— Да. Какой-то торговец наркотиками.
   — Куда катится город! Что будете пить? — Он заметил приближающегося к нам официанта.
   — Черный кофе.
   Глядя в меню, Гектор тихо, но настойчиво постучал мыском ботинка по моей ноге.
   — Что у вас есть из пива? — задал вопрос, который официанты терпеть не могут, отложил меню и прикрыл рукой.
   Уставившись взглядом в пространство, тот завел бесконечное перечисление марок.
   Я вновь почувствовал легкое постукивание ботинком.
   Посмотрел на Гектора. Наши зрачки встретились. Гектор перевел взгляд на меню. Я последовал его примеру. Гектор пальцем указал на себя.
   — Принесите кружку «Молсон лайт», — попросил он.
   Официант скрылся.
   Значит, не только подслушивают. И наблюдают. Но где бы ни находились шпионы, сквозь спину официанта разглядеть они ничего не могли. Мне инстинктивно захотелось обернуться. Удержала от искушения прежде всего шея, почти потерявшая гибкость.
   Вот чем объясняется официальное, будто мы не знакомы, приветствие Палмы. Целый день Гектора поджаривали на медленном огне, да так, похоже, и не добились толку.
   — Я ассистент отдела недвижимости. Вы же встречались с Брэйденом Ченсом, компаньоном фирмы.
   — Да. — Убедившись, что нас действительно записывают, я решил быть предельно лапидарным.
   — В основном я работаю на него. В тот день, когда вы приходили к нему, мы перебросились с вами парой слов.
   — Вполне возможно, раз вы это утверждаете. Не уверен, что запомнил ваше лицо.
   По губам Гектора скользнула еле заметная улыбка, напряжение во взгляде чуть спало. Мгновенную мимику вряд ли зафиксировала видеокамера. Настал мой черед толкнуть под столом ботинок Гектора. Как танцоры мы бы наверняка стоили друг друга.
   — Послушайте, Майкл, из кабинета Ченса пропало досье.
   — Меня обвиняют в краже?
   — Нет, но вы в числе подозреваемых. Речь идет о том самом досье, которое вы просили у Брэйдена на прошлой неделе, когда без предупреждения явились к нему в офис.
   — Значит, все-таки обвиняют? — Я разыграл негодование.
   — Пока нет. Успокойтесь. Сейчас в фирме проводится тщательное расследование, мы беседуем со всеми, кто мог иметь, хоть какое-то отношение к досье. Поскольку я слышал ваш разговор с Брэйденом, мне предложили встретиться с вами, чтобы уточнить детали, только и всего.
   — Понятия не имею, о чем вы. Только и всего.
   — И о досье вам ничего не известно?
   — Конечно, нет. С чего вдруг мне взбредет в голову красть досье у компаньона фирмы?
   — Вы согласны повторить это при проверке на полиграфе?
   — Безусловно, — подтвердил я с нарастающим возмущением. Но если дело дойдет до детектора лжи, тактику придется менять.
   — Вот и отлично. Нам всем предлагают пройти через полиграф, то есть тем, кто имеет или имел отношение к досье.
   Официант принес пиво; короткая пауза позволила собеседникам оценить полученную информацию и подготовиться к следующему раунду. Гектор только что сообщил мне, что его ждут весьма серьезные неприятности. Проверка на полиграфе убьет его. Встречались ли вы с Майклом Броком До того, как он ушел из фирмы? Шел ли между вами разговор о пропавшем досье? Не предоставляли ли вы ему копий каких-либо документов из досье? Не с вашей ли помощью он проник в кабинет Ченса? Отвечать только «да» или «нет».
   Очень непростые вопросы, на которые требуется дать примитивный ответ. Похоже, выдержать испытание Гектор не надеялся.
   — Они сняли отпечатки пальцев, — сказал Палма тихо, подозреваю, не из страха перед микрофоном, а желая смягчить удар.
   Это у него не получилось. Я внутренне вздохнул. Мысль об отпечатках не приходила мне в голову.
   — Тем лучше, — буркнул я.
   — Начали сразу после обеда. Обнаружили целую россыпь: на двери, выключателе, стеллаже.
   — Желаю им обнаружить автора.
   — Понимаете, чистой воды совпадение. В кабинете находилось не менее сотни досье, но пропало именно то, которое было нужно вам.
   — Что вы хотите сказать?
   — Только то, что сказал, — чистой воды совпадение.
