Страница:
Как приятно покинуть этот город, подумал я, глядя на него сквозь
вольную прозрачную голубизну с самолета, нырявшего в грозовые тучи,
которые, как всегда, покрывали вершину Кенскоффа. Порт казался крошечным
по сравнению со складчатой пустыней, расстилавшейся за ним, и высохшими,
необжитыми горами, которые в мареве тянулись к Кап-Аитьену и доминиканской
границе и напоминали сломанный хребет какого-то ископаемого зверя.
Я верил, что непременно найду какого-нибудь готового рискнуть человека,
он купит мой отель, и я снова буду свободен и независим, как в тот день,
когда приехал в Петионвиль и увидел мать в ее огромной бордельной кровати.
"Как я счастлив, что уезжаю", - шептал я черным горам, крутившимся где-то
внизу, и весело улыбался изящной американочке-стюардессе, которая подала
мне виски, и пилоту, доложившему пассажирам о ходе самолета. Только через
месяц я вдруг проснулся в своей нью-йоркской комнате с кондиционированным
воздухом на Западной 44-й улице и почувствовал себя несчастным; мне
приснилось сплетение рук и ног в машине "пежо" и статуя со взглядом,
устремленным за море. Тогда я понял, что рано иди поздно, но я туда
вернусь, пусть только кончится мое упрямство и не выгорит затея с продажей
гостиницы, - потому что корка хлеба, съеденная в страхе, все же лучше, чем
ничего.
Доктор Мажио долго сидел на корточках над телом бывшего министра. В
тени, отбрасываемой моим фонарем, он был похож на колдуна, заклинающего
смерть. Я не решался прервать колдовство, но, боясь, что в башне проснутся
Смиты, все же нарушил молчание:
- Неужели они скажут, что это не было самоубийством?
- Они могут сказать что угодно, - ответил он. - Не стоит себя
обманывать. - Доктор стал освобождать левый карман министра, тот лежал на
правом боку. - А ведь он был лучше других, - сказал доктор, тщательно
просматривая каждый клочок бумаги, близко поднося их к глазам в больших
выпуклых очках, которые надевал только для чтения, словно кассир,
проверяющий, не всучили ли ему фальшивую купюру. - Мы вместе проходили в
Париже курс анатомии. Но в те дни даже Папа-Док был приличным человеком. Я
помню Дювалье в двадцатые годы во время тифозной эпидемии...
- Чего вы ищете?
- Всего, что может навести на ваш след. Про этот остров очень точно
сказано в католической молитве: "Дьявол - как лев рыкающий, ищет, кого бы
ему пожрать".
- Вас он не пожрал.
- Дайте срок. - Он положил в карман записную книжку. - У нас сейчас нет
времени в этом разбираться. - Он перевернул тело на другой бок. Его трудно
было ворочать даже доктору Мажио. - Я рад, что ваша мать умерла вовремя.
Ей и так досталось в жизни. Человеку на его век хватит одного Гитлера. -
Мы разговаривали шепотом, чтобы не разбудить Смитов. - Заячья лапка, -
сказал он. - На счастье. - И сунул ее обратно в карман. - А вот что-то
тяжелое. - Он вынул мое медное пресс-папье в виде гроба с надписью:
"R.I.P." - Не подозревал, что у него было чувство юмора.
- Это мое. Видно, он взял его у меня в кабинете.
- Положите его обратно.
- Послать Жозефа за полицией?
- Ни в коем случае. Тело нельзя оставить здесь.
- Вряд ли они могут обвинить меня в том, что он покончил с собой.
- Они могут обвинить вас в том, что он спрятался в вашем доме.
- Почему он это сделал? Я его совсем не знал. Как-то раз видел на
приеме, только и всего.
- Посольства тщательно охраняются. Он, видимо, верил в вашу английскую
пословицу: "Дом англичанина - его крепость". Надеяться ему было не на что,
и он искал спасения в пословице.
- Черт знает что - приезжаешь домой, и в первую же ночь такая напасть.
- Да, неприятно. Еще Чехов писал, что самоубийство - нежелательное
явление.
Доктор Мажио поднялся и поглядел на труп. У цветных высоко развито
умение вести себя как подобает в данных обстоятельствах; даже западное
воспитание не сумело в них это вытравить - оно только видоизменило формы.
И если прадед доктора Мажио громко причитал посреди дворика, где жили
рабы, обратив лицо к бессловесным звездам, доктор Мажио произнес короткую,
выразительную речь над покойником.
- Как бы ни был велик страх перед жизнью, самоубийство - все равно
мужественный поступок, продуманное действие математически мыслящего
человека. Самоубийца все рассчитал по законам теории вероятности; он
знает, сколько шансов за то, что жить будет мучительнее, чем умереть.
Математический расчет у него сильнее чувства самосохранения. Но
представьте себе, как взывает к нему это чувство самосохранения в
последнюю минуту, какие отнюдь не научные доводы оно ему подсказывает!
- Мне казалось, что вы, католик, должны бы осудить...
- Вы напрасно подходите к этому самоубийству с точки зрения религии.
Религия тут ни при чем. Бедняга нарушал все божеские законы. Ел в пятницу
скоромное. Его чувство самосохранения не выдвинуло в качестве довода
против самоубийства божественную заповедь. - Он помолчал. - Вам придется
спуститься и взять его за ноги. Надо его отсюда убрать.
Лекция была окончена, надгробное слово произнесено.
У меня стало легче на душе, когда я почувствовал себя в больших,
сильных руках доктора Мажио. Я, словно больной, который хочет выздороветь,
безропотно подчинялся строгому режиму, предписанному врачом. Мы вытащили
министра социального благоденствия из бассейна и вынесли его на дорогу,
где стояла машина доктора Мажио с выключенными фарами.
- Когда вы вернетесь, - сказал он, - пустите воду, надо смыть кровь.
- Я, конечно, пущу, только пойдет ли вода...
Мы посадили министра на заднее сиденье. В детективных романах труп
легко выдают за пьяного, но этот мертвец был явно мертв; кровь, правда,
уже перестала течь, но стоило заглянуть в машину, и сразу бросалась в
глаза ужасная рана. К счастью, никто не отважился выйти ночью на дорогу; в
этот час орудовали одни упыри или тонтон-макуты. Те-то уж наверняка не
сидели дома: мы услышали шум их машины - никто другой не решился бы так
поздно ездить - прежде, чем успели свернуть на шоссе. Мы погасили фары и
стали ждать. Их машина медленно шла из столицы в гору; нам была слышна
громкая перебранка, заглушавшая скрежет коробки скоростей. На слух машина
была старая и вряд ли могла взять крутой подъем к Петионвилю. Что мы будем
делать, если она выдохнется как раз у поворота к гостинице? Их люди,
несмотря на поздний час, несомненно, заявятся к нам за помощью и
бесплатной выпивкой. Нам показалось, что мы ждали очень долго, пока машина
наконец не проехала мимо и шум не затих. Я спросил доктора:
- Куда мы его денем?
