наследству, распространение от расы к расе религиозных преследований, жар, с которым люди хватаются за чудеса,- все это следствия, столь же необходимые, как и следствия, вытекающие из взаимодействия физических тел.
Несмотря на фантастические представления о свободе, несмотря на иллюзии мнимого внутреннего чувства, которое вопреки опыту будто бы подсказывает людям, что они властны над своей волей, в действительности все человеческие учреждения основаны на необходимости. Здесь, как и в бесчисленных других случаях, практика расходится с теорией. Действительно, если бы не предполагали, что известные мотивы могут с необходимостью определять волю людей, сдерживать их страсти, направлять их к определенной цели, видоизменять их, то для чего нужно было бы слово? Какую цену имели бы тогда воспитание, законодательство, мораль, религия? К чему сводится роль воспитания, как не к тому, что оно сообщает первые импульсы воле людей, заставляет их усваивать и сохранять известные привычки, доставляет им правильные или неправильные мотивы поведения? Когда отец грозит сыну наказанием или обещает ему награду, разве он не убежден, что его слова окажут воздействие на волю ребенка? А разве законодательство не сообщает членам общества тех мотивов, которые, по его мнению, необходимы, чтобы побудить их делать известные вещи и не делать других? Разве задача морали не в доказательстве людям того, что во имя собственного интереса они должны подавлять мимолетные страсти ради блага, более длительного и истинного, чем удовлетворение скоропреходящих желаний? А разве религия всех стран не предполагает, что человеческий род и вся природа подчинены непреклонной воле необходимого верховного существа, которое направляет судьбу всех существ согласно вечным законам своей непреложной мудрости? Разве тот бог, которому поклоняются люди, не признается абсолютным господином их судеб? Разве не он избирает одних людей и отвергает других? Разве угрозы и обетования, которыми религия заменяет истинные мотивы разумной политики, не основаны на представлении о воздействиях, которые эти химеры должны с необходимостью оказывать на невежественных, робких, жадных до чудесного людей? Наконец, разве благодетельное божество, вдохнувшее жизнь в свои творения, не заставляет их помимо их ведома и вопреки им разыгрывать представления, которые могут повлечь за собой их вечное блаженство или вечное несчастье? Всякая религия очевидным и бесспорным образом основана на фатализме. Греческая религия считала, что люди терпят наказания за свои неизбежные проступки, как это видно на примере Ореста, Элппа.6 и пр., которые совершили преступления, предсказанные оракулом. Христиане тщетно пытались оправдать божество, взвалив вину за проступки человека на свободу воли, которую невозможно примирить с фаталистическим учением о предопределении, разделяемом теми же христианами. Эта трудность не может быть устранена учением о благодати, так как бог простирает благодать лишь на тех, на кого ему угодно. Во всех странах основой религии являются лишь роковые повеления верховного существа, произвольным образом решающего судьбу своих творений. Все теологические гипотезы вертятся в кругу этих идей, и теологи, считающие систему фатализма ложной или опасной, не замечают, что падение ангелов, первородный грех, учение о предопределении и о благодати, незначительное количество избранных и так далее неопровержимо доказывают, что религия есть настоящий фатализм.
