Страница:
Джан опять подкрасила губы и пошла к галерее. Она купила брошюрку и обнаружила, что в музее действительно есть два Гейнсборо.
– Вот черт, – пробормотала она и пошла их искать.
Картины были потрясающими. Обе автор выполнил в великолепном разнообразии цветов, какие можно видеть на персидских коврах. Джан знала, что художник рисовал каждую из них много лет, слой за слоем нанося краски, выстраивая перед зрителем глубину цвета и тени. Она смотрела на праздник Красоты, но ее мысли были заняты другим.
После тяжелых лет в Нью-Йорке, после пластической операции, после фиаско с Питом и безобразной истории с Майклом Маклейном, после стольких стараний получить работу у Сэма, оказалось, что он и Эйприл по-прежнему называли себя «мы». И Сэм флиртовал, как всегда. Но, вероятно, у него не было к Джан интереса другого рода, кроме как к коллеге. «Ладно, – сказала она себе. – Пусть так».
Ее жизнь больше не была пустой и серой. Это был праздник цветов, как на картинах Гейнсборо. Но, как и на них, он был нереальным, хаотичным и, возможно, даже бесполезным. Фрукты готовы были засохнуть, а цветы увять. Разве это не похоже на ее жизнь? Настоящее цветение, которым никто не насладится, пока не завянет Джан.
– Вот он, Голливуд, – опять пробормотала она и пошла к своей машине.
23
24
25
26
– Вот черт, – пробормотала она и пошла их искать.
Картины были потрясающими. Обе автор выполнил в великолепном разнообразии цветов, какие можно видеть на персидских коврах. Джан знала, что художник рисовал каждую из них много лет, слой за слоем нанося краски, выстраивая перед зрителем глубину цвета и тени. Она смотрела на праздник Красоты, но ее мысли были заняты другим.
После тяжелых лет в Нью-Йорке, после пластической операции, после фиаско с Питом и безобразной истории с Майклом Маклейном, после стольких стараний получить работу у Сэма, оказалось, что он и Эйприл по-прежнему называли себя «мы». И Сэм флиртовал, как всегда. Но, вероятно, у него не было к Джан интереса другого рода, кроме как к коллеге. «Ладно, – сказала она себе. – Пусть так».
Ее жизнь больше не была пустой и серой. Это был праздник цветов, как на картинах Гейнсборо. Но, как и на них, он был нереальным, хаотичным и, возможно, даже бесполезным. Фрукты готовы были засохнуть, а цветы увять. Разве это не похоже на ее жизнь? Настоящее цветение, которым никто не насладится, пока не завянет Джан.
– Вот он, Голливуд, – опять пробормотала она и пошла к своей машине.
23
«Господи, когда это кончится?!», – простонала про себя Шарлин. Пора было вставать и вылезать из теплой постели. Она заставила себя вскочить и начать собирать одежду, чтобы пойти в ванную и привести себя в порядок. Девушка так устала и было так трудно не сердиться на спящего с раздражающе ангельским, мирным видом Дина.
«А у меня воинственный вид», – подумала Шарлин, похлопав Кловера, который поднял голову, фыркнул и отвернулся. Все собаки спали на кровати. Кошка и Дин тоже. Лишь Шарлин не могла спать. Ей снились сплошные кошмары, они начинались сразу, как только девушка закрывала глаза, и продолжались всю ночь.
Шарлин все еще боялась. Ей продолжали сниться убийство отца и приход полиции за ней и Дином. Она волновалась из-за страха забыть свой текст или потерять работу. Она беспокоилась по поводу дурацкого альбома, о своем глупом виде, когда он выйдет. Но больше всего она тревожилась из-за мамы. Шарлин еще ничего не сказала о ней Дину. Смешно, но она молилась и молилась, чтобы опять быть со своей мачехой, помочь Дину и снова жить всем вместе, в безопасности и спокойствии.
«Будь осторожна относительно того, за что молишься», – сказала себе Шарлин, смотрясь в зеркало. Выглядела она ужасно. Бессонные ночи оставили следы на лице, а девушка знала, что камера безжалостна. Было бы хорошо поговорить с Джан, и она пыталась обо всем рассказать ей, но смутилась. Шарлин едва не заплакала, но это еще хуже сказалось бы на лице. Девушка наполнила раковину ледяной водой, глубоко вдохнула и окунула лицо.
Ощущение было ужасное. Как смерть в ледяном озере. Но процедура снимет мешки под глазами, уберет одутловатость, вернет коже натуральный бледный цвет. Шарлин быстро сосчитала до пятидесяти, затем подняла голову и глотнула воздуха.
Этого было недостаточно, поэтому девушка взяла два подносика со льдом, бросила кубики в раковину и помешала там рукой. Боже, как холодно! Хотя Шарлин очень не хотелось, но она опять посмотрела на себя в зеркало и поняла, что нужно повторить пытку. Господи, она выглядела старухой. Лет на тридцать!
Девушка снова погрузила лицо в ледяную воду. Она пыталась отвлечь себя от мыслей о Флоре Ли. О Боже, зачем она пьет? Потому что была одинока, и Шарлин знала это. Если папа чему-то научил ее, так это ненависти к пьянству. Флора Ли оставила их с папой, не работала, чтобы помочь им, не пыталась найти их. Она просто пила.
Это ранило Шарлин в самое сердце. И не только за себя, но и за Дина. Дин был ребенком Флоры Ли. Как она могла бросить его и ни разу ничем ему не помочь? И хотя Дин был глуповат, но Шарлин знала, что он тоже думал об этом.
Девушка подняла голову из ледяной воды и вспомнила. Господи, ведь сегодня она не снимается! Сегодня у нее один из редких выходных дней. И еще сегодня ей нужно сделать кое-что для Доуба! Лицо Шарлин горело и покалывало. Процедура с холодной водой оказалась напрасной!
Со всеми этими тревогами о маме, полиции и шоу девушка едва не забыла о Доубе. Когда ты телевизионная звезда, тебе не очень-то легко найти свободное время. К счастью, выдался такой день, как сегодня. Шарлин велела Дину не говорить никому, куда она поехала.
Теперь девушка быстро оделась. Шофер подогнал ее машину вовремя. Шарлин заказала этот зеленый «плимут-седан» не на студии, а в агентстве автообслуживания. Перед тем как выйти через черный ход, Шарлин еще раз взглянула на себя в зеркало. Все в порядке. Длинный черный парик, огромные солнцезащитные очки, просторный плащ, позаимствованный в гардеробе Май, под ним два толстых свитера, чтобы создать видимость полной фигуры, мешковатые брюки Дина. Отлично. Даже брат не узнал бы ее.