- Нам нельзя отъезжать слишком далеко ни вверх, ни вниз, - сказал он, -
а то напоремся на заставу. Это дорога на север, и милиция тут не смеет
спать, боится проверки. Тонтон-макуты скорее всего и поехали проверять
посты. Если машина не сломается, они доберутся до заставы у Кенскоффа.
- Вам ведь тоже пришлось ехать сюда через заставу. Как же вы
объяснили?..
- Сказал, что еду к больной, роженице. Случай обычный, и, если мне
повезет, о нем вряд ли донесут начальству.
- А если все же донесут?
- Скажу, что не мог разыскать хижину.
Мы выехали на шоссе. Доктор Мажио снова включил фары.
- Если нас все-таки увидят, - сказал он, - то наверняка примут за
тонтон-макутов.
Выбор у нас был ограниченный - что в ту, что в другую сторону дорогу
перегораживали заставы. Мы проехали метров двести в гору.
- Это им покажет, что он миновал "Трианон", а значит, туда и не
собирался... - сказал доктор Мажио, свернув во второй переулок слева.
Кругом стояли небольшие домики и заброшенные сады. В прежние времена
тут селились люди честолюбивые, но не особенно зажиточные: они жили на
дороге в Петионвиль, правда, так до него и не добравшись, - адвокат, не
гнушавшийся сомнительными делами; астролог-неудачник; врач, у которого
любовь к рому была сильнее интереса к пациентам. Доктор Мажио точно знал,
кто из них еще живет здесь, а кто сбежал, чтобы не платить принудительных
поборов, которые тонтон-макуты собирали по ночам на строительство нового
города - Дювальевиля. Я сам пожертвовал сто гурдов. На мой взгляд, все эти
домики и сады были одинаково неухоженными и нежилыми.
- Сюда, - распорядился доктор.
Он отъехал несколько метров от дороги. Мы не могли выключить фары,
потому что руки были заняты и некому посветить фонариком. Свет упал на
сломанную вывеску, где осталось только: "...пон. Ваше будущее..."
- Ага, значит, владелец уехал, - сказал я.
- Он умер.
- Естественной смертью?
- Насильственная смерть здесь стала естественной. Он пал жертвой своего
окружения.
Мы вытащили труп доктора Филипо из машины и отнесли за разросшиеся
кусты бугенвилеи, чтобы его не было видно с дороги. Доктор Мажио обернул
правую руку носовым платком и вынул из кармана мертвеца небольшой кухонный
нож. Он оказался зорче меня там, у бассейна. Он положил нож в нескольких
сантиметрах от левой руки министра.
- Доктор Филипо был левша, - пояснил он.
- Откуда вы все знаете?
- Я же вам говорил, что мы вместе изучали анатомию. Не забудьте купить
другой кухонный нож.
- У него была семья?
- Жена и мальчик лет шести. Он, видно, решил, что для них будет
безопаснее, если он покончит самоубийством.
Мы сели в машину и опять выехали на шоссе. У поворота к гостинице я
вылез.
- Теперь все зависит от слуг, - сказал я.
- Они побоятся болтать, - сказал доктор. - Свидетель тут может
пострадать не меньше обвиняемого.
Мистер и миссис Смит спустились на веранду завтракать. Я чуть не в
первый раз увидел его без перекинутого через руку пледа. Оба хорошо
выспались и с аппетитом ели грейпфрут, гренки и джем; я боялся, что они
потребуют какой-нибудь чудной напиток с названием, придуманным рекламной
фирмой, но они согласились выпить кофе и даже похвалили его.
- Я только раз проснулся за всю ночь, - сказал мистер Смит, - и мне
показалось, что я слышу голоса. Не приезжал ли мистер Джонс?
- Нет.
- Странно. На прощание он мне сказал в таможне; "До встречи вечером у
мистера Брауна".
- Его, наверно, сманили в другой отель.
- Я мечтала окунуться до завтрака, - сказала миссис Смит, - но Жозеф
убирал бассейн. Он у вас, я вижу, на все руки мастер.
- Да. Цены ему нет. Бассейн скоро будет в порядке, и вы до обеда
сможете выкупаться.
- А где нищий? - спросил мистер Смит.
- Ну, он убрался еще до рассвета.
- Надеюсь, не на пустой желудок?
Он улыбнулся мне, словно говоря: "Я шучу. Ведь знаю, вы человек
добрый".
- Жозеф, наверно, о нем позаботился.
Мистер Смит взял еще гренок.
- Я считаю, что нам с миссис Смит сегодня надо заехать в посольство.
- Вот это будет разумно.
- По-моему, этого требует просто вежливость. А потом я, пожалуй, завезу
рекомендательное письмо министру социального благоденствия.
- На вашем месте я бы спросил в посольстве, не было ли тут каких-нибудь
перемен. Если, конечно, письмо адресовано кому-то персонально.
- По-моему, некоему доктору Филипо.
- Тогда я непременно навел бы справки. Здесь то и дело перемены.
- Но его преемник, надеюсь, не откажется со мной побеседовать? Мне
кажется, что мое предложение должно заинтересовать любого министра,
который печется о здоровье своих граждан.
- Вы меня еще не посвятили в ваши замыслы...
- Я приехал сюда как представитель... - начал мистер Смит.
- Вегетарианцев Америки, - договорила миссис Смит. - Настоящих
вегетарианцев.
- А разве есть ненастоящие?
- Конечно. Есть даже такие, которые едят насиженные яйца.
- На протяжении всей истории человечества еретики и сектанты всегда
подрывали единство великих общественных движений, - грустно сказал мистер
Смит.
- А что собираются предпринять здесь вегетарианцы?
- Не считая бесплатного распространения литературы - в переводе,
конечно, на французский язык, - мы собираемся Открыть в самом сердце
столицы вегетарианский центр.
- Сердце столицы - это ее трущобы.
- Ну, тогда в каком-нибудь другом подходящем месте. Мы хотим, чтобы
президент и кое-кто из его министров присутствовали на торжественном
открытии и попробовали первый вегетарианский обед, чтобы подать пример
народу.
- Но президент боится высунуть нос из дворца.
Мистер Смит вежливо посмеялся над моими словами - они ему показались
забавной гиперболой.
- Ну, от мистера Брауна ты поддержки не жди, - сказала миссис Смит. -
Он ведь не из наших.
- Ладно, детка, не сердись. Мистер Браун просто пошутил. Пожалуй, после
завтрака я все же позвоню в посольство.
- Телефон не работает. Но я могу послать Жозефа с запиской.
- Нет-нет, тогда мы возьмем такси. Если вы его для нас закажете.
- Я пошлю Жозефа, он приведет такси.
- Вот уж, верно, мастер на все руки, - сказала миссис Смит с
осуждением, словно я был рабовладельцем с Юга.
Тут я заметил, что по аллее к нам направляется Пьер Малыш, и пошел ему
навстречу.
