Голдсмит Оливия. Фаворитка месяца

   Шарлин не хотела говорить об этом с Доубом. Почему-то ей казалось, что этот разговор может закончиться неприятностями.
   – Да, – сказала она неохотно. – Мы с Дином хотели бы когда-нибудь купить участок. Когда у нас будет достаточно денег.
   Как только она сказала слово «деньги», Шарлин поняла, почему именно она не хочет разговаривать с Доубом о делах. Ей казалось, что он говорит с ней так, как с теми людьми, которым продавал фальшивые пилюли.
   – Выйдем на воздух, – предложила девушка. Они вышли в темноту. Шарлин надеялась, что теперь-то они поговорят о другом.
   – Тебе нужен партнер? – спросил Доуб. Шарлин не сразу поняла смысл вопроса. – Партнер по владению ранчо, – подсказал он. – Кто-то, кто построит настоящую усадьбу, а потом приедешь ты.
   – Не знаю, Доуб, – ответила Шарлин.
   Сердце ее потяжелело в груди. Она-то знала, что за свои услуги Доуб назначит цену. Как и все здесь, он хотел на ней заработать. Шарлин думала, что лучше бы уж он попросил денег, чем пытался выколотить что-то из нее таким способом.
   – Послушай, Шарлин, – продолжал Доуб. – Чем дольше ты будешь ждать, тем дороже будет стоить земля в Монтане. Но я встретил парня, который пообещал мне продать четыреста акров земли за сто тысяч долларов. Земля очень красивая. Но когда я завершу эту обувную сделку, у меня будет лишь пятьдесят тысяч. Если же тебе нужен партнер, мы сможем или поделить землю, или жить на ней вместе. По земле протекает река, там так красиво, что ты едва поверишь. И дом. Конечно, требуется ремонт, но в целом он очень крепкий. А из окна открывается такой красивый вид, что разрывается сердце.
   Шарлин почему-то не хотелось, чтобы ее сердце разорвалось. Флора Ли уже разбила его, теперь и Доуб хотел того же. Разве можно разбить сердце дважды? Она-то знала, каково ей сейчас было – плохо, грустно и она очень устала. Ей казалось, что все, кроме Дина, ожидали от нее или денег, или работы. Слезы набежали на глаза, но Шарлин отвернулась, чтобы Доуб не видел этого. Было темно, только угли под жаровней догорали. Она постояла молча.
   – Мне кажется, что тебе не хочется этим сейчас заниматься, – сказал Доуб, и Шарлин услышала разочарование в его голосе.
   Когда-то он помог им в минуту, хуже которой уже и не случится. Шарлин помнила, как они с Дином стояли у обочины дороги, за Лэмсоном, усталые и испуганные, и им было некуда пойти. Даже сейчас она помнила, как хорошо ей было очутиться на мягком сиденье в кабине с кондиционированным воздухом большого старого «седана» Доуба.
   – Конечно, Доуб, – сказала она тихо. – Мы с Дином с удовольствием станем твоими партнерами. Я завтра же выпишу чек.
   – Ты уверена, что хочешь этого?
   – Да, да, – сказала Шарлин, но она знала, что в голосе ее не хватало убежденности. Как сказала бы Лайла, она была не очень хорошей актрисой.
   Если Доуб и заметил это, то не показал виду. Он пожал Шарлин руку.
   – Ты не пожалеешь об этом, партнер, – сказал он ей. – У нас будет отличное дело.
   Шарлин кивнула.
   – Отличное.
   – Ты не против, если я скажу Дину? – спросил он. – Я не хотел рассказывать ему, не получив твоего согласия. Но теперь…
   – Нет, давай расскажем ему, когда сделка уже будет заключена, – прервала его Шарлин. – Он так устает от ожидания. Давай его просто удивим.
   – Как скажете, партнер, – улыбнулся Доуб.

50

   Визит Эйприл Айронз перепугал всю съемочную группу, но глубже всего он потряс Джан. Она знала, что с картиной много проблем, пожалуй, даже одни проблемы. Но Джан только и думала о том, что Эйприл была когда-то любовницей Сэма. Он объяснил, что между ними ничего больше нет, но Джан не была в этом до конца уверена.