   Я понял, фраза предназначалась для наших невидимых слушателей. Похоже, и мне пора переходить в атаку.
   — Я не понимаю ваш тон. Если считаете меня виноватым, обращайтесь в полицию, составляйте протокол, пусть меня вызовут. В противном случае держите свои дурацкие соображения при себе!
   — Полиция привлечена к расследованию, — холодно умерил мое благородное негодование Гектор. — Совершена кража.
   — А раз так, идите и ловите вашего вора. Не тратьте на меня время впустую.
   Он сделал хороший глоток из кружки.
   — Вам кто-нибудь давал ключи от офиса Брэйдена?
   — Нет.
   — На вашем столе нашли папку с запиской о двух ключах: от входной двери и от стеллажа.
   — Бред. — Я лихорадочно пытался вспомнить, куда положил пустую папку. Пропаханная мной борозда катастрофически углублялась. Неудивительно: меня учили мыслить как юриста, а не как преступника.
   Новый глоток пива — и глоточек кофе.
   С обеих сторон сказано предостаточно. Я получил два сообщения: от имени фирмы и от Гектора лично. Фирма требует назад досье. Гектор боится: если его соучастие раскроется, он вылетит с работы.
   Его спасение целиком в моей власти. Я возвращаю досье, клянусь, что навек забуду почерпнутую информацию.
   Фирма проявляет великодушие, и меня прощают. Условием возвращения досье можно выдвинуть сохранение за Гектором его рабочего места.
   — У вас ко мне еще что-нибудь? — осведомился я.
   — Нет. Когда вы готовы пообщаться с полиграфом?
   — Я позвоню.
   Набросив на плечи пальто, я вышел из бара.

Глава 16

   По причинам, которые мне предстояло понять, к столичной полиции Мордехай испытывал сильную неприязнь — хотя многие полицейские были чернокожими. Грин считал, что копы бессердечно измываются над бездомными.
   Их отношение к слабым мира сего служило основанием для оценки: свой или чужой.
   Кое с кем он был знаком. В частности, с сержантом Пилером, которого Мордехай называл человеком с улицы. В Районный общественный центр от нашей адвокатской конторы Пилер приходил заниматься с трудными подростками.
   Кроме того, он являлся прихожанином той же церкви, что и Грин. Имея определенные связи, Пилер согласился помочь мне добраться до «лексуса».
   На пороге конторы он появился субботним утром, в начале десятого, когда мы с Мордехаем безуспешно пытались согреться кофе. Суббота была у Пилера нерабочим днем, и мне показалось, что сегодня он предпочел бы остаться в постели.
   Гоня машину по мокрому асфальту на северо-восточную окраину, Мордехай непрерывно болтал с сидевшим справа от него сержантом, а я, устроившись сзади, изредка вставлял слово-другое и молча смотрел в окно. Вместо обещанного прогнозом снега лил ледяной дождь. Движения на улицах почти не было. Не многие отважились в это промозглое февральское утро выйти из дома.
   Мы остановились у отстойника.
   — Ждите, — хлопнув дверцей, бросил на ходу Пилер.
   Сквозь плотную завесу падавшей с неба воды я различил останки своей машины.
   У ворот Пилер остановился и нажал кнопку звонка. Из будки вышел маленький тощий и не по форме одетый полисмен с зонтиком. Пилер обменялся с ним несколькими фразами и вернулся к машине:
   — Он ждет тебя.
   Я под зонтом быстро направился к воротам. Приятель Пилера, некий Уинкл, выудил из кармана внушительную связку ключей, чудом отыскал нужный, распахнул тяжелые ворота и пропустил меня вперед:
   — Вон туда.
   Вслед за Уинклом я зашагал по гравию, стараясь обходить полные коричневой жижи ямы. Тело ныло, и мне почему-то не хотелось оступиться и подвернуть ногу.
   Уинкл подвел меня прямо к машине. Я рванул на себя дверцу и с ужасом обнаружил, что папки с досье на переднем сиденье нет. После мгновенной паники нашел свое сокровище за спинкой на полу кабины. Желания уточнять масштабы нанесенных «лексусу» повреждений не было. Главное — я выжил, остальное обсудим на следующей неделе с представителем страховой компании.
   — Все? — спросил Уинкл.
   — Да.
   — Иди за мной.
   В будке ревела газовая плита и жаркими волнами поднималось тепло. Покопавшись в бумагах на столе, Уинкл извлек чистый бланк и цепким взглядом окинул папку:
   — Так и запишем. Папка из коричневого картона, около пяти сантиметров толщиной. Название у нее есть?
