Горбачева Наталья. Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

   – Я ничего не говорила Глебу…
   Ярослав опустился перед ней на колени и стал ласково гладить по голове.
   – Бедная моя девочка… Ничего не бойся, все будет хорошо… Не думай об этом. Всегда найдутся люди, которые думают о тебе плохо. Я это очень хорошо знаю. Главное – что ты думаешь о себе…
   Она подняла голову и сказала:
   – Главное, что ты думаешь обо мне.
   – Я ни в чем тебя не виню.

***

   Несколько дней состояние Прорвы было стабильно тяжелое. Михаил дежурил у палаты отца целыми днями, на ночь его выпроваживали из больницы. Врачи отказывались от любой его помощи, советовали ждать и надеяться: если организм крепкий – выкарабкается, шансы высокие, потому что сердце у него раньше никогда не болело. Любе он ничего не сообщал, зачем зря волновать – сама только что из больницы.
   К тому же на ее попечении была теперь и свекровь…
   Тем вечером Жилкины собрались все вместе за чаем. Порадовала Наталья Аркадьевна – впервые села за стол и начала сама медленно есть. Люба разливала чай. Все было хорошо и спокойно. Вдруг она вскрикнула и пролила заварку.
   – Обожглась? – испугался Гриша.
   Люба в изнеможении опустилась на стул, ее рука упала словно плеть. Отдышавшись, она сказала:
   – В сердце внезапно так кольнуло, будто иголка вошла.
   – А раньше такое было? – спросил Гриша.
   – Нет… никогда. Иголка ледяная… Так страшно стало, как будто случилось что-то ужасное. Сколько времени, не пора пить таблетку?
   – Полчетвертого… – посмотрел на часы Гриша.
 
   Через десять минут к ожидавшему в коридоре больницы Михаилу вышел врач и сказал, что его отец умер – в половине четвертого пополудни.

***

   Когда Жилкины попили чай, Люба измерила Наталье Аркадьевне давление, тепло сказала ей:
   – Замечательно, мама. Месяца через два будете сами гулять.
   – Спасибо, Любочка. Руки у тебя – золото. Как казню себя, что была против Гришиной женитьбы. Кого наказала? Себя.
   – Зато теперь мы все вместе, – улыбнулась Люба. – И ничто не нарушит теперь наш покой, да?
   Через час, когда женщины прилегли отдохнуть, в дверь позвонили. Гриша открыл дверь. Люба встала, потому что сердце не покидала тревога. Она прислушалась.
   – Пойми, она еще очень слаба. Чего тебе вообще от нее надо? Все, что вы с отцом могли натворить – уже натворили.
   – Но я должен сказать ей…
   – Мне скажи, я передам.
   Люба не могла понять, кто пришел. Она открыла дверь в коридор и увидела Михаила.
   – Люба!.. – воскликнул он. – Папа умер.
   Брат растерянно смотрел на сестру. Михаил остался на свете один-одинешенек, и если сейчас сестра не признает его…
   Люба шагнула к нему и порывисто обняла: – Успокойся, успокойся… – погладила его по родной щеке.

***

   Вадима Прорву отпевали в Покровской кладбищенской церкви Бережков. Отец Александр сказал немногочисленным собравшимся утешительное слово о том, что усопший сподобился кончины христианской – перед смертью за всю свою жизнь покаялся, причастился святых Христовых Тайн, а неисповеданные и забытые грехи омыл мученичеством тяжелой болезни. Умер в окружении родных, а мертвое его тело приняла родная земля, простив сорокалетнее странствование. Трижды пропели вечную память, заколотили гроб и вынесли из церкви. Похоронили рядом с могилами родителей, на которых стояли новые кресты.
   Лобов был долго недоволен речью батюшки: как же это, столько зла наделал, и вишь ты – христианская кончина…
   Михаил и Люба у могилы стали родными. Татьяна почувствовала огромное облегчение – сколько узлов развязалось!.. Вот какой конец у человека, бывшего ее первой любовью. Хороший конец, примирительный. Царство ему Небесное.