   Когда же ночью после визита Эйприл Сэм впервые за несколько недель не пришел к ней, Джан была задета и переполнена подозрениями. Она говорила себе, что это просто дела отвлекли его. Но по выражениям лиц окружающих Джан поняла, что сплетня пошла. Май сразу бы рассказала ей правду. Никто больше этого не сделает. Неужели Сэм провел ночь у Эйприл?
   «Неужели все началось заново? – спрашивала она себя. – Неужели он будет обманывать меня, лгать мне, как когда-то лгал Мери Джейн? Я зависима от него, – подумала она. – Именно от этого предостерегала меня Май. Значит он с Эйприл? Любит ли он ее? Касается ли ее?»
   Джан чуть не свела себя с ума этими мыслями, а неудача в сцене на пляже на следующий день лишь ухудшила ее состояние. Сэм отвел ее в сторону и объяснил, что всю ночь он работал. Джан предпочла поверить ему. Потом вырыли небольшое углубление в земле и она прекрасно провела сцену.
   Этой ночью Сэм был даже более страстным и заверил ее, что между ним и Эйприл больше ничего нет.
   – Боже мой, – наконец простонала она, – я хочу поскорее свернуть съемки и вернуться домой.
   У Джан не было дома, куда возвращаются, но она хотела поскорее завершить съемки.
   Джан слышала, что вечеринки по случаю завершения съемок превращаются в разгульные дебоши, но вечеринка, устроенная по случаю окончания съемок «Рождения звезды», не была даже и веселой, хотя все чувствовали облегчение, что наконец-то картина завершена. Отвратительное поведение Майкла и смерть Май, взбучка, которую учинила им напоследок Эйприл, – все это вместе превратило съемки в сплошной ад. Джан купила подарки для всех членов группы, как и полагалось по традиции. Сэм произнес небольшую речь, Майкл же показался только на несколько минут, а Эйприл Айронз, Сеймур Ле Вайн и их свита не показались вообще. Это было большим облегчением, но вечеринка тем не менее была как наказание, а не удовольствие. Поэтому и Сэм, и Джан с облегчением покинули этот маленький гнусный мирок, полный сплетен и неприязни.
   Перед тем как начать озвучивание и монтаж, Сэм решил взять несколько выходных дней и съездить отдохнуть на побережье. Джан не нужно было появляться на студии на съемках «Троих на дороге» до начала будущей недели, поэтому они могли позволить себе немного отдохнуть. Никогда в жизни ей не нужен был отдых так, как сейчас. Когда Сэм складывал ее чемоданы в багажник автомобиля, Джан впервые почувствовала прилив хорошего настроения – впервые со дня смерти Май. Они сели в машину, помахали всем рукой, и Сэм завел мотор.
   – Почему? – спросил он. – Почему только в детстве я так хотел стать режиссером?
   – А разве того же не хотят все? – ответила Джан.
   По Голливуду ходила шутка о матери Терезе, которая после смерти попала на небеса и предстала перед Богом и дирижером хора ангелов. «Ты была такой прекрасной женщиной на Земле, – сказал Бог, – я хочу вознаградить тебя за это. У тебя есть какое-нибудь желание, которое тебе не удалось выполнить на Земле?» – «Нет, – отвечает мать Тереза, – я не хочу никакого особого вознаграждения». – Но Бог настаивает на своем. – «Назови одну вещь, которой тебе всегда хотелось достичь». – «Что же, – соглашается мать Тереза, – я всегда хотела быть режиссером».
   Джан улыбнулась.
   – Ты и мать Тереза.
   – Конечно, у нас так много общего, – рассмеялся он.
   – Вы оба получили свои имена при крещении.
   – Откуда ты это знаешь?
   – Я просто предположила, что ты крещеный, как и все.
   – Твоя семья была религиозной? – спросил он.
   – Нет.
