Страница:
Наконец, нам приводят последний довод: нас начинают спрашивать, не лучше ли зависеть от мудрого, разумного и благого существа, чем от слепой природы, в которой мы не находим ни одного утешительного качества, или от роковой необходимости, неумолимо равнодушной к нашим воплям. Я отвечу, во-первых, что реальность вещей вовсе не зависит от нашей заинтересованности в них и если бы даже нам было выгоднее иметь дело со столь благосклонным к нам существом, каким изображают бога, то этим все же еще не доказывалось бы бытие этого существа. Я отвечу, во-вторых, что это столь мудрое и благое существо нам рисуют, с другой стороны, как безрассудного тирана и человеку выгоднее зависеть от слепой природы, чем от существа, добрые качества которого постоянно опровергаются самими же теологами. Я отвечу, в-третьих, что если мы станем правильно изучать природу, то сумеем благодаря этому стать настолько счастливыми, насколько это только допускает наша сущность. Когда, прибегнув к содействию опыта и разума, мы подвергаем исследованию природу, она раскрывает нам наши обязанности, то есть необходимо обусловленные ее вечными и необходимыми законами средства обеспечения нашего самосохранения, нашего счастья и счастья общества, без которого мы не можем быть счастливыми на земле. В природе мы находим все необходимое для удовлетворения наших физических потребностей; в природе мы находим обязанности, без которых не можем жить счастливо в отведенной нам области. Вне природы мы находим лишь пагубные призраки, благодаря которым не знаем своих обязанностей ни по отношению к самим себе, ни по отношению к существам, с которыми мы связаны узами общественной жизни.
Таким образом, природа вовсе не является по отношению к нам мачехой; мы не зависим от неумолимого рока. Обратимся же к природе; она доставит нам всяческие блага, если мы воздадим ей должные почести; она доставит нам средства преодолеть наши физические и духовные бедствия, если мы станем советоваться с ней; она карает нас и обнаруживает к нам строгость лишь тогда, когда, отвернувшись от нее, мы начинаем кощунственно кадить фимиам идолам, возведенным нашим воображением на принадлежащий ей трон. Она наказывает неуверенностью, ослеплением, раздорами, безумием всех тех, кто сажает на принадлежащее ей место тлетворного бога.
Если бы даже мы признали на мгновение эту природу мертвой, бездушной, слепой или сделали из случая владыку вселенной, то не лучше ли для нас было бы зависеть от абсолютного небытия, чем от бога, которого необходимо знать, но о котором нельзя получить никакого представления и с которым при желании составить себе такое представление приходится связывать самые противоречивые, неприятные, возмутительные и пагубные для человеческого спокойствия понятия? Не лучше ли зависеть от рока или судьбы, чем от какого-то безрассудного бога, наказывающего созданную им тварь за недостаточный разум и знания, которые он сам же ей дал? Не лучше ли броситься в объятия слепой, лишенной мудрости и каких бы то ни было планов природы, чем всю жизнь дрожать под бичом всемогущего разума, для того только и создавшего свои величественные планы, чтобы жалкие смертные обладали свободой противоречить им и нарушать их, неизменно становясь благодаря этому жертвами его неумолимого гнева. Хотя милорд Шефтсбери4 является очень ревностным теистом, но он правильно замечает, что "многие добродетельные люди стали бы спокойнее душой, если бы получили уверенность в том, что они зависят только от слепого рока: мысль о том, что бог существует, вызывает у них больший трепет, чем мысль о том. что он не существует". См. "Письмо об энтузиазме"; см. тают ч. II гл. XIII этого сочинения.
Глава 8. О ВЫГОДАХ, ПРОИСТЕКАЮЩИХ ДЛЯ ЛЮДЕЙ ИЗ ИХ ПОНЯТИЙ О БОЖЕСТВЕ, ИЛИ О ВЛИЯНИИ ЭТИХ ПОНЯТИЙ НА МОРАЛЬ, ПОЛИТИКУ, НАУКУ, СЧАСТЬЕ НАРОДОВ И ОТДЕЛЬНЫХ ЛИЦ.
Мы видели до сих пор, как мало обоснованы представления людей о божестве, как слабы их доказательства в пользу его бытия, как несогласны между собой их мнения об этом недоступном познанию существе. Мы убедились во внутренней противоречивости атрибутов, приписываемых богу теологией. Мы доказали, что это существо, одно имя которого способно нагнать страх, является всего лишь уродливым плодом невежества, запуганного воображения, мечтательности и меланхолии. Мы показали, что понятия о нем имеют своим источником предрассудки детства; переданные воспитанием, укрепленные привычкой, питаемые страхом, они поддерживаются затем силой авторитета. Словом, все должно было убедить нас в том, что столь распространенное на земле представление о боге является всеобщим заблуждением человеческого рода. Остается рассмотреть, полезно ли это заблуждение.
Никакое заблуждение не может быть полезно человечеству: оно всегда основывается на его невежестве или умственном ослеплении. Чем больше значения станут придавать люди своим предрассудкам, тем гибельнее для них будут их заблуждения. Поэтому Бэкон был вполне прав, говоря, что самая скверная вещь - это обожествленное заблуждение. Действительно, плоды религиозных заблуждений были и всегда будут самыми пагубными для человечества и распространенными среди него. Чем больше мы станем почитать эти заблуждения, тем больше они будут воздействовать на наши страсти, смущать нашу мысль, делая нас совершенно безрассудными, и влиять на все наше поведение. Трудно рассчитывать, чтобы человек, отказывающийся пользоваться своим разумом в том, что, как он думает, наиболее важно для его счастья, стал прибегать к нему при каких-нибудь других обстоятельствах.
