- Кост! - закричал он вслед удаляющейся фигуре. - Кост! - и тогда
поразительное спокойствие и уверенность этого человека с ножницами
показались ему странными, он вспомнил взгляд, которым Кост ощупал его
лицо... Он громко, предостерегающе закричал: - Прентис! - но закройщик
уже скрылся в одной из кабинок.
Это была не та кабинка, из которой вышел мистер Прентис. Он
появился очень удивленный, без пиджака в другом конце прохода.
- В чем дело? - спросил он, но Роу был уже у двери другой кабины и
тщетно пытался туда войти. Сбоку он видел возмущенное лицо мистера
Бриджса и выпученные глаза Дэвиса.
- Скорей! - крикнул он. - Дайте шляпу. - Схватив котелок, он
разбил им дверное стекло.
Кост-Траверс-Форд был покрыт, как льдинками, осколками стекла. Он
сидел в кресле для заказчиков против высокого трельяжа, крепко зажав
стоймя ножницы своими коленями и наклонившись вперед. Шея у него была
пронзена насквозь. Он умер как истый римлянин.
Роу подумал: "На этот раз я действительно его убил" - и снова
услышал негромкий, почтительный, но властный голос, говоривший в
трубку: "Лично у меня, сэр, нет никакой надежды, ни малейшей надежды",
Глава вторая
Самое лучшее - уступить.
"Маленький герцог"
У миссис Беллэйрс было меньше чувства собственного достоинства.
Они поехали прямо на Кэмпден-хилл, бросив по дороге Дэвиса с его
загубленным котелком. Мистер Прентис был озабочен и угнетен.
- Пустое дело, - сказал он. - Нам они нужны живые, для допроса.
- Меня он в ту минуту просто поразил. Вот у кого было настоящее
мужество. Правда, не знаю, что тут удивительного. Как-то не вяжется с
профессией портного... если не считать храброго портняжку из сказки...
тот ведь убил великана. Вы, наверно, скажете, что этот портняжка был
на стороне великанов. Интересно почему?
Когда они ехали через парк под порывами мелкого дождя, мистер
Прентис вдруг взорвался:
- Жалость - ужасная вещь. Люди сетуют на любовную страсть. Но самая
убийственная страсть - это жалость, она не приедается, как
чувственность!
- В конце концов, война есть война, - сказал Роу с каким-то
подъемом, Стертый лживый довод, как простой камень в руках ребенка,
вдруг засверкал драгоценным самоцветом. Он наконец принимал участие в
войне. Мистер Прентис искоса с любопытством за ним наблюдал:
- Вы ее не чувствуете, а? Подростки не чувствуют жалости. Это
страсть зрелых людей.
- Наверно, я прожил скучную и по-обывательски трезвую жизнь,
поэтому все меня так волнует. Теперь, когда я знаю, что я не убийца, я
могу получать удовольствие... - Он замолчал на полуслове при виде
смутно знакомого, как картинка из сна, дома: заросший сорняком
палисадник, рухнувшая серая статуя и железная скрипучая калитка. Шторы
спущены, словно в доме покойник, но дверь открыта настежь; казалось,
на мебели приклеены ярлычки: "Продается с аукциона".
- Мы ее сцапали в то же самое время, - сказал мистер Прентис.
В доме царила тишина; у двери стоял какой-то человек в темном
костюме - он мог быть и гробовщиком. Перед мистером Прентисом
распахнули другую дверь, и они вошли. Но не в гостиную, которую Роу
смутно помнил, а в маленькую столовую, загроможденную уродливыми
стульями, слишком большим обеденным столом и секретером. Миссис
Беллэйрс сидела в кресле во главе стола, лицо у нее было пухлое,
серое, скрытное, голову украшал черный тюрбан. Человек у двери
сообщил:
- На вопросы отвечать отказывается.
- Ну как, мадам? - приветствовал ее мистер Прентис с беспечной
галантностью.
Миссис Беллэйрс не проронила ни слова.
- Я привел вам гостя, мадам, - сказал мистер Прентис и, отступив в
сторонку, представил ей Роу.
Человеку трудно оставаться спокойным, когда он вызывает ужас;
неудивительно, что поначалу кто-то бывает этим опьянен. Роу самому
стало страшно, словно он понял, что способен на злодейство. Миссис
Беллэйрс - это путало, сидевшее во главе стола, - вдруг стала
давиться, будто проглотила за обедом рыбью кость. Она, видимо, и так
владела собой с трудом, а при появлении Роу у нее перехватило горло.
Мистер Прентис не растерялся. Он обошел стол и добродушно хлопнул
ее по спине:
- Откашляйтесь, мадам, откашляйтесь. Вам будет легче,
- Я никогда не видела этого человека, - простонала она. - Никогда!
- Разве? Вы же предсказывали ему судьбу, - сказал мистер Прентис. -
Неужели не помните?
Искра отчаянной надежды блеснула в старых, воспаленных глазах:
- Если весь этот шум из-за невинного гадания... Я этим занимаюсь
только в благотворительных целях.
- Не сомневаемся.
- И я никогда не предсказываю будущее...
- Ах, если б мы могли заглянуть в будущее!
- Я только рассказываю, какая у человека натура...
- И сколько весит кекс, - подсказал мистер Прентис, и надежда
покинула миссис Беллэйрс. Молчать теперь было бесполезно.
- А ваши маленькие сеансы? - весело продолжал спрашивать мистер
Прентис, словно они обменивались шутками.
- Только в интересах науки...
- Ваша небольшая компания собирается по-прежнему?
- По средам.
- А многие из участников пропускают сеансы?
- Все они мои личные друзья, - рассеянно произнесла миссис
Беллэйрс; теперь, когда вопросы затрагивали менее опасную тему, она
подняла пухлую напудренную руку и поправила свой тюрбан.
- И мистер Кост? Но он теперь вряд ли будет участвовать в ваших
сеансах.
Миссис Беллэйрс осторожно заметила:
- Теперь я узнаю этого джентльмена. Меня смутила его борода. Мистер
Кост затеял тогда глупую шутку. Я ничего об этом не знала. Я ведь была
так от них далеко.
- Далеко?
- Там, в Мире Блаженных.
- Да, мистер Кост уже не позволит себе больше таких шуток.
- Я уверена, что он не хотел ничего дурного... Может, он
рассердился, что пришли посторонние... У нас ведь такая тесная
компания. К тому же мистер Кост никогда не был истинно верующим.
- Будем надеяться, что теперь он им стал. - В эту минуту трудно
было предположить, что мистером Прентисом владеет то, что он звал
"пагубной страстью жалости". - Постарайтесь наладить с ним контакт,
миссис Беллэйрс, спросите его, почему он сегодня утром перерезал себе
горло.
Она выпучила глаза, онемев от ужаса; молчание прервал телефонный
звонок. Аппарат стоял на секретере, в маленькой комнате теснился
народ, и к телефону трудно было подойти. Телефон продолжал настойчиво
звонить. В голове у Роу шевельнулось воспоминание... все это однажды
уже было.
