Гришем Джон. Адвокат

   Деньги оказываются на заднем плане. Фирма с карьерой опускаются на дно.
   — А что у тебя, Барри? Как обстоят дела?
   Похоже, на дне фирма с карьерой пребывали недолго.
   — В четверг состоялось первое заседание суда. Мы как раз занимались подготовкой к нему, когда в конференц-зал вломился Мистер. Просить судью о переносе было нельзя, начала процесса клиент ждал несколько лет. Кроме того, ты знаешь, никто из нас не пострадал, физически, во всяком случае. Мы рванули вперед, как спринтеры, с низкого старта, и уже не сбавляли скорости. В известном смысле процесс оказался для нас спасением.
   Это точно. В «Дрейк энд Суини» работа была спасением.
   Недели две назад я сказал бы то же самое.
   — Отлично. Значит, у тебя все в порядке?
   — Ну конечно.
   Барри занимался судебными исками, и кожа у него была слоновья, а наличие трех детей защищало от авантюр вроде той, в которую пустился я.
   Бросив взгляд на часы, Барри заторопился. Мы обнялись и, как положено, пообещали не терять друг друга из виду.
   Я смотрел на папку и оценивал ситуацию. У меня есть ключи. Их передача не является ловушкой — врагов в фирме у меня нет. Дело о выселении существует и находится у Ченса, в стеллаже у окна. Есть шанс заполучить досье и остаться непойманным. Снять копию не слишком долго. Документы вернутся на место, и никто ни о чем не узнает.
   Самое важное: добытая информация неопровержимо докажет вину Ченса в гибели Онтарио и его родных.
   Я коротко записал соображения в блокнот. Изъятие чужого досье означает немедленное увольнение. Для меня это не актуально. Равным образом наплевать, если кто-то застигнет меня в кабинете Ченса с невесть откуда взявшимися ключами.
   Самую большую трудность представляло копирование.
   Во-первых, дел меньше двух сантиметров в толщину у нас не существовало, это около ста страниц, если переснимать каждый документ. Несколько минут сшиваться у ксерокса опасно. Копии делают секретарши, иногда помощники, но отнюдь не юристы. Во-вторых, аппарат последней модели, сложный, без проблем мне с ним не справиться — обязательно начнет жевать бумагу. Придется к кому-нибудь обращаться за помощью, что исключено. В-третьих, согласно заложенной в ксероксе программе каждая копия регистрируется (стоимость работы юрист включает в счет клиента).
   Ченс неизбежно узнает, что тайна досье раскрыта. И в-четвертых, ксероксы стоят на виду, мое присутствие в других отделах вызовет подозрения.
   Следовательно, придется вынести досье из здания. Это на грани уголовного преступления, за тем исключением, что я не совершаю кражу, а на время заимствую чужую вещь.
   В четыре пополудни я с закатанными рукавами и стопкой бумаг направился в отдел недвижимости — на рекогносцировку. Гектора не было видно, зато Ченс болтал по телефону: через закрытую дверь доносился его скрипучий голос. Секретарша одарила меня улыбкой. Телекамер охраны я не заметил, хотя на некоторых этажах они были. Кому придет в голову лезть в отдел недвижимости!
   Ушел я в пять. Купил по дороге сандвичей и погнал машину на Четырнадцатую улицу.
   Новые коллеги ждали меня. Пожимая руку, София даже улыбнулась — во всяком случае, на долю секунды.
   — Добро пожаловать на борт, — с мрачным видом произнес Абрахам, будто приглашал на тонущий корабль.
   Мордехай широким жестом указал на каморку по соседству со своей собственной:
   — Как тебе кабинет?
   — Великолепный. — Я переступил порог.
   По размерам комната была раза в два меньше той, что я занимал в фирме. Стол красного дерева смотрелся бы в ней дико. У стены располагались четыре разноцветных шкафа для папок. С потолка на длинном проводе свешивалась голая лампочка. Телефона в каморке не наблюдалось.
