Горбачева Наталья. Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

   – Лике, наверное… – Леня целовал Настину грудь.
   – Лень, скоро обед кончится, люди пойдут, перестань, – вывернулась она из его объятий. – Ты сын, ты мужчина, и ты должен стать единственным наследником, понял?
   – Оно мне надо? В земле копаться?
   – Вот горе мое луковое. Я же тебе объяснила: земля дорожает. Вот-вот застройщики ломанутся. Глядишь, мы еще миллионерами станем. Бери свою землю!
   – Бери… Как ее возьмешь-то? – сдавался Леня. – Насть, а ты учитываешь, что у отца еще трое детей. С какой стати он отдаст всю землю одному мне?
   – Знаешь, как в деревнях говорят? «Сколько девку ни корми, а – чужая». Ты и единственный сын.
   – И мне как раз отец меньше всего доверяет. У него Лика – свет в окошке.
   – А ты у матери, это же видно… – подметила Настя.
   – Но решать отцу…
   – Эх, Леня, какой же ты балбес! Все тебя задвигают…
   – Неправда! Я не балбес.
   – Земля должна быть твоей! – заглянула ему в глаза Настя. – Это закон. Знаешь, у царей тоже любимые дочки были, а наследником становился сын! Понял?
   – Отчасти…
   Обед кончился, и деловые звонки прекратили беседу.

***

   Настя решила эту мысль вдалбливать неотступно. Спустя несколько дней дождливым вечером заявилась она в дом Лобовых. Леня и сам ужинали, мама Таня мыла посуду… Лобов не удержался, спросил:
   – На какие шиши ты собираешься кормиться и семью содержать?
   – Будет день, будут и шиши, – со смешком ответил наследник.
   – Слыхала, мать, юмориста? Собираешься сесть жене на шею?..
   – У нас же такое хозяйство… Прокормит… – ответил Леня.
   – Бона как… – удивился Лобов. – Нам с матерью на шею?
   В этот момент и вошла Настя, несчастная и заплаканная, с большой дорожной сумкой через плечо.
   – Здравствуйте, – обвела она всех взглядом и вдруг разрыдалась. – Не брала я ее шубу. Я не знаю, куда она подевалась…
   – Какую шубу, Настя? Успокойся, – кинулась к ней Татьяна.
   – Хозяйки, у которой я жила. У нее шуба пропала. На кого же еще подумать, как не на меня. Собирай, г-говорит, с-свои манатки и чеши отсюда! Куда я теперь пойду?
   Мама Таня сняла с ее плеча дорожную сумку и сказала:
   – Лень, достань из шкафа простыню, пододеяльник и наволочку, отнеси в ту спальню, наверху…
   – Правда? – бросилась обнимать маму Таню Настя.
   Когда супруги Лобовы улеглись, то долго вели еще разные разговоры…
   – Думаю, Насте у нас будет хорошо. Комната просторная. Только когда девчонки с семьями приедут, будет тесновато. Ты что молчишь?
   – Могла бы посоветоваться, когда в доме ее оставляла, – пробурчал Платон. – Люди начнут болтать…
   – На каждый роток не накинешь платок… – отмахнулась она. – Бедная Настя. Столько лет одна, без родных…
   – Я-то о другом… – повернулся к жене Лобов. – Как бы Ленька наш вниз ее не потянул… Вот уж не думал, что в моем доме когда-нибудь будет такое. Живут не расписавшись, родителей не спросили…
   – Да они же в разных комнатах, – сказала мама Таня. – А Насте кого же спрашивать? Директора детдома?
   – Эх, мать, наивная ты какая! В разных комнатах… Про Леньку тоже – что говорить: сами вырастили, – вздохнул Лобов.
   – Видишь, как сына хотели, и избаловали, – согласилась она. – А я, Платон, последнее время почему-то часто вспоминаю тех людей, что погибли в аварии… Девочку, которую ты спас, ей три годика было?.. Это сколько же ей теперь? Как Насте, наверно… Дай бог, чтобы она нашла свой дом… Я ведь, Платон, о ней с тех пор и молюсь. Об Анастасии…
   – Ну, молись, молелка, а я спать хочу… – Лобов отвернулся от нее.
   Ночь Настя провела в комнате у Лени. Лобов назвал супругу наивной, Леня выразился иначе:
   – Классная у меня все-таки мама. Кто б еще оставил в своем доме такую темную личность, как ты, – сообщил он своей невесте.
   Она засмеялась:
   – Мама – отпад, и ты – ее слабость. Может, она на отца надавит?
   – Ты о чем?
   – О земле, – напомнила Настя.
   – Сдалась тебе эта земля!.. – отмахнулся он. – Ну ты крутая, такое учудила… Чудила! – и стал, как это теперь называется, «заниматься любовью». Этой ночью Леня «перешагнул через себя»; еще утром он не мог бы представить, что в родном доме можно спать с не женой.
   Со следующего утра Леня принялся чудить сам. Маме Тане наврал, что собирается снова в Германию «зарабатывать на семью», и просил, чтобы Настя осталась жить в его комнате. А почему в Германию – потому что отец собирается отдать землю Лике, у которой есть свой план, и Лика «не даст развернуться».
   – Что ж мне, с собственной сестрой воевать? – подытожил Леня.
   – Погоди, отец еще ничего не решил, – испугалась мама Таня. – Я поговорю с ним, попробую его убедить… Только обещай, что ты больше отсюда никуда не уедешь! Обещаешь?
   – Ну если так, то да, – чмокнул ее в щеку Леня.

***

   Случайно или нет, но с появлением Насти в доме Лобовых у всех членов семейства начались неприятности. Самое серьезное, конечно, было у Любы. Арест Гриши произошел именно в тот день, когда Настя поселилась у родителей. Татьяна и Платон так и не узнали, что старшая дочь лежала в больнице, потому что после известия об аресте Люба под расписку оттуда ушла. Аскольд рассказал ей то, что видел своими глазами. Гриша ждал на складе тех самых «шварцнегеров», которым собрался отдать требуемые ими проценты. Бандиты в назначенный срок не явились, но спустя некоторое время пришли милиционеры и задержали «гражданина Жилкина» по подозрению в убийстве «граждан Глушко и Адамова». Милиционеры надели на Гришу наручники и увезли в неизвестном направлении.
   Люба подключила к защите мужа сестру. Лариса приехала в Ковригин и беседовала с прокурором, своим бывшим сокурсником, убеждая, что «Гриша и преднамеренное убийство вещи несовместимые»…
   – Факты, дорогая Лариса Платоновна, факты против. Машину сожгли – раз. Двадцать тысяч долларов вымогали и он отдал – два. И еще шесть тысяч требовали – три. А вот и четыре: в день убийства у них была назначена встреча. Скажешь, случайное совпадение?
   – Да кто сказал, что Гриша – их единственный клиент? У них наверняка в твоем районе таких пруд пруди.
   – Повод у него был, а вот алиби – нет. А главное, он сам себе не помогает: «где был – не помню, с кем виделся – не знаю»! Детский сад… Не хотел говорить, да и права не имею. Ну, по старой дружбе: тех двоих убили с особой жестокостью, перед этим пытали…
   – Значит, нашелся хищник покрупнее… Это не Гриша.
   – Следствие покажет…
   Лариса ничем не могла помочь делу. Как сказал прокурор, повод был, а алиби отсутствовало – с 17 до 18 часов пятницы, 20 апреля, когда были убиты Глушко и Адамов.

***

   Лика, вынужденно живя с Настей под одной крышей, на дух ее не принимала, не разговаривала с невестой брата, а если разговаривала, то на повышенных тонах. Настя же была спокойна и терпелива и, конечно же, выигрывала раунды в борьбе за землю. Однажды Лика случайно подслушала разговор Насти с Леней: та вдалбливала ему, мол, Лика выскочит замуж, и лобовская земля чужому дяде достанется. «Нужно убедить родителей, что ты будешь лучшим хозяином, чем твоя сестра»… Лика к месту и не к месту пыталась доказать отцу, что Настя не та, за кого себя выдает, а хищница, позарившаяся на их землю… Отец, как и все Лобовы, не любил, чтобы на него давили, и стал даже покрикивать на младшую дочурку. Дескать, у нее был только журавль в небе с ее агротуризмом. А вот Леня якобы держал синицу в руках – зачатое Настей желание работать на собственной земле. Как раз то, о чем Лобов всю жизнь мечтал…
   На самом деле Платон в душе очень переживал. Он боялся кого-нибудь из детей обидеть, уже и не знал, как поступить и зачем вообще затеял дележ земли. Всегда спокойная домашняя атмосфера все больше накалялась.
   А тут еще Вадим Прорва встретил у магазина Татьяну и завел какой-то странный разговор:
   – Хотел поговорить о твоей дочке…
   У мамы Тани сердце в пятки ушло, подумала – про Любу… Прорва же имел в виду исключительно коммерческий интерес, который подогревал его заместитель Калисяк. Образовался замкнутый круг: фабрика была готова к началу производства, но без документа о собственности на землю, в которой залегал пласт минеральной воды, долговременных кредитов никто не давал. Документ этот отсутствовал, потому что Лобов землю не продавал. Калисяк уши прожужжал, что «более пронырливые перехватят идею», к тому же – не начиная производства, Прорва уже терпел убытки. Короче говоря, Вадим встретил Татьяну у магазина не случайно, а подкараулил и завел с ней разговор заботливого отца:
   – Хотел поговорить о твоей дочке и моем сыне…
   У Татьяны отлегло от сердца. Поговорили они, мама Таня рассказала, что Лика собирается стать ландшафтным дизайнером и остаться в Бережках, работать на земле. Но и Леня хочет заняться хозяйством, потому интересы столкнулись, и они с Платоном плохо представляют, что делать. Вот тут Прорва кстати и сказал:
   – Что тут придумывать? Продайте землю, а деньги поделите поровну. Чем плохо?
   – Платон на это не пойдет, – ответила Татьяна.
   Тем не менее, вернувшись домой, она сказала мужу:
   – Платон, мы не должны допустить, чтобы наши дети перессорились… нужно продать землю и поделить деньги пополам – Лике и Лене.
   – Сама додумалась или кто подсказал? – мрачно спросил Лобов.
   – Скажи, что тебе дороже – земля или дети?
   Лобов помолчал, потом негромко и внушительно ответил:
   – Таня, об этом больше со мной не заговаривай. Никогда.
   Подобных тупиков в супружеской жизни Лобовых было – по пальцам пересчитать. Татьяна знала, что спорить с мужем бесполезно. Она расстроилась, стала искать по ящикам корвалол, который где-то лежал «на всякий случай». Лобов оторвался от своей газеты и принялся мерить кухню быстрыми шагами. Казалось, что от нервного напряжения между ними вот-вот должна проскочить молния…
   – Эта земля должна остаться моим внукам! – вдруг ударил он кулаком по столу. – Не для того я всю жизнь копался по локоть в грязи, чтобы теперь ее продавать!
   – Где корвалол? – спросила она.
   – Я спокоен, – отрезал Лобов.
   – А я нет… – ответила Татьяна и без сил опустилась на стул.
   – Хорошо… – сразу обмяк и Лобов. – С-соберем семейный совет. Поговорим… Только соберем всех.
   – Хорошо, отец. Как раз в это воскресенье все и приедут на помолвку…

***

   Семейный совет так и не состоялся, потому что никто из детей на него не явился. Утром в воскресенье позвонила Люба и отказалась приехать из-за того, что у Гриши якобы неотложные дела. Сказать родителям, что мужа арестовали, она не могла.
   Лариса в субботу вечером обещала, что приедет. Но обстоятельства сложились не в пользу семейного свидания. В середине недели у нее испортилось настроение, а к воскресенью оно стало просто отвратительным. Однокурсница Ларисы Зина, столкнувшись в коридоре, намекнула, что о ее отношениях с Менделеевым многим известно.
   – Лариска, поверь, я за тебя безумно рада, но остальные… Ты ведь знаешь людей…
   – Да пусть болтают. Жалко, что в Уголовном кодексе нет статьи за сплетни.
   – Выходные с Олегом – это сплетня? – в упор спросила подруга.
   Застигнутая врасплох Лариса не нашлась что ответить.
   – Только не забывай, что в таком случае вы не сможете вести в суде одни и те же дела. Как говорится, адвокат и судья, состоящие в интимных отношениях… – Зина решила произнести проповедь на эту тему.
   Лариса, смутившись и недослушав, быстро ушла в кабинет, откуда по мобильному позвонила Олегу и упавшим голосом сказала, что у них больше не будет совместных обедов, перекуров и прочая. По крайней мере на работе.
   В это самое время Менделеев имел неприятный разговор с адвокатом Градовым. Тот шантажировал Олега «близкими отношениями с судьей Лобовой», которую необходимо было убрать из дела убийцы Величко.
   – Ты, Вить, за кого меня принимаешь? – спокойно спросил Олег.
   – Ага!.. Стало быть, действительно влюбился, как пацан, – подтвердил свою догадку Градов. – А вот и вещ-док, – он достал из портфеля и показал Менделееву фотографию, на которой был запечатлен страстный поцелуй судьи и адвоката.
   Дрянь же ты, Витя… – заиграли желваки у Менделеева. – Ты не сможешь ее убрать из дела таким образом. И знаешь почему? Потому что я напишу заявление и сам уйду из этого дела. Предоставляю тебе защищать этого подонка…
   – Бона как… – ухмыльнулся Градов. – Но тогда тебе будет другая шарада… Через неделю вернешь мне долг, весь…
   – Витя, уговор был до конца года…
   – А теперь другой уговор. Я тебе деньги всегда занимал, когда тебе позарез были нужны, а ты мне не можешь сделать одолжения…
   – Я через неделю не смогу отдать… – сказал Менделеев и добавил: – Как бы я тебе сейчас по морде съездил, Витя.
   Они сидели в буфете и говорили тихо и спокойно, кто бы мог подумать – о чем!..
   – А ты сходи-ка в казино. Вдруг повезет, – подмигнул Градов.
   – С этим завязал, – доложил Менделеев.
   – Кто однажды начал играть, того могила исправит…

***

   В субботу Олег и Лариса друг другу даже не позвонили, размышляя о невеселых новостях. В воскресенье с утра Менделеев решил поехать к Ларисе домой и объясниться. Но не только он отважился на это. Герман Конев ждал в такси у подъезда. Лариса уезжала на рынок купить вкусненького для родителей, а когда вернулась, поставила машину на стоянку и направилась к дому, на ее пути внезапно возник отец Глеба. Она напугалась, но виду не подала:
   – Я тебе так ясно все объяснила: не приходи, не звони, исчезни! Да ты пьян… Проваливай!..
   – Ну, уж и пьян, всего рюмочка хорошего коньяка, – пожал плечами Конев. С этого момента за происходящим, сидя в своей машине, наблюдал Менделеев, подъехавший к Ларисиному дому. – Грубо разговариваешь, хотя я и заслужил. Знаешь, что говорят: «Без бумажки ты букашка».
   Пока эта бумажка у тебя, я – букашка. Ты отдашь мне ту расписку?
   – Боишься, что я буду тебя шантажировать?
   – Тебе нравится держать меня в страхе? – ухмыльнулся Конев.
   – Для Глеба тебя нет в живых, – отрезала Лариса. – Я так ему сказала…
   – Зачем?
   – Ты сам от него отказался, когда ему была необходима твоя помощь. Он выжил, а ты умер.
   – А если Глеб узнает… что я жив?
   – Вот для этого и нужна мне эта «бумажка». Чтобы он понял, почему я ему солгала.
   – Ну, Лариса, это как-то не по-взрослому…
   – Повторяю специально для замминистра: я никогда не верну тебе эту бумагу, ни за что не дам увидеться с Глебом. Ты умер, ясно? – Лариса была в гневе. – А это надолго. Попробуешь мне или сыну навредить, сотру в порошок.
   Она обошла Германа и направилась к подъезду, но он грубо схватил ее за рукав. Менделеев выпрыгнул из машины и через пять секунд оказался около них.
   – Простите, я могу вам помочь? – вмешался в разговор, но Ларисе просигналил «мы незнакомы».
   – Иди, мужик. С женой говорю.
   – Ручонки шаловливые от женщины убери, – приказал Менделеев.
   – Парень, отойди, – сказал, как плюнул, Конев. – Ты знаешь, с кем связался?
   – Да ну, откуда… Руки сам уберешь или мне их укоротить?
   Герман отпустил Ларису и сделал шаг к Менделееву. Тот ударил. Герман пошатнулся и упал. Его такси тут же отъехало.
   – Ты, парень, попал, – лежа сказал Конев.
   Гражданка, если вы не имеете претензий к гражданину, идите, пожалуйста. Если имеете, будем вызывать милицию…
   – Претензий не имею. Спасибо, – сказала Лариса и побежала. Глеб был один дома.
   – Тебе мозги еще раз встряхнуть, или ты этот адрес уже забыл? – обратился Менделеев к своему сопернику. Он узнал его: это был тот фрукт, который разыскивал Ларису в суде. Теперь понял: это и есть «умерший» отец Глеба. Хорош…
   В это воскресенье Лариса никого не хотела видеть.

***

   Не зная этого, к назначенному времени Лика отправилась встречать Ларису к развилке дорог. Прогуливались они вместе с Оксаной, бывшей невестой брата. Лика теперь часто жаловалась ей на Настю. Оксана, как всегда, не отвечала: у нее на душе кошки скребли, зачем влюбилась в этого предателя… Она только печально доложила подруге, что в супермаркет ее на работу тоже не взяли. Обе думали об одном: скоро у Ленечки глаза-то откроются и тогда… Лика посоветовала ей сходить в кафе – место официантки оставалось до сих пор вакантным.
   В который раз прошли они мимо креста у поворота на Бережки, около него опять стояла банка с живыми цветами.
   – Мне мама рассказала про этот крест знаешь что? – вдруг сказала Оксана. – Тут авария была лет двадцать назад. Машина врезалась в прицеп. Платон Глебыч с Татьяной Андреевной с ярмарки возвращались.
   – Мои родители? – удивилась Лика. – И что?
   – В той машине муж с женой ехали. Погибли сразу, девочка осталась. Странно, кто это спустя двадцать лет крест поставил?
   Лика с Оксаной бесполезно прождали Ларису целый час и вернулись обратно. В гостиной лобовского дома был накрыт огромный стол: мама Таня готовилась к парадному обеду три дня. Лобов слонялся без дела в праздничной своей одежде, перекусывал на кухне – жена к столу подходить не разрешала. Вернувшись домой, Лика узнала, что звонила Лариса – не приедет. Но за стол все равно не садились, ждали Леню с Настей, которые днем куда-то уехали и до сих пор не возвращались.
   Жених и невеста заехали в кафе – развеяться. Когда вышли, обнаружили, что колесо Лениного автомобиля проткнуто.
   – Такое могло случиться только с тобой! – разозлилась Настя.
   – Никто не застрахован… – ответил Леня, рассматривая свою новую покрышку.
   – Да тебе на роду написано быть неудачником, идиот несчастный!
   – Сама дура! – обернулся Леня.
   – Что?
   – Орешь, как дура. Лучше думай, что делать.
   – Опять я «думай»? Пошли машину ловить. Мы уже опоздали на ужин.
   – Да… – выругался Леня, – с этим ужином!
   Они шли по разные стороны шоссе, ловили машины. Но было воскресенье, автомобили проносились мимо.
   Жених с невестой переругивались всю дорогу. Домой приехали поздно. У Лобовых была мертвая тишина, еда со стола убрана. В середине стола лежала новая фига. Это всем привет от Платона Лобова.

***

   Последней каплей в решении вопроса о земле была встреча Лобова с Прорвой. Платон снабжал своим медом кафе, как раз привез туда пуд прошлогоднего. В кафе обедал Прорва. Увидев Платона, Вадим с полоборота завел разговор о покупке земли, говорил, что хочет обустроиться в Бережках навсегда. Обещал двойную и тройную цену против рыночной. Лобов свою продавать наотрез отказался и посоветовал «олигарху» попытать счастья у его соседа, деда Киселева. Тут счастье Прорве наконец улыбнулось: старый Кисель продал землю, которая граничила с лобовской.

***

   Вконец замучил Лобова земельный вопрос, непонятно кем поднятый… И он решился. Без семейного совета. Позвал в гараж Леню и Лику, раскинул на столе чертеж – план трех собственных гектаров земли и показал карандашом: «Вот это тебе, Леня, а это тебе, Лика!», по полтора га. Лике достался сад, «потому что ей нужнее» и весь участок вдоль реки. Лене – остальная земля, по словам отца, лучшая, потому что всю ее «в ладонях перетер». Не земля – золото…
   – Съездим к нотариусу и владейте, – печально заключил раздел Лобов.
   После этого события ни Леню, ни Лику было в доме не слышно. Платон переживал, ходил задумчивый и неразговорчивый. Наконец, пожаловался жене:
   – Опять недовольны, опять не так. Я вот что решил, Танюша: на каждый чих не наздравствуешься, разделил, как сумел, а кому не нравится, пусть катятся колобком.
   – Да ну, перестань. Как жили маленьким колхозом, так и будем, – улыбнулась она.
   – Вот только интересно, кто в этом колхозе теперь председатель… – вздохнул он.

***

   Лобов хотел как лучше, а получилось совсем уныло. Мог ли он предположить, что это ускорит отъезд любимой дочки из родного дома. Платон объяснял:
   – Ну не мог я поступить иначе! Может, для Леньки это единственный шанс? Я и сам боюсь, что он все испортит… Я и правда к нему всегда слишком строгий был! Детей и ругать, и хвалить надо. А я его все ругал…
   – Пап, ты только не нервничай! – обняла его Лика. – Мне и самой тяжело. Уеду я из Бережков.
   – Не выдумывай! – У Лобова даже испарина на лбу выступила.
   – Ты выслушай меня спокойно, ладно? Мои планы, пап, уже не имеют никакого смысла. А может, и не имели… Придется мне другую цель поискать. Поеду в Москву. Поговорю с Ларисой, у нее поживу, найду работу, запишусь на подготовительные курсы. На этот раз я должна поступить. Пап, ну, правда! Я же не за океан уеду, буду приезжать.
   – Сначала часто, потом реже и реже…
   – Душу не трави, мне самой плохо… Пап, скоро Леня на ноги встанет. Я ему мешать не хочу…
   – Ах, дочка, дочка, – отвернулся от нее Лобов, чтобы не видела его влажных глаз. – Выросла ты у меня…
   Только сейчас поняла Лика, как любит отца. Любовь вдруг по-настоящему явила себя и стала переполнять ее существо, о чем никому не расскажешь, даже Мише. Любовь такая, что истинно можно жизнь отдать за любимого человека. Такая любовь вызывает слезы умиления. Наплакавшись у себя в комнате, Лика пошла к матери:
   – Мам, ты знаешь что-нибудь про аварию, которая на повороте случилась? Давным-давно…
   – С чего ты вдруг? – насторожилась мама Таня.
   – У дороги крест кто-то поставил. Цветы каждый день носит.
   – Неужели?.. Да… Мы с отцом возвращались с ярмарки. На прицепе таком, трактор с прицепом. Большой… А уже осень, темнеет рано. Отец на обочину съехал зачем-то, не помню. А тут из-за поворота машина летит, мы и ахнуть не успели, как даст в наш прицеп. С дороги слетела, загорелась. Отец бросился, водителя вытащил, да он уж мертвый был. Женщина впереди – тоже сразу… Отец опять к машине. Я кричу: «Сгоришь», а он мне: «Ребенок там». Пока ребенка доставал, сам обгорел…
   – Вот папка! – на глаза Лики навернулись слезы. – Вы никогда не рассказывали…
   – Такое лучше всего забыть, – вздохнула мама Таня.
   – А девочка?
   – Девочку «Скорая» увезла. Я потом узнавала, куда она делась. Вроде бы родственники забрали, тетка…
   Лика слушала и – помимо воли – стала резать ножницами свой план агротуризма, с которым пришла к матери для совета о будущем. А разговор про другое оказался. Когда мама Таня поняла, что делает дочь, сказала:
   – Вот дуреха, зачем же ты все искромсала? Или это черновик?
   – В жизни не бывает черновиков, жизнь всегда пишется набело, – изрекла Лика.
   Мама Таня обняла свою младшенькую, прижала ее голову к груди, крепко поцеловала.
   – Это я виновата, – произнесла мама Таня. – Может быть, слишком, за Леню боялась: какой-то он нескладный. Вот и пилила отца, чтоб он к земле его привязал.
   – Все хорошо, мам, – обняла ее Лика. – Как ты хотела, так все и вышло. Я против Леньки ничего не имею. А вот с этой Настенькой мы еще нахлебаемся.
   – Ну почему, доченька?
   – Чужая она, мам. Чу-жа-я.

***

   Настя была чужой Лобовым, потому что не умела никого любить – в детдоме этому не учат.
   Когда Настя узнала, что Лене досталась лишь половина земли, она решила действовать самостоятельно. Ее бизнес-план пока никто не разорвал… Первым делом она отругала жениха, что не смог отстоять свои права. Потом решила намекнуть шефу – при удобном случае:
   – Земля, которая вам нужна, скоро станет моей. Надеюсь, мы сможем как-то договориться.
   Насколько мне известно, только часть, – сказал Прорва, удивляясь пронырливости своей секретарши – как это она все узнала. Калисяк еще что-то говорил про нее, мол, ее документы поддельные, требовал уволить. Но увольнять пока не время. Может пригодиться…
   – Мне будет принадлежать половина. Остальное – младшей дочке.
   Прорва выяснил, что половина была не та, но все равно ближе к пласту. От деда Киселя, оказалось, добраться до воды было практически невозможно – очень дорого.
   – Я принял к сведению ваше предложение, – сказал Прорва.
   – И… это все?
   Настя не ожидала, что Прорва так вяло отреагирует… Тогда она подкинула новый полешек в огонь своей ненависти. Застав Лобова в одиночестве в гараже, девушка рассказала Платону, будто подслушала один важный разговор.
   – Вадим Борисович хочет заполучить вашу землю.
   – Зачем ему это…
   – Где-то на вашей земле есть источник качественной воды, – шепотом сказала Настя, думая, что открывает тайну.
   – Знаю я про эту воду… – ответил он, тщательно вытирая после работы руки тряпкой. – И что?
   Настя смутилась: Лобов сбил ее с мысли.
   – Понимаете, Платон Глебыч… Им нужна вода для производства и на продажу – это очень выгодное дело. А дело в Лике… Они знали, что вы не продадите землю, потому сын Прорвы стал встречаться с Ликой, чтобы… Ну, в общем, Лика же в него по уши влюбилась.
   – Да не может быть такого… – озадаченно произнес Лобов.
   –„Я бы и сама не поверила, но Прорва сказал: «Эта земля невесте моего сына принадлежит!» И хмыкнул так… довольно.

***

   Ни о чем не подозревавшие влюбленные прогуливались в это время по своей любимой липовой аллее.
   – Я должна уехать, – печально сказала Лика. – И не хочу уезжать, потому что не знаю, как смогу без тебя… Мне уже плохо. А будет еще хуже.
   – Не будет, – ласково улыбнулся Михаил, – при условии, что я поеду с тобой. Я сделаю все, чтобы так было.
   Он обнял ее, словно фарфоровую вазу, боясь повредить. Но потом им все же пришлось расстаться – Михаил поехал на работу, в последнее время из-за Лики он нечасто навещал своего отца в офисе.
   В дверях Михаил столкнулся с Лобовым. Злой Платон втолкнул Михаила внутрь и тряханул его за локоть – выше не достал: Ликин ухажер был на полторы головы выше.