- Приветствую вас, мистер Браун! - воскликнул он. - С добрым утром! -
Он помахал местной газетой. - Посмотрите, что я о вас написал. Как ваши
гости? Надеюсь, хорошо спали? - Он поднялся по ступенькам, поклонился
сидевшим за столиком Смитам и глубоко вдохнул пропитанный душистым запахом
цветов воздух Порт-о-Пренса, словно попал сюда впервые. - Ну что за вид!
Деревья, цветы, бухта, дворец... - Он захихикал. - "Издалека все выглядит
милей", как сказал Вильям Вордсворт!..
Я не сомневался, что Пьер Малыш явился сюда не ради красивого вида; он
вряд ли пришел бы в такой ранний час и для того, чтобы его угостили ромом.
Очевидно, он хотел выудить из нас какие-то сведения или, наоборот,
сообщить их нам. Его веселый вид отнюдь не означал, что они были приятные.
Пьер Малыш всегда был весел. Казалось, он бросил монетку и загадал, какую
из двух жизненных позиций, возможных в Порт-о-Пренсе, ему выбрать:
разумную или безрассудную, мрачную или веселую; выпала решка - голова
Папы-Дока шмякнулась оземь, и Пьер Малыш был с тех пор отчаянно весел.
- Дайте поглядеть, что вы там написали, - сказал я.
Я развернул газету, нашел светскую хронику - она всегда помещалась на
четвертой полосе - и прочел, что среди множества именитых гостей,
прибывших вчера в нашу страну на пароходе "Медея", находился почтенный
мистер Смит, чуть было не победивший мистера Трумэна на президентских
выборах в 1948 году. Его сопровождает приветливая, элегантная супруга,
которая при более счастливых обстоятельствах стала бы первой дамой Америки
и украшением Белого дома. Среди пассажиров был и пользующийся всеобщей
любовью хозяин здешнего интеллектуального центра, отеля "Трианон", который
вернулся из деловой поездки в Нью-Йорк... Потом я просмотрел первые
полосы. Министр просвещения излагал шестилетний план ликвидации
неграмотности на севере - почему именно на севере? Никаких подробностей не
давалось. Быть может, он рассчитывал на ураган. В 1954 году ураган
"Хэйзел" успешно ликвидировал неграмотность в глубине страны - число
погибших так и не было обнародовано. В небольшой заметке сообщалось, что
группа повстанцев перешла доминиканскую границу; их отогнали, взяв двух
пленных, вооруженных американскими автоматами. Если бы президент не
поссорился с американской миссией, оружие наверняка оказалось бы чешским
или кубинским.
- Ходят слухи, что у нас новый министр социального благоденствия, -
сказал я.
- Разве можно верить слухам? - ответил Пьер Малыш.
- Мистер Смит привез рекомендательное письмо к доктору Филипо. Я не
хочу, чтобы он допустил оплошность.
- Пожалуй, ему лучше несколько дней обождать. Я слышал, что доктор
Филипо в Кап-Аитьене или где-то на севере.
- Там, где идут бои?
- Сомневаюсь, чтобы где-нибудь шли серьезные бои.
- А что за личность этот доктор Филипо?
Меня разбирало любопытство, хотелось побольше узнать о человеке, с
которым я теперь был вроде как в дальнем родстве, раз он умер у меня в
бассейне.
- Очень невыдержанная личность, и в этом его беда, - сказал Пьер Малыш.
Я сложил газету и вернул ее.
- Я заметил, что вы не упомянули о приезде нашего друга Джонса.
- Ах да, Джонса! Кто он, в сущности, этот майор Джонс? - И тут я понял,
что он пришел не за тем, чтобы сообщить нам сведения, а чтобы выудить их у
нас.
- Наш попутчик. Вот и все, что я о нем знаю.
- Он утверждает, будто он - друг мистера Смита.
- Значит, так оно, наверно, и есть.
Пьер Малыш незаметно отвел меня за угол веранды, где нас не могли
видеть Смиты. Его белые манжеты далеко высовывались из рукавов пиджака,
прикрывая черные руки.
- Если вы будете со мной откровенны, - сказал он, - я, пожалуй, смогу
вам кое-чем помочь.
- Откровенен в чем?
- В отношении майора Джонса.
- Лучше не зовите его майором. Ему это как-то не подходит.
- Значит, вы думаете, что он скорее всего не...
- Я ничего о нем не знаю. Ровно ничего.
- Он хотел поселиться у вас в гостинице.
- По-видимому, он нашел другое место.
- Да. В полиции.
- Но за что?..
- По-моему, они обнаружили что-то недозволенное у него в багаже. Не
знаю, что именно.
- А британское посольство об этом извещено?
- Нет. И не думаю, чтобы они могли ему помочь. В такие истории
предпочитают не вмешиваться. Пока с ним обращаются прилично.
- Что вы посоветуете, Пьер Малыш?
- Возможно, тут какое-то недоразумение, однако, как всегда, это вопрос
amour-propre [самолюбия (фр.)]. У начальника полиции болезненное
amour-propre. Если бы мистер Смит поговорил с доктором Филипо, доктор
Филипо, может, и согласился бы поговорить с министром внутренних дел.
Тогда майор Джонс мог бы отделаться штрафом за нарушение каких-то
формальностей.
- А что он нарушил?
- Ваш вопрос сам по себе чистая формальность.
- Но вы же только что мне сказали, что доктор Филипо уехал на север?
- Верно. А может, мистеру Смиту лучше повидаться с министром
иностранных дел. - Он гордо помахал газетой. - Министр теперь знает, какая
мистер Смит персона, он наверняка читал мою статью.
- Я сейчас же поеду к нашему поверенному в делах.
- Неверный ход, - сказал Пьер Малыш. - Задеть национальную гордость
опаснее, чем самолюбие начальника полиции. Правительство Гаити не признает
протестов иностранных держав.
Почти тот же совет дал мне чуть попозже наш поверенный в делах. Это был
человек с впалой грудью и тонкими чертами лица, при первом знакомстве он
напомнил мне Роберта Луиса Стивенсона. Он говорил с запинкой и как бы
посмеиваясь над своим невезением, но сделала его таким жизнь в Гаити, а
отнюдь не происки туберкулеза. Он обладал иронией и мужеством человека,
привыкшего к неудачам. Например, у него в кармане всегда лежали черные
очки; он надевал их при виде тонтон-макутов, которые носили черные очки
для устрашения, вместо мундира. Он собирал библиотеку по флоре Карибского
побережья, но отсылал почти все книги, кроме самых обиходных, на родину,
так же как отослал своих детей, зная, что посольство каждый день могут
облить бензином и поджечь.
Он выслушал мой рассказ о злоключениях Джонса, не перебивая и не
выказывая нетерпения. Я уверен, что он также не удивился бы, если б я ему
рассказал о смерти министра социального благоденствия в моем бассейне для
плавания и о том, как я распорядился его трупом, однако, мне кажется, в
душе он был бы мне благодарен за то, что я не прибег к его помощи. Когда я
кончил, он сказал:
- Я получил из Лондона телеграмму насчет Джонса.