   Когда разговор заходил о ее предыдущей жизни, Джан сводила все к коротким ответам. Она не хотела казаться скрытной и боялась, что ее поймают на противоречии самой себе, если она начнет вдаваться в подробности. Как она это обычно делала, репетируя очередную пьесу, Джан представила себе прошлое своего персонажа, дополненное на сей раз отцом – военным, мамой – домохозяйкой и бродячей юностью. Ее персонаж на сей раз не слишком долго жил в одном и том же месте, чтобы пустить корни или завести постоянную дружбу. Потом последовала авария – и ей не нужно было вдаваться в детали того, что произошло с семьей. Тем более, что выдавая себя за девушку двадцати с небольшим лет, Джан оставалось слишком немного лет жизни, за которые нужно было отчитываться. Она улыбнулась, вспомнив, как ее нью-йоркская приятельница Молли говорила, почему мужчины предпочитают молодых женщин, – у них слишком короткая жизненная история.
   Единственной проблемой оставалось то, что Джан не была сценическим персонажем, и ей надо было жить, а не играть. Сегодня она живет своей настоящей жизнью, у нее есть все, что она хочет. Кроме того, что по иронии судьбы она не может быть сама собой. Не проходило дня, часа, чтобы Джан не испытывала искушения рассказать Сэму все, но сейчас искушение было велико как никогда. Она так много уже налгала. Не возненавидит ли он ее за эту ложь? И не почувствует ли он себя дураком, что поверил этой лжи? А может быть, он сам заставил ее лгать?
   Джан делала все, чтобы невзирая на свои чувства продолжать разыгрывать шараду. Но больше всего ей хотелось, чтобы Сэм наконец внимательно поглядел на нее и узнал. Библия называет плотское обладание познанием мужчиной женщины. Но узнает ли ее теперь Сэм после того, как они стали любовниками?
   – Твои предки делали много шума вокруг Рождества? Мои нет. Поэтому я всегда завидовал другим детям.
   – Нет, у баптистов это не принято.
   – Мне показалось, что ты говорила – они методисты. Джан улыбнулась, но в животе у нее все сжалось.
   – Да, отец был методистом. Но мама была баптисткой.
   Она сделала паузу, поскольку немного нервничала. Им на самом деле некогда было просто так поговорить: днем они были заняты съемкой, а ночью – любовью. Машина вдруг показалась Джан слишком тесной.
   – Какой самый лучший подарок на Рождество ты получил? Всегда было удивительно просто свернуть разговор на Сэма. Он любил поговорить. О себе, о фильмах, о театре, о книгах, о различии теории Юнга и теории Фрейда, обо всем. И всегда его рассуждения были интересны. Хотя, Джан вынуждена была это признать, в этом было что-то от самолюбования. Иногда ей казалось, что Сэм ценит ее ум, ее саму как своего рода сосуд, который он наполняет самим собой, а не как отдельно взятую единицу.
   Ей даже иногда представлялось, что Сэм скульптор, создатель, который все время творит. Он создает пьесы, создает фильмы, и она вынуждена признать, что Сэм и на самом деле сформировал у Мери Джейн и вкус, и взгляды, и во многом определил ее отношение к миру.
   Джан повернулась, чтобы полюбоваться видом на дорогу, вьющуюся вдоль побережья. Поездка была на самом деле захватывающей. А день был для этого превосходным; солнечным и мягким. Они рано выехали и поэтому смогут увидеть закат солнца до того, как найдут место для ночлега. Завтра они доберутся до Сан-Симеона, где расположен замок Херста.
   Погода была достаточно холодной, и Джан надела большой свитер от «Джозефа Трико» – он ей очень нравился. Огромный кремовый свитер с воротником. На плечи был накинут кардиган в цвет свитера. В Лос-Анджелесе было слишком тепло, чтобы Джан часто надевала его.
   – Красивый свитер, – сказал Сэм. – Он идет тебе.
   Джан понравилось, что он заметил это, но она не позволяла, чтобы мужчины влияли на ее вкус в подборе одежды. Май научила ее этому. «Бедная Май. Бедная я», – вздохнула Джан.