– В центр, – велела Шарлин шоферу, сев в машину и заметила его взгляд в зеркале заднего обзора. Она прочитала адрес, который прислал ей Доуб.
– Вы работаете у нее? – спросил шофер, отъезжая. Вопрос удивил девушку.
– У кого?
– У Шарлин Смит. Вы ведь вышли из ее дома, верно? Какая она? Девушка немного успокоилась и улыбнулась.
– Да. Она прекрасный человек.
«И это правда, Господи, – сказала Шарлин Богу. – Я работаю на себя, на Дина и, возможно, на маму. И я прекрасный человек».
Но она вдруг поняла, что не изменила свой голос, и решила замолчать. Девушка не знала, кто сейчас мог следить за ней или преследовать ее. Она просто молилась, чтобы Доуб не вовлек ее в неприятности. Потому что теперь она нужна не только Дину, но и маме. По крайней мере, на некоторое время. Шарлин уже дала ей денег, чтобы поехать зарегистрироваться в школе парикмахеров и чтобы купить приличную одежду. Теперь она не могла позволить себе попасть в беду из-за Доуба.
Прибыв на место, Шарлин пошла по направлению к аукционному залу, следуя указаниям, которые ей пробубнил человек за конторкой. Он даже не взглянул на нее. Быстро осмотрев вестибюль, Шарлин с облегчением поняла, что репортеров здесь нет. Впрочем, они наверняка вертелись где-то рядом, стоило только выйти из дома. Маскировка сработала. Ни один из газетчиков, расположившихся лагерем вокруг ее дома, не последовал за ней.
Шарлин вошла в заполненный людьми аукционный зал и сразу окунулась в шум и суматоху. Следуя инструкции Доуба, девушка зарегистрировалась под вымышленным именем, хотя не знала, правильно это или нет. Женщина протянула Шарлин лист бумаги с правилами назначения цен и каталог с описаниями лотов. «Лот, – смущенно подумала Шарлин, – это имущество». Доуб хотел, чтобы она приобрела ему имущество, правильно? Девушка нашла свободное место в последнем ряду и стала ждать нужного номера. По ходу дела она пробежала глазами буклет, разыскивая лот 604. Шарлин должна знать, зачем пришла. Просмотрев весь каталог толщиной в дюйм, Шарлин почувствовала, как быстро забилось ее сердце. Чего она выторговывала? Это была не земля. Здесь все называли «лотами» и продавали самые разнообразные вещи.
Вдруг она покупает что-то незаконное? Шарлин любила Доуба, но знала, что он не совсем честен в бизнесе. И все же девушка доверяла ему. Доверяла по-настоящему. Если Доуб говорил, что ей не о чем волноваться, она ему верила, но нервничала.
Наркотики? Нет, на Доуба не похоже. Он был истинным христианином и никогда бы не ввязался в это. Тогда что? «О Господи!» – молила Шарлин. Пот выступил у нее на лбу и на верхней губе. Она не переставала думать об этом деле, когда еще не выходила из дома.
«Меня могут арестовать?» – подумала Шарлин, глядя на охранников в униформе. Это было бы ужасно. Они раскопают все: и Техас, и Дина, и ее, и папу. Паника сковала девушке горло, поэтому она опять стала молиться, как делала всегда, когда боялась.
Шарлин еще не нашла описания лота, а человек на трибуне уже крикнул: «Лот номер 604!» Стартовая цена составила сто долларов. Девушка застыла. Она не знала, что делать, и ничего не предпринимала, поскольку Доуб сказал, что, возможно ей не придется заплатить и семидесяти пяти долларов.
Когда желающих не нашлось, мужчина на трибуне понизил цену до пятидесяти долларов. Да, Шарлин поступила правильно. Ладони у нее вспотели, а ручка таблички нагрелась. Девушка знала, что наступило время поднять табличку, но стук сердца заставил ее учащенно дышать. Кружилась голова. Служащий оглядывал зал. Шарлин подняла табличку, затем быстро опустила.
Мужчина на трибуне кивнул ей, принял ее цену, но умолкать не собирался. Он продолжал монотонно бубнить, а Шарлин запаниковала. Разрываясь между страхом быть арестованной охранниками или полицией и необходимостью выполнить просьбу Доуба, девушка почувствовала, как ее начало трясти. «Если здесь замешаны наркотики, Доуб Самуэлс, и я попаду в тюрьму, я сразу сойду с ума. Вот так».
Шарлин опять подняла табличку.
– Продано! Лот номер 604 покупщику номер 123.
Шарлин посмотрела на свою табличку, чтобы убедиться, затем осторожно огляделась по сторонам. Мужчина назвал ее номер. Никто не обратил на девушку внимания. На торги уже выставили следующий лот. Шарлин выждала несколько минут, успокоилась, поднялась и направилась к конторке оплатить покупку. Она протянула скучающей женщине деньги, выслушала, когда и где может получить свой лот.
Отходя от конторки, девушка ждала окрика, но ничего подобного не произошло. Она вошла в лифт и, когда двери закрылись, наконец-то вздохнула, как ей показалось, впервые за несколько часов. Шарлин взглянула на лист бумаги, который по-прежнему сжимала в руке, прочитала описание своей покупки и от изумления открыла рот.
Разве может нормальный человек купить восемьсот тридцать семь ботинок… и все на левую ногу?
«А у меня воинственный вид», – подумала Шарлин, похлопав Кловера, который поднял голову, фыркнул и отвернулся. Все собаки спали на кровати. Кошка и Дин тоже. Лишь Шарлин не могла спать. Ей снились сплошные кошмары, они начинались сразу, как только девушка закрывала глаза, и продолжались всю ночь.
Шарлин все еще боялась. Ей продолжали сниться убийство отца и приход полиции за ней и Дином. Она волновалась из-за страха забыть свой текст или потерять работу. Она беспокоилась по поводу дурацкого альбома, о своем глупом виде, когда он выйдет. Но больше всего она тревожилась из-за мамы. Шарлин еще ничего не сказала о ней Дину. Смешно, но она молилась и молилась, чтобы опять быть со своей мачехой, помочь Дину и снова жить всем вместе, в безопасности и спокойствии.
«Будь осторожна относительно того, за что молишься», – сказала себе Шарлин, смотрясь в зеркало. Выглядела она ужасно. Бессонные ночи оставили следы на лице, а девушка знала, что камера безжалостна. Было бы хорошо поговорить с Джан, и она пыталась обо всем рассказать ей, но смутилась. Шарлин едва не заплакала, но это еще хуже сказалось бы на лице. Девушка наполнила раковину ледяной водой, глубоко вдохнула и окунула лицо.