   Протестовать в сложившейся ситуации я не мог.
   — Зачем вам?
   — Положите папку на стол.
   Я подчинился.
   — Ривер-Оукс-дробь-ТАГ, — бормотал Уинкл, записывая. — Дело номер ТВС-96-3381.
   Борозда углублялась и углублялась.
   — Она принадлежит вам? — с изрядной долей подозрительности осведомился Уинкл.
   — Да.
   — Ну-ну. Можете идти.
   Мое «благодарю вас, сэр» осталось без ответа.
   Плюхнувшись на заднее сиденье машины, я почувствовал недоуменные взгляды Мордехая и Пилера: такой переполох из-за какой-то папки? Подоплека нашей поездки была им неизвестна. Мордехаю я сказал только, что в папке важные документы.
   На обратном пути меня просто подмывало перелистать Досье, но я удержался.
   Источником финансирования двадцатимиллионного проекта выступало федеральное правительство — для Вашингтона в этом не было ничего удивительного. Министерство почт намеревалось обзавестись в городе цехом для обработки негабаритных отправлений, и компания «Ривер оукс», будучи одной из самых активных на рынке недвижимости, рассчитывала заключить с министерскими чиновниками контракт на строительство и управление объектом. Огромный цех решено было возвести на месте разрушающегося от ветхости квартала, одного из многих в городе.
   ТАГ оказалось сокращенным названием официально зарегистрированной корпорации, все акции которой принадлежали Тилману Гэнтри, отсидевшему два срока сутенеру и карманнику. Подобные личности были не редкостью в городе. Выйдя на свободу, Гэнтри внезапно почувствовал интерес к торговле недвижимостью и подержанными автомобилями. Купив заброшенное здание, он делал косметический ремонт и либо перепродавал, либо сдавал помещения в аренду. В досье были перечислены четырнадцать его владений.
   Намерение почтовиков расширить свои площади позволило Гэнтри войти в деловой контакт с «Ривер оукс».
   Шестого января сего года министерство почт США заказным письмом уведомило «Ривер оукс», что она избрана в качестве основного подрядчика на строительство нового объекта и будет являться его владельцем и генеральным управляющим. В прилагаемом к письму соглашении правительство гарантировало компании ежегодную арендную плату в полтора миллиона долларов в течение двадцати лет. Мало того, государственные чиновники с несвойственной статусу поспешностью настаивали, чтобы окончательный вариант данного соглашения между «Ривер оукс» и министерством почт был подписан не позже первого марта, в противном случае сделка будет расторгнута. Проведя семь лет в мучительных сомнениях и скрупулезных подсчетах, федералы требовали построить им дворец за одну ночь.
   Эксперты «Ривер оукс» рьяно приступили к работе. В январе компания приобрела четыре строения на Флорида-авеню, поблизости от известного мне склада. В досье имелись два детальных плана земельного участка; та площадь, что перешла к новому собственнику, была закрашена одним цветом, а та, по которой велись переговоры, — другим.
   До первого марта оставалась неделя. Понятно, почему Ченс спохватился столь быстро, — он явно работал с досье каждый день.
   Уплатив не упомянутую в бумагах сумму, ТАГ стала владельцем склада в июле прошлого года; в собственность «Ривер оукс» склад за двести тысяч долларов перешел тридцать первого января, то есть за четыре дня до выселения Девона Харди и ему подобных на улицу.
   По мере ознакомления с содержимым папки я на голом деревянном полу раскладывал документ за документом, занося в свой блокнот краткое описание каждого — на всякий случай. Насколько я мог судить, передо мной был стандартный для каждой сделки по недвижимости набор: данные об уплате налогов за последние несколько лет, перечень прежних владельцев, предыдущие сделки, соглашения о купле и продаже собственности, переписка с риэлтерами и прочее.
   Поскольку оплата производилась наличными, никаких банковских документов в папке не было.
   Изнутри к левой стороне папки была приклеена регистрационная карточка с указанием даты поступления каждой бумаги и ее краткого содержания. Тщательность записей Давала хорошее представление о высочайшем уровне ведения дел в юридической фирме «Дрейк энд Суини». Карточка хранила сведения о любом клочке бумаги, о всякой схеме, фотографии или диаграмме, приобщенной к делу. Этот педантизм вбивался нам в головы на протяжении стажировки и испытательного срока. Суровое натаскивание было достаточно обосновано: нет ничего более изнурительного, чем поиск в толстенной папке незанумерованного документа.