Достаточно немного поразмыслить, чтобы вполне убедиться в этой печальной истине и увидеть в гибельных представлениях людей о божестве подлинный источник всех их предрассудков и бедствий, жертвами которых они являются. Но как было раньше сказано, польза является единственным критерием при оценке взглядов, учреждений, теорий и поступков разумных существ; мы должны ценить все эти вещи лишь по доставляемому ими нам счастью; если они бесполезны нам, мы должны отвернуться от них; если они пагубны, мы должны отвергнуть их; согласно указаниям разума, мы должны относиться к ним с тем большим отвращением, чем вреднее они для нас.
Давайте же рассмотрим хладнокровно результаты, получившиеся для человечества от религиозных учений, исходя из принципов, основанных на нашей природе и бесспорных для всякого разумного существа. Мы уже неоднократно указывали в этом произведении, что объект нравственности человек, стремящийся к самосохранению и живущий в обществе, и что мораль не имеет ничего общего с фантастическими теориями о какой-то отличной от природы силе; мы доказали, что в самой природе одаренного разумом и способностью чувствовать существа имеется достаточно побудительных мотивов для того, чтобы сдерживать страсти, бороться с порочными наклонностями, избегать преступных привычек, быть полезным и дорогим тем существам, в которых оно постоянно нуждается. Эти мотивы, несомненно, истиннее, реальнее, могущественнее, чем те, корень которых ищут почему-то в воображаемом существе, представляющемся совершенно различно всем тем, кто размышляет о нем. Мы показали, что воспитание, привив нам с ранних лет добродетельные привычки и разумные склонности, укрепляемые впоследствии законами, влиянием общественного мнения, требованиями приличия, желанием заслужить уважение окружающих и боязнью потерять самоуважение, способно само по себе приучить нас к добропорядочному поведению и отвратить даже от тайных преступлений мыслью о будущих муках стыда и угрызениях совести. Опыт убеждает нас, что первое увенчавшееся успехом тайное преступление предрасполагает к совершению второго преступления, которое в свою очередь влечет за собой третье; что первый поступок - начало привычки; что гораздо меньшее расстояние отделяет сотое преступление от первого, чем первое преступление от невинности; что человек, совершающий ряд дурных поступков в расчете на безнаказанность, ошибается, потому что в конце концов он сам наказывает себя, и к тому же не может знать, где остановится. Мы показали, что наказания, во имя собственных интересов устанавливаемые обществом для нарушителей его покоя, являются для людей, нечувствительных к прелестям добродетели или к вытекающим из нее выгодам, более реальными, действенными и актуальными препятствиями, чем мнимый гнев или отдаленные кары, исходящие от какой-то невидимой силы, представление о которой улетучивается из их памяти, когда они считают себя находящимися в безнаказанности в этом мире. Наконец, легко понять, что политика, основывающаяся на природе людей и общества, руководствующаяся справедливыми законами, надзирающая за нравами людей, вознаграждающая добродетель и карающая преступление, способна внушить уважение к нравственности и придать ей священный характер более, чем призрачный авторитет почитаемого всеми бога, который удерживает только лиц, и без того сдерживаемых спокойным темпераментом и добродетельными принципами.
С другой стороны, мы доказали, что крайне опасно и нелепо приписывать божеству такие человеческие качества, как благость, мудрость, справедливость, которым противоречат на каждом шагу злоба, беспорядки в мире, несправедливый деспотизм - факты, всегда приписывавшиеся всеми теологами тому же самому божеству. Отсюда легко заключить, что бог, которого наделяют столь противоположными чертами, не может служить образцом для поведения людей и его моральный облик нельзя ставить в пример живущим в обществе существам, которые считаются добродетельными лишь в том случае, если они всегда придерживаются добросердечия и справедливости по отношению к своим ближним. Верховное божество, не имеющее никаких обязанностей по отношению к своим подданным и ни в ком не нуждающееся, не может быть образцом для своих творений, которые имеют бесчисленные потребности и поэтому чем-то обязаны друг другу.
Платон сказал, что добродетель заключается в том, чтобы походить на бога. Но где найти этого бога, на которого должен походить человек? В природе? Но, увы! тот, кого считают ее творцом, с полным безразличием насылает на человечество великие бедствия и оказывает ему великие благодеяния; он часто несправедлив к людям чистейшей души, осыпая величайшими милостями отъявленнейших негодяев, и если, как нас уверяют, он в один прекрасный день окажется более справедливым, то мы станем ожидать этой поры, чтобы потом подражать его поведению.
Может быть, мы станем черпать свои представления о добродетели в основывающихся на откровениях религиях? Увы! Разве все они не говорят нам о деспотичном, ревнивом, мстительном, корыстном боге, который не признает никаких правил, во всем следует своим капризам, любит или ненавидит, выбирает или отвергает по прихоти своей фантазии, поступает как безумный, тешится убийствами, грабежами, преступлениями, точно игрушками, играет своими жалкими подданными, предъявляет к ним нелепые требования, постоянно ставит им ловушки и строго запрещает им пользоваться своим разумом? Во что бы превратилась мораль, если бы люди взяли себе за образец таких богов?
А между тем все народы поклоняются такого рода божествам. Но поэтому-то во всех странах религия не только не благоприятствует нравственности, но, наоборот, колеблет и разрушает ее. Вместо того чтобы соединять людей, она их разделяет. Вместо того чтобы любить друг друга и оказывать друг другу помощь, люди ссорятся между собой, презирают, ненавидят, преследуют друг друга, часто истребляют друг друга из-за одинаково нелепых мнений: малейшее различие в их религиозных взглядах сразу превращает их во врагов с противоположными интересами, вечно борющихся друг с другом. Из-за теологических гипотез целые народы становятся врагами, монарх ополчается против своих подданных, граждане воюют со своими согражданами, отцы ненавидят своих детей, последние вонзают меч в грудь своих отцов, супруги расходятся, родные ссорятся между собой, все узы разрываются, общество раздирает себя собственными руками, а посреди этого ужасного хаоса каждый утверждает, будто он поступает сообразно с намерениями своего бога, и нисколько не упрекает себя за совершаемые им во имя этого бога преступления.
