Гольбах Поль. Система природы, или О законах мира физического и мира духовного

   Какие странные идеи о божестве должны быть у ослепленных смертных, воображающих, будто верховный владыка вселенной способен возмущаться какими-то изменениями, происходящими в их теле или духе! Какая бессмыслица думать, будто невозмутимое счастье бога может быть нарушено, а его планы расстроены мимолетными сотрясениями, происходящими в незаметных волокнах мозга одного из его созданий! Теология дает нам довольно жалкое представление о боге, могущество, величие и благость которого она не перестает прославлять!
   Если в наших органах не произошло какого-нибудь резкого изменения, то не изменяются и наши ощущения, получаемые от предметов, хорошо знакомых нам на основании свидетельства наших чувств, опыта, разума. Мы ни при каких обстоятельствах не сомневаемся в белизне снега, в свете дня, в пользе добродетели. Иначе обстоит дело с предметами, которые всецело являются "плодом нашего воображения и не подтверждаются постоянными свидетельствами наших чувств: о них мы судим различно в зависимости от нашего настроения. Это настроение изменяется под влиянием бесчисленных невольных впечатлений, ежеминутно получаемых нашими органами от массы причин, как внешних, так и заключающихся в нашем собственном организме. Эти органы без нашего ведома испытывают непрерывные воздействия: они то расслабляются, то напрягаются в зависимости от упругости, давления, состояния температуры и степени влажности воздуха, состояния здоровья, температуры крови, обилия желчи, состояния нервной системы и так далее. Эти различные причины неизбежным образом влияют на представления, мысли, взгляды человека в любой данный момент; под влиянием их он по-разному видит рисуемые ему воображением вещи, которые не могут быть исправлены ни опытом, ни памятью. Вот почему религиозные представления постоянно рисуются человеку различным образом; в ту минуту, когда волокна его мозга будут предрасположены к дрожанию, он будет малодушным и трусливым и сможет лишь с трепетом думать о своем боге; в другой же момент, когда эти волокна будут тверже, он станет смотреть на того же бога хладнокровнее. Теолог или жрец назовут его малодушие внутренним чувством, предупреждением свыше, тайным наитием; но тот, кто знает человека, скажет, что это просто механическое движение, вызванное естественной физической причиной. Действительно, при помощи чисто физического механизма можно объяснить все нередко происходящие на протяжении какой-нибудь минуты изменения в воззрениях, взглядах, суждениях людей: под влиянием этого механизма они то рассуждают правильно, то несут вздор.
   Вот каким образом, не прибегая к учениям о благодати, вдохновении, видениях и сверхъестественных движениях, можно объяснить ту неуверенность и те колебания, которые мы иногда замечаем у весьма просвещенных в других отношениях лиц, когда речь заходит о религии. Часто, несмотря на все доводы рассудка, они под влиянием мимолетного настроения впадают в детские предрассудки, от которых мы считали их совершенно свободными в других случаях. Эти изменения бывают особенно заметны при недомогании, болезни, приближении смерти; умственный барометр тогда часто падает; призраки, которые ты презирал и истинную цену которых знал в состоянии здоровья, приобретают теперь новую силу; начинаешь трепетать, потому что твой организм ослабевает, начинаешь рассуждать нелепо, потому что твой мозг не способен правильно выполнять свои функции. Ясно, что в этом заключается истинная причина тех перемен, которыми жрецы злостно пользуются против неверия и с помощью которых они доказывают свои фантастические учения. Обращения, или перемены во взглядах людей, всегда зависят от какого-нибудь физического расстройства их организма, вызванного горем или какой-нибудь иной естественной причиной.