Ощущение было ужасное. Как смерть в ледяном озере. Но процедура снимет мешки под глазами, уберет одутловатость, вернет коже натуральный бледный цвет. Шарлин быстро сосчитала до пятидесяти, затем подняла голову и глотнула воздуха.
Этого было недостаточно, поэтому девушка взяла два подносика со льдом, бросила кубики в раковину и помешала там рукой. Боже, как холодно! Хотя Шарлин очень не хотелось, но она опять посмотрела на себя в зеркало и поняла, что нужно повторить пытку. Господи, она выглядела старухой. Лет на тридцать!
Девушка снова погрузила лицо в ледяную воду. Она пыталась отвлечь себя от мыслей о Флоре Ли. О Боже, зачем она пьет? Потому что была одинока, и Шарлин знала это. Если папа чему-то научил ее, так это ненависти к пьянству. Флора Ли оставила их с папой, не работала, чтобы помочь им, не пыталась найти их. Она просто пила.
Это ранило Шарлин в самое сердце. И не только за себя, но и за Дина. Дин был ребенком Флоры Ли. Как она могла бросить его и ни разу ничем ему не помочь? И хотя Дин был глуповат, но Шарлин знала, что он тоже думал об этом.
Девушка подняла голову из ледяной воды и вспомнила. Господи, ведь сегодня она не снимается! Сегодня у нее один из редких выходных дней. И еще сегодня ей нужно сделать кое-что для Доуба! Лицо Шарлин горело и покалывало. Процедура с холодной водой оказалась напрасной!
Со всеми этими тревогами о маме, полиции и шоу девушка едва не забыла о Доубе. Когда ты телевизионная звезда, тебе не очень-то легко найти свободное время. К счастью, выдался такой день, как сегодня. Шарлин велела Дину не говорить никому, куда она поехала.
Теперь девушка быстро оделась. Шофер подогнал ее машину вовремя. Шарлин заказала этот зеленый «плимут-седан» не на студии, а в агентстве автообслуживания. Перед тем как выйти через черный ход, Шарлин еще раз взглянула на себя в зеркало. Все в порядке. Длинный черный парик, огромные солнцезащитные очки, просторный плащ, позаимствованный в гардеробе Май, под ним два толстых свитера, чтобы создать видимость полной фигуры, мешковатые брюки Дина. Отлично. Даже брат не узнал бы ее.
– В центр, – велела Шарлин шоферу, сев в машину и заметила его взгляд в зеркале заднего обзора. Она прочитала адрес, который прислал ей Доуб.
– Вы работаете у нее? – спросил шофер, отъезжая. Вопрос удивил девушку.
– У кого?
– У Шарлин Смит. Вы ведь вышли из ее дома, верно? Какая она? Девушка немного успокоилась и улыбнулась.
– Да. Она прекрасный человек.
«И это правда, Господи, – сказала Шарлин Богу. – Я работаю на себя, на Дина и, возможно, на маму. И я прекрасный человек».
Но она вдруг поняла, что не изменила свой голос, и решила замолчать. Девушка не знала, кто сейчас мог следить за ней или преследовать ее. Она просто молилась, чтобы Доуб не вовлек ее в неприятности. Потому что теперь она нужна не только Дину, но и маме. По крайней мере, на некоторое время. Шарлин уже дала ей денег, чтобы поехать зарегистрироваться в школе парикмахеров и чтобы купить приличную одежду. Теперь она не могла позволить себе попасть в беду из-за Доуба.
Прибыв на место, Шарлин пошла по направлению к аукционному залу, следуя указаниям, которые ей пробубнил человек за конторкой. Он даже не взглянул на нее. Быстро осмотрев вестибюль, Шарлин с облегчением поняла, что репортеров здесь нет. Впрочем, они наверняка вертелись где-то рядом, стоило только выйти из дома. Маскировка сработала. Ни один из газетчиков, расположившихся лагерем вокруг ее дома, не последовал за ней.
Шарлин вошла в заполненный людьми аукционный зал и сразу окунулась в шум и суматоху. Следуя инструкции Доуба, девушка зарегистрировалась под вымышленным именем, хотя не знала, правильно это или нет. Женщина протянула Шарлин лист бумаги с правилами назначения цен и каталог с описаниями лотов. «Лот, – смущенно подумала Шарлин, – это имущество». Доуб хотел, чтобы она приобрела ему имущество, правильно? Девушка нашла свободное место в последнем ряду и стала ждать нужного номера. По ходу дела она пробежала глазами буклет, разыскивая лот 604. Шарлин должна знать, зачем пришла. Просмотрев весь каталог толщиной в дюйм, Шарлин почувствовала, как быстро забилось ее сердце. Чего она выторговывала? Это была не земля. Здесь все называли «лотами» и продавали самые разнообразные вещи.
Вдруг она покупает что-то незаконное? Шарлин любила Доуба, но знала, что он не совсем честен в бизнесе. И все же девушка доверяла ему. Доверяла по-настоящему. Если Доуб говорил, что ей не о чем волноваться, она ему верила, но нервничала.
Наркотики? Нет, на Доуба не похоже. Он был истинным христианином и никогда бы не ввязался в это. Тогда что? «О Господи!» – молила Шарлин. Пот выступил у нее на лбу и на верхней губе. Она не переставала думать об этом деле, когда еще не выходила из дома.
«Меня могут арестовать?» – подумала Шарлин, глядя на охранников в униформе. Это было бы ужасно. Они раскопают все: и Техас, и Дина, и ее, и папу. Паника сковала девушке горло, поэтому она опять стала молиться, как делала всегда, когда боялась.
Шарлин еще не нашла описания лота, а человек на трибуне уже крикнул: «Лот номер 604!» Стартовая цена составила сто долларов. Девушка застыла. Она не знала, что делать, и ничего не предпринимала, поскольку Доуб сказал, что, возможно ей не придется заплатить и семидесяти пяти долларов.
Когда желающих не нашлось, мужчина на трибуне понизил цену до пятидесяти долларов. Да, Шарлин поступила правильно. Ладони у нее вспотели, а ручка таблички нагрелась. Девушка знала, что наступило время поднять табличку, но стук сердца заставил ее учащенно дышать. Кружилась голова. Служащий оглядывал зал. Шарлин подняла табличку, затем быстро опустила.
Мужчина на трибуне кивнул ей, принял ее цену, но умолкать не собирался. Он продолжал монотонно бубнить, а Шарлин запаниковала. Разрываясь между страхом быть арестованной охранниками или полицией и необходимостью выполнить просьбу Доуба, девушка почувствовала, как ее начало трясти. «Если здесь замешаны наркотики, Доуб Самуэлс, и я попаду в тюрьму, я сразу сойду с ума. Вот так».