- Капитан "Медеи" тоже получил запрос от владельцев пароходной компании
из Филадельфии. Но в ней не было ничего определенного.
- Да и моя телеграмма, пожалуй, только предостережение. Мне советуют не
оказывать ему особого содействия. Подозреваю, что он надул какое-то наше
консульство.
- Тем не менее английский подданный - в тюрьме...
- О да, согласен, это уж чересчур. Не надо только забывать, что даже у
этих сволочей могут быть свои причины... Официально я буду предпринимать
шаги, но со всяческой осторожностью, как мне предложено в телеграмме.
Прежде всего потребую произвести расследование по всем правилам. - Он
протянул руку к письменному столу и рассмеялся. - Никак не отучусь
хвататься за телефонную трубку.
Он был идеальный зритель - зритель, о котором каждый актер может только
мечтать, умный, внимательный, насмешливый и в меру критический. Это была
наука, которой он овладел, посмотрев множество хороших и плохих
представлений заурядных пьес. Не знаю, почему я вспомнил вопрос, который
задала мне перед смертью мать: "Какую роль ты сейчас играешь?" Наверно, я
и сейчас играл роль - роль англичанина, озабоченного судьбой
соотечественника, роль солидного дельца, который знает свой долг и пришел
посоветоваться с представителем своего монарха. На это время я забыл
сплетение тел в "пежо". Поверенный, безусловно, осудил бы меня за то, что
я наставляю рога члену дипломатического корпуса. Подобные выходки
относятся к жанру фарса.
- Мои запросы вряд ли принесут пользу, - сказал он. - Министр
внутренних дел заявит, что дело находится в руках полиции. И скорее всего,
прочтет мне лекцию о разделении законодательных и исполнительных функций.
Я вам когда-нибудь рассказывал про своего повара? Это было в ваше
отсутствие. Я давал обед своим коллегам, и повар вдруг исчез. Он ничего не
успел купить. Его схватили на улице, по дороге на рынок. Жене пришлось
подать консервы, которые мы держим на аварийный случай. Вашему сеньору
Пинеда не понравилось суфле из консервированной лососины. - Почему он
сказал "вашему" сеньору Пинеда? - Позже я выяснил, что повар сидит в
полиции. Его выпустили на следующий день, когда обед был уже позади. В
полиции его допрашивали, кто ко мне ходит. Я, естественно, заявил протест
министру внутренних дел, сказал, что надо было меня предупредить и я
охотно отпустил бы повара в полицию в удобное для меня время. Министр на
это ответил, что он гаитянин и поэтому может поступать с другим
гаитянином, как ему заблагорассудится.
- Но Джонс - англичанин.
- Видимо, да, и все же я сомневаюсь, чтобы наше правительство в
нынешнее время послало сюда фрегат для восстановления справедливости. Я,
конечно, сделаю все, что в моих силах, но, по-моему, Пьер Малыш дал вам
резонный совет. Испробуйте прежде другие пути. Если у вас ничего не
выйдет, завтра же утром я заявлю протест. Мне почему-то кажется, что майор
Джонс не первый раз попадает в полицию. Не стоит преувеличивать этого
события.
Я почувствовал себя как актер, играющий короля в сцене "мышеловки",
которого Гамлет упрекает в том, что он переигрывает.
Когда я вернулся в отель, бассейн был полон; садовник с деловым видом
вылавливал оттуда граблями опавшие листья; из кухни доносился голос повара
- все было почти как раньше. У меня даже были постояльцы - в бассейне,
стараясь увильнуть от граблей садовника, плавал мистер Смит в темно-серых
нейлоновых трусах, которые пузырились сзади, напоминая гигантские окорока
доисторического животного. Он медленно плавал брассом, ритмично выдыхая
ртом воздух. Увидев меня, он встал в воде, как некое мифологическое
существо. Грудь его покрывали длинные седые пряди.
Я сел возле бассейна и крикнул Жозефу, чтобы он подал нам ромовый пунш
и кока-колу. Мне стало не по себе, когда мистер Смит поплыл в глубокую
часть бассейна, - слишком уж близко он был от того места, где умер министр
социального благоденствия. Я вспомнил Холируд и несмываемое пятно крови
Риччио. Мистер Смит отряхнулся и сел со мной рядом. Миссис Смит появилась
на балконе номера "Джон Барримор" и крикнула ему вниз:
- Оботрись, голубчик, хорошенько, как бы тебе не простудиться.
- Солнышко меня сразу высушит! - крикнул в ответ мистер Смит.
- Накинь полотенце на плечи, а то сгоришь.
Мистер Смит покорно накинул полотенце.
- Мистера Джонса арестовали, - сказал я.
- Господи! Не может быть! Что же он такого сделал?
- А это вовсе не означает, что он что-то сделал.
- Он уже виделся с адвокатом?
- Тут это невозможно. Полиция не разрешит.
Мистер Смит смерил меня суровым взглядом.
- Полиция всюду одинакова. Такие вещи зачастую бывают и у нас на Юге, -
пояснил он. - Цветных сажают в тюрьму, отказывают им в защитнике. Но от
этого не легче.
- Я был в посольстве. Они думают, что вряд ли смогут помочь.
- Вот это уже безобразие! - воскликнул мистер Смит.
Его больше возмутило отношение посольства, чем самый арест Джонса.
- Пьер Малыш считает, что сейчас лучше всего вступиться вам и, может,
даже обратиться к министру иностранных дел.
- Я сделаю для мистера Джонса все, что смогу. Тут явно произошла
ошибка. Но почему он думает, что я могу оказать какое-то влияние?
- Вы - бывший кандидат в президенты, - сказал я, и тут Жозеф принес нам
бокалы.
- Я сделаю все, что смогу, - повторил мистер Смит, невесело глядя в
бокал с кока-колой. - Я очень расположен к мистеру Джонсу. (Не знаю
почему, но я никак не могу заставить себя называть его майором - хотя ведь
даже в армии бывают порядочные люди!) В нем, как мне кажется, заложены
лучшие черты английского характера. Нет! Тут явно произошла глупейшая
ошибка.
- Мне не хотелось бы навлекать на вас неприятности с властями.
- Я не боюсь неприятностей ни с какими властями, - заявил мистер Смит.
Министерство иностранных дел помещалось в одном из выставочных
павильонов недалеко от порта и статуи Колумба. Мы проехали мимо
музыкального фонтана, который теперь никогда не играл, мимо городского
парка, над которым красовалось изречение, достойное Бурбонов; "Je suis le
Drapeau Haitien, Uni et Indivisible. Francois Duvalier", - и затормозили
возле длинного современного здания из стекла и бетона с широкой лестницей
и большой приемной с удобными креслами, украшенной фресками гаитянских
художников. Все это так же не имело никакого отношения к нищим на площади
у почты и к трущобам, как и дворец Кристофа, - правда, из этого здания не
вольную прозрачную голубизну с самолета, нырявшего в грозовые тучи,
которые, как всегда, покрывали вершину Кенскоффа. Порт казался крошечным
по сравнению со складчатой пустыней, расстилавшейся за ним, и высохшими,
необжитыми горами, которые в мареве тянулись к Кап-Аитьену и доминиканской
границе и напоминали сломанный хребет какого-то ископаемого зверя.