   Если за тридцать секунд он не находился, папку можно было закрывать — аксиома.
   Хотя секретарша Ченса являла собой образец аккуратности, я нашел в досье кое-что необычное.
   Двадцать второго января Гектор Палма отправился для рутинного предпродажного осмотра. На складе двое бродяг палками оглушили его и забрали бумажник. Назавтра Палма остался дома, где подготовил докладную записку с описанием инцидента. Последняя строка гласила: «Вторичная инспекция состоится двадцать седьмого января в присутствии охраны». Записку секретарша должным образом зарегистрировала и подшила в папку.
   Но отчета о вторичном посещении склада не было, только запись в карточке от двадцать седьмого января свидетельствовала: «Г.П. — выезд на склад для инспекции».
   Похоже, двадцать седьмого января Гектор в сопровождении охранника действительно побывал на складе и убедился, что помещение самовольно занято. Тогда он с присущей педантичностью должен был подготовить новую докладную.
   Где она? Потерялась? Мне порой приходилось брать документ из досье без всякой отметки в карточке. Однако я ни разу не забывал положить его обратно. Если документ зарегистрирован, он обязан быть в наличии.
   Сделка состоялась, повторяю, тридцать первого января, в пятницу. В четверг Гектор наблюдал за выселением бродяг. С ним были телохранитель из частной компании, полисмен и четверо крепких парней из фирмы, непосредственно готовившей и осуществившей операцию. Выселение длилось более трех часов, что Гектор и отметил в своем отчете. Из документа, несмотря на попытку автора скрыть эмоции, было ясно: участие в акции, пусть даже в качестве наблюдателя, не доставило Палме большого удовольствия.
   У меня защемило сердце, когда я прочитал следующее:
   "Мать с четырьмя детьми, один из которых только появился на свет, проживает в двухкомнатной клетушке без всяких удобств. Постелью служат два брошенных на пол матраса...
   В то время как женщина сражалась с полицейским, дети стояли в сторонке и смотрели на происходящее. В конце концов семью вышвырнули на улицу".
   Значит, Онтарио собственными глазами видел, как избивают его мать.
   В папке нашелся перечень выселенных — семнадцать человек, не считая детей. Тот самый, копию которого кто-то подсунул мне в понедельник утром заодно с заметкой из «Вашингтон пост».
   Под стопкой бумаг лежали не указанные в регистрационной карточке извещения о выселении. Смысла в них не было. Бродяги не имели никаких прав, в том числе и права быть предупрежденными о грядущей беде. Извещения отпечатали и приобщили к делу задним числом. Скорее всего это сделал Ченс после эпизода с Мистером в наивной попытке оправдаться. Вдруг понадобится?
   Подтасовка была очевидной и напрасной: Ченс — компаньон, небожитель не передает свое досье в чужие руки.
   Этого и не случилось; досье похитили. Налицо преступление, идет сбор свидетельских показаний и улик. Решиться на кражу мог только идиот.
   Семь лет назад, при приеме на работу, я прошел через обязательную для сотрудника фирмы процедуру снятия отпечатков пальцев. Дабы сопоставить их с теми, что обнаружены в кабинете Ченса, требуется несколько минут. Может быть, полиция уже выписала ордер на мой арест. Удалось ли кому-нибудь избегнуть неизбежного?
   Спустя три часа, как я раскрыл папку, почти весь пол был усеян документами. Собрав их в прежнем порядке, я отправился на Четырнадцатую улицу снимать копии.
   В записке Клер сообщала, что пошла по магазинам. При разделе имущества мы забыли о дорожных баулах и чемоданах, а зря — их качество говорило само за себя. В ближайшем будущем Клер предстоит куда больше разъездов, чем мне, поэтому я ограничился непритязательными спортивными сумками. Не желая быть застигнутым, торопливо побросал в них самое необходимое: носки, трусы, майки, туалетные принадлежности, туфли, кроме тех, что носил в прошлом году, — старье она может выбросить. Вытряхнул из ящиков стола мелочь, опустошил половину аптечки. Изнуренный физически и душевно, спустился вниз и оставил сумки в багажнике, чтобы совершить еще одну ходку за рубашками и костюмами. В кладовой нашел спальный мешок, последний раз я пользовался им лет пять назад. Подушка, плед, будильник, плейер с лазерными дисками, приемник, фен, кофейник, крошечный цветной телевизор с кухни, комплект голубых полотенец. Все.