- Обождите минутку, - сказал мистер Прентис. - Возьмите трубку вы,
мадам.
Она пробормотала:
- Перерезал себе горло...
- У него не было выбора, мадам. Остаться в живых и попасть на
виселицу?
Телефон продолжал упорно звонить, словно кто-то вдалеке хотел
отгадать, что творится в этой комнате и почему никто не отвечает.
- Возьмите же трубку, мадам, - повторил мистер Прентис.
Миссис Беллэйрс не портняжка, она вылеплена из другого теста.
Покорно поднявшись, она тяжело двинулась к телефону, позвякивая
побрякушками. На миг она застряла между столом и стеной, и тюрбан
сбился у нее на один глаз.
- Алло! - сказала она. - Кто говорит?
Трое мужчин затаили дыхание. Вдруг миссис Беллэйрс приободрилась,
почувствовав свою силу: она одна могла говорить с тем, кто звонил.
- Это доктор Форестер. Что ему сказать? - спросила она через плечо,
держа трубку у самого рта. Она сверкнула на них глазами - злобно,
мстительно, хитро, скинув глупую мину как ненужную маскировку, - этим
некогда было теперь заниматься. Мистер Прентис отнял у нее трубку и
дал отбой.
- Это вам не поможет, - сказал он. Она сделала вид, что
возмутилась:
- Я ведь только спросила. Мистер Прентис распорядился:
- Вызовите из Скотленд-ярда большую машину. Бог их знает, о чем
думает местная полиция. Им давно уже полагалось быть там. - Он сказал
второму полицейскому: - Последите, чтобы эта дама не перерезала себе
горло. Нам она еще понадобится.
Бледный от гнева, он обошел весь дом, комнату за комнатой, неся
разрушение, как смерч.
- Я беспокоюсь за вашего приятеля, - сказал он Роу. - Как, бишь,
его зовут? За Стоуна! Ах, старая сука! - выругался он. Грубое слово
странно звучало в его старомодных устах. В спальне у миссис Беллэйрс
он дочиста выскоблил все банки с притираниями, а их было немало. Он
самолично и даже со злорадством вспорол все подушки. На ночном столике
под лампой с розовым абажуром лежала зажигательная книжонка "Любовь на
Востоке"; он содрал с нее переплет и отбил фарфоровую подставку у
лампы. Только автомобильный гудок положил конец этому разгрому.
- Вы мне понадобитесь для опознания преступника, - сказал он и в
три прыжка сбежал вниз по лестнице. Миссис Беллэйрс плакала в
гостиной, один из полицейских угощал ее чаем.
- Прекратите эту ерунду! - приказал мистер Прентис. Ему хотелось
дать нерадивым помощникам предметный урок. - Нечего с ней нянчиться!
Если она не будет отвечать на вопросы, выпотрошите весь дом дочиста. -
Его просто пожирала ненависть, а может, и отчаяние. Он взял чашку, из
которой собиралась пить миссис Беллэйрс, и вылил содержимое на ковер.
Миссис Беллэйрс завизжала:
- Вы не имеете права.
- Это ваш парадный сервиз, мадам? - резко спросил он, чуть
передернувшись от отвращения к вульгарной берлинской лазури.
- Поставьте, - молила миссис Беллэйрс, но он разбил чашку об пол и
объяснил своему помощнику: - Ручки полые. Мы не знаем, как мала эта
пленка. Вы должны ободрать весь дом догола.
- Вы за это ответите, - произнесла миссис Беллэйрс избитую фразу.
- О нет, мадам, отвечать будете вы. Передача сведений противнику
карается виселицей.
- Женщин не вешают. Во всяком случае, теперь, в эту войну.
- Не скажите. Мы вешаем больше людей, мадам, чем пишут в газетах! -
крикнул ей мистер Прентис уже из коридора.
Путь был долгий и невеселый. Мистера Прентиса, видимо, угнетало
сознание неудачи и дурные предчувствия; он сидел ссутулившись в углу
траурно завывавшей машины. Прежде чем она выбралась за грязную окраину
Лондона, наступил вечер, а до первой живой изгороди доехали уже ночью.
Позади было видно только светящееся небо - яркие квадраты и пучки
лучей, - оно было похоже на освещенные фонарями городские площади,
словно все сместилось и окружающий мир был теперь наверху, а внизу
лежали темные, погасшие небеса.
Это было долгое и невеселое путешествие, и ради спутника Роу
приходилось скрывать душевный подъем, - его пьянило счастливое
ощущение войны и опасности. Теперь это похоже на жизнь, какой он ее
когда-то воображал! Он стал участником великой борьбы и вправе сказать
Анне, что воевал и с ее врагами. Его не очень тревожила участь Стоуна:
во всех приключенческих книжках, читанных в детстве, всегда был
счастливый конец. Развалины у них за спиной были только героической
декорацией для его приключений и казались не более реальными, чем
пропагандистские снимки в альбоме. Он не понимал чужого страдания,
потому что забыл, как страдал сам.
- В конце концов, чего нам бояться? - сказал он вслух. -Местная
полиция...
Мистер Прентис горько заметил:
- Англия - красивая страна: норманнские церкви, древние гробницы,
зеленые деревенские выгоны и старинные трактиры. У полицейского дом с
садиком. Он каждый год получает приз за свою капусту...
- Но полиция графства...
- Начальник полиции двадцать лет назад служил в индийской армии.
Славный малый и прекрасный знаток портвейна. Чересчур длинно
рассказывает о своем полку, но не скупится, жертвуя на добрые дела.
Старший полицейский офицер когда-то был хорошим работником, но его
отчислили из лондонской полиции без пенсии, поэтому он сразу ухватился
за службу в провинции. Он человек честный и не хотел копить на
старость, получая взятки от букмекеров на скачках. Но беда в том, что
в маленьком местечке поневоле обрастаешь мхом. Пьяный дебош... Мелкие
кражи...
- Вы знаете этих людей?
- Этих людей я не знаю, но если знаешь Англию, то их нетрудно
представить. И вдруг в эту благодать - даже в военное время тут мир да
благодать - попадает умный и совершенно бессовестный, честолюбивый,
образованный злодей. Вовсе не преступник в том смысле, в
каком там, в деревне, понимают преступников. Он не ворует, не
напивается, а если и убивает - да ведь в этих краях уже пятьдесят лет
не было убийства, - тут его просто не разглядят.
- А что, по-вашему, нас там ждет? - спросил Роу.
- Все что угодно, кроме того, что мы ищем. Кроме маленького ролика
пленки.
- Они могли сделать уже сотни копий.
- Могли, но у них нет сотни способов вывезти их за границу. Если
найти человека, который повезет пленку, и главаря организации -
остальное не играет роли.
- Вы думаете, доктор Форестер?
- Доктор Форестер сам жертва, хотя его надо бояться. Он один из
тех, кого используют, шантажируют. Это отнюдь не значит, что посыльный
не он. Если это он, нам повезло. Он не мог удрать, разве что местная
полиция... - Он снова помрачнел от предчувствия неудачи.
- Форестер мог кому-нибудь передать ролик.