Я верил, что непременно найду какого-нибудь готового рискнуть человека,
он купит мой отель, и я снова буду свободен и независим, как в тот день,
когда приехал в Петионвиль и увидел мать в ее огромной бордельной кровати.
"Как я счастлив, что уезжаю", - шептал я черным горам, крутившимся где-то
внизу, и весело улыбался изящной американочке-стюардессе, которая подала
мне виски, и пилоту, доложившему пассажирам о ходе самолета. Только через
месяц я вдруг проснулся в своей нью-йоркской комнате с кондиционированным
воздухом на Западной 44-й улице и почувствовал себя несчастным; мне
приснилось сплетение рук и ног в машине "пежо" и статуя со взглядом,
устремленным за море. Тогда я понял, что рано иди поздно, но я туда
вернусь, пусть только кончится мое упрямство и не выгорит затея с продажей
гостиницы, - потому что корка хлеба, съеденная в страхе, все же лучше, чем
ничего.
Доктор Мажио долго сидел на корточках над телом бывшего министра. В
тени, отбрасываемой моим фонарем, он был похож на колдуна, заклинающего
смерть. Я не решался прервать колдовство, но, боясь, что в башне проснутся
Смиты, все же нарушил молчание:
- Неужели они скажут, что это не было самоубийством?
- Они могут сказать что угодно, - ответил он. - Не стоит себя
обманывать. - Доктор стал освобождать левый карман министра, тот лежал на
правом боку. - А ведь он был лучше других, - сказал доктор, тщательно
просматривая каждый клочок бумаги, близко поднося их к глазам в больших
выпуклых очках, которые надевал только для чтения, словно кассир,
проверяющий, не всучили ли ему фальшивую купюру. - Мы вместе проходили в
Париже курс анатомии. Но в те дни даже Папа-Док был приличным человеком. Я
помню Дювалье в двадцатые годы во время тифозной эпидемии...
- Чего вы ищете?
- Всего, что может навести на ваш след. Про этот остров очень точно
сказано в католической молитве: "Дьявол - как лев рыкающий, ищет, кого бы
ему пожрать".
- Вас он не пожрал.
- Дайте срок. - Он положил в карман записную книжку. - У нас сейчас нет
времени в этом разбираться. - Он перевернул тело на другой бок. Его трудно
было ворочать даже доктору Мажио. - Я рад, что ваша мать умерла вовремя.
Ей и так досталось в жизни. Человеку на его век хватит одного Гитлера. -
Мы разговаривали шепотом, чтобы не разбудить Смитов. - Заячья лапка, -
сказал он. - На счастье. - И сунул ее обратно в карман. - А вот что-то
тяжелое. - Он вынул мое медное пресс-папье в виде гроба с надписью:
"R.I.P." - Не подозревал, что у него было чувство юмора.
- Это мое. Видно, он взял его у меня в кабинете.
- Положите его обратно.
- Послать Жозефа за полицией?
- Ни в коем случае. Тело нельзя оставить здесь.
- Вряд ли они могут обвинить меня в том, что он покончил с собой.
- Они могут обвинить вас в том, что он спрятался в вашем доме.
- Почему он это сделал? Я его совсем не знал. Как-то раз видел на
приеме, только и всего.
- Посольства тщательно охраняются. Он, видимо, верил в вашу английскую
пословицу: "Дом англичанина - его крепость". Надеяться ему было не на что,
и он искал спасения в пословице.
- Черт знает что - приезжаешь домой, и в первую же ночь такая напасть.
- Да, неприятно. Еще Чехов писал, что самоубийство - нежелательное
явление.
Доктор Мажио поднялся и поглядел на труп. У цветных высоко развито
умение вести себя как подобает в данных обстоятельствах; даже западное
воспитание не сумело в них это вытравить - оно только видоизменило формы.
И если прадед доктора Мажио громко причитал посреди дворика, где жили
рабы, обратив лицо к бессловесным звездам, доктор Мажио произнес короткую,
выразительную речь над покойником.
- Как бы ни был велик страх перед жизнью, самоубийство - все равно
мужественный поступок, продуманное действие математически мыслящего
человека. Самоубийца все рассчитал по законам теории вероятности; он
знает, сколько шансов за то, что жить будет мучительнее, чем умереть.
Математический расчет у него сильнее чувства самосохранения. Но
представьте себе, как взывает к нему это чувство самосохранения в
последнюю минуту, какие отнюдь не научные доводы оно ему подсказывает!
- Мне казалось, что вы, католик, должны бы осудить...
- Вы напрасно подходите к этому самоубийству с точки зрения религии.
Религия тут ни при чем. Бедняга нарушал все божеские законы. Ел в пятницу
скоромное. Его чувство самосохранения не выдвинуло в качестве довода
против самоубийства божественную заповедь. - Он помолчал. - Вам придется
спуститься и взять его за ноги. Надо его отсюда убрать.
Лекция была окончена, надгробное слово произнесено.
У меня стало легче на душе, когда я почувствовал себя в больших,
сильных руках доктора Мажио. Я, словно больной, который хочет выздороветь,
безропотно подчинялся строгому режиму, предписанному врачом. Мы вытащили
министра социального благоденствия из бассейна и вынесли его на дорогу,
где стояла машина доктора Мажио с выключенными фарами.
- Когда вы вернетесь, - сказал он, - пустите воду, надо смыть кровь.
- Я, конечно, пущу, только пойдет ли вода...
Мы посадили министра на заднее сиденье. В детективных романах труп
легко выдают за пьяного, но этот мертвец был явно мертв; кровь, правда,
уже перестала течь, но стоило заглянуть в машину, и сразу бросалась в
глаза ужасная рана. К счастью, никто не отважился выйти ночью на дорогу; в
этот час орудовали одни упыри или тонтон-макуты. Те-то уж наверняка не
сидели дома: мы услышали шум их машины - никто другой не решился бы так
поздно ездить - прежде, чем успели свернуть на шоссе. Мы погасили фары и
стали ждать. Их машина медленно шла из столицы в гору; нам была слышна
громкая перебранка, заглушавшая скрежет коробки скоростей. На слух машина
была старая и вряд ли могла взять крутой подъем к Петионвилю. Что мы будем
делать, если она выдохнется как раз у поворота к гостинице? Их люди,
несмотря на поздний час, несомненно, заявятся к нам за помощью и
бесплатной выпивкой. Нам показалось, что мы ждали очень долго, пока машина
наконец не проехала мимо и шум не затих. Я спросил доктора:
- Куда мы его денем?