   Наши взгляды, постоянно завися от физических причин, изменяются параллельно изменениям, происходящим в нашем теле; мы рассуждаем правильно, когда наше тело здорово и хорошо устроено; мы рассуждаем неправильно, когда это тело испытывает какое-либо расстройство; в этом случае наши идеи перестают быть связными: мы не способны правильно соединять их друг с другом, не можем вновь обрести свои принципы и извлечь из них верные выводы; наш мозг расстроен, и мы ничего не видим под правильным углом зрения. Есть люди, которые во время морозов не представляют себе своего бога таким же, как в облачную, дождливую погоду; они рисуют его себе по-разному в мрачном настроении и будучи веселы, находясь в обществе и пребывая в одиночестве. Здравый смысл подсказывает нам, что мы способны правильно рассуждать лишь тогда, когда наше тело здорово, а дух ничем не потревожен; только это состояние может обеспечить нам общий критерий, с помощью которого следует рассматривать наши суждения и исправлять наши понятия, когда какие-нибудь непредвиденные причины вносят в них изменения.
   Если религиозные взгляды так непостоянны и зыбки у одного и того же индивида, то сколь различными они должны быть у разных существ, из которых складывается человеческий род? Если, быть может, не существует и двух людей, совершенно одинаково видящих какой-нибудь физический предмет, то не должны ли они еще более различно смотреть на вещи, существующие лишь в их воображении? Сколь бесконечным разнообразием должны быть отмечены их представления об идеальном верховном существе, вынужденные меняться каждую минуту? Словом, было бы безрассудно приписывать людям то, что они должны думать о религии и боге: эти представления целиком являются плодом воображения, и у людей, как мы уже неоднократно говорили, никогда не будет общей меры для них. Бороться с религиозными взглядами людей - значит бороться с их воображением, их организацией, их привычками, дающими им возможность усвоить самые нелепые и необоснованные взгляды. Чем энергичнее работает воображение людей, чем пламеннее они относятся к вопросам религии, тем труднее разуму избавить их от призраков: эти призраки становятся необходимой пищей их пылкого воображения. Одним словом, бороться с религиозными взглядами людей - значит бороться с их страстью к чудесному. Люди, одаренные живым воображением, постоянно вопреки увещаниям разума возвращаются к призракам, благодаря привычке ставшим для них дорогими, хотя бы они были вредными или опасными; каждый из них в утешение себе украшает эти призраки на свой лад. Так, человек с мягкой душой нуждается в боге, которого он любил бы; счастливому мечтателю нужен бог, которого он мог бы отблагодарить, несчастному мечтателю нужен бог, принимающий участие в его страданиях; верующему меланхолического склада нужен бог, огорчающий его и поддерживающий в нем расстройство, ставшее необходимым для его болезненной организации. Мало того, неистовствующему аскету нужен жестокий бог, вменяющий ему в обязанность быть бесчеловечным по отношению к самому себе, а вспыльчивый фанатик считал бы себя несчастным, если бы бог не приказывал ему испытывать на других действие своего пылкого темперамента и своих буйных страстей.
   Тот, кто довольствуется приятными иллюзиями, несомненно, менее опасен, чем мечтатель, душу которого тревожат отвратительные призраки. Если мягкий и добродетельный человек не причиняет вреда обществу, то человек с сильными страстями рано или поздно окажется вредным для своих ближних. Бог таких людей, как Сократ или Фенелон, подходит для людей столь же мягких, как они сами; но он не может, не принося вреда, быть богом целого народа, где редко можно найти людей такого закала. Божество, как мы уже не раз указывали, навсегда останется для большинства смертных каким-то страшилищем, способным расстроить их воображение, разнуздать их страсти, сделать их вредными для окружающих. Если добродетельные люди рисуют себе своего бога в виде благого существа, то порочные, непреклонные, неспокойные, дурные люди аналогичным образом приписывают своему богу собственный характер и пользуются его примером, чтобы дать полный простор собственным страстям. Каждый человек созерцает призраки по-своему, а те, кто представляет божество в виде отвратительного, злого и жестокого существа, всегда будут значительно многочисленнее и опаснее, чем те, кто рисует его себе в привлекательных красках. На одного осчастливленного этим призраком придутся тысячи несчастных; рано или поздно бог станет неиссякаемым источником всякого рода расколов и безумств; он станет смущать невежд, на которых всегда имеют влияние обманщики и фанатики; он будет пугать трусов и малодушных, склонных из-за своей слабости к вероломству и жестокости; он заставит трепетать самых добродетельных людей, которые при всей своей добродетели будут бояться немилости своенравного и капризного бога; он не удержит от злодеяний дурных людей, которые, не думая о нем, станут совершать преступления или даже используют его, чтобы оправдать свои злодеяния. Одним словом, в руках тиранов этот тиранический бог послужит орудием подавления свободы народов и безнаказанного нарушения справедливости. В руках жрецов этот бог окажется талисманом, при помощи которого можно обмануть, ослепить и подчинить себе как государей, так и подданных; наконец, в руках народов этот идол всегда будет обоюдоострым оружием, которым они сами нанесут себе смертельнейшие раны.