Шарлин опять подняла табличку.
– Продано! Лот номер 604 покупщику номер 123.
Шарлин посмотрела на свою табличку, чтобы убедиться, затем осторожно огляделась по сторонам. Мужчина назвал ее номер. Никто не обратил на девушку внимания. На торги уже выставили следующий лот. Шарлин выждала несколько минут, успокоилась, поднялась и направилась к конторке оплатить покупку. Она протянула скучающей женщине деньги, выслушала, когда и где может получить свой лот.
Отходя от конторки, девушка ждала окрика, но ничего подобного не произошло. Она вошла в лифт и, когда двери закрылись, наконец-то вздохнула, как ей показалось, впервые за несколько часов. Шарлин взглянула на лист бумаги, который по-прежнему сжимала в руке, прочитала описание своей покупки и от изумления открыла рот.
Разве может нормальный человек купить восемьсот тридцать семь ботинок… и все на левую ногу?
24
Нейл Морелли оплатил проезд и пошел по проходу между сиденьями автобуса. Он опустился на сиденье, довольный, что не придется стоять всю дорогу до гаража. Сидеть одному или стоять – это было приемлемо для Нейла. Мысль о толкотне могла мгновенно вывести его из себя. Он принюхался своим длинным, длинным носом к запаху. Нейл забыл, что люди, ездящие в автобусе и сабвее, пахли. Покидая Нью-Йорк, он думал, что ему уже никогда не придется пользоваться общественным транспортом.
Но вот все повторилось. Теперь, с тех пор как та сучка из голливудской династии выгнала Нейла из «Троих на дороге» – его последней надежды, – он снова ездил в автобусах. И в такси. Но не он брал их.
Это были даже не «лимузины» с каким-нибудь влиятельным парнем на заднем сиденье, желающим открыть новый талант, с кем-то, кто мог помочь возродить Нейла и, возможно, только возможно, дать ему еще один шанс. Нет, Нейл был вынужден мотаться на такси по улицам Лос-Анджелеса. Хорошо еще, что это были заказные машины, а не те, которые останавливаются на поднятую руку. Но основной работой Нейла являлась толкотня около вьетнамского дома, когда он закрывался на ночь. Компании платили. Или можно было подсадить какого-нибудь подвыпившего парня, который не мог сам сесть за руль. Хозяин бара – очень чувствительный, сознающий свою ответственность за пьяных, которых он обслуживал, сам подзывал машину, чтобы не позволить нализавшемуся куда-нибудь врезаться.
В восточном Лос-Анджелесе было много дорог, где Нейлу приходилось быть очень внимательным. Он никогда не знал, откуда появится опасность. Ему еще не приходилось попадаться, но ребята из гаража – в основном мексиканцы и иранцы – предупреждали его, рассказывали ужасные истории, как их едва не зарезали за пару долларов и пачку сигарет, как двое ребят попытались сопротивляться, но их застрелили. В голову.
Нейл воспринял эти истории очень серьезно. Он знал, каким опасным может быть город. Даже там, где ему приходилось проводить больше всего времени, можно было подвергнуться нападению, и никто бы не помог. Эти «мокрые спины» не рассказали ему ничего нового.
Нейл опять подумал о том, как Сай Ортис предал его, как Лайла Кайл сорвала его последнюю съемку, хорошую съемку. Нет, шоферы не рассказали ему об опасностях ничего нового. Но они поведали ему о том, о чем Нейл никогда не думал. О предметах, которые эти ребята относили к оружию, – дубинках и прочем. Некоторые из них брали эти штуки с собой на случай обороны. Нейлу не нравилась идея брать с собой оружие, но он начал задумываться над этим.
Чем больше Нейл думал об оружии, тем в большей безопасности себя чувствовал. Он напомнил себе, что вечером необходимо поговорить с Роджером. Если Роджер войдет в контакт с ним.
Расстояние до гаража составляло примерно десять миль, но с различными ожиданиями поездка туда занимала целый час на самом медленном в стране автобусе. Зачем ему спешить? Он только для бедняков, для людей, которые получали почасовую оплату, если им вообще посчастливилось найти работу. Нейл оглянулся на окружавших его толстых женщин и мужчин с бегающими глазами. Он видел, что здесь никто не был счастлив. Как плохо должно быть там, откуда и куда они едут.
«Чертова жизнь», – подумал Нейл.
Он сочувствовал этим людям, но имел и собственные проблемы. И одна из них приближалась. Нейл вышел на своей остановке, чтобы пройти три длинных блока до гаража, после чего его ждал двенадцатичасовой рабочий день. Он проработал последние три вечера, не обменявшись с Роджером ни словом. Тот перестал звонить. Нейл не знал, почему. Он понимал, почему Роджер начал звонить ему, но почему перестал, было неясно. Два вечера подряд Нейл получал от него сообщения по диспетчерскому передатчику. Конечно, он сначала удивился. Ведь Нейл думал, что вряд ли Роджер Мадд даже знает, кто он такой. Но, видимо, Роджер слышал, каким уважаемым человеком был Нейл, как разрушилась его карьера. А когда он вышел с Нейлом на связь, тогда вечером, сказал ему, чтобы тот сам ничего не предпринимал, и что он, Роджер Мадд, войдет с ним в контакт снова, Нейлу стало лучше.
Итак, Нейл ждал. Он знал, что Роджер опять выйдет на связь. Он просто знал это, но боялся. Потому что не представлял, что ему делать без Роджера. Потом это стало его задевать.
«Может быть, – думал Нейл, – Роджер хотел, чтобы я вышел на связь с ним?»
Он остановился на тротуаре, на минуту задумался, потом пошел к гаражу.
«Как на него выйти? Не знаю».
Нейл решил, что может что-нибудь придумать. Должен быть способ. Ведь Роджер Мадд нашел его.
В машине воняло иноземной жратвой, не мексиканской и не пуэрториканской. Запах исходил от тента, так воняла бы прогорклая капуста, приготовленная на верблюжьем навозе. Нейл удивился, как этим проклятым иранцам удалось привезти в страну верблюжий навоз? Может, из зоопарка в Сан-Диего?
Нейл опустил стекло, впустив в машину свежий воздух, но знал по предыдущим вечерам, что запах останется. Все дело в молекулах винила. Получается новое химическое вещество. Оно никогда не исчезнет. Как запах собачьего дерьма на подошве ботинка. Если ты знаешь, что наступил в дерьмо, от ботинка всегда будет вонять, когда бы ты его ни надел и как бы ты его ни чистил.