***

   Через несколько дней, разбирая бумаги в кабинете отца, Михаил в ящике письменного стола обнаружил запечатанный конверт с надписью: «Михаилу. Открыть после моей смерти». В конверте был сложенный пополам листок с предсмертным отцовским посланием.
   «Дорогой Миша! Если ты читаешь эти слова, значит, меня уже нет в живых. Верю, что, узнав, как я распорядился имуществом, ты меня поймешь. Хотя бы так я могу исправить то зло, которое совершил когда-то. Твой отец».
   Прочитав и сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, он отложил письмо. Пусть бы он как угодно распорядился имуществом, только был бы жив… Потом достал из конверта документ, заверенный нотариусом. Это было завещание, которое гласило, что Вадим Борисович Прорва, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещает фабрику своей родной дочери Любови Платоновне Жилкиной. Оставшийся не у дел Калисяк, заместитель Вадима Прорвы, узнав о подобном повороте событий, попытался насесть на обойденного наследника:
   – Несправедливо это, Михаил Вадимович. Все уходит в чужие руки. Это ведь ваше кровное дело, вы к нему душой прикипели! Да как же так?
   – Все решено… В законном порядке. Это воля моего отца, – осадил его Михаил.
   – Так ведь можно и перерешить. Разные ходы есть, вы же знаете, не мне учить… Да я не за себя, за вас! Любовь Платоновна ещё доказать должна, что она не Платоновна. А вы по всем документам родной сынок. Вам фабрика должна отойти, а не самозванцам.
   – Я вам советую, Юрий Демьянович, больше нигде с подобными предложениями не выступать и не распространять глупые слухи. Если желаете остаться при фабрике…

***

   У мужской части Жилкиных свалившееся наследство вызвало положительные эмоции. Гриша верил, что теперь «все может измениться», Петр мечтал о новом компьютере, Павел решил, что надо «куда-нибудь поехать». Но Люба сразила всех:
   – Ничего не будем делать. Я не собираюсь принимать это наследство.
   – А я не понимаю, что плохого в том, что ты согласишься принять наследство? – вскипел Гриша.
   – Прорва для меня чужой человек. Был и остался, – выдвинула она причину.
   – Неужели ты не понимаешь? Он хотел компенсировать…
   – И поэтому – нет, – перебила мужа Люба. – Он меня совсем не знал. И каково будет отцу? Моему, родному! Отцу! Подумай, Гриша… Это просто предательство!
   – Люба, да он будет только рад! – пожал плечами Гриша.
   К этому вопросу возвращались несколько раз, но Любу не трогали никакие аргументы и мечты о будущей прекрасной жизни. Она стала замыкаться в себе. Момент для подобных жизненных перемен был самый неудачный. Гриша боялся ухудшения ее здоровья. Михаил, узнав о решении старшей сестры, умолял Гришу переубедить ее. Но тот знал свою жену.
   – Я не буду на нее давить. Любе если что втемяшится… Она все-таки Лобова, а там такие характеры…
   – Это очень грустно… Знать, что сестра не хочет иметь с братом ничего общего, – тяжело вздохнул Михаил, расположившись на директорском месте, которое еще неделю назад было отцовским.
   – Не с братом, а с наследством, – поправил Гриша.
   – Мне нужна ее помощь. Я должен ехать в Канаду. И я никому не могу доверить фабрику, кроме Любы. Скажите ей об этом.
   После этого разговора Гриша решил заручиться поддержкой Ларисы. Хоть и на бегу, в буфете суда за чашкой кофе, но судья Лобова зрила в корень:
   – Папа все поймет… Гриша, ты объясни ей, что если она откажется, то право наследования по закону перейдет к Петру и Павлу.
   – Правда? – опешил он. – Как же, они же еще маленькие, в смысле, сами не смогут разобраться…
   – Да, – подтвердила Лариса, – все равно заниматься этим придется Любе. Зачем тогда все усложнять. С наследством у вас и так будет много проблем… Фабрика – это постоянный доход на всю оставшуюся жизнь. Вам что, деньги не нужны? Или близнецам?
   Наталья Аркадьевна своей еще не до конца восстановленной речью пыталась убедить невестку не отказываться от фабрики, потому что Петр и Павел уже большие парни и им хорошо бы по отдельной комнате…
   – Мама, прошу, не надо об этом… – отвечала Люба.