Таким образом, воспитание представляет собой лишь необходимость, преподанную детям. Законодательство - это необходимость, преподанная членам некоторого политического целого. Мораль - это необходимость известных существующих между людьми отношений, преподанная разумным существам. Наконец, религия - это закон некоторого необходимого существа или же необходимость, преподанная невежественным и малодушным существам. Одним словом, во всем, что делают люди, они предполагают необходимость, когда думают, что опираются на надежный опыт, и вероятность, когда не знают необходимой связи причин и следствий. Люди не поступали бы так, как поступают, если бы они не были убеждены в том, что их действия с необходимостью вызовут определенные следствия, или не предполагали этого. Моралист проповедует разумное поведение, потому что считает его необходимым для людей. Философ пишет, так как предполагает, что истина должна необходимым образом рано или поздно одолеть ложь. Теолог и тиран неизбежно ненавидят и преследуют разум и истину, так как считают их вредными для своих интересов. Монарх, который устрашает преступников своими законами, но еще чаще делает преступление полезным и необходимым, предполагает, что применяемые им силы достаточны, чтобы удержать его подданных. Словом, все одинаково рассчитывают на силу и необходимость выдвигаемых ими мотивов и с основанием или без него надеются влиять на поведение людей. Воспитание людей вообще так дурно и безрезультатно потому, что его направляют лишь предрассудки; если же оно осуществляется хорошо, то вскоре встает в противоречие с жизнью и его воздействие уничтожается всем тем, что происходит в обществе. Законодательство и политика часто бывают несправедливы; они зажигают в сердцах людей страсти, которых не могут потом подавить. Великое искусство моралиста должно состоять в том, чтобы показать людям и тем, кто руководит их волей, что их интересы тождественны, их взаимное счастье зависит от гармонии их страстей, а безопасность, могущество, длительность существования государств необходимым образом зависят от духа и смысла идей, которые распространяют среди народов, от добродетелей, которые сеют и культивируют в сердцах граждан. Религия была бы допустима лишь в том случае, если бы она действительно укрепляла благие мотивы, если бы было возможно, чтобы ложь могла оказать реальную помощь истине. Но в том несчастном состоянии, в какое повергли человеческий род распространенные повсюду заблуждения, люди в большинстве случаев вынуждены быть злыми или вредить своим ближним, так как все внушаемые им мотивы побуждают их поступать дурно. Религия делает их бесполезными, низкими и трусливыми существами или готовит из них жестоких, бесчеловечных нетерпимых фанатиков. Верховная власть подавляет людей, заставляет их пресмыкаться и погрязать в пороках. Закон наказывает лишь мелкие преступления и не может справиться с порождаемыми самим правительством злоупотреблениями. Наконец, воспитание находится в загоне, отдано в руки обманщиков-попов или безнравственных и непросвещенных родителей, передающих своим воспитанникам терзающие их самих пороки и ложные взгляды, внушать которые выгодно этим горе-воспитателям.
Таким образом, все доказывает нам необходимость добраться до первоначального источника человеческих заблуждений, если мы желаем искоренить зло. Бесполезно думать об исправлении людей до тех пор, пока не будут раскрыты истинные мотивы их поведения и опасные или лишенные действенности мотивы, к которым всегда прибегали, не будут заменены более реальными, полезными и надежными мотивами. Те, кто является господами человеческих стремлений, те, кто направляет судьбы народов, обязаны искать эти мотивы, которые раскроет им только разум. Хорошая книга, тронувшая сердце великого государя, может стать могущественной причиной, которая с необходимостью повлияет на поведение целого народа и счастье известной части человечества.
Из всего сказанного в этой главе вытекает, что человек не свободен ни одну минуту своей жизни. Он не властен над своей организацией, полученной им от природы. Он не властен над своими идеями или над модификациями своего мозга, происходящими под влиянием причин, которые постоянно действуют на него без его ведома и вопреки ему. Он не властен не любить или не желать того, что он находит желательным и достойным любви. Он не властен не обдумывать, когда не уверен в тех действиях, которые окажут на него вещи. Он не властен не выбирать того, что считает более выгодным, не властен поступить иначе, чем поступает в момент, когда его воля определяется его выбором. Когда же человек бывает свободен, то есть является хозяином своих поступков? Вот к чему можно свести вопрос о свободе человека. Свобода не может относиться ни к одной из известных функций нашей души, ибо душа в тот момент, когда она действует, не может действовать иначе; в тот момент, когда выбирает, не может выбирать иначе; в тот момент, когда обдумывает, не может обдумывать иначе; в тот момент, когда желает, не может желать иначе, так как ни одна вещь не может существовать и не существовать в одно и то же время. Но ведь моя воля, такая, какова она есть, заставляет меня обдумывать; мое обдумывание, такое, каково оно есть, заставляет меня выбирать; мой выбор, такой, каков он есть, заставляет меня действовать; мое решение такое, каково оно есть, заставляет меня исполнять то, что заставило меня выбрать мое обдумывание, а обдумывал я лишь потому, что имел мотивы, которые побудили меня к этому действию, которое не могло свершиться помимо моего желания.