   Забив багажник, я поднялся в квартиру и на листке бумаги в двух строках известил Клер об уходе. Положил записку рядом с той, что она оставила мне, и закрыл дверь. В душе боролись противоречивые чувства, но сейчас мне было не до самоанализа. Я не представлял, как должен поступать человек, впервые бросающий свой дом. Подобный опыт у меня напрочь отсутствовал.
   Спускаясь по лестнице, я думал, что нужно будет приехать за остальными вещами, но ощущение было такое, будто ухожу навсегда.
   Клер раскроет шкафы, убедится, что я забрал лишь самое необходимое, опустится в кресло и обронит скупую слезу. А может, выплачется вволю, кто знает. В любом случае мой уход не станет для нее трагедией. Она умеет приспосабливаться к обстоятельствам.
   Свобода не вызывала радости.
   Похоже, мы оба, Клер и я, проиграли.

Глава 17

   Я заперся в кабинете. Воскресенье выдалось более холодным, чем суббота. На мне были плотные вельветовые брюки, толстый свитер и шерстяные носки. Поверх газеты я наблюдал за паром, струящимся от двух чашек кофе на столе. В здании имелась система отопления, но у меня не было ни малейшего желания возиться с ней.
   Я тосковал по роскошному кожаному креслу — на роликах, вращающемуся, с подлокотниками и регулируемым наклоном спинки. Я восседал на усовершенствованном складном стуле для пикника, не слишком удобном для менее экстремальных условий. А мне так он вообще казался орудием пытки.
   Исцарапанный, шаткий — вот-вот развалится — стол притащили, похоже, из школы, давно закрытой из-за отсутствия учеников: большая коробка с шестью ящиками, выдвинуть из которых можно только четыре.
   Клиентам предназначались два складных стула — один черный, другой зеленый невиданного оттенка.
   Стены, выкрашенные десятилетия назад, приобрели унылый бледно-желтый цвет, краска кое-где потрескалась и облупилась; с потолка свешивается паутина. Единственное украшение — плакат в рамке, призывающий людей доброй воли принять участие в марше протеста, намеченном на март 1988 года.
   Дубовый пол изрядно обшарпан. В углу рядом с мусорной корзиной облезлая щетка — вежливый намек на самообслуживание.
   О, сколь многие первые стали последними! Увидь меня Дорогой братец Уорнер здесь, в воскресенье, дрожащим от холода, за убогим столом, запертым на ключ из опасения быть ограбленным клиентом, он разразился бы проклятиями столь изысканно-образными, что ценитель словесности не преминул бы запечатлеть их на скрижалях истории.
   Богатое воображение не позволило мне представить реакцию родителей. А ведь очень скоро придется позвонить им и нанести двойной удар: я поменял работу и жилье.
   Громкий стук в дверь заставил меня уронить газету. Неужто лихие люди прознали о легкой добыче? После серии ударов я осторожно подошел к двери и увидел сквозь решетки и толстое стекло знакомую фигуру.
   Барри Нуццо сгорал от нетерпения быстрее очутиться в относительной безопасности. После продолжительной возни с засовами и замками я впустил его.
   — Ну и нора! — Пока я запирал дверь, он успел осмотреться.
   — Оригинально, правда?
   Что крылось за неожиданным визитом?
   — Настоящая дырка в заднице.
   Медленно стягивая перчатки, Барри обогнул стол Софии Мендоса, стараясь не обрушить гору папок.
   — Зато почти нет накладных расходов, — похвастал я. — Все денежки текут прямо в карман.
   Мы частенько подшучивали над компаньонами, которые соревновались в роскоши кабинетов, а на еженедельных совещаниях ужасались накладным расходам.
   — И ты пришел сюда ради денег? — удивился Барри.
   — Ага.
   — Ты сошел с ума.
   — Я услышал призыв свыше.
   — Галлюцинации?
   — Ты явился поставить диагноз?
   — Я разговаривал с Клер.
   — Что она сказала?
   — Что ты переехал.
   — Это правда. Мы разводимся.
   — Откуда у тебя синяки?
   — Подушка безопасности.
   — Ах да, я забыл. Кажется, немного погнулся бампер.
   — Самую малость.
   Барри повесил было пальто на спинку стула и снова оделся.
   — Низкие накладные расходы за счет неуплаты за отопление?
   — Бывает, но не чаще чем раз в месяц.