Проклятые иранцы. Лучше бы занимались международным терроризмом. Это у них получается лучше, чем кулинария.
В динамике передатчика Нейла процарапался чей-то голос. Двигаясь по бульвару Санта-Моника, он покрутил ручку громкости и установил нормальный уровень звука. Парень, ехавший перед Нейлом, видимо, был глухим.
Нейл сообщил о своем местонахождении и направился в Сити, где должен был сидеть и ждать первого вызова. Он ждал и ждал. Выключил двигатель, положил голову на спинку сиденья. Вечер, видимо, выдастся очень долгим. До сих пор не было ни одного вызова, кроме служебных переговоров. Нейл был десятым на линии. Если бы заплатить диспетчеру, то уже можно было бы поехать к клиенту. Да, можно было бы. Но пока он только десятый. Проклятые иранцы уже небось побросали кучу реалов, чтобы оказаться впереди Нейла. Долларами они не пользовались.
Нейл сознавал, что не спит. Он закрыл глаза и опустил подбородок на грудь, но не заснул. Из динамика донесся знакомый голос.
– Роджер, я слышу тебя, – произнес Нейл не в микрофон, а просто в воздух и слушал, пока Роджер не сказал все. Позднее Нейл читал об этом заметку в газете. Но сейчас Роджер сообщил подробности. Он говорил о Лайле Кайл, о двух других женщинах. Все симпатичные особы смеялись над ним, отвергали его.
Нейл слушал, не открывая глаз. Потом Роджер все объяснил. Как тебя выгоняют вон, когда твой отец не имеет связей, когда у тебя нет нужных знакомств, когда у тебя нет красивой внешности. Но Роджер собирался стать необходимой Нейлу связью. Роджер обо всем позаботится.
Нейл открыл глаза только когда Роджер точно сказал, в чем суть дела. Он бросился к микрофону. Ему было необходимо поговорить с Роджером. Убедиться, что получил правильные инструкции. Нейл вцепился в микрофон, вызывая Роджера, но ответа не получил. Нейл стал менять настройку, продолжал кричать. Ему было необходимо связаться с Роджером.
– Какая частота, Роджер? – снова и снова кричал Нейл.
– Эй, машина номер сорок, оставьте в покое радио. Что ты там делаешь, приятель? Орешь, как ненормальный. Оставь микрофон в покое!
Трясущимися руками Нейл положил микрофон. Роджер действительно имел это в виду? Нейл на секунду задумался. Ага, Роджер имел в виду именно то, что сказал. Двух мнений быть не может. Нейл напомнил себе поговорить с парнем в гараже. Он кое в чем очень нуждался. Плохие дела.
Теперь Нейл больше не чувствовал себя одиноким.
Но вот все повторилось. Теперь, с тех пор как та сучка из голливудской династии выгнала Нейла из «Троих на дороге» – его последней надежды, – он снова ездил в автобусах. И в такси. Но не он брал их.
Это были даже не «лимузины» с каким-нибудь влиятельным парнем на заднем сиденье, желающим открыть новый талант, с кем-то, кто мог помочь возродить Нейла и, возможно, только возможно, дать ему еще один шанс. Нет, Нейл был вынужден мотаться на такси по улицам Лос-Анджелеса. Хорошо еще, что это были заказные машины, а не те, которые останавливаются на поднятую руку. Но основной работой Нейла являлась толкотня около вьетнамского дома, когда он закрывался на ночь. Компании платили. Или можно было подсадить какого-нибудь подвыпившего парня, который не мог сам сесть за руль. Хозяин бара – очень чувствительный, сознающий свою ответственность за пьяных, которых он обслуживал, сам подзывал машину, чтобы не позволить нализавшемуся куда-нибудь врезаться.
В восточном Лос-Анджелесе было много дорог, где Нейлу приходилось быть очень внимательным. Он никогда не знал, откуда появится опасность. Ему еще не приходилось попадаться, но ребята из гаража – в основном мексиканцы и иранцы – предупреждали его, рассказывали ужасные истории, как их едва не зарезали за пару долларов и пачку сигарет, как двое ребят попытались сопротивляться, но их застрелили. В голову.
Нейл воспринял эти истории очень серьезно. Он знал, каким опасным может быть город. Даже там, где ему приходилось проводить больше всего времени, можно было подвергнуться нападению, и никто бы не помог. Эти «мокрые спины» не рассказали ему ничего нового.
Нейл опять подумал о том, как Сай Ортис предал его, как Лайла Кайл сорвала его последнюю съемку, хорошую съемку. Нет, шоферы не рассказали ему об опасностях ничего нового. Но они поведали ему о том, о чем Нейл никогда не думал. О предметах, которые эти ребята относили к оружию, – дубинках и прочем. Некоторые из них брали эти штуки с собой на случай обороны. Нейлу не нравилась идея брать с собой оружие, но он начал задумываться над этим.
Чем больше Нейл думал об оружии, тем в большей безопасности себя чувствовал. Он напомнил себе, что вечером необходимо поговорить с Роджером. Если Роджер войдет в контакт с ним.
Расстояние до гаража составляло примерно десять миль, но с различными ожиданиями поездка туда занимала целый час на самом медленном в стране автобусе. Зачем ему спешить? Он только для бедняков, для людей, которые получали почасовую оплату, если им вообще посчастливилось найти работу. Нейл оглянулся на окружавших его толстых женщин и мужчин с бегающими глазами. Он видел, что здесь никто не был счастлив. Как плохо должно быть там, откуда и куда они едут.
«Чертова жизнь», – подумал Нейл.
Он сочувствовал этим людям, но имел и собственные проблемы. И одна из них приближалась. Нейл вышел на своей остановке, чтобы пройти три длинных блока до гаража, после чего его ждал двенадцатичасовой рабочий день. Он проработал последние три вечера, не обменявшись с Роджером ни словом. Тот перестал звонить. Нейл не знал, почему. Он понимал, почему Роджер начал звонить ему, но почему перестал, было неясно. Два вечера подряд Нейл получал от него сообщения по диспетчерскому передатчику. Конечно, он сначала удивился. Ведь Нейл думал, что вряд ли Роджер Мадд даже знает, кто он такой. Но, видимо, Роджер слышал, каким уважаемым человеком был Нейл, как разрушилась его карьера. А когда он вышел с Нейлом на связь, тогда вечером, сказал ему, чтобы тот сам ничего не предпринимал, и что он, Роджер Мадд, войдет с ним в контакт снова, Нейлу стало лучше.
Итак, Нейл ждал. Он знал, что Роджер опять выйдет на связь. Он просто знал это, но боялся. Потому что не представлял, что ему делать без Роджера. Потом это стало его задевать.