***

   Вернувшись домой, Гриша сразу получил упрек от Любы, зачем он Ларисе голову морочит этим наследством, она уже звонила.
   – Подожди, дай сказать… – он уселся в кресло отдохнуть и приготовиться к долгому приступу. – Люба, тебе все равно придется его брать.
   – Это почему же придется?
   – Если ты отказываешься, тогда по закону наследство переходит к детям.
   Раздалось оглушительное «ура», и восемнадцатилетние «дети», подслушивавшие под дверью, ворвались к родителям на кухню.
   – Мне большую половину! – закричал Петр. – Я первый родился!
   – Да тебя невменяемым признают, я постараюсь, – отозвался Павел.
   – Прекратите сейчас же! Сядьте, – приказал Гриша.
   – Рано радуетесь, мои богатенькие буратинки, – кажется, начала смягчаться Люба. – Вам наследства все равно не видеть, как своих грязных ушей… Лариса предупредила, что поскольку по документам я не Прорва, то есть не родственница, то придется платить огромный налог… Денег у нас нет практически никаких…
   – Ну, уж на налог занять можно, – разом воскликнули близнецы.
   – У кого это вы двести тысяч долларов займете?
   Гриша, исчерпав аргументы, разозлился – на Любу, на законы, на детей, на себя: благополучие семьи почти в кармане – уже и рука протянута, а положить невозможно. Неужели придется облизнуться? Впервые за много-много лет он обратился за утешением к матери.
   – Гриш, ты войди в ее положение, – мудро рассудила Наталья Аркадьевна. – И ребенка потеряла, и узнала, что отец – не отец. А посторонний дядя – мало того, что родной отец, так еще и благодетель. И все сразу на бедную ее голову. Уговоры не помогут. Вот что я тебе скажу. Если Люба не может принять наследство из-за Платона с Татьяной, значит, только они и могут ее уговорить…