Мы встречаем те же нелепости и безумства в обрядах и церемониях, которые, по-видимому, ставятся всеми религиями значительно выше социальных или естественных добродетелей. В одном случае матери приносят в жертву собственных детей, чтобы насытить своего бога; в другом - жители устраивают церемонии, чтобы утешить своего бога и заставить его забыть якобы нанесенные ему оскорбления, и приносят ему человеческие жертвы. В некоторых странах фанатики, желая успокоить гнев своего бога, терзают свою плоть и обрекают себя на мучительный покаянный подвиг в течение всей жизни. Еврейский Иегова - это подозрительный тиран, только и думающий о крови, убийстве, резне и требующий, чтобы его кормили дымом от сожженных животных. Языческий Юпитер - это чудовище распутства. Финикийский Молох - просто людоед. Христианский чистый дух требует для успокоения своей ярости, чтобы убили его собственного сына. Дикого, кровожадного бога мексиканцев можно насытить только тысячами человеческих жертв.
Таковы боги, таковы эти образцы для людей, какими их рисуют все религии. После этого нет ничего удивительного, что имя бога стало у всех народов синонимом страха, безумия, жестокости, бесчеловечности и постоянно служит предлогом для возмутительнейшего нарушения нравственных обязанностей. Если у бога такой отвратительный характер, то естественно, что доброта исчезает из сердец людей, нравственность - из их поведения, разум и счастье - из их жилищ; подозрительность бога по отношению к образу мыслей несчастных смертных вооружает их друг против друга, заставляет их заглушать голос природы, делает их варварски жестокими по отношению к самим себе и своим ближним; одним словом, желая подражать своему обожаемому идолу, ревностно служить ему и удостоиться его любви, они становятся какими-то безумцами, или бесноватыми.
Таким образом, не на Олимпе должны мы искать образцы добродетели и правила поведения, необходимые для жизни в обществе. Людям нужна человеческая мораль, основывающаяся на природе человека, неизменном опыте и разуме; мораль богов всегда будет вредной на земле; жестоким богам могут усердно служить лишь столь же жестокие поклонники. К чему же сводятся все огромные выгоды, якобы вытекающие из этих бесчисленных религиозных вероучений? Мы видим, что у всех народов бог оказывается в высочайшей степени злобным существом; чтобы сообразоваться с его намерениями, религии постоянно нарушают элементарнейшие требования человечности; можно подумать, что они рассчитывают снискать милость верховного разума, благость которого так прославляют, только преступлениями и безумствами. Когда речь заходит о религии, то есть о призраке, вознесенном благодаря его непонятности превыше разума и добродетели, то люди считают своей обязанностью дать простор всем своим страстям; они забывают очевиднейшие предписания морали, лишь только их жрецы заявят им, что божество требует от них преступления или же что они могут загладить свою вину перед ним какими-нибудь злодеяниями.
Не у этих почитаемых по всему свету людей, возвещающих волю неба, мы найдем подлинные добродетели. Эти фанатики, называющие себя служителями всевышнего, часто проповедуют во имя бога лишь ненависть, сеют раздоры и вражду; божество не только не влияет на их собственные нравы благоприятным образом, но обыкновенно делает их лишь более честолюбивыми, жадными, закоснелыми, упрямыми и тщеславными. Своими непонятными спорами они постоянно раздувают вражду между людьми; они борются с верховной властью, желая подчинить ее себе. Они вооружают правителей наций против своих подданных и этих последних против законных государей; они раздают легковерным народам кинжалы, чтобы убивать друг друга в пустых и ничтожных спорах, которым придает значение лишь тщеславие жрецов. Но пользуются ли люди, столь убежденные в существовании бога и угрожающие народам его вечной местью, этим чудесным учением, чтобы умерить свою собственную гордость и жадность, свой мстительный и буйный нрав? Являются ли эти люди врагами разврата, невоздержности и излишеств, запрещаемых суровым богом его почитателям в странах, где их влияние особенно сильно и где они пользуются безнаказанностью? Наоборот, именно здесь они особенно готовы на преступления, бесстрашны в своей неправедности, дают полный простор своему беспутству, своей мстительности, ненависти и жестокой подозрительности. Одним словом, можно спокойно утверждать, что люди, проповедующие по всей земле учение о грозном боге и заставляющие нас трепетать перед ним, без конца размышляющие о нем, доказывающие его существование другим людям, приписывающие ему разные пышные атрибуты, называющие себя истолкователями его воли, выводящие из него все требования нравственности, оказываются менее всего добродетельными, гуманными, снисходительными и пригодными для общественной жизни. Рассматривая их поведение, можно подумать, что они совершенно разуверились в идоле, которому служат, и лучше других знают цену угрозам, произносимым ими во имя его. В руках жрецов божество повсюду походит на голову Медузы, которая, не будучи опасна для того, кто ее показывал, превращала в камень всех других. Священники обыкновенно величайшие плуты среди людей; лучшие из них откровенно злые люди.
Оказывает ли представление о карающем и вознаграждающем существе более полезное влияние на государей, этих земных богов, основывающих свою власть и свои права на величие на самом божестве, пользующихся его грозным именем, чтобы устрашать народы, которых их прихоти так часто делают несчастными? Увы! Теологические, сверхъестественные идеи, усвоенные гордыми повелителями, лишь исказили методы управления, превратив его в тиранию. Разве служители всевышнего, которые сами всегда бывают тиранами или же потворствуют тиранам, не убеждают постоянно монархов, что они являются образами всевышнего? Не говорят ли эти служители легковерным народам, что по воле неба последние должны стенать и терпеть величайшие и многочисленнейшие несправедливости; что страдание есть их удел; что их государи, как и верховное существо, обладают бесспорным правом располагать имуществом, личностью, свободой, жизнью своих подданных? Разве вожди народов, умы которых отравлены ядом этого учения, не воображают, что им все позволено? Представляя небесную власть и соперничая с нею, не предаются ли они по ее примеру самому произвольному деспотизму? Не воображают ли эти люди под влиянием опьянения от лести жрецов, что подобно богу они не ответственны перед кем-либо в своих действиях, что у них нет никаких обязанностей по отношению к прочим смертным, что они ничем не связаны со своими несчастными подданными?