- Нам нельзя отъезжать слишком далеко ни вверх, ни вниз, - сказал он, -
а то напоремся на заставу. Это дорога на север, и милиция тут не смеет
спать, боится проверки. Тонтон-макуты скорее всего и поехали проверять
посты. Если машина не сломается, они доберутся до заставы у Кенскоффа.
- Вам ведь тоже пришлось ехать сюда через заставу. Как же вы
объяснили?..
- Сказал, что еду к больной, роженице. Случай обычный, и, если мне
повезет, о нем вряд ли донесут начальству.
- А если все же донесут?
- Скажу, что не мог разыскать хижину.
Мы выехали на шоссе. Доктор Мажио снова включил фары.
- Если нас все-таки увидят, - сказал он, - то наверняка примут за
тонтон-макутов.
Выбор у нас был ограниченный - что в ту, что в другую сторону дорогу
перегораживали заставы. Мы проехали метров двести в гору.
- Это им покажет, что он миновал "Трианон", а значит, туда и не
собирался... - сказал доктор Мажио, свернув во второй переулок слева.
Кругом стояли небольшие домики и заброшенные сады. В прежние времена
тут селились люди честолюбивые, но не особенно зажиточные: они жили на
дороге в Петионвиль, правда, так до него и не добравшись, - адвокат, не
гнушавшийся сомнительными делами; астролог-неудачник; врач, у которого
любовь к рому была сильнее интереса к пациентам. Доктор Мажио точно знал,
кто из них еще живет здесь, а кто сбежал, чтобы не платить принудительных
поборов, которые тонтон-макуты собирали по ночам на строительство нового
города - Дювальевиля. Я сам пожертвовал сто гурдов. На мой взгляд, все эти
домики и сады были одинаково неухоженными и нежилыми.
- Сюда, - распорядился доктор.
Он отъехал несколько метров от дороги. Мы не могли выключить фары,
потому что руки были заняты и некому посветить фонариком. Свет упал на
сломанную вывеску, где осталось только: "...пон. Ваше будущее..."
- Ага, значит, владелец уехал, - сказал я.
- Он умер.
- Естественной смертью?
- Насильственная смерть здесь стала естественной. Он пал жертвой своего
окружения.
Мы вытащили труп доктора Филипо из машины и отнесли за разросшиеся
кусты бугенвилеи, чтобы его не было видно с дороги. Доктор Мажио обернул
правую руку носовым платком и вынул из кармана мертвеца небольшой кухонный
нож. Он оказался зорче меня там, у бассейна. Он положил нож в нескольких
сантиметрах от левой руки министра.
- Доктор Филипо был левша, - пояснил он.
- Откуда вы все знаете?
- Я же вам говорил, что мы вместе изучали анатомию. Не забудьте купить
другой кухонный нож.
- У него была семья?
- Жена и мальчик лет шести. Он, видно, решил, что для них будет
безопаснее, если он покончит самоубийством.
Мы сели в машину и опять выехали на шоссе. У поворота к гостинице я
вылез.
- Теперь все зависит от слуг, - сказал я.
- Они побоятся болтать, - сказал доктор. - Свидетель тут может
пострадать не меньше обвиняемого.
Мистер и миссис Смит спустились на веранду завтракать. Я чуть не в
первый раз увидел его без перекинутого через руку пледа. Оба хорошо
выспались и с аппетитом ели грейпфрут, гренки и джем; я боялся, что они
потребуют какой-нибудь чудной напиток с названием, придуманным рекламной
фирмой, но они согласились выпить кофе и даже похвалили его.
- Я только раз проснулся за всю ночь, - сказал мистер Смит, - и мне
показалось, что я слышу голоса. Не приезжал ли мистер Джонс?
- Нет.
- Странно. На прощание он мне сказал в таможне; "До встречи вечером у
мистера Брауна".
- Его, наверно, сманили в другой отель.
- Я мечтала окунуться до завтрака, - сказала миссис Смит, - но Жозеф
убирал бассейн. Он у вас, я вижу, на все руки мастер.
- Да. Цены ему нет. Бассейн скоро будет в порядке, и вы до обеда
сможете выкупаться.
- А где нищий? - спросил мистер Смит.
- Ну, он убрался еще до рассвета.
- Надеюсь, не на пустой желудок?
Он улыбнулся мне, словно говоря: "Я шучу. Ведь знаю, вы человек
добрый".
- Жозеф, наверно, о нем позаботился.
Мистер Смит взял еще гренок.
- Я считаю, что нам с миссис Смит сегодня надо заехать в посольство.
- Вот это будет разумно.
- По-моему, этого требует просто вежливость. А потом я, пожалуй, завезу
рекомендательное письмо министру социального благоденствия.
- На вашем месте я бы спросил в посольстве, не было ли тут каких-нибудь
перемен. Если, конечно, письмо адресовано кому-то персонально.
- По-моему, некоему доктору Филипо.
- Тогда я непременно навел бы справки. Здесь то и дело перемены.
- Но его преемник, надеюсь, не откажется со мной побеседовать? Мне
кажется, что мое предложение должно заинтересовать любого министра,
который печется о здоровье своих граждан.
- Вы меня еще не посвятили в ваши замыслы...
- Я приехал сюда как представитель... - начал мистер Смит.
- Вегетарианцев Америки, - договорила миссис Смит. - Настоящих
вегетарианцев.
- А разве есть ненастоящие?
- Конечно. Есть даже такие, которые едят насиженные яйца.
- На протяжении всей истории человечества еретики и сектанты всегда
подрывали единство великих общественных движений, - грустно сказал мистер
Смит.
- А что собираются предпринять здесь вегетарианцы?
- Не считая бесплатного распространения литературы - в переводе,
конечно, на французский язык, - мы собираемся Открыть в самом сердце
столицы вегетарианский центр.
- Сердце столицы - это ее трущобы.
- Ну, тогда в каком-нибудь другом подходящем месте. Мы хотим, чтобы
президент и кое-кто из его министров присутствовали на торжественном
открытии и попробовали первый вегетарианский обед, чтобы подать пример
народу.
- Но президент боится высунуть нос из дворца.
Мистер Смит вежливо посмеялся над моими словами - они ему показались
забавной гиперболой.
- Ну, от мистера Брауна ты поддержки не жди, - сказала миссис Смит. -
Он ведь не из наших.
- Ладно, детка, не сердись. Мистер Браун просто пошутил. Пожалуй, после
завтрака я все же позвоню в посольство.
- Телефон не работает. Но я могу послать Жозефа с запиской.
- Нет-нет, тогда мы возьмем такси. Если вы его для нас закажете.
- Я пошлю Жозефа, он приведет такси.
- Вот уж, верно, мастер на все руки, - сказала миссис Смит с
осуждением, словно я был рабовладельцем с Юга.
Тут я заметил, что по аллее к нам направляется Пьер Малыш, и пошел ему
навстречу.