   — Мне здесь нравится. — Я не лгал.
   — Завтра поставят телефон. — Мордехай опустил шторы. — До тебя здесь сидел молодой парень, Бэйнбридж.
   — Почему он ушел?
   — Из-за денег.
   Стемнело. София засобиралась домой. Скрылся в кабинетике Абрахам. Мы с Мордехаем поужинали сандвичами и довольно дурно сваренным кофе.
   Громоздкий ксерокс, купленный в восьмидесятых годах, без всяких прибамбасов, которые так ценились в моей фирме, стоял в углу большой комнаты, рядом с четырьмя прогибавшимися под тяжестью папок столами.
   — Во сколько ты думаешь закончить? — спросил я.
   — Не знаю. Через час, наверное. А что?
   — Так просто. Мне нужно ненадолго вернуться в фирму, завершить пару срочных дел. После я хотел бы перетащить сюда свое барахло. Ты не против?
   Мордехай сунул руку в ящик стола, извлек три болтавшихся на кольце ключа и бросил мне:
   — Можешь приходить и уходить когда удобно.
   — Здесь безопасно?
   — Нет. Будь начеку, машину оставляй как можно ближе к двери, иди скорым шагом. Войдя, сразу запирайся. — Похоже, в глазах моих мелькнул страх, потому что Мордехай добавил: — Привыкай.
   В половине седьмого, пребывая начеку, скорым шагом я подошел к «лексусу». Прохожих на улице не было, как, впрочем, и стрельбы. Хлопнув дверцей, я сел за руль. Меня наполняла гордость. Может, и удастся выжить на улице.
   За одиннадцать минут я доехал до фирмы. Если за полчаса скопировать досье, то через шестьдесят минут можно тихо удалиться — при условии, что не возникнут непредвиденные обстоятельства. Будем надеяться, что Ченс ничего не узнает.
   Дождавшись восьми вечера, я опять закатал рукава и с чрезвычайно озабоченной миной двинулся в отдел недвижимости. Здание казалось вымершим. Я постучал в запертую дверь Ченса и не услышал за ней ни звука. Первый ключ повернулся в замке. Я очутился в кабинете. Стоит ли щелкать выключателем? Вряд ли кто-нибудь, проезжая мимо фирмы, определит, в чьих окнах вспыхнул свет, а заметить из коридора желтую полосу под дверью просто некому. Я включил свет и, подойдя к стеллажу у окна, задействовал второй ключ.
   В металлическом ящике, классифицированные по неизвестному мне принципу, стояли десятки папок с делами, так или иначе имевшими отношение к деятельности «Ривер Оукс». Похоже, Ченс и его секретарша отличались педантизмом, поощряемым в фирме. Увидев наклейку «Ривер оукс/ТАГ», я аккуратно вытащил толстую папку.
   — Эй! — От громкого низкого голоса в коридоре у меня душа ушла в пятки.
   Откликнулся другой голос, где-то совсем рядом с кабинетом. Мужчины с увлечением начали обсуждать перипетии последнего баскетбольного матча.
   С трудом передвигая обмякшие ноги, я подкрался к двери, выключил свет и минут десять просидел на роскошном кожаном диване, слушая беседу. Уйти из кабинета с пустыми руками я не мог. Завтра мой последний день в фирме.
   Вдруг меня застанут с чужой папкой? Мозг принялся лихорадочно перебирать варианты развития событий.
   С баскетбола разговор перескочил на женщин. Судя по всему, собеседники не женаты — наверное, мелкие служащие, студенты-заочники, предпочитающие работать по ночам.
   Постепенно голоса стихли. В темноте я запер стеллаж, подхватил папку и замер у двери. Пять минут, семь, восемь.
   Высунулся в коридор — никого. Выскользнул из кабинета, миновал стол Гектора и быстро зашагал по коридору, с трудом удерживаясь от желания побежать.
   — Эй!
   Сворачивая за угол, я обернулся и увидел спешащего за мной человека. Поблизости оказалась небольшая библиотека. Я нырнул в спасительную темноту и медленно пошел мимо полок, пока не наткнулся на дверь. Распахнув ее, пересек крошечный холл и бросился по лестнице вниз. Прятаться в своем кабинете не имело смысла. Если меня узнали, то наверняка явятся туда, чтобы проверить.
   Желания попасть на глаза охране вестибюля, удвоившей после случая с Мистером бдительность, не было. Задыхаясь, я выбежал на улицу через запасный выход — тот самый, через который мы с Полли удирали от репортеров, — и под противным мелким дождем затрусил к машине.
   О чем думает человек, совершивший первую в своей жизни кражу?
   Глупо получилось. Можно ли рассчитывать, что меня не узнали? Никто не видел, как я входил в кабинет Ченса и выходил из него. Никто не знает, что я унес не принадлежащее мне досье.
   Не стоило бежать. Нужно было остановиться, невозмутимо переброситься с парнем фразой-другой и, пожелай он взглянуть на папку, вежливо предложить не совать нос в чужие дела. Похоже, это был один из тех, что болтали в коридоре.
   Почему он окликнул меня? Зачем, если не узнал, пошел следом?
   Я гнал машину по Массачусетс-авеню, торопясь снять копии и поставить папку на место. Мне часто доводилось засиживаться в офисе. Если придется вернуться в кабинет Ченса в три часа ночи, не страшно.
   Я позволил себе несколько расслабиться. Отопитель работал вовсю.
   Неожиданно я почувствовал удар слева и уткнулся во вздувшуюся подушку безопасности...
   Очнувшись, я увидел сквозь покрытое трещинами ветровое стекло черные лица. Жутко болело левое плечо. Вдалеке послышалось завывание сирен. На мгновение я вновь потерял сознание.
   Через правую дверцу санитары выудили меня из машины.
   — Крови не видно, — сказал кто-то.
   — Вы можете идти? — спросил мужчина в белом халате.
   Я попытался встать, но боль в плече и ребрах была настолько резкой, что ноги подкосились.
   — Со мной все в порядке, — пробормотал я.
   Меня уложили на носилки, перехватили руки и ноги ремнями и потащили к «скорой». Краем глаза я заметил толпящихся вокруг перевернутого «ягуара» полисменов.
   — Со мной все в порядке, все в норме, — твердил я, пока врач в фургоне измерял мне давление.
   «Скорая» затормозила у медицинского центра Университета Джорджа Вашингтона, через минуту я оказался в отделении неотложной помощи. Рентген подтвердил отсутствие переломов. Боль причиняли только ушибы и ссадины. Меня накачали анальгетиками и на каталке отвезли в отдельную палату.
   Глубоко за полночь я проснулся.
   В кресле у постели спала Клер.

Глава 15

   Ушла она до рассвета. В нежной записке, оставленной на столике, Клер сообщала, что вернется, как только закончит утренний обход. Она поговорила с врачами: похоже, я буду жить.
   Какая мы все-таки чудесная пара, одно слово — голубки!
   Вновь погружаясь в сон, я подумал, что этот бракоразводный процесс затеян зря.
   В семь утра меня разбудила медсестра и подала уже читанную записку. Пока сестра сетовала на отвратительную — снег с дождем — погоду, измеряла давление, я еще раз пробежал глазами по строкам и попросил принести газету.
   Просьба была выполнена через полчаса: газета появилась вместе с завтраком.
   Из заметки на первой полосе следовало, что между двумя торговцами наркотиками и их клиентурой вспыхнула ссора, был тяжело ранен человек, успевший застрелить одного из дельцов. Второй попробовал спастись на «ягуаре», но погиб, врезавшись в случайную машину. Обстоятельства столкновения уточняются.
   Мое имя, слава Богу, не упоминалось.
   Не стань я невольным участником драмы, посчитал бы ее обычной дракой. Что ж, добро пожаловать на улицу! Я попытался убедить себя, что в подобные обстоятельства мог вляпаться каждый. Отправиться ночью в этот район города означало нарываться на неприятности. Однако попытка удалась плохо.
   Левая рука распухла и посинела. Малейшее движение отдавалось в плече и ключице. Тупо ныли ребра, но истинную боль причинял глубокий вдох. Я добрался до туалета, оправился, спустил воду и глянул в зеркало. Подушка безопасности является, по сути, небольшой бомбой. Последствия взрыва этой бомбы оказались для меня минимальными: заплывшие глаза и припухшая верхняя губа. К понедельнику буду как новенький.
   С очередной порцией таблеток появилась сестра. Потребовав названия каждой пилюли, я отказался от коллекции. Снимая боль, лекарства лишали способности мыслить, а сейчас мне как никогда нужна была светлая голова. В половине восьмого забежал врач и констатировал отсутствие серьезных повреждений. Мои часы как пациента были сочтены. На всякий случай он предложил повторить рентгеноскопию. Я воспротивился, но вопрос был согласован с моей женой.
   Время, в течение которого я расхаживал, ощупывая ушибы и едва фиксируя телевизионную чушь, показалось вечностью.
   Успокаивала надежда, что в палату не заглянут коллеги или Мордехай и не увидят меня в дурацком больничном халате.
   Не так легко найти в городе разбитую машину почти сразу после аварии. Розыски я начал по телефону. Одна половина указанных в справочнике номеров дорожных служб не отвечала. Другая вежливыми голосами извещала, что никаких сведений о моем «лексусе» не имеет. Раннее утро, мерзкая погода, пятница — кому охота утруждаться наведением справок? Кроме владельца рухляди, разумеется.
   Большую часть поврежденных машин перетаскивали в отстойник на Рэско-роуд, в северо-восточной части города, о чем я узнал у дежурной по центральному полицейскому участку, решив в отчаянии набирать номера наугад. Существовали и другие площадки, а еще, как мне сообщили, есть шанс, что моя машина стоит на эвакуационной платформе.
   Платформы принадлежали частникам — это, по словам дежурной, когда-то работавшей в дорожной полиции и знавшей, что говорит, почти всегда вызывало массу проблем.
   В девять часов я позвонил Мордехаю, моему новому источнику информации о жизни улицы. Рассказав о случившемся, объяснил, что хотя говорю из госпиталя, но нахожусь в прекрасной форме, и попросил его совета. Кое-какие соображения у Мордехая по поводу «лексуса» нашлись.
   Затем я набрал номер Полли.
   — Ты не придешь? — Голос у нее чуть дрогнул.
   — Я в госпитале, Полли, если ты не расслышала.
   Молчание в трубке подтвердило мои опасения. Похоже, в данный момент в конференц-зале вокруг стола, на котором стоят кувшины с пуншем и огромный торт, толкутся человек пятьдесят моих сослуживцев. В кратких поминальных тостах звучат слова прощания с безвременно ушедшим товарищем, которого всем будет так не хватать. На подобных мероприятиях мне доводилось бывать, впечатление они производили наитягчайшее. От мысли принять участие в собственных похоронах я отказался с самого начала.
   — Когда тебя выпустят? — спросила Полли.
   — Думаю, завтра, — соврал я, предполагая обрести свободу до полудня — с благословения заботливого персонала или без оного.
   Повисло молчание. Порезать на куски торт, разлить по кувшинам пунш, протереть бокалы — справится ли она?
   — Мне очень жаль, — наконец отвлеклась от размышлений Полли.
   — Мне тоже. Кто-нибудь меня спрашивал?
   — Нет. Пока, во всяком случае.
   — Хорошо. Расскажи обо всем Рудольфу, передай, что я свяжусь с ним попозже. Мне пора. Врачи говорят, нужны дополнительные анализы.
   Так завершилась моя когда-то столь много обещавшая карьера в «Дрейк энд Суини». Проводы, как я и рассчитывал, прошли без меня. В тридцать два года я оказался абсолютно независим от пут корпоративного холопства — и от денег. Передо мной открылся беспредельный простор для жизни по велению совести, и если бы каждый вдох не разламывал ребра, я считал бы себя счастливейшим из смертных.
   В начале двенадцатого возникла Клер. В коридоре у дверей палаты она поговорила с врачами. Из профессиональной лексики я уловил лишь маловразумительные термины.
   Консилиум вынес вердикт. Я переоделся в чистый костюм, привезенный Клер.
   По дороге домой мы молчали. Ни о каком примирении не могло быть и речи. С чего вдруг заурядному дорожному происшествию менять естественный ход событий? Клер действовала как друг и врач, и только.
   Она приготовила томатный суп, уложила меня на диван, снабдила пилюлями и отправилась на работу. Похлебав суп, я позвонил Мордехаю. Ничего нового о машине он не сказал.
   Я раскрыл газету на разделе объявлений и принялся обзванивать агентов и конторы по сдаче жилья, затем вызвал по телефону такси и принял горячий душ.
   Водителя звали Леон. Сидя рядом с ним в машине, я старался не стонать, когда колесо попадало в выбоину.
   Приличная квартира была мне не по карману, значит, требовалось найти такую, что отвечала хотя бы моим представлениям о безопасности. Мы остановились у газетного киоска, я взял с прилавка пару бесплатных брошюрок о городском рынке жилья.
   По мнению водителя, неплохим местом был квартал Адамс-Морган, к северу от Дюпон-сёркл. Правда, предупредил Леон, месяцев через шесть ситуация может измениться.
   Район этот я знал и проезжал по нему много раз, но мне и в голову не приходило пройтись по его улицам.
   Вокруг стояли довольно уютные дома, построенные в начале века и до сих пор явно обитаемые. В барах и клубах, несмотря на дневное время, сидели посетители. Леон сообщил, что неподалеку находятся самые модные рестораны.
   Однако в двух метрах от квартала начинался другой мир.
   Обывателю следовало держать ухо востро. Уж если на подступах к Капитолийскому холму грабят сенаторов, то тут о безопасности можно забыть.
   Через рытвину, по размерам превосходившую нашу машину, мы благополучно перелетели. Приземление оказалось для меня настолько болезненным, что я не выдержал и громко застонал. Леон пришел в ужас. Я был вынужден рассказать ему, как провел вчерашнюю ночь. Он сбросил скорость и решительно взял меня под свою опеку.
   С его помощью я медленно поднялся по лестнице дома, бывшего первым в нашем списке. Квартира оказалась довольно запущенной; от ковра на полу воняло кошачьей мочой. В недвусмысленных выражениях Леон дал управляющему понять, что предлагать подобное жилье белому человеку — занятие гнусное.
   По следующему адресу нам пришлось вознестись на пятый этаж. Я едва не задохнулся. Лифта не было, как, впрочем, и отопления. Леон вежливо поблагодарил хозяйку мансарды.
   И третья попытка тоже привела нас под крышу. Четыре этажа, зато с маленьким и чистым лифтом. Дом на Вайоминг-авеню, чуть в стороне от Коннектикут. Пятьсот пятьдесят в месяц. Я сразу согласился — даже не переступив порог будущего жилья. Боль не оставила времени на раздумья. С досадой вспоминая о лежащих на кухонном столе таблетках, я готов был согласиться на что угодно.
   Мансарда состояла из трех комнатушек со скошенными потолками. Краны в ванной, к моему удивлению, не подтекали, а из окон краешком открывалась улица.
   — Берем, — сказал Леон управляющему, когда я начал сползать по стенке на пол.
   В маленьком кабинете на первом этаже я торопливо прочитал и подписал условия договора, выписал чек на месяц вперед, оставил залог.
   Клер хотела, чтобы к концу недели я выехал. Что ж, так оно и будет.
   Если Леон и недоумевал, что заставило меня сменить престижный Джорджтаун на вашингтонский чердак, то виду не показывал. Он был своего рода профессионал, как и я.
   Подвезя меня к дому, Леон без колебаний обещал подождать, пока я отлежусь и соберусь с силами для новых подвигов.
   Из навеянной пилюлями дремы меня вывел телефонный звонок.
   — Алло.
   — А мне казалось, ты в госпитале. — Слышно было как из-за тридевяти земель, но я узнал голос Рудольфа.
   — Я был там. — Язык еле ворочался. — А теперь я здесь.
   Что ты хочешь сказать?
   — Нам не хватало тебя сегодня.
   О да! Спектакль с пуншем.
   — Я не собирался попадать в автокатастрофу, Рудольф.
   Будь снисходителен и прости меня, пожалуйста.
   — Было много народу. Люди хотели проститься.
   — Пусть черкнут пару строк и перешлют по факсу.
   — Паршиво себя чувствуешь, а?
   — Да, Рудольф.
   — Тебя лечат?
   — Хочешь присоединиться?
   — Прости. Видишь ли, час назад ко мне заходил Брэйден Ченс, сказал, ты ему срочно нужен. Странно, не правда ли?
   Я встрепенулся:
   — Нужен зачем?
   — Это не прозвучало. Но он разыскивает тебя.
   — Скажи, меня нет.
   — Уже. Прости за беспокойство. Загляни как-нибудь. И помни: у тебя остались друзья.
   — Спасибо, Рудольф.
   Сунув таблетки в карман, я спустился вниз. Леон клевал носом на переднем сиденье. Мы тронулись в путь. Я достал мобильник и набрал номер Мордехая. Грин разыскал-таки отчет о происшествии: «лексус» должен находиться на стоянке авторемонтной станции «Хандли тоуинг». Я попробовал дозвониться на станцию. Бесполезно. Работал автоответчик. Я не удивился. Гололедица, на дорогах черт-те что, все ремонтные машины и буксиры заняты. Наконец около трех часов дня трубку снял механик, но и он мне ничем не помог.
   «Хандли тоуинг» Леон отыскал на Седьмой улице. В лучшие времена заведение являлось нормальной заправкой с комплексом дополнительных услуг. Теперь остался гараж, несколько буксировочных машин, стоянка для старых автомобилей и сдаваемый в аренду трейлер. Окна конторы были забраны частой металлической решеткой. Леон постарался подъехать как можно ближе к входной двери.
   — Защити меня в случае чего, — сказал я, с трудом выбираясь из машины.
   Дверь на мощной пружине так ударила в левое плечо, что я согнулся от боли, тем не менее успел поймать усмешку механика, одетого в замасленный комбинезон.
   Я объяснил причину своего появления. Парень закопошился в стопке квитанций. Из-за стены слышался перемежаемый проклятиями негромкий мужской говор — похоже, там играли в кости, взбадриваясь то ли крэком, то ли виски.
   — Ее забрала полиция, — глядя в бумаги, сообщил парень.
   — Зачем, по-вашему?
   — Не представляю. Какое-нибудь преступление?
   — Преступление было, но моя машина не имеет к нему никакого отношения.
   Механик поднял на меня рассеянный взор. Ему хватало собственных проблем.
   — Вы не знаете, где она может находиться? — Я надеялся подкупить его вежливостью.
   — Обычно они тащат добычу на Джорджия-авеню, это к северу от Говард, там у них площадка.
   — А сколько в городе таких площадок?
   — Да уж точно не одна. — Парень пожал плечами и скрылся в соседней комнате.
   Наученный горьким опытом, я осторожно открыл и прикрыл дверь, направляясь к машине.
   Было почти темно, когда мы обнаружили огромную, в половину городского квартала, стоянку, обнесенную высоким забором из колючей проволоки. Створки металлических ворот украшала массивная цепь. Капельки дождя тускло поблескивали на проволоке.
   Мы с Леоном напряженно всматривались в изувеченные корпуса.
   — Вот он! — Я ткнул пальцем в сторону небольшого навеса, возле которого, почти напротив нас, стоял мой «лексус». Левое крыло напоминало раздавленную яичную скорлупу, бампер отсутствовал, капот скособочился.
   — Да ты, приятель, счастливо отделался, — заметил Леон.
   Метрах в пяти от «лексуса» мы увидели «ягуар» — плоская, как блин, крыша и ни единого целого стекла.
   Под навесом располагалось нечто вроде будки, неосвещенной и, похоже, запертой. Метрах в пятидесяти от нас группа крепких парней бросала в нашу сторону косые взгляды.
   — Поехали, — сказал я.
   Леон привез меня в аэропорт — единственное, по-моему, место в городе, где можно было взять машину напрокат.
   После дотошного медицинского осмотра Клер заставила меня выпить таблетку.
   — Я думала, ты хочешь отдохнуть.
   — Пробовал, ничего не вышло. Умираю с голоду.
   Последний в нашей супружеской жизни ужин оказался братом-близнецом первого: был приготовлен чужими руками.
   За кухонным столом мы дожидались, пока на плите подогреется купленная в китайском ресторанчике еда. Клер выглядела обеспокоенной, выяснить, почему и насколько, не представлялось возможным. Я известил ее, что в соответствии с полученными от страховой компании инструкциями взял машину напрокат.
   — Имя Гектор Палма тебе о чем-нибудь говорит? — спросила Клер, когда трапеза подходила к концу.
   Я едва не поперхнулся.
   — Да.
   — Он звонил примерно час назад. Сказал, ему нужно срочно встретиться с тобой. Кто это?
   — Работает у нас в фирме, помощник компаньона. Сегодня утром я должен был разбирать с ним незаконченное дело. Он сейчас в цейтноте.
   — Наверное. Он будет ждать тебя в девять в баре «У Натана», что на Эм-стрит.
   — Почему в баре?
   — Он не вдавался в подробности. Голос был какой-то странный.
   Аппетит у меня пропал, но, не желая выдать смятение чувств, я доел все, что Клер положила на тарелку. Правда, нужды не было — жена меня не замечала.
   Несмотря на дождь, переходивший в снег, и изрядную боль в груди, я отправился на Эм-стрит пешком. Рассчитывать на свободное местечко для машины в пятницу вечером было верхом глупости.
   Встреча с Гектором не сулила ничего хорошего. Он работает на фирму, следовательно, наш разговор будет записан на пленку. Двигаясь в сторону бара, я тщательно обдумал ложь, призванную замаскировать механизм и истинные мотивы содеянного. После кражи необходимость врать меня уже нисколько не смущала.
   Бар, против ожиданий, оказался полупустым. Я пришел на десять минут раньше назначенного, но Гектор уже ждал меня в маленькой выгородке. Не успел я подойти к столику, как он вскочил и стремительно протянул мне правую руку.
   — Майкл? Меня зовут Гектор Палма, я из отдела недвижимости. Рад нашему знакомству.
   Это была настоящая атака. Похоже, мои предположения оправдывались. Пожав руку, я осторожно глянул по сторонам:
   — Взаимно.
   — Присядем, — предложил Гектор, сияя доброжелательной улыбкой. — Что у вас с лицом?
   — Поцеловался с подушкой безопасности.
   — Ах да, я в курсе, — пробормотал он. — Вы не сильно пострадали? Переломов нет?
   — Нет, — протянул я, соображая, что у него на уме.
   — Другой водитель, как мне сказали, погиб. — Торопясь заполнить паузы, Гектор явно пытался перехватить инициативу. Мне оставалось следовать за ним.