   – Что-нибудь случилось? – спросил Сэм.
   – Я просто думала о Лос-Анджелесе. Я нашла себе новое жилье. Более безопасное. Ла Брек помог мне его подыскать. Может быть, оно безопасно, но я хочу, чтобы оно хоть чем-нибудь напоминало мою старую квартиру. Оно было слишком уж большим. Я надеялась, что буду жить там вместе с Май. – Джан умолкла, губы ее задрожали. Хватит слез на сегодня. В конце концов Май наверняка захотела бы, чтобы Джан немного развлеклась. – Моя нынешняя квартира слишком велика для одного человека, она слишком безлика, слишком холодна.
   – Я помогу тебе ее согреть, – предложил Сэм, на лице его появилась хищная улыбка.
   – Ты будешь моим первым гостем, – ответила Джан.
   Сэм отвел глаза от дороги, тепло посмотрел на нее, затем протянул руку и нежно дотронулся до нее.
   – Я польщен, – сказал он, и в его голосе не было шутливости, только страсть.
   Май больше нет! Нейла больше нет. Молли больше нет, ее матери уже давно нет. Только Сэм оставался тем, кого она любила и кто ее любил. Она любит его так сильно, что становится больно.

51

   «С таким же успехом я могла бы заниматься астрологией», – с горечью подумала Эйприл, когда автомобиль затормозил рядом с домом без надписи в Западном районе Лос-Анджелеса. Именно здесь ей предстояло потерять сорок миллионов долларов. Эйприл и звезды. Это было ее жизнью. Читать по звездам, пытаться предсказать по ним судьбу. Этот проект было несложно протолкнуть. Они понимали, если требовались переделки. Они понимали капризы звезд. Но вот потерю сорока миллионов долларов они вряд ли сумеют понять. Не имело уже значения и то, как много прибыльных картин она сняла. Один провал, и начнутся укоры, что она не понимает реалий рынка, что женщине вообще можно доверить лишь небольшую и несложную картину. Черт бы их подрал! Если картина будет иметь успех, все они припишут заслугу только себе. Если же Эйприл потерпит неудачу, они все укажут на нее и скажут: «Я так и предполагал».
   Эйприл вышла из машины и подняла глаза – но не к звездам, а к окнам второго этажа – именно там уже разворачивалась схватка.
   Она напоминала войну между «Крипс» и «Блауз» – наиболее зловещими бандами подростков. Моча ударяла им в голову, и они не знали, чем заняться. Все так перепуганы, что в состоянии только обороняться. Эйприл вздохнула.
   Когда она открыла дверь в зал заседаний, то представшая ее взору картина соответствовала ожиданиям: полупустые бумажные стаканчики с кофе, дым, ругань. Говорил Майкл Маклейн.
   – Ну и что вы собираетесь делать? Сначала послать на съемку Билли Джо и Вест Де Муан, а затем состряпать «Последние театральные новости» на видео и закинуть кассеты в Азию?
   Майкл повернулся и посмотрел на Эйприл. Она ясно увидела страх под маской ярости и вздохнула. Ей придется найти способ и, сыграв на его отчаянии, решить свою проблему.
   – Здравствуйте, джентльмены, – сказал она сухо и села. Сеймур Ле Вайн взглянул на нее, глаза его были такими, словно он только что плакал. Он боялся, что папочка и на него наорет. Майкл кивнул ей, но при этом вздохнул. Значит, все в порядке. Но Сэм с трудом заставил себя даже взглянуть в ее сторону. Эйприл почувствовала, что ему стыдно, но ее жизненный опыт подсказывал, что ему было стыдно не за то, что съемка фильма вышла из графика. Ему было стыдно за то, что он вел себя, как кобель. Но неужели он не понимает, что их связь – ничто по сравнению с возможностью потерять сорок миллионов.
   – Что происходит? – спросила она.
   – Наверное, мы скоро все умрем, – простонал Сеймур.
