Горбачева Наталья. Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

Наталья Горбачева
Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

Глава 1
ДЕНОМИНАЦИЯ

   – Платоша, ты только послушай! Как же хорошо… – выдохнула Татьяна.
   Она сидела на своем любимом старом стуле у кухонного окна, на подоконнике лежала книга. На столе высились разноцветные горки нарезанных овощей.
   – Как это ты затылком, что ли, меня видишь? – отозвался Лобов, вошедший с морозца в дом. – Собрать бы книги все да сжечь! Чует мое сердце, новый зятек сегодня нагрянет. А она, понимаешь, читает! Тань, тебе сколько лет?
   – Сорок пять, – засмеялась она.
   – Ну так… ягодка! Зять на носу…
   – Ты же знаешь, Платош, у меня всегда все готово. Все-таки послушай. «Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь, – с выражением начала супруга Лобова. – Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы; вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» – «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я»… Нет, классика, это великое дело! Спокойно, красиво, мудро…
   – Это «Муму», что ли? – беззлобно усмехнулся Лобов. – Ну институтка прямо!
   – Платош, что ты говоришь! Какое «Муму»! Это Гоголь, «Старосветские помещики».
   – Неужели? Спутал, прости… – Он встал около нее, поискал глазами в тексте и ткнул в нужное место: – Тогда читай дальше!
   – «Они никогда не имели детей, и оттого вся привязанность их сосредотачивалась на них же самих»…
   – Вот те и классика! – Лобов захлопнул книгу прямо перед носом жены. – А у нас их четверо. Да еще эта, как ее звать… деноминация! Только стали миллио-нэ-рами, и вот те раз… Отнимай три нуля. Да еперный ж театр…
   Татьяна вздохнула и принялась за готовку. Лобов подбросил полешек в русскую печку, пошуровал в ее недрах кочергой – остался доволен: не дымит и тяга хорошая, не зря все лето старался, перекладывал. Этой печке лет пятьдесят – считай, его ровесница! Дядька был печником, отец – дай бог ему здоровья! – с детства заставлял осваивать все необходимые навыки. Ни тебе ПТУ, ни этих модных теперь «колледжей»! Все секреты от мастера к ученику, да ремень хороший, ежели дисциплина начинала хромать. Зато теперь любые печки может класть, считай, лишняя профессия, за плечами не носить. Иногда и подработаешь. Правда, сельчане теперь русских печек в домах не ставят, газ им подавай! И он магистральный подвел. Конечно, удобно. Но без русской печки – не деревенский дом! Печка – домашний очаг, как без нее! На газу разве сделаешь настоящую кашу? Печек не стало, вот и семьи разваливаются…
   – Платош, что молчишь? – окликнула Лобова супруга.
   – Вот что… – растерялся он. – Помощь-то тебе нужна? Кроликов я покормил. Воды натаскал в баню, затоплю, когда вернусь. Посмотрим, какой толк в этом Германе, горазд ли попариться.
   – Куда это ты собрался? – удивилась она.
   Улей у Гагарина хочу купить. Матка сильная, рой большой, по осени сам видел. Если Ларка замуж выйдет за этого бизнесмена… Считай, рот новый прибавится, дети пойдут… И всем мед давай. Куплю, а? Поеду проценты сниму и куплю, а может, и весь пчельник… Гагарин пьет, не просыхает, погубит пчелок.
   – Но почему сегодня-то? Стоят себе зимой ульи и стоят! До весны подождут.
   – Слушай, Тань, никому не говорил, тебе скажу первой. Думал я тут, – Лобов подсел к столу. – Вот, к примеру, я положил в банк миллион. Это, считай, я засадил поле картошки. Мне ее нужно целое лето выращивать, то есть трудиться будь здоров. Если хороший урожай, соберу впятеро. Если дожди будут, могу и без картохи остаться. А тут миллион положил – старыми, а через три месяца обещают пятьсот целковых новыми прибыли. Старые – новые, фиг разберешь! Откуда они ее возьмут, прибыль эту, а? Да не только мне, всем! Что получается? Все только будут сдавать свои деньги и ждать прибытку, а работать-то кто будет? Вот где коммунизм!
   Лобов разнервничался, даже испарина на лбу выступила. Татьяна в недоумении руки опустила.
   – Тут фиговина какая-то, не пойму. Буратино с лисой Алисой. Бешеные проценты и делать ничего не надо. Поеду заберу свой миллион от греха подальше. Чует мое сердце – завтра будет поздно. Я же не один такой умный. А ну как все догадаются и ринутся за своими деньгами. Поеду. Не гожусь я в бизнесмены. Ну их к шуту, эти проценты!