   С другой стороны, так как этот бог теологов представляет собой груду противоречий; так как, несмотря на его неизменность, его рисуют нам то как воплощенную доброту, то как самого жестокого и несправедливого из тиранов; так как, наконец, организм людей испытывает непрерывные изменения, то ясно, что божество не может всегда казаться одинаковым тем, кто им занимается. Лица, составившие себе самые благоприятные представления о боге, часто вынуждены признавать, что нарисованный ими портрет не во всем сходен с оригиналом. Горячо верующий человек и в высшей степени предубежденный фанатик не могут не видеть, как меняются их представления о божестве; будучи способны рассуждать, они поняли бы непоследовательность своего поведения по отношению к последнему. Действительно, они должны были бы заметить, что их поведение постоянно служит опровержением чудесных свойств и совершенств, приписываемых ими их богу. Молиться божеству - не значит ли это сомневаться в его мудрости, благости, провидении, всеведении, неизменности? Не значит ли это обвинять его в том, что он забывает свои создания, и требовать от него, чтобы он нарушил вечные веления своей справедливости и изменил установленные им самим неизменные законы? Молиться богу - не значит ли это сказать ему: "О мой боже! Я признаю твою мудрость, твое бесконечное всеведение и благость, однако ты забываешь меня; ты не думаешь о своем создании; ты не знаешь или притворяешься, будто не знаешь, чего ему недостает; разве ты не видишь, что я страдаю от чудесного порядка, внесенного твоими мудрыми законами в природу! Природа вопреки твоим повелениям в настоящее время делает мое существование невыносимым, и я умоляю тебя изменить сущность, сообщенную твоей волей всем вещам. Заставь стихии в данный момент потерять ради меня свои отличительные свойства: устрой так, чтобы тяжелые тела не падали, огонь не обжигал, а полученная мной от тебя хрупкая организация не страдала от ежеминутно испытываемых ею толчков. Ради моего благополучия исправь план, начертанный от века твоей бесконечной мудростью". Таковы приблизительно мольбы, возносимые всеми людьми; таковы их ежеминутные смехотворные просьбы к божеству, мудрость, разум и справедливость которого они прославляют, будучи, однако, почти всегда недовольны результатами этих божественных совершенств.