   Он прошелся вдоль стен, заглядывая в каморки.
   — На чьи деньги существует контора?
   — Есть некий фонд.
   — И дела идут под гору?
   — Да, с бешеной скоростью.
   — Как ты нашел это местечко?
   — Мистер входил в число клиентов. Здесь работают те, кто представлял его интересы.
   — Бедняга Мистер. — Барри обвел взглядом стены. — Как ты думаешь, он пошел бы на убийство?
   — Нет. Его просто никто не хотел слушать. Обычный бездомный, которому очень хотелось быть услышанным.
   — А тебе не приходило в голову броситься на него?
   — Я собирался только вырвать пистолет и пристрелить Рафтера.
   — Жаль, не получилось.
   — Надеюсь, еще повезет.
   — Кофе есть?
   — Найдется. Садись.
   Не к чему было Барри тащиться вслед за мной — кухня оставляла желать лучшего.
   Я вымыл кружку, налил кофе и пригласил Барри в свой кабинет.
   — Недурственно, — заметил он с порога.
   — Вот отсюда и ведется стрельба по самым трудным мишеням, — с гордостью сообщил я.
   Мы уселись за стол, друг напротив друга. Стулья скрипнули в попытке сложиться навек.
   — И ты именно об этом мечтал, когда учился?
   — Я не помню учебы. В моей подбивке слишком много часов.
   Наши взгляды наконец встретились. В глазах у Барри не было ни смешинки. Шутки кончились. Я подумал о микрофоне. Если они Гектора вынудили прихватить «жучок», то могли и Барри. Естественно, он отказывался, но под давлением сдался. Я враг.
   — Значит, ты пришел сюда в поисках Мистера?
   — Похоже.
   — И что обнаружил?
   — Неужели перед тобой идиот, Барри? Вообще, что происходит? Индейцы окружили бледнолицего? Вы ступили на тропу войны?
   В глубокой задумчивости он попробовал кофе.
   — Какая гадость, — констатировал.
   — Зато горячий.
   — Жаль, что у вас с Клер так вышло.
   — Спасибо. Забудем.
   — Исчезло досье, Майкл. Все говорят о тебе.
   — Кто знает, что ты сейчас здесь?
   — Моя жена.
   — Тебя послала фирма?
   — Нет.
   Я поверил. Мы приятельствовали семь лет. Для дружбы не хватало времени.
   — Так почему говорят только обо мне?
   — Ты потребовал у Брэйдена дело насчет выселения Мистера и других; в ночь, когда оно пропало, тебя видели рядом с кабинетом Ченса. Есть основания полагать, что тебе передали ключи, на которые ты не имел права.
   — Всё?
   — Да. Если не считать отпечатков пальцев.
   — Отпечатков? — Я изобразил недоумение.
   — Они там повсюду. Дверь, выключатель, стеллаж... Нет никакой ошибки, Майкл. Ты был в офисе Ченса и забрал досье. Что ты собираешься с ним делать?
   — А что тебе известно о фактах?
   — Мистера выселил клиент нашего отдела недвижимости. Но Мистер был захватчиком. Тронутым. Он ворвался к нам, угрожал оружием. Рядом с тобой просвистела пуля. У тебя не выдержали нервы.
   — Всё?
   — Так нам сказали.
   — Кто?
   — Патриархи. В пятницу вечером на стол каждого сотрудника легла служебная записка, где сообщалось о пропаже папки и о том, что главный подозреваемый — ты. Строго-настрого запрещаются всякие контакты с тобой. Я не имею права здесь находиться, Майкл.
   — Я никому не скажу.
   — Спасибо.
   Если Брэйден Ченс установил связь между выселением и смертью Лонти Бертон и ее малышей, то ни при каких условиях не признает своей вины. Даже перед компаньонами. А Барри и вправду искренен. Похоже, он уверен, что папка интересует меня исключительно из-за Девона Харди.
   — Ты, собственно, зачем пришел?
   — Я твой друг. Творится черт-те что. В пятницу по фирме расхаживали полисмены. Неделю назад были парни из СВАТ, а мы сидели в заложниках. Теперь ты решил прыгнуть в неизвестность. Плюс еще проблемы с Клер. Почему бы не устроить передышку? Давай смотаемся куда-нибудь вместе с женами.
   — Куда?
   — Не все ли равно? Хоть на острова.
   — Что это даст?
   — Расслабимся. Поиграем в теннис, покупаемся, отоспимся. Необходима разрядка.