***

   Как говорится, зверь на ловца бежит. Про ульи Лобов, конечно, придумал, чтобы разговор в нужное русло пустить.
   А тут вышел из дома и Гагарина увидел, своего старого друга. Вместе учились, вместе работали в колхозе. Платон Лобов был подчиненным Юрия Алексеевича, работал главным инженером в колхозе, где Гагарин был председателем. Колхоз развалился, Юрий Алексеевич стал спиваться. Дети его выросли и разъехались, жена где-то далеко внуков нянчит. Жизнь председателя пошла наперекосяк. Не потерял Гагарин одного – гордости за то, что является полным тезкой первого космонавта. Так что в большом селе Бережки Гагарин – это его прозвище.
   – Платон! – приветствовал Гагарин. – Не ругайся, принял с утра маленько. Сын звонил, дочка у него родилась…
   – Три года назад, – вздохнул Лобов. – Лексеич, тороплюсь. В Москву и обратно. Завтра поговорим.
   – Ты что ж, не рад: внучка у меня родилась, – Гагарин ухватился за лобовский рукав. – Поздравь!
   – Ты вот что, – сделал отвлекающий маневр Лобов. – Ульи у тебя живы?
   – С утра были живы. Что им сделается.
   – Отдай мне их, пока пчелки-то живы. Как поправишься, верну. Я тебе мед давать буду.
   – Да хоть сейчас, пошли… – потянул Гагарин за собой.
   – Автобус, Лексеич, побежал, – вырвался из дружеских объятий Лобов и поднял руку.
   Автобус затормозил, Лобов сел. До августовского дефолта было не протиснуться, а теперь в Москву ехали пять человек. Кризис. Вот те и политэкономия с научным коммунизмом!
   Подходя к банку, он еще издали заметил толпу. Сердце упало: опоздал. Лобов остановился, сунул под язык валидол, сосчитал про себя до ста, пошел дальше. Послышались отдельные выкрики: «Ворюги! Сволочи!» Лобову даже полегчало – правильно он сообразил про подвох с процентами. Обманули народ, как Буратину. На кого теперь надежда? Только на себя. Он вынул из кармана бумажку со своим номером, ввинтился в толпу.
   – У вас какой номер? – спросил он у интеллигентного на вид человека, который молчал. Остальные скандировали. «Верните деньги! Верните деньги…»
   – Номер свой, дорогой товарищ, можете забыть, – грустно сказал тот.
   – Как это?
   – А вот так. Плюнуть на него и растереть! Нет больше банка. И денег наших нет. Вот читайте! – интеллигентный развернул перед Лобовым бумагу.
   На типографской листовке черным по белому было отпечатано: «Бизнес-банк закрыт».
   – И что, денег не вернут?
   Вопрос был риторическим.