   Не более последовательны люди и в вопросе о признательности, которой они, по их мнению, обязаны божеству. Разве не справедливо, говорят они, отблагодарить божество за его благодеяния? Разве не верх неблагодарности не почитать виновника нашего существования и творца всего того, что делает это существование приятным? Но, значит, скажу я им, ваш бог действует из интереса и похож на людей, которые, даже поступая бескорыстнейшим образом, требуют по крайней мере выражения признательности за оказанные ими благодеяния? Неужели ваш столь могущественный и столь великий бог нуждается в вашей признательности? Кроме того, на чем основывается эта ваша благодарность? Разве бог одинаково добр ко всем людям? Разве большинство из них довольно своей судьбой? Разве вы сами всегда удовлетворены своим существованием? Мне скажут, без сомнения, что само это существование величайшее благо. Но как можно считать его серьезной выгодой? Разве оно не заключено в необходимом порядке вещей? Разве оно не вошло необходимым образом в неизвестный план вашего бога? Разве камень обязан чем-нибудь архитектору, который счел его необходимым для своей постройки? Разве вы знаете лучше, чем этот камень, скрытые намерения вашего бога? Разве, будучи способны чувствовать и рассуждать, вы не замечаете на каждом шагу, что этот чудесный план заставляет вас страдать? Разве сами ваши мольбы к зодчему мира не доказывают, что вы недовольны? Вы родились, не желая того; ваше существование - нечто довольно ненадежное; вы страдаете вопреки вашему желанию; ваши удовольствия и страдания не зависят от вас: вы не вольны ни в чем; вы ничего не понимаете в плане мирового зодчего, которым не перестаете восхищаться и в котором помимо вашего ведома нашли себе место; вы постоянная игрушка обожествляемой вами необходимости; ваш бог, призвав вас к жизни, заставляет вас потом покинуть ее; на чем же основываются ваши великие обязанности по отношению к провидению? Разве тот самый бог, который породил вас на свет и наделил потребностями, а ныне сохраняет вас, не отнимет у вас в один прекрасный момент всех этих мнимых преимуществ? Если вы считаете существование величайшим из благ, то разве потеря этого существования не есть, с вашей точки зрения, величайшее из бедствий? Если смерть и страдание являются огромным злом, то разве они не уравновешивают добра, заключающегося в факте жизни и в иногда сопровождающих ее удовольствиях? Если в планы провидения одинаково вошли ваше рождение и ваша смерть, ваши наслаждения и ваши муки, то я не вижу, почему вы должны благодарить его. Чем можете вы быть обязаны господину, который вопреки вашей воле заставляет вас появиться на этот свет, чтобы начать опасную, неравную игру, в которой вы можете проиграть или выиграть вечное блаженство?
   Правда, нам говорят о загробной жизни, в которой человек будет якобы вполне счастлив. Но даже если допустить на минуту возможность загробной жизни (столь же мало обоснованной, как и бытие существа, от которого ее ожидают), то во всяком случае надо подождать благодарить за нее бога до тех пор, пока мы не узнаем ее на опыте: в знакомой нам земной жизни люди гораздо чаще несчастны, чем счастливы. Если бог не мог, не желал или не дозволил, чтобы его любимые создания были вполне счастливы на земле, то откуда мы знаем, что он сумеет или захочет сделать их более счастливыми в загробной жизни? Нам ответят ссылкой на откровения, на формальные обещания божества, обязавшегося вознаградить своих любимцев за бедствия, которые они терпят на земле. Допустим на минуту подлинность этих обещаний; но разве сами эти откровения не показывают нам, что благое божество назначило вечные мучения для большинства людей? Если эти угрозы реальны, то неужели люди должны быть признательны божеству, которое без их ведома наделило их жизнью, чтобы они, пользуясь своей мнимой свободой, подвергались риску вечных злополучий?
   Не лучше ли было бы для них вовсе не существовать или же существовать в виде камней и животных, от которых, как предполагают, бог не требует ничего, чем пользоваться своими пресловутыми способностями и привилегией иметь заслугу и вину, что способно довести разумные существа до ужаснейшего несчастья? Если принять во внимание незначительное количество избранных и огромное число осужденных, то найдется ли здравомыслящий человек, который согласился бы, будь это в его воле, подвергаться риску вечного осуждения?
   Итак, с какой бы точки зрения мы ни рассматривали теологический призрак, люди, если бы они были последовательны хотя бы в своих заблуждениях, не должны были бы ни молиться богу, ни воздавать ему поклонения, ни благодарить его. Но в религиозных вопросах люди никогда не рассуждают; они следуют лишь порывам страха, импульсам воображения, темперамента, собственных страстей или страстей их руководителей, добившихся права диктовать им что угодно по своему разумению. Страх создал богов, ужас не перестает сопровождать их, а когда дрожишь от страха, то невозможно рассуждать здраво. Поэтому люди никогда не сумеют рассуждать правильно о вещах, смутное представление о которых всегда будет связано с мыслью о страхе. Если кроткий и добродетельный мечтатель видит в своем боге доброго отца, то большинство смертных смотрит на него как на грозного султана, злого тирана, жестокого и извращенного духа. Таким образом, мысль о боге всегда будет играть в истории человечества роль опасного фермента, способного довести человечество до рокового брожения. Если можно примириться с добрым богом, которого создал себе по своему подобию кроткий, человеколюбивый и мягкосердечный верующий, то в интересах человеческого рода уничтожить порожденного страхом и вскормленного меланхолией идола, представление о котором несет человечеству безумие и истребление.