Таким образом, свобода не заключается ни в воле, ни в обдумывании, ни в выборе, ни в действии. Теологи не вправе связывать свободу ни с одной из этих операций души, так как в противном случае мы натолкнулись бы на внутреннее противоречие. Но если душа не свободна ни тогда, когда она желает, ни тогда, когда обдумывает, ни тогда, когда выбирает, ни тогда, когда действует, то когда же она может обнаружить свою свободу? Пусть теологи ответят нам на этот вопрос.
Учение о свободе воли было придумано, очевидно, для того, чтобы снять с божества ответственность за совершающееся в мире зло; однако это учение нисколько не снимает ее. Действительно, если человек получил свою свободу от бога, то он получил от бога и способность выбирать зло и уклоняться от добра. Таким образом, либо побуждение к греху исходит от бога, либо свобода по существу принадлежит человеку и независима от бога. См. "Le Traitй des Systиmes", p. 124. ("Трактат о системах", стр. 124,)7
То, что человек собирается делать, всегда есть следствие того, что он делал до своего поступка, кем он был и кем является. Все наше наличное существо, рассматриваемое при всех возможных обстоятельствах, содержит в себе сумму всех мотивов того поступка, который мы собираемся совершить. Истинность этого принципа не может отрицать ни один мыслящий человек. Наша жизнь есть последовательный ряд необходимых моментов и наше поведение хорошее или дурное, добродетельное или порочное, полезное или вредное нам самим или другим - есть цепь действий, столь же необходимых, как все моменты нашей жизни. Жить - значит необходимым образом существовать в течение сменяющих друг друга необходимым образом моментов длительности. Желать - значит соглашаться или не соглашаться оставаться тем, чем мы являемся. Быть свободным - значит уступать необходимым мотивам, которые мы носим в самих себе. - Если бы нам был известен скрытый механизм наших органов, если бы мы могли вспомнить все испытанные нами импульсы или модификации и все произведенные ими действия, то увидели бы, что все наши поступки подчинены фатальной необходимости, управляющей как нашей частной системой, так и совокупной системой вселенной. В нас, как и в природе, ничто не происходит случайно, ибо случай, как мы это доказали, представляет собой лишенное смысла слово. Все, что происходит в нас или осуществляется нами, равно как и все, что происходит в природе или что мы ей приписываем, зависит от необходимых причин, которые действуют по необходимым законам и производят необходимые следствия, порождающие другие следствия.
Фатальность - это вечный, незыблемый, необходимый, установленный в природе порядок, или необходимая связь действующих причин с производимыми ими действиями. Согласно этому порядку тяжелые тела падают, легкие тела поднимаются" сходные вещества притягиваются, противоположные отталкиваются; люди объединяются в общества, видоизменяют друг друга, становятся хорошими или дурными, счастливыми или несчастными, необходимым образом любят или ненавидят друг друга сообразно способу их взаимного воздействия. Отсюда ясно, что необходимость, управляющая движениями физического мира, управляет также всеми движениями мира духовного, в котором, следовательно, все подчинено фатальности. Двигаясь - часто помимо своего ведома и даже вопреки себе - по предначертанному нам природой пути, мы уподобляемся пловцам, вынужденным плыть по уносящему их течению. Мы считаем себя свободными на том основании, что то соглашаемся, то не соглашаемся следовать увлекающему нас потоку; мы считаем себя господами своей судьбы потому лишь, что вынуждены шевелить руками из страха утонуть. ("Рок ведет за собой добровольно подчиняющегося и влечет сопротивляющегося". Сенека).