- Это не так легко. Немногие из их людей гуляют на свободе.
Вспомните, для того чтобы выехать теперь за границу, нужен очень
серьезный повод. Разве что местная полиция...
- Неужели этот ролик имеет такое значение? Мистер Прентис мрачно
задумался:
- Мы сделали уйму промахов за эту войну, а они так мало. Дай бог,
чтобы это была наша последняя ошибка. Доверить такому человеку, как
Данвуди, что-нибудь секретное...
- Какому Данвуди?
- Я не должен был его называть, но у кого же не лопнет терпение? Вы
слышали такую фамилию? Дело замяли, ведь он сын нашего старика.
- Нет, я о нем ничего не слышал.
Над темными полями закричала сова; пригашенные фары едва освещали
ближние кусты и совсем не проникали в широкие просторы ночи;
окрестности были похожи на цветную бахрому вокруг белых мест на
географической карте.
- Скоро узнаем, что нас ждет, - сказал мистер Прентис- Если мы
здесь ничего не найдем... - Его сутулая фигура выражала усталость и
уныние. Он уже признал свое поражение.
Где-то вдалеке впереди махали фонарем - вверх и вниз, вверх и вниз,
- Что за игру они там затеяли? - рассердился мистер Прентис. -
Чтобы знали все, кому не лень... Наверно, боятся, что посторонний не
может без компаса найти дорогу в деревню.
Они медленно поехали вдоль высокой ограды и остановились у больших,
украшенных гербом ворот. Все это Роу видел впервые, он смотрел снаружи
на то, что было знакомо ему изнутри. Верхушка кедра на фоне неба -
неужели это то самое дерево, которое бросало тень вокруг своего
ствола? К машине подошел полицейский:
- Ваше имя, сэр?
Мистер Прентис показал ему свое удостоверение.
- Все в порядке?
- Не совсем, сэр. Старший полицейский офицер там. Маленькая
процессия вышла из машины и с оглядкой побрела в сад. Вид у них был
совсем не начальственный; от долгой езды они с трудом разминали ноги и
вовсе пали духом; они были похожи на оробевших туристов, которым
дворецкий показывает родовое гнездо. Полицейский освещал фонарем дорогу.
- Прошу сюда, сэр, - хотя дорога была только одна.
Роу было не по себе. В большом доме стояла тишина, молчал даже
фонтан. Кто-то выключил мотор, подававший воду. Свет горел только в
двух комнатах. В этом доме он несколько месяцев наслаждался покоем и
был счастлив; по прихоти бомбы эти места были неразрывно связаны с его
детством. Половина жизни, которую он помнил, прошла здесь. И теперь
ему было стыдно, что он возвращается сюда как враг.
- Если вы не возражаете, я не хотел бы видеть доктора...
Полицейский с фонарем вмешался в разговор:
- Не беспокойтесь, сэр, там все очень аккуратно. Мистер Прентис это
прослушал. Он спросил:
- А чья это машина?
На дорожке стоял восьмицилиндровый "форд", но он спрашивал не о
нем, а о старой, побитой машине с треснувшим грязным ветровым стеклом
- сотни таких машин стоят в пустых, заброшенных полях вдоль шоссе;
такую рухлядь можно купить за пять фунтов, если ее удастся сдвинуть с
места.
- Эта, сэр? Его преподобия. Мистер Прентис сердито спросил:
- Вы что, вечеринку здесь устроили?
- Нет, сэр! Но один из них был еще жив, и мы решили, что приличнее
сообщить священнику.
- Тут, видно, не скучали, - мрачно проронил мистер Прентис. Шел
дождь, и полицейский светил им под ноги, чтобы они не попадали в лужи
на разбитой дороге и на каменных ступеньках подъезда.
В гостиной, где лежали блестящие стопки иллюстрированных журналов,
а в уголке часто плакал Дэвис и двое неврастеников ссорились за
шахматами, сидел Джонс, закрыв лицо руками. Роу к нему подошел:
- Джонс!
Тот поднял голову:
- Он был такой замечательный человек... такой замечательный...
- Почему был?
- Я убил его.
Тут произошла настоящая бойня. Только Роу оставался спокоен, да и
то пока не увидел Стоуна. Трупы лежали там, где их нашли: Стоун в
смирительной рубашке, губка, пропитанная хлороформом, рядом на полу.
Тело выгнулось в безнадежной попытке освободить руки.
- Что он мог поделать? - сказал Роу.
По этому коридору он сам крался, как мальчишка, нарушивший школьные
правила; в этом коридоре, заглянув в открытую дверь, он повзрослел и
понял, что настоящие приключения не похожи на те, что описывают в
книгах, и что конец не всегда бывает счастливым; тут он почувствовал,
как в нем с болью просыпается жалость и заставляет его что-то сделать,
потому что нельзя позволять, чтобы невинный человек задыхался от ужаса
и бессмысленно погибал.
- Я хотел бы... как я хотел бы... - с трудом выговорил он и
почувствовал, что рядом с жалостью проснулась жестокость, ее древняя
испытанная подруга.
- Спасибо, что он не чувствовал боли, - произнес незнакомый голос.
Глупое, самодовольное и лживое утверждение их взбесило.
- Какого черта вам здесь надо? - закричал мистер Прентис. -
Извините. Вы, наверно, священник?
- Да. Моя фамилия Синклер.
- Тут вам не место.
- Но тут было мое место, - поправил его мистер
Синклер. - Когда меня позвали, доктор Форестер еще был жив. А он
один из моих прихожан. - И добавил с мягким упреком: - Вы же знаете,
нас пускают на поле боя.
- Да, не сомневаюсь. Но там трупы не подвергают судебному осмотру.
Это ваша машина там у входа?
- Да.
- Тогда будьте добры, поезжайте домой и оставайтесь там, пока мы
здесь не кончим...
- Конечно, я ни в коей мере не хочу вам мешать. Роу смотрел на
него: квадратная фигура в черном, круглый воротник, сверкающий
белизной при электрическом свете, благодушное, умное лицо. Мистер
Синклер с запинкой спросил его:
- Мы с вами не знакомы? - И посмотрел в упор каким-то странным
бесстрашным взглядом.
- Нет.
- По-моему, вы были одним из здешних пациентов? Роу отвернулся и
вспомнил, как Стоун полез прямо в жидкую грязь пруда, а потом кинулся
бежать в огород, словно напроказивший мальчишка. Он был уверен, что
все вокруг кишит изменой. В конце концов, не такой уж он был
сумасшедший.
Им пришлось переступить через тело доктора Форестера, лежавшее на
нижней ступеньке лестницы. Доктор был слишком уверен в Джонсе и не
понимал, что преклонение гораздо менее надежно, чем страх; человек
предпочтет убить того, перед кем благоговеет, чтобы не выдать его
полиции. Когда Джонс, закрыв глаза, нажал курок револьвера, он не
хотел губить человека, которого почитал, он хотел спасти его от
нескончаемой судебной волокиты, от грубости прокурора, невежества
судьи и поверхностных суждений случайно отобранных двенадцати
присяжных. Если любовь к ближнему не позволила ему стать соучастником
убийства Стоуна, та же любовь продиктовала ему форму отказа от этого
соучастия.