   Не будем, однако, надеяться, что разум способен сразу освободить человечество от заблуждений, являющихся плодом столь разнообразных причин. Было бы бессмысленно рассчитывать в одно мгновение исцелить наследственные, заразительные, укоренившиеся за века своего существования заблуждения, которые постоянно поддерживаются невежеством, страстями, привычками, страхами, непрекращающимися бедствиями народов. Первые боги возникли под влиянием древнейших катастроф на земле; новые катастрофы породят новых богов, если старые будут забыты. Невежественные, несчастные и напуганные существа всегда будут создавать себе богов либо же по легковерию перенимать тех богов, которых им станут проповедовать обманщики или фанатики.
   Поэтому ограничимся лишь указанием на веления разума тем, кто может услышать его голос; будем показывать истину тем, кто в состоянии выдержать ее блеск; будем просвещать тех, кто не желает бороться с очевидностью и не коснеет упорно в заблуждении; будем ободрять тех, кто не имеет сил порвать со своими иллюзиями. Внушим уверенность добродетельному человеку, которого его религиозные страхи тревожат больше, чем испорченного человека, всегда внимающего вопреки своим взглядам голосу своих страстей; будем утешать несчастного, стонущего под бременем слепо усвоенных им предрассудков; рассеем тревоги того, кто сомневается и в своих добросовестных поисках истины часто находит даже в самой философии лишь какие-то зыбкие, неустойчивые мнения. Прогоним в интересах гения иллюзию, отнимающую у него его время; избавим от религиозного кошмара робкого человека, который под влиянием своих напрасных страхов становится бесполезным для общества; отнимем у желчного человека бога, который терзает и ожесточает его, растравливая его желчь; лишим фанатика бога, который вкладывает ему в руку кинжал; лишим обманщика и тирана бога, которым они пользуются, чтобы устрашать, порабощать и обездоливать человеческий род. Освободив добродетельных людей от пугающих их представлений, не будем, однако, одобрять злонамеренных врагов общества; лишим их тех средств, на которые они рассчитывают в надежде искупить свои злодеяния; заменим неопределенные и направленные на отдаленное будущее страхи, которые были не способны удержать их от преступлений, реальными, актуальными страхами; пусть они стыдятся, видя себя такими, каковы они есть; пусть они трепещут, зная, что их заговоры раскрыты; пусть они дрожат, боясь того дня, когда люди, терпевшие от их бесчинств, вдруг освободятся от заблуждений, которыми они пользовались для их порабощения.
   Если мы не в состоянии излечить народы от укоренившихся в них предрассудков, то постараемся по крайней мере помешать им предаваться излишествам, до которых их часто доводила религия: пусть люди создают себе призраки, пусть они думают о них, что им угодно, но пусть, предаваясь своим бредням, они не забывают при этом, что являются людьми и что социальные существа не должны походить на диких зверей. Противопоставим вымышленным интересам неба реальные интересы земли. Пусть государи и народы, наконец, поймут, что выгоды, вытекающие из истины, справедливости, хороших законов, разумного воспитания, гуманной и мягкой морали, более прочны, чем те, которых они так тщетно ожидают от своих богов; пусть они поймут, что нельзя приносить столь реальные и серьезные блага в жертву каким-то сомнительным надеждам, так часто опровергавшимся опытом. Чтобы убедиться в этом, всякому разумному человеку достаточно обратить внимание на бесчисленные злодеяния, совершавшиеся во имя божье, ему достаточно изучить чудовищную историю бога и его гнусных служителей, повсюду разжигавших пламя раздоров и безумия. Пусть государи и подданные научатся по крайней мере иногда оказывать сопротивление страстям этих самозванных истолкователей воли божьей, особенно когда они станут от имени божества приказывать им быть бесчеловечными и нетерпимыми, заглушать требования природы, справедливости и разума и совершенно не думать об интересах общества.