***

   Надо же было случиться такому совпадению: именно в эту минуту вторая дочь Лобовых, Лариса, вышла из женской консультации, которая находилась недалеко от лопнувшего «Бизнес-банка». Отец и дочь шли друг другу навстречу – сосредоточенно глядя себе под ноги, думая каждый о своем. Так они поравнялись и разошлись, не заметив друг друга. Лобов, понятно, решал в голове теорему, как доказать, что был прав, отдавая все семейные сбережения «под огромный процент», хотя супруга отговаривала. Мудрая все-таки Татьяна женщина…
   Тридцатилетняя Лариса только что узнала, что находится на третьем месяце. Врач спросил, будет ли она «в такие трудные времена» рожать. Лариса сразу же представила лицо матери. Та ответила бы однозначно: «Времена всегда трудные. А детей Бог посылает – на радость». Лариса и сказала, что рожать будет. А теперь сердце в пятки ушло -• как будто ее на месте преступления поймали… Мужа-то еще нет. Герман обещал съездить к ее родителям. Да, она должна сегодня же съездить в Бережки вместе с ним. Сразу все и выяснится. Родители благословят, они и распишутся.
   В своем офисе Герман с самого утра собирал вещи. Собственно, основную часть он уже отнес домой, остались всякие вещички – сувениры, ручки, календарики, пепельница. За сборами наблюдал коллега. Он завидовал.
   – Уезжаешь все-таки… Молодец.
   – Временно меняю место жительства, – без энтузиазма согласился Герман.
   – Хитрый ты, Конев. Успел до дефолта денежки за бугор перевести, да?
   – Это коммерческая тайна, друг.
   – Успел… – подтвердил свои подозрения коллега. – Откуда же ты узнал? Стало быть, есть связи. Поделишься на прощанье?
   – Связи тут ни при чем. Голый расчет аналитического ума. Голова не для того, чтобы шляпу носить. В ближайшие десять лет на родине ловить нечего.
   – Значит, больше не вернешься.
   – Поглядим… Жизнь покажет, – закончив сборы, сел за свой пустой стол Герман Конев.
   Именно в эту минуту в кабинет вошла Лариса. Герман смутился, сразу не нашелся, что ответить на ее: «Мне нужно с тобой поговорить. Очень». Коллега благоразумно удалился. Она подошла к Герману, ожидая, что он обнимет, скажет ласковое слово. Но Конев отстранился и стал говорить о том, чего она никак не ожидала, она даже не сразу поняла, о чем речь…
   – Лара, мне придется уехать, меня пригласили работать в Европу. Подожди, не перебивай! Выслушай. Мне придется поехать одному, я не смогу тебя взять. Такой шанс выпадает раз в жизни, я не могу его упустить. Ты должна понять…
   – Понимаю, – ответила она, хотя понимала в эту секунду лишь то, что никакого отца у ребенка не будет.
   – Я знал, что ты поддержишь, – он наконец обнял ее. – Ты у меня умненькая. Я все продал, обрубил концы, отступать теперь некуда… Я устроюсь и вызову тебя. Я тебе ничего не говорил, боялся, что отговоришь. Может, это самая большая моя ошибка. Но есть шанс добиться в жизни большего, понимаешь, большего!
   Лариса кивнула, говорить она не могла, душили слезы.
   – Лара, ты хотела мне что-то сказать, когда вошла, – вдруг вспомнил он.
   – Это… неважно. Теперь это неважно.
   – По-человечески не получилось объяснить. Простишь меня?
   – Мы собирались к родителям в Бережки съездить. Ты сам обещал, они будут ждать. Лучше не говорить им о твоем отъезде. Мы съездим к ним? – вдруг спросила Лариса.
   – Через три дня самолет, – сказал Герман. – Ты ведь меня проводишь?