Доктор Форестер потерял покой с тех пор, как бежал Роу. Он почему-
то не хотел обращаться в полицию и очень беспокоился за судьбу Стоуна.
Доктор без конца секретничал с Пулом, избегал Джонса, а после обеда
через междугородную вызвал Лондон. Джонс понес на почту письмо и
заметил, что у ворот за ним кто-то следит. В деревне он увидел
полицейскую машину из окружного города. И задумался...
На обратном пути он встретил Пула, который тоже, видно, что-то заметил.
Все недовольство, все подозрения последних дней нахлынули на Джонса разом.
Теперь, раздираемый угрызениями совести, он не мог объяснить, как эти подозрения
перешли в уверенность, что доктор задумал убить Стоуна. Он вспомнил
теоретические беседы, которые они часто вели с доктором о легкой
безболезненной смерти; споры с доктором, которого не трогали рассказы
об умерщвлении фашистами стариков и неизлечимых больных. Доктор как-то
заявил: в любом государстве медицинская служба рано или поздно должна
будет подойти к решению этого вопроса. "Если вашу жизнь охраняют за
счет государства, вы должны признать право государства в случае
необходимости соблюсти экономию". Джонс случайно подслушал разговор
доктора с Пулом, который те сразу прервали, и очень встревожился; дом
был словно заражен страхом, страх бродил по всем коридорам. За обедом
доктор мельком помянул "беднягу Стоуна".
- Почему же он бедняга? - с укором спросил Джонс.
- Его мучают сильные боли, - сказал доктор Форестер. - Опухоль.
Смерть для него - величайшее благо, о котором можно мечтать.
В сумерки, не находя себе места, Джонс вышел в сад; солнечные часы
при входе в розарий напоминали фигурку мертвеца в саване. Вдруг он
услышал, что Стоун закричал... С этой минуты воспоминания его все
больше и больше путаются. По-видимому, он побежал к себе в комнату и
достал револьвер. По рассеянности он долго искал ключ от ящика и
наконец нашел у себя в кармане. Он услышал, как Стоун закричал снова.
Тогда Джонс побежал через гостиную в другое крыло дома и бросился к
лестнице - в коридоре стаял приторный запах хлороформа, а доктор
Форестер преграждал путь наверх. Он сердито закричал: "Что вам здесь
нужно?", и Джонс, который все еще верил, что Форестер - просто
фанатик, нашел выход из положения: застрелил доктора. Пул со своим
горбом и злобной, наглой рожей стоял на верхней ступеньке. Джонс
пришел в бешенство, догадавшись, что опоздал, и застрелил и Пула.
Тогда наконец появилась полиция. Джонс сам открыл им дверь.
Прислуга, по-видимому, была на этот вечер отпущена. Эта мелкая бытовая
деталь, о которой он читал в десятках детективных романов, убедила
его, что злодейство было умышленным. Доктор Форестер умер не сразу, и
местная полиция сочла необходимым послать за священником. Вот и все.
Поразительно, какие опустошения можно произвести за один вечер в доме,
который раньше казался Роу земным раем. Налет бомбардировщиков не смог
бы нанести ему такой урон, какой причинили ему три человека.
Начался обыск. Дом был вывернут наизнанку. Послали в полицию за
подкреплением. Ранним утром в верхних этажах тревожно зажигался и гас
свет. Мистер Прентис сказал:
- Если бы нашли хоть один позитив...
Но они не нашли ничего. Как-то раз, в течение этой бесконечной
ночи, Роу оказался в комнате, где жил Дигби. Он думал теперь о Дигби,
как о каком-то постороннем, о самодовольном тунеядце, чье счастье
покоилось на глубочайшем неведении. Счастье всегда должно измеряться
пережитыми несчастьями. Тут, на полке, стоял Толстой со стертыми
пометками на полях. Знание - великая вещь... Не то абстрактное знание,
которым был так богат доктор Форестер, не те теории, которые
соблазняют нас видимостью благородства, и возвышенные добродетели, а
подробное, страстное, повседневное знание человеческой жизни.
...Идеализм кончил пулей в живот у подножия лестницы; идеалист был
изобличен в предательстве и душегубстве. Роу не верил, что его
пришлось долго шантажировать. Надо было только воззвать к его
интеллектуальной гордыне и к абстрактной любви к человечеству. Нельзя
любить человечество. Можно любить людей.
- Ничего, - сказал мистер Прентис. С безутешным видом слоняясь по
комнате на своих длинных ногах, он на ходу чуть-чуть отдернул
занавеску. Виднелась только одна звезда, остальные растворились в
светлеющем небе. - Сколько времени потеряно зря!
- Зря? Трое мертвых и один в тюрьме.
- На их место найдут дюжину. Мне нужна пленка. И самый главный. -
Он продолжал: - В раковине у Пула следы фотохимикатов. Там, видно,
проявляли пленку. Не думаю, чтобы они отпечатали больше одного
позитива. Вряд ли они захотят раздать копии нескольким лицам, а
поскольку остался негатив... - Он с грустью добавил: - Пул был
первоклассным фотографом. Его специальность - жизнь пчел. А сейчас
пойдем на остров. Боюсь, что там мы найдем кое-что не очень для вас
приятное, но вы нужны для опознания.
Они стояли на том месте, где когда-то стоял Стоун; три красных
огонька на другой стороне пруда создавали в этой сереющей мгле иллюзию
беспредельного воздушного пространства, словно это была гавань и
фонари на носу кораблей, ожидающих конвоя. Мистер Прентис побрел к
островку, и Роу отправился за ним; плотную подушку ила покрывала
тонкая пленка воды. Красные огоньки - это были те фонари, которые
подвешивают на дорогах, когда поврежден путь. Посредине островка рыли
землю трое полицейских. Еще двоим негде было поставить ногу.
- Вот это видел Стоун, - сказал Роу. - Людей, копавших яму.
- Да.
- Что, по-вашему, здесь спрятано? - Он замолчал, заметив, как
бережно полицейские всаживают лопату, словно боясь что-то разбить, и с
какой неохотой переворачивают землю. Эта сцена в темноте напомнила ему
темную гравюру времен королевы Виктории в книжке, которую мать у него
отняла: люди в плащах что-то выкапывают прямо на кладбище; лунный свет
поблескивает на острие лопат.
- Мы не знаем судьбы одного человека, которого вы забыли, - сказал
мистер Прентис.
Теперь и он с волнением следил за каждым взмахом лопаты.
- Откуда вы знаете, где нужно копать?
- Остались следы. В таких вещах они любители. Поэтому, я думаю, они
и перепугались, что их видел Стоун.
Одна из лопат неприятно обо что-то царапнула.
- Осторожнее! - сказал мистер Прентис. Полицейский остановился и
отер пот со лба, хотя ночь была холодная. Потом он медленно вытащил из
земли лопату и осмотрел ее. - Копайте с этой стороны, - распорядился
мистер Прентис. - Аккуратнее. Не всаживайте лопату глубоко.