Одним словом, ясно, что теологические учения и подлая лесть служителей божества породили деспотизм, тиранию, разврат государей и ослепление народов, которым во имя бога запрещают любить свободу, трудиться для своего счастья, противиться насилию, пользоваться своими естественными правами. Государи, поклоняясь мстительному богу и заставляя других поклоняться ему, в то же время на каждом шагу нарушают его требования своим беспутным образом жизни и своими преступлениями. Действительно, какую картину представляет нравственность людей, выдающих себя за живой образ божества, за его представителей на земле! Разве являются атеистами эти привыкшие быть жестокими и несправедливыми монархи, которые вырывают хлеб из рук голодных народов, чтобы дать возможность роскошествовать своим ненасытным царедворцам - гнусным орудиям своей несправедливости? Разве являются атеистами эти честолюбивые завоеватели, которые, не довольствуясь угнетением своих собственных подданных, несут разорение, бедствия и смерть подданным других государей? Что такое эти цари, обладающие божественным правом управлять народами, как не бессовестные и бессердечные честолюбцы, бесхарактерные и лишенные доблести люди, пренебрегающие самыми элементарными обязанностями, с которыми они даже не желают познакомиться? Что они такое, как не обладающие могуществом люди, нагло попирающие правила естественной справедливости, мошенники, издевающиеся над честными людьми? Император Карл V любил говорить, что, как военный человек, он не может поступать по совести, и исходить из религии. Его генерал маркиз Пескер утверждал, что нет ничего труднее, чем служить одновременно Иисусу Христу и богу Марсу. Вообще нет ничего более противоречащего духу христианства, чем военное дело. Однако у христианских государей имеются многочисленные армии и они постоянно воюют. Мало того, можно утверждать, что духовенство было бы очень огорчено, если бы люди стали буквально следовать правилам Евангелия и заповедям христианского милосердия, так как это нисколько не согласуется с его интересами. Духовенство нуждается в солдатах для защиты своих учений и своих привилегий. Это показывает нам, насколько религия способна обуздывать людские страсти. Есть ли хоть тень искренности в союзах, заключаемых этими обожествленными государями? Встречаем ли мы хоть малейшую подлинную добродетель даже у самых набожных государей? Мы видим, что это просто разбойники, слишком высокомерные, чтобы быть гуманными, слишком сильные, чтобы быть справедливыми, составившие себе особый кодекс из вероломства, насилия, предательства; мы видим, что это злодеи, всегда готовые накидываться друг на друга и вредить друг другу; мы видим, что это какие-то вечно воюющие между собой бесноватые, из-за вздорных пустяков разоряющие своих подданных и вырывающие друг у друга сочащиеся кровью живые куски тела народов; можно было бы сказать, что они стараются отнять друг у друга честь причинить наибольшее количество зла на земле! Наконец, устав от собственных безумств или вынужденные силой необходимости заключить мир, они в лукавых договорах призывают имя божье, готовые нарушить свои самые торжественные клятвы, если только этого потребует их ничтожнейший интерес. ("Нет ничего, что не мог бы возомнить о себе тот, кого славословят как равного богам по своему могуществу".)
Вот какое влияние оказывает представление о боге на государей, называющих себя его образами и утверждающих, будто они обязаны отдавать отчет за свои поступки лишь одному всевышнему. Среди этих представителей божества за тысячи лет с трудом найдется какой-нибудь справедливый и гуманный государь, обладающий самыми заурядными талантами и добродетелями. Отупевшие от суеверия, народы допускают, чтобы какие-то испорченные лестью дети управляли ими при помощи железного скипетра, которым эти неосторожные правители, не замечая того, ранят самих себя; эти безрассудные люди, став своего рода богами, являются господами над законом; они сами принимают все решения за общество, речь которого скована; они обладают властью творить и справедливость, и несправедливость; они освобождают себя от правил, налагаемых их прихотью на) других людей; они не знают ни связей с людьми, ни обязанностей по отношению к ним; они не привыкли ни бояться, ни краснеть от стыда, ни испытывать угрызений совести; их распущенность безгранична, так как они уверены в безнаказанности; поэтому они пренебрегают общественным мнением, требованиями приличия, суждениями людей, которых могут раздавить тяжестью своей колоссальной власти. Обыкновенно они предаются порокам и распутству, так как скука и отвращение, следующие за чувством пресыщения от удовлетворенных страстей, заставляют их прибегать к странным удовольствиям, к дорогостоящим увлечениям, чтобы пробудить к деятельности свои заснувшие души. Одним словом, привыкнув бояться только бога, они ведут себя так, точно им решительно нечего бояться.
История показывает нам во всех странах галерею порочных и зловредных государей; между тем мы лишь редко видим в ней государей-атеистов. Наоборот, в летописях народов мы находим множество суеверных, проводивших свою жизнь в лености, чуждавшихся всякой доблести, добрых лишь по отношению к своим жадным царедворцам, нечувствительных к бедствиям своих подданных, управляемых их любовницами и недостойными фаворитами, государей, заключивших союз с жрецами против благополучия народов; наконец, мы встречаем и таких монархов, которые, чтобы угодить своему богу или искупить свое гнусное беспутство, присоединяли ко всем своим прочим злодеяниям тиранию по отношению к мысли и преследование инакомыслящих граждан вплоть до их истребления. Суеверие соединяется у государей с ужаснейшими преступлениями; почти все они религиозны, но лишь очень немногие из них знакомы с требованиями истинной нравственности или обнаруживают в своем поведении добродетель. Религиозные учения делают их только более слепыми и жестокими; они убеждены в благосклонности неба; они уверены, что удовлетворяют своих богов, если исполняют бесполезные обряды и смехотворные обязанности, налагаемые на них религиозным суеверием. Нерон, жестокий Нерон, сразу после убийства своей матери с руками, еще обагренными ее кровью, добивался посвящения в элевзинские таинства. Гнусный Константин нашел в лице христианских священников соучастников всех своих злодеяний. Отвратительный Филипп, прозванный за свою жестокость и честолюбие демоном Юга, этот убийца жены и сына, в набожном усердии приказал истребить голландцев за их религиозные убеждения. Так религиозное ослепление внушает государям мысль, будто они могут искупить одни злодеяния другими, еще большими!