***

   Лариса его не проводила. Закрутилось все так, как народ приметил. Пришла беда – отворяй ворота.
   С началом перестройки у многих российских семейств стала уходить почва из-под ног. Лобовых до сих пор бог миловал. Но и их черед пришел.
   Лариса была маминой надеждой, и она оправдала ее – поступила на юрфак МГУ, окончила с красным дипломом и вместе с московской пропиской в коммуналке получила распределение в районный суд. Она была на хорошем счету, ей прочили большое будущее. При ней был трезвый ум, железная воля, прекрасное образование, здоровое тщеславие. Правда, все это не защитило ее в тот злосчастный день. Весь свет стал немил. Захотелось, как в детстве, уткнувшись в мамины колени, выплакать горе.
   Лариса взяла административный отпуск и к вечеру добралась до дома, который теперь все называли по-модному – фазендой.
   – Доченька! – всплеснула руками мама Таня. – Приехала! Одна? Это даже лучше. Только выглядишь не очень:..
   – Все хорошо, мамуль. Просто работы много… Есть хочется, – высказала Лариса дорогую для матери просьбу. Кормить детей было любимым занятием Татьяны Лобовой. – А где все?
   Что-то произошло в доме, потому что мама не сразу бросилась разогревать ужин. Она умоляюще сказала:
   – Папа чем-то сильно огорчен, закрылся в комнате. Пойди, Ларик, может, к тебе выйдет…
   Но Лобов только сказал из-за двери:
   – Деточка, я сплю. Завтра поговорим.
   Лариса это дело так не оставила. С сестренкой Ликой вышли они во двор и стали заглядывать в занавешенное отцовское окно. Вдвоем подтащили лестницу, полезла Лика.
   – Спокойно! – с половины лестницы спрыгнула Лика и затараторила. – Фигу режет. Завтра, значит, расскажет, что случилось. Из Москвы приехал не в себе. Представляешь, он сегодня не дал мне денег. Атлас растений по почте пришел, надо выкупить. Он, правда, в пять раз дороже стал, чем когда я выписывала. А дед все слышал, решил меня пожалеть. Приносит сто рублей с пенсии и говорит: «Купи, внучечка, книжку. Отец твой, видать, соломы объелся». А я ему: «Этого, дед, мало», – «Как так мало, объясни очевидное-невероятное!» Он совершенно не понимает, что творится. Дед все мечтает в метро за пять копеек проехать. Так и помрет…
   – Лика!.. – легонько шлепнула сестру по губам Лариса. – Не болтай!
   – Я образно, – нашлась Лика. – Ты знаешь, недавно мама сказала папке: «Ты бы розу вырезал, что ли?» А он ответил: «Пробовал, выходит фигня».
   Сестры еще долго хохотали, обсуждая отцовское хобби. Платона за глаза называли в деревне фигорез. Он резал из дерева дули разных размеров. Что бы ни подбросила Платону жизнь – он отвечал новым произведением, новой фигой.
   На ночь сестры устроились в своей бывшей детской, там было так уютно и покойно. Лариса на время даже забыла о своих несчастьях, но уже утром всем все стало известно. Первой узнала одиннадцатилетняя Лика. Проснувшись, она сразу же затараторила, предлагая сестре отправиться в лес «посмотреть на заячьи и другие следы».
   – Марш в школу, – вяло отмахнулась Лариса. – Мне нехорошо…
   – Тошнит? – участливо спросила сестренка. – Значит, ты беременная. Я читала про токсикозы. Ура! – воскликнула она и помчалась на кухню, откуда так вкусно пахло.
   – Доброе утро, ребенок! Что так рано? – удивилась мама Таня.
   Лика схватила оладушек и выпалила:
   – Скоро что-то узнаешь. Мамуля, как вкусно! Зайди к Парику. Она сама скажет…
   Татьяна многозначительно и радостно улыбнулась – она сию секунду пошла бы узнать «что-то», но как отойдешь от плиты! Первым делом – приготовить завтрак всей гоп-компании, да каждому – свой. Разбаловала она своих домочадцев… Тут как раз и сам вошел, хмурый. Выгнал из кухни Лику, закрыл двери, сел за стол.
   – Платон, ну что ты, как с цепи сорвался! Второй день…
   – Сорвешься тут. Все наши деньги, мать, до копеечки сгорели.
   – Да как же это! – всплеснула руками Татьяна.
   – А вот так. Банк закрыли. Лопнул банк. Как при капитализме. Дожили…
   – Они же говорили, что все нормально…
   – А у них и сейчас все отлично. Сидят где-нибудь в кабаке, водку жрут, черной икрой закусывают. Никому больше веры нет! Как же жить дальше?
   – Как жили, так и будем… – растерянно произнесла Татьяна. – Видишь, а ты все-таки прав оказался… насчет процентов, – решила она его подбодрить.
   Но это только подлило масла в огонь.
   – Ни фига себе эксперимент с собственной семьей. Деды по старинке в своих сундуках деньги хранили и нормально, японский городовой. А мы дожили! Инфляция, еперный театр! В валюте все надо было хранить! Рубля больше нету! Как же до меня сразу не дошло! – зашумел Лобов. – А вдруг завтра деньги на что-то понадобятся. Всю жизнь по копеечке собирали, и на тебе! Бандиты. Вот тебе свобода и демократия! Вот тебе бизнесмены! Кто смел, тот и съел!
   – Потише, Платон! Зачем всем знать… Я во всем виновата, зачем только эту мысль подала, – горько вздохнула Татьяна.
   – Да один хрен! – стукнул кулаком по столу Лобов. – В банке не сгорели, инфляция сожрала бы.
   – Бог дал, Бог взял, Платон, так мама говорила!
   – Ты мне Бога хоть сюда не вплетай!
   – Галя с Иваном у нас занимали… – нашлась Татьяна. – Неудобно, конечно, напоминать, но ведь не чужие – сестра двоюродная, поймет. Отдадут долг, как-нибудь выкрутимся… Если что…