поразительное спокойствие и уверенность этого человека с ножницами
показались ему странными, он вспомнил взгляд, которым Кост ощупал его
лицо... Он громко, предостерегающе закричал: - Прентис! - но закройщик
уже скрылся в одной из кабинок.
Это была не та кабинка, из которой вышел мистер Прентис. Он
появился очень удивленный, без пиджака в другом конце прохода.
- В чем дело? - спросил он, но Роу был уже у двери другой кабины и
тщетно пытался туда войти. Сбоку он видел возмущенное лицо мистера
Бриджса и выпученные глаза Дэвиса.
- Скорей! - крикнул он. - Дайте шляпу. - Схватив котелок, он
разбил им дверное стекло.
Кост-Траверс-Форд был покрыт, как льдинками, осколками стекла. Он
сидел в кресле для заказчиков против высокого трельяжа, крепко зажав
стоймя ножницы своими коленями и наклонившись вперед. Шея у него была
пронзена насквозь. Он умер как истый римлянин.
Роу подумал: "На этот раз я действительно его убил" - и снова
услышал негромкий, почтительный, но властный голос, говоривший в
трубку: "Лично у меня, сэр, нет никакой надежды, ни малейшей надежды",
Глава вторая
Самое лучшее - уступить.
"Маленький герцог"
У миссис Беллэйрс было меньше чувства собственного достоинства.
Они поехали прямо на Кэмпден-хилл, бросив по дороге Дэвиса с его
загубленным котелком. Мистер Прентис был озабочен и угнетен.
- Пустое дело, - сказал он. - Нам они нужны живые, для допроса.
- Меня он в ту минуту просто поразил. Вот у кого было настоящее
мужество. Правда, не знаю, что тут удивительного. Как-то не вяжется с
профессией портного... если не считать храброго портняжку из сказки...
тот ведь убил великана. Вы, наверно, скажете, что этот портняжка был
на стороне великанов. Интересно почему?
Когда они ехали через парк под порывами мелкого дождя, мистер
Прентис вдруг взорвался:
- Жалость - ужасная вещь. Люди сетуют на любовную страсть. Но самая
убийственная страсть - это жалость, она не приедается, как
чувственность!
- В конце концов, война есть война, - сказал Роу с каким-то
подъемом, Стертый лживый довод, как простой камень в руках ребенка,
вдруг засверкал драгоценным самоцветом. Он наконец принимал участие в
войне. Мистер Прентис искоса с любопытством за ним наблюдал:
- Вы ее не чувствуете, а? Подростки не чувствуют жалости. Это
страсть зрелых людей.
- Наверно, я прожил скучную и по-обывательски трезвую жизнь,
поэтому все меня так волнует. Теперь, когда я знаю, что я не убийца, я
могу получать удовольствие... - Он замолчал на полуслове при виде
смутно знакомого, как картинка из сна, дома: заросший сорняком
палисадник, рухнувшая серая статуя и железная скрипучая калитка. Шторы
спущены, словно в доме покойник, но дверь открыта настежь; казалось,
на мебели приклеены ярлычки: "Продается с аукциона".
- Мы ее сцапали в то же самое время, - сказал мистер Прентис.
В доме царила тишина; у двери стоял какой-то человек в темном
костюме - он мог быть и гробовщиком. Перед мистером Прентисом
распахнули другую дверь, и они вошли. Но не в гостиную, которую Роу
смутно помнил, а в маленькую столовую, загроможденную уродливыми
стульями, слишком большим обеденным столом и секретером. Миссис
Беллэйрс сидела в кресле во главе стола, лицо у нее было пухлое,
серое, скрытное, голову украшал черный тюрбан. Человек у двери
сообщил:
- На вопросы отвечать отказывается.
- Ну как, мадам? - приветствовал ее мистер Прентис с беспечной
галантностью.
Миссис Беллэйрс не проронила ни слова.
- Я привел вам гостя, мадам, - сказал мистер Прентис и, отступив в
сторонку, представил ей Роу.
Человеку трудно оставаться спокойным, когда он вызывает ужас;
неудивительно, что поначалу кто-то бывает этим опьянен. Роу самому
стало страшно, словно он понял, что способен на злодейство. Миссис
Беллэйрс - это путало, сидевшее во главе стола, - вдруг стала
давиться, будто проглотила за обедом рыбью кость. Она, видимо, и так
владела собой с трудом, а при появлении Роу у нее перехватило горло.
Мистер Прентис не растерялся. Он обошел стол и добродушно хлопнул
ее по спине:
- Откашляйтесь, мадам, откашляйтесь. Вам будет легче,
- Я никогда не видела этого человека, - простонала она. - Никогда!
- Разве? Вы же предсказывали ему судьбу, - сказал мистер Прентис. -
Неужели не помните?
Искра отчаянной надежды блеснула в старых, воспаленных глазах:
- Если весь этот шум из-за невинного гадания... Я этим занимаюсь
только в благотворительных целях.
- Не сомневаемся.
- И я никогда не предсказываю будущее...
- Ах, если б мы могли заглянуть в будущее!
- Я только рассказываю, какая у человека натура...
- И сколько весит кекс, - подсказал мистер Прентис, и надежда
покинула миссис Беллэйрс. Молчать теперь было бесполезно.
- А ваши маленькие сеансы? - весело продолжал спрашивать мистер
Прентис, словно они обменивались шутками.
- Только в интересах науки...
- Ваша небольшая компания собирается по-прежнему?
- По средам.
- А многие из участников пропускают сеансы?
- Все они мои личные друзья, - рассеянно произнесла миссис
Беллэйрс; теперь, когда вопросы затрагивали менее опасную тему, она
подняла пухлую напудренную руку и поправила свой тюрбан.
- И мистер Кост? Но он теперь вряд ли будет участвовать в ваших
сеансах.
Миссис Беллэйрс осторожно заметила:
- Теперь я узнаю этого джентльмена. Меня смутила его борода. Мистер
Кост затеял тогда глупую шутку. Я ничего об этом не знала. Я ведь была
так от них далеко.
- Далеко?
- Там, в Мире Блаженных.
- Да, мистер Кост уже не позволит себе больше таких шуток.
- Я уверена, что он не хотел ничего дурного... Может, он
рассердился, что пришли посторонние... У нас ведь такая тесная
компания. К тому же мистер Кост никогда не был истинно верующим.
- Будем надеяться, что теперь он им стал. - В эту минуту трудно
было предположить, что мистером Прентисом владеет то, что он звал
"пагубной страстью жалости". - Постарайтесь наладить с ним контакт,
миссис Беллэйрс, спросите его, почему он сегодня утром перерезал себе
горло.
Она выпучила глаза, онемев от ужаса; молчание прервал телефонный
звонок. Аппарат стоял на секретере, в маленькой комнате теснился
народ, и к телефону трудно было подойти. Телефон продолжал настойчиво
звонить. В голове у Роу шевельнулось воспоминание... все это однажды
уже было.
- Обождите минутку, - сказал мистер Прентис. - Возьмите трубку вы,
мадам.