«Может быть, – думал Нейл, – Роджер хотел, чтобы я вышел на связь с ним?»
Он остановился на тротуаре, на минуту задумался, потом пошел к гаражу.
«Как на него выйти? Не знаю».
Нейл решил, что может что-нибудь придумать. Должен быть способ. Ведь Роджер Мадд нашел его.
В машине воняло иноземной жратвой, не мексиканской и не пуэрториканской. Запах исходил от тента, так воняла бы прогорклая капуста, приготовленная на верблюжьем навозе. Нейл удивился, как этим проклятым иранцам удалось привезти в страну верблюжий навоз? Может, из зоопарка в Сан-Диего?
Нейл опустил стекло, впустив в машину свежий воздух, но знал по предыдущим вечерам, что запах останется. Все дело в молекулах винила. Получается новое химическое вещество. Оно никогда не исчезнет. Как запах собачьего дерьма на подошве ботинка. Если ты знаешь, что наступил в дерьмо, от ботинка всегда будет вонять, когда бы ты его ни надел и как бы ты его ни чистил.
Проклятые иранцы. Лучше бы занимались международным терроризмом. Это у них получается лучше, чем кулинария.
В динамике передатчика Нейла процарапался чей-то голос. Двигаясь по бульвару Санта-Моника, он покрутил ручку громкости и установил нормальный уровень звука. Парень, ехавший перед Нейлом, видимо, был глухим.
Нейл сообщил о своем местонахождении и направился в Сити, где должен был сидеть и ждать первого вызова. Он ждал и ждал. Выключил двигатель, положил голову на спинку сиденья. Вечер, видимо, выдастся очень долгим. До сих пор не было ни одного вызова, кроме служебных переговоров. Нейл был десятым на линии. Если бы заплатить диспетчеру, то уже можно было бы поехать к клиенту. Да, можно было бы. Но пока он только десятый. Проклятые иранцы уже небось побросали кучу реалов, чтобы оказаться впереди Нейла. Долларами они не пользовались.
Нейл сознавал, что не спит. Он закрыл глаза и опустил подбородок на грудь, но не заснул. Из динамика донесся знакомый голос.
– Роджер, я слышу тебя, – произнес Нейл не в микрофон, а просто в воздух и слушал, пока Роджер не сказал все. Позднее Нейл читал об этом заметку в газете. Но сейчас Роджер сообщил подробности. Он говорил о Лайле Кайл, о двух других женщинах. Все симпатичные особы смеялись над ним, отвергали его.
Нейл слушал, не открывая глаз. Потом Роджер все объяснил. Как тебя выгоняют вон, когда твой отец не имеет связей, когда у тебя нет нужных знакомств, когда у тебя нет красивой внешности. Но Роджер собирался стать необходимой Нейлу связью. Роджер обо всем позаботится.
Нейл открыл глаза только когда Роджер точно сказал, в чем суть дела. Он бросился к микрофону. Ему было необходимо поговорить с Роджером. Убедиться, что получил правильные инструкции. Нейл вцепился в микрофон, вызывая Роджера, но ответа не получил. Нейл стал менять настройку, продолжал кричать. Ему было необходимо связаться с Роджером.
– Какая частота, Роджер? – снова и снова кричал Нейл.
– Эй, машина номер сорок, оставьте в покое радио. Что ты там делаешь, приятель? Орешь, как ненормальный. Оставь микрофон в покое!
Трясущимися руками Нейл положил микрофон. Роджер действительно имел это в виду? Нейл на секунду задумался. Ага, Роджер имел в виду именно то, что сказал. Двух мнений быть не может. Нейл напомнил себе поговорить с парнем в гараже. Он кое в чем очень нуждался. Плохие дела.
Теперь Нейл больше не чувствовал себя одиноким.
25
Когда зазвонил телефон, Лайла не удивилась, услышав на другом конце провода голос тетушки Робби. Она только не предполагала, что это произойдет так быстро.
– Не вешай трубку, – сказал он.
Лайла, собственно, и не собиралась этого делать. По правде говоря, ей было скучно и хотелось каких-то перемен. А если ей скучно, то можно себе представить, как скучно должно быть Робби. Ему, который годами терпел оскорбления от Терезы; только так мог бы он быть лакеем у звезды и только так он мог бы быть свидетелем действия.
– Это ты, Лайла? – спросил Робби кротким голосом.
– А кто же, мать твою?
Но факт оставался фактом; точно так же, как Робби нуждался в том, чтобы быть частью славы, и действия, и успеха, точно так же Лайла нуждалась в нем, или вообще в ком-нибудь, кто мог бы быть свидетелем этого. Все интервью, все забавные письма, все предложения, слава, известность – не были для нее истинной реальностью, пока кто-то еще не наблюдал этого и не впечатлялся этим. Она просто не смогла бы повесить трубку. Не прекращать разговора, но и не делать его слишком легким для этого человека. Помимо всего прочего, Лайле надо было заставить Робби согласиться с ее планом, ее новым совершенным планом.
– Я думал, Лайла…
– Угу, – ответила она, рассматривая свой маникюр.
– Я думал… Я хочу сказать, что мы были друзьями в течение многих лет, с тех пор как ты была…
– Кем? Ребенком?
– Глупо нам ссориться, Лайла. Я не сошел с ума.
– Какое это может иметь значение, сошел ли ты с ума или нет?
– Ну, я хочу сказать… После нашей драки и всего прочего. Я хочу сказать, что ничего против тебя не имею.
– А почему ты должен иметь?.. – спросила она, запуская сомнения и предположения по телефонным линям.
– Ну, ты ударила меня ногой, но…
– Ты на это напросился, Робби. Минуту он ничего не говорил.
– Ну, я согласен с тем, что не должен был говорить о твоей матери, но… Ну… Ты отреагировала чересчур сильно.
– Я смущена. Зачем ты звонишь мне? Рассказать, что я была не права? Разве это имеет значение? Я хочу сказать, Робби, хватит. Если кто и не прав, то не я.
Будет ли Робби ползать в ногах или нет, Лайла не собиралась играть в эту игру долго, поэтому она решила выслушать еще одну фразу Робби. Если он не знает, как выпросить ее милость, Лайла собирается повесить трубку. Не бросить, как если бы он имел для нее какое-то значение. Нет, отключиться с легким щелчком, чтобы он подумал – но только на минуту, – что они разъединились случайно.
Робби продолжал.
– Послушай, я виноват, Лайла.
– В чем, Робби?