***

   В Бережках последнее время только и разговору было – о смерти директора и будущем фабрики. Версии ходили самые разные. Фоминична принесла в дом Лобовых самую фантастическую – будто Вадим Прорва был американским шпионом, а на фабрике вовсе не соки давили, а иранцы добывали радиоактивное топливо. Прорва приехал это дело проверить, иранцы узнали и отравили.
   – Да… – только и нашелся сказать Лобов. – Тысяча и одна ночь. Как же иранцы это топливо делали, если он директором был?
   – А вот милиция сейчас и проверяет… – шепнула Фоминична.
   Выгнали старую сплетницу из дома с такой новостью, но обсуждать не перестали.
   – Михаил, говорят, волнуется, что с фабрикой будет, чтоб не оставить после себя безработных, – сказала Татьяна.
   – Волнуется он! – усмехнулся Лобов, занятый вырезанием новой фиги. – Так и будет! Продадут фабрику прохвостам и пропадай моя телега, все четыре колеса! Вон сколько проходимцев развелось! Одна сиротка Настя чего стоит..
   – Платон, оставь! Выбрось ее из головы!
   – А я и выбросил, Насти больше нет, – вдруг выдал Лобов.
   – Платон… Ты что такое говоришь? – насторожилась Татьяна.
   – Для нашей семьи ее больше нет. Она получила, что хотела, и больше не явится к нам! Никогда… – таинственно произнес Лобов.
   – Что получила?
   – Землю, за которой охотилась…
   Татьяна хотела узнать подробности столь странного заявления, но события развернулись в другом направлении. Приехал зять.
   – Гришенька, какими судьбами? – испугалась мама Таня. – Люба?..
   – Только без паники. Дома все хорошо, живы-здоровы. Надо поговорить.
   – Тань, чайку мужикам собери, – распорядился Лобов. – Может, пообедаешь?
   – Нет, то есть да… замотался, – настраивался на разговор зять.
   – Ну, чего уж, говори, сколько надо-то… Немножко дадим, – опередил Лобов зятя.
   – Я не об этом… Даже не знаю, с чего начать. Умер, значит, Прорва… После него осталась большая фабрика… – тянул Гриша.
   – Далась вам всем эта фабрика! Ну, продадут ее, пьяниц прибавится, будем жить, как жили.
   – По-прежнему не получится, – объявил Гриша. – Этот Прорва завещал фабрику вашей… моей… Любе. Документ оставил.
   Лобов сначала и не понял, о чем речь. Он только увидел, как Татьяна всплеснула руками, села на табуретку и застыла с изумленным лицом.
   – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – высказался наконец Лобов. – Вспомнил, значит… Мать, дай-ка нам для сугреву, что-то зазнобило…
   Но Гриша возразил:
   – Пока не за что пить: Люба не хочет принимать наследство Прорвы – боится, как бы не подумали, что она предала Лобовых. Платон Глебович, понимаете, такой шанс выпадает раз в жизни, – беспокоился Гриша.
   Все понимал Лобов, только и его заело. Он, конечно, сказал, что Люба должна принять, если и Михаил не против, с тем и отпустил зятя. Но ночью заснуть не мог, ворочался. Все-таки разбудил супругу:
   – А Вадим-то царский подарок сделал! И пусть Люба обязательно возьмет эту фабрику, надо уговорить. Гришка прав: сколько можно в нищете сидеть? Мне такого подарка в жизни не сделать…
   – Перестань, Платон, что ты сравниваешь? Сорок лет, ежедневно ты давал все, что мог. Болеет ребенок – на руках ночью носил. У кого какая беда – ты последнее отдаешь. Тебе орден надо дать за твоих детей.
   – Это какой же – «Отец-героиня»? – невесело пошутил Лобов.
   – «За заслуги перед Отечеством», первой степени. Спи.