Она пробормотала:
- Перерезал себе горло...
- У него не было выбора, мадам. Остаться в живых и попасть на
виселицу?
Телефон продолжал упорно звонить, словно кто-то вдалеке хотел
отгадать, что творится в этой комнате и почему никто не отвечает.
- Возьмите же трубку, мадам, - повторил мистер Прентис.
Миссис Беллэйрс не портняжка, она вылеплена из другого теста.
Покорно поднявшись, она тяжело двинулась к телефону, позвякивая
побрякушками. На миг она застряла между столом и стеной, и тюрбан
сбился у нее на один глаз.
- Алло! - сказала она. - Кто говорит?
Трое мужчин затаили дыхание. Вдруг миссис Беллэйрс приободрилась,
почувствовав свою силу: она одна могла говорить с тем, кто звонил.
- Это доктор Форестер. Что ему сказать? - спросила она через плечо,
держа трубку у самого рта. Она сверкнула на них глазами - злобно,
мстительно, хитро, скинув глупую мину как ненужную маскировку, - этим
некогда было теперь заниматься. Мистер Прентис отнял у нее трубку и
дал отбой.
- Это вам не поможет, - сказал он. Она сделала вид, что
возмутилась:
- Я ведь только спросила. Мистер Прентис распорядился:
- Вызовите из Скотленд-ярда большую машину. Бог их знает, о чем
думает местная полиция. Им давно уже полагалось быть там. - Он сказал
второму полицейскому: - Последите, чтобы эта дама не перерезала себе
горло. Нам она еще понадобится.
Бледный от гнева, он обошел весь дом, комнату за комнатой, неся
разрушение, как смерч.
- Я беспокоюсь за вашего приятеля, - сказал он Роу. - Как, бишь,
его зовут? За Стоуна! Ах, старая сука! - выругался он. Грубое слово
странно звучало в его старомодных устах. В спальне у миссис Беллэйрс
он дочиста выскоблил все банки с притираниями, а их было немало. Он
самолично и даже со злорадством вспорол все подушки. На ночном столике
под лампой с розовым абажуром лежала зажигательная книжонка "Любовь на
Востоке"; он содрал с нее переплет и отбил фарфоровую подставку у
лампы. Только автомобильный гудок положил конец этому разгрому.
- Вы мне понадобитесь для опознания преступника, - сказал он и в
три прыжка сбежал вниз по лестнице. Миссис Беллэйрс плакала в
гостиной, один из полицейских угощал ее чаем.
- Прекратите эту ерунду! - приказал мистер Прентис. Ему хотелось
дать нерадивым помощникам предметный урок. - Нечего с ней нянчиться!
Если она не будет отвечать на вопросы, выпотрошите весь дом дочиста. -
Его просто пожирала ненависть, а может, и отчаяние. Он взял чашку, из
которой собиралась пить миссис Беллэйрс, и вылил содержимое на ковер.
Миссис Беллэйрс завизжала:
- Вы не имеете права.
- Это ваш парадный сервиз, мадам? - резко спросил он, чуть
передернувшись от отвращения к вульгарной берлинской лазури.
- Поставьте, - молила миссис Беллэйрс, но он разбил чашку об пол и
объяснил своему помощнику: - Ручки полые. Мы не знаем, как мала эта
пленка. Вы должны ободрать весь дом догола.
- Вы за это ответите, - произнесла миссис Беллэйрс избитую фразу.
- О нет, мадам, отвечать будете вы. Передача сведений противнику
карается виселицей.
- Женщин не вешают. Во всяком случае, теперь, в эту войну.
- Не скажите. Мы вешаем больше людей, мадам, чем пишут в газетах! -
крикнул ей мистер Прентис уже из коридора.
Путь был долгий и невеселый. Мистера Прентиса, видимо, угнетало
сознание неудачи и дурные предчувствия; он сидел ссутулившись в углу
траурно завывавшей машины. Прежде чем она выбралась за грязную окраину
Лондона, наступил вечер, а до первой живой изгороди доехали уже ночью.
Позади было видно только светящееся небо - яркие квадраты и пучки
лучей, - оно было похоже на освещенные фонарями городские площади,
словно все сместилось и окружающий мир был теперь наверху, а внизу
лежали темные, погасшие небеса.
Это было долгое и невеселое путешествие, и ради спутника Роу
приходилось скрывать душевный подъем, - его пьянило счастливое
ощущение войны и опасности. Теперь это похоже на жизнь, какой он ее
когда-то воображал! Он стал участником великой борьбы и вправе сказать
Анне, что воевал и с ее врагами. Его не очень тревожила участь Стоуна:
во всех приключенческих книжках, читанных в детстве, всегда был
счастливый конец. Развалины у них за спиной были только героической
декорацией для его приключений и казались не более реальными, чем
пропагандистские снимки в альбоме. Он не понимал чужого страдания,
потому что забыл, как страдал сам.
- В конце концов, чего нам бояться? - сказал он вслух. -Местная
полиция...
Мистер Прентис горько заметил:
- Англия - красивая страна: норманнские церкви, древние гробницы,
зеленые деревенские выгоны и старинные трактиры. У полицейского дом с
садиком. Он каждый год получает приз за свою капусту...
- Но полиция графства...
- Начальник полиции двадцать лет назад служил в индийской армии.
Славный малый и прекрасный знаток портвейна. Чересчур длинно
рассказывает о своем полку, но не скупится, жертвуя на добрые дела.
Старший полицейский офицер когда-то был хорошим работником, но его
отчислили из лондонской полиции без пенсии, поэтому он сразу ухватился
за службу в провинции. Он человек честный и не хотел копить на
старость, получая взятки от букмекеров на скачках. Но беда в том, что
в маленьком местечке поневоле обрастаешь мхом. Пьяный дебош... Мелкие
кражи...
- Вы знаете этих людей?
- Этих людей я не знаю, но если знаешь Англию, то их нетрудно
представить. И вдруг в эту благодать - даже в военное время тут мир да
благодать - попадает умный и совершенно бессовестный, честолюбивый,
образованный злодей. Вовсе не преступник в том смысле, в
каком там, в деревне, понимают преступников. Он не ворует, не
напивается, а если и убивает - да ведь в этих краях уже пятьдесят лет
не было убийства, - тут его просто не разглядят.
- А что, по-вашему, нас там ждет? - спросил Роу.
- Все что угодно, кроме того, что мы ищем. Кроме маленького ролика
пленки.
- Они могли сделать уже сотни копий.
- Могли, но у них нет сотни способов вывезти их за границу. Если
найти человека, который повезет пленку, и главаря организации -
остальное не играет роли.
- Вы думаете, доктор Форестер?
- Доктор Форестер сам жертва, хотя его надо бояться. Он один из
тех, кого используют, шантажируют. Это отнюдь не значит, что посыльный
не он. Если это он, нам повезло. Он не мог удрать, разве что местная
полиция... - Он снова помрачнел от предчувствия неудачи.
- Форестер мог кому-нибудь передать ролик.
- Это не так легко. Немногие из их людей гуляют на свободе.