   Жалкие смертные! До каких же пор ваше столь деятельное и падкое до чудесного воображение будет стремиться за грани чувственного мира, вредя этим вам самим и существам, с которыми вы живете на земле? Почему вы не следуете мирно по легкому и простому пути, начертанному вам вашей природой? К чему усеивать терниями дорогу жизни, зачем множить бедствия, на которые и без того обрекает вас ваш жребий? Каких выгод ожидаете вы от божества, которого вам еще не удалось до сих пор узнать, несмотря на объединенные усилия человечества? Забудьте же о том, чего не в состоянии понять человеческий ум; оставьте свои призраки; занимайтесь исследованием истины; научитесь искусству жить счастливо; улучшайте свои нравы, свои правительства, свои законы; думайте о воспитании, о возделывании земли, об истинно полезных науках; работайте усердно; заставьте своим трудом природу быть полезной вам, и тогда боги не сумеют сделать вам ничего. Предоставьте праздным мыслителям и бесполезным мечтателям бесплодный труд исследования бездны, от которой вы должны отвратить свои взоры. Наслаждайтесь благами, связанными с вашим теперешним существованием, умножайте их число; никогда не устремляйтесь за грани своего поприща. Если же вам нужны иллюзии, то разрешите вашим ближним также иметь свои иллюзии и не убивайте ваших братьев, если они станут фантазировать отличным от вас образом. Если вы желаете иметь богов, то пусть ваше воображение выдумывает их; но не забывайте из-за этих воображаемых существ своих обязанностей по отношению к реальным существам, с которыми вы живете.
   Глава 11. АПОЛОГИЯ ВЗГЛЯДОВ, СОДЕРЖАЩИХСЯ В ЭТОМ СОЧИНЕНИИ; О БЕЗБОЖЬЕ; СУЩЕСТВУЮТ ЛИ АТЕИСТЫ?
   Все изложенное в этом сочинении должно было бы убедить людей, способных рассуждать, в ничтожности предрассудков, которым они придают такое значение. Но очевиднейшие истины оказываются бессильными против бредней воображения, привычки и страха; нет ничего труднее, как уничтожить веками укоренявшееся в человеческом мозгу заблуждение. Оно несокрушимо, поскольку поддерживается всеобщим согласием, распространяется воспитанием, укрепляется привычкой и примером, охраняется авторитетом и постоянно получает новую пищу благодаря надеждам и страхам народов, видящих в этом заблуждении лекарство от своих страданий. Таковы те объединенные силы, которыми держится господство религии в этом мире и благодаря которым ее царству как будто нет конца.
   Не будем же удивляться тому, что большинство людей любит свое ослепление и боится истины. Мы наблюдаем, что люди повсюду упорно привязаны к призракам, с помощью которых они надеются снискать благополучие, в то время как эти призраки являются в действительности источниками всех их бедствий. Толпа, любящая чудесное, пренебрегающая тем, что просто и понятно, не знакомая с законами природы, не умеющая пользоваться услугами разума, всегда падает ниц перед невидимыми силами, которым ее заставляют поклоняться. Она обращается к ним с жаркими мольбами, взывает к ним в несчастьях, жертвует им плодами своего труда, постоянно благодарит пустые идолы за блага, которых не получает от них, или же просит у них милостей, которых не может от них добиться. Ни опыт, ни размышление не могут разубедить ее; она не замечает, что эти боги всегда были глухи к ее мольбам; она винит за это саму себя, считает богов разгневанными на себя, дрожит, стенает, вздыхает у их ног, покрывает их алтари дарами и не видит, что эти столь могущественные существа подчинены природе и оказывают людям помощь лишь тогда, когда сама природа содействует им. Так народы оказываются соучастниками тех, кто их обманывает, относясь так же враждебно к истине, как и те, кто вводит их в заблуждение.