***

   Михаилу Прорве пришлось принять на себя руководство фабрикой, пока Люба отказывалась от нее. Теперь у него совершенно не было времени на свидания со своей невестой, да и настроения – тоже. Ему хотелось побыть одному. И Лике это было понятно. Пока суд да дело, она отправилась покорять Москву.
   Лика пожила немного у Ларисы, но у сестры был Олег. Лика не хотела им мешать и решила искать работу. Она поехала в родной вуз, куда провалилась летом и в который собиралась снова поступать. На Доске объявлений прикрепила свое: «Выпускница колледжа по специальности «Садоводство» ищет временную работу с постоянной зарплатой». И вот у этой Доски объявлений случайно встретилась с Раей, стриженной почти под ноль. Рая провалилась вместе с Ликой, только летом у нее были длинные волосы цвета баклажан с морковкой – ну очень стремно. Лика тогда еще ей сказала, что с такими волосами оно взяла бы Райку лишь на украшение санаторной клумбы.
   Через пять минут девчонки выяснили подробности ближайшего будущего: Райка не определилась, куда поступать, но ходит на подготовительные курсы, хотя, как и прежде, не верит, что можно поступить без блата.
   – А в Москве работу можно найти? – спросила Лика.
   – Работы непочатый край! Выбор огромный: хочешь, стоишь на Садовом и раздаешь рекламки где-что-почем, а хочешь – в Манеже… – Рая не докончила фразу, вытаращившись на проходившего мимо с иголочки одетого молодого мужчину. – Здрасьте!
   – Кто это? – шепнула Лика.
   – Девушка, как, говорите, называется ваша деревня, Большие Бирюки? Собралась на ландшафтный дизайн, а Зарецкого не знаешь, – усмехнулась Рая.
   Лика обернулась, обернулся и Зарецкий и очень мило ей улыбнулся.
   – Симпатичный…
   – Да уж! Особенно если учесть, что у него самая крутая частная фирма и вся Рублевка к нему в очередь стоит. Говорят, такие штучки придумывает… А он на тебя клюнул…
   – С чего ты взяла? – удивилась Лика.
   – Увидишь! – оценивающе прищурилась Рая.
   Через пару дней на мобильник Лики позвонил мужчина с приятным тембром голоса и предложил работу. Встречу назначил у институтской Доски объявлений. Через десять минут. Рая именно в это время предлагала сбежать с занятий. Теперь побег откладывался. Рая предупредила подругу:
   – Номер сохрани. Если кто из студентов прикалывается – найдем, замучим. А как вы друг друга узнаете?
   – Ну… я его – по доброму лицу, а он меня – по яркому сиянию таланта, – ответила Лика.
   Девушки побежали к Доске объявлений. Через несколько минут около этой доски появился… Зарецкий, сразу подошел к Лике и процитировал что-то из афоризмов Монтескье про красоту женщин. А потом сказал, что это он предлагал ей работу.
   – Вы ведь знакомы с ландшафтным дизайном?
   – Да, но пока мы с ним только на «вы», – честно призналась Лика.
   – Сказано изящно, браво! Думаю, что мы с вами сработаемся, – старался быть серьезным Зарецкий. – Вот моя визитка. Завтра в десять утра – подходит?
   .– Говорят, у вас такая крутая фирма… а у меня ни опыта, ни особых знаний, – смутилась Лика. – Я вам очень благодарна, но боюсь подвести вас. На Доске столько объявлений, почему вы позвонили именно мне?
   – Я всем звоню и… радуйтесь, выбрал вас! В общем, Москва не сразу строилась, да и я не сразу стал Зарецким.
   Лика посмотрела на него внимательно и спросила:
   – А кем же вы были раньше? Какая у вас девичья фамилия?
   Он сначала даже не понял, о чем она… А потом закинул назад голову и захохотал.
   Наутро, ровно в десять ноль-ноль Лика стояла у роскошных дверей фирмы Зарецкого. Она подняла руку, чтобы позвонить в дверь, но дверь сама распахнулась, и Зарецкий, весь такой, денди, предложил войти. Огромная мастерская была завешана фотографиями садов, спроектированных мастером. Восхищенная Лика не могла наглядеться.
   – Неудивительно, что вы… у вас столько призов, – сказала она.
   – Стараемся…
   – А где этот сад? – Лика ткнула в понравившийся рисунок.
   – Это проект так и не был реализован. Заказчик счел его слишком… футуристическим.
   – Вот придурок! – отругала заказчика Лика и спохватилась: – Ой, простите.
   Зарецкий довольно захохотал и похвастался:
   – Этот проект получил первый приз на конкурсе в Токио. А японцы-то знают толк в дизайне…
   – Я вам так завидую! – опечалилась Лика.
   – А я вам! Потому что вам только предстоит влюбиться… в свою профессию.
   Лика от смущения даже покраснела, как провинциальная барышня. Зарецкий залюбовался – она и правда была хорошенькой провинциальной барышней – таких сейчас днем с огнем не сыщешь…
   – Решено. Следующий проект я делаю с вами. Актер Плещеев давно уж просит меня…
   – Да вы что! – от страха Лика даже замахала руками. – Я ведь ни в зуб ногой.
   – Зато я… шарю. Или так уже не говорят? Клиент он капризный, но с вами, думаю, капризничать будет поменьше!
   – Андрей! – воскликнула Лика и бросилась ему на шею, представляя, как расскажет о такой удаче Мише.