Вспомните, для того чтобы выехать теперь за границу, нужен очень
серьезный повод. Разве что местная полиция...
- Неужели этот ролик имеет такое значение? Мистер Прентис мрачно
задумался:
- Мы сделали уйму промахов за эту войну, а они так мало. Дай бог,
чтобы это была наша последняя ошибка. Доверить такому человеку, как
Данвуди, что-нибудь секретное...
- Какому Данвуди?
- Я не должен был его называть, но у кого же не лопнет терпение? Вы
слышали такую фамилию? Дело замяли, ведь он сын нашего старика.
- Нет, я о нем ничего не слышал.
Над темными полями закричала сова; пригашенные фары едва освещали
ближние кусты и совсем не проникали в широкие просторы ночи;
окрестности были похожи на цветную бахрому вокруг белых мест на
географической карте.
- Скоро узнаем, что нас ждет, - сказал мистер Прентис- Если мы
здесь ничего не найдем... - Его сутулая фигура выражала усталость и
уныние. Он уже признал свое поражение.
Где-то вдалеке впереди махали фонарем - вверх и вниз, вверх и вниз,
- Что за игру они там затеяли? - рассердился мистер Прентис. -
Чтобы знали все, кому не лень... Наверно, боятся, что посторонний не
может без компаса найти дорогу в деревню.
Они медленно поехали вдоль высокой ограды и остановились у больших,
украшенных гербом ворот. Все это Роу видел впервые, он смотрел снаружи
на то, что было знакомо ему изнутри. Верхушка кедра на фоне неба -
неужели это то самое дерево, которое бросало тень вокруг своего
ствола? К машине подошел полицейский:
- Ваше имя, сэр?
Мистер Прентис показал ему свое удостоверение.
- Все в порядке?
- Не совсем, сэр. Старший полицейский офицер там. Маленькая
процессия вышла из машины и с оглядкой побрела в сад. Вид у них был
совсем не начальственный; от долгой езды они с трудом разминали ноги и
вовсе пали духом; они были похожи на оробевших туристов, которым
дворецкий показывает родовое гнездо. Полицейский освещал фонарем дорогу.
- Прошу сюда, сэр, - хотя дорога была только одна.
Роу было не по себе. В большом доме стояла тишина, молчал даже
фонтан. Кто-то выключил мотор, подававший воду. Свет горел только в
двух комнатах. В этом доме он несколько месяцев наслаждался покоем и
был счастлив; по прихоти бомбы эти места были неразрывно связаны с его
детством. Половина жизни, которую он помнил, прошла здесь. И теперь
ему было стыдно, что он возвращается сюда как враг.
- Если вы не возражаете, я не хотел бы видеть доктора...
Полицейский с фонарем вмешался в разговор:
- Не беспокойтесь, сэр, там все очень аккуратно. Мистер Прентис это
прослушал. Он спросил:
- А чья это машина?
На дорожке стоял восьмицилиндровый "форд", но он спрашивал не о
нем, а о старой, побитой машине с треснувшим грязным ветровым стеклом
- сотни таких машин стоят в пустых, заброшенных полях вдоль шоссе;
такую рухлядь можно купить за пять фунтов, если ее удастся сдвинуть с
места.
- Эта, сэр? Его преподобия. Мистер Прентис сердито спросил:
- Вы что, вечеринку здесь устроили?
- Нет, сэр! Но один из них был еще жив, и мы решили, что приличнее
сообщить священнику.
- Тут, видно, не скучали, - мрачно проронил мистер Прентис. Шел
дождь, и полицейский светил им под ноги, чтобы они не попадали в лужи
на разбитой дороге и на каменных ступеньках подъезда.
В гостиной, где лежали блестящие стопки иллюстрированных журналов,
а в уголке часто плакал Дэвис и двое неврастеников ссорились за
шахматами, сидел Джонс, закрыв лицо руками. Роу к нему подошел:
- Джонс!
Тот поднял голову:
- Он был такой замечательный человек... такой замечательный...
- Почему был?
- Я убил его.
Тут произошла настоящая бойня. Только Роу оставался спокоен, да и
то пока не увидел Стоуна. Трупы лежали там, где их нашли: Стоун в
смирительной рубашке, губка, пропитанная хлороформом, рядом на полу.
Тело выгнулось в безнадежной попытке освободить руки.
- Что он мог поделать? - сказал Роу.
По этому коридору он сам крался, как мальчишка, нарушивший школьные
правила; в этом коридоре, заглянув в открытую дверь, он повзрослел и
понял, что настоящие приключения не похожи на те, что описывают в
книгах, и что конец не всегда бывает счастливым; тут он почувствовал,
как в нем с болью просыпается жалость и заставляет его что-то сделать,
потому что нельзя позволять, чтобы невинный человек задыхался от ужаса
и бессмысленно погибал.
- Я хотел бы... как я хотел бы... - с трудом выговорил он и
почувствовал, что рядом с жалостью проснулась жестокость, ее древняя
испытанная подруга.
- Спасибо, что он не чувствовал боли, - произнес незнакомый голос.
Глупое, самодовольное и лживое утверждение их взбесило.
- Какого черта вам здесь надо? - закричал мистер Прентис. -
Извините. Вы, наверно, священник?
- Да. Моя фамилия Синклер.
- Тут вам не место.
- Но тут было мое место, - поправил его мистер
Синклер. - Когда меня позвали, доктор Форестер еще был жив. А он
один из моих прихожан. - И добавил с мягким упреком: - Вы же знаете,
нас пускают на поле боя.
- Да, не сомневаюсь. Но там трупы не подвергают судебному осмотру.
Это ваша машина там у входа?
- Да.
- Тогда будьте добры, поезжайте домой и оставайтесь там, пока мы
здесь не кончим...
- Конечно, я ни в коей мере не хочу вам мешать. Роу смотрел на
него: квадратная фигура в черном, круглый воротник, сверкающий
белизной при электрическом свете, благодушное, умное лицо. Мистер
Синклер с запинкой спросил его:
- Мы с вами не знакомы? - И посмотрел в упор каким-то странным
бесстрашным взглядом.
- Нет.
- По-моему, вы были одним из здешних пациентов? Роу отвернулся и
вспомнил, как Стоун полез прямо в жидкую грязь пруда, а потом кинулся
бежать в огород, словно напроказивший мальчишка. Он был уверен, что
все вокруг кишит изменой. В конце концов, не такой уж он был
сумасшедший.
Им пришлось переступить через тело доктора Форестера, лежавшее на
нижней ступеньке лестницы. Доктор был слишком уверен в Джонсе и не
понимал, что преклонение гораздо менее надежно, чем страх; человек
предпочтет убить того, перед кем благоговеет, чтобы не выдать его
полиции. Когда Джонс, закрыв глаза, нажал курок револьвера, он не
хотел губить человека, которого почитал, он хотел спасти его от
нескончаемой судебной волокиты, от грубости прокурора, невежества
судьи и поверхностных суждений случайно отобранных двенадцати
присяжных. Если любовь к ближнему не позволила ему стать соучастником
убийства Стоуна, та же любовь продиктовала ему форму отказа от этого
соучастия.