Так Тереза в свое время обращалась с Лайлой, когда та была еще ребенком и плохо себя вела. Заставить ее извиниться перед двумя марионетками. Ткнуть ее лицом в это.
– Лайла, это очень трудно.
– Тогда, может быть, ты пришлешь мне конфетограмму или что-нибудь в этом роде, Робби. Если тебе так трудно подобрать слова.
Она подождала, пока Робби сделает глубокий вдох. Потом слова стали вылетать очень быстро.
– Я виноват в том, что переступил границы дозволенного, Лайла. Я не должен был даже пытаться обращаться с тобой таким образом. Ты права. Тереза делала это для себя, я теперь вижу. – Затем он сделал паузу. – Простишь своего старого тетушку? – спросил он этаким как бы детским голоском, мать его. Тогда Лайла передразнила его:
– Но тетушка плохо себя ведет. Ее нужно наказать, разве нет, Робби? Она плохая, плохая девочка.
– Тетя Робби уже наказан, Лайла!
Затем пауза. Затем он снова заговорил своим голосом, в котором звучал испуг, поскольку Робби понял, что они не шутят и не играют в игру.
– Что теперь? Чего ты хочешь, Лайла?
– Конфетку, [9]– сказала она. Робби облегченно засмеялся.
– О, конечно, я принесу коробку «Годивас», коробку в пять фунтов. Мы можем посидеть весь вечер, кушая шоколадки.
– Нет, Робби. Я имею в виду Кенди… и Скинни. – Лайла сделала паузу, чувствуя, что ее дыхание учащается. – Похищение! Ты знаешь, где они находятся, Робби. Вот это как раз то, что ты можешь сделать.
– Нет, Лайла. Твоя мама… была бы…
– На х… ее!
– Лайла, пожалуйста!
– Как хочешь, Робби.
– Но почему, Лайла? – В голосе Робби слышались слезы. – Зачем они тебе? Ты знаешь, что это может означать для… – Он замолчал, чтобы не произносить имя Терезы. Потом, после паузы обдумывания и принятия решения, Робби сказал. – О'кей. Я сделаю это.
– Вот хорошая тетушка! – воскликнула Лайла детским голоском.
– Лайла, а сейчас мне нужно некоторое вознаграждение. Иисусе. Он просто не понял, разве не так?
– Нет, нет, нет. Так не выйдет, тетя Робби. Сначала плати, потом, может быть, получишь вознаграждение. Та-та, – сказала Лайла и повесила трубку.
Хорошее наказание, и оно поставит Робби на место. Это определенно загонит его в постоянный дерьмовый список Терезы. «Только так нужно поступать с предателями», – сурово подумала Лайла. И вдруг почувствовала, что улыбается. Первый раз за этот день.
– Не вешай трубку, – сказал он.
Лайла, собственно, и не собиралась этого делать. По правде говоря, ей было скучно и хотелось каких-то перемен. А если ей скучно, то можно себе представить, как скучно должно быть Робби. Ему, который годами терпел оскорбления от Терезы; только так мог бы он быть лакеем у звезды и только так он мог бы быть свидетелем действия.
– Это ты, Лайла? – спросил Робби кротким голосом.
– А кто же, мать твою?
Но факт оставался фактом; точно так же, как Робби нуждался в том, чтобы быть частью славы, и действия, и успеха, точно так же Лайла нуждалась в нем, или вообще в ком-нибудь, кто мог бы быть свидетелем этого. Все интервью, все забавные письма, все предложения, слава, известность – не были для нее истинной реальностью, пока кто-то еще не наблюдал этого и не впечатлялся этим. Она просто не смогла бы повесить трубку. Не прекращать разговора, но и не делать его слишком легким для этого человека. Помимо всего прочего, Лайле надо было заставить Робби согласиться с ее планом, ее новым совершенным планом.
– Я думал, Лайла…
– Угу, – ответила она, рассматривая свой маникюр.
– Я думал… Я хочу сказать, что мы были друзьями в течение многих лет, с тех пор как ты была…
– Кем? Ребенком?
– Глупо нам ссориться, Лайла. Я не сошел с ума.
– Какое это может иметь значение, сошел ли ты с ума или нет?
– Ну, я хочу сказать… После нашей драки и всего прочего. Я хочу сказать, что ничего против тебя не имею.
– А почему ты должен иметь?.. – спросила она, запуская сомнения и предположения по телефонным линям.
– Ну, ты ударила меня ногой, но…
– Ты на это напросился, Робби. Минуту он ничего не говорил.
– Ну, я согласен с тем, что не должен был говорить о твоей матери, но… Ну… Ты отреагировала чересчур сильно.
– Я смущена. Зачем ты звонишь мне? Рассказать, что я была не права? Разве это имеет значение? Я хочу сказать, Робби, хватит. Если кто и не прав, то не я.
Будет ли Робби ползать в ногах или нет, Лайла не собиралась играть в эту игру долго, поэтому она решила выслушать еще одну фразу Робби. Если он не знает, как выпросить ее милость, Лайла собирается повесить трубку. Не бросить, как если бы он имел для нее какое-то значение. Нет, отключиться с легким щелчком, чтобы он подумал – но только на минуту, – что они разъединились случайно.
Робби продолжал.
– Послушай, я виноват, Лайла.
– В чем, Робби?
Так Тереза в свое время обращалась с Лайлой, когда та была еще ребенком и плохо себя вела. Заставить ее извиниться перед двумя марионетками. Ткнуть ее лицом в это.
– Лайла, это очень трудно.
– Тогда, может быть, ты пришлешь мне конфетограмму или что-нибудь в этом роде, Робби. Если тебе так трудно подобрать слова.
Она подождала, пока Робби сделает глубокий вдох. Потом слова стали вылетать очень быстро.
– Я виноват в том, что переступил границы дозволенного, Лайла. Я не должен был даже пытаться обращаться с тобой таким образом. Ты права. Тереза делала это для себя, я теперь вижу. – Затем он сделал паузу. – Простишь своего старого тетушку? – спросил он этаким как бы детским голоском, мать его. Тогда Лайла передразнила его:
– Но тетушка плохо себя ведет. Ее нужно наказать, разве нет, Робби? Она плохая, плохая девочка.
– Тетя Робби уже наказан, Лайла!
Затем пауза. Затем он снова заговорил своим голосом, в котором звучал испуг, поскольку Робби понял, что они не шутят и не играют в игру.
– Что теперь? Чего ты хочешь, Лайла?
– Конфетку, [9]– сказала она. Робби облегченно засмеялся.
– О, конечно, я принесу коробку «Годивас», коробку в пять фунтов. Мы можем посидеть весь вечер, кушая шоколадки.