***

   Дальше пошло все как по накатанному. У Зарецкого, конечно, были основные наработки по проекту сада для Плещеева. За несколько дней он ввел в курс дела Лику, которая, что называется, схватывала на лету и даже сделала несколько небольших предложений.
   – Правильно мыслите, – одобрил Зарецкий. – Завтра поедем к Плещееву, посмотрите местность в натуре.
   – И Пле-Плещеев будет? – сделала большие глаза Лика.
   – Конечно! Вы с ним познакомитесь, он дядька симпатичный, но со своими тараканами. Главная беда, что он все время забывает, что не на съемочной площадке… Держаться с ним просто и не говорить, что он гений.
   – Почему?
   – Потому что он это и так знает. Ну а теперь решим финансовый вопрос.
   – Я ничего не умею, даже платить мне не за что…
   – Скромность украшает человека, но деньги дают ему свободу. Удивлен вами… – отметил Зарецкий. – Ваши ровесники, даже не обладающие столь явными способностями, как у вас, сначала спрашивают: «А что я буду за это иметь?» Сумма в шестьсот долларов вас устроит?
   Лика потеряла дар речи.
   – Это, конечно, для начала, – добавил Зарецкий.
   – Спасибо, Андрей, – растрогалась она. – Я теперь смогу снять квартиру.
   Через неделю Зарецкий поручил Лике чертить весь проект, искренне высказывая похвалы ей то за то, то за это: и пространство-то она чувствует, и в растениях разбирается, и правильно ориентируется в современных направлениях, и независима, и обходительна с людьми…
   Как-то на мобильник позвонил Миша, она не могла не ответить – по-деловому:
   – Миша, я сейчас на работе, перезвоню, когда вернусь домой… Хорошо? Целую.
   Зарецкий поинтересовался:
   – Бойфренд?
   – Не люблю этого слова, – ответила она.
   – Простите… Значит, это серьезно. Лика кивнула в ответ.
   – Скучает? – понимающе спросил Зарецкий. Лика кивнула еще раз.
   – Неудивительно… – согласился он. – Вы очень милая девушка.
   Потом милая девушка осмелела и стала делать замечания по разработанному проекту. Зарецкому замечания нравились, и он решил:
   – Знаешь, давай-ка свои предложения вноси в проект. Жалую тебе полную свободу! Ну, как, справишься?
   Лика недоверчиво посмотрела на него, но потом воскликнула:
   – Спасибо, Андрей! Это суперски! И за что ты так мне доверяешь?
   От своего «ты» она покраснела как мак.
   О своих дизайнерских успехах Лика не без гордости докладывала Ларисе, когда приходила к ней ночевать. Получалось – именно ночевать, потому что Лика работала по десять часов в сутки. Когда она рассказала, что «Андрей Николаевич» разрешил ей самодеятельность, Лариса сказала:
   – Странно как-то. Вы ведь почти незнакомы и вдруг такое доверие…
   – Лара, «почти незнакомы» уже не скажешь. А информации о Зарецком в Интернете – море!
   – Я не об этом. Какой он человек, ты не знаешь.
   – Естественно! Мы общаемся в основном по работе… Мне-то что? Зарплату дает, работой нагружает, обещает помочь поступить в институт. Говорит, что я талант.
   – Зачем это ему, Лика? – допытывалась Лариса.
   – Ой, Ларис, ну просто он добрый, порядочный человек. И внешне такой… респектабельный. И вообще… Я же рядом с ним целыми днями сижу – все видно. Я ему помогаю. Потому что он просто за-ши-ва-ет-ся.
   – Ну ладно, зачем на холодную воду дуть, пока не обжегся, – улыбнулась Лариса. – Ты довольна?
   – Да все отлично складывается! Вот только… С Мишей мы стали очень редко встречаться, – вздохнула Лика.