Доктор Форестер потерял покой с тех пор, как бежал Роу. Он почему-
то не хотел обращаться в полицию и очень беспокоился за судьбу Стоуна.
Доктор без конца секретничал с Пулом, избегал Джонса, а после обеда
через междугородную вызвал Лондон. Джонс понес на почту письмо и
заметил, что у ворот за ним кто-то следит. В деревне он увидел
полицейскую машину из окружного города. И задумался...
На обратном пути он встретил Пула, который тоже, видно, что-то заметил.
Все недовольство, все подозрения последних дней нахлынули на Джонса разом.
Теперь, раздираемый угрызениями совести, он не мог объяснить, как эти подозрения
перешли в уверенность, что доктор задумал убить Стоуна. Он вспомнил
теоретические беседы, которые они часто вели с доктором о легкой
безболезненной смерти; споры с доктором, которого не трогали рассказы
об умерщвлении фашистами стариков и неизлечимых больных. Доктор как-то
заявил: в любом государстве медицинская служба рано или поздно должна
будет подойти к решению этого вопроса. "Если вашу жизнь охраняют за
счет государства, вы должны признать право государства в случае
необходимости соблюсти экономию". Джонс случайно подслушал разговор
доктора с Пулом, который те сразу прервали, и очень встревожился; дом
был словно заражен страхом, страх бродил по всем коридорам. За обедом
доктор мельком помянул "беднягу Стоуна".
- Почему же он бедняга? - с укором спросил Джонс.
- Его мучают сильные боли, - сказал доктор Форестер. - Опухоль.
Смерть для него - величайшее благо, о котором можно мечтать.
В сумерки, не находя себе места, Джонс вышел в сад; солнечные часы
при входе в розарий напоминали фигурку мертвеца в саване. Вдруг он
услышал, что Стоун закричал... С этой минуты воспоминания его все
больше и больше путаются. По-видимому, он побежал к себе в комнату и
достал револьвер. По рассеянности он долго искал ключ от ящика и
наконец нашел у себя в кармане. Он услышал, как Стоун закричал снова.
Тогда Джонс побежал через гостиную в другое крыло дома и бросился к
лестнице - в коридоре стаял приторный запах хлороформа, а доктор
Форестер преграждал путь наверх. Он сердито закричал: "Что вам здесь
нужно?", и Джонс, который все еще верил, что Форестер - просто
фанатик, нашел выход из положения: застрелил доктора. Пул со своим
горбом и злобной, наглой рожей стоял на верхней ступеньке. Джонс
пришел в бешенство, догадавшись, что опоздал, и застрелил и Пула.
Тогда наконец появилась полиция. Джонс сам открыл им дверь.
Прислуга, по-видимому, была на этот вечер отпущена. Эта мелкая бытовая
деталь, о которой он читал в десятках детективных романов, убедила
его, что злодейство было умышленным. Доктор Форестер умер не сразу, и
местная полиция сочла необходимым послать за священником. Вот и все.
Поразительно, какие опустошения можно произвести за один вечер в доме,
который раньше казался Роу земным раем. Налет бомбардировщиков не смог
бы нанести ему такой урон, какой причинили ему три человека.
Начался обыск. Дом был вывернут наизнанку. Послали в полицию за
подкреплением. Ранним утром в верхних этажах тревожно зажигался и гас
свет. Мистер Прентис сказал:
- Если бы нашли хоть один позитив...
Но они не нашли ничего. Как-то раз, в течение этой бесконечной
ночи, Роу оказался в комнате, где жил Дигби. Он думал теперь о Дигби,
как о каком-то постороннем, о самодовольном тунеядце, чье счастье
покоилось на глубочайшем неведении. Счастье всегда должно измеряться
пережитыми несчастьями. Тут, на полке, стоял Толстой со стертыми
пометками на полях. Знание - великая вещь... Не то абстрактное знание,
которым был так богат доктор Форестер, не те теории, которые
соблазняют нас видимостью благородства, и возвышенные добродетели, а
подробное, страстное, повседневное знание человеческой жизни.
...Идеализм кончил пулей в живот у подножия лестницы; идеалист был
изобличен в предательстве и душегубстве. Роу не верил, что его
пришлось долго шантажировать. Надо было только воззвать к его
интеллектуальной гордыне и к абстрактной любви к человечеству. Нельзя
любить человечество. Можно любить людей.
- Ничего, - сказал мистер Прентис. С безутешным видом слоняясь по
комнате на своих длинных ногах, он на ходу чуть-чуть отдернул
занавеску. Виднелась только одна звезда, остальные растворились в
светлеющем небе. - Сколько времени потеряно зря!
- Зря? Трое мертвых и один в тюрьме.
- На их место найдут дюжину. Мне нужна пленка. И самый главный. -
Он продолжал: - В раковине у Пула следы фотохимикатов. Там, видно,
проявляли пленку. Не думаю, чтобы они отпечатали больше одного
позитива. Вряд ли они захотят раздать копии нескольким лицам, а
поскольку остался негатив... - Он с грустью добавил: - Пул был
первоклассным фотографом. Его специальность - жизнь пчел. А сейчас
пойдем на остров. Боюсь, что там мы найдем кое-что не очень для вас
приятное, но вы нужны для опознания.
Они стояли на том месте, где когда-то стоял Стоун; три красных
огонька на другой стороне пруда создавали в этой сереющей мгле иллюзию
беспредельного воздушного пространства, словно это была гавань и
фонари на носу кораблей, ожидающих конвоя. Мистер Прентис побрел к
островку, и Роу отправился за ним; плотную подушку ила покрывала
тонкая пленка воды. Красные огоньки - это были те фонари, которые
подвешивают на дорогах, когда поврежден путь. Посредине островка рыли
землю трое полицейских. Еще двоим негде было поставить ногу.
- Вот это видел Стоун, - сказал Роу. - Людей, копавших яму.
- Да.
- Что, по-вашему, здесь спрятано? - Он замолчал, заметив, как
бережно полицейские всаживают лопату, словно боясь что-то разбить, и с
какой неохотой переворачивают землю. Эта сцена в темноте напомнила ему
темную гравюру времен королевы Виктории в книжке, которую мать у него
отняла: люди в плащах что-то выкапывают прямо на кладбище; лунный свет
поблескивает на острие лопат.
- Мы не знаем судьбы одного человека, которого вы забыли, - сказал
мистер Прентис.
Теперь и он с волнением следил за каждым взмахом лопаты.
- Откуда вы знаете, где нужно копать?
- Остались следы. В таких вещах они любители. Поэтому, я думаю, они
и перепугались, что их видел Стоун.
Одна из лопат неприятно обо что-то царапнула.
- Осторожнее! - сказал мистер Прентис. Полицейский остановился и
отер пот со лба, хотя ночь была холодная. Потом он медленно вытащил из
земли лопату и осмотрел ее. - Копайте с этой стороны, - распорядился
мистер Прентис. - Аккуратнее. Не всаживайте лопату глубоко.