Таким образом, природа вовсе не является по отношению к нам мачехой; мы не зависим от неумолимого рока. Обратимся же к природе; она доставит нам всяческие блага, если мы воздадим ей должные почести; она доставит нам средства преодолеть наши физические и духовные бедствия, если мы станем советоваться с ней; она карает нас и обнаруживает к нам строгость лишь тогда, когда, отвернувшись от нее, мы начинаем кощунственно кадить фимиам идолам, возведенным нашим воображением на принадлежащий ей трон. Она наказывает неуверенностью, ослеплением, раздорами, безумием всех тех, кто сажает на принадлежащее ей место тлетворного бога.
Если бы даже мы признали на мгновение эту природу мертвой, бездушной, слепой или сделали из случая владыку вселенной, то не лучше ли для нас было бы зависеть от абсолютного небытия, чем от бога, которого необходимо знать, но о котором нельзя получить никакого представления и с которым при желании составить себе такое представление приходится связывать самые противоречивые, неприятные, возмутительные и пагубные для человеческого спокойствия понятия? Не лучше ли зависеть от рока или судьбы, чем от какого-то безрассудного бога, наказывающего созданную им тварь за недостаточный разум и знания, которые он сам же ей дал? Не лучше ли броситься в объятия слепой, лишенной мудрости и каких бы то ни было планов природы, чем всю жизнь дрожать под бичом всемогущего разума, для того только и создавшего свои величественные планы, чтобы жалкие смертные обладали свободой противоречить им и нарушать их, неизменно становясь благодаря этому жертвами его неумолимого гнева. Хотя милорд Шефтсбери4 является очень ревностным теистом, но он правильно замечает, что "многие добродетельные люди стали бы спокойнее душой, если бы получили уверенность в том, что они зависят только от слепого рока: мысль о том, что бог существует, вызывает у них больший трепет, чем мысль о том. что он не существует". См. "Письмо об энтузиазме"; см. тают ч. II гл. XIII этого сочинения.
Глава 8. О ВЫГОДАХ, ПРОИСТЕКАЮЩИХ ДЛЯ ЛЮДЕЙ ИЗ ИХ ПОНЯТИЙ О БОЖЕСТВЕ, ИЛИ О ВЛИЯНИИ ЭТИХ ПОНЯТИЙ НА МОРАЛЬ, ПОЛИТИКУ, НАУКУ, СЧАСТЬЕ НАРОДОВ И ОТДЕЛЬНЫХ ЛИЦ.
Мы видели до сих пор, как мало обоснованы представления людей о божестве, как слабы их доказательства в пользу его бытия, как несогласны между собой их мнения об этом недоступном познанию существе. Мы убедились во внутренней противоречивости атрибутов, приписываемых богу теологией. Мы доказали, что это существо, одно имя которого способно нагнать страх, является всего лишь уродливым плодом невежества, запуганного воображения, мечтательности и меланхолии. Мы показали, что понятия о нем имеют своим источником предрассудки детства; переданные воспитанием, укрепленные привычкой, питаемые страхом, они поддерживаются затем силой авторитета. Словом, все должно было убедить нас в том, что столь распространенное на земле представление о боге является всеобщим заблуждением человеческого рода. Остается рассмотреть, полезно ли это заблуждение.
Никакое заблуждение не может быть полезно человечеству: оно всегда основывается на его невежестве или умственном ослеплении. Чем больше значения станут придавать люди своим предрассудкам, тем гибельнее для них будут их заблуждения. Поэтому Бэкон был вполне прав, говоря, что самая скверная вещь - это обожествленное заблуждение. Действительно, плоды религиозных заблуждений были и всегда будут самыми пагубными для человечества и распространенными среди него. Чем больше мы станем почитать эти заблуждения, тем больше они будут воздействовать на наши страсти, смущать нашу мысль, делая нас совершенно безрассудными, и влиять на все наше поведение. Трудно рассчитывать, чтобы человек, отказывающийся пользоваться своим разумом в том, что, как он думает, наиболее важно для его счастья, стал прибегать к нему при каких-нибудь других обстоятельствах.
Достаточно немного поразмыслить, чтобы вполне убедиться в этой печальной истине и увидеть в гибельных представлениях людей о божестве подлинный источник всех их предрассудков и бедствий, жертвами которых они являются. Но как было раньше сказано, польза является единственным критерием при оценке взглядов, учреждений, теорий и поступков разумных существ; мы должны ценить все эти вещи лишь по доставляемому ими нам счастью; если они бесполезны нам, мы должны отвернуться от них; если они пагубны, мы должны отвергнуть их; согласно указаниям разума, мы должны относиться к ним с тем большим отвращением, чем вреднее они для нас.