***

   В это же утро неутешительную новость узнала и старшая дочь Лобовых. Летом Люба, в кои-то веки, поступила в медицинский во Владимире. В тридцать два года, когда к тому же на руках двое мальчишек-близнецов, непросто быть студенткой очного отделения: каждый день из Ковригина ездить на учебу на электричке. Но муж ее, Гриша, просто золото, на радостях, что жена осуществила давнишнюю свою мечту, помогал ей, как только мог.
   Правда, в последнее время он был как будто не в своей тарелке. На все расспросы – один ответ: «Любочка, тебе кажется». И вот пошла она утром на электричку, а электрички до полудня отменили. Люба вернулась домой. Гриша был дома, даже не услышал, как она вошла.
   – Гришенька, что случилось? Отгул взял? И моя электричка…
   – Люба, плохие новости, – недослушал Гриша. Он был бледен. – Я потерял работу. Грозились-грозились, наконец и наш филиал закрыли. Кому сейчас нужны НИИ пищевой промышленности? И олухи вроде меня…
   Для Гриши, интеллигентного, доброго и доверчивого человека, это была катастрофа. Люба даже удивилась, что он так долго скрывал от нее свои переживания.
   – Подожди, Гриш, не паникуй! Придумаем что-нибудь, – с советским энтузиазмом воскликнула она. – Это временные неприятности. Вот увидишь…
   – Любаша, все гораздо серьезней, чем ты представляешь! В нашем Ковригине скоро совсем не будет никакой работы, пойми. А детей кормить надо! Попробую устроиться грузчиком в пищевую промышленность. Если возьмут, конечно…
   – Ну какой из тебя грузчик, золотая моя голова! Гриша, ты найдешь выход. Я в этом не сомневаюсь, только не унывай! Родители всегда говорили: главное не унывать, – обняла мужа Люба. – У меня – всегда нужная людям профессия: медсестра. Пока постараюсь взять академический отпуск. Гриш, может, нам ребеночка родить, тогда и причин для академки искать не надо…
   – Люб, ну ты что, издеваешься?
   – Нет, а что я такого сказала?
   – Все вы, Лобовы, как не от мира сего, – с некоторым облегчением вздохнул Гриша. – За это я вас и люблю!
   – Гриш, давай съездим к родителям, сегодня, а? Отец что-нибудь посоветует. Может, пасеку с ним разведете?
   – Нашла пасечника… – вполне успокоенный ответил Гриша.