- Приветствую вас, мистер Браун! - воскликнул он. - С добрым утром! -
Он помахал местной газетой. - Посмотрите, что я о вас написал. Как ваши
гости? Надеюсь, хорошо спали? - Он поднялся по ступенькам, поклонился
сидевшим за столиком Смитам и глубоко вдохнул пропитанный душистым запахом
цветов воздух Порт-о-Пренса, словно попал сюда впервые. - Ну что за вид!
Деревья, цветы, бухта, дворец... - Он захихикал. - "Издалека все выглядит
милей", как сказал Вильям Вордсворт!..
Я не сомневался, что Пьер Малыш явился сюда не ради красивого вида; он
вряд ли пришел бы в такой ранний час и для того, чтобы его угостили ромом.
Очевидно, он хотел выудить из нас какие-то сведения или, наоборот,
сообщить их нам. Его веселый вид отнюдь не означал, что они были приятные.
Пьер Малыш всегда был весел. Казалось, он бросил монетку и загадал, какую
из двух жизненных позиций, возможных в Порт-о-Пренсе, ему выбрать:
разумную или безрассудную, мрачную или веселую; выпала решка - голова
Папы-Дока шмякнулась оземь, и Пьер Малыш был с тех пор отчаянно весел.
- Дайте поглядеть, что вы там написали, - сказал я.
Я развернул газету, нашел светскую хронику - она всегда помещалась на
четвертой полосе - и прочел, что среди множества именитых гостей,
прибывших вчера в нашу страну на пароходе "Медея", находился почтенный
мистер Смит, чуть было не победивший мистера Трумэна на президентских
выборах в 1948 году. Его сопровождает приветливая, элегантная супруга,
которая при более счастливых обстоятельствах стала бы первой дамой Америки
и украшением Белого дома. Среди пассажиров был и пользующийся всеобщей
любовью хозяин здешнего интеллектуального центра, отеля "Трианон", который
вернулся из деловой поездки в Нью-Йорк... Потом я просмотрел первые
полосы. Министр просвещения излагал шестилетний план ликвидации
неграмотности на севере - почему именно на севере? Никаких подробностей не
давалось. Быть может, он рассчитывал на ураган. В 1954 году ураган
"Хэйзел" успешно ликвидировал неграмотность в глубине страны - число
погибших так и не было обнародовано. В небольшой заметке сообщалось, что
группа повстанцев перешла доминиканскую границу; их отогнали, взяв двух
пленных, вооруженных американскими автоматами. Если бы президент не
поссорился с американской миссией, оружие наверняка оказалось бы чешским
или кубинским.
- Ходят слухи, что у нас новый министр социального благоденствия, -
сказал я.
- Разве можно верить слухам? - ответил Пьер Малыш.
- Мистер Смит привез рекомендательное письмо к доктору Филипо. Я не
хочу, чтобы он допустил оплошность.
- Пожалуй, ему лучше несколько дней обождать. Я слышал, что доктор
Филипо в Кап-Аитьене или где-то на севере.
- Там, где идут бои?
- Сомневаюсь, чтобы где-нибудь шли серьезные бои.
- А что за личность этот доктор Филипо?
Меня разбирало любопытство, хотелось побольше узнать о человеке, с
которым я теперь был вроде как в дальнем родстве, раз он умер у меня в
бассейне.
- Очень невыдержанная личность, и в этом его беда, - сказал Пьер Малыш.
Я сложил газету и вернул ее.
- Я заметил, что вы не упомянули о приезде нашего друга Джонса.
- Ах да, Джонса! Кто он, в сущности, этот майор Джонс? - И тут я понял,
что он пришел не за тем, чтобы сообщить нам сведения, а чтобы выудить их у
нас.
- Наш попутчик. Вот и все, что я о нем знаю.
- Он утверждает, будто он - друг мистера Смита.
- Значит, так оно, наверно, и есть.
Пьер Малыш незаметно отвел меня за угол веранды, где нас не могли
видеть Смиты. Его белые манжеты далеко высовывались из рукавов пиджака,
прикрывая черные руки.
- Если вы будете со мной откровенны, - сказал он, - я, пожалуй, смогу
вам кое-чем помочь.
- Откровенен в чем?
- В отношении майора Джонса.
- Лучше не зовите его майором. Ему это как-то не подходит.
- Значит, вы думаете, что он скорее всего не...
- Я ничего о нем не знаю. Ровно ничего.
- Он хотел поселиться у вас в гостинице.
- По-видимому, он нашел другое место.
- Да. В полиции.
- Но за что?..
- По-моему, они обнаружили что-то недозволенное у него в багаже. Не
знаю, что именно.
- А британское посольство об этом извещено?
- Нет. И не думаю, чтобы они могли ему помочь. В такие истории
предпочитают не вмешиваться. Пока с ним обращаются прилично.
- Что вы посоветуете, Пьер Малыш?
- Возможно, тут какое-то недоразумение, однако, как всегда, это вопрос
amour-propre [самолюбия (фр.)]. У начальника полиции болезненное
amour-propre. Если бы мистер Смит поговорил с доктором Филипо, доктор
Филипо, может, и согласился бы поговорить с министром внутренних дел.
Тогда майор Джонс мог бы отделаться штрафом за нарушение каких-то
формальностей.
- А что он нарушил?
- Ваш вопрос сам по себе чистая формальность.
- Но вы же только что мне сказали, что доктор Филипо уехал на север?
- Верно. А может, мистеру Смиту лучше повидаться с министром
иностранных дел. - Он гордо помахал газетой. - Министр теперь знает, какая
мистер Смит персона, он наверняка читал мою статью.
- Я сейчас же поеду к нашему поверенному в делах.
- Неверный ход, - сказал Пьер Малыш. - Задеть национальную гордость
опаснее, чем самолюбие начальника полиции. Правительство Гаити не признает
протестов иностранных держав.
Почти тот же совет дал мне чуть попозже наш поверенный в делах. Это был
человек с впалой грудью и тонкими чертами лица, при первом знакомстве он
напомнил мне Роберта Луиса Стивенсона. Он говорил с запинкой и как бы
посмеиваясь над своим невезением, но сделала его таким жизнь в Гаити, а
отнюдь не происки туберкулеза. Он обладал иронией и мужеством человека,
привыкшего к неудачам. Например, у него в кармане всегда лежали черные
очки; он надевал их при виде тонтон-макутов, которые носили черные очки
для устрашения, вместо мундира. Он собирал библиотеку по флоре Карибского
побережья, но отсылал почти все книги, кроме самых обиходных, на родину,
так же как отослал своих детей, зная, что посольство каждый день могут
облить бензином и поджечь.
Он выслушал мой рассказ о злоключениях Джонса, не перебивая и не
выказывая нетерпения. Я уверен, что он также не удивился бы, если б я ему
рассказал о смерти министра социального благоденствия в моем бассейне для
плавания и о том, как я распорядился его трупом, однако, мне кажется, в
душе он был бы мне благодарен за то, что я не прибег к его помощи. Когда я
кончил, он сказал:
- Я получил из Лондона телеграмму насчет Джонса.