Давайте же рассмотрим хладнокровно результаты, получившиеся для человечества от религиозных учений, исходя из принципов, основанных на нашей природе и бесспорных для всякого разумного существа. Мы уже неоднократно указывали в этом произведении, что объект нравственности человек, стремящийся к самосохранению и живущий в обществе, и что мораль не имеет ничего общего с фантастическими теориями о какой-то отличной от природы силе; мы доказали, что в самой природе одаренного разумом и способностью чувствовать существа имеется достаточно побудительных мотивов для того, чтобы сдерживать страсти, бороться с порочными наклонностями, избегать преступных привычек, быть полезным и дорогим тем существам, в которых оно постоянно нуждается. Эти мотивы, несомненно, истиннее, реальнее, могущественнее, чем те, корень которых ищут почему-то в воображаемом существе, представляющемся совершенно различно всем тем, кто размышляет о нем. Мы показали, что воспитание, привив нам с ранних лет добродетельные привычки и разумные склонности, укрепляемые впоследствии законами, влиянием общественного мнения, требованиями приличия, желанием заслужить уважение окружающих и боязнью потерять самоуважение, способно само по себе приучить нас к добропорядочному поведению и отвратить даже от тайных преступлений мыслью о будущих муках стыда и угрызениях совести. Опыт убеждает нас, что первое увенчавшееся успехом тайное преступление предрасполагает к совершению второго преступления, которое в свою очередь влечет за собой третье; что первый поступок - начало привычки; что гораздо меньшее расстояние отделяет сотое преступление от первого, чем первое преступление от невинности; что человек, совершающий ряд дурных поступков в расчете на безнаказанность, ошибается, потому что в конце концов он сам наказывает себя, и к тому же не может знать, где остановится. Мы показали, что наказания, во имя собственных интересов устанавливаемые обществом для нарушителей его покоя, являются для людей, нечувствительных к прелестям добродетели или к вытекающим из нее выгодам, более реальными, действенными и актуальными препятствиями, чем мнимый гнев или отдаленные кары, исходящие от какой-то невидимой силы, представление о которой улетучивается из их памяти, когда они считают себя находящимися в безнаказанности в этом мире. Наконец, легко понять, что политика, основывающаяся на природе людей и общества, руководствующаяся справедливыми законами, надзирающая за нравами людей, вознаграждающая добродетель и карающая преступление, способна внушить уважение к нравственности и придать ей священный характер более, чем призрачный авторитет почитаемого всеми бога, который удерживает только лиц, и без того сдерживаемых спокойным темпераментом и добродетельными принципами.
С другой стороны, мы доказали, что крайне опасно и нелепо приписывать божеству такие человеческие качества, как благость, мудрость, справедливость, которым противоречат на каждом шагу злоба, беспорядки в мире, несправедливый деспотизм - факты, всегда приписывавшиеся всеми теологами тому же самому божеству. Отсюда легко заключить, что бог, которого наделяют столь противоположными чертами, не может служить образцом для поведения людей и его моральный облик нельзя ставить в пример живущим в обществе существам, которые считаются добродетельными лишь в том случае, если они всегда придерживаются добросердечия и справедливости по отношению к своим ближним. Верховное божество, не имеющее никаких обязанностей по отношению к своим подданным и ни в ком не нуждающееся, не может быть образцом для своих творений, которые имеют бесчисленные потребности и поэтому чем-то обязаны друг другу.
Платон сказал, что добродетель заключается в том, чтобы походить на бога. Но где найти этого бога, на которого должен походить человек? В природе? Но, увы! тот, кого считают ее творцом, с полным безразличием насылает на человечество великие бедствия и оказывает ему великие благодеяния; он часто несправедлив к людям чистейшей души, осыпая величайшими милостями отъявленнейших негодяев, и если, как нас уверяют, он в один прекрасный день окажется более справедливым, то мы станем ожидать этой поры, чтобы потом подражать его поведению.
Может быть, мы станем черпать свои представления о добродетели в основывающихся на откровениях религиях? Увы! Разве все они не говорят нам о деспотичном, ревнивом, мстительном, корыстном боге, который не признает никаких правил, во всем следует своим капризам, любит или ненавидит, выбирает или отвергает по прихоти своей фантазии, поступает как безумный, тешится убийствами, грабежами, преступлениями, точно игрушками, играет своими жалкими подданными, предъявляет к ним нелепые требования, постоянно ставит им ловушки и строго запрещает им пользоваться своим разумом? Во что бы превратилась мораль, если бы люди взяли себе за образец таких богов?
А между тем все народы поклоняются такого рода божествам. Но поэтому-то во всех странах религия не только не благоприятствует нравственности, но, наоборот, колеблет и разрушает ее. Вместо того чтобы соединять людей, она их разделяет. Вместо того чтобы любить друг друга и оказывать друг другу помощь, люди ссорятся между собой, презирают, ненавидят, преследуют друг друга, часто истребляют друг друга из-за одинаково нелепых мнений: малейшее различие в их религиозных взглядах сразу превращает их во врагов с противоположными интересами, вечно борющихся друг с другом. Из-за теологических гипотез целые народы становятся врагами, монарх ополчается против своих подданных, граждане воюют со своими согражданами, отцы ненавидят своих детей, последние вонзают меч в грудь своих отцов, супруги расходятся, родные ссорятся между собой, все узы разрываются, общество раздирает себя собственными руками, а посреди этого ужасного хаоса каждый утверждает, будто он поступает сообразно с намерениями своего бога, и нисколько не упрекает себя за совершаемые им во имя этого бога преступления.
Мы встречаем те же нелепости и безумства в обрядах и церемониях, которые, по-видимому, ставятся всеми религиями значительно выше социальных или естественных добродетелей. В одном случае матери приносят в жертву собственных детей, чтобы насытить своего бога; в другом - жители устраивают церемонии, чтобы утешить своего бога и заставить его забыть якобы нанесенные ему оскорбления, и приносят ему человеческие жертвы. В некоторых странах фанатики, желая успокоить гнев своего бога, терзают свою плоть и обрекают себя на мучительный покаянный подвиг в течение всей жизни. Еврейский Иегова - это подозрительный тиран, только и думающий о крови, убийстве, резне и требующий, чтобы его кормили дымом от сожженных животных. Языческий Юпитер - это чудовище распутства. Финикийский Молох - просто людоед. Христианский чистый дух требует для успокоения своей ярости, чтобы убили его собственного сына. Дикого, кровожадного бога мексиканцев можно насытить только тысячами человеческих жертв.