   – Мы обсуждаем, как гениальный режиссер потратил впустую километры пленки, чтобы заснять для домашней фильмотеки свою подружку, – сказал Майкл, как плюнул. – Подружка, кстати говоря, годится для чего угодно, но только не для экрана.
   – Думаю, что и мне она бы сгодилась, – заметил Сеймур.
   – С Майклом невозможно снимать фильм – он не выполнял мои указания, – заговорил Сэм, не обращая внимания на предыдущие реплики. – Хотя, конечно, иногда Джан играла довольно скованно.
   – Ладно, – прервала его Эйприл, – хватит о Джан. Давайте не будем выяснять, почему мы сняли дерьмо вместо фильма или по чьей вине мы сняли дерьмо вместо фильма. Давайте решать, как спасти фильм.
   Эйприл была спокойна. Она всегда становилась спокойной, когда обстоятельства припирали ее к стенке. Тяжело было пережить этап, когда все только начинало рушиться. Теперь-то она знала, как это преодолеть.
   – Мы должны спасти картину, – повторила она.
   – Невозможно, – сказал Майкл, и Эйприл заметила, как поморщился Сэм.
   Эйприл вздохнула. Сэм походил на испуганную лошадь: глаза широко открыты, белки сверкали. Он был готов рвануть в любую сторону, лишь бы уйти отсюда. Майкл был совершенно невозможен. Он был напуган, но и зол. Но Майкл и в спокойном состоянии все же вряд ли сможет решить проблему. А Сеймур… Сеймур был Сеймуром. Ласло, оператор, Боб, редактор, тоже вряд ли смогут что-нибудь сделать.
   Но все же озвучивание еще может спасти фильм. Верная музыка, новые слова, ну, в самом худшем случае, можно будет снять и несколько новых сцен. Это будет дорого, но возможно…
   – Мы еще все можем повернуть назад, – настаивала Эйприл.
   – Невозможно, – ответил Сеймур.
   – Слушайте, не теряйте здравого смысла. Ликвидировать детскую смертность в Калькутте невозможно. У нас же речь идет лишь о том, чтобы подправить фильм.
   Эйприл встала и поправила кожаные брюки.
   – Уж лучше нам бороться с детской смертностью, – застонал Сеймур.
   – Спасибо за поддержку, – сказала она, подходя к окну и отдергивая занавеску. Никакого приятного глазу пейзажа за окном не открывалось. – Нет смысла переделывать великий фильм, если только он не станет от этого еще лучше. Вспомните фильмы «Пятница его подруги» и «Первая страница».
   – Конечно. Секс и Кэри Грант в главной роли. У нас же нет таких козырей, – вздохнул Сеймур.
   – Кэри Грант мертва, – напомнила им Эйприл.
   Сеймур округлил глаза.
   – Даже Кэри Грант не смогла бы спасти этот фильм, – сказал он.
   – Сеймур, ты когда-нибудь заткнешься? – заорал Майкл. Он вновь взглянул на Сэма. – Ладно, вы гениальный сценарист и режиссер. Что же дальше?
   – Поможет хороший монтаж, – начал Сэм. – Это слишком медленно. Но если мы сосредоточимся на любовной линии…
   – К черту любовную линию!
   Эйприл чувствовала, что сейчас взорвется. Ей уже приходилось бывать в подобной ситуации. Но всякий раз это было по-другому. Всякий раз казалось, что теперь-то она точно никогда не выберется и все потеряет. Потеряет деньги, потеряет работу, потеряет власть, потеряет свое лицо. Но, как это опять же бывало и раньше, Эйприл чувствовала, что решение проблемы находится в пределах досягаемости. Ей только надо быть умной, чтобы не упустить шанс, достаточно храброй, чтобы использовать его, и достаточно сильной, чтобы претворить его в жизнь. Голдвин смог бы это сделать. Селзник делал это не раз. Капра добился успеха, несмотря на то, что чертов Гарри Кон мешал ему. «Пожалуйста, – молила Эйприл, – Боже, помоги мне найти выход».