- Капитан "Медеи" тоже получил запрос от владельцев пароходной компании
из Филадельфии. Но в ней не было ничего определенного.
- Да и моя телеграмма, пожалуй, только предостережение. Мне советуют не
оказывать ему особого содействия. Подозреваю, что он надул какое-то наше
консульство.
- Тем не менее английский подданный - в тюрьме...
- О да, согласен, это уж чересчур. Не надо только забывать, что даже у
этих сволочей могут быть свои причины... Официально я буду предпринимать
шаги, но со всяческой осторожностью, как мне предложено в телеграмме.
Прежде всего потребую произвести расследование по всем правилам. - Он
протянул руку к письменному столу и рассмеялся. - Никак не отучусь
хвататься за телефонную трубку.
Он был идеальный зритель - зритель, о котором каждый актер может только
мечтать, умный, внимательный, насмешливый и в меру критический. Это была
наука, которой он овладел, посмотрев множество хороших и плохих
представлений заурядных пьес. Не знаю, почему я вспомнил вопрос, который
задала мне перед смертью мать: "Какую роль ты сейчас играешь?" Наверно, я
и сейчас играл роль - роль англичанина, озабоченного судьбой
соотечественника, роль солидного дельца, который знает свой долг и пришел
посоветоваться с представителем своего монарха. На это время я забыл
сплетение тел в "пежо". Поверенный, безусловно, осудил бы меня за то, что
я наставляю рога члену дипломатического корпуса. Подобные выходки
относятся к жанру фарса.
- Мои запросы вряд ли принесут пользу, - сказал он. - Министр
внутренних дел заявит, что дело находится в руках полиции. И скорее всего,
прочтет мне лекцию о разделении законодательных и исполнительных функций.
Я вам когда-нибудь рассказывал про своего повара? Это было в ваше
отсутствие. Я давал обед своим коллегам, и повар вдруг исчез. Он ничего не
успел купить. Его схватили на улице, по дороге на рынок. Жене пришлось
подать консервы, которые мы держим на аварийный случай. Вашему сеньору
Пинеда не понравилось суфле из консервированной лососины. - Почему он
сказал "вашему" сеньору Пинеда? - Позже я выяснил, что повар сидит в
полиции. Его выпустили на следующий день, когда обед был уже позади. В
полиции его допрашивали, кто ко мне ходит. Я, естественно, заявил протест
министру внутренних дел, сказал, что надо было меня предупредить и я
охотно отпустил бы повара в полицию в удобное для меня время. Министр на
это ответил, что он гаитянин и поэтому может поступать с другим
гаитянином, как ему заблагорассудится.
- Но Джонс - англичанин.
- Видимо, да, и все же я сомневаюсь, чтобы наше правительство в
нынешнее время послало сюда фрегат для восстановления справедливости. Я,
конечно, сделаю все, что в моих силах, но, по-моему, Пьер Малыш дал вам
резонный совет. Испробуйте прежде другие пути. Если у вас ничего не
выйдет, завтра же утром я заявлю протест. Мне почему-то кажется, что майор
Джонс не первый раз попадает в полицию. Не стоит преувеличивать этого
события.
Я почувствовал себя как актер, играющий короля в сцене "мышеловки",
которого Гамлет упрекает в том, что он переигрывает.
Когда я вернулся в отель, бассейн был полон; садовник с деловым видом
вылавливал оттуда граблями опавшие листья; из кухни доносился голос повара
- все было почти как раньше. У меня даже были постояльцы - в бассейне,
стараясь увильнуть от граблей садовника, плавал мистер Смит в темно-серых
нейлоновых трусах, которые пузырились сзади, напоминая гигантские окорока
доисторического животного. Он медленно плавал брассом, ритмично выдыхая
ртом воздух. Увидев меня, он встал в воде, как некое мифологическое
существо. Грудь его покрывали длинные седые пряди.
Я сел возле бассейна и крикнул Жозефу, чтобы он подал нам ромовый пунш
и кока-колу. Мне стало не по себе, когда мистер Смит поплыл в глубокую
часть бассейна, - слишком уж близко он был от того места, где умер министр
социального благоденствия. Я вспомнил Холируд и несмываемое пятно крови
Риччио. Мистер Смит отряхнулся и сел со мной рядом. Миссис Смит появилась
на балконе номера "Джон Барримор" и крикнула ему вниз:
- Оботрись, голубчик, хорошенько, как бы тебе не простудиться.
- Солнышко меня сразу высушит! - крикнул в ответ мистер Смит.
- Накинь полотенце на плечи, а то сгоришь.
Мистер Смит покорно накинул полотенце.
- Мистера Джонса арестовали, - сказал я.
- Господи! Не может быть! Что же он такого сделал?
- А это вовсе не означает, что он что-то сделал.
- Он уже виделся с адвокатом?
- Тут это невозможно. Полиция не разрешит.
Мистер Смит смерил меня суровым взглядом.
- Полиция всюду одинакова. Такие вещи зачастую бывают и у нас на Юге, -
пояснил он. - Цветных сажают в тюрьму, отказывают им в защитнике. Но от
этого не легче.
- Я был в посольстве. Они думают, что вряд ли смогут помочь.
- Вот это уже безобразие! - воскликнул мистер Смит.
Его больше возмутило отношение посольства, чем самый арест Джонса.
- Пьер Малыш считает, что сейчас лучше всего вступиться вам и, может,
даже обратиться к министру иностранных дел.
- Я сделаю для мистера Джонса все, что смогу. Тут явно произошла
ошибка. Но почему он думает, что я могу оказать какое-то влияние?
- Вы - бывший кандидат в президенты, - сказал я, и тут Жозеф принес нам
бокалы.
- Я сделаю все, что смогу, - повторил мистер Смит, невесело глядя в
бокал с кока-колой. - Я очень расположен к мистеру Джонсу. (Не знаю
почему, но я никак не могу заставить себя называть его майором - хотя ведь
даже в армии бывают порядочные люди!) В нем, как мне кажется, заложены
лучшие черты английского характера. Нет! Тут явно произошла глупейшая
ошибка.
- Мне не хотелось бы навлекать на вас неприятности с властями.
- Я не боюсь неприятностей ни с какими властями, - заявил мистер Смит.
Министерство иностранных дел помещалось в одном из выставочных
павильонов недалеко от порта и статуи Колумба. Мы проехали мимо
музыкального фонтана, который теперь никогда не играл, мимо городского
парка, над которым красовалось изречение, достойное Бурбонов; "Je suis le
Drapeau Haitien, Uni et Indivisible. Francois Duvalier", - и затормозили
возле длинного современного здания из стекла и бетона с широкой лестницей
и большой приемной с удобными креслами, украшенной фресками гаитянских
художников. Все это так же не имело никакого отношения к нищим на площади
у почты и к трущобам, как и дворец Кристофа, - правда, из этого здания не