***

   Вскоре им предстояло и вовсе расстаться. Михаил должен был лететь в Торонто: из Канады пришло извещение от адвоката, что он стал наследником приличного состояния. Надо было вступать в права наследства. Он уговаривал Лику лететь за океан с ним, но она отказалась, боясь" потерять «такую хорошую работу по специальности». В аэропорт Лика чуть не опоздала, уже объявили посадку, и у влюбленных оставалось всего несколько минут, чтобы сказать друг другу самое главное.
   – Я вернусь, как только смогу, – пообещал Михаил. – Как же там я буду без тебя?
   Они поцеловались – впервые по-настоящему.
   – Вот это мило: да ведь я здесь тоже буду без тебя, – размазывала она слезы по лицу. – Так что, дорогой мистер Прорва, как разбогатеете – не зазнавайтесь, помните о нас. А если вы позвоните, как только приземлитесь на родной Канадщине, мы будем безмерно счастливы.
   – В Канаде будет глубокая ночь…
   Вместо ответа Лика крепко прижалась к нему.
   – Лика, я люблю тебя, – обнял ее Михаил. – Мне надо идти, заканчивается посадка, слышишь, объявили?
   На следующий день Лика была не работник. Она сидела за столом и задумчиво смотрела сквозь чертеж. Зарецкий наблюдал недолго, стал подтрунивать над ней:
   – И вот он летит над океаном, за бортом минус пятьдесят, но на сердце у него весна: он любим, она его любит…
   Лика вздрогнула:
   – Как вам не стыдно – без разрешения проникли в подсознание!
   – Лика, идите-ка домой, – улыбнулся Зарецкий. – Все равно вы сегодня присутствуете только номинально, а мысли ваши на высоте десять тысяч метров. Я все понимаю, я же не чурбан бесчувственный. Идите домой, поплачьте всласть, пострадайте на всю катушку…
   – Извините, Андрей Николаевич… – всхлипнула Лика. – Я больше не буду.
   – Идите, идите, – повторил он, но вдруг вспомнил: – Как у вас с квартирой, нашли?
   – Нет. То есть предложения есть, но цены… А если недорого, то, считай, уже в наших Бережках. Но я ищу.
   – Знаете что, у меня приятель недавно уехал за границу и оставил мне ключи от квартиры. Очень приличная, в центре. Вы как, аккуратная девушка?
   – Я? Не очень, но буду стараться. Честно. Он ее сдает? – воспрянула Лика.
   – Нет, он уполномочил меня поливать цветы и вовремя вносить квартплату. Но мне же совершенно некогда!
   – А давайте я буду поливать и платить квартплату!
   – Давайте… – обрадовался Зарецкий. – Вы меня очень обяжете…
   – Это вы меня на всю жизнь обяжете, – не согласилась Лика. – А когда можно заезжать?
   – Да хоть сейчас! Вот ключи… – он достал из кармана ключи и кинул ей.
   – Ура! Мишка, представляешь, как мне повезло! – воскликнула она. – А адрес скажете?
   Ночевала Лика в новой квартире – удобной, хорошо обставленной и отремонтированной. Цветов в ней, правда, было мало: один фикус в комнате и столетник на кухне. Но это и к лучшему – если вдруг погибнут, можно купить новые.
   Утром, придя на курсы, она увидела сидевшую в коридоре на огромном рюкзаке Раю. Оказалось, что подруга «опять поцапалась с предками и свинтила из дома».
   – Их парит мой прикид. Да их вообще все парит, что связано со мной, – объяснила Рая. – Они у меня редкие динозавры – чудом уцелели. Из-за одной моей прически целые войны. А уж такая хрупкая вещь, как образ жизни… – Потом она погрустнела. – Понимаешь, в общагу не селят подготовительных, но ничего, не пропаду…
   – Райка, танцуй! – засмеялась Лика. – У меня теперь квартира в центре, места – завались. Поехали. Готова даже пару пропустить.
   – Лика, ты супер-пупер!
   Когда Лика распахнула двери квартиры, расположенной рядом с Колхозной, окна на Садовое кольцо, Райка закатила глаза:
   – Лотто-миллион!
   – Представляешь, я первый раз буду жить одна, – сказала Лика. – Я такие квартиры только в журналах видела по дизайну! Заходи…
   – Главное, никто не будет вешать лапшу на уши: делай так, делай эдак. Моих предков перекорежило бы, если б узнали, как мне повезло!
   – А мои обрадуются. Просто не могу поверить, как все гладко катится…