***

   Лариса сидела на завалинке лобовского дома, на морозном воздухе полегчало.
   В Бережках родительский двор был одним из самых больших. Три поколения Лобовых – прадед Мефодий, дед Глеб я отец Платон строили его и перестраивали, ломали и пристраивали – «притирали к настоящему моменту», как любит повторять дед Глеб. За домом начинался бывший колхозный, а ныне – ничейный яблоневый сад. Лариса представила, как ее ребенок будет бегать по этому саду, но тут же потекли слезы – безотцовщина. Такого у Лобовых еще не было.
   – Ларик, замерзнешь! – услышала она материнский голос. – Ты почему не идешь завтракать? А ну марш!
   – Я не хочу…
   – Лара, что за слезы? Кто обидел мою девочку?
   От этих слов Лара разрыдалась. Мама Таня совсем этого не ожидала, сказала:
   – Ларик, не плачь, папа услышит. Он очень расстроен.
   Лариса сорвалась с места и побежала к калитке. Мама Таня – за ней. Почти силой затолкала ее в сарай, где хранился всякий хлам, в темноте усадила на скамейку, стала утешать, не зная даже, от чего… Наконец, дочь рассказала, что Герман «уезжает насовсем за границу».
   – Это плохая весть. Но ведь почти со всеми это когда-нибудь случается, – вздохнула мама Таня.
   – Со всеми, кроме вас с отцом, – всхлипывала Лариса.
   – Мы другой случай. Не лучше и не хуже. Просто другой. Дочь, все это надо пережить.
   – Мама! Мама… Я жду ребенка от него.
   Обе замолчали. Мама Таня встала, потом снова села, открыла дверь, глотнула воздуха, потом спросила:
   – И он не знает?
   – И никогда не узнает.
   – Не узнает? И что же ты будешь делать? Одна, с ребенком на руках?
   – Ничего. Ребенка не будет.
   – Не делай этого, Ларочка. Если бы я думала так… папы не было бы рядом.
   – Мама, но он же не бросал тебя беременную, чтобы уехать за тридевять земель.
   – Лара! – запнулась мама Таня. – Ларочка… В жизни не все так просто, как кажется со стороны. Все наши грехи настигают нас, когда мы этого совсем не ждем… Не делай этого, не губи жизни.

***

   Несколько семейных смерчей, зародившихся сутки назад, к вечеру потеряли всю свою мощь и рассосались в недрах лобовского дома. Приехали Жилкины – Люба, Гриша и их близнецы, Петр и Павел. Взрослых мама Таня предупредила, чтобы к Ларисе с расспросами не приставали, потому что дело серьезное и своими советами можно только все испортить. Сели за стол. Дед Глеб всех удивил – пришел в рубашке с завязанным «морским узлом» галстуком, снял свои вечные валенки с галошами, балагурил-балагурил, а потом выдал:
   – Не вздумай, внученька, младенчика-то убить. Кабы твоя прабабка так думала, я бы не родился, и вас, внученьки, некому было бы на свет произвести. Думаешь, тогда легче жилось? А я был девятый сын в семье. Мать рожала – плакала, не знала, чем кормить будет.
   Лариса всхлипнула, не смогла удержать слез, отбросила свой стул и убежала.
   – Отец! – укорила мама Таня.
   – А что отец? – И крикнул вдогонку внучке: – Лучше со слезами жить, чем живую душу загубить. Умела грешить, умей и расплачиваться. Вот так вот. Ну, выпьем за здоровье будущего правнука. Глебом назовите. Я-то, поди, его уж не увижу.
   – Дед, ну ты всех уже достал! – строго сказала Лика. – Тебя же предупредили…
   – А это еще что за пигалица? А ну цыть! Тебе кто слово давал?