Таковы боги, таковы эти образцы для людей, какими их рисуют все религии. После этого нет ничего удивительного, что имя бога стало у всех народов синонимом страха, безумия, жестокости, бесчеловечности и постоянно служит предлогом для возмутительнейшего нарушения нравственных обязанностей. Если у бога такой отвратительный характер, то естественно, что доброта исчезает из сердец людей, нравственность - из их поведения, разум и счастье - из их жилищ; подозрительность бога по отношению к образу мыслей несчастных смертных вооружает их друг против друга, заставляет их заглушать голос природы, делает их варварски жестокими по отношению к самим себе и своим ближним; одним словом, желая подражать своему обожаемому идолу, ревностно служить ему и удостоиться его любви, они становятся какими-то безумцами, или бесноватыми.
Таким образом, не на Олимпе должны мы искать образцы добродетели и правила поведения, необходимые для жизни в обществе. Людям нужна человеческая мораль, основывающаяся на природе человека, неизменном опыте и разуме; мораль богов всегда будет вредной на земле; жестоким богам могут усердно служить лишь столь же жестокие поклонники. К чему же сводятся все огромные выгоды, якобы вытекающие из этих бесчисленных религиозных вероучений? Мы видим, что у всех народов бог оказывается в высочайшей степени злобным существом; чтобы сообразоваться с его намерениями, религии постоянно нарушают элементарнейшие требования человечности; можно подумать, что они рассчитывают снискать милость верховного разума, благость которого так прославляют, только преступлениями и безумствами. Когда речь заходит о религии, то есть о призраке, вознесенном благодаря его непонятности превыше разума и добродетели, то люди считают своей обязанностью дать простор всем своим страстям; они забывают очевиднейшие предписания морали, лишь только их жрецы заявят им, что божество требует от них преступления или же что они могут загладить свою вину перед ним какими-нибудь злодеяниями.
Не у этих почитаемых по всему свету людей, возвещающих волю неба, мы найдем подлинные добродетели. Эти фанатики, называющие себя служителями всевышнего, часто проповедуют во имя бога лишь ненависть, сеют раздоры и вражду; божество не только не влияет на их собственные нравы благоприятным образом, но обыкновенно делает их лишь более честолюбивыми, жадными, закоснелыми, упрямыми и тщеславными. Своими непонятными спорами они постоянно раздувают вражду между людьми; они борются с верховной властью, желая подчинить ее себе. Они вооружают правителей наций против своих подданных и этих последних против законных государей; они раздают легковерным народам кинжалы, чтобы убивать друг друга в пустых и ничтожных спорах, которым придает значение лишь тщеславие жрецов. Но пользуются ли люди, столь убежденные в существовании бога и угрожающие народам его вечной местью, этим чудесным учением, чтобы умерить свою собственную гордость и жадность, свой мстительный и буйный нрав? Являются ли эти люди врагами разврата, невоздержности и излишеств, запрещаемых суровым богом его почитателям в странах, где их влияние особенно сильно и где они пользуются безнаказанностью? Наоборот, именно здесь они особенно готовы на преступления, бесстрашны в своей неправедности, дают полный простор своему беспутству, своей мстительности, ненависти и жестокой подозрительности. Одним словом, можно спокойно утверждать, что люди, проповедующие по всей земле учение о грозном боге и заставляющие нас трепетать перед ним, без конца размышляющие о нем, доказывающие его существование другим людям, приписывающие ему разные пышные атрибуты, называющие себя истолкователями его воли, выводящие из него все требования нравственности, оказываются менее всего добродетельными, гуманными, снисходительными и пригодными для общественной жизни. Рассматривая их поведение, можно подумать, что они совершенно разуверились в идоле, которому служат, и лучше других знают цену угрозам, произносимым ими во имя его. В руках жрецов божество повсюду походит на голову Медузы, которая, не будучи опасна для того, кто ее показывал, превращала в камень всех других. Священники обыкновенно величайшие плуты среди людей; лучшие из них откровенно злые люди.
Оказывает ли представление о карающем и вознаграждающем существе более полезное влияние на государей, этих земных богов, основывающих свою власть и свои права на величие на самом божестве, пользующихся его грозным именем, чтобы устрашать народы, которых их прихоти так часто делают несчастными? Увы! Теологические, сверхъестественные идеи, усвоенные гордыми повелителями, лишь исказили методы управления, превратив его в тиранию. Разве служители всевышнего, которые сами всегда бывают тиранами или же потворствуют тиранам, не убеждают постоянно монархов, что они являются образами всевышнего? Не говорят ли эти служители легковерным народам, что по воле неба последние должны стенать и терпеть величайшие и многочисленнейшие несправедливости; что страдание есть их удел; что их государи, как и верховное существо, обладают бесспорным правом располагать имуществом, личностью, свободой, жизнью своих подданных? Разве вожди народов, умы которых отравлены ядом этого учения, не воображают, что им все позволено? Представляя небесную власть и соперничая с нею, не предаются ли они по ее примеру самому произвольному деспотизму? Не воображают ли эти люди под влиянием опьянения от лести жрецов, что подобно богу они не ответственны перед кем-либо в своих действиях, что у них нет никаких обязанностей по отношению к прочим смертным, что они ничем не связаны со своими несчастными подданными?