Ложные представления о свободе вообще основаны на том, что, с одной стороны, существуют события, признаваемые нами необходимыми, потому что мы видим их постоянную и неизменную связь с известными причинами, действию которых ничто не может помешать, или потому, что мы замечаем, как нам кажется, цепь причин и следствий, порождающих эти события; с другой же стороны, нам кажутся случайными события, причин, связей и способов действия которых мы не знаем. Но в природе, где все связано, не существует действия без причины, и в физическом мире, равно как и в духовном, все происходящее является необходимым следствием видимых или скрытых причин, которые должны действовать согласно своей сущности. Для человека свобода есть не что иное, как заключенная в нем самом необходимость8.
Глава 12. РАЗБОР УТВЕРЖДЕНИЯ, ЧТО СИСТЕМА ФАТАЛИЗМА ОПАСНА.
Для существ, вынужденных по своей природе постоянно стремиться к самосохранению и счастью, необходим опыт; без него они не могут открыть истины, которая, как мы сказали, есть лишь познание постоянных отношений, существующих между человеком и действующими на него предметами. Сообразно нашему опыту мы называем полезными те предметы, которые доставляют нам постоянное благополучие, а приятными - те, которые доставляют нам более или менее длительное удовольствие. Сама истина является предметом наших желаний лишь потому, что мы считаем ее полезной; мы боимся ее, когда думаем, что она может повредить нам. Но может ли в действительности истина вредить? Возможно ли, чтобы правильное знание отношений или вещей, которые человеку важно знать в интересах обеспечения счастья, оказалось для него злом? Разумеется, нет. Ценность истины и ее права основаны на ее полезности. Она может иногда быть неприятной отдельным индивидам, противореча их интересам, но она всегда будет полезна человечеству в целом, интересы которого вовсе не тождественны интересам людей, обманутых собственными страстями и считающих выгодным вводить в заблуждение других. Таким образом, польза является пробным камнем для систем, взглядов и поступков людей. Она есть мерило того уважения и любви, которыми мы обязаны самой истине. Наиболее полезные истины более всего достойны уважения. Наиболее важные для человечества истины мы называем великими. Но есть и другого рода истины, которые мы презираем и называем бесплодными. Их полезность сводится к развлечению нескольких лиц, идеи, образ мысли, потребности которых не сходны с нашими.
Сообразно этому мерилу и надо судить об установленных в этом произведении принципах. Те, кто поймет, как необъятна цепь бедствий, порожденных ошибочными учениями суеверия, поймут и то, насколько важно противопоставить им более истинные теории, почерпнутые из природы и основанные на опыте. Лица, заинтересованные или считающие себя заинтересованными в установленной веками лжи, с ужасом будут смотреть на преподносимые им истины. Наконец, те, кто не видит бедствий, причиняемых теологическими предрассудками, сочтут все наши принципы бесполезными или бесплодными истинами, пригодными в лучшем случае, чтобы развлечь на досуге нескольких праздных философов.
Не будем удивляться разнообразию суждений, которое мы находим у людей: так как их интересы, а также их понятия о полезном никогда не бывают одинаковы, то они осуждают все то, что не согласно с их собственными взглядами, или пренебрегают этим. Постараемся выяснить, исходя из этой точки зрения, найдет ли бескорыстный человек, свободный от предрассудков и чувствительный к счастью всех представителей нашего вида, полезным или опасным учение фатализма. Посмотрим, в самом ли деле оно представляет собой бесполезное умозрение, неспособное оказать никакого влияния на счастье человечества. Мы уже видели, что это учение должно было доставить морали и политике истинные и реальные мотивы, необходимые для того, чтобы привести в действие волю людей. Мы видели также, что оно должно было простым образом объяснить механизм человеческих поступков и явления человеческой души. С другой стороны, если наши идеи только бесплодное умозрение, они не могут представлять интереса для счастья человеческого рода. Человек независимо от того, считает ли он себя свободным или признает необходимость вещей, в обоих случаях всегда следует наклонностям своей души. Человека могут сделать добрым разумное воспитание, добродетельные привычки, мудрые теории, справедливые законы, правильно распределяемые награды и наказания, а не хитроумные рассуждения, которые в лучшем случае способны оказать влияние лишь на лиц, привыкших мыслить.