– Нет, Робби. Я имею в виду Кенди… и Скинни. – Лайла сделала паузу, чувствуя, что ее дыхание учащается. – Похищение! Ты знаешь, где они находятся, Робби. Вот это как раз то, что ты можешь сделать.
– Нет, Лайла. Твоя мама… была бы…
– На х… ее!
– Лайла, пожалуйста!
– Как хочешь, Робби.
– Но почему, Лайла? – В голосе Робби слышались слезы. – Зачем они тебе? Ты знаешь, что это может означать для… – Он замолчал, чтобы не произносить имя Терезы. Потом, после паузы обдумывания и принятия решения, Робби сказал. – О'кей. Я сделаю это.
– Вот хорошая тетушка! – воскликнула Лайла детским голоском.
– Лайла, а сейчас мне нужно некоторое вознаграждение. Иисусе. Он просто не понял, разве не так?
– Нет, нет, нет. Так не выйдет, тетя Робби. Сначала плати, потом, может быть, получишь вознаграждение. Та-та, – сказала Лайла и повесила трубку.
Хорошее наказание, и оно поставит Робби на место. Это определенно загонит его в постоянный дерьмовый список Терезы. «Только так нужно поступать с предателями», – сурово подумала Лайла. И вдруг почувствовала, что улыбается. Первый раз за этот день.
26
Спеша с засранной встречи с Рикки Данном, Майкл Маклейн решил, что пора действовать, и действовать быстро… Поэтому он подписал контракт с Эйприл Айронз на «Рождение звезды», Он подписал это, а ПОТОМ послал это в офис к Саю. Сай будет в бешенстве, ну и х… с ним. Майкл оставит его и уйдет к Аре, если Сай будет слишком говниться. Эйприл знала на что идет. Старый фильм стал классикой. Она желает заплатить много долларов, если Джулия Робертс будет играть главную женскую роль. Майкл подписал, несмотря на незаконченный сценарий, несмотря на предупреждения Сая.
Теперь же он впал в актерскую истерику. Майкл зашвырнул сценарий в другой угол комнаты. Страницы разлетелись, как перья грязного голубя. Он читал дерьмо. Он видел дерьмо. Черт возьми, он БЫЛ в дерьме. Но он никогда ничего не мог поделать с таким дерьмом, как это.
«Рождение звезды» нужно было бы назвать «Смертью звезды», – подумал он сердито. – ЭТОЙ звезды. Меня. Это поставит мою репутацию ниже, чем у Редфорда после «Гаваны». Иисусе Христе, да это хуже, чем «Аккбар». И никто, ни одна звезда Голливуда, не сможет терпеть двух «Аккбаров». В душе Майкл понимал, что ему следовало бы внять совету Сая в отношении картины Рикки Данна. Однако х… с ним. Он не может теперь пятиться назад.
Майкл трясся, как в лихорадке, затем взял себя в руки. Хорошо, сценарий – говно. Это совершенно определенно. Не нужно больше думать об этом. Если это все, что плохо в фильме, тогда нет причин для беспокойства. По крайней мере, пока. Сценарий должен быть написан.
Майкл всегда делал окончательный анализ, когда было уже поздно что-либо менять: то есть после подписания контракта и определения сроков. Затем, когда не было пути обратно и отказ уже не прошел бы, он начинал пугаться негативной стороны дела. До сих пор, пока Майкл не углубился в работу, он мог замечать только положительные стороны. В данном случае это были деньги, БОЛЬШИЕ деньги. И работа впервые на срок более полутора лет. После того как ничего не получилось с проектом Данна, он нуждался в фильме прямо сейчас.
Второе. Режиссер. Эйприл рассказывала Майклу о Сэме Шилдзе, превознося его до небес, но когда они познакомились, Шилдз определенно не произвел впечатления на Майкла. Парень – бродвейский режиссеришка из Нью-Йорка, где работал не обязательно в престижном клубе. Потом неизвестно как он подцепил эту Эйприл и создал с ней «Джека и Джилл». Получил хорошие отзывы, заработал кое-какие деньжата и добился того, что о нем серьезно заговорили в некоторых голливудских кругах. Но посмотрим правде в глаза, парню просто повезло, он сорвал свою вишенку. Однако это еще не делает его режиссером. «Джек и Джилл» – маленький фильм. А это – большой. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО большой.
Теперь же он впал в актерскую истерику. Майкл зашвырнул сценарий в другой угол комнаты. Страницы разлетелись, как перья грязного голубя. Он читал дерьмо. Он видел дерьмо. Черт возьми, он БЫЛ в дерьме. Но он никогда ничего не мог поделать с таким дерьмом, как это.
«Рождение звезды» нужно было бы назвать «Смертью звезды», – подумал он сердито. – ЭТОЙ звезды. Меня. Это поставит мою репутацию ниже, чем у Редфорда после «Гаваны». Иисусе Христе, да это хуже, чем «Аккбар». И никто, ни одна звезда Голливуда, не сможет терпеть двух «Аккбаров». В душе Майкл понимал, что ему следовало бы внять совету Сая в отношении картины Рикки Данна. Однако х… с ним. Он не может теперь пятиться назад.
Майкл трясся, как в лихорадке, затем взял себя в руки. Хорошо, сценарий – говно. Это совершенно определенно. Не нужно больше думать об этом. Если это все, что плохо в фильме, тогда нет причин для беспокойства. По крайней мере, пока. Сценарий должен быть написан.
Майкл всегда делал окончательный анализ, когда было уже поздно что-либо менять: то есть после подписания контракта и определения сроков. Затем, когда не было пути обратно и отказ уже не прошел бы, он начинал пугаться негативной стороны дела. До сих пор, пока Майкл не углубился в работу, он мог замечать только положительные стороны. В данном случае это были деньги, БОЛЬШИЕ деньги. И работа впервые на срок более полутора лет. После того как ничего не получилось с проектом Данна, он нуждался в фильме прямо сейчас.
Второе. Режиссер. Эйприл рассказывала Майклу о Сэме Шилдзе, превознося его до небес, но когда они познакомились, Шилдз определенно не произвел впечатления на Майкла. Парень – бродвейский режиссеришка из Нью-Йорка, где работал не обязательно в престижном клубе. Потом неизвестно как он подцепил эту Эйприл и создал с ней «Джека и Джилл». Получил хорошие отзывы, заработал кое-какие деньжата и добился того, что о нем серьезно заговорили в некоторых голливудских кругах. Но посмотрим правде в глаза, парню просто повезло, он сорвал свою вишенку. Однако это еще не делает его режиссером. «Джек и Джилл» – маленький фильм. А это – большой. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО большой.