Гришем Джон. Адвокат

   Об аресте поползут слухи. Сочувственно вздыхая, мои бывшие друзья будут задавать друг другу вопрос: что еще этот сумасшедший отчебучит, дабы окончательно пустить свою жизнь под откос? Известие, что сын за решеткой, страшно ударит по отцу и матери. Только Клер останется невозмутимой, особенно теперь, найдя мне достойную замену.
   Я прикрыл глаза и попытался устроиться поудобнее. Но с руками за спиной сделать это оказалось невозможным.
   События в полицейском участке напоминали сюрреалистический сон. Гэско таскал меня из кабинета в кабинет, как собаку на поводке. «Не поднимай глаз от пола, — твердил я себе. — Не смотри на их морды».
   Вытащить все из карманов, сдать под опись, расписаться на бланке. По грязному коридору марш в комнатку фотографа, снять обувь и встать к мерной ленте, можете не улыбаться, если не хотите, смотреть прямо в камеру. Так, теперь в профиль. Комната дактилоскопии. Там, как в туалете, занято, и Гэско, приковав меня наручниками к стулу, отправляется на поиски кофе. По коридору шмыгают люди, проходя те же стадии оформления, что и я. Вокруг полно копов.
   Чье-то белое лицо, молодое и пьяное, с глубокой царапиной на левой щеке. Дорогой темно-синий костюм. Как можно надраться до такой степени в пятницу, до пяти вечера? Костюм сыплет угрозами, голос резкий, лающий, на угрозы Никто не реагирует. Вот костюм сгинул.
   Я был близок к панике. На улице стемнело. Рабочая неделя завершилась, значит, очень скоро в камеры начнут поступать новые жильцы. Вернувшийся наконец Гэско провел меня к дактилоскописту и, стоя рядом, с удовлетворением наблюдал за процедурой снятия отпечатков.
   Телефонные звонки уже бесполезны. Адвокат мой где-то неподалеку, но Гэско его не видел. По пути в подвал я заметил, что двери становятся толще и толще. Мы явно двигались не в том направлении — выход на улицу остался за спиной.
   — Могу я внести залог? — При виде стальных решеток и охранников нервы мои не выдержали.
   — Думаю, ваш адвокат именно этим и занят, — ответил Гэско.
   Сержант Кэффи приказал мне упереться руками в стену и раздвинуть ноги, быстро и тщательно ощупал каждый сантиметр моего тела, будто рассчитывал найти провалившуюся за кожу монету. Ничего не обнаружив, он кивнул в сторону, и я прошел через металлодетектор мимо распахнутой стальной двери в узкий коридор с решетками от пола до потолка вместо стен. Дверь захлопнулась. Надежда на быстрое освобождение не сбылась.
   Сквозь решетки к нам тянулись руки. Я вновь опустил глаза. На ходу Кэффи заглядывал в каждую камеру — мне показалось, он по головам пересчитывает заключенных. У третьей клетки справа мы остановились.
   Негры в камере были гораздо моложе меня. Поначалу я заметил четверых, потом обнаружил пятого — он лежал на верхней койке; четверка помещалась внизу. Камера представляла собой небольшой квадрат пола, обнесенный с трех сторон решетками, так что можно было видеть не только точно такую же клетку напротив, но и соседнюю. Кирпичная задняя стена была выкрашена в черный цвет, в углу располагались раковина и унитаз.
   Лязгнул замок. Человек с верхней койки свесил ноги и почти коснулся сидящих внизу. Стоя у двери под изучающими взглядами пяти пар глаз, я старался не выдать страха.
   Главное — отыскать свободное местечко на полу: до жути не хочется задеть кого-нибудь из сокамерников.
   Слава Богу, заботливые власти установили металлодетектор. У старожилов ни ножей, ни пистолетов — у меня ни часов, ни бумажника, ни сотового телефона. Причины и средства для смертоубийства отсутствуют.
   У передней решетки, решил я, пожалуй, безопаснее, чем у стены, и, не обращая внимания на взгляды, уселся на полу спиной к двери. Чей-то голос истошно призывал охранника.
   В клетке наискосок от меня вспыхнула драка: двое негров могучего телосложения молотили по голове парня в дорогом темно-синем костюме. Зрители восторженно вопили.
   Не самый подходящий момент вспомнить: я белый.
   Послышался пронзительный свист, дверь распахнулась, и в коридоре возник Кэффи с резиновой дубинкой в руке.
   Побоище мгновенно прекратилось, пьяный без движения лежал на животе. Кэффи осведомился, в чем дело. Никто ничего не слышал и не видел.
   — Чтоб больше ни звука! — Кэффи удалился.
   Тянулись минуты. Пьяный застонал; кого-то стошнило.
   Один из негров слез с нижней койки, босые ступни остановились в нескольких сантиметрах от меня. Я поднял на негра глаза и сразу отвел в сторону. Негр смотрел в упор. «Конец!» — подумал я.
   — Хороший пиджак, — обронил босоногий.
   — Спасибо, — пробормотал я в надежде, что благодарность не покажется ему радостью.
   На мне был старый блейзер — я носил его каждый день с джинсами. Жертвовать здоровьем ради одежки я не собирался.
   — Хороший пиджак. — Босоногий придвинулся ближе.
   Негр с верхней койки спрыгнул на пол.
   — Спасибо, — повторил я.
   Лет восемнадцати-девятнадцати, высокий и мускулистый, ни грамма жира. Похоже, член банды, всю жизнь провел на лице. Не терпится произвести впечатление на сокамерников. Нашел легкую добычу.
   — У меня такого хорошего нет. — Юный босяк слегка толкнул мою ногу, провоцируя.
   Блатные замашки. Но украсть блейзер нельзя — некуда с ним бежать.
   — Хотите поносить? — спросил я, по-прежнему глядя в сторону.
   — Нет.
   Я подтянул колени к подбородку, уходя в глухую защиту.
   Ни в коем случае не отвечать ударом на удар — любое сопротивление вызовет мгновенную реакцию остальных. Пятерка отлично позабавится, пиная ненавистного белого.
   — Друг говорит, у тебя хороший пиджак, — сказал негр с верхней койки.
   — Да. Я поблагодарил его за комплимент.
   — Он говорит, у него такого нет.
   — И что делать?
   — Всегда приятно получить подарок.
   К двоим присоединился третий, замкнув полукруг. Босоногий вновь толкнул меня ногой, остальные явно ждали, кто начнет драку. Я снял блейзер и протянул им.
   — Подарок? — уточнил босоногий.
   — Вам виднее.
   От удара ногой голова моя резко стукнулась о толстый металлический прут.
   — О черт! Берите. — Не позволить убить меня.
   — Подарок?
   — Да.
   — Спасибо, приятель.
   — Не стоит. — Я потер щеку. В голове гудело.
   Троица оставила меня в покое.
   Я потерял всякое представление о времени. Темно-синий костюм подавал слабые признаки жизни; кто-то опять вал охрану. Мой подарок юнец не надел. Блейзер просто растворился в камере.
   Лицо пылало, но крови не было. Если ударов больше не последует, могу считаться счастливчиком. Обладатель зычного баса заявил, что хочет спать. Я попробовал представить, что ждет меня ночью. Две узкие койки на шестерых.
   Спать на полу, без подушки и одеяла? Пол, между прочим, становился холоднее.
   Исподтишка поглядывая на соседей, я пытался угадать, какие преступления они совершили. Да, я позаимствовал чужое досье, но с безусловным намерением вернуть. Неужто за такую ерунду я должен разделить участь торговцев белой смертью, угонщиков автомобилей, насильников, а может, и убийц?
   Не испытывая никакого аппетита, я подумал о еде. Зубной щетки у меня не было. В туалет не хотелось, но что будет, когда приспичит? Есть ли тут питьевая вода? Самые примитивные вещи приобрели огромную значимость.
   — Хорошие тапочки.
   От неожиданности я вздрогнул.
   Надо мной возвышался тип в грязных белых носках, ступни его были на несколько сантиметров длиннее моих.
   — Спасибо.
   Похоже, речь о разношенных кроссовках. Будь они баскетбольные, могли бы представить для парней интерес, а так...
   — Какой размер?
   — Десятый.
   Подошел босоногий:
   — И у меня.
   — Может, они вам как раз? — Я начал развязывать шнурки. — Прошу принять в подарок.
   Босоногий невозмутимо забрал кроссовки.
   «А как насчет джинсов и трусов?» — готов был спросить я.
   В семь вечера появился Мордехай. Кэффи вывел меня из камеры, и мы поднялись наверх.
   — Где кроссовки? — спросил Мордехай.
   — Там.
   — Вернут.
   — Спасибо. У меня был еще блейзер.
   Мордехай всмотрелся в ссадину на левой щеке.
   — Ты в порядке?
   — Все замечательно. Я свободен!
   Залог составил десять тысяч долларов. Я заплатил тысячу наличными и подписал необходимые бумаги. Кэффи принес кроссовки, блейзер, мои испытания закончились.
   За рулем машины нас ждала София.

Глава 27

   За падение с небес на землю нужно платить. Царапины, полученные в аварии, почти зажили, но неприятные ощущения в мышцах и суставах по-прежнему давали о себе знать. Я довольно быстро худел; ежедневные обеды в ресторанах стали не по карману, да и вкус к еде пропал начисто. От спанья на полу ныла спина. Я продолжал эксперимент в расчете, что рано или поздно привыкну, однако расчеты внушали серьезные сомнения.
   А теперь удар ногой. Пока хватало терпения, я прикладывал к шишке лед, но иногда, просыпаясь среди ночи и ощупывая голову, пугался, что шишка растет.
   И все-таки меня переполняло счастье: я уцелел после двухчасового пребывания в аду. Ближайшее будущее перестало внушать ужас, на какое-то время можно было забыть о копах, прячущихся в тени.
   Обвинение в краже со взломом не очень располагало к веселью: максимальный срок наказания предусматривал десять лет тюрьмы. Но об этом будет время подумать.
   В субботу утром я вышел из дома пораньше, торопясь купить свежую прессу. Ближайшая кофейня, которой заправляла многодетная семья пакистанцев, располагалась в двух кварталах от меня. Устроившись за стойкой, я заказал большую чашку кофе с молоком и раскрыл газету.
   Мои друзья в «Дрейк энд Суини» всегда отличались умением планировать свои действия. На второй полосе я увидел собственную фотографию — из рекламного проспекта фирмы, изданного несколько лет назад. Негативы были только у них.
   Заметка из четырех столбцов оказалась информативной: фирма поделилась с журналистом почти всем, что знала обо мне. Ни одного личного мнения не было. Поместили ее в газете с единственной целью — унизить меня. Заголовок аж кричал:
   ГОРОДСКОЙ АДВОКАТ АРЕСТОВАН
   ЗА КРАЖУ СО ВЗЛОМОМ!
   Далее следовало описание папки.
   Но плевок, по сути, вышел жидким — кучка крючкотворов переругались из-за каких-то бумажек. Кому, кроме меня и моих знакомых, до этого дело? Слишком много вокруг происходит событий гораздо более сенсационных, чем мой проступок. А стыд я, пожалуй, перенесу. Без особых усилий я представил, как Артур с Рафтером в течение долгих часов уточняли план моего ареста, смаковали его последствия. Часы наверняка будут включены в счет, который фирма выставит «Ривер оукс», непосредственно заинтересованной в скорейшем возвращении компрометирующих документов.
   Ах, какой скандал! Четыре колонки в субботнем выпуске!
   Пончиков с фруктовой начинкой пакистанцы не готовили. Купив вместо них овсяного печенья, я поехал в контору.
   Руби спала на крыльце, укрывшись старыми пледами, голова покоилась на огромной холщовой сумке, набитой пожитками. Кашлянув, я разбудил Руби.
   — Почему ты спишь здесь?
   — Должна же я где-то спать. — Она уставилась на пакет с печеньем.
   — А я думал, ты спишь в машине.
   — Так оно и есть. Почти всегда.
   Спрашивать бездомного, почему он спит здесь, а не там, без толку. Кроме того, Руби голодна. Я отпер дверь, зажег свет и пошел варить кофе. По сложившейся традиции, Руби уселась за столом в большой комнате, похоже, привыкла считать его своим.
   Мы пили кофе, грызли печенье и читали газету: одну статью я выбирал для себя, другую — для Руби. Заметку «Дрейк энд Суини» проигнорировал.
   — Как ты себя сегодня чувствуешь? — спросил я, когда кофе был выпит.
   — Великолепно. А ты?
   — Замечательно. И без всякой дозы. Ты тоже можешь этим похвастаться?
   Щека у Руби дрогнула, взгляд скользнул вбок. Для правдивого ответа пауза затянулась.
   — Да. Могу.
   — Не лги, Руби. Я твой друг и адвокат, и я собираюсь помочь тебе вернуться к Терренсу. Но у меня ничего не выйдет, если ты будешь лгать. Теперь посмотри мне в глаза и скажи правду.
   Глядя в пол, она прошептала:
   — Без дозы я не могу.
   — Спасибо, Руби. Почему ты убежала вчера с собрания?
   — Я не убегала.
   — С одного. А с другого ушла, директриса сказала. — Меган позвонила мне за несколько минут до прихода Гэско.
   — Я думала, все кончилось.
   У меня не было намерения ввязываться в спор, который нельзя выиграть.
   — Ты собираешься сегодня к Наоми?
   — Да.
   — Хорошо. Я подвезу тебя. Обещай сегодня сходить на оба собрания.
   — Обещаю.
   — Ты должна приходить на них первой, а уходить последней, ясно?
   — Ясно.
   — Меган будет следить за тобой.
   Согласно кивнув, Руби взяла из пакета печенье. Мы поговорили о Терренсе, о лечении, и у меня возникло ощущение безнадежности. Руби пугала сама мысль прожить двадцать четыре часа без наркотика.
   Крэк, подумал я. Вызывающий мгновенное привыкание и дешевый, как грязь.
   По дороге к Наоми Руби спросила:
   — Тебя забирали копы?
   Ну конечно, беспроволочный телеграф, как я и предполагал.
   — Недоразумение, — отмахнулся я.
   Меган открыла нам дверь и пригласила меня выпить кофе.
   Руби прошла в зал на первом этаже, где женщины протяжно пели. Несколько минут мы с Меган послушали их. Будучи единственным мужчиной в Наоми, я чувствовал себя неловко.
   На кухне Меган налила кофе, а затем предложила пройтись по дому. Разговаривали мы шепотом: где-то рядом несколько женщин молились.
   Кроме зала и кухни, на первом этаже располагались душевые и туалеты. На заднем дворе был разбит небольшой сад, уда любили приходить те, кто испытывал потребность в одиночестве. Второй этаж занимали разные кабинеты, комнаты для приема посетительниц и зал для собраний, предварявших курс анонимного лечения от алкоголизма и наркомании.
   Кабинет Меган находился на третьем этаже. Предложив сесть, она бросила мне на колени сегодняшнюю «Вашингтон пост»:
   — Ночь выдалась не из приятных, да?
   — В общем-то терпимой.
   — Что это? — указала Меган пальцем на свой висок.
   — Соседу по камере понравились мои кроссовки, и он решил их забрать.
   Она опустила ресницы:
   — Эти?
   — Да. Класс, не правда ли?
   — Вы долго там пробыли?
   — Пару часиков. А потом вернулся к жизни. Чувствую себя новорожденным.
   Меган очаровательно улыбнулась. Наши глаза на мгновение встретились, и я подумал: «Эй, парень, а кольца-то на пальце у нее нет!» Высокая и стройная, с короткими, как у школьницы, темно-каштановыми волосами и огромными карими глазами, Меган была очень привлекательной, и я удивился, почему не заметил этого раньше.
   Попался? Уже поднимаясь по лестнице, знал, что вовсе не интерьер меня интересует? Но как я мог пройти мимо таких глаз и улыбки вчера?
   Мы рассказали друг другу о себе. Отец Меган, священник и страстный баскетбольный болельщик, жил в Мэриленде. Сама она еще девчонкой решила помогать бедным.
   Без всякого голоса свыше.
   Я признался, что три недели назад о бедных и не помышлял. Меган поразила история с Мистером и ее воздействие на меня.
   Я получил приглашение отобедать — заодно можно будет навестить Руби. Если выглянет солнце, столик накроют в саду.
   Адвокаты бродяг — обыкновенные люди, и влюбляются они, как и все, в самых экзотических местах. В приюте для бездомных женщин, например.
   После недели, проведенной в самых, мягко говоря, неблагополучных кварталах столицы, после долгих часов общения с бездомными у меня исчезла всякая потребность прятаться за спину Мордехая. Безусловно, он был надежным спасательным кругом, но если хочешь научиться плавать, то нужно бросаться в воду и барахтаться самому.
   Я имел список почти тридцати приютов, общественных кухонь и центров помощи бездомным. И список семнадцати выселенных, в число которых входили Девон Харди и Лонти Бертон.
   Следующим пунктом была общественная кухня при церкви неподалеку от Университета Галлодета^[12]. Если верить карте города, храм располагался совсем рядом с перекрестком, где стоял когда-то тот самый склад. Руководила кухней молодая женщина по имени Глория. Приехав в девять, я застал ее за шинковкой овощей, одну, — добровольцы пока не подошли.
   Я представился, и Глория сунула мне в руки нож, попросив помочь с луком. Какой юрист, работающий ради идеи, отказался бы на моем месте?
   Мне приходилось заниматься подобным у Долли, сообщил я и, утирая слезы, принялся рассказывать о деле, над которым работаю.
   — Делами мы не занимаемся, — бросила Глория. — Мы просто кормим бездомных. Имен при этом не спрашиваем.
   Добровольный помощник принес мешок картофеля. Мне было пора. Поблагодарив за лук, Глория взяла копию списка и обещала что-нибудь разузнать.
   Все мои передвижения по городу были четко спланированы, за короткое время предстояло опросить множество людей.
   Я поговорил с врачом клиники для бездомных — там хранились данные на каждого пациента. Он пообещал: к понедельнику секретарша сверится с компьютером и сообщит мне, если найдет хотя бы одно имя из списка.
   Я отчаевничал с католическим священником храма Искупления грехов. Святой отец внимательнейшим образом изучил все семнадцать фамилий, но помочь оказался не в силах.
   — Слишком много проходит передо мной людей, — посетовал он.
   В Коалиции борцов за свободу, занимавшей просторное здание, сооруженное еще в прошлом веке, случилась единственная за день неприятность, правда, не очень крупная. К одиннадцати часам за тарелкой бесплатного супа выстроилась длинная очередь. Я направился прямо к входу, чем вызвал бурное негодование. Послышались оскорбления. Голодные имеют право на злость. Но неужели меня трудно отличить от бездомного? Доброволец небольшими группами пропускал людей в помещение. Железной рукой он грубо оттолкнул меня, бесцеремонного нарушителя.
   — Да не нужен мне суп. Я ваш юрист.
   Мои слова возымели действие: в мгновение ока из ненавистного белого хама я превратился в друга и защитника и был с почтением пропущен.
   Командовал кухней преподобный отец Кип, энергичный коротышка в красном берете, встречаться нам прежде не доводилось. Когда он узнал, что а) я адвокат; б) семья Бертонов — мои клиенты; в) от их имени я собираюсь подать в суд и г) в случае победы потерпевшим выплатят компенсацию, его воображением завладели деньги. Потратив впустую целых полчаса, я твердо решил спустить на служителя Божия свирепого Мордехая.
   Я позвонил Меган и отказался от совместного обеда, дескать, нахожусь на противоположном конце города и выбиваюсь из графика встреч. На самом деле опасался, что за ее приглашением кроется желание пофлиртовать. Привлекательная, умная и, безусловно, достойная любви, Меган была сейчас очень далека от меня. Последний раз я ухаживал за девушкой лет десять назад и не знал современных правил.
   Меган сообщила прекрасную новость: Руби не только высидела на двух собраниях, но и заявила, что на протяжении суток не прикоснется к наркотику. Меган слышала это собственными ушами.
   — Сегодня ей нельзя оставаться на улице, — сказала директриса. — За двенадцать лет она не прожила без дозы и ДНЯ.
   Но куда я мог устроить Руби? У Меган были кое-какие соображения.
   Вторая половина дня оказалась не менее бесплодной, чем первая. Я узнал адреса всех вашингтонских приютов, перезнакомился с массой народа и раздал уйму визиток — все.
   Из выселенных со склада удалось отыскать только одного — Келвина Лема. Если исключить Девона Харди и Лонти Бертон, то в списке остается четырнадцать человек, провалившихся как сквозь землю.
   Закоренелый бродяга наведывается в приют, чтобы поесть, раздобыть обувь или одеяло — и бесследно исчезнуть.
   Ему не нужна помощь, он не жаждет общения. Эти четырнадцать не были таковыми. Месяц назад они имели жилье и исправно вносили арендную плату.
   Терпение, внушал мне Мордехай, уличный адвокат должен обладать терпением.
   Руби встретила меня сияющей улыбкой: почин положен.
   Меган уговорила ее провести ночь под крышей. Руби с неохотой, но согласилась.
   Мы покатили на запад, в Виргинию. Задержавшись в небольшом торговом центре, купили зубную щетку, пасту, шампунь, сладости. В Гейнсвилле я обнаружил мотель, где за сорок два доллара сдавался одноместный номер.
   Руби осталась в нем со строжайшей инструкцией держать дверь на замке до самого утра.
   В воскресенье я приеду.

Глава 28

   Ночь. Суббота. Конец февраля плавно перетекал в начало марта. Я чувствовал себя молодым, свободным, не столь богатым, как три недели назад, но и не нищим. Шкаф набит прекрасной одеждой, которой я не пользуюсь. Двухмиллионный город полон прекрасных девушек, которые мне не интересны.
   Сидя перед телевизором с бутылкой пива и пиццей, я был почти счастлив. Появление на публике могло привести к встрече со знакомым, и тот обязательно воскликнул бы: «Эй, да разве ты не за решеткой — я видел в газете твое фото!»
   Звонок к Руби чуть не свел меня с ума. После восьмого гудка я готов был рвануть в Виргинию. Наконец Руби подошла к телефону и восторженно пропела, что просто наслаждается жизнью: простояла час под душем, съела полкило конфет и теперь вся в телевизоре. Покидать номер и не думает.
   В двадцати километрах от столицы, в крошечном городке, где ни я, ни она не знали ни души, достать наркотики было невозможно. Я вполне мог гордиться собой.
   Сотовый телефон на пластиковом ящике рядом с пиццей внезапно запищал.
   — Как поживаешь, арестант? — услышал я очень приятный женский голос.
   Клер.
   — Привет. — Я приглушил телевизор.
   — С тобой все в порядке?
   — Со мной все великолепно. А как ты?
   — Аналогично. Увидела в утренней газете твою улыбку и немножко испугалась.
   Клер читала только воскресный выпуск. Значит, газету ей кто-то подсунул. Может, тот тип, что отвечал по ее телефону. Интересно, сейчас Клер тоже с ним?
   — Вышло довольно занимательно. — Я рассказал об аресте и тюрьме.
   Клер явно хотела поговорить. Похоже, кроме меня, собеседника не нашлось, и — невероятно! — она искренне встревожилась:
   — Чем грозит обвинение?
   — Кража со взломом тянет на десять лет, — буркнул я, ликуя в душе от ее беспокойства.
   — Из-за досье?
   — Да. Но никакой кражи не было.
   Вернее, я не был готов признаться в ней.
   — И ты лишишься права заниматься юриспруденцией?
   — Если суд сочтет меня виновным в уголовном преступлении, то да. Лицензия аннулируется автоматически.
   — Но ведь это ужасно, Майк. Что ты будешь делать?
   — Не знаю. Может, до суда дело не дойдет.
   Действительно, не верилось, что на моей профессиональной деятельности могут поставить крест.
   Мы вежливо поинтересовались здоровьем родителей, я даже вспомнил про Джеймса с его болезнью Ходжкина. Лечение, ответила Клер, идет успешно, родственники полны оптимизма. Я поблагодарил ее за звонок, и после взаимного обещания держать друг друга в курсе мы расстались.
   Положив мобильник на ящик, я с горечью убедился, что самую занимательную часть телепередачи пропустил.
   Окна мотеля выходили на автостоянку. Заметив меня, Руби вышла навстречу:
   — Я выдержала! Ни грамма зелья за сутки!
   Мы обнялись.
   Пахнущая шампунем, с влажными волосами, Руби была в платье, которое вчера ей вручила Меган.
   На пороге соседнего номера возникла супружеская чета, обоим за шестьдесят. Бог знает, что они о нас подумали.
   Мы отправились в город. Меган с нетерпением ждала нас. Успех Руби она назвала настоящим подвигом и объяснила, что наиболее трудными для отвыкающего наркомана считаются именно первые двадцать четыре часа.
   Как обычно, приехал пастор. Женщины собрались в зале на проповедь, молитву и обязательные гимны.
   Мы с Меган пили в саду кофе и планировали жизнь подопечной на следующие двадцать четыре часа. По окончании службы Руби должна отсидеть собрания. Бдительность нельзя терять ни на секунду. Из общения с наркоманками Меган знала: улица вернет Руби к старому.
   Я мог несколько дней придерживаться тактики с мотелем, платить за Руби мне было даже приятно. Но проблема заключалась в том, что в четыре часа дня я улетал в Чикаго.
   Сколько продлятся розыски Гектора, неизвестно. А жить в мотеле Руби очень понравилось.
   Мы решили не суетиться. Вечером Меган доставит Руби в мотель, я оплачу ночь, в понедельник утром Меган привезет Руби в Наоми. Что делать дальше, подумаем. Во всяком случае, Меган постарается убедить подопечную, что необходимо провести шесть месяцев в специальном приюте для женщин, в условиях строжайшей дисциплины. Руби не только пройдет курс интенсивного лечения от наркомании, но и получит какую-нибудь профессию.
   — Руби предстоит одолеть гору, — заметила Меган.
   Я начал прощаться. Директриса предложила пообедать в ее кабинете и попутно обсудить незатронутые вопросы. Сверкавшие глаза манили принять приглашение. Что я и сделал.
   Юристы «Дрейк энд Суини» летали первым классом, останавливались в четырехзвездочных гостиницах, обедали в самых дорогих ресторанах и, считая лимузины чересчур экстравагантными, арендовали «линкольны». Командировочные расходы включались в счета клиентов. Поскольку затраченные деньги обеспечивали максимальную защиту интересов, претензий по поводу нескольких тысяч долларов у клиентов не возникало.