***

   Главные трудности начались через месяц. Районный гинеколог сказал Ларисе, что анализы у нее плохие и требуется лечение под наблюдением эндокринолога. В обычной больнице нет даже глюкозы, а ей нужны дорогие импортные лекарства… Все это, несомненно, есть в платных клиниках. Но платные клиники «для обеспеченных рожениц».
   – А необеспеченным что делать? – занервничала Лариса.
   Что делать и кто виноват. Два неразрешимых вопроса русской действительности, – развела руками гинеколог. – Мне очень жаль, женщина, но теперь на эти вопросы каждый отвечает сам. Хотите, выпишу вам направление на аборт. Только наркоза в больнице тоже нет. Наши женщины могут потерпеть. Вот направление.
   – Не надо…
   Лариса решила, что сходит в платную, но только для того, чтобы еще раз сделать анализы. Если в районной даже лекарств нет, значит, анализы – вообще неправильные. На анализы ушла вся имевшаяся у нее наличность – до зарплаты пришлось занимать. В платной поставили диагноз просто криминальный. По-научному не понять, а на человеческом языке звучит примерно так: гормональная недостаточность, дисбаланс лейкоцитов, эндокринные нарушения, отрицательный резус-фактор… На приеме в каком-то невероятно стерильном голубом кабинете улыбчивый доктор сказал ей:
   – Но, бог даст, родите! Мы и не таких вытаскивали. По вопросу оплаты, пожалуйста, пройдите к менеджеру. Не переживайте! – он положил ей на плечо ласковую большую руку. – Стрессы вам сейчас не на пользу. Всего хорошего!
   У этого самого менеджера по оплате Ларису ждала Люба, которая обрадовалась хорошим прогнозам. Правда, когда сестры подсчитали стоимость трехмесячного пребывания «в стационаре», разразилась буря.
   – Около пяти тысяч… – сказала милая девушка.
   – Это как, старыми или новыми? Что-то мало… – удивилась Люба и полезла за деньгами.
   – Дама, четыре тысячи девятьсот десять долларов…
   Люба занервничала, принялась шумно доказывать, что нечестно говорить: ребенка сохраним, только деньги – вперед.
   – Это же вопрос жизни и смерти, понимаете?
   – Дама, мы вас насильно в стационар не укладываем, – спокойно возразила милая девушка. – Ищите другие варианты. Люди вон квартиры продают, чтобы ребенка заиметь. Лечитесь у районного гинеколога.
   Люба оглянулась на сестру, которая стояла ни жива ни мертва, бледная, сдерживая слезы, и заставила себя успокоиться.
   – Дай бог, чтобы вам не пришлось идти к районному гинекологу, – выдавила она из себя. – Лариса, мы найдем эти деньги. Когда нужно ложиться?
   – Можете завтра. Тогда сегодня, пожалуйста, оплатите хотя бы недельное пребывание…
   Люба отдала все свои сбережения, которые не успела съесть инфляция – хватило на две с половиной недели.
   Она довезла Ларису до дома, а сама отправилась к родителям в Бережки. Какие-то деньги у них на книжке были. Наверняка нужная сумма наберется. Ребенок у Лобовых всегда был дороже денег.
   От Любиных невеселых рассказов Лобов заболел, душа заныла – не унять. Он ушел к кроликам, даже не поужинал. Про лопнувший банк рассказала мама Таня и вдруг прибавила:
   – Значит, продадим дом. Иначе Ларик на грех решится, бедная моя девочка…
   Ночью родители долго обсуждали семейные обстоятельства, крутили так и эдак. Лобов не заснул до утра. Дождался, когда жена откроет глаза, и сказал:
   – Пойду к Гагарину. У него домина какая! Потеснится, ничего… У него поживем…
   – Погоди ты, Платон. Соберусь, к Гале съезжу. Они нам тысячу долларов должны, пусть наконец отдают.
   Но из-за визита к Гале в соседнюю деревню заныла душа и у Татьяны Лобовой. Деньги в долларах отдавали взаймы на шесть месяцев два года назад, еще до летнего обвала рубля, до дефолта. Двоюродная сестра и вернула ту же сумму в долларах.
   – Галь, так тогда доллар в шесть раз дороже был, – попыталась объясниться Татьяна. – Получается, отдаешь только шестую часть.
   Я в этих валютах ничего не кумекаю, – прикинулась сестра. – Вот как брали, так и отдаем… И не зыркай на меня так! Я тебе сколько раз говорила: забери деньги, а ты…
   – Первый раз слышу…
   – Вот и неправда твоя, я как Зинку-то замуж отдала, сразу и сказала: бери назад свои доллары. А ты вон чего дождалась…
   – Так значит, Галя, все понимаешь, – покачала головой Татьяна. – А у нас горе…
   – Дак, а у кого его нет? Чаю-то попьешь?
   – Эх, Галя-Галя! Не ожидала от тебя!
   – Запричитала!.. Какое горе-то? Мужик, что ль, твой запил? Нет? Ну, так тогда и горя-то нет. Все придумываешь себе горе, смотри, как бы взаправду не случалось…