Одним словом, ясно, что теологические учения и подлая лесть служителей божества породили деспотизм, тиранию, разврат государей и ослепление народов, которым во имя бога запрещают любить свободу, трудиться для своего счастья, противиться насилию, пользоваться своими естественными правами. Государи, поклоняясь мстительному богу и заставляя других поклоняться ему, в то же время на каждом шагу нарушают его требования своим беспутным образом жизни и своими преступлениями. Действительно, какую картину представляет нравственность людей, выдающих себя за живой образ божества, за его представителей на земле! Разве являются атеистами эти привыкшие быть жестокими и несправедливыми монархи, которые вырывают хлеб из рук голодных народов, чтобы дать возможность роскошествовать своим ненасытным царедворцам - гнусным орудиям своей несправедливости? Разве являются атеистами эти честолюбивые завоеватели, которые, не довольствуясь угнетением своих собственных подданных, несут разорение, бедствия и смерть подданным других государей? Что такое эти цари, обладающие божественным правом управлять народами, как не бессовестные и бессердечные честолюбцы, бесхарактерные и лишенные доблести люди, пренебрегающие самыми элементарными обязанностями, с которыми они даже не желают познакомиться? Что они такое, как не обладающие могуществом люди, нагло попирающие правила естественной справедливости, мошенники, издевающиеся над честными людьми? Император Карл V любил говорить, что, как военный человек, он не может поступать по совести, и исходить из религии. Его генерал маркиз Пескер утверждал, что нет ничего труднее, чем служить одновременно Иисусу Христу и богу Марсу. Вообще нет ничего более противоречащего духу христианства, чем военное дело. Однако у христианских государей имеются многочисленные армии и они постоянно воюют. Мало того, можно утверждать, что духовенство было бы очень огорчено, если бы люди стали буквально следовать правилам Евангелия и заповедям христианского милосердия, так как это нисколько не согласуется с его интересами. Духовенство нуждается в солдатах для защиты своих учений и своих привилегий. Это показывает нам, насколько религия способна обуздывать людские страсти. Есть ли хоть тень искренности в союзах, заключаемых этими обожествленными государями? Встречаем ли мы хоть малейшую подлинную добродетель даже у самых набожных государей? Мы видим, что это просто разбойники, слишком высокомерные, чтобы быть гуманными, слишком сильные, чтобы быть справедливыми, составившие себе особый кодекс из вероломства, насилия, предательства; мы видим, что это злодеи, всегда готовые накидываться друг на друга и вредить друг другу; мы видим, что это какие-то вечно воюющие между собой бесноватые, из-за вздорных пустяков разоряющие своих подданных и вырывающие друг у друга сочащиеся кровью живые куски тела народов; можно было бы сказать, что они стараются отнять друг у друга честь причинить наибольшее количество зла на земле! Наконец, устав от собственных безумств или вынужденные силой необходимости заключить мир, они в лукавых договорах призывают имя божье, готовые нарушить свои самые торжественные клятвы, если только этого потребует их ничтожнейший интерес. ("Нет ничего, что не мог бы возомнить о себе тот, кого славословят как равного богам по своему могуществу".)
Вот какое влияние оказывает представление о боге на государей, называющих себя его образами и утверждающих, будто они обязаны отдавать отчет за свои поступки лишь одному всевышнему. Среди этих представителей божества за тысячи лет с трудом найдется какой-нибудь справедливый и гуманный государь, обладающий самыми заурядными талантами и добродетелями. Отупевшие от суеверия, народы допускают, чтобы какие-то испорченные лестью дети управляли ими при помощи железного скипетра, которым эти неосторожные правители, не замечая того, ранят самих себя; эти безрассудные люди, став своего рода богами, являются господами над законом; они сами принимают все решения за общество, речь которого скована; они обладают властью творить и справедливость, и несправедливость; они освобождают себя от правил, налагаемых их прихотью на) других людей; они не знают ни связей с людьми, ни обязанностей по отношению к ним; они не привыкли ни бояться, ни краснеть от стыда, ни испытывать угрызений совести; их распущенность безгранична, так как они уверены в безнаказанности; поэтому они пренебрегают общественным мнением, требованиями приличия, суждениями людей, которых могут раздавить тяжестью своей колоссальной власти. Обыкновенно они предаются порокам и распутству, так как скука и отвращение, следующие за чувством пресыщения от удовлетворенных страстей, заставляют их прибегать к странным удовольствиям, к дорогостоящим увлечениям, чтобы пробудить к деятельности свои заснувшие души. Одним словом, привыкнув бояться только бога, они ведут себя так, точно им решительно нечего бояться.
История показывает нам во всех странах галерею порочных и зловредных государей; между тем мы лишь редко видим в ней государей-атеистов. Наоборот, в летописях народов мы находим множество суеверных, проводивших свою жизнь в лености, чуждавшихся всякой доблести, добрых лишь по отношению к своим жадным царедворцам, нечувствительных к бедствиям своих подданных, управляемых их любовницами и недостойными фаворитами, государей, заключивших союз с жрецами против благополучия народов; наконец, мы встречаем и таких монархов, которые, чтобы угодить своему богу или искупить свое гнусное беспутство, присоединяли ко всем своим прочим злодеяниям тиранию по отношению к мысли и преследование инакомыслящих граждан вплоть до их истребления. Суеверие соединяется у государей с ужаснейшими преступлениями; почти все они религиозны, но лишь очень немногие из них знакомы с требованиями истинной нравственности или обнаруживают в своем поведении добродетель. Религиозные учения делают их только более слепыми и жестокими; они убеждены в благосклонности неба; они уверены, что удовлетворяют своих богов, если исполняют бесполезные обряды и смехотворные обязанности, налагаемые на них религиозным суеверием. Нерон, жестокий Нерон, сразу после убийства своей матери с руками, еще обагренными ее кровью, добивался посвящения в элевзинские таинства. Гнусный Константин нашел в лице христианских священников соучастников всех своих злодеяний. Отвратительный Филипп, прозванный за свою жестокость и честолюбие демоном Юга, этот убийца жены и сына, в набожном усердии приказал истребить голландцев за их религиозные убеждения. Так религиозное ослепление внушает государям мысль, будто они могут искупить одни злодеяния другими, еще большими!