   – Я хочу видеть ежедневные отчеты. Каждый отчет. Без исключения. Я хочу просмотреть каждый миллиметр этого чертова фильма. Я хочу изучить его вдоль и поперек. Все!

52

   Джан вернулась домой, – в свой пустой дом – после целого дня работы. В этом сезоне «Три четверти» не обещали ей легкой жизни. Джан была одна; Сэм был занят, он обрабатывал фильм. Они работали порознь целый день, виделись только ночью, оба вымотанные, – это и было настоящей жизнью, но это казалось кошмаром. Сэм говорил ей, чтобы Джан целиком ему доверяла. Доверяла его видению сценария, доверяла его видению ее роли, верила, что он любит ее и верен ей. Джан казалось, что днем она собирает улики и накапливает подозрения, а ночью ведет расследование.
   Сэм обещал, что присоединится к ней сегодня попозже. Она накрыла на стол и разложила по тарелкам ужин, оставленный ей хозяйкой квартиры.
   Потом съела немного салата и мисочку творога, приняла душ и пошла спать. Остатки ужина она доест потом, когда вернется Сэм. На коленях у нее с мурлыканием свернулась кошка.
   – У тебя тоже был не слишком-то удачный день? – спросила Джан, когда та начала тереться головой о ее руку. Под мурлыканье кошки Джан и заснула.
   Она проснулась значительно позже. У нее не было наручных часов, а в новом доме не было ни единого будильника, кроме часов на плите. Джан сдвинула кошку в сторону, поднялась и прошла по пустой темной гостиной, с испугом думая, что Сэм еще не пришел. Это напомнило ей ту ночь на съемках, когда появилась Эйприл и Сэм не пришел к ней.
   Вот так, наверное, все и начинается. Поздние приходы, ложь, ссоры, взаимные обвинения и оправдания. Было, конечно, глупо и немного по-детски думать, что на этот раз все пойдет по-другому, что на этот раз он не только будет ее любить, но и будет ей верен. Джан позволила убедить себя в этом, она пообещала себе, что не станет ему доверять, что не будет его любить. Она обещала это и Май. Если бы она только смогла поговорить с Май!
   Впрочем, какая бы от того была польза? Май ведь объяснила ей, что за человек Сэм и в какой опасности она находится. Но Джан не стала слушать. Она выбрала съемку фильма вместо тех предложений, которые были у ее агента. Она вступила в противоречие с Марти Ди Геннаро, а также с Моникой Фландерс, и даже с Саем Ортисом. Она, вероятно, испортила свою карьеру.
   Джан огляделась в темноте. Она напоминала ей могилу, женщина ненавидела эту комнату. Может быть, Ла Брек постарался подыскать хорошую квартиру, может быть, здесь было охранное устройство и охрана могла бы явиться по первому вызову, но Джан чувствовала себя здесь словно выставленная на обозрение, и ей было очень одиноко. Ей была невыносима мысль, что она находилась в доме без Сэма. Джан прошла через столовую, посмотрела на накрытый к ужину стол. Салат уже завял на тарелках, а рагу подсохло. Джан почувствовала озноб и забралась на софу, завернувшись в плед, лежащий сверху. Время, казалось, ползет. Сэм не позвонил. Может быть, он и не покажется больше. Может быть, Джан никогда больше не услышит о нем. Как и о Майкле Маклейне. В конце концов, фильм был завершен, оставались лишь небольшие доделки. Может быть, она больше просто не нужна.
   Когда Джан услышала, как к дому подъехала машина, она почувствовала, что злость в ней смешалась с облегчением. Потом Джан услышала шуршание шин по гравию, звук его шагов, скрежет ключа, вставляемого в замок. Она сидела неподвижно и слушала, как он тихо позвал ее, проходя по холлу. Наверное, он заглянул в спальню, потом в кухню. Наконец подошел к гостиной, и увидел ее.
   – А, вот ты где. Извини, что так долго заставил тебя ждать, – сказал Сэм, входя в комнату. Он выглядел усталым, под глазами залегли круги, они были даже темнее, чем обычно. – Мы занимались переделкой одного эпизода, – он взглянул на Джан и поморщился. – Почему ты сидишь в темноте? Ты злишься?
   – Ты пришел значительно позже, чем обещал, ты даже не позвонил мне, и спрашиваешь еще, почему я злюсь.
   – Извини, малышка. Я забыл позвонить тебе из офиса, а телефон в машине не работает. Он не соединяет. Я думал, что вернусь очень скоро.
   – Есть телефоны-автоматы.
   – О Джан! В Лос-Анджелесе только нищие пользуются телефонами-автоматами. Дай мне передохнуть. У меня столько всего в голове. Я понимаю, что не подумал о тебе, это грубо, прости, пожалуйста. Но мы ведь никуда не идем.
   Джан поднялась.
   – Нет, мы никуда не идем. Мы просто собираемся поужинать и заниматься любовью. Ничего такого, из-за чего стоило бы звонить домой. А ужин уже все равно остыл.
   – О, это совершенно верно. У меня была небольшая стычка с Эйприл. – Джан заметила, как он снова поморщился, и поняла, что ее слова лишь ухудшают его настроение.
   Сэм вздохнул.
   – Джан, ты не понимаешь, наверное, в каком тяжелом я сейчас положении. Нелегко закончить фильм так, как мы оба хотели его закончить. Я должен оставаться в хороших отношениях с Эйприл. Нам же надо много о чем переговорить, подумать о том, что мы будем делать в ближайшее время.
   – А чем еще ты занимаешься с Эйприл? – спросила она. – Выкладывай карты на стол. Вы репетируете сцены для других актеров? Или ты успеваешь везде? И на этот раз в сцене задействованы трое?
   – Ради Бога, Джан! Эйприл – продюсер. Неужели ты не можешь этого понять?!
   – Неужели ты не можешь понять, что я не слепая и не глупая. На этот раз я не стану закрывать глаза на то, как ты унижаешь меня перед… – Джан замолчала и отвернулась, прикусив язык.
   Сэм ни разу не унизил Джан Мур. Он унижал Мери Джейн Морган. Джан прошла через просторную пустую комнату к окну и уставилась в темноту. Она почувствовала, как Сэм подошел к ней, но не обернулась.
   – Когда я тебе лгал? – спросил Сэм, голос его был хриплым от боли.
   Джан старалась не смотреть на него.
   – Не пытайся мне лгать и говорить, что ты никогда не спал с Эйприл Айронз.
   – Джан, я же говорил тебе – это было давно.
   – Когда это началось?
   – Во время моей первой поездки сюда. Она хотела купить «Джек, Джилл и компромисс», а я не соглашался, потому что хотел сам быть режиссером этого фильма.
   «Итак, во время его первой поездки в Лос-Анджелес. Он спал с Мери Джейн – со мной! – в Нью-Йорке, а с Эйприл Айронз в Лос-Анджелесе».
   Джан помнила, как он звонил ей и извинялся. Может быть, он даже звонил ей из постели Эйприл?
   – Да, ты не слишком-то долго себя сдерживал.
   – Ситуация была очень сложной, Джан. Я хотел продать пьесу, но хотел и быть режиссером этого фильма, и хотел, чтобы мой друг исполнял роль в нем. Я никогда не вел подобных переговоров. Что-то я выиграл, но что-то и потерял. Мы заключили сделку в постели. Были машины, пальмы, французская любовь. Я чувствовал, что впервые в жизни оказался в центре вселенной. Впервые я стал кому-то нужен, у меня появилась власть. Я думал тогда, что сумею выбраться наверх. Но этого не случилось.
   «Сейчас Сэм, пожалуй, вполне откровенен, – подумала Джан. – Успокаивает меня. Сочувствует мне и рассказывает, как он заключил с Эйприл сделку в постели. Под предлогом своей усталости отказываясь заниматься любовью. А я тогда винила во всем себя».
   Она почувствовала, как кровь прихлынула к лицу, и едва не дала Сэму пощечину. Но как ей потом объяснить ему свой поступок?