Страница:
обуревавших его чувств.
- Эх, старик, есть у меня на примете одно местечко неподалеку отсюда:
коралловый риф и белый песочек, настоящий белый песочек, из которого дети
строят замки, а позади зеленые склоны, такие бархатистые, как настоящий
газон, и богом созданные препятствия - идеальная площадка для гольфа. Я
построю там здание клуба, коттеджи с душами - словом, самый лучший, самый
роскошный клуб для гольфа на всем Карибском море, для самой избранной
публики. Знаете, как я его назову?.. "Дом Сагиба".
- И тут вы мне не предлагаете быть вашим компаньоном?
- Мечту не делят с компаньонами, старик. У нас возникли бы трения. У
меня все продумано до мельчайших деталей, и не хотелось бы ничего менять в
моих планах. (Интересно, не чертежи ли клуба видел Филипо?) Я долго,
ужасно долго добивался этого, старик, но теперь цель близка, я уже ясно
вижу каждую лунку на поле для гольфа.
- Вы так любите гольф?
- Сам-то я не играю. Всегда было как-то недосуг. Мне нравится идея.
Подыщу подходящую даму, чтобы принимала гостей. Красивую, из хорошей
семьи. Сперва я подумывал, не нанять ли девочек, но потом понял, что в
первоклассном гольф-клубе они будут не к месту.
- Вы придумали все это еще в Стэнливиле?
- Я мечтаю об этом уже двадцать лет, старик, а теперь желанный миг
близок. Выпьете еще мартини?
- Нет, мне пора.
- У меня будет длинный бар из коралла, я его назову Бар Необитаемого
Острова. Бармена себе возьму из Ритца. Кресла сделаю из выброшенного морем
дерева... конечно, для удобства на них будут подушки. Попугаи на
занавесках и большой медный телескоп у окна, направленный на восемнадцатую
лунку.
- Мы об этом еще поговорим.
- Я никогда ни с кем об этом не говорил... точнее, ни с кем, кто мог бы
меня понять. Только с мальчишкой-слугой в Стэнливиле - я тогда
разрабатывал план, - но бедняга в таких делах ничего не смыслил.
- Спасибо за мартини.
- Рад, что вам понравился мой погребец.
Оглянувшись, я увидел, что он взял салфетку и снова стал его протирать.
Он мне крикнул вдогонку:
- Давайте еще вернемся к этому разговору. Если вы хотя бы в принципе
согласны...
Мне не хотелось возвращаться в опустевший "Трианон", от Марты целый
день не было вестей, и меня снова потянуло в казино - оно хоть как-то
заменяло мне дом. Но до чего переменилось казино с той ночи, когда я
встретил тут Марту! Туристы исчезли, а из жителей Порт-о-Пренса мало кто
рисковал выйти на улицу после наступления темноты. Только за одним столом
играли в рулетку, и единственным игроком был итальянский инженер по имени
Луиджи, я был с ним немного знаком; он работал на нашей припадочной
электростанции. Ни одна частная компания не смогла бы держать казино в
таких условиях, и правительство его национализировало; каждый вечер казино
терпело убытки, правда, убытки эти выражались в гурдах, а их правительство
могло напечатать сколько угодно.
Крупье сидел насупившись - может быть, гадал, заплатят ли ему
жалованье. Как бы ни шла игра, в банке много не останется. При таком малом
количестве игроков один или два проигрыша en plein, и банк на сегодня
будет сорван.
- Выигрываете? - спросил я Луиджи.
- Выиграл сто пятьдесят гурдов, - ответил он. - Душа болит. Не могу
бросить этого горемыку одного, - и тут же выиграл еще пятнадцать гурдов.
- Помните, как тут играли в старые времена?
- Нет, меня тогда здесь не было.
Они пытались экономить хотя бы на освещении, и мы играли в полутьме,
как в подземелье. Я ставил фишки как попало, без всякого азарта, на
ближайшие цифры и тоже выигрывал. Крупье еще больше помрачнел.
- Я хочу поставить весь свой выигрыш на красное и дать ему возможность
отыграться, - сказал Луиджи.
- Но вы можете выиграть.
- Придется пойти в бар. Они, наверно, неплохо наживаются на выпивке.
Мы заказали виски - было бы слишком жестоко заказывать здесь ром, хотя
мне вряд ли стоило после мартини пить виски. Я уже почувствовал его
действие...
- Да не может быть! Мистер Джонс! - воскликнул кто-то в другом конце
зала, и, обернувшись, я увидел, что ко мне приближается, протягивая
влажную руку, казначей "Медеи".
- Вы перепутали, - сказал я, - я Браун, а не Джонс.
- Срываете банк? - весело спросил он.
- Там нечего срывать. Вот не думал, что вы заберетесь так далеко в
город.
- Сам я не всегда соблюдаю то, что советую другим, - сказал он и
подмигнул мне. - Я было пошел к матушке Катрин, но у моей девушки семейные
неприятности, ее до завтра не будет.
- А другие вас не устраивают?
- Привычка - вторая натура. Как поживают мистер и миссис Смит?
- Сегодня улетели. Им тут не понравилось.
- Надо было им плыть с нами. У них были неприятности с выездной визой?
- Мы получили ее за три часа. Никогда не видел, чтобы иммиграционный
отдел и полиция работали так проворно. Им, наверно, очень хотелось от нее
избавиться.
- Политические разногласия?
- Кажется, они разошлись во взглядах с министерством социального
благоденствия.
Мы выпили еще и еще и посмотрели, как Луиджи для очистки совести
проиграл несколько гурдов.
- Как капитан?
- Мечтает скорей выйти в море. Не выносит этого места. Сам не свой,
пока не снимется с якоря.
- А тот тип, в каске? Вы благополучно доставили его в Санто-Доминго?
Я испытывал непонятную тоску, вспоминая моих попутчиков, - может быть,
потому что там, на море, я в последний раз чувствовал под ногами почву и в
последний раз питал какие-то надежды: я возвращался к Марте и верил, что
все еще может перемениться.
- В каске?
- Неужели не помните? Он еще декламировал на концерте.
- Ах, тот бедняга. Мы и в самом деле доставили его благополучно, но
только на кладбище. У него случился сердечный припадок перед тем, как мы
вошли в порт.
Мы почтили память Бэкстера минутным молчанием, а шарик прыгал и щелкал
для Луиджи персонально. Он выиграл еще несколько гурдов и поднялся,
безнадежно махнув рукой.
- А Фернандес? - спросил я. - Тот черный, который плакал?
- Оказалось, что это сущий клад, - сказал казначей. - Знал все ходы и
выходы. Взял на себя похороны. Ведь он, как выяснилось, хозяин похоронного
бюро. Беспокоило его только одно: он не знал, какой мистер Бэкстер веры. В
конце концов он похоронил его на протестантском кладбище, потому что нашел
у него в кармане календарь с предсказаниями на будущее. "Альманах"... не
помню, как там дальше.
- "Альманах Старого Мура"?
- Вот-вот.
- Любопытно, какое предсказание там было для Бэкстера.
- Я посмотрел. Ничего лично для него там не было. Ураган, который
вызовет большие опустошения. Серьезная болезнь королевской семьи. Подъем
цен акций сталелитейных концессий на несколько пунктов.
- Пошли, - сказал я. - Пустое казино хуже пустой могилы.
Луиджи уже обменивал свои фишки на деньги, и я сделал то же самое. На
улице воздух был тяжелый. Как всегда, собиралась гроза.
- Вас ждет такси? - спросил я судового казначея.
- Нет. Шофер потребовал, чтобы я с ним расплатился.
- Они не любят стоять здесь по вечерам. Я отвезу вас на корабль.
Огни по ту сторону спортивной площадки загорались, гасли и загорались
снова. "Je suis Ie Drapeau Haltien, Uni et Indivisible. Francois
Duvalier". (Буква "F" перегорела, так что читалось "rancois Duvalier".) Мы
миновали статую Колумба и приехали в порт, к "Медее". Лампочка освещала
сходни и полицейского, стоявшего внизу. Свет из каюты капитана падал на
капитанский мостик. Я посмотрел на палубу, где сидел когда-то, разглядывая
пассажиров, которые, несмотря на качку, совершали свой утренний моцион. В
порту "Медея" (а она была единственным здесь судном) выглядела совсем
незначительной. Очевидно, морской простор придавал маленькому суденышку
достоинство и величие. Под ногами у нас скрипела угольная пыль, на зубах
хрустел песок.
- Давайте поднимемся на борт и выпьем на прощание.
- Нет. Если я поднимусь, мне, пожалуй, захочется остаться, что вы тогда
со мной сделаете?
- Капитан потребует у вас выездную визу.
- Сперва ее потребует вот этот тип, - сказал я, кивнув на полицейского
у сходен.
- Ну, с ним-то мы приятели.
Казначей жестом показал, как он опрокидывает стакан, и ткнул в меня
пальцем. В ответ полицейский ухмыльнулся.
- Видите, он не против.
- Все равно не поднимусь. Я и так уже сегодня пил что попало, - сказал
я. Но все же медлил у сходен.
- А мистер Джонс, - спросил казначей, - что с мистером Джонсом?
- Процветает.
- Мне он понравился, - признался казначей.
Эта темная личность, майор Джонс, которому никто не доверял, обладал
удивительным талантом завоевывать друзей.
- Он мне сказал, что родился под созвездием Весов, значит, в октябре, и
я посмотрел, что там про него.
- Где? У "Старого Мура"? Ну и что там было сказано?
- Артистическая натура. Честолюбив. Преуспеет на литературном поприще.
Что касается будущего, я там нашел только важную пресс-конференцию
генерала де Голля и электромагнитные бури в Южном Уэльсе.
- Он мне сказал, что вот-вот сорвет куш в четверть миллиона долларов.
- На литературном поприще?
- Вряд ли. Предложил мне пойти к нему в компаньоны.
- Значит, и вы разбогатеете?
- Нет. Я отказался. У меня тоже была мечта, как разбогатеть. Может,
когда-нибудь я вам расскажу о передвижной выставке картин - это была самая
удачная затея в моей жизни, но мне пришлось смыться, и вот я приехал сюда
и получил свою гостиницу. Неужели вы думаете, что я так легко откажусь от
верного дохода?
- Вы считаете, что гостиница - это верный доход?
- Самый верный из всех, какие у меня когда-либо были.
- Когда мистер Джонс разбогатеет, вы пожалеете, что не отказались от
этого верного дохода.
- Может, он мне даст взаймы и я как-нибудь перебьюсь, пока не вернутся
туристы.
- Да, он по-своему, натура широкая. Он щедро дал мне на чай, правда
конголезскими бумажками, и банк отказался их обменять. Мы выйдем в море
только завтра вечером, а то и позже. Приведите мистера Джонса к нам.
На склонах Петионвиля заиграли молнии; временами их лезвия сверкали так
долго, что высекали из тьмы очертания пальмы или угол крыши. В воздухе
пахло близким дождем, и глухое бормотание грома напоминало о школьниках,
хором повторяющих ответы учителю. Мы пожелали друг другу спокойной ночи.
Я никак не мог заснуть. Молнии вспыхивали и гасли с таким же
постоянством, как самореклама Папы-Дока в парке, и, когда дождь ненадолго
стихал, сквозь москитные сетки просачивалось немного воздуха. Обещанное
Джонсом богатство не выходило у меня из головы. Бросит ли Марта мужа, если
я получу свою долю? Но ведь ее удерживали не деньги, а Анхел. Я мысленно
уговаривал ее, что Анхел будет доволен, если я откуплюсь от него
регулярным пайком головоломок и печенья. Я заснул, и мне приснилось, что я
еще маленький и стою на коленях у алтаря школьной часовни в Монте-Карло.
Священник ходит по рядам и кладет каждому в рот французское печенье, но,
дойдя до меня, проходит не останавливаясь. Мимо меня с двух сторон
приходят и уходят причащающиеся, а я упрямо не встаю с колен. Священник
снова раздает печенье и снова обходит меня. Тогда я встаю и угрюмо иду по
приделу, который превращается в огромный птичник с рядами попугаев,
прикованных цепочками к крестам. Кто-то пронзительно меня окликает:
"Браун, Браун!", но я не уверен, что это мое имя, и не оборачиваюсь.
"Браун!" На этот раз я проснулся - кто-то звал меня с веранды,
расположенной прямо под моей комнатой.
Я встал и подошел к окну, но сквозь москитную сетку ничего не увидел.
Внизу зашаркали подошвы, и кто-то, удаляясь, снова настойчиво позвал:
"Браун!". С трудом расслышав свое имя сквозь молитвенное бормотание дождя,
я отыскал фонарик и спустился вниз. В кабинете я захватил единственное
имевшееся у меня оружие: медный гроб с буквами R.I.Р. Потом я отпер
боковую дверь и посветил фонариком, чтобы показать, где я. Свет упал на
дорожку, ведущую к бассейну. И сразу же из-за угла дома в круг света вышел
Джонс.
Он промок до костей, и лицо его было выпачкано в в грязи. Он нес
какой-то сверток, укрывая его пиджаком от дождя.
- Погасите свет, - сказал он. - Впустите меня, скорей.
Он прошел за мной в кабинет и вынул из-под мокрого пиджака сверток. Это
был погребец для коктейлей. Джонс бережно положил его на стол и погладил,
как любимую собачку.
- Все пропало, - сказал он. - Кончено. Продулся по всем статьям.
Я протянул руку, чтобы зажечь свет.
- Не надо, - сказал он, - нас могут увидеть с дороги.
- Не могут, - сказал я и нашел выключатель.
- Лучше не надо, старик... Мне спокойнее в темноте, если вы не против.
- Он снова погасил электричество. - Что это у вас в руке, старик?
- Гроб.
Он тяжело дышал, я почувствовал запах джина.
- Мне надо поскорее отсюда мотать, - сказал он. - Любым способом.
- Что случилось?
- Они стали про меня разнюхивать. В полночь позвонил Конкассер, я даже
не знал, что проклятый телефон работает. Я просто оторопел, когда он
задребезжал мне в самое ухо. Никогда раньше он не звонил.
- Наверно, они починили телефон, когда поселили там поляков. Вы живете
в правительственной гостинице для В.В.П. - весьма важных персон.
- В Имфале мы их звали весьма важными птицами, - сказал Джонс со слабой
потугой на шутку.
- Если вы позволите зажечь свет, я смогу дать вам выпить.
- Времени нет, старик. Мне надо убираться отсюда подобру-поздорову.
Конкассер говорил из Майами. Они послали его про меня разнюхать. Он еще
ничего не подозревает, просто удивляется. Но утром, когда они обнаружат,
что я удрал...
- Куда удрал?
- Да в том-то и вопрос, старик, так сказать, вопрос вопросов.
- В порту стоит "Медея".
- Лучше и не придумаешь...
- Мне надо одеться.
Он ходил за мной по пятам, как собака, оставляя на полу лужи. Мне бы
очень хотелось посоветоваться с миссис Смит, ведь она была такого высокого
мнения о Джонсе. Пока я одевался - ему пришлось разрешить мне зажечь
ночник, - он нервно бродил из угла в угол, держась, однако, подальше от
окна.
- Не знаю, что за дело вы затеяли, - сказал я, - но если на карту
поставлено четверть миллиона долларов, можно было не сомневаться, что рано
или поздно они станут про вас разнюхивать.
- Ну, это я предвидел. Я бы сам поехал в Майами вместе с их человеком.
- Они бы вас не выпустили.
- Выпустили бы, если бы я оставил здесь компаньона. Я не знал, что
времени в обрез, думал, у меня есть еще неделя, иначе я попытался бы
уговорить вас раньше.
Я так и застыл, просунув ногу в штанину, и спросил его с изумлением:
- И вы мне говорите прямо в лицо, что хотели сделать меня козлом
отпущения?
- Ну, ну, старик, не сгущайте краски. Будьте покойны, я бы вовремя дал
вам знак укрыться в британском посольстве. Если бы до этого дошло. Но до
этого бы не дошло. Их человек протелеграфировал бы, что все в порядке, и
получил бы свою долю, а потом вы бы к нам присоединились.
- Какая же доля предназначалась ему? Я понимаю - это представляет
сейчас чисто академический интерес.
- Все было учтено. То, что я вам обещал, вы получили бы нетто, а не
брутто. Все было бы ваше.
- Если бы я выпутался.
- В конце концов, всегда как-то выпутываешься, старик. - По мере того,
как он обсыхал, к нему возвращалась самоуверенность. - У меня и раньше
бывали промашки. В Стэнливиле я был так же близок к grand coup [решающий
выигрыш - карточный термин (фр.)] и к финишу.
- Если вы хотели надуть их на оружии, - сказал я, - вы допустили грубую
ошибку. Их уже раз надули...
- То есть как это надули?
- В прошлом году один человек уже устроил им партию оружия на
полмиллиона долларов с оплатой в Майами. Но американские власти были
вовремя извещены и оружие задержали. Доллары, конечно, остались в кармане
у посредника. Никто до сих пор не знает, сколько там было на самом деле
оружия. Второй раз они на ту же удочку не клюнут. Перед поездкой сюда вам
следовало получше все разузнать.
- У меня был несколько другой замысел. В сущности, там не было никакого
оружия. Да и откуда у меня может быть такой капитал?
- От кого вы получили рекомендательное письмо?
- От пишущей машинки. Как и большинство рекомендаций. Но вы правы, надо
было получше все разнюхать. Я адресовал рекомендательное письмо не тому,
кому надо. Впрочем, тут я сумел заговорить им зубы.
- Ну, я готов. - Я посмотрел, как он нервно покручивает в углу шнур от
лампы. Карие глаза, неаккуратно подстриженные офицерские усики, серый,
нездоровый цвет лица. - Не знаю, чего ради я иду для вас на такой риск.
Опять хотите сделать меня козлом отпущения.
Я вывел машину на дорогу, не включая фар, и мы медленно двинулись к
городу. Джонс сидел пригнувшись и для бодрости насвистывал. По-моему, это
была популярная в 1940 году песенка "В среду после войны". Перед самой
заставой я включил фары, понадеявшись, что милиционер заснул, но он не
спал.
- Вы сегодня ночью здесь проходили? - спросил я у Джонса.
- Нет. Сделал крюк через чьи-то сады.
- Все равно теперь уж нам его не объехать.
Но милиционер засыпал на ходу и не стал нас задерживать: он проковылял
через дорогу и поднял шлагбаум. Большой палец у него на ноге был перевязан
грязным бинтом, и сквозь дыру в серых фланелевых штанах просвечивала
задница. Он даже не стал искать у нас оружия. Мы миновали поворот к Марте,
британское посольство и поехали дальше. У посольства я притормозил, там
было тихо; тонтон-макуты, без сомнения, поставили бы у ворот часовых, если
б знали о бегстве Джонса.
- А что, если попросить у них убежища? Тут вы будете в безопасности.
- Не хочется, старик. Я доставил им в свое время немало хлопот, вряд ли
они встретят меня с распростертыми объятиями.
- Папа-Док устроит вам встречу похуже. Тут ваше спасение.
- У меня есть свои причины, старик... - Он запнулся, и я решил, что
наконец-то он мне выложит все начистоту, но он сказал только: - Я забыл
свой погребец. Оставил у вас в кабинете. На столе.
- Неужели это такая потеря?
- Люблю эту штуку, старик. Он был со мной повсюду. Это мой талисман.
- Я привезу его вам завтра, если вы им так дорожите. Значит, вы хотите
попытать счастья на "Медее"?
- Если там не выйдет, мы всегда сможем сюда вернуться. - Он начал
насвистывать другой мотив - кажется, это была "Соловьиная трель", - но тут
же сбился. - Подумайте! Чего только мы вместе не пережили, а я его
забыл...
- Неужели это единственное пари, которое вы выиграли?
- Пари? Почему пари?
- Вы же мне сказали, что выиграли погребец на парк.
- Разве? - Он погрузился в раздумье. - Старик, вы идете ради меня на
большой риск, и я скажу вам все начистоту. Я немножко приврал. Я его спер.
- А как насчет Бирмы... вы тоже врали?
- Ну, в Бирме-то я был. На самом деле. Честное слово.
- Вы сперли погребец прямо у Аспри?
- Не так примитивно.
- Хитрый ход, как всегда?
- В то время я работал в одной конторе. Воспользовался фирменным чеком,
но подписал его своим именем. Я не собирался садиться в тюрьму за подделку
подписи. А так получилось, что я вроде как взял эту сумму взаймы. Знаете,
как только увидел я этот погребец, он так мне напомнил генеральский, что я
влюбился в него с первого взгляда.
- Значит, он не был с вами в Бирме?
- Ну, это я прибавил для красоты. Но зато он был со мной в Конго.
Оставив машину у статуи Колумба - полиция, наверно, уже привыкла к
тому, что она там стоит по ночам, хоть и не пустая, - я отправился вперед
на разведку. Все оказалось проще, чем я ожидал. У сходен - они все еще
были спущены для загулявших у матушки Катрин матросов - полицейского
почему-то не оказалось: может, он делал обход, а может, зашел за угол по
нужде. На вахте стоял матрос, но, увидев, что это белые, дал нам пройти.
Мы поднялись на верхнюю палубу, и Джонс опять повеселел - после своего
признания он молчал как рыба. Проходя мимо салона, он сказал:
- Помните концерт? Вот был вечерок, а? Бэкстера и его свисток помните?
"Святой Павел выстоит, Лондон выстоит". Такого днем с огнем не найдешь,
правда, старик?
- Теперь уже не найдешь. Он умер.
- Не повезло. Но это вроде даже придает ему солидность, а? - сказал он
с некоторой завистью.
Мы поднялись по трапу к капитанской каюте. Я помнил, как капитан
отнесся к Джонсу, получив запрос из Филадельфии, и предстоящая беседа мне
не слишком улыбалась. До сих пор все шло гладко, но я не очень надеялся,
что нам повезет и дальше. Я постучал в дверь, и почти сразу же раздался
хриплый властный голос капитана, он приглашал нас войти.
Хорошо хоть, что я его не разбудил. Он сидел на койке, подперев спину
подушкой, в белой ночной сорочке и в очках с очень толстыми стеклами,
отчего его глаза были похожи на осколки кварца. В руках он держал книгу,
свет настольной лампы падал на обложку - роман Сименона; это меня
приободрило - все-таки в нем было что-то человеческое!
- Мистер Браун! - воскликнул он с удивлением, как старая дама, к
которой ворвались в номер гостиницы, и, как старая дама, инстинктивно
прикрыл левой рукой вырез сорочки.
- И майор Джонс, - развязно добавил Джонс, выглядывая из-за моего
плеча.
- А, мистер Джонс, - сказал капитан с явным неудовольствием.
- Надеюсь, у вас найдется свободное местечко для пассажира? - спросил
Джонс с наигранной веселостью. - И шнапс, надеюсь, тоже?
- Для пассажиров найдется. Но какой же вы пассажир? Где вы смогли
посреди ночи купить билет?
- У меня есть деньги, чтобы его купить, капитан.
- А выездная виза?
- Пустая формальность для нас, иностранцев.
- Формальность, но тем не менее ее соблюдают все, кроме преступных
элементов. По-моему, у вас неприятности, мистер Джонс.
- Да. Я, в сущности, политический беженец.
- Почему же вы не обратились в британское посольство?
- Мне будет уютнее на милой старой "Медее". - Слова прозвучали, как
эстрадная реприза, и, может быть, поэтому он повторил: - На милой старой
"Медее".
- Вы и раньше не были для нас желанным гостем, мистер Джонс. Меня о вас
не раз запрашивали.
Джонс посмотрел на меня, но я не знал, чем ему помочь.
- Капитан, - сказал я, - вы же знаете, что они здесь творят с
арестованными. Неужели вы не можете сделать исключение?..
Его белая ночная сорочка, вышитая, очевидно, его грозной женой вокруг
шеи и на манжетах, сейчас до ужаса напоминала судейскую мантию; он смотрел
на нас с высоты своей койки, как с судейского кресла.
- Мистер Браун, - сказал он, - я не могу пренебрегать своим положением.
Мне приходится заходить в этот порт каждый месяц. Неужели вы думаете, что
в моем возрасте компания доверит мне другое судно на другой линии? После
того как я позволю себе такое нарушение правил, какого вы от меня
требуете?
- Простите. Об этом я не подумал, - сказал Джонс с кротостью, которая,
по-моему, удивила капитана не меньше, чем меня, и поэтому капитан
заговорил снова, почти извиняющимся тоном:
- Не знаю, есть ли у вас семья, мистер Джонс. Но у меня она есть.
- Нет, у меня никого нет, - признался Джонс. - Ни души. Если не считать
кое-каких бабенок. Вы правы, капитан, обо мне слез никто проливать не
будет. Придется выкарабкиваться как-нибудь иначе. - Он задумался, и мы
молча смотрели на него. Потом он вдруг предложил: - Я мог бы проехать
зайцем, если вы посмотрели бы на это сквозь пальцы.
- Тогда мне пришлось бы передать вас полиции в Филадельфии. Устраивает
вас это, мистер Джонс? Мне почему-то кажется, что у них в Филадельфии есть
к вам кое-какие претензии.
- Чепуха. У меня там не заплачен маленький должок, вот и все.
- Ваш личный долг?
- Но по зрелом размышлении, пожалуй, скажу, что меня это не очень
устроит.
Я восхищался самообладанием Джонса: он вел себя, как судья, который
совещается с двумя экспертами по поводу запутанного дела.
- По-видимому, выбор у меня небольшой, - подытожил он.
- В таком случае советую вам все-таки обратиться в британское
посольство, - холодно сказал капитан тоном человека, который заранее знает
на все ответ и не потерпит возражений.
- Наверно, вы правы. Но, говоря честно, я не поладил с консулом в
Леопольдвиле. Все они одного поля ягода - эти карьеристы из
дипломатической лавочки. Боюсь, что и сюда поступил на меня какой-нибудь
донос. Вот незадача, правда? Неужели вам так уж нужно передавать меня в
Филадельфии фараонам?
- Необходимо.
- Куда ни кинь, все клин, а? - Он обратился ко мне. - А как насчет
какого-нибудь другого посольства, где на меня еще нет доноса?..
- У посольств свои правила, - сказал я. - Иностранец не может
претендовать на право убежища в чужом посольстве. Вы потом сидели бы у них
на шее, пока будет держаться это правительство.
Вверх по трапу загремели шаги. В дверь постучали. Я увидел, что Джонс
затаил дух. Он был далеко не так спокоен, как хотел казаться.
- Войдите.
Вошел старший помощник. Он взглянул на нас без всякого удивления,
словно ожидал увидеть здесь посторонних, и обратился к капитану
по-голландски, на что тот задал какой-то вопрос. Старший помощник в ответ
указал глазами на Джонса. Капитан повернулся к нам. Он отложил книгу,
словно отчаявшись встретиться сегодня с Мегрэ, и сказал:
- У сходен стоит полицейский офицер с тремя людьми. Они хотят подняться
на борт.
Джонс тяжко вздохнул. Может быть, он увидел, как навеки исчезают Дом
Сагиба, восемнадцатая лунка и Бар Необитаемого Острова.
Капитан отдал старшему помощнику по-голландски приказ, и тот вышел.
- Мне надо одеться, - сказал капитан.
Он застенчиво, как немецкая Hausfrau [мать семейства (нем.)], поерзал
на краю койки, потом грузно спустился на пол.
- Вы позволите им войти на борт! - воскликнул Джонс. - Где ваша
гордость? Эти же голландская территория!
- Мистер Джонс, пройдите, пожалуйста, в уборную и сидите там тихо, этим
вы облегчите дело нам всем.
Я открыл дверь в глубине каюты и втолкнул туда Джонса. Он нехотя
повиновался.
- Я попал в ловушку, как крыса, - сказал он и быстро поправился: - Я
хотел сказать, как кролик, - и улыбнулся дрожащей улыбкой.
- Эх, старик, есть у меня на примете одно местечко неподалеку отсюда:
коралловый риф и белый песочек, настоящий белый песочек, из которого дети
строят замки, а позади зеленые склоны, такие бархатистые, как настоящий
газон, и богом созданные препятствия - идеальная площадка для гольфа. Я
построю там здание клуба, коттеджи с душами - словом, самый лучший, самый
роскошный клуб для гольфа на всем Карибском море, для самой избранной
публики. Знаете, как я его назову?.. "Дом Сагиба".
- И тут вы мне не предлагаете быть вашим компаньоном?
- Мечту не делят с компаньонами, старик. У нас возникли бы трения. У
меня все продумано до мельчайших деталей, и не хотелось бы ничего менять в
моих планах. (Интересно, не чертежи ли клуба видел Филипо?) Я долго,
ужасно долго добивался этого, старик, но теперь цель близка, я уже ясно
вижу каждую лунку на поле для гольфа.
- Вы так любите гольф?
- Сам-то я не играю. Всегда было как-то недосуг. Мне нравится идея.
Подыщу подходящую даму, чтобы принимала гостей. Красивую, из хорошей
семьи. Сперва я подумывал, не нанять ли девочек, но потом понял, что в
первоклассном гольф-клубе они будут не к месту.
- Вы придумали все это еще в Стэнливиле?
- Я мечтаю об этом уже двадцать лет, старик, а теперь желанный миг
близок. Выпьете еще мартини?
- Нет, мне пора.
- У меня будет длинный бар из коралла, я его назову Бар Необитаемого
Острова. Бармена себе возьму из Ритца. Кресла сделаю из выброшенного морем
дерева... конечно, для удобства на них будут подушки. Попугаи на
занавесках и большой медный телескоп у окна, направленный на восемнадцатую
лунку.
- Мы об этом еще поговорим.
- Я никогда ни с кем об этом не говорил... точнее, ни с кем, кто мог бы
меня понять. Только с мальчишкой-слугой в Стэнливиле - я тогда
разрабатывал план, - но бедняга в таких делах ничего не смыслил.
- Спасибо за мартини.
- Рад, что вам понравился мой погребец.
Оглянувшись, я увидел, что он взял салфетку и снова стал его протирать.
Он мне крикнул вдогонку:
- Давайте еще вернемся к этому разговору. Если вы хотя бы в принципе
согласны...
Мне не хотелось возвращаться в опустевший "Трианон", от Марты целый
день не было вестей, и меня снова потянуло в казино - оно хоть как-то
заменяло мне дом. Но до чего переменилось казино с той ночи, когда я
встретил тут Марту! Туристы исчезли, а из жителей Порт-о-Пренса мало кто
рисковал выйти на улицу после наступления темноты. Только за одним столом
играли в рулетку, и единственным игроком был итальянский инженер по имени
Луиджи, я был с ним немного знаком; он работал на нашей припадочной
электростанции. Ни одна частная компания не смогла бы держать казино в
таких условиях, и правительство его национализировало; каждый вечер казино
терпело убытки, правда, убытки эти выражались в гурдах, а их правительство
могло напечатать сколько угодно.
Крупье сидел насупившись - может быть, гадал, заплатят ли ему
жалованье. Как бы ни шла игра, в банке много не останется. При таком малом
количестве игроков один или два проигрыша en plein, и банк на сегодня
будет сорван.
- Выигрываете? - спросил я Луиджи.
- Выиграл сто пятьдесят гурдов, - ответил он. - Душа болит. Не могу
бросить этого горемыку одного, - и тут же выиграл еще пятнадцать гурдов.
- Помните, как тут играли в старые времена?
- Нет, меня тогда здесь не было.
Они пытались экономить хотя бы на освещении, и мы играли в полутьме,
как в подземелье. Я ставил фишки как попало, без всякого азарта, на
ближайшие цифры и тоже выигрывал. Крупье еще больше помрачнел.
- Я хочу поставить весь свой выигрыш на красное и дать ему возможность
отыграться, - сказал Луиджи.
- Но вы можете выиграть.
- Придется пойти в бар. Они, наверно, неплохо наживаются на выпивке.
Мы заказали виски - было бы слишком жестоко заказывать здесь ром, хотя
мне вряд ли стоило после мартини пить виски. Я уже почувствовал его
действие...
- Да не может быть! Мистер Джонс! - воскликнул кто-то в другом конце
зала, и, обернувшись, я увидел, что ко мне приближается, протягивая
влажную руку, казначей "Медеи".
- Вы перепутали, - сказал я, - я Браун, а не Джонс.
- Срываете банк? - весело спросил он.
- Там нечего срывать. Вот не думал, что вы заберетесь так далеко в
город.
- Сам я не всегда соблюдаю то, что советую другим, - сказал он и
подмигнул мне. - Я было пошел к матушке Катрин, но у моей девушки семейные
неприятности, ее до завтра не будет.
- А другие вас не устраивают?
- Привычка - вторая натура. Как поживают мистер и миссис Смит?
- Сегодня улетели. Им тут не понравилось.
- Надо было им плыть с нами. У них были неприятности с выездной визой?
- Мы получили ее за три часа. Никогда не видел, чтобы иммиграционный
отдел и полиция работали так проворно. Им, наверно, очень хотелось от нее
избавиться.
- Политические разногласия?
- Кажется, они разошлись во взглядах с министерством социального
благоденствия.
Мы выпили еще и еще и посмотрели, как Луиджи для очистки совести
проиграл несколько гурдов.
- Как капитан?
- Мечтает скорей выйти в море. Не выносит этого места. Сам не свой,
пока не снимется с якоря.
- А тот тип, в каске? Вы благополучно доставили его в Санто-Доминго?
Я испытывал непонятную тоску, вспоминая моих попутчиков, - может быть,
потому что там, на море, я в последний раз чувствовал под ногами почву и в
последний раз питал какие-то надежды: я возвращался к Марте и верил, что
все еще может перемениться.
- В каске?
- Неужели не помните? Он еще декламировал на концерте.
- Ах, тот бедняга. Мы и в самом деле доставили его благополучно, но
только на кладбище. У него случился сердечный припадок перед тем, как мы
вошли в порт.
Мы почтили память Бэкстера минутным молчанием, а шарик прыгал и щелкал
для Луиджи персонально. Он выиграл еще несколько гурдов и поднялся,
безнадежно махнув рукой.
- А Фернандес? - спросил я. - Тот черный, который плакал?
- Оказалось, что это сущий клад, - сказал казначей. - Знал все ходы и
выходы. Взял на себя похороны. Ведь он, как выяснилось, хозяин похоронного
бюро. Беспокоило его только одно: он не знал, какой мистер Бэкстер веры. В
конце концов он похоронил его на протестантском кладбище, потому что нашел
у него в кармане календарь с предсказаниями на будущее. "Альманах"... не
помню, как там дальше.
- "Альманах Старого Мура"?
- Вот-вот.
- Любопытно, какое предсказание там было для Бэкстера.
- Я посмотрел. Ничего лично для него там не было. Ураган, который
вызовет большие опустошения. Серьезная болезнь королевской семьи. Подъем
цен акций сталелитейных концессий на несколько пунктов.
- Пошли, - сказал я. - Пустое казино хуже пустой могилы.
Луиджи уже обменивал свои фишки на деньги, и я сделал то же самое. На
улице воздух был тяжелый. Как всегда, собиралась гроза.
- Вас ждет такси? - спросил я судового казначея.
- Нет. Шофер потребовал, чтобы я с ним расплатился.
- Они не любят стоять здесь по вечерам. Я отвезу вас на корабль.
Огни по ту сторону спортивной площадки загорались, гасли и загорались
снова. "Je suis Ie Drapeau Haltien, Uni et Indivisible. Francois
Duvalier". (Буква "F" перегорела, так что читалось "rancois Duvalier".) Мы
миновали статую Колумба и приехали в порт, к "Медее". Лампочка освещала
сходни и полицейского, стоявшего внизу. Свет из каюты капитана падал на
капитанский мостик. Я посмотрел на палубу, где сидел когда-то, разглядывая
пассажиров, которые, несмотря на качку, совершали свой утренний моцион. В
порту "Медея" (а она была единственным здесь судном) выглядела совсем
незначительной. Очевидно, морской простор придавал маленькому суденышку
достоинство и величие. Под ногами у нас скрипела угольная пыль, на зубах
хрустел песок.
- Давайте поднимемся на борт и выпьем на прощание.
- Нет. Если я поднимусь, мне, пожалуй, захочется остаться, что вы тогда
со мной сделаете?
- Капитан потребует у вас выездную визу.
- Сперва ее потребует вот этот тип, - сказал я, кивнув на полицейского
у сходен.
- Ну, с ним-то мы приятели.
Казначей жестом показал, как он опрокидывает стакан, и ткнул в меня
пальцем. В ответ полицейский ухмыльнулся.
- Видите, он не против.
- Все равно не поднимусь. Я и так уже сегодня пил что попало, - сказал
я. Но все же медлил у сходен.
- А мистер Джонс, - спросил казначей, - что с мистером Джонсом?
- Процветает.
- Мне он понравился, - признался казначей.
Эта темная личность, майор Джонс, которому никто не доверял, обладал
удивительным талантом завоевывать друзей.
- Он мне сказал, что родился под созвездием Весов, значит, в октябре, и
я посмотрел, что там про него.
- Где? У "Старого Мура"? Ну и что там было сказано?
- Артистическая натура. Честолюбив. Преуспеет на литературном поприще.
Что касается будущего, я там нашел только важную пресс-конференцию
генерала де Голля и электромагнитные бури в Южном Уэльсе.
- Он мне сказал, что вот-вот сорвет куш в четверть миллиона долларов.
- На литературном поприще?
- Вряд ли. Предложил мне пойти к нему в компаньоны.
- Значит, и вы разбогатеете?
- Нет. Я отказался. У меня тоже была мечта, как разбогатеть. Может,
когда-нибудь я вам расскажу о передвижной выставке картин - это была самая
удачная затея в моей жизни, но мне пришлось смыться, и вот я приехал сюда
и получил свою гостиницу. Неужели вы думаете, что я так легко откажусь от
верного дохода?
- Вы считаете, что гостиница - это верный доход?
- Самый верный из всех, какие у меня когда-либо были.
- Когда мистер Джонс разбогатеет, вы пожалеете, что не отказались от
этого верного дохода.
- Может, он мне даст взаймы и я как-нибудь перебьюсь, пока не вернутся
туристы.
- Да, он по-своему, натура широкая. Он щедро дал мне на чай, правда
конголезскими бумажками, и банк отказался их обменять. Мы выйдем в море
только завтра вечером, а то и позже. Приведите мистера Джонса к нам.
На склонах Петионвиля заиграли молнии; временами их лезвия сверкали так
долго, что высекали из тьмы очертания пальмы или угол крыши. В воздухе
пахло близким дождем, и глухое бормотание грома напоминало о школьниках,
хором повторяющих ответы учителю. Мы пожелали друг другу спокойной ночи.
Я никак не мог заснуть. Молнии вспыхивали и гасли с таким же
постоянством, как самореклама Папы-Дока в парке, и, когда дождь ненадолго
стихал, сквозь москитные сетки просачивалось немного воздуха. Обещанное
Джонсом богатство не выходило у меня из головы. Бросит ли Марта мужа, если
я получу свою долю? Но ведь ее удерживали не деньги, а Анхел. Я мысленно
уговаривал ее, что Анхел будет доволен, если я откуплюсь от него
регулярным пайком головоломок и печенья. Я заснул, и мне приснилось, что я
еще маленький и стою на коленях у алтаря школьной часовни в Монте-Карло.
Священник ходит по рядам и кладет каждому в рот французское печенье, но,
дойдя до меня, проходит не останавливаясь. Мимо меня с двух сторон
приходят и уходят причащающиеся, а я упрямо не встаю с колен. Священник
снова раздает печенье и снова обходит меня. Тогда я встаю и угрюмо иду по
приделу, который превращается в огромный птичник с рядами попугаев,
прикованных цепочками к крестам. Кто-то пронзительно меня окликает:
"Браун, Браун!", но я не уверен, что это мое имя, и не оборачиваюсь.
"Браун!" На этот раз я проснулся - кто-то звал меня с веранды,
расположенной прямо под моей комнатой.
Я встал и подошел к окну, но сквозь москитную сетку ничего не увидел.
Внизу зашаркали подошвы, и кто-то, удаляясь, снова настойчиво позвал:
"Браун!". С трудом расслышав свое имя сквозь молитвенное бормотание дождя,
я отыскал фонарик и спустился вниз. В кабинете я захватил единственное
имевшееся у меня оружие: медный гроб с буквами R.I.Р. Потом я отпер
боковую дверь и посветил фонариком, чтобы показать, где я. Свет упал на
дорожку, ведущую к бассейну. И сразу же из-за угла дома в круг света вышел
Джонс.
Он промок до костей, и лицо его было выпачкано в в грязи. Он нес
какой-то сверток, укрывая его пиджаком от дождя.
- Погасите свет, - сказал он. - Впустите меня, скорей.
Он прошел за мной в кабинет и вынул из-под мокрого пиджака сверток. Это
был погребец для коктейлей. Джонс бережно положил его на стол и погладил,
как любимую собачку.
- Все пропало, - сказал он. - Кончено. Продулся по всем статьям.
Я протянул руку, чтобы зажечь свет.
- Не надо, - сказал он, - нас могут увидеть с дороги.
- Не могут, - сказал я и нашел выключатель.
- Лучше не надо, старик... Мне спокойнее в темноте, если вы не против.
- Он снова погасил электричество. - Что это у вас в руке, старик?
- Гроб.
Он тяжело дышал, я почувствовал запах джина.
- Мне надо поскорее отсюда мотать, - сказал он. - Любым способом.
- Что случилось?
- Они стали про меня разнюхивать. В полночь позвонил Конкассер, я даже
не знал, что проклятый телефон работает. Я просто оторопел, когда он
задребезжал мне в самое ухо. Никогда раньше он не звонил.
- Наверно, они починили телефон, когда поселили там поляков. Вы живете
в правительственной гостинице для В.В.П. - весьма важных персон.
- В Имфале мы их звали весьма важными птицами, - сказал Джонс со слабой
потугой на шутку.
- Если вы позволите зажечь свет, я смогу дать вам выпить.
- Времени нет, старик. Мне надо убираться отсюда подобру-поздорову.
Конкассер говорил из Майами. Они послали его про меня разнюхать. Он еще
ничего не подозревает, просто удивляется. Но утром, когда они обнаружат,
что я удрал...
- Куда удрал?
- Да в том-то и вопрос, старик, так сказать, вопрос вопросов.
- В порту стоит "Медея".
- Лучше и не придумаешь...
- Мне надо одеться.
Он ходил за мной по пятам, как собака, оставляя на полу лужи. Мне бы
очень хотелось посоветоваться с миссис Смит, ведь она была такого высокого
мнения о Джонсе. Пока я одевался - ему пришлось разрешить мне зажечь
ночник, - он нервно бродил из угла в угол, держась, однако, подальше от
окна.
- Не знаю, что за дело вы затеяли, - сказал я, - но если на карту
поставлено четверть миллиона долларов, можно было не сомневаться, что рано
или поздно они станут про вас разнюхивать.
- Ну, это я предвидел. Я бы сам поехал в Майами вместе с их человеком.
- Они бы вас не выпустили.
- Выпустили бы, если бы я оставил здесь компаньона. Я не знал, что
времени в обрез, думал, у меня есть еще неделя, иначе я попытался бы
уговорить вас раньше.
Я так и застыл, просунув ногу в штанину, и спросил его с изумлением:
- И вы мне говорите прямо в лицо, что хотели сделать меня козлом
отпущения?
- Ну, ну, старик, не сгущайте краски. Будьте покойны, я бы вовремя дал
вам знак укрыться в британском посольстве. Если бы до этого дошло. Но до
этого бы не дошло. Их человек протелеграфировал бы, что все в порядке, и
получил бы свою долю, а потом вы бы к нам присоединились.
- Какая же доля предназначалась ему? Я понимаю - это представляет
сейчас чисто академический интерес.
- Все было учтено. То, что я вам обещал, вы получили бы нетто, а не
брутто. Все было бы ваше.
- Если бы я выпутался.
- В конце концов, всегда как-то выпутываешься, старик. - По мере того,
как он обсыхал, к нему возвращалась самоуверенность. - У меня и раньше
бывали промашки. В Стэнливиле я был так же близок к grand coup [решающий
выигрыш - карточный термин (фр.)] и к финишу.
- Если вы хотели надуть их на оружии, - сказал я, - вы допустили грубую
ошибку. Их уже раз надули...
- То есть как это надули?
- В прошлом году один человек уже устроил им партию оружия на
полмиллиона долларов с оплатой в Майами. Но американские власти были
вовремя извещены и оружие задержали. Доллары, конечно, остались в кармане
у посредника. Никто до сих пор не знает, сколько там было на самом деле
оружия. Второй раз они на ту же удочку не клюнут. Перед поездкой сюда вам
следовало получше все разузнать.
- У меня был несколько другой замысел. В сущности, там не было никакого
оружия. Да и откуда у меня может быть такой капитал?
- От кого вы получили рекомендательное письмо?
- От пишущей машинки. Как и большинство рекомендаций. Но вы правы, надо
было получше все разнюхать. Я адресовал рекомендательное письмо не тому,
кому надо. Впрочем, тут я сумел заговорить им зубы.
- Ну, я готов. - Я посмотрел, как он нервно покручивает в углу шнур от
лампы. Карие глаза, неаккуратно подстриженные офицерские усики, серый,
нездоровый цвет лица. - Не знаю, чего ради я иду для вас на такой риск.
Опять хотите сделать меня козлом отпущения.
Я вывел машину на дорогу, не включая фар, и мы медленно двинулись к
городу. Джонс сидел пригнувшись и для бодрости насвистывал. По-моему, это
была популярная в 1940 году песенка "В среду после войны". Перед самой
заставой я включил фары, понадеявшись, что милиционер заснул, но он не
спал.
- Вы сегодня ночью здесь проходили? - спросил я у Джонса.
- Нет. Сделал крюк через чьи-то сады.
- Все равно теперь уж нам его не объехать.
Но милиционер засыпал на ходу и не стал нас задерживать: он проковылял
через дорогу и поднял шлагбаум. Большой палец у него на ноге был перевязан
грязным бинтом, и сквозь дыру в серых фланелевых штанах просвечивала
задница. Он даже не стал искать у нас оружия. Мы миновали поворот к Марте,
британское посольство и поехали дальше. У посольства я притормозил, там
было тихо; тонтон-макуты, без сомнения, поставили бы у ворот часовых, если
б знали о бегстве Джонса.
- А что, если попросить у них убежища? Тут вы будете в безопасности.
- Не хочется, старик. Я доставил им в свое время немало хлопот, вряд ли
они встретят меня с распростертыми объятиями.
- Папа-Док устроит вам встречу похуже. Тут ваше спасение.
- У меня есть свои причины, старик... - Он запнулся, и я решил, что
наконец-то он мне выложит все начистоту, но он сказал только: - Я забыл
свой погребец. Оставил у вас в кабинете. На столе.
- Неужели это такая потеря?
- Люблю эту штуку, старик. Он был со мной повсюду. Это мой талисман.
- Я привезу его вам завтра, если вы им так дорожите. Значит, вы хотите
попытать счастья на "Медее"?
- Если там не выйдет, мы всегда сможем сюда вернуться. - Он начал
насвистывать другой мотив - кажется, это была "Соловьиная трель", - но тут
же сбился. - Подумайте! Чего только мы вместе не пережили, а я его
забыл...
- Неужели это единственное пари, которое вы выиграли?
- Пари? Почему пари?
- Вы же мне сказали, что выиграли погребец на парк.
- Разве? - Он погрузился в раздумье. - Старик, вы идете ради меня на
большой риск, и я скажу вам все начистоту. Я немножко приврал. Я его спер.
- А как насчет Бирмы... вы тоже врали?
- Ну, в Бирме-то я был. На самом деле. Честное слово.
- Вы сперли погребец прямо у Аспри?
- Не так примитивно.
- Хитрый ход, как всегда?
- В то время я работал в одной конторе. Воспользовался фирменным чеком,
но подписал его своим именем. Я не собирался садиться в тюрьму за подделку
подписи. А так получилось, что я вроде как взял эту сумму взаймы. Знаете,
как только увидел я этот погребец, он так мне напомнил генеральский, что я
влюбился в него с первого взгляда.
- Значит, он не был с вами в Бирме?
- Ну, это я прибавил для красоты. Но зато он был со мной в Конго.
Оставив машину у статуи Колумба - полиция, наверно, уже привыкла к
тому, что она там стоит по ночам, хоть и не пустая, - я отправился вперед
на разведку. Все оказалось проще, чем я ожидал. У сходен - они все еще
были спущены для загулявших у матушки Катрин матросов - полицейского
почему-то не оказалось: может, он делал обход, а может, зашел за угол по
нужде. На вахте стоял матрос, но, увидев, что это белые, дал нам пройти.
Мы поднялись на верхнюю палубу, и Джонс опять повеселел - после своего
признания он молчал как рыба. Проходя мимо салона, он сказал:
- Помните концерт? Вот был вечерок, а? Бэкстера и его свисток помните?
"Святой Павел выстоит, Лондон выстоит". Такого днем с огнем не найдешь,
правда, старик?
- Теперь уже не найдешь. Он умер.
- Не повезло. Но это вроде даже придает ему солидность, а? - сказал он
с некоторой завистью.
Мы поднялись по трапу к капитанской каюте. Я помнил, как капитан
отнесся к Джонсу, получив запрос из Филадельфии, и предстоящая беседа мне
не слишком улыбалась. До сих пор все шло гладко, но я не очень надеялся,
что нам повезет и дальше. Я постучал в дверь, и почти сразу же раздался
хриплый властный голос капитана, он приглашал нас войти.
Хорошо хоть, что я его не разбудил. Он сидел на койке, подперев спину
подушкой, в белой ночной сорочке и в очках с очень толстыми стеклами,
отчего его глаза были похожи на осколки кварца. В руках он держал книгу,
свет настольной лампы падал на обложку - роман Сименона; это меня
приободрило - все-таки в нем было что-то человеческое!
- Мистер Браун! - воскликнул он с удивлением, как старая дама, к
которой ворвались в номер гостиницы, и, как старая дама, инстинктивно
прикрыл левой рукой вырез сорочки.
- И майор Джонс, - развязно добавил Джонс, выглядывая из-за моего
плеча.
- А, мистер Джонс, - сказал капитан с явным неудовольствием.
- Надеюсь, у вас найдется свободное местечко для пассажира? - спросил
Джонс с наигранной веселостью. - И шнапс, надеюсь, тоже?
- Для пассажиров найдется. Но какой же вы пассажир? Где вы смогли
посреди ночи купить билет?
- У меня есть деньги, чтобы его купить, капитан.
- А выездная виза?
- Пустая формальность для нас, иностранцев.
- Формальность, но тем не менее ее соблюдают все, кроме преступных
элементов. По-моему, у вас неприятности, мистер Джонс.
- Да. Я, в сущности, политический беженец.
- Почему же вы не обратились в британское посольство?
- Мне будет уютнее на милой старой "Медее". - Слова прозвучали, как
эстрадная реприза, и, может быть, поэтому он повторил: - На милой старой
"Медее".
- Вы и раньше не были для нас желанным гостем, мистер Джонс. Меня о вас
не раз запрашивали.
Джонс посмотрел на меня, но я не знал, чем ему помочь.
- Капитан, - сказал я, - вы же знаете, что они здесь творят с
арестованными. Неужели вы не можете сделать исключение?..
Его белая ночная сорочка, вышитая, очевидно, его грозной женой вокруг
шеи и на манжетах, сейчас до ужаса напоминала судейскую мантию; он смотрел
на нас с высоты своей койки, как с судейского кресла.
- Мистер Браун, - сказал он, - я не могу пренебрегать своим положением.
Мне приходится заходить в этот порт каждый месяц. Неужели вы думаете, что
в моем возрасте компания доверит мне другое судно на другой линии? После
того как я позволю себе такое нарушение правил, какого вы от меня
требуете?
- Простите. Об этом я не подумал, - сказал Джонс с кротостью, которая,
по-моему, удивила капитана не меньше, чем меня, и поэтому капитан
заговорил снова, почти извиняющимся тоном:
- Не знаю, есть ли у вас семья, мистер Джонс. Но у меня она есть.
- Нет, у меня никого нет, - признался Джонс. - Ни души. Если не считать
кое-каких бабенок. Вы правы, капитан, обо мне слез никто проливать не
будет. Придется выкарабкиваться как-нибудь иначе. - Он задумался, и мы
молча смотрели на него. Потом он вдруг предложил: - Я мог бы проехать
зайцем, если вы посмотрели бы на это сквозь пальцы.
- Тогда мне пришлось бы передать вас полиции в Филадельфии. Устраивает
вас это, мистер Джонс? Мне почему-то кажется, что у них в Филадельфии есть
к вам кое-какие претензии.
- Чепуха. У меня там не заплачен маленький должок, вот и все.
- Ваш личный долг?
- Но по зрелом размышлении, пожалуй, скажу, что меня это не очень
устроит.
Я восхищался самообладанием Джонса: он вел себя, как судья, который
совещается с двумя экспертами по поводу запутанного дела.
- По-видимому, выбор у меня небольшой, - подытожил он.
- В таком случае советую вам все-таки обратиться в британское
посольство, - холодно сказал капитан тоном человека, который заранее знает
на все ответ и не потерпит возражений.
- Наверно, вы правы. Но, говоря честно, я не поладил с консулом в
Леопольдвиле. Все они одного поля ягода - эти карьеристы из
дипломатической лавочки. Боюсь, что и сюда поступил на меня какой-нибудь
донос. Вот незадача, правда? Неужели вам так уж нужно передавать меня в
Филадельфии фараонам?
- Необходимо.
- Куда ни кинь, все клин, а? - Он обратился ко мне. - А как насчет
какого-нибудь другого посольства, где на меня еще нет доноса?..
- У посольств свои правила, - сказал я. - Иностранец не может
претендовать на право убежища в чужом посольстве. Вы потом сидели бы у них
на шее, пока будет держаться это правительство.
Вверх по трапу загремели шаги. В дверь постучали. Я увидел, что Джонс
затаил дух. Он был далеко не так спокоен, как хотел казаться.
- Войдите.
Вошел старший помощник. Он взглянул на нас без всякого удивления,
словно ожидал увидеть здесь посторонних, и обратился к капитану
по-голландски, на что тот задал какой-то вопрос. Старший помощник в ответ
указал глазами на Джонса. Капитан повернулся к нам. Он отложил книгу,
словно отчаявшись встретиться сегодня с Мегрэ, и сказал:
- У сходен стоит полицейский офицер с тремя людьми. Они хотят подняться
на борт.
Джонс тяжко вздохнул. Может быть, он увидел, как навеки исчезают Дом
Сагиба, восемнадцатая лунка и Бар Необитаемого Острова.
Капитан отдал старшему помощнику по-голландски приказ, и тот вышел.
- Мне надо одеться, - сказал капитан.
Он застенчиво, как немецкая Hausfrau [мать семейства (нем.)], поерзал
на краю койки, потом грузно спустился на пол.
- Вы позволите им войти на борт! - воскликнул Джонс. - Где ваша
гордость? Эти же голландская территория!
- Мистер Джонс, пройдите, пожалуйста, в уборную и сидите там тихо, этим
вы облегчите дело нам всем.
Я открыл дверь в глубине каюты и втолкнул туда Джонса. Он нехотя
повиновался.
- Я попал в ловушку, как крыса, - сказал он и быстро поправился: - Я
хотел сказать, как кролик, - и улыбнулся